Священник Григорий ПЕТРОВ
КНЯЖНЫ-ПОДВИЖНИЦЫ
Восемьсот лет тому назад, у Полоцкого князя родилась дочь Предслава. Тяжело в ту пору жилось на Руси. В каждой области был свой князь, и князья постоянно между собою враждовали: ходили друг на друга войной, топтали у соседей поля и нивы, жгли села, грабили города, брали в полон мирных жителей.
Предслава с раннего детства навидалась много людского горя. Видала она, как каждый год к князю во двор пригоняли толпы избитых, измученных пленных, как тут разлучали жён и мужей, детей уводили от матери. Видала, как после каждого похода приносили на носилках тяжело раненых, как вдовы оплакивали убитых мужей, как толпы детей с ужасом узнавали, что они осиротели. Слушала она рассказы, похвальбу отца и братьев, как они разили врага, сколько добычи забрали, и ей тоскливо становилось на сердце. Так хорошо на Божьем свете, такое приволье кругом, а люди губят друг друга, несут слёзы, ужас и смерть в пределы к соседу. Неужели не хватает всем места на земле, тесно жить в дружбе? И неужели может быть радость в убийствах, грабежах и пожарах?
Не веселили её победные песни и клики отцовской дружины; не радовалась она дорогим запястьям, кубкам и тканям, привезённым ей отцом с войны в подарок. Ей хотелось видеть повсюду счастье на земле, чтобы люди и в Полоцке, и в соседних землях, и по всему миру жили в радости, благословляли жизнь, а не стонали от неё. Как бы помочь всем страждущим, как бы стереть хоть одну слезу, вызвать улыбку счастья хоть на одном скорбном лице? Жадно она читала и перечитывала Евангелие; заучивала наизусть страницы, где говорилось, как Иисус Христос утешал скорбных, исцелял больных, насыщал голодных. «Как жаль, что люди мало читают эту святую книгу, - думала Предслава. - Долго переписывать её, переписчики берут большую плату: мало кто может купить. Я свободна, буду переписывать и даром раздавать. Пусть люди читают. Не может быть, чтобы Евангелие не сделало их добрее. Спаситель говорил про евреев, которые распяли Его: «Не знают они, что делают»; не знают и теперь люди, живя как звери, что они делают; не знают, что такое, какова должна быть жизнь человеческая. И жаль ей было людей: жаль тех, кого мучили, кто страдал, и ещё более жаль тех, кто причинял зло и горе другим. Все они несчастные: всем им надо помочь. Обо всех она болела сердцем; для всех, всем, чем только могла, готова была служить. Приведут новых пленных на княжий двор, - Предслава выйдет к ним, приласкает, велит напоить, накормить, детей наделит лакомством. Дорога на чужбине в неволе сердечная ласка! Принесут раненых, - Предслава перевязывает, обмывает им раны; и так она всё делает бережно, нежно, что больной и не крикнет. Научилась она и лечебные снадобья готовить, стала сама собирать коренья и травы. Прослыла княжна за лекарку. Начали к ней приходить больные из города и деревень. Княжна всем помогает. Иному, по бедности его, кроме лекарства, даст ещё хлеба и денег. Князь дивился дочерним затеям, но не перечил ей. Любо было ему, что Предславу везде величают ангелом Божиим, что ей везде - и в хоромах и в тюрьмах - рады, как красному солнцу. Не раз он по просьбам её давал свободу рабам и заключённым; не раз отпускал хлеб бедным из княжьих амбаров.
Пришли Предславе года. Стала она невеста. Отец богат и славен, княжна лицом и сердцем - ангел, женихи шлют сватов наперебой. Закручинилась Предслава. Как она будет вить своё гнездо, когда кругом такое бездолье? Выйдешь замуж, пойдёт своя семья, значит: больных и несчастных - Божью семью - придется оставить? Не манило её личное счастье, а отец всё чаще и чаще стал говорить о женихах. Наконец, по тогдашним обычаям, не спросясь дочери, отец и просватал её за соседнего княжича.
В отцовских хоромах идет рукобитье, веселье, пир горой, а Предслава в своём тереме в сердечной тоске молится перед иконой Спаса. Не свадьба её страшит: слышно, княжич красив и приветлив, страшит её мысль, что придётся забыть чистые девичьи думы - отдать себя, всю свою жизнь людскому горю.
Давно уже минула полночь; начинало светать, а Предслава всё на молитве.
- Господи! - взывала она, - Ты, указующий путь солнцу и движущий океаном, направь и слабую рабу Твою. Укажи мне путь, где мне служить любви Твоей.
Как бы в ответ - из-за края земли - брызнуло солнце, заиграло сквозь окна на ризе иконы, осветило лицо Предславы, а в соседнем с княжьим двором женском монастыре ударили в колокол к утрене.
- Господь зовёт, - сказала Предслава.
Накинула на себя платок и тайком вышла из терема. Она направилась прямо к игуменье, которая ей приходилась тёткой.
- Матушка, постриги меня, - просила Предслава, припав к ногам игуменьи.
Игуменья изумилась и испугалась.
- Что с тобою, дитятко? Тебя ждёт счастье, веселье, богатство; отец справляет рукобитье, а ты просишь чёрный клобук!
- Томит меня, матушка, давит всё это богатство и счастье. Всё ведь награблено, отнято, куплено кровью. Подумай, какое у нас время теперь. Как мне быть счастливою с мужем! Князья в походах и войнах. Бойся, что он убит или ранен; а вернётся домой, мне будет мерещиться, что он весь в братской крови.
Вспомнила старая княгиня-игуменья свою тяжёлую жизнь и горькое вдовство, не стала спорить, но и не решилась постричь: боялась гнева старого князя; послала за епископом. Епископ также отговаривал:
- Юна ты, княжна Предслава. Тяжёлое бремя хочешь взять на себя. Родные от тебя отрекутся, останешься одна в Божьем мире.
- Владыка, - отвечала Предслава, - не пугай юную душу, идущую к Богу. «Иго Христово благо и бремя Его легко», а одна я никогда не буду. Бог будет мне Отцом, а все сирые, несчастные, больные будут моей роднёй.
Покорились игуменья и епископ желанию княжны, совершили над ней монашеский постриг и нарекли её Евфросинией.
На утро всполошился княжий двор. Хватились, - нет Предславы. В тревоге князь шлёт на поиски дружину; сам едет в погоню. В воротах монастыря князя встречает епископ с крестом.
- Не ищи княжну Предславу: её нет более; есть инокиня Евфросиния.
Вспылил старый князь, грозил разнести монастырь.
- Против Бога не устоишь, - сказал владыка, - дочери всё равно не воротишь. Да и не след ворочать. Чай, много ты, княже, в походах нагрешил. Евфросиния будет молитвенница за тебя.
Заплакал суровый воин; поехал домой, заперся у себя. Долго горевал князь, но прошло время, горечь утихла, и он примирился:
- Такова, знать, воля Божия!
Юная инокиня зажила в обители. Монастырь был известный, богомольцев приходило много. Всех встречали приветливо: 2-3 дня кормили обедом и ужином. Народ приходил, уходил; монахини пели службы, читали, занимались рукодельем. Евфросинии этого было мало. Дождавшись епископа, пала она ему в ноги и просила:
- Владыка святой! Благослови меня на дело. Хочу, как Пречистая Дева, по примеру Её, жить и трудиться при храме. Тут, в обители, много сестёр и без меня. Дозволь мне служить при соборном храме. Есть там, в стене, келлийка, я и поселюсь в ней.
Благословил епископ. Стала Евфросиния служить при храме, а в свободное время переписывала священные книги. Красиво выводила она искусною рукою букву за буквой, и работа её дорого ценилась. В бедные церкви она рассылала даром, богатые же люди платили ей много. Евфросиния всё раздавала нуждающимся. Она знала всех бедных в городе и каждый день навещала их; в одном месте принесет хлеба, лекарства; в другом обмоет, обошьёт сирых детишек, в третьем так посидит, поговорит, прочитает Евангелие, облегчит тяжёлую скорбь. Приходили и к ней, в её келлийку. Матери приносили детей. Евфросиния учила их грамоте; больные шли за лекарством; сирые, вдовые шли за лаской, за утешением.
Видел епископ её труды, умилялся душой и думал:
«Тесно тут сестре Евфросинии. Есть у меня в сторонке от других монастырских вотчин небольшое сельцо. Отдам его труженице. Она лучше любого обработает церковную ниву».
Обрадовалась Евфросиния дару святителя, собрала свою семью - сирот, убогих и нищих - и направилась в усадьбу. Весь город дивился отъезду Евфросинии; гуськом тянулись подводы с больными и малыми ребятами, за ними плелись слепые, хромые, бездомные старики и старухи. В усадьбе всем нашлось дело: слепые плели сети и лапти, хромые точили посуду из дерева, глухие рубили дрова, старики ловили рыбу, разводили пчёл; кто был покрепче, посильнее, тесали бревна, строили избы. Далеко пошла молва про Евфросиньину усадьбу. Издали приходили нищие, их никогда не гнали. Приходили и богатые, несли свою лепту. Многие вдовы и девушки оставались помогать Евфросинии. Выстроили в усадьбе новую церковь, вышел целый монастырь. Работа кипела; трудились, молились, славили Бога и словом и делом. Родители Евфросинии не жалели более, что лишились Предславы.
- Бог лучше нас знает, как надо всё устроить, - говорили они. - Мы всё судим да рядим, как бы славу добыть, богатство умножить, счастье устроить, и ничего всё не выходит; всё нет покоя на душе. А дочурка, смотри-ка, всё как уладила. Воистину, Божий виноградник.
У них в доме подрастала вторая дочь, Градислава. Евфросиния просила прислать сестру к ней, в монастырь.
- У вас там, во дворе, всё охоты, пиры да забавы, песни поют, про войну похваляются, - девочке негде и добром заняться. Мы же тут обучим её грамоте, молитве, труду; возрастим вам её, как Божий цветок.
Привезли родители в монастырь Градиславу. Прошло несколько лет. Стала Градислава невеста. Зовут её домой, она просит оставить её навсегда с Евфросиньей.
- Ты обещала возрастить нам Градиславу, а оставляешь её себе, - плакались старики-родители. - Зачем ты второй раз сиротишь нас?
- Я не держу Градиславы, - отвечала Евфросиния. - Приезжайте сюда и посмотрите нашу жизнь; разберите сами, где Градислава нужнее и где ей лучше: у вас ли, в княжьем тереме, или у нас в монастыре.
Приехали. На другой день был большой праздник. Кончилась обедня, вышли князь и княгиня из храма, - на площади народу видимо-невидимо. Вдруг вся громада всколыхнулась, все поскидали шапки, толпа раздвинулась.
- Крестный ход вышел? - спрашивает князь Евфросинию.
- Нет, это народ встречает Градиславу: она идёт раздавать помощь бедным.
В конце площади горою высились мешки с хлебом, посуда, оглобли, телеги и дуги; лежали полотна, овчины и лапти; тут же стояли лошади, овцы, коровы. За Градиславой несли лекарства: настойки, травы, коренья. Она прошла сквозь толпу в конец и стала раздавать, кому что надо.
Тяжёлый год выдался в ту пору. Были недороды, скотина пала; народ совсем обнищал: одному надо было хлеба на семена, другому сбрую или телегу, третьему лошадь; тот извелся от лихоманки, этому спину свело. Градислава расспросит, обсудит, посоветуется с народом и иному ещё прибавит, а иного, случится, отпустит и так.
Пришло время обедать; отдохнул князь после обеда; стало темнеть, а народу на площади - словно и не убывает.
- Верно, придётся подождать вам сестру до завтра, - говорит Евфросиния родителям.
На утро встали князь и княгиня, а Градиславы уж нет дома. Чуть свет пошла она в слободу в обход по больным. Пошли старики за дочерью. Вошли в первую избу.
- Здесь Градислава?
- Куда здесь? Она, как пташка Божия, с зарей к нам приходит. Всех-то и до вечера не обойти. Везде ведь она утешит, приласкает; каждого больного сама обмоет, причешет, даст лекарства, - благословит. Ею только и рады: не девушка, ангел послан нам Богом.
Много обошли изб. Везде только и речи: «Радость наша - Градислава, солнышко ясное, ангел-хранитель».
Нашли Градиславу на краю деревни. В избе умирал пришлый нищий старик. Вздымалась грудь; с тяжёлым, удушливым хрипом вырывался каждый вздох. Глаза были закрыты. Судорожно он цеплялся за руку Градиславы и говорил:
- Здесь ли ты, княжна?.. Не уходи... Мне страшно... Грешник я тяжкий... Душегуб... Кровь, кровь... Весь я в крови... Молись за меня... Твою молитву Бог услышит... Ты чистая... святая душа...
Градислава читала молитвы, рассказывала из Евангелия о блудном сыне, о прощении грешницы, о Закхее, разбойнике на кресте. Больной молчал, стал легче дышать. Казалось, он засыпал; но чуть только Градислава хотела встать, он снова заметался:
- Не уходи... Не уходи, княжна! С тобой мне легче... Ты - ангел... Молись... Твоя молитва спасет меня... Успокой мою душу... Напутствуй меня к Богу... Благослови меня в последний час...
- Батюшка с матушкой, - взмолилась к ним Градислава, - не невольте меня ехать сегодня. Не могу я оставить страдальца. Потерпите до завтра: ему не дожить до утра. Дайте мне закрыть ему глаза. Тяжело жилось ему всю жизнь; пусть хоть умрёт спокойно, со светлой надеждой.
Ещё остались князь с княгиней. На утро снова нет Градиславы в келлии. Спозаранку собрала она в большой избе послушниц и диктовала им святое Евангелие. Она громко, отчётливо говорила слово за словом, а они за раз в двадцать рук писали двадцать Евангелий. Князь и княгиня остановились на пороге. Градислава звонким, чистым проникновенным голосом читала: «Приносили к Иисусу детей, чтобы Он прикоснулся к ним; ученики же не допускали приносящих. Увидев то, Иисус вознегодовал и сказал: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть царствие Божие» (Марк., X, 13-14)».
- «Пустите детей приходить ко мне и не препятствуйте им», - повторил князь. - Слышь, жена, что говорит Спаситель? Пожалуй, и впрямь нам не след брать дочь отсюда. Очень уж много горя у людей, да и Градислава больно приспособилась тут к месту. Оставим её здесь. Конечно, сиротливо нам будет в тереме без неё, так ведь нас-то двое, да и навещать мы можем её с Евфросиньей, а уведем её, здесь осиротеют сотни.
И осталась Градислава. Словно Божии пчёлы, трудились они с Евфросиньей. Много тысяч голодных накормили, многих спасли от нужды, многим облегчили страдания; сотни сирот воспитали, приютили немощных, старых, калек. Больше же всего внесли света Христова и тепла любви в народную жизнь. Среди постоянных усобиц, насилий и войн, видели люди в обители сестёр-подвижниц, что есть иная жизнь, жизнь братская, любовная, и смягчались грубые сердца.
Княжны-подвижницы не словом, а делом, жизнью проповедовали, что единственный путь к счастью, к полной и чистой радости - путь любви, путь служения людям. Тут не требуется ни особой книжной мудрости, ни больших достатков; нужно одно доброе, любящее сердце.
(Публикуется по изданию:
Княжны-подвижницы. Рассказ священника Г. Петрова. СПб.: Тип. И.В. Леонтьева. 1914. 16 с. Издание учрежденной по Высочайшему повелению Постоянной Комиссии народных чтений).