Падшие звезды

 
             Сбившиеся в плотную кучку горя родственники коченели возле гроба. Холода уходящих дней октября никто не чувствовал. Ветер, завывая в могильных плитах, гнал рваные глыбы облаков. Природа, то смеялась мимолетным солнцем, то рыдала внезапным ураганным дождем. В этот день все чередовалось мгновенно. Резко. Четкой опрометью штрихов тушуясь в памяти, расплываясь черной кляксой по сердцу. Сжимая, выжигая нутро. Опаляя ледяным ветром память.

               Обрывистый шквал паскудно  кинул студеную  взвесь в застывшие лица, обратившиеся на подполковника, вышедшего бравым шагом на траурную речь. Он право  имел. Сказать первым о боевом  полковнике, с которым  служил «за ленточкой» и  сопровождал  «оттуда» до могильной ямы. О прошедшем «горячие точки» павшем, заслужившем медали и ордена не в кабинетах. Орден «Мужества» ценой собственной жизни.
 
     Среди четкой выправки мундиров смотрелся взявший слово  неряшливо: стоптанные и пыльные берцы, истасканная  полевая форма, будто сразу из окопа. Образом напоминал певца Дениса Майданова, но стихи этого человека ложились жестокой прозой: жизнь забирает лучших. Всегда мучительно и тошно видеть до застрявшего комка корябающего в кровь горло, как  у крепкого мужика вдруг начинают судорожно трястись плечи и крупная ладонь утирает глаза, слезящиеся не от ветра. Такому веришь. «Простите, не уберегли», - светлые зрачки с какой-то дальней поволокой обратились к нам, зажатым в боль близким. Мы прониклись. В тех сучьих боевых действиях беречься надо. Надо так, чтобы даже свои не знали. Так, чтобы ни одна гадина не пронюхала, где ты и кто ты. Так, чтобы подлость не попала в спину. И тебя не по кусочкам, а в открытом. Оценивая заслуги, чтя достоинство. Не тайком. Вот вам  - орден, покойный проявил мужество, но умолчим, не положено. Простите, война такая…

У военных такое положение. В любом положении, как бы ни нагибали, служить Родине. И проявлять, и оставлять. Вдовами,  сиротами. Служить молча. Терпеливо надеясь. Саша тоже надеялся, верил: в Родину, в военное братство, в честь офицера. Армия,  стала его приказом на смерть. Вроде мирное время, а семьи стоически ждут и дожидаются...

Подполковника  звали Геннадий Юрьевич, он участвовал в большинстве боевых действий, что случались за последнее время.   
- ТАМ идут настоящие бои. Александр, третий за месяц офицер, которого я привожу домой, - озвучил он замалчиваемое, когда  мы тесно и скорбно, продрогшие и «убитые» уже сидели  на кухне, поминая. Мы поняли. Как  не принять такую правду о подлой войне?
- И у всех, как у Саши один врачебный диагноз, смерть от сердечной недостаточности? - С ехидной злостью произнес двоюродный брат Дима.

Подполковник, вдруг решившийся на откровенность, осекся. Забегал глазами потом резко потупился, точно представлял самим нам решать, домысливая истинность происходящего.
- Какая там сердечная недостаточность в срок два года у крепкого мужика?! - За всех выразился  брат покойного Николай, - Санек за всю жизнь разве что ангиной болел и то в детстве.
- На одном из сайтов, - заметил друг семьи, полковник С - ий, - есть список злейших врагов «желто-блакитной». Там и фотография Александра с личного дела и все данные с последнего места службы.
- Кто хочет, убивай, - подытожил общую мысль Дмитрий. - Ему же неделя до перевода осталась! Подкараулили сссуки!  Когда Саша приезжал  в отпуск последний раз, то рассказывал, что половина тех, кого набрали защищать  непризнанные республики, передают  данные другой стороне. Врагам, значит. Говорил: никому верить нельзя. Хоть свой, хоть чужой.

Непроизвольно я кинула  взгляд на Георгия Юрьевича, невольно отметив, что многие посмотрели в его сторону. Посторонний он был. Не свой. Не потому, что не родственник, не потому что жив, а кто-то мертв, не потому, что служил в пехоте наземной (служба в определенном роде войск определяет сущность человека) чувствовалась в нем какая-то муть, будто встревожили взвесь и она не осела: мотается, чернит,  не  дает покоя. И бегают глаза расторопные в своей лжи.

Геннадий Юрьевич обвел нас правдивым взглядом замполита с дымным маревом прокуренной в боях совести и попросился покурить. Я, сидевшая с краю, проводила его до балкона  в комнате. На тумбе стоял аквариум. При виде которого стылые   глаза  гостя ухмыльнулись и на щеках образовались детские ямочки. Золотая рыбка, приветствуя, ткнулась носиком в стеклянную преграду. Подполковник заулыбался, показывая порченые зубы. 
- А я люблю животных, но военная служба не дает завести четвероногих друзей.  И  вообще, друзья, это животные, -  отрывисто хохотнул.
Заглянув в дымку прошлого я поверила - друзей у него нет и  быть не может. Совсем. Остались они где-то там… за чертой, которую переступаешь раз и навсегда.
 
Вернувшись, Геннадий Юрьевич вдруг спохватился, доложив, что личные вещи: офицерские часы, золотые крестик на цепочке и обручальное кольцо, привезет Сашин друг и сослуживец по морской пехоте майор Р-ов. Тот в скором  времени  собирался с фронта в отпуск. Мол, так договорились. Основания не доверять у нас отсутствовали. Принято верить военным в немалых чинах. Да и выяснять подобные мелочи под тяжестью горя  никто не подумал. Ценность материальных вещей  в тяжелые моменты утрачивается. Она ничто против платы за жизнь, за совесть, которую  не завоюешь, не присвоишь, как трофей с тела убитого.

Завьюжило. Укрыло снежным полотном раскисшую от дождей землю, будто забелило горькую память утраты; то случилось давно и не  с нами. В убежденность -  все живы, только отлучились ненадолго.   
  На побывку с боевых действий, о которых молчат  вернулся обещанный Геннадием Юрьевичем майор Р-ов.  Он навестил сестру, побывал на могиле друга, но никаких личных вещей не привез. Мало того, был крайне удивлен, что должен был.  Куда делось по праву принадлежащее вдове? То личное и дорогое, что важнее золота.

Набравшись сил и мужества сестра позвонила в то далекое последнее пристанище.
- Да, - ответили там, был такой полковник и да, были при нем ценные вещи и перечислили их. Потом категорично, даже зло, будто не в первый раз отвечают на подобные вопросы, добавили, - не мародерствуем мы! Строго по списку  принадлежащее покойным передается вместе с сопровождающим тело.

Жестокая правда открылась. Правда терпеть не будет. Она яростно кидается  в глаза, распахивая до горьких слез.  И  теряешься в жуткой оторопи, разве такое возможно? Вероятность оглушает, заставляя искать причины. 

Когда мороз окончательно сковал землю, остудив жар горя до тлеющей тоски, до притихшего крика памяти,  пришло известие, что Геннадий  Юрьевич с территории активных действий перевелся  служить в Подмосковье. Иди,  ищи-свищи человека, которому война — мать родная, по широкой нашей, необъятной. Обычному человеку не найти, но  братство морской пехоты сильно. Оно не бросает своих, даже если тех нет на свете. Генерал, бывший сослуживец Саши,  разыскал  Геннадия Юрьевича. Через время сестре пришла бандероль без обратного адреса. В ней краткое: «извините, мол, за подкладкой затерялись». Не доставало  только цепочки.