Тот самый дом

      
                Представьте какой-нибудь дом. Старый, покосившийся, построенный на заре прошлого века. Задумывались ли вы, какую память он несет в себе за эти долгие годы, что он существовал? От рождения, как его построили, и до того момента, пока он не одряхлел и стал бесполезным. Сколько человеческих душ он обогревал долгими зимними вечерами. Сколько радости и горя,  смеха любви и слез разлук впитали его стены. Сколько  тайн он хранит в себе, этот немой свидетель человеческой жизни. Представьте себе, что  как и у человека, у дома есть душа, мысли и чувства, и что дом может скучать по людям, которых он приютил и которые со временем ушли из него.
……………………………………………………………………………………………………………………………..
                Жил – был на свете Живой Дом. Ну как живой, обычный дом, который все понимал и чувствовал.    Его построили, и он  почувствовал, что  родился. Он благоухал свежей смолой и запахом терпкой стружки,  смотрел на небо, солнце и радовался своему первому дню. Он хотел запомнить этот день как день своего рождения, но не знал, что существуют дни недели, месяцы, годы. На окна его повесили светлые занавески, от этого взгляд его, ведь окна его были его глазами, стал светлым и радостным.
      Он полюбил людей, которые в нем поселились - высокого седого мужчину, молодого парня, который постоянно что - то насвистывал себе под нос, женщину - жену седого мужчины. А особенно Дом полюбил маленькую кудрявую девочку, которая целыми днями носилась вокруг него и по берегу, протекающего рядом с Домом ручья. Маленькая девочка постоянно носила с собой старого игрушечного гнома, Дом вскоре узнал, что этого гнома зовут Джимом. Она плела ему венки из ромашек и надевала поверх коричневой шапочки, Джим не перечил ей, он ведь был старым и мудрым, и знал, что его предназначение веселить детей. Дом тоже знал свое предназначение и очень гордился им.
                Вечерами вся семья собиралась в доме;  каждый занимался своим делом: маленькая девочка рисовала, ее мама что - то варила, мужчины растапливали печь, носили воду с ручья. За работой они разговаривали, смеялись, а Дом слушал их голоса, дремал и бережно охранял их сон от непредсказуемой ночи, опускавшейся на тайгу.
         Дому было совсем не скучно, ведь кроме людей рядом журчал и смеялся веселый ручеек. За ручьем расстилалось бескрайнее поле, наверху висело синее безмятежное небо, на котором беспорядочно были разбросаны такие чистые облака, словно кто-то специально закинул туда куски белоснежной ваты. Дремало спокойное озеро, но часто это спокойствие нарушал всплеск той или иной рыбешки, добывающей себе корм. Неподалеку темнел лес - в нем тоже шла своя жизнь, неумолкающая ни на минуту - пели, тенькали, свистели, заливались песнями птицы, а лес дышал душистым ароматом багульника и терпкой полынью. Из леса, то и дело, выходили косули со своими маленькими детьми, у которых ножки были словно четыре спички, и они, покачиваясь, смешно трусили за своими мамами, боясь отстать от них.
На дворе и в доме постоянно было шумно. Звенела посудой хозяйка, кололи и складывали дрова мужчины, маленькая девочка возилась в своем "балагане", "жарила" котлеты из земли и кормила ими покорного Джима. Черный кот Тишка сидел на крыше и безостановочно мяукал, ворчали ленивые от жары собаки. Воробьи спускались на двор, собирали какие - то крохи, и едва заметив какое - либо подозрительное движение, взлетали на забор и возмущенно чирикали.
                Когда раскаленное солнце садилось за гору, возвращался скот с пастбищ, а за ним ползла серая туча комаров. Коровы беспокойно крутили головами и били себя хвостами, но это мало помогало. Кто - нибудь из взрослых разводил дымокур, и дым густой и едкий обволакивал землю, лишь тогда коровы успокаивались, прикрывали глаза и со вкусом нажевывали свои жвачки. Женщина садилась доить. Первые струи горячего парного молока звонко ударялись о дно, молоко пенилось и быстро прибавлялось в ведре.
                Дом смотрел на окружающую его жизнь и душа его, ведь у него тоже была душа, наполнялась радостным светом.  Это то - самое чувство, когда ты еще мал и ум твой не обременен какими-то взрослыми мыслями. Он еще свободен для любопытства, для  созерцания окружающего мира и для неподдельного восхищения его красотой и многогранностью. Дом, с точки зрения возраста, был еще совсем ребенком. Домиком.
                Пришла  осень, со своей артиллерией дождей, туманов, а также изобилием грибов и ягод. Пожелтела, пожухла трава. Ветер свирепо рвал листья с деревьев, выл в трубе. Дом был пуглив еще, как и все дети, и если бы можно было бы дрожать от страха, то он бы задрожал. Однако, такой слабости он себе позволить не мог и поэтому мужественно терпел дожди и ветер. А вскоре наступила зима. В отличии от осени, зима Дому понравилась больше. У маленькой девочки шапочка постоянно съезжала на глаза, отчего она весело смеялась и вытягивала вперед руки, крича: "Мама, я ничего не вижу!"
Дому очень хотелось улыбнуться, но он сдерживал этот порыв, ведь где это видано, чтобы дома улыбались. Он с  удивлением разглядывал белые снежинки, красиво кружащие в небе и медленно опускающиеся на землю, на деревья, на крышу дома.  Когда они закрыли своим белым одеялом всю крышу, Дом гордо смотрел на людей, словно хотел сказать: "Вот, смотрите, у меня теперь тоже есть шапка, белая и пушистая!".
                Однажды утром Дом почувствовал, что чего - то не хватает, а чего он не мог понять. А потом понял – не хватает веселого журчания ручья.  Дом смотрел на синюю, застывшую массу, которая образовалась на его месте, ведь он не знал, что ручей просто замерз, а подумал, что он бежал - бежал, а этой ночью совсем убежал. Погоревав об "убежавшем" ручье, Дом вспомнил, что он должен оберегать людей от холодов, такое ведь было его предназначение. Люди теперь мало выходили на улицу и чаще сидели дома. От нечего делать, маленькая девочка сшила Джиму "зимнюю курточку", на которой совсем не было пуговиц, а один рукав был длиннее другого. Джим, поглядев на новую одежду, вздохнул:
                - Эх, ну что за куртка в такой мороз!
Дом усмехнулся про себя: «Так ты ведь даже на улицу не выходишь!»
                - Я все слышал! – вдруг крикнул Джим. Дом чуть не подпрыгнул от удивления:
                - Ты меня слышишь?
                - Я слышу тебя, как и ты меня. – Проворчал гном и затем быстро  добавил:
                - Но никаких разговоров. Терпеть не могу болтать!
                Дом ошарашено смотрел на игрушку. Ему было странно и одновременно радостно, что кто - то его слышит, однако, ворчание Джима расстроило Дом:
                - Почему ты не хочешь со мной разговаривать?   
Джим не ответил. Он лежал на кровати девочки и, по всей видимости, уснул.      
   Дом несколько раз пробовал разговорить старого гнома, но тот упорно молчал. Вскоре Дом оставил эти попытки.
                Дни тянулись за днями, недели за неделями и вскоре наступила весна. Зашумел переливчато ручеек чем несказанно обрадовал Дом, которому от души хотелось посмеяться над собой из - за того умозаключения, которое он сделал зимой, когда не обнаружил своего друга. Солнце растопило белую шапку Дома, кругом снова все затенькало, зачирикало. Жизнь словно обновилась, побежала с новой силой вперед по теплым лужам, по первым подснежникам. Снова маленькая девочка беспечно бегала по двору, собирала первые цветы и по нескольку раз дарила их своим родителям и брату со словами: «Дарю тебе цветочек, от сердца и от почек!» Родители девочки смеялись, а брат тоже смеясь, отвечал: «Скоро все поле нам подаришь, остановись!».
                Однажды в дом проникли крысы. Как это случилось, Дом не заметил. Крысы прорыли подземный ход и пакостили по ночам: опрокидывали в подполе молоко, прогрызали мешки с продуктами, портили масло. Дом очень переживал, однако, ничего поделать с этим не мог. Но он еще больше испугался, когда одна крыса укусила девочку. А дело было так. Утром, за завтраком, хозяйка попросила дочку принести свежей сметаны. Самая маленькая обитательница дома, топая босыми ножками, побежала в подвал, отодвинула крышку и протянула руку, чтобы достать банку со сметаной.  Рядом с банкой сидела жирная крыса, которая всю ночь питалась припасами и, насытившись, задремала прямо на месте преступления; внезапный свет, ударивший в подпол, разбудил ее, и она, то ли от страха, то ли от своей вредности, недолго думая, цапнула своими желтыми зубами за палец девочку. Девочка вскрикнула и отдернула руку. «Мама – а!» - заплакала она, - «меня кто – то укусил!». Прибежали родители. Палец ребенка был немедленно обработан йодом. А на наглую крысу и ее возможных родственников хозяин дома расставил ловушки, и вскоре с грызунами было покончено. Дом и его обитатели облегченно вздохнули...
           Шли годы. Дом жил своей неподвижной, но весьма насыщенной жизнью, он все не переставал удивляться. Удивлялся дождю и знал, что дождь может быть нежным и теплым, а может проливаться холодным ливнем. Удивлялся плавному полету птиц, и временами даже слегка завидовал их легкости и грациозности, удивлялся и тому, что девочка изменилась, подросла и уже не играла в игрушки, все больше помогала матери по хозяйству. Джим все чаще  сидел на коричневом сундуке, оно и правильно, ведь он был уже стар и ему нужен был покой…
                По воле судьбы нашему Дому пришлось познать горечь внезапного расставания. А все началось с того, что одним теплым ясным утром мужчины запрягли лошадей, сели и принялись угонять куда-то скот. Куда, Дом не понял, но, видимо, далеко, судя по тому, что вернулись они поздно уставшие, но довольные. А утром, едва занялся рассвет, вся семья принялась собирать вещи. Достали чемоданы, укладывали в них белье, заворачивали посуду в скатерть. Дом был весьма обеспокоен происходящим и не понимал что происходит. Он  вглядывался в лица людей, пытаясь прочесть ответ в них на свой вопрос, ведь прежде такого еще не было. Сняли светлые занавески, от этого взгляд Дома стал казаться осиротевшим и потерянным. Дом чувствовал себя неспокойно, он смотрел, как девочка перебирала свои тетрадки, что-то отбрасывала, что-то складывала в большую черную сумку. Дом не выдержал и выкрикнул:
                - Куда вы?! – Естественно, никто его не услышал. Во дворе уже были запряжены лошади. Люди вышли и хозяин дома, высокий седой хозяин закрывал дверь   на замок. Дом в отчаянии закричал:
                - Когда же вы вернетесь?!
         Но снова никто и ухом не повел. Затем все сели верхом и уехали.
 Впереди бежали собаки, пыль выбивалась из под копыт лошадей и почти закрывала всадников. Стало непривычно тихо и пусто. Воробьи прыгали по двору и уже ничего не боялись. Забытый Джим сидел на сундуке в своей "зимней курточке" и равнодушно смотрел в окно. Все также весело и беззаботно журчал ручей, и, казалось, что всем было наплевать на то, что люди уехали, даже солнце светило также ярко, словно ничего не произошло. Дом почувствовал себя одиноким в своем первом, а потому и тяжелом горе.
                Вечером пошел дождь. Дом немного обрадовался, он подумал, что люди испугаются дождя и вернутся. Напряженно он вглядывался в ту сторону, куда они уехали в надежде увидеть хоть малейшее движение, но не видел ничего, кроме серой пелены туч. Потом  наступила непроглядная ночь. Проклятый дождь назойливо стучал по стенам, словно издеваясь, барабанил в окна. По стеклам катились ручьи, будто это Дом обливался слезами. Даже, если бы он умел плакать, то непременно бы разрыдался - так ему было плохо, так остро он чувствовал себя покинутым и ненужным. Темная холодная ночь показалась ему бесконечной. Внезапно Дому стало страшно, словно он снова стал совсем маленьким. Было страшно от пугающей темноты, от пронизывающего дождя, от бесчувственного ветра. Дом смотрел вокруг себя, вглядывался в темноту и понял; насколько все вокруг стало чужим. Раньше ведь он всегда жил как - бы внутри себя, а сейчас ему не хотелось заглядывать внутрь - там было темно и пусто. «А что, если они никогда не вернутся?» - тревожно думал Дом.  «Зачем же мне тогда жить? Ведь мое предназначение оберегать людей….»
                - Не плачь. – Тихо подал голос Джим после своего многолетнего молчания. - У всех когда – то заканчивается предназначение.
                - Как же так? – воскликнул дом. - Ведь ты еще можешь веселить детей, и я еще совсем не старый? Почему они нас бросили?
                - … Всех бросают рано или поздно. – Тихо и спокойно сказал  неподвижный гном. -  Я живу в этой семье уже пятьдесят лет и знаю, что такое, когда тебя бросают или оставляют на время. Такова судьба всех вещей…
                Дому было больно от слов Джима, он понимал, что старый гном в чем – то прав. Дом горячо заговорил:
                -  Джим, они обязательно вернутся! Вот увидишь! Наверно, они поехали по делам или, может быть, навестить кого – то.
                - Да, наверное... Домой должны вернуться. Надо ждать. -  Задумчиво ответил Джим и снова погрузился в свое излюбленное молчание.
                «Надо ждать». – Мысленно повторил Дом, и все же мысль о том, что люди никогда не вернутся, никак не уходила, не испарялась, и Дом изо всех сил старался не думать об этом. Вместо этого он вспоминал прошлую счастливую жизнь. Он сотни раз прокручивал в своей памяти человеческий смех, свет зажженной лампы, запах горячего обеда, веселый треск печи. Подолгу он смотрел в голубую даль, все еще не теряя надежды.
              Прошло много лет. Дом потемнел, помрачнел. Окна его покрылись многолетней пылью. Дом заснул, как засыпают со временем все заброшенные дома на свете. Солнце ли светит, туча ли набегает, ночь или день – заброшенный дом мертв, тих и всегда одинаково мрачен…
                Но однажды, прекрасным весенним днем, когда солнце было в самом зените, случилось то, чего многие годы горячо желал Дом и на что последнее время он перестал надеяться.   Она вернулась. Та самая, маленькая кудрявая девочка, что покинула родные пенаты вместе со своей семьей. Она вернулась с первыми сединками в кудрявых волосах.  Вошла в дом, медленно прошлась по комнатам, подошла к сундуку, на котором все также сидел Джим, взяла гнома в руки, погладила его курточку, улыбнулась, затем, держа его в руках, подошла к окну. Стерла рукой пыль со стекла  и задумчиво взглянула в окно. Неподвижные глаза Джима влажно блеснули на свету, однако, он молчал. А что же Дом? Конечно же, он сразу ее узнал! Ему хотелось кричать от радости, хотелось обнять ее, прижать к груди, как обнимает и прижимает к груди старый отец,  дождавшийся свою дочь. Он смотрел на Джима и чуть ли не кричал: «Она приехала! Я же говорил, она вернется!»…
                Удивительно устроена человеческая память. Только подумайте, мы, наверняка, все без исключения, помним свой первый дом. Дом, в котором мы родились. Дом, в котором мы росли, развивались сознательно. Проходят годы и многие уходят их своих первых домов.
                А иногда, бывает, он тебе снится. Открываешь  дверь и ступаешь на полы, покрашенные коричневой краской, и невольно жмуришься от яркого солнца, которое бьет сквозь стекло окна. Закат. Кстати, солнце почему – то  жарче и ярче светит перед самым закатом.  А в твоем доме спокойно и тихо. Память удивительным образом воссоздает интерьер так точно и верно, словно не было этих десятков лет разлуки с ним, словно ты вышел на пару минут из него и, вот, снова вошел. Вот эти бревенчатые стены, известь на них, разведенная синькой, чуть -  чуть обвалившаяся штукатурка в углу. Топится печь, весело потрескивая дровами. Деревянные   кровати, на которых горой высятся подушки. Учебный стол, на котором лежат учебники, обернутые прозрачной клеенкой  - обложками, твои зеленые, тоненькие тетрадки, какие – то мелочи вроде ластиков и карандашей: все на своих местах, как и было много – много лет назад. На обеденном столе узорчатая клеенка, слегка выцветшая от постоянной протирки, корзинка – хлебница, железная маленькая солянка. В окне бестолково бьется об стекло муха, жужжит -  злится из – за невидимой преграды, мешающей ей вылететь на волю. Мерно стучат настенные часы. Табурет возле печки, самое уютное место для тебя. Подходишь к нему, садишься и смотришь на огонь сквозь железную решетку. Хорошо так и тепло становится на душе.
                Затем просыпаешься, и с этим пробуждением ускользает легкий, до боли родной и далекий запах родного дома. Первого дома. Он как первая любовь, которая никогда не забывается и которая помнится почти с посекундным процессом. А дома может быть того  уже нет. Его оставили, затем разобрали по бревнышкам. Может быть, там долго еще стояла полуразрушенная печь. Сиротливо, жалко среди кусков кирпичей, штукатурки, какого – то мусора. Затем чьи – то хозяйственные руки  убрали обломки кирпичей, и от твоего дома остался только призрак, материализующийся  иногда в твоих снах.
                Почему мы так ярко помним свой первый кров? Почему во снах мы возвращаемся в него снова и снова? Возможно, потому что там осталась какая – то частичка души. Детство? Наверное, да. Ведь именно там память начала свою длинную запись с белого потолка, осветительной лампочки на нем, скрипа половиц, звука погремушек, запаха молока  - со всего того, с чего мы начали познавать мир. И, скорее всего, именно к этим ранним, чистым воспоминаниям просится сердце.
А может быть просто твой дом помнит тебя, в молчание своем зовет тебя и надеется, что однажды ты вернешься.


фотография из интернета. художник Йохан Кроутен