Над Сплитом - конечным пунктом плавания - занимался рассвет. Тёмный силуэт Мосорских гор чётко вырисовывался на фоне алых всполохов зари. Город ещё спал, укрытый тенью гор. Спали дома под красными черепичными крышами, закрыв разноцветными ставнями свои глаза-окна, спали фонтаны на площадях, спали в теплых постелях горожане. Ночной сумрак всё дальше уползал в узкие щели улиц. Высоко в небе таял похожий на мираж белый серпик луны. А на лазурной глади залива уже плясали солнечные блики, тревожа спящих чаек. Лучи солнца дотянулись до белокрылых яхт, покачивающихся у длинных причалов, и окрасили их в нежный розовый цвет. К дальней пристани скользили одна за другой рыбацкие шхуны с уловом. На берегу, зевая и пряча озябшие руки в карманах, ждали их торговцы рыбой.
С борта корабля, стоящего на рейде в ожидании лоцмана, Софья печально смотрела на этот прекрасный, но чужой берег. В каком восторге была бы та, прежняя, девушка Сонечка, попади она в этот райский уголок со своей семьёй, с матушкой, батюшкой, братьями! Как славно было бы гулять всем вместе по этой набережной, купаться в чистых волнах Адриатики! А у Софьи нынешней чудесный вид вызывал только печаль. Ничего хорошего от жизни она уже не ждала. Про себя она решила, что при первом же удобном случае уйдёт от мужа и вернёт себе свободу. Но одно дело решить, другое сделать - документы её были у Богдана, а в карманах не лежало ничего, кроме вышитого носового платочка.
Надежды Богдана на помощь русской эмигрантской общины оправдались, Осинцевых приняли доброжелательно, не особенно вникая в детали, помогли на первых порах зацепиться в чужом краю. Люди, волею судеб заброшенные в иную культуру, стремились сохранить русский дух, поддержать друг друга. Энтузиасты сумели создать свою, русскую, театральную труппу. Богдану нашлось в ней место художника. Он рисовал афиши, мастерил декорации, раскрашивал костюмы из простого полотна. Соня помогала ему, чем могла. Денег это приносило совсем немного, едва хватало на жизнь, но зато она не чувствовала себя в изоляции, вокруг были соотечественники, такие же изгои как она, звучала родная речь.
Очень скоро Осинцевы перебрались вместе с труппой в Загреб. Здесь нашлась работа и для Сони. Её взяли горничной в один из отелей, в нём они и обосновались, сняв самый недорогой номер. Соне выдали тёмно-синее форменное платье, белый передник и кружевную наколку для головы, а также вручили тележку с уборочным инвентарём. Катя тележку по ковру длинного коридора, она старалась не смотреть на своё отражение в высоких зеркалах.
Несколько лет назад Осинцевы отдыхали на водах в Карлсбаде. Они снимали два роскошных номера в гранд-отеле Pupp. Сонечка тогда не задумывалась, кто в них убирает. Платья, брошенные на кресло перед прогулкой, оказывались аккуратно повешенными в шкаф, кровати словно сами собой заправлялись, зеркала и кафель в ванной сияли чистотой, а полотенца были неизменно свежими. Она не видела горничных, чьими руками всё это делалось, или, скорее всего, просто их не замечала.
И вот теперь ей самой пришлось заправлять чужие постели, до блеска начищать медные краны и дверные ручки, чистить ковры, протирать зеркала и убирать разбросанные постояльцами вещи. И уже её не замечали в коридорах отеля, проходя мимо, словно она была частью обстановки. Софья не могла к этому привыкнуть и с каждым днём чувствовала себя всё хуже. К уязвлённой гордости присоединились физические недомогания: непонятная слабость, головокружения, по утрам появилась тошнота.
Как-то за завтраком в кухне отеля ей внезапно стало плохо. Богдан спас её от конфуза, мгновенно сунув свою салфетку. Потом, оставив незаконченный завтрак, за руку отвёл назад в номер. Задав несколько вопросов, он отвернулся к окну и некоторое время смотрел на улицу, барабаня пальцами по подоконнику. Соня молча сидела на краешке кровати, бледная, как простыня, и виновато смотрела в пол.
- Приплыли…, - раздраженно произнёс Богдан. – Ты хоть понимаешь, как некстати сейчас эта твоя беременность?! Ни жилья нормального, ни заработка приличного…
- Беременность? Ты что, думаешь, что я…? – растерялась Соня.
- А тут и думать нечего, пора бы уже соображать, что к чему, не девочка чай, - зло ответил он. – Нашла время…
- Ты что, хочешь сказать, что я сделала это с собой сама? Назло тебе? – у Сони от обиды высохли слёзы и распрямились плечи.
Богдан сбавил тон.
- Ну, нет, конечно. Ты права, твоей вины в случившемся нет. Это скорее моя вина, мне и решать эту проблему.
Он подошёл, погладил её по пушистой голове: - Не переживай, я найду выход.
Все последующие дни Соня жила с постоянной мыслью, что внутри её тела поселилось что-то инородное, нежеланное. Это существо часто напоминало о себе приступами дурноты, головокружениями, вызывало страх и протест.
Спустя примерно неделю, поздним вечером, муж вернулся откуда-то довольный.
- Давай, быстренько собирайся, поедешь как королева, на авто, - сказал он, потирая руки.
- Куда?
- Давай, давай, быстрее! Нас ждут. Дорогой объясню.
Около чёрного входа в отель действительно стоял автомобиль с включенными фарами. Не успев опомниться, Соня оказалась на холодной кожаной подушке сидения. Дверь захлопнулась, мотор заурчал, и машина, набирая скорость, помчалась в надвигающуюся темноту.
- Сегодня мы твою, то есть нашу проблему решим. Вот, Бранко помог, - Богдан показал на водителя, хорвата лет тридцати, - подсказал к кому обратиться. У него в Костайницах живёт тётка.
- Теткица Ружа, - кивнул Бранко.
- Так вот, эта тётка Ружа, - продолжил Богдан, - опытная повитуха, многим женщинам в такой ситуации помогла, поможет и нам. Стоят её услуги недёшево, но главное сейчас избавиться от беременности.
Машина, вдоволь попетляв по узким улочкам Загреба, выехала на шоссе. Огни города остались позади, тёмные кусты вплотную подступили к дороге. Только свет фар прорезал майскую ночь как два кинжала. В их ярком свете из кустов выскочил заяц, и в три прыжка перемахнув дорогу перед самым носом машины, скрылся из виду.
- Проклетство! – тихо выругался Бранко.
Было уже за полночь, когда они въехали во двор обычного сельского дома на окраине Костайницы. Их встретила высокая, сухая, показавшаяся Соне суровой старуха, провела в горницу, едва освещённую керосиновой лампой. В углу перед образами мерцала лампадка. Указав гостям на лавку, тётка Ружа скрылась с племянником за занавеской. Разговор продолжался довольно долго. Соню всё сильнее била нервная дрожь. Наконец Бранко с Ружей вернулись. Он кивнул Богдану и поманил его за дверь.
- Я буду ждать тебя в авто, - шепнул Богдан Соне, - потерпи немножко, через полчаса всё будет позади, и не бойся, я рядом.
Соня осталась одна со старухой, казавшейся ей ещё суровее. Повитуха отодвинула стол от стены, застелила его чистой простынёй, пододвинула стул, лампу, поставила на табурет таз, принесла ведро с горячей водой. Движения её были быстрыми, уверенными.
- Скинути та лаги, - Ружа знаками показала Соне, что ей надо сделать,
– Брже!
Трясущимися руками Соня разделась и легла на стол, вцепившись в края столешницы. Ружа достала из буфета бутыль, плеснула прозрачную жидкость в стакан, заставила Соню выпить. Крепкая граппа обожгла горло, разлилась по телу, унимая дрожь. Затем старуха подала Соне скрученное жгутом полотенце, велела сжать зубами. Соня смотрела на тени, колеблющиеся на белёном потолке, на развешенные вдоль тёмных балок пучки трав.
Боль влилась в её тело огненной рекой, река ширилась, заполняя всё её существо. Вцепившись до хруста в пальцах в края столешницы, Соня уговаривала себя, что вот сейчас, ещё немножко, и всё кончится, сейчас, сейчас этот ужас прекратится! Но боль всё росла, становясь нестерпимой… Тени на потолке угрожающе ползли к ней со всех сторон. Последнее, что она услышала, был возглас Ружи : «Проклетство!!!».
Очнувшись, Софья обнаружила, что лежит на широкой лавке в тесном закутке за печкой. Пятно солнечного света, пробравшегося сквозь маленькое оконце, медленно скользило по цветастой занавеске. Откинув лоскутное одеяло, Соня попыталась сесть, увидела окровавленные рубашку и простыню, всё поплыло перед её глазами, и она вновь провалилась в темноту.
Когда она снова пришла в себя, был уже вечер. Над ней склонилась Ружа с кружкой в руке.
- Пиче, пиче! – повторяла она.
- Это надо выпить, - услышала она голос Богдана, и тут только заметила его, сидящего на лавке у неё в ногах.
В кружке был пахучий и горький травяной настой. После нескольких глотков в голове у Сони прояснилось, стих навязчивый звон в ушах. Она вновь попыталась сесть, но рука старухи прижала её к постели.
- Тебе нельзя пока вставать. Придётся пожить несколько дней у Ружи. А когда поправишься, я за тобой приеду. Напугала же ты нас всех! – сказал Богдан.
В его словах Соня услышала упрёк и вновь привычно почувствовала себя виноватой.
Час за часом, день за днём Сонечка набиралась сил. Ружа отпаивала свою гостью отварами трав и куриным бульоном, гладила её по голове, по белой руке, лежащей поверх одеяла, тихонько что-то приговаривая на своём языке. Многие хорватские слова схожи по звучанию с русскими, поэтому женщины понимали друг друга. Повитуха уже не казалась Соне страшной старухой.
Пришёл день, когда она, держась за стены, смогла выйти на крыльцо. Майское утро встретило её целым букетом из солнца, ярких красок, запахов и звуков. Дом Ружи стоял на высоком месте, и весь городок Костайница был как на ладони. Присев на ступеньку высокого крыльца, она залюбовалась аккуратными домиками, сбегающими по пологому склону холма к излучине спокойной реки, лёгкими пёрышками облаков, плывущих в бескрайнем небе, рыжей кошкой, осторожно пробирающейся по кольям плетня, гуляющими по двору голенастыми курами с необычно мохнатыми лапами. Как жаль, что эта спокойная и понятная жизнь чужая, и ей, Соне, нет в ней места!
Вечером следующего дня за ней приехал Богдан и увёз в Загреб. Вновь потянулись дни, до отказа наполненные тяжёлой работой, и вечера в тесном номере, бок о бок с вечно раздражённым и часто подвыпившим мужем.
Софья старалась не рассматривать своё отражение в зеркалах, там она видела какое-то чужое лицо. Куда девался блеск карих глаз, нежный румянец, кстати и некстати заливавший бархатистую округлость щёк, шелковая мягкость волос? Из зеркала на неё жалобно смотрело бледное худое лицо с ранними морщинками в уголках глаз, обрамлённое тусклыми непослушными прядями тёмных волос. Черты лица приобрели некоторую ассиметричность, одна бровь привычно поднималась выше другой, отчего лицо приобретало виновато-просящее выражение.
Софья надеялась, что после её болезни Богдан оставит свои ночные притязания, но очень скоро надежды рухнули. В ответ на её опасения муж сказал:
- А тебе теперь бояться нечего, тётка Ружа предупредила, что беременеть ты больше не сможешь. Что-то там пошло не так… то ли ты дёрнулась, то ли у неё рука дрогнула, то ли инструмент сломался… В общем, детей у нас не будет. Может оно и к лучшему, самим бы выжить…. Имей в виду, что никому, кроме меня, ты такая не нужна. А я тебя не бросаю. Цени!
Соня в тот момент не осознала весь ужас того, что он сказал, наоборот, испытала облегчение, что больше ей не грозит оказаться вновь на столе у Ружи.
Шли дни, недели, месяцы. Приближалось Рождество, в воздухе витало предвкушение праздника, делая людей добрее. Одна из постоялиц, уезжая, оставила хорошие чаевые для горничной, этих денег как раз хватало на тёплые ботиночки со шнуровкой и меховой опушкой, выставленные в витрине обувного магазина. Соня давно любовалась на них. Её ботинки прохудились, поэтому она старалась поменьше выходить из отеля. Деньги были незапланированные, и она решила, что может сделать себе такой подарок к Рождеству. Новые ботиночки пришлись как раз впору, Соня не спеша шла вдоль улицы, мимо нарядных витрин, мимо сияющих фарами машин, ей казалось, что все прохожие замечают её тёплую и модную обнову.
Богдан был уже дома, навеселе и сильно не в духе. У него случился конфликт с дирекцией труппы. Ему пришлось сдержать свой гнев, чтобы не потерять место, зато сейчас невысказанное кипело, бурлило в его голове и требовало выхода.
- Где тебя носило? – зло спросил он. – Ты час назад должна была закончить работу. И что это у тебя на ногах? Откуда это?
Соня, чувствуя, что назревает скандал, начала сбивчиво объяснять про чаевые, про худые старые ботинки. Не спеша, молча, муж подошёл к ней вплотную. Глаза его приобрели уже знакомый ей хищный блеск. Он забрал из её рук ботинки, отбросил к двери, и вдруг молниеносным движением ударил её по лицу. От неожиданности Соня потеряла равновесие и упала на пол. Он навалился сверху, придавил коленом грудь. Прямо над собой она увидела волчий оскал, остекленевший яростный взгляд, точно такой, какой видела на константинопольском пляже, только теперь он был обращён на неё.
- Я, вместо того, чтобы картины писать, вынужден гроши зарабатывать, а ты, дрянь, наряды покупаешь?! Убью!
Она попыталась вырваться, но он только сильнее придавил её коленом, так, что хрустнуло ребро, на неё обрушился град пощёчин. «Забьёт насмерть…» - в отчаянии думала Софья. И вдруг, как озарение, пришла спасительная мысль.
- Отпусти, мне неудобно, - услышала она свой голос, спокойный, даже доброжелательный, словно они просто лежат рядышком и отдыхают.
От неожиданности Богдан на мгновение замер, слегка отстранился, ослабив хватку. Этого ей хватило, чтобы ужом вывернуться из-под него и кинуться к ванной комнате.
Она успела накинуть крючок, прежде чем он рванул за ручку. Дверь сотрясалась от рывков и пинков. Соня побелевшими пальцами намертво вцепилась в крючок, с ужасом видя, что шурупы потихоньку вылезают из пазов. На её счастье дверная ручка не выдержала первой, оторвалась. Дверь ванной открывалась наружу, поняв, что ему её не выбить, Богдан сменил тактику.
- Ладно, Соня, поругались, и хватит. Выходи, давай спокойно поговорим, - примирительно сказал он.
Она слышала, как он ходит за дверью, словно зверь в клетке.
- Я погорячился, прости, дорогая! Выходи, спать пора, - раздавался его вкрадчивый голос.
Соня молчала, по-прежнему вцепившись в крючок. Босые ноги заледенели на холодном кафеле. За дверью всё стихло. Она рассматривала себя в зеркало. Лицо на глазах распухало, становясь багровым.
Ей вспомнилась их кухарка Ульяна, на добром лице которой частенько появлялись синяки. Маленькая Сонечка жалела её, прижималась к тёплому мягкому боку, ненавидела и боялась её мужа, хмурого жилистого детину, служившего в их доме истопником. Мария Феоктистовна не раз строго выговаривала ему, но тот только молча переминался с ноги на ногу, пряча колючий взгляд под густыми космами волос. Разве могла Соня представить, что то же самое случиться с ней самой?! Впрочем, синяки Ульяны не шли ни в какое сравнение с тем, что сделал с ней Богдан.
Намочив полотенце, она прикладывала его к щекам. В груди при каждом вздохе возникала боль. Слёз не было, голова была ясной, мысли чёткими, все сомнения, опасения ушли, план действий сложился сам собой.
Скинути та лаги – раздевайся и ложись (хорв.)
Брже – быстрее (хорв.)
Пиче – выпей (хорв.)
Фото из интернета.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/11/21/2304