Белыми полосками боли чужие чувства шрамами застывают на ее теле, вырисовывая причудливые узоры. Чужие люди входят в ее жизнь новыми красками. Она впускает их по собственной воле, играя в этом сценарии сумасшедшего учёного, сумасшествие которого заключалось в собственной глупости и доброте.
Она ставила опыты над своей душой.
Она сама разрешила другим посвятить ее в чёрный туман бесчестия, развратности и — как ни глупо — обычной повседневности. Она позволяла себе воспринимать чужие проблемы намного ближе, чем черно-белую ленту кинематографа, забывая о том, что чужие проблемы — чужие, знакомые люди — ненужные и неважные, а персонажи романов — придуманные. Она впускала в своё сердце всех. Как бродячая псина ластилась к рукам незнакомцев, надеясь на что-то большее, нежели отречение. Ее руки, которые она не жалела ради других, тянулись к людям в поисках счастья, а потом опускались, не найдя родного и так сильно желаемого плеча и опоры.
Она не всегда искала свет. Ей нравилось испытывать ту сладкую боль доверия, когда чужие чувства переплетались с ее собственными, оставляя шрамы горького воспоминания.
Она сама выбрала путь. И достигла предела, когда тело, украшенное цветастым узором изморози, больше не выдержало. Она бросила все и всех, отгородившись от новой боли, взяла передышку.
Только забыла, что шрамы не заживают.
Тело, прежде спасающее других от боли, теперь — испещрённое тонкими шрамами оказанного доверия - стало никому не нужным.