Месопотамия.
Вполне возможно, я подсознательно боялся привязаться к Дине, поэтому, как только появилась возможность отправиться в следующее путешествие, я с радостью согласился. Профессор ещё убавил дальность отправки.
Я проснулся в жарком климате. Душно от ночной жары. Рядом храпит толстая жирная женщина. Это моя жена. Если бы не женитьба на ней, я был бы бедным крестьянином, с утра до ночи пропадавшим в поле. У богатого соседа разбалованная дочь пустилась в разврат, едва пошли месячные. Ходили слухи, что она начала баловаться раньше. Однако так и не забеременела ни от кого. Думали, что бесплодной стала. Ей было уже 25 лет, но никто не собирался даже свататься. Мой отец как-то поговорил с соседом. Тот сказал, что отдаст её за того, кто посватается, даже если это будет бедный крестьянин. Чтобы не потерять такой выгодный куш, отец при первой же возможности заставил меня жениться на ней.
Свадьба была не большой. Отца невесты смущала распущенность дочери. Наверно, в округе не было ни одного мужика, который если не попробовал близость с ней, то получил от неё предложение. С невестой её отец предложил огромное для нас приданное: десяток рабов, отару овец и небольшой сад. Других детей не было, поэтому половина богатства досталась нам.
Умер старый царь. Его сменил его сын. Он и в детстве умел находить общий язык с одногодками. В стране наступил мир. Только редкие стычки на границах портили его. Но царь находил способы решения проблем. Пятнадцать лет страна не воевала, не было пополнения рабов. Продажа бедняками детей или самих себя в рабство очень плохо пополняли их количество. Рабы дорожали. Их стали беречь.
Я был надсмотрщиком рабынь у хозяина, который относился к своим рабам достаточно бережно. Рабов у него было около тысячи. Они возделывали поля и сады вокруг селения, обслуживали хозяина, его семью, его прислугу. Чтобы их количество не убавлялось, рабынь периодически загоняли к рабам. Надсмотрщикам за каждую забеременевшую рабыню давали несколько монет. Беременных перед родами не использовали ни на работах, ни для секса. Не возбранялось и надсмотрщикам пользоваться рабынями. Можно было даже на ночь уединяться с рабыней в недорогую комнату при дворе. Ребёнок рабыни с рождения становился рабом вне зависимости от того, кем он зачат. Возбранялись и даже наказывались поблажки рабам и рабыням, их уродование. К ним надо было относиться, как к скотине, как к волам или лошадям. Бить можно, но так, чтобы в случае продажи раба повреждения не снижали цену.
Хозяин кормил рабов достаточно обильно и сытно, а об их одежде почти не заботился. У всех рабов и рабынь была набедренная повязка и головной платок из грубой ткани. Некоторые женщины-рабыни находили возможность подвязывать лентами груди. Другая одежда здесь была излишней – слишком жарко.
У каждого надсмотрщика была своя группа рабов, которую мы выводили на работы. Главный надсмотрщик утром раздавал задания, и мы вели своих подопечных к месту работы.
Память хозяина тела подсказывала, как я должен вести себя.
Мне дали задание продолжить уход за садом. В моей группе женщин ещё вчера появилась новая рабыня с узкими глазами и круглым личиком. По памяти из моего времени это была китаянка. А в этом времени знали, что она из очень далёких краёв. На меня особо действовали её чёрные волосы и очень красивая фигура. Китаянка совсем не понимала здешний язык.
Вчера хозяин моего нынешнего тела «положил на неё глаз» и не разрешил помощнику воспользоваться ею. Каждый день во время работы мы пользовались рабынями для утоления похоти. При настроении за день пользовались пятью-шестью женщинами. Из-за ненависти к жене я редко ночевал дома, проводя ночь с рабыней. Думаю, они родили от меня не одного ребёнка. Из-за того, что рабынь периодически отдавали мужчинам-рабам, было неизвестно, кто из рабынь родили от меня.
С появлением новой рабыни я будто с ума сошёл. Для меня все женщины стали бесполыми. На свете значимой стала только одна китаянка. Проводя ночь с ней, выматывался до бессилия. А эта бестия знала, как восстановить силы мужчины и сама активно пользовалась мной. На плантации, куда мы выводили их, я уводил её в сторону, едва чувствовал способность воспользоваться женщиной.
Китаянке было лет 17 – 18. Она была не просто не рожавшей девушкой, а очень опытной и страстной женщиной. Мне кажется, секс нравился ей даже больше, чем мне. В это трудно верилось, глядя на её маленькую фигурку с небольшими торчащими грудями. Она больше походила на девочку лет 12 – 13, чем на женщину. Но в постели и в сторонке на плантации, куда мы удалялись, я забывал о её возрасте.
Мой помощник, парнишка лет 15 – 16, уже перепробовал всех рабынь нашей группы от самой молодой до самой старой. С ними он был довольно жесток. Даже после уединения он без жалости бил хлыстом удовлетворившую его похоть рабыню, если ему казалось, что она плохо работала или отвлекалась.
Китаянка так затуманила мои мозги, что я решил продать всё своё имущество, чтобы выкупить её из рабства.
Умер царь, который без войны сумел прожить почти 25 лет. На смену ему пришёл наследник трона, которому, видимо, нравилось воевать. В первый же месяц своего правления он затеял ссору с соседом. Меня призвали в армию царя. Я успел оформить на мою рабыню купчую, заплатить за неё, но воспользоваться ею, как свободной женщиной, не успел. А во время перехода в столицу на нас напали не то разбойники, не то враги. Первая же вражеская стрела попала мне в шею. Умирая, успел увидеть, что отряд быстро теснит напавших, а на земле из солдат лежу только я.
Очнулся. Сначала подумал, что я в госпитале, но когда открыл глаза, осознал, что я в лабораторной клетке профессора. За столом спит женщина, положа голову на сложенные на столе руки. Её одежда и волосы очень знакомы. В первый момент подумал, что это Оля. Но она здесь не работает, а посторонних профессор в лабораторию не пускает. Наверно, женщина почувствовала, что я проснулся, подняла голову и сонно посмотрела на меня. Дина!
Очарованный удивительной китаянкой, я совсем забыл, что у меня есть Дина. Я забыл даже, что я из другого времени. Кроме прелестной китаянки на свете для меня не было ничего и никого.
-- Проснулся? Есть хочешь?
-- Да нет, кажется. Ты что здесь?
-- Ну, слава богу, кажется ты вернулся. Тебя не было здесь целую неделю. Профессор измучился, ожидаючи. Вот и попросил меня подменять иногда. А я так соскучилась, что согласна была хотя бы побыть рядом даже с твоим телом. Только в нём был другой человек. Деспот какой-то. Меня всё китайским именем называл, просил и требовал, чтобы я к нему в клетку пришла.
Пока говорила, набрала на сотовом какой-то номер.
-- Николай Максимович! Он вернулся. … Хорошо. Я Вас жду.
Положила телефон и подошла к клетке.
-- Дима! Это точно ты?
-- Неужели никак не заметно?
-- Теперь вижу, что ты.
Дина подошла ко клетке и протянула ко мне руку между прутьями. Я подошёл к решётке и обнял её через прутья. Только в этот момент почувствовал себя здесь, в этом времени. Тело Дины, ощущение его отличались от тела китаянки. Да и одежды на ней было много больше, чем на древней любовнице.
Дина прильнула к решётке, пытаясь прижаться ко мне. Через прутья нам удалось даже коснуться друг друга губами. Но по-настоящему поцеловаться очень мешала решётка.
-- У меня нет ключа. Профессор боялся, чтобы кто-нибудь не выпустил тебя из клетки, пока в твоём теле был другой человек. А я очень соскучилась! Очень!
Дина возбуждала в моей душе какое-то неведомое прежде чувство. Оно очень походило на то, что я испытывал к китаянке, к Ое и Оле. Но опасался дать ему волю – Дина казалась мне слишком молодой, я не достоин быть ей настолько близким. Мне казалось, что девушка лишь испытывает ко мне влюблённость, которая со временем пройдёт. Но отталкивать не хотелось. Моя молодость прошла в службе, ничего подобного в моей жизни не было. Кратковременные любовные приключения за пределами страны не давали развиться тем чувствам, которые всё сильнее охватывали меня теперь. Я понимал, что никогда и нигде не встречу такую женщину, как Дина. В моём сознании она воплотила в себе все лучшие черты всех тех, в кого я влюблялся за пределами нашего времени или нашей страны. Да и Оля не много отличалась от неё. У всех были какие-то недостатки, к которым надо привыкать. У всех, кроме Дины. Не умение готовить еду и ухаживать за одеждой я как-то не считал недостатком. Это хорошо делать умел я.
Профессор так и застал нас обнимающимися через прутья решётки. Казалось, он не видел разницы в нашем возрасте.
-- Соскучились, голубки! Сейчас, отпущу твоего голубка на волю.
Дина едва не сбила его с ног, как только он снял последний замок. Бросившись мне на шею, осыпала поцелуями.
В том времени, из которого я только что вернулся, моё тело было насыщено сексом с рабынями, и пресыщено с китаянкой. А здесь моё тело было лишено этого, поэтому тут же начало возбуждаться. Какие бы светлые чувства ни были в моей душе, как бы я ни стремился удержаться, ко мне прижималась моя девушка, моя наилучшая любовница. Возможно, не будь между нами сексуальной связи, я не так остро реагировал бы на неё. А сейчас я никак не мог удержать своё естество от возбуждения. А оно всё сильнее и наглее выпирало наружу, толкая её, то в живот, то в бёдра.
-- Вам два дня хватит, чтобы успокоиться?
-- Хватит. Всё равно на занятия идти будет надо.
-- С этим я разберусь. Так что через два дня отпусти, пожалуйста, Диму к мне. Хорошо?
Схватив меня за руку, девчонка почти бегом потянула из лаборатории.
-- Спасибо, Николай Максимович! – прокричала Дина почти за дверью.
Я не ездил на институтском лифте. 4 этажа, хоть вверх, хоть вниз преодолевал по лестнице. Дина затащила меня в лифт и нажала кнопку первого этажа. Но едва он тронулся, как остановила кабину и вновь повисла на мне, осыпая поцелуями.
-- Дима! Я безумно соскучилась! Ещё никогда со мной такого не было. Ты единственный, кто мне так невообразимо нравится!
Я не проявлял такого азарта, хотя тоже готов был её исцеловать от макушки до пальчиков на ногах. Но больше всего беспокоил совсем напрягшийся член. Я гнал все мысли, которые могли бы хоть как-то возбуждать, но он напрягался всё сильнее. Потрогав через брюки напрягшийся член, она возмутилась:
-- Что это такое? Я думала, ты меня тоже любишь. Все мужчины одинаковы! Вам бы только сунуть свою дубинку поскорее, да плюнуть туда побольше.
-- Диночка! Я даже не думаю про это! Само так получается! Я люблю тебя душой, а тело любит по-своему. Прости, пожалуйста! Я же понимаю, что стар для тебя, но ничего не могу с собой поделать. Ты ещё молодая. Скоро пройдёт твоя влюблённость и ты меня бросишь. Поэтому, не обращай внимания на это.
-- Нет, Дима! Влюблённости уже прошли. Я по-настоящему люблю тебя. Я в этом убедилась, пока ты был в другом времени. Ты не представляешь, как я тосковала. Твоё тело было передо мной, но в нём был не ты. А я люблю только тебя. Меня не тянуло к телу, зато не могу успокоиться, когда ты рядом со мной. А ты…!
Дина опять тронула возбуждённое хозяйство.
-- А что мне делать, раз я такой?
Дина озорно сверкнула глазками.
-- Хочешь, прямо в лифте трахнуть? Мы так парням давали на первом…, – осеклась и умолкла. Сразу будто погасла.
Уныло повернувшись ко мне спиной, нажала кнопку первого этажа. Лифт двинулся вниз. Я прижал её к себе. Но весь её пыл уже погас.
-- Диночка! Успокойся! Это было давно и по глупости. Я много больше нагрешил, чем ты. Забудь прошлое и больше не вспоминай его.
-- Оно само напоминает. Поверь, мне теперь кроме тебя никого не надо. А тогда была глупость, упоение волей, обалдение от бесконтрольности. Могу поклясться, что такого больше никогда не будет.
Лифт остановился. Дина отскочила от меня. Я сунул руку в карман, чтобы скрыть неприличное состояние. У лифта уже стояли преподаватели, которым надо было наверх. Дина с унылым видом протиснулась между ними. Я подхватил её под руку. Пока шли через вестибюль и огромное крыльцо, она успокоилась и теперь сама прижималась к моей руке.
-- Давай поженимся.
-- Прямо сейчас?
-- Прямо сейчас. Я тоже без ума люблю тебя! Даже голова кружится
-- Пошли!
На ступенях института встретились студенты, бегущие на занятия.
--Динка! Ты куда! Опоздаешь на лекцию!
-- Мне можно.
Через два шага едва не столкнулась с парнями, с которыми была в экспедиции. Здороваясь, они целовали её в щёку. Один из них, который был явно не равнодушен к ней и там, будто нечаянно положил руку на её грудь. Чуть отскочив, Дина влепила ему звонкую пощёчину.
-- За что? В степи и не туда разрешала залезать?
Размахнувшись другой рукой, она ещё звонче ударила по другой щеке. Парень поднял руку для ответа. Я, было, двинулся на защиту, но сокурсники не дали парню распоясаться. Окружив его, быстро повели по лестнице.
Дина, закрыв лицо руками, плакала, будто это её сейчас избили.
-- Я его размажу по этой лестнице в мокрое пятно.
-- Не надо! Какая я буду тебе жена? Каждый из них будет напоминать прошлое.
-- Не смей даже думать об этом! Прямо сейчас пойдём в ЗАГС! Я люблю тебя, не глядя ни на что! Даже если весь институт будет говорить такое!
-- Димочка! Прошлое всё равно будет напоминать о себе. Тебе только кажется, что всё забудется. Потом, когда мы состаримся, ты всё равно начнёшь напоминать об этом.
-- Я тебе клянусь, что ни словом, ни намёком не напомню ни о чём.
-- Все так говорят.
Дина рыдала, прислонясь ко мне. Проходящие студенты и преподаватели оглядывались на нас. Проплакавшись, Дина притихла. Стоя на ступеньку выше меня, она казалась немного выше, но всё равно была маленькой. Когда девушка стала только всхлипывать, отнял от лица её руки, осторожно вытер слёзы, сцеловал остатки слёз.
-- Даже вытереть нечем. Я, наверно, страшная стала?
-- Ничуть! Те в любом виде прекрасна!
Дина не красилась, поэтому её личико только слегка опухло от слёз. Это её, конечно, не украшало, но мне она показалась не менее красивой. Я, не останавливаясь, покрывал милое личико поцелуями.
-- Дима! Пойдём, а то все оглядываются.
Только сейчас понял, что мы на лестнице, как на подиуме.
Проходя мимо ЗАГСа, потянул к дверям.
-- Там закрыто ещё. Я после слёз страшная. И паспорта с собой нет.
-- И я не взял.
-- Пошли домой. Не судьба, значит.
Дина всхлипнула. Я глянул на неё, но ни слёз, ни расстройства на лице не было. Оно было обречённо равнодушным.
-- Динка! Не печалься! Я своего мнения не меняю: какая бы ты ни была, я всё равно люблю тебя!
Проходя мимо витрины посмотрел в стекло. Даже неравномерность отражения не могла скрыть нашу разницу в возрасте. Там отражался папа ведущий дочь-школьницу, не больше. Меня будто в воду отпустили. Не смотря на достаточно крепкие нервы, я едва не расплакался. Вот почему Дина так сопротивляется регистрации! Не хочет говорить, что я старый.
Будто придавленный грузом довёл её до дома. Дина немного отошла. Дома я уже без всякого смущения набросился на неё с поцелуями. И чем дольше это продолжалось, тем больше успокаивалась Дина. То и дело натыкаясь на моё упрямое хозяйство, она начала раздеваться.
-- Дина! Зачем? Я и без этого тебя люблю.
-- Он всё время мешает.
Девушка ещё раз тронула неприличный бугор. Её рука попала на мошонку. Я и сам не ожидал, что будет так больно. Наверно ещё тот, кто был недавно в моём теле, хотел женщину, а теперь ещё я завёлся от Дины. Меня на секунду скрючило пронзительной болью.
-- Вот видишь! Раздевайся! Видеть не хочу твоих страданий!
-- Но ты же не хочешь!
-- Ещё как хочу! Может, даже сильнее, чем ты. Раздевайся скорее!
Уже не стесняясь, она скинула на пол кофточку, юбочку и бюстгальтер. Оглушённый красотой фигурки, я заворожено смотрел на неё, безуспешно пытаясь найти пуговку на рубашке. Во, как она меня околдовала! А девчонка быстренько нашла все пуговки. Казалось, она только касалась её, как та оказывалась расстёгнутой. Не останавливаясь на рубашке, она так же расстегнула и ширинку.
-- Может, остальное сам расстегнёшь?
С этими брюками я не носил ремень. У них не было даже петелек для него. Достаточно было только расстегнуть крючок. Однако, они не упали на пол, как одежды Дины. Пришлось перекидывать опушку через торчащий инструмент. Хотя мы в этот момент целовались, ручки Дины были уже там.
-- А трусы?
-- А сама?
Я подсунул пальцы под её резинку, она под мою. Оба двинули их вниз, но моя резинка зацепилась за уже очень сильно напрягшийся член. Разорвав очередной поцелуй, Дина посмотрела вниз, чтобы понять, как правильно снять с меня последнюю одёжку. Она перекинула резинку через головку в одно время с тем, что я опрокинул её на кровать.
-- Дима…!
Я, как безумный, стал целовать её шею, груди, живот, стремительно приближаясь к самому манящему месту её тела. Девчонка слабо сопротивлялась, больше создавая вид, чем борясь со мной. И только когда я попытался сунуть язык во влагалище, она очень сильно потянула меня за волосы. Поддаваясь её напору, по пути всё-таки лизнул вишенку клитора, прошёлся по животику. А когда наши губы сцепились, почувствовал торопливые пальчики, направляющие член в её сладостную пещерку.
Едва я достиг дна, как пошла разрядка. Хотя это был не оргазм (или не настоящий оргазм), наступило удивительное облегчение. Одновременно с разрядкой понял, что её родовые пути едва прижимаются к члену. Как всегда думают мужчины, мелькнула мысль: «Кто-то здорово потрудился без меня!» Но тут же вспомнилась тайландская учительница, которая говорила, что, наоборот, слишком расширившиеся пути говорят о затянувшемся ожидании.
Мы не переставая целовались. Я начал тайком двигаться, но тут же понял, что Дина подхватила мои движения и действует активнее меня.
Не знаю, как долго длилась эта близость, но она была невероятно сладка. Я всеми силами сопротивлялся приходу оргазма, наслаждаясь мучениями партнёрши. Когда устал, она оседлала меня и раз за разом доводила себя до оргастического паралича. Казалось, что она решила таким образом убить кого-то из нас. Когда и она устала, то просто лёжа сверху целовала меня.
-- Ты доволен?
-- Да!
-- Не обижаешься ни на что?
-- Нет.
-- Я в душ. Ты после меня.
Почти метнулась с постели. Мне показалось, что по пути всхлипнула. Громыхнул шпингалет – никогда не запирала дверь в ванну. Мне всё это показалось подозрительным. Убрав раскиданную одежду, подошёл к двери. Сквозь шум воды были слышны приглушённые рыдания. Постучал в дверь. Она была заперта.
-- Дина! Открой дверь! Не плачь! Ты для меня самая лучшая на свете!
Рыдания на секунду притихли и возобновились с новой силой. Похоже, что она плакала в полотенце. Перед глазами возникла картинка из криминального фильма: девушка с порезанными венами лежит в кровавой ванне. А ведь у меня там пачка лезвий для безопасной бритвы!
Дёрнул ручку двери. Шпингалет выдержал. От второго рывка ручка оторвалась, но и шуруп шпингалета выдернулся. В щель могли пролезть пальцы. Я рванул дверь рукой.
В наполовину наполненной ванне лежала маленькая беззащитная девочка с нераспечатанным лезвием. Она слепо ковыряла упаковку, пытаясь снять с лезвия обёртку, но слёзы мешали видеть. Остальные лезвия рассыпались по полу. Большое махровое полотенце валялось рядом с ванной. Отнять лезвие не получилось.
-- Тогда начни с меня!
Я протянул к ней руку. Дина глянула поверх слёз, как очкарики смотрят поверх очков. Скользя, торопливо встала и повисла на мне, поливая спину слезами. Я обхватил её за талию. Не понимаю, что на меня действовало.
Маленькая, тоненькая, гибкая, невероятно стройная и удивительно лёгкая, она вызывала и жалость, и умиление, и восхищение, и никогда прежде не испытываемую мною робость.
-- Динка! Ты самая восхитительная девочка на свете! Я так тебя люблю, что готов на что угодно, лишь бы быть рядом. Пожалуйста, не оставляй меня на этом свете одного! Я хочу или умереть вместе с тобой, или хоть иногда видеть тебя.
Не помню, что я бормотал ещё. Дина постепенно успокоилась. Только редкие всхлипывания сотрясали её маленькое тельце. Наверно, в последней фразе было сказано что-то глупое.
-- Только вот этого не надо! Пообещай, что будешь каждый день пользоваться мной. Даже если я буду больной, даже если я не захочу этого, даже если у меня там всё воспалится, ты не пропустишь ни одной ночи!
Кажется, я догадался, что брякнул не подумав.
-- Придёт время, когда я не смогу этого. Я же на 20 лет тебя старше.
-- Разве? А мне казалось, что старше я. Я столько глупостей уже натворила, что тебе ещё столько же прожить надо, чтобы со мной сравняться.
Дина оторвалась от меня и, придерживаясь за мои плечи, смотрела мне в лицо. Её глаза перескакивали с одного моего глаза на другой. Из них при каждом моргании вытекала капля слёз.
-- Димочка! Ты самый лучший мужчина на свете! Я же не знала, что ты встретишься мне так рано и так поздно! До тебя я не знала, что такое любовь! Теперь не знаю, как всё исправить.
Дина осыпала моё лицо поцелуями, как я минуту назад, говорила всякие глупости.
-- Сладкая моя! Ты замёрзла! Вон, вся гусиной кожей покрылась. Давай, я тебя помою. Мне это будет очень приятно. Можно?
-- Ну, какой же ты ребёнок! А говоришь, что старше. Какой женщине это не понравится?
Ванна переполнилась. Дина отпустилась в воду, едва не перелив воду через край, в переливном отверстии гортанно забулькало. Перекрыл краны. Вода в ванне показалась горячей. Но она не разрешила пустить холодную – замёрзла. Не представляю, как она её терпела. Намыливая мочалку, вдруг увидел на поверхности воды кровь.
-- Что это?
Схватив её руки стал осматривать вены. Кажется, более чистой и очаровательной кожи я ещё никогда не видел.
-- Не знаю. Порезалась где-то….
Дина разжала кулачок. Из ладошки торчал обломок лезвия в клочках мокрой бумаги. Оставшаяся часть обломков приклеилась бумагой рядом.
Выдернул обломок и смахнул остальное. В страшенном волнении, рванул дверцу аптечки. Едва не выбросил остальное, пытаясь найти вату и бинт. Что-то застилало глаза, грудь сдавило так, что никак не мог заставить себя вдохнуть.
-- Димочка! Это только маленький порез! Ну, что ты?
Дина встала из воды и опять обняла меня. И тут меня прорвало. После детства я впервые заплакал, даже заревел. Мне казалось, что слёзы не вытекают, а выбрызгиваются из глаз струями. Откуда-то из груди будто вылезала душа, ногами встав на сердце. С трудом удавалось вдохнуть, зато выдох получался с надсадой и воем. Я понимал, что мужчина не должен плакать, но ничего сделать не мог.
Дина обнимала меня, целовала лицо, глаза, нос и что-то говорила. Я не понимал что, хотел сам сказать что-то, но неудержимые рыдания не позволяли.
Мужские слёзы короткие. Если не считать трудность дыхания, то я почти успокоился. Маленькие ручки Дины гладили мне волосы, виски, шею. Она то обнимала меня, прижимаясь грудью, то слегка отстранялась, чтобы опять нацеловать лицо.
Какие-то судороги периодически накатывали, сотрясая всё тело. Едва я успокаивался, как вновь содрогался. Было стыдно встречаться с девушкой взглядом, а она всё время поворачивала моё лицо, стараясь заглянуть в глаза.
-- Всё? Выплакался? Что это, как капризный ребёнок расплакался, будто не мужчина? А говорил, что старый. Сам, как дитя малое сопли распустил.
-- Ты же не себя убить хотела. Ты же во мне живом душу резала. Мне было легче умереть, чем пережить твои страдания. Прости меня, если можешь! Не хочу навязываться, но жить на этом свете без тебя не смогу. Ты живи, с кем хочешь, только живи! Я буду рад твоему счастью и буду горевать, видя твоё горе. Только живи!
-- Я глупая, а ты ещё глупее! Я не хочу быть тебе позором, а наложила его ещё до знакомства с тобой. Если бы можно было избавиться от прошлого, то я готова хоть жизнь отдать, чтобы смыть то пятно. Глупость молодости, а позор до конца жизни. Я же надеялась после института уехать далеко-далеко, где меня никто не знает, чтобы начать жить сначала. А потом поняла, что жить без тебя не смогу, и тебя позорить не хочу.
-- Чем?
-- Что с потаскухой живёшь, да ещё в жёны взять собираешься. Замучаешься сплетни переживать. Я тебя всего кровью заляпала. Залезай тоже, вместе помоемся.
Кровь! Вспомнил, что хотел рану перевязать. Слёз не было, поэтому сразу же нашёл и йод, и бинт, и вату.
-- Брось! Царапина! Завтра уже заживёт. Ладонь и не перевязать, в воде всё равно всё намокнет. Раздевайся. Или помочь?
Я всё же намазал её ранку йодом. Под её крики, что жжёт. Девушка окинула меня взглядом и остановила глаза ниже пояса.
-- Это в меня входит? Ужас какой!
В голосе чувствовались восхищение и испуг. Я глянул под живот. Действительно, имущество больше напоминало вялую колбасу. Даже самому немного стрёмно стало от этого зрелища. Поскорее плюхнулся в воду, выплеснув не меньше полведра воды на пол. Встав на четвереньки, Дина подползла ко мне, едва не до носа погрузившись в воду, и опять обняла. Упругие титечки ткнулись мне в грудь. Я не успел свести колени, и она встала между ними. Быстрые жгучие поцелуи заметались по лицу, по шее, по вискам. Я сидел на дне, а она, прогнувшись, стояла коленями между моих ног. Притихла, положив подбородок на плечо и обняв за шею. Маленькие груди касались груди в самом верху.
-- Дим! Можно потрогать?
-- Что?
Я подумал, что она увидела шрам на спине. Из-за него меня и комиссовали. На задании меня едва не убил часовой, воткнувший плоский штык в спину. В госпитале нашли повреждение двух рёбер и часть лёгкого. Рёбра соединили металлическими скрепами, а треть лёгкого пришлось потерять. Обошлось бы значительно легче, если бы всё случилось дома. Двухнедельный выход через африканские дебри и болота вызвал какое-то нехорошее заражение, и в лёгком, и в рёбрах. Рана превратилась в огромный гнойный нарыв. Поэтому часть тела пришлось удалять. Скорее всего, в каскадёры меня не брали из-за этого же.
-- Там ничего интересного нет.
-- У меня же нет такого.
Вместо спины, её ручка отпустилась в воду. Пальчики нашли чуть напрягшийся от касания тела её грудями член и побежали по нему. Я чуть не задохнулся от неожиданности. Дина прижалась губами в поцелуе, чтобы я не смог говорить и продолжала ощупывать моё хозяйство. Я сначала протянул руки к её грудям, но ниже было интереснее. Ладонь не протискивалась между сжатых ножек, просунул палец. Дина отодвинулась. Пока передвигались её ножки, успел сунуть ещё три пальца, загнув мизинец. Девчонка вцепилась губками, будто зубами. Средний палец попал в слегка раскрытую нишу и нашёл выпуклый упругий клитор, попытался двинуться дальше. Девчонка прогнулась, мешая добраться до самого сладкого места.
-- Дима! Он растёт! Ой, не надо там…!
-- Почему?
-- Я захочу!
-- А сама что со мной делаешь?
-- Ты же мужчина!
-- А ты женщина!
Ручка Дины неторопливо двигала кожу. Я чувствовал, как моё хозяйство довольно быстро разрастается в её пальчиках.
-- Дима! А он не лопнет? Твёрдый становится и всё увеличивается. Ой! Ой! Он же не войдёт в меня!
-- Надо скорее одеть на него твой чехольчик, а то ведь, в самом деле, лопнет.
-- Наверно, уже не влезет.
-- Давай попробуем.
-- Боязно. Только больно не делай.
Девчонка отпустилась от моей шеи, мгновенно развернулась ко мне спиной и встала на четвереньки, но член из пальчиков не выпустила. Вставая, я зацепился за поводок пробки и нечаянно выдернул её. Волны от моих движений захлёстывали её голову до ушей. Как она дышит? Уже по-настоящему напрягшийся член рвался из пальчиков Дины. Чтобы не захлебнуться, она прогибалась так, что поясница почти скрывалась под водой.
-- Что? Что?
Голос сдавленный, будто на ней лежит огромный камень.
-- Неловко тут. На кровать пойдём.
Так мокрую и вынес из ванны. На ходу схватил большое махровое полотенце и накрыл девочку, чтобы не мёрзла.
Провозились относительно долго. Я не торопился закончить процесс. Похоже, она была не против. В очередной раз не удержался и кончил. Забыв, что она маленькая, в пике оргазма вонзался в её, давя на плечики локтями, не давал сдвинуться её телу. Истомлённый, опрокинулся вместе с ней на спину. Дина поднялась надо мной, села.
-- Опять забыл, что ты маленькая.
-- Так ведь вошло же!
-- Я не про то. Как бы влагалище не проткнуть. Далеко он в тебе?
Пощупал упругий животик около пупка.
-- Выше.
Переместил руку ближе к груди и опять чуть нажал.
-- Ещё выше.
Сколько бы не сдвигал, она всё твердила, что надо выше. Уже рёбра под пальцами.
-- Смеёшься? До куда он достал?
Дина передвинула руку под грудь.
-- До сюда. Чувствуешь, как бьётся?
А сама запульсировала мышцами влагалища.
-- Я без шуток. Не очень далеко?
-- Очень! До самого сердца достал!
-- Динуль! Ты такая маленькая! Я всё боюсь тебе больно сделать.
-- Какой же ты глупый! Я тебя так люблю, что даже не замечаю, глубоко или нет. Знаю, что он во мне. А где, не знаю. Даже если насиловать будешь, мне всё равно будет хорошо.
-- Ой! Ой! Прости! Чуть не обсикалась.
Но спрыгнув с койки будто раздумала, вновь вернулась ко мне.
-- Думала, что обсикаюсь, а оказывается он давил внутри. Теперь и не хочется.
Погладила упавшее головкой на покрывало моё добро и легла обратно, лицом ко мне. Я повернулся на бок, лицом к ней. Обнял её, она – меня.
-- Дима! Что это?
Похоже пальчиком стала ощупывать шрам на спине. Мне предлагали в госпитале сделать косметическую операцию, но я тогда как-то не придавал этому значении. Госпиталь надоел до чёртиков, а тут ещё валяться придётся. Отказался. Теперь понял, что безобразным шрамом напугал девчонку.
Дина легла грудью на моё плечо, вслепую натягивая на меня покрывало. Глядя прямо в глаза, ещё раз спросила?
-- Что это!
-- Пустяки! Бандитская пуля.
-- Без шуток! Что это?
-- Ну, шрам от ранения. Работа такая была. Штыком чуть-чуть покарябали.
-- Покарябали? В полспины? Хватит юлить! Рассказывай!
-- Что?
-- Где, как и когда такой шрам получился? От гранаты?
-- Нет. Я же говорю, штыком покарябали. Где – военная тайна. Я подписку давал.
-- Я за границу не собираюсь. Рассказывай без военной тайны.
Голос её был тревожным и настолько требовательным, что пришлось рассказать.
-- Мы были на задании в одной из африканских стран. Там противники хотели устроить путч. Мы его предотвращали. Задание уже выполнили, но надо было скрытно уйти. Не получилось. Вот меня часовой штыком и поторопил.
-- Штык – это нож, который к ружью приделывают?
-- Не к ружью, а к автомату или карабину. А в остальном правильно.
-- Штыком такое сделать невозможно! Рассказывай дальше.
-- Это же Африка была – жарко, влажно, мухи разные. Попало что-то, не на машине ехали. За две недели воспалилось, вот и вычистили. Почти за полгода в госпитале надоело, вот и отказался от косметической операции.
-- Если хочешь, чтобы я за тебя замуж вышла, расскажи, почему полгода в госпитале? Хватит в прятки играть! Если бы просто воспаление, то из армии не списали бы.
-- Рёбра там укоротили и часть лёгкого выкинули.
-- Рёбра? Там же рёбра чувствуются.
-- Это железки. Иначе дышать не мог бы.
-- И сколько рёбер?
-- Два. По десять сантиметров накладки.
-- А лёгкое?
-- Ну, треть убрали. Я же дышу и даже бегаю!
-- Димка! Я и не знала, что ты такой герой! Такие ранения, а наград нет.
-- Есть. На кителе под чехлом.
-- Что ты, как партизан на допросе? Каждое слово вытаскивать надо.
Дина спрыгнул с постели, шагнула пару шагов к шифоньеру и вприпрыжку побежала в туалет.
Долго она там что-то. Пошёл посмотреть, не сглупила бы опять. Едва не столкнулся с ней.
-- Ты куда?
-- Теперь боюсь, как бы опять, что не натворила.
-- Не натворю. Теперь есть с кого пример брать.
Отстранив меня, прошла к шифоньеру и, открыв его, заглянула под чехол. Любуясь её фигуркой, опять забылся так, что челюсть отвисла.
-- Не фига себе! За что же дают столько?
-- Так, операцию провели успешно – всем медали.
-- А ордена?
-- Ну, если отличишься.
-- А если бы не комиссовали, сколько бы ещё прибавилось?
-- Прибавилось бы. Динка! Была бы возможность, я бы таким красивым, как ты, за красоту ордена бы давал. Угораю от твоего вида! Только больше не дури. Не вынесу я этого.
-- А ещё ранения были?
-- Были.
-- Сколько?
-- Да пустяки были. Даже шрамов не осталось.
-- Слушай, партизан! Я ведь и рассердиться могу!
-- Ну, штук десять. Не считал я. Ты же царапины не считала?
-- И чем тебя царапало?
-- Половину пулями, половину осколками, кое-что ножами. Я же говорю, даже шрамов не осталось. Молодой был.
-- Димка! Я больше тебя нигде одного не оставлю! Хоть что делай!
-- Я тебя тоже. Даже если с любовником в постели будешь.
-- Ты и так рядом будешь. Все мои любовники – это ты. Только прости меня за прошлое.
-- Какое? Я его не знаю. И знать не желаю! И не надо больше намекать на него. Я люблю тебя такую, какая ты есть.
Мы сошлись, я встал перед ней на колени и обнял. Теперь она была чуть выше меня. Целоваться стало очень удобно, только непривычно голову вверх задирать. Зато груди почти перед ртом. Только чуть наклонись. Возможность воспользоваться этим положением я не упустил.
-- Дима! Ты ещё хочешь?
-- Чего?
-- Чего-чего! Понял ведь! Е…? (она напрямую сказала, что я могу хотеть)
-- Тебе нравится материться?
-- Это меня возбуждает. Не хочу, чтобы ты мучился ожиданием. Знаешь, когда захочешь, особо не спрашивай, вали и пользуйся. Я тебе никогда не откажу.
-- Я похож на маньяка?
-- При чём тут маньяк? Мужики всегда хотят женщину.
-- Только не всегда могут. Лучше ты говори, когда ты захочешь.
-- Тебя я всегда хочу, ты только не всегда замечаешь это. Когда женщина любит, она на всё готова. Ты же с утра не ел. Надо чем-нибудь тебя накормить. Я попробую приготовить.
-- Только не одевайся. Я ещё на тебя не насмотрелся.
-- Бессовестный! Тогда и ты не одевайся!
Дина прошла на кухню. Я наблюдал за ней через открытую дверь и никак не мог насмотреться. И чем дольше её видел, тем она становилась красивее. Похоже, что она что-то пожарила. Попробовала, плюхнулась на табурет и, уткнувшись в ладони, замерла. Я сначала подумал, что она смеётся, радуется, что получилось. Только когда в нос ударил запах горелого, понял, что что-то не получилось. Очнувшись, метнулся на кухню. На сковороде пригорала яичница, поднимая чернеющие края. Выключил горелку.
-- Ну, что ты?
Присел перед ней, отнял руки от лица. По её личику катились слёзы.
-- Ничего я не могу! Даже яичницу сделать не смогла.
-- Просто, ты огонь большой сделала. Она не успевала прожариться и сразу пригорала.
Дина покрутила головой.
-- Пересолила. Дима! Я плохая буду жена. Ничего не умею. Я и стирать не умею. Своё в прачечную сдавала.
-- Зато я всё умею. Я всё сделаю. Ты поспи, пока я приготовлю.
-- Стыдно мне! Для чего я тебе такая?
-- Для любви! Мне большего и не надо. Главное, люби меня или вид делай, что любишь. Мне и этого достаточно будет.
-- Сейчас любить будешь?
-- Ты о чём?
-- А ты не знаешь? Для чего меня спасал?
-- Дина! Ты очень устала. Давай, я тебя укрою. Поспи, пожалуйста. Думай только о хорошем. Ага?
Дина обречённо согласно кивнула головой. Взял её на руки – невероятно лёгкая! Как ребёнка унёс на свою постель. Скинул на пол покрывало и откинул одеяло. Осторожно положив на постель, укрыл и подоткнул одеяло. Дина устало посмотрела на меня. Я наклонился и поцеловал её в щеку. Девушка благодарно улыбнулась. Отпустила вниз глаза. Из-под одеяла высунулась рука и погладила болтающийся перед моими ногами инструмент.
-- Я буду своё неумение через него компенсировать.
-- Спи! Хвати шалить.
Оделся. Рассчитывая, что Дина проспит не меньше часа, одел передник и занялся стряпней. Через пять минут выглянул из кухни. Как раз сориентировался, что можно приготовить. Дина мирно спала. По лицу бегали какие-то переживания. Очень хотелось приласкать, погладить ей щёчку, поцеловать, как это делала перед сном мама.
Через час у меня была горка блинов, пирожки с повидлом и с мясом из полуфабрикатов котлет. На плите закипал бульон из быстро варившегося готового овощного набор. В нём сварятся пельмени. Их можно есть как отдельно, так и вместе с бульоном. Бульон может заменить и простейший суп. Освободившиеся от блинов сковороды заполнил яичницей и глазуньей. Пока они жарились, опустил в бульон пельмени. Освободившуюся конфорку занял чайником. Вытащив из-за холодильника большой поднос, протёр его тряпкой. Не понравилось, сполоснул под краном. Почти одновременно выключил яичницу, глазунью и пельмени. Попробовал бульон – понравилось. Давно заметил, что в хорошем настроении всегда получается вкуснее. Достал тарелки и налил пельменный суп, ложки, тарелка с хлебом, вилки. Бросил взгляд на дверь, чтобы убедиться, что она прикрыта до щеколды, а то с подносом не открыть.
В двери стояла Дина, одетая в халатик, и восхищённо наблюдала за мной.
-- Ты чего не спишь?
-- Не хочется одной.
-- Уснула же. Я разбудил?
-- Запахи.
-- Ложись обратно. Буду тебя кормить.
-- А здесь что?
-- Мне в постели приятнее.
Хмыкнув, ушла.
Поставил перед койкой журнальный столик – как раз очень удобный для постельной еды. Принёс поднос. Дина и здесь наблюдала за моими манипуляциями широко раскрытыми глазами. Поставив поднос, отломил кусочек хлеба и поднёс к её ротику. За хлебом пошла ложка с бульоном.
-- Когда захочешь пельмешку, моргни глазками.
Дина согласно моргнула. Я подал пельмешку.
-- Горячие! Не привыкла к такому.
С шутками скормил почти всю тарелку.
-- Наелась на два дня вперёд!
-- Сейчас яичницу подам.
-- Мою?
-- Конечно. Сама сделала, сама и съешь. Жалко продукты выбрасывать.
-- Я не буду!
-- Будешь. Я умею кормить.
Дина заглянула в тарелку.
-- В самом деле! Я такое за три дня съедала.
Принёс две тарелки, одна с глазуньей, другая с молочной яичницей. Её ещё селянкой называют.
-- Закрывай глаза и открывай ротик. Буду скармливать, пока всё не съешь.
Дина послушно закрыла глазки и открыла ротик. С отвращением начала жевать положенный в него кусочек. Чем дольше жевала, тем больше открывались глазки. Проглотила и с удивлением открыла ротик. Там оказался новый кусочек.
-- Это я сделала?
-- Конечно! И пока не съешь, не отстану.
На тарелке оставалась половина, когда пошла другая еда.
-- Обалденно! Никогда столько не ела!
-- Ещё будешь?
-- Некуда.
-- Есть куда. Я же сам проверял.
-- Когда?
-- Когда живот щупал.
-- Ты же не то проверял!
-- Пусть не то. Вместо него и заложим еду.
-- А его куда?
-- В отпуск. Или в отгулы.
-- И так десять дней в отпуске был.
-- Ничего, пусть ещё погуляет. Потом в три смены работать заставим.
-- Станок сломается.
-- Сама же говорила, что он 20 передовиков выдержит.
-- Не мой.
-- А мы потом проверим. Сейчас чай принесу.
Дина с воплем опрокинулась на спину. Я принёс стопку блинов и по чашке чая и кофе.
-- Некуда!
-- А какие блины!? Фирменные! Нигде таких нет больше. А чай!? Язык проглотишь! С травками! Никогда такого не пила. Ну, ротик открой.
В ротик поместился кусочек блина. За ним пошёл чай.
-- Не могу больше!
-- Подождём. Через полчасика ещё половина войдёт.
-- Смерти моей хочешь?
-- Что ты? Рекорд ставить будем.
-- А выдержишь?
-- Правильно составленный план всюду к победе приводит.
-- Не сейчас! Через полчаса.
-- Отдохни. Я пока посуду приберу.
Через десять минут Дина спала, раскинув руки. Колпачки грудей будто смотрели на меня. Укрывая её, не удержался поцеловать. Дина улыбнулась и повернулась на бок, свернувшись калачиком. Я спокойно поел, убрал не съеденное в холодильник, помыл посуду. Потом лёг позади Дины, огибая её тело.
Утром, просыпаясь, чувствовал сильное напряжение члена. Дина так же, свернувшись калачиком, лежала передо мной. Я осторожно приподнял голову. Дина тут же легла на спину. Я почувствовал, что она одной ручкой держится за мой член.
-- Проснулся? Готовься рекорд ставить, стахановец! Станок готов к рекордному забегу.
-- До завтрака?
-- После вчерашнего? Я на неделю наелась.
-- Дин! Ты меня любишь, или вчера сгоряча наговорила. Только честно!
Дина удивлённо посмотрела, обняла и поцеловала.
-- Что это за вопросы?
-- Я похож на маньяка или жеребца?
-- Я никого из них не видела. А кто это?
-- Жеребец – муж кобылы, лошадиной женщины. А про маньяка не могла не слышать.
-- И что?
-- Не похоже твоё отношение на любовь. Я не собираюсь тебя ни насиловать, ни принуждать к сожительству. Я же чувствую, что тебе не хочется близости.
-- Но ты же вон как хочешь!
Небольшой качёк члена.
-- Утром у всех мужиков такое бывает. Это не говорит, что мне женщину надо. Физиология такая.
-- Дима! Я всё утро готовилась! Думала, как тебя успокоить. Хотела маслом там смазать, чтобы тебе лучше было. А ты обнимал, боялась потревожить.
-- Сам успокоюсь. А маслом-то зачем?
-- Что-то никак не заводилась. Утром всегда так.
-- Откуда знаешь? Пробовала?
-- Да. Не надо об этом. Больно мне вспоминать это.
-- Горе ты моё, луковое! Дай я тебя просто поцелую.
Девчонка с готовностью крутнулась, обняла меня, прижалась тоненьким тельцем. Поцелуй сказал остальное. Всё сильнее возбуждаясь, я стал целовать её личико, как-то незаметно перешёл на шею, груди. Дина охала и то отвечала своими поцелуями, то вытягивалась, то сворачивалась в калачик, будто наслаждалась моими действиями. А я с наслаждением гладил её плечики, шею, волосы. После упругого животика как-то само собой оказался между её ножек. Лобок, клитор, язык во влагалище, снова клитор. Девчонка заводится, нервно дёргается, её пальцы в моих волосах. Она довольно сильно тянет мою голову за волосы и тут же толкает её обратно, ко клитору. Начинаются стоны. Её таз подкидывает, я невольно тыкаюсь подбородком и носом в половую щель. Она раскрылась и намокает. Едва успеваю лизнуть клитор, а она тянет голову к груди. Соски каменные. Дышит бурно, как после стометровки. Мы сцепляемся губами. Её трясёт, как в ознобе. Ручки вцепляются в бока и тянут грудь к голове. Накрываю её. Таз девчонки прыгает, пытаясь поймать член. Помогаю ей. Она натыкается мокрой промежностью и, всё-таки, ухитряется надвинуть вход на конец. С воплем принимает его.
Мы лежим рядышком.
-- Устал, жеребчик!
-- А ты, кобылка?
Едва успевает дышать.
-- А мне что? Лежи и наслаждайся.
-- Чувствуется. Отдышись не разговаривая.
Сдвинувшись к ногам, снова целую груди. Её потряхивает.
-- Динка! Не понимаю, за что я тебя люблю?
-- Я тоже! Сам отказался, а чуть с ума не свёл. Волшебник, что ли?
-- Тебе не понравилось?
-- Не то слово! Чуть не рехнулась. Теперь ещё хочу!
-- А любовь?
-- Именно из-за этого! Я не знаю, что со мной. Если не хочешь, не надо.
Я обнимал её, она, впиваясь поцелуями, трепеща всем телом, не просто обнимала, прижималась всем телом, помогая телу ручками и ножками, и оплела меня ими.
-- Димка! Хватит издеваться! Раздразнил и радуешься. Не могу больше!
Пришлось повторить процедуру. Как она ни старалась, кончила первой. Я думал, она вырвет из моих боков куски тела и перебросит меня тазом через себя. Вопли, когда кончал я, заглушить не получилось. Едва она успела перевести дух, как в дверь сначала позвонили, а потом застучали. Дина ужом выползла из-под меня. Схватив мой короткий халат, надела его и подбежала к двери.
-- Сосед! Не у тебя женщина кричала? Что случилось?
Щёлкнули замки.
-- Извините, пожалуйста! Это я кричала. Понимаете, схватила горячую сковороду.
-- А Вы кто?
-- Студентка. Временно квартиру у него сняла. Он же редко дома бывает.
-- От ожога есть что-нибудь?
-- Есть. И гусиный жир есть. И антисептик есть. Больше испугалась, чем обожглась. Хозяина разбудила, наверно. Вы уж извините, пожалуйста! Такая я неумеха.
Хлопнула дверь, щёлкнули замки. Дина бегом кинулась к туалету, на ходу скинув халат. Я вытер член полотенцем для ног, всё равно им ни разу не пользовался – висит по армейской привычке на нижней перекладине койки. Натянул трусы и брюки, одел рубашку. Пошёл в кухню подогреть завтрак.
Пока Дина купалась под душем, поджарил свежую глазунью и разогрел вчерашнюю. Совсем не смущаясь голого вида, девушка вышла из ванны. Я опять залюбовался её фигурой. Других баб трахнешь, а потом на неё смотреть тошно. А от этой глаз оторвать не могу. Русалка, нимфа, фея, богиня! Может, колдунья? Даже возбужденье почувствовал.
-- Что? Я в чём-то запачкалась?
Дина заизгибалась, оглядывая себя со всех сторон. Ножки на ширине плеч, тонкая талия позволяет крутиться почти вокруг. Тёмный лобок назойливо лез в глаза, невольно привлекая взгляд к расщелине чуть ниже. Она так и не закрылась губками.
-- Динка! Оденься, а то изнасилую! Я слепну от твоего вида.
-- Тёмные очки одень. Мы привыкли с девчонками без одежды высыхать. У меня даже халата нет.
Дина полотенцем сушила волосы. Огибая её, не удержался поцеловать. Рука сама легла на колпачок груди. Дина обхватила мою шею прямо с влажным полотенцем и страстно ответила. По привычке, что ли, рука съехала на живот, двигаясь вверх-вниз, сползла на лобок и ниже, а оттуда палец нырнул в половую щель. Клитор уже расслабился, но девчонка всё равно чуть отвела ножку, улучшая доступ. Тут же почувствовал её ручку на ширинке.
Опомнившись, кинулся в ванную комнату. Так ведь опять в постели окажемся. Почистил зубы, умылся. Вышел. Дина опять в моём халате – полы едва по полу не волочатся, пояс ниже задницы, чуть не два раза обернулась в него. Держит полы, чтобы халат не открывался. Меня разбирал смех.
-- Ты ещё не оделась? В этом халате в институт поёдёшь?
-- Не помню, куда одежду дела. Вчера, как пьяная была.
-- В твоей комнате, а трусики в ванной в тазике. Одень свежие.
Дина скрылась за дверью. Даже под неуклюжим для неё халатом трудно скрыть прелесть её фигурки. Может, внушаю себе это? Пришла в кухню во вчерашней одежде. Если приглядеться, видно, что чуть помятая. Поднял юбочку, трусики явно не глажены. Девушка покраснела.
-- Некогда было. В лаборатории дежурила.
-- Садись завтракать. Уже не горячее.
После завтрака пошли в институт. Дина несколько раз пыталась подхватить меня под руку. Переложил руку из кармана пиджака в карман брюк. Сунув под неё её ручку. Девушка прижалась не только к руке, но и к боку. Иногда бралась другой рукой за мой локоть. Большая дамская сумка висела на её левом плече.
Мы пошли через площадь. Сзади нарастал звук байка. Повернув голову, боковым зрением увидел мчавшийся явно к нам мотоцикл. В последний момент отдёрнул Дину в сторону, рука мотоциклиста вместо ремешка сумки поймала пустоту. Я автоматически выбросил ногу вверх и в сторону, попав туфлей в шлем. Мотоциклиста смело с байка, как ведро с лопаты. Не будь на нём шлема, убился бы. Пока он приходил в себя, я выдернул из туфли шнурок и связал его большие пальцы за спиной. Это можно даже ниткой сделать. Неудачник катался по асфальту, не в силах освободиться. Убежавший на другую сторону, байк ревел на боку около столба, в который врезался. Мимо проезжал наряд ППС. Едва они подъехали, как подошёл мужчина и предложил карту памяти видеорегистратора с записью инцидента. Попросил компенсацию на новую карту. Помнится, что они стоят рублей триста, он просил 500, отдал тысячную купюру. Водитель клялся, что вернёт сдачу, а сам даже фамилии не спросил.
Протокол оформили быстро. В милицейском видеорегистраторе просмотрели карту, пока снимали показания виновника и свидетелей. На записи однозначно видно, что байкер тянется к ремешку сумки Дины. Помогла ещё корочка военного пенсионера спецотряда. Ответ компьютера, подтверждающий подлинность удостоверения, пришёл в течение минуты. Особое уважение вызвало у Дины то, что отпуская нас, менты вытянулись, отдавая честь.
В лаборатории профессора было не до меня. У него что-то испортилось или сломалось. В каждом шкафу с оборудованием ковырялось по студенту или преподавателю с тестерами.
От нечего делать пошёл на лекцию в аудиторию Дины.
Тот парень, что вчера оскорбил её на моих глазах, был тут же. Он сидел за спиной девушки и постоянно отвлекал её. Дина дважды меняла место, но он не отставал. Преподаватель, читавший лекцию, почти не отворачивался от доски, рисуя на ней схемы и формулы. В то время, когда лектор был спиной к аудитории, я пересел к Дине. Суть приставаний выражалась в требовании вступить с ним в близость. Кто-то из той группы, с которой я был в экспедиции, то ли похвастал, то ли проговорился, о сексуальных приключениях на природе. Связавшись со мной, Дина отошла от студенческих сексуальных игр. Пытаясь шантажом вынудить к близости, он не давал ей прохода.
-- Молодой человек! Успокойся. Она замужем.
-- А ты кто такой?
-- Я и есть её муж.
-- Знаешь, что у неё таких мужей полкурса?
-- Может, и было по глупости. Будешь приставать, болеть будешь. Может, и из института вылетишь.
-- А ты знаешь, что мой отец друг ректора?
-- А мне плевать! Хоть Медведева! Не успокоишься – пожалеешь.
В ответ я получил неприятный сильный удар по шее. Почти автоматически применил боевой приём, вызывающий быстрое засыпание. Применение боевых приёмов в гражданской жизни запрещено, мы даже подписку давали. Но за несмертельные приёмы строго не судят. Мой удар должен был вызвать кратковременный спазм сонной артерии. Самое главное, нужно точно попасть. Через минуту-две артерия восстановится, но человек будет уже спать.
Никто не видел нашего «боя», все усердно записывали – лекция была интересной. Удивлённая наступившим покоем Дина обернулась.
-- Ты что с ним сделал?
-- Ничего. Он спит. Не отвлекайся. Давай только чуть пересядем.
Дина послушно сменила место.
Около мешающих слушать студентов чаще всего бывает много пустых мест. Вот и вокруг нас мест было достаточно много. Пересев, мы оставили парня на открытом пространстве.
Перед окончанием занятия преподаватель провёл перекличку.
-- Ганиев!
Никто не откликнулся.
-- Ганиев отсутствует?
-- Здесь он.
-- Что с ним?
Кто-то ткнул парня в бок. Тот ошарашено вскочил, не понимая, что произошло.
-- Если Вам не интересны мои лекции, можете на них не приходить. Но и на экзамен тоже.
-- Я…, немного задумался. Простите!
-- О чём я рассказывал?
Парень закрутил головой. Близко никого не было – сам виноват – незаметно подсказать некому.
-- Последний раз предупреждаю: будете спать на лекциях, не допущу на экзамен.
Не обращая внимания на попытки парня оправдаться, перекличка продолжилась.
В перерыве лекции мы с Диной стояли у стены и разговаривали. Подошёл один из участников памятной экспедиции, поздоровался.
-- Он мстительный. Всех достал уже. Опасайтесь какой-нибудь гадости, – пожав руку, парень удалился.
-- Опять у тебя неприятности из-за меня, – Дина виновато прижалась.
-- Прорвёмся! Не в таких передрягах бывали.
При возвращении в аудиторию Ганиев в дверях оказался рядом.
-- Я обид не прощаю – довольно чувствительный удар кулаком в бок.
-- Я тоже. Не обессудь, будешь до конца дней инвалидом, – мой тычок пальцем между рёбер должен вызвать защемление нерва.
Как Ганиев сделал удар исподтишка, так и я ему ответил. Никто не видел нашего партизанского боя. Для меня освободиться от простейшей боли от удара пустяк. Посмотрю, как будет вести себя парень после моего удара.
На этом часе Ганиев сидел от нас далеко. Поглядывая на него видел, что он скособочился. Не дотерпев до конца лекции попросил разрешения выйти. Преподаватель, похоже, был не в духе. Он раскричался, что Ганиев может совсем не приходить на его лекции. Тот, не обращая внимания на возмущение преподавателя, ушёл с лекции, держась за бок.
-- Сегодня же будет докладная на столе ректора!
-- Хоть сто…!
Не меньше минуты лектор нервно бегал у доски, пока смог продолжить занятие. Конец лекции был скомкан.
-- Это ты его?
-- Нет! Что ты? Он вон как далеко сидел.
-- В дверях. Я видела, как он тебя ударил. А твоего удара не видела.
-- Наверно, неправильно ударил, вот мышца и защемилась.
-- Он очень мстительный. У родителей какие-то связи в городе. Надо опасаться.
-- Не те времена. Найдём управу. Что он к тебе привязался?
-- Отказывала, вот и привязался.
-- А кому не отказывала, не пристают?
-- Нет.
Дина замкнулась. Весь день отвечала только «да» и «нет». Иногда пожимала плечиками. По дороге домой спросил о причине обиды.
-- Я так и думала, что будешь всю жизнь попрекать прошлым.
-- Каким?
-- «А кому не отказывала…».
-- Я же только спросил, чтобы в обстановке сориентироваться. Прошлое так просто не уходит. Оно так или иначе напоминать будет. Я же не упрекал, а только спросил.
-- Меня всё моё прошлое бесит.
-- Ну, его мы делаем сами. Тут винить некого. Мне на колени встать, чтобы помириться?
-- Мы не ссорились. Я не на тебя сержусь.
После ужина Дина пошла спать. Я думал, что пойдёт к себе, а легла на мою койку. Когда я сделал все дела, зашёл в ванную. Трусики её так и лежали в тазу. Постирал их. У меня хорошая стиральная машина. Но не запускать же её из-за одного клочка материала?
-- Дима! Долго тебя ждать?
-- Иду!
На часах было около одиннадцати, когда измучившаяся оргазмами девчонка запросила передышку.
-- Можно, я твою одежду посмотрю?
-- Зачем?
-- Посмотреть приданое. Чтобы знать, что есть, чего нет.
Дина обняла меня и долго не отпускала, иногда целовала.
Одежды было достаточно. Обратил внимание на то, что большая часть её не предусматривала глажение, остальная часть была хоть и чистая, но помята. Трусиков было лишь двое, третьи на ней и одни только что простирал. Рассортировал одежду по температурному режиму глажения. Когда доглаживал последнюю кофточку, вошла заспанная полуголая Дина.
-- Я бы сама погладила.
-- Поздно. Всё кончилось.
-- Я буду плохой хозяйкой: готовить не умею, гладить не умею, стирать тоже не умею. Зачем я тебе такая?
-- Научишься, если захочешь. Было бы желание. Ты другое умеешь. Оно, может, для меня важнее всего. Остальное я сделаю. У тебя колготок не видел. Их нет?
-- А зачем? У меня ноги и так красивые.
-- Это правда. Но в холодное время в них теплее.
-- Тогда и куплю.
-- И трусиков нет.
-- Я их покупаю по мере необходимости. Зачем загромождать мебель, если всё необходимое в магазинах есть. Пусть у них оно хранится, пока потребуется.
Закончив гладить, подошёл к ней. Встав на колени, стал целовать шею, груди, живот…. В общем, прежние ласки. Дина в задумчивости смотрела перед собой куда-то в стену.
-- Что тебя ещё тревожит?
-- Так. Задумалась. Голову вскружил, совсем забыла, что предохраняться надо.
-- Зачем? Пусть первенец пораньше будет. А то я буду старый, а дети маленькие.
-- При чём здесь ты?
-- Я же на тебе жениться хочу. Или я стар для тебя?
-- Боюсь я, что прежние грехи нам жизнь портить будут. Давай так поживём. Порадуюсь, пока можно, а там жизнь покажет. Пошли спать. Мне же ещё надо сделать, что я умею.
-- А ты сама этого хочешь?
-- Очень! Ты бы только не надорвался.
-- Если за меня замуж не пойдёшь, зачем жалеешь? Своё возьми и остатки выбрось.
-- Я ещё не знаю. Наверно, без тебя у меня жизнь не получится.
-- Давай зарегистрируемся. Если умру, вам пенсию мою оформить можно.
-- Ой! Хватит об этом! Пошли, пока не раздумала.
Перед сном расспросил о родителях. И мать, и отец у неё моего возраста. Оба военные. Есть ещё брат и сестра. Брат старше, сестра моложе. Родители только деньги ей переводят, остального она должна добиваться сама. Вот и наглупила в молодости без родительской опеки.
Дина повернулась ко мне спиной и свернулась калачиком. Я обнял её со спины. Получалось очень удобно и тепло. Особенно успокаивал запах её волос.
-- Дим! Мне в туалет надо. Сперма твоя наружу просится.
-- Тебя донести?
-- Вставать не хочется. Заткнуть бы чем.
Ещё не совсем остывший от только что завершившегося совокупления член легко нашёл вход.
-- Так пойдёт?
-- Замечательно! Давай спать.
Чуть повозившись, она будто нечаянно сдвинулась так, что он зашёл почти до конца. Затихла. Уснул и я. Во сне почувствовал, как его тихонько выдавило наружу.
-- Дима! Ты не обижаешься, что у нас утром секса не бывает?
-- Нет, а что?
-- Мне почему-то утром не хочется.
-- Все женщины утром не хотят. Мне вечером хватает. Паспорт возьми, на обратном пути зайдём в ЗАГС.
-- Боюсь я на тебя свою худую славу вешать. Вдруг раздумаешь?
-- Для этого испытательный срок дают. Раздумаем, в положенный день не придём. Даже говорить им не надо будет.
День пошёл без особенностей. Меня обрабатывали гипнологи, трое студентов записывали мои рассказы. Перечитывая их, я удивлялся, что не запомнил всего, что запомнил мозг. Профессор сделал вывод, что мозг запомнил то, что привнёс мой сменщик.
Дина пришла за мной в лабораторию. Говорит, Ганиев скособочился и всё за бок держится. Меня это лишь насмешило. На обратном пути буквально силой затащил её в ЗАГС. Боялась, как ребёнок. Даже руки дрожали, когда заявление подписывала. Так же силой заставил зайти в магазин и купил ей с десяток трусиков и бюстгальтеров, домашний халат, туфли на высоком каблуке, немного бижутерии и прочее. По дороге сказала, что родители пугали, если до ЗАГСа с женихом не познакомит, домой не пустят. Из-за этого мы с ней почти поссорились, потому что она боялась меня представить родителям.
Следующий день пошёл буднично, если не считать, что меня задержали в лаборатории. Дина ни за что не хотела идти домой одна. По привычке спецназовца я автоматически отмечал для себя камеры видеонаблюдения. Если прежде приходилось избегать их, по после демобилизации, наоборот, я старался быть постоянно в поле их съёмки. На всякий случай. Ведь меня могут обвинить в преднамеренном и неправомерном применении боевых приёмов, а они в большинстве смертельные. До связи с Диной всё обходилось.
Возвращаясь домой уже под вечер, мы шли прогулочным шагом и слегка ссорились из-за предстоящей регистрации. На затемнённом участке улицы нас полуокружили шесть человек. Я сначала подумал, что предполагается ограбление. Когда увидел скособочившегося Ганиева, рассмеялся.
-- Ганиев! Только я знаю, как тебя выпрямить. Но делаю я это только друзьям или по просьбе друзей. Будешь дурить, до конца жизни крючком ходить будешь.
Отвлекая разговорами, я торопился вывести Дину в поле камеры видеонаблюдения. Это было метрах в пяти. Тут была крайняя зона обзора камеры аптеки на противоположной стороне.
Поняв, что я его узнал, Ганиев перестал скрываться.
-- Оставишь Дину в покое и перестанешь вмешиваться, будем лучшими друзьями.
-- В честь чего я её должен оставить? Она моя жена. Можешь проверить в ЗАГСе. Парни! Видите своего вожака? Если хотите стать такими же, не обижайтесь. Иначе я не умею. Кто смелый, можете первым попробовать. Выбирайте, что вам дороже: здоровье или шестерить у него.
Дине велел молчать и вызывать полицию. Постоянно прикрывал её собой.
-- Что трусите? Никто не хочет один на один? Вы же, как шакалы, только скопом можете? Сам он не пойдёт, у него уже сейчас трусы мокрые. Можете проверить.
Пока шла словесная обработка, одного из бандитов не стало. Вперёд вышел самый здоровенный из окруживших. Он был на голову выше меня и раза в полтора объемнее. Трудно сказать, мышцы под одеждой или сало.
-- Давай попробуем, если один на один хочешь.
-- Не отходи от стены – Дине.
Верзила встал в позу сумоиста. Раскинув руки, попытался просто поймать меня. Потом он мог сделать, что захочет. Тут действовала только сила. Сделав обманное движение, оказался за спиной здоровяка. Парализующий удар в копчик, и здоровяк стоит на четвереньках, будто пресмыкаясь перед Диной.
-- Следующий!
Здоровяк дёргается, но дыхание перехвачено.
-- Эй! Дяденька! Не умирай! Вожаку трудновато будет без такой шестёрки. Кто перед ним так карячиться будет?
Не упуская из виду остальных, легонько попинал здоровяка в бок. Тот хрипло и тяжело вдохнул.
-- Молодец! Ожил. Пятиться будешь или развернёшься? Лучше пятиться. Неприлично врагу зад подставлять. Ты уже убедился, как это неприятно. А ведь зад не только для пинков и сиденья нужен. Хочешь сделаю, что год срать не будешь?
Всё ещё не восстановивший дыхание здоровяк понемногу пятился, с громким хрипом дыша.
-- Парни! Раз ваш вожак ещё более труслив, чем вы, я даю команду: Вперёд!
Двое кинулись на меня, двое двинулись несмело, буквально два шага. Я навстречу нападающим, почти опередив уползающего здоровяка. Опять обманное движение, будто кидаюсь одному из нападающих. Тот со всей силой делает пинок. Сделай я бросок настоящим, был бы блокирован нокаутом. Но я упал на спину здоровяка и весь удар пришёлся тому по яйцам. Здоровяк громко гавкнул и упал плечами на асфальт. Второй, видя оплошность товарища слегка смешался. Я ткнул его пальцем в солнечное сплетение и отправил в сторону напуганного первого.
-- Зачем друга так напугал? Теперь делай ему искусственное дыхание, а то умрёт, и будешь отвечать за его смерть.
Двое менее смелые изменили направление и сбежали с поля боя. Один смельчак держал другого, не зная, что делать, а здоровяк всё не мог отойти от мощного пинка товарища.
-- Ну что ж, кособокий? Теперь ты мне не друг до конца дней своих. Так и будешь кривым ходить. Может, и другой бок так же поправить для симметрии?
Все подобные состояния мы испытывали на себе, чтобы понимать, что чувствует пострадавший. При этом нас учили, как выводить из этого состояния самого себя.
Весь бой длился не больше одной-двух минут. Совсем потерявший голову Ганиев зашёл за дерево и что-то делал в плаще, будто доставая что-то объёмное. Наконец, вытащил четырёхствольный травматический пистолет. Понимая, что сейчас он будет стрелять, ушёл в сторону, чтобы Дина не попала на линию огня. Стрелять он не умел, но такие чаще всего делают случайные ранения. Целясь в меня он выстрелил так, что пуля, отрикошетив от чего-то, попала в зад только начавшему приходить в себя здоровяку. Крякнув, тот опять упал на асфальт.
-- Кособокий! В своих-то зачем стреляешь? Или такие трусы тебе не нужны? Целься левее и выше. Или разверни стволами к себе. Тогда точно в кого-то попадёшь.
Когда-то кто-то нам читал лекцию, что таких психопатов надо вывести из себя, чтобы в нервном припадке они не могли прицелиться. Второй выстрел разбил окно в магазине. Третий выстрел получился дуплетом. Стволы пистолета так подкинуло, что они ударили его в лоб. Одна из пуль прошелестела рядом со мной. Пока он пытался перезарядить пистолет, я был около него. Пытаясь убежать, он рукой с пистолетом опёрся на землю. В этот момент я наступил на неё.
На улице показалась полицейская машина с сиреной и мигалкой. Случайные свидетели показывали им в нашу сторону. Выскочившая на средину улицы Дина замахала руками.
Арестовали всех. Ганиев ехал в наручниках. Я проследил, чтобы пистолет при народе положили в полиэтиленовый пакет. Здоровяка увезла «Скорая помощь». Остальные ехали под присмотром. Дина сама забралась в машину, где везли меня. Полицейские обращались с нами грубовато.
Во время обыска в моём кармане нашли удостоверение ветерана отряда специального назначения. Следователь посмеялся над искусной подделкой и хотел даже порвать его. Проверить подлинность его даже не собирался. Откуда у Дины оказался телефон адвоката отряда, я не представляю. Тот прибыл с документами, представляющими ФСБ. Скоро в его присутствии следователь смотрел снятые Диной кадры. Я посоветовал посмотреть и съёмку видеокамеры на аптеке. Следователь попробовал упираться, говорил, что аптека закрыта, но у адвоката были другие данные. Мало того, что камера не принадлежала аптеке, её сервер оказался в этом полицейском участке. По своим каналам адвокат вывел на компьютер список моих наград и ранений и пригрозил, что подаст жалобу в прокуратуру на действия следователя.
Не смотря на сильное потрясение, Дина не пропустила вечерний моцион. Она со времени нашей совместной жизни вообще перестала его пропускать. Иногда, жалея её, предлагал пропустить один вечер. Но даже согласившись, девчонка всё равно добивалась близости. А скоро привыкла сама и меня приучила спать не разделяясь.
На следующий день мы должны были явиться, чтобы дать показания другому следователю. Про вчерашнего он сказал, что тот был дежурным, дело-то появилось после рабочего дня. В беседе без протокола пояснил, что старший Ганиев, имея криминальные связи в верхах, считал себя хозяином города довольно давно. Видимо младший Ганиев под прикрытием отца пытался стать похожим на него. Пока на старшего нет достаточно материала, не установлены лица, прикрывающие его. Если бы не оружие в руках младшего Ганиева, адвокаты отмазали бы и его. На его счету очень много подобных случаев. Запуганные и подкупленные пострадавшие отказывались давать правдивые показания, поэтому все дела закрывались. В этой разборке отпрыск попал с оружием в руках. Если адвокаты сумеют снизить уровень его вины, ему предстоит служба в армии, иначе – зона. Правда, срок будет небольшой. Спасти может только побег за границу. В любом случае из института его отчислят.
У профессора появилась идея послать меня в будущее. Для этого надо поменять полюса антенн и увеличить мощность усилителя. Поколдовав над схемами, он послал в будущее пару кошек, а потом предложил мне.
Дина в последнее время успокоилась, поэтому я решился на этот эксперимент.