Его укачивало уже три дня к ряду. Бледный, лёжа в своей маленькой каюте, он ждал когда же закончится это треклятое плавание.
- Мда... Уилл. Не хотелось бы умереть здесь и сейчас - прошептал мужчина, обращаясь к самому себе.
Уилл был типичным высоколобым франтом английской масти: одевался всегда стильно, говорил всегда туманно и вёл себя вполне как хорошая свинья... или джентльмен? В любом случае все вокруг были от него не в восторге.
Высокий, бледный мужчина, который шатался от одной каюты к другой, пытаясь выпытать время прибытия, всем весьма надоел, ибо в своём желании, что-нибудь узнать был крайне настойчивым.
- Когда мы прибудем? - доставал он матросов.
- Скоро ли земля? - выпытывал он у старого кука.
- Когда земля? Когда родной Рэдройал?
Но никто не мог дать ему ответ.
Отплывая от берегов Нового Света в старую добрую Англию, капитан взял курс севернее положенного и пара градусов на старой, пожелтевшей от старости карте, стали чёртовыми милями в бескрайней водной глади.
Когда же "Ной" прошёл половину от всего маршрута, на море опустился холодный, густой туман.
Корабль плыл в этой мгле уже три бесконечных дня.
Уильяма укачивало уже три дня к ряду.
Поправляя свои тёмно рыжие волосы, закрыв глаза и схватившись за голову, Уильям тихо стонал. Холодный морской воздух не шёл ему на пользу.
Изредка вставая с кровати он садился за письменный стол и доставая из чемодана небольшую колбу и толстый журнал, начинал небольшой ритуал "мореплавателя Уилла".
Положив за пазуху колбу, он гневно чиркал, что-то в своём журнале, не забывая вспомнить и капитана, и старого кука, и весь экипаж корабля "Ной".
Он вымещал свою злость на бумаге.
"Бумага стерпит всё" думал Уильям тогда.
И наверное он был прав.
Когда же, мужчина успокаивался, тогда доставал колбу из подмышки и перевернув страницу начинал заполнять свой толстый журнал.
"... 22 год, 11 месяц, 29 день со дня моего рождения.
Состояние - ужасное: холодная, липкая испарина по всему телу, головокружение, озноб, кратковременные мышечные спазмы.
Начался слабый кашель с выделением белой слизи, кутикулы на пальцах стали бледнеть и синеть.
Температура - 37, 2 градуса по Цельсию.
Слабость и чувство тревоги.
Хочу спать
00:41..."
Он просто боялся навсегда остаться здесь - посреди ничего, в густом, холодном тумане.
Беспорядочные сны обрывались, начинались следующие, за ними шли ещё одни и во всех был сумбур, тьма и пелена... холодная, густая пелена тумана.
"Ной" дрейфовал в холодных водах северных широт, обвисшие паруса говорили: "Штиль".
Ветер молчал, а мельчайшие дуновения были не более чем провокацией.
Птицы пропали ещё до входа в туман, и теперь было особенно тоскливо смотреть в верх - где обычно было небо.
Стрелки на часах бежали, а день и ночь были абсолютно не отличимы друг от друга.
- Всё та же дрянь перед глазами - подмечали матросы, - как бельмо на глазу.
- Жаль, что у меня нет пороха - думал Уильям, слушая мысли членов экипажа судна.
Он не был ветеринаром, однако, в детстве видел как удаляли бельмо с глаз у племенного быка.
Жестоко.
Так удаляя плёнку, что ухудшала зрение, повреждали сам глаз, но животное не противилось.
Теперь Уилл понимал почему.
На свой день рождения он пожелал, чтобы эта пелена исчезла с его глаз долой.
Упав без сил, Уильям провалился в очередной бредовый сон.
В панталонах и белой ночной рубахе мужчина плыл в чёрной, ледяной воде. Поочерёдно взмахивая руками и с силой опуская их в воду, он плыл, медленно теряя терпение. Уильяма одолевал страх.
Холодные кубики льда мешали продвигаться вперёд, тело сводило судорогами, пальцы ныли, а суставы хрустели.
Пытаясь удержаться на плаву он хватал лёд в ладони и сжимал в кулаках, разрезая кожу о грани холодных кристаллов.
Крови не было. Горизонта не было. Пространства не было.
Чувствуя как сводит ноги, Уильям схватил очередной осколок льда и уколол себя в икру. Барахтаясь и захлёбываясь в воде, он разогнул свою ногу и вдруг почувствовал лёгкое прикосновение к ступне. Высокая, зелёная трава ласкала ноги. Боль ушла. Двигая пальцами на ногах, Уилл попытался нащупать дно.
Нога провалилась в бездну и глотнув холодной, чёрной влаги, Уильям скрылся под водой.
Сон прервался.
Лёжа в своей кровати в небольшой каюте, мужчина обнаружил себя мокрым. Одеяло было откинуто, подушка валялась на полу, подле койки.
"Холодно" подумал Уилл, приложив руку ко лбу тыльной стороной и тут же одёрнул её.
Лоб пылал как адский огонь.
Поворачиваясь на правый бок, Уилл упал на пол, больно ударившись левым виском.
Уткнувшись подбородком в подушку, он протянул руку к чемодану, стоящему неподалёку.
Наощупь найдя нужное отделение, он достал несколько бумажных пакетиков и открыв их, высыпал порошок себе в рот.
- Девять кругов ада! - выругался он ослабшим голосом, - прости меня, королева!
Под стопкой белья и одежды сложенной в чемодане он отыскал бутыль небольших размеров.
Перевернувшись на спину, он откупорил сосуд и произнеся: "Боже, храни королеву", выпил всё залпом до дна.
Морщась от приторного вкуса, Уильям стянул одеяло на пол и завернувшись в него как в кокон, подумал про себя: "жаль... хороший бы вышел подарок".
Он не мог уснуть.
Лёжа на холодном полу, укрытый одеялом, мокрый от испарины, Уильям, очистив свои мысли, стал вслушиваться в звуки ночного корабля.
Стоны древа. Стоны древа... корабль плакал как уставший, маленький ребёнок. Тихо, обречённо. Словно зная, что громким плачем горю не поможешь.
Уилл слушал этот тихий плач.
И услышал.
Уилл встал и пошёл.
Накинув на себя чёрный бархатный халат, он вышел из каюты и направился вдоль коридора - к камбузу. Там плакал кук...
Низкий, грудной голос и частое дыхание кука Уилл успел запомнить за те два раза, что был в камбузе. В отличие от капитана старый кук владел древним искусством трёхэтажного матерного слова.
Уильям испытал это искусство на себе. Тогда-то он и запомнил этот голос "самого дьявола".
И теперь Уильям слышал и шёл на зов.
Там где готовилась и подавалась пища, там где люди любили проводить свободное время, там по ночам обитал грозный хозяин ножа и поварёшки - Борис "Бочка".
Нарезая овощи для супа, размешивая разного рода варево, старый кук любил напевать популярную у моряков песню "Что же нам делать с пьяным матросом?".
Все кто слышал эту песню в его исполнении замечали, что ничего красивее и удивительнее в жизни не слышали.
И дивиться было чему, ибо голос Бориса действительно соответствовал его прозвищу: голос его басом шёл словно из гулкой, дубовой бочки.
"Дьявол" повторял про себя Уилл.
Опираясь на стены, еле волоча ноги Уильям задумался: "А зачем я вообще покинул каюту", но вытирая испарину со лба, двигался вперёд.
Было не слишком светло: паренёк отвечавший за освещение в коридорах храпел в своей каморке и не вспоминал о своих обязанностях.
Лампы давали очень мало света, поэтому Уилл шёл ориентируясь на звук.
Сделав ещё пару шагов в нужном направлении, он ввалился в нужное помещение.
Тьма окутывала здесь всё: столы и скамьи, и стулья...
В самом центре комнаты сидел Борис и прижимал кого-то к груди.
Кук и не заметил, что здесь появился ещё один человек и продолжил покачиваться и стонать своим басовым голосом.
- Отче наш сущий на небесах... - слышался шёпот молитвы сквозь стоны, - да светится...
Уилл стоял, до боли напрягая взгляд пленённый тьмой. Он не решался подойти ближе и спросить о том, что произошло. Раздался кашель, и мысли мужчины обрели некоторую ясность. Кашлял ребёнок на руках Бориса "Бочки".
- Прошу прощения, всё в порядке? - весьма вежливо поинтересовался Уильям.
Кук на мгновение замер, а затем продолжил убаюкивать ребёнка в своих руках.
- Агнес, ей нездоровится - сказал Борис, словно обращаясь к Уиллу.
- Я лекарь, позвольте её осмотреть.
- Отче наш... - начал заново кук.
Расценив это как разрешение, Уильям, заплетающимися ногами, подошёл ближе.
За массивной тушей Бориса таилось маленькое тельце девочки, лет пятнадцати, завёрнутое в одеяло, шубу и белые простыни.
В полной темноте камбуза было видно лишь бледное детское лицо.
- Агнес значит? - произнёс Уилл.
Легко притронувшись ко лбу девочки, он заметил: "горячий".
- Как давно она болеет? - спросил Уильям тихо.
- Сегодня в полдень... - ответил Борис.
- Готовьте грог - сказал лекарь и подошёл к двери, - я пойду за лекарством.