«...Радость, чадо Божие...»(1)
«Она доступна лишь тому, кто искал немнимое, подлинное совершенство, испытал его и пленился им; искал его во всем – в себе и в людях, в человеческих делах и в природе, в знании и в созерцании, в небесах и на земле; и вот, одолев препятствия и трудности, пройдя через страдания и разочарования, одолел и обрел. Он дострадался до победы и озарения; и радость его тем подлиннее и глубже, тем чище и трепетнее, чем сильнее была его любовь и чем напряженнее были его искания. Вот почему радость есть духовное состояние; она ликует творческим ликованием; она сияет Божьими лучами. И настоящее искусство есть именно такая радость. В нём удовлетворяется жажда совершенного, воля к художественному и прекрасному. Оно есть искреннее пение из глубины; оно – дитя целомудренного вдохновения; оно есть выношенное в духе видение; оно необманный свет, данный людям»(2).
Был некто, поименованный этим именем, рождённый тогда, когда уже, кажется, было невозможно, и даже после этого принесённый в жертву и всё же оставшийся живым и с отцом своим, – Исаак, потому что смех его матери сотворил Господь...(3) Такова же и радость человека, как только что сказано.
«...Стихотворение Данте Габриэле Россетти, где описывается человек, охваченный тоской, который пытается хоть как-то разгадать тайну существования. Бродя по полям в тщетном поиске какого-либо знака или голоса, он в какой-то момент падает на колени, в молитвенной позе склоняет голову и внезапно видит, как в траве цветет молочай, образуя в одном соцветии три чашечки... Когда поэт смотрит на это, его душа мгновенно раскрывается, словно переживая внезапное просветление, и он понимает, что:
Из совершенной скорби вовсе не обязательно выходит
Мудрость или даже воспоминание.
Мне осталось единственное, что я постиг тогда:
У молочая триединая чашечка.
Вся сложная проблема, которая не давала ему покоя, теперь превращается в одну простую, но абсолютную, непреложную истину: у молочая триединая чашечка. Перед нами атомарное суждение, а всё остальное – безмолвие. Никаких сомнений нет»(4).
«Исаак переводится как “смех” или “радость”. Кто же получает такого сына? Без сомнения тот, кто сказал о тех, кого через Евангелие породил: “Ибо вы – слава наша и радость”(5). Для таких детей и пир, и радость, когда их отнимают от груди – для них, которые питаются “не молоком, но твёрдой пищей, свойственной совершенным, у которых чувства приучены к различению добра и зла”(6). Велик пир для таких...»(7)
Подобным образом и человек, когда бывает настигнут Богом, и когда сам постигает Его, приобретая «вкус благодати»(8) и с ней, когда в ней пребывает, – навык к распознанию бывающего, то есть всего жизненного рельефа, вместе с тем бывает причастником радости.
И смех, то есть изумление и радость, возрастают, как возрастал и Исаак, «радость Авраама, когда Авраам смотрел “не на видимое, но на невидимое”...(9) Чему именно радовался Авраам? “Авраам хотел увидеть день Мой, и увидел, и возрадовался”(10). В этом смысле, следовательно, Исаак рос. Видение Авраама, в котором он видел день Христа и надежду, которая во Христе, увеличивало его радость...»(11)
«По мере увеличения трудов изливается благодать, но только когда сопутствует им постоянство. И по мере увеличения упования уменьшаются в человеке страсти. А по мере воссияния мудрости входит человек в радость. Ибо в мудрости соединён он с Богом и окутан любовью Его...»(12) Потому что «Дух Божий даёт радость всему, к чему бы Он ни прикоснулся»(13).
«Чистота души есть первоначальное дарование естеству нашему. Без чистоты от страстей душа не врачуется от недугов греха, и не приобретает славы, утраченной преступлением. Если же кто сподобился очищения, то есть душевного здравия, то ум его действительно и на самом деле приемлет в себя радость духовным чувством; ибо делается он сыном Божиим и братом Христовым, и не имеет времени ощущать встречающееся с ним доброе и худое»(14).
Итак, радость, как и изумление – это путеводные звёзды, маяки, сопровождающие своим светом наш путь, наше возвращение. И даже теперь, словно эхо или предвкушение настоящего их явления (радости и изумления), они достигают нас, направляя, и там, где мы оступаемся, отступают и сокрываются и они.
«Сильная и несвоевременная печаль сердца помрачает и смущает разум, истребляет в душе чистую молитву и смирение, производит же сердечную боль, откуда – чёрствость и безграничное окаменение; через это демоны вызывают отчаяние у духовных людей»(15). Что же тогда говорить о обычных людях, которые лишь по временам по непостижимой милости Божией бывают духовны, а большей частью – душевны, а то и плотски?
Ведь «весёлость – не грех», – свидетельствовали отцы, – «и нет брани тяжелее духа уныния»(16).
И настигает она человека по причине расслабленности, будто он приобрёл её навсегда и во всём, и нет больше нужды «хранить и возделывать рай»(17).
«Уныние и телесное отяжеление, от лени и нерадения появляющиеся в душе, отвлекают от обычного правила и приносят разуму помрачение и отчаяние, отчего господствуют в сердце помыслы боязливости и хулы...»(18) И тем свидетельствуют человеку, что он сошёл с пути. Так, значит, радость соблюдается трудом и в нём терпением.
Видение Христа дарует всякую радость(19). Но какого рода видение? Нечувственное. Когда хранит человек заповеди(20). «Каждый должен следить за собой и думать о том, чтобы не полагаться на одну надежду (на спасение) без плача по Богу и духовного смирения или на смиренномудрие и слёзы без сопровождающих их духовной надежды и духовной радости»(21).
Вот черты верного пути, плоды Духа: «любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание»(22). Потому что радость не бывает одна.
И она бывает как источником слова, так и источником молчания: «Бывает, что частичные дарования обретает человек во время молитвы, такие как... воскипение благодарений, которое благодаря радостному смирению заставляет язык умолкнуть...»(23)
А сама она имеет источником внимательное предстояние, как хранит садовник свой сад, как вглядывается мореход в океан, ища берег, как сторожко ждёт ловец птиц, как охотник в чаще высматривает зверя и вслушивается в каждый шорох, и вглядывается в каждый след и даже лёгкий признак...
«Блажен ум, удостоившийся того, что является (плодом) постоянного размышления о Боге, раздумья и мысли о тайнах Его. Исполняется на нём на всякий миг сказанное: “Господи, Ты исполнил сердце мое веселием”(24). И что может быть более великим...»(25)
И тогда оказывается, что смирение источником своим имеет не столько терпение, боль, унижение и прочее подобное, но радость, утешающая правильно терпящего: «...смирение, которое рождается от сильной радости... благодаря молитве...»(26)
И «когда иссякает любовь в сердце, с этим вместе иссякает и молитва, и радость в душе...»(27) Если бережёт человек людей, то и Бог, и вселенная берегут его.
«Человек с усилием отлепляет свою душу от временного и прилепляется к вечному. Но усилие это делается очень лёгким, когда душа человеческая “в Бога богатеет”, охватывается радостью небесного мира. Человек тогда летит на крыльях и восходит, не замечая, от любви к Богу, своих усилий. Видя цель, он радуется в надежде своей, и радость, исходящая от этой цели, бесконечно для него выше всех страданий и усилий...»(28)
И так было всегда, даже до пришествия подлинной радости: «Жертва вселяет не только ужас, но и восторг победы, ибо смерть оборачивается тождеством с вечной жизнью Неба. Эта тональность обозначается в “Изречениях” словом “лэ”, которое записывается тем же иероглифом, что и “музыка”, совпадающая с ритуалом, и обычно переводится как “радость”. В ней, как в высшем знании, находит выражение заключительный итог трагических переживаний, который у Конфуция реализуется одновременно с этими переживаниями... Конфуциева радость не замыкается в границах отдельного человеческого тела... У Конфуция “я” отождествляется с “путём”, который “един” для всего мира... На высшей ступени слияния с природой... человек освобождается от всего единичного и вещного... Радость – это безмятежность, покой... когда человек обращается внутрь себя и не находит там “болезни”... Таким образом, радость имеет очищающий эффект... Это высшая степень восхищения и восторженности, совпадающая с подвигом творческого самопожертвования...»(29)
...Синеет небо яркое – и вдруг
С гумна стрелою мчится белый турман
И снежным комом падает к балкону,
За ним другой – и оба долго, долго
Пьют из лазурной лужи, поднимая
Свои головки кроткие... Замрёшь,
Боясь их потревожить, весь охвачен
Какой-то робкой радостью, и мнится,
Что пьют они не дождевую воду,
А чистую небесную лазурь(30).
И жизнь наполнена такими путеводными знаками, свидетельствами, сигналами, – они ведут человека, утешая, созидая его, как дом, распространяя его, как сад и цветник, питая его живою жизнью.
«Радость – это тоже сигнал. Величайшие святые христианские утверждают, что когда человек истинно кается и горячо молится Господу, он чувствует в сердце великую радость и на душе теплеет. Они толкуют это как знак, что Господь простил тот грех, в котором человек в молитве раскаялся»(31).
Любовь – хранитель радости. Но вот вопрос, который, даже если мы знаем ответ, всегда остаётся: так что же такое любовь?
«Лишённый милосердия
Не может долго оставаться в бедности,
Не может постоянно быть полным радости.
Милосердный находит в милосердии покой,
А мудрый в милосердии находит пользу»(32).
Всё встречающееся тогда не может мешать, а служит задачей, которую решив, приобретает человек знание, служит питательной средой для его сада и строительным материалом для его дома...
«Не должно, – говорил он, – на пути спасения скорбеть тем, которые имеют наследовать Царство Небесное. Пусть стенают язычники, плачут иудеи, скорбят грешники, а праведники должны радоваться. И если помышляющие о земном в земном находят радость, как же нам, удостоенным такой надежды, не радоваться непрестанно, когда и Апостол побуждает нас всегда радоваться, непрестанно молиться и о всём благодарить(33)?»(34)
Надежда! Это та нить, за которую ухватившись, возможно сохранить радость. «Если, молясь, ты обрёл высшую радость, то знай – ты воистину обрёл и молитву»(35).
Итак, вот это и есть поэтическое основание – общение с Богом, молитва, благодать, радость, сопряжённая с нею, и, в конце концов, Сам Господь.
«Будем как крестьяне, которые сеют и затем ждут, когда Господь пошлёт дождь»(36). Или так: «Нам ничего не остаётся делать, как складывать дрова для костра и как следует просушивать их; когда же огонь вспыхивает в должное время, мы сами приходим от этого в изумление»(37). И это тоже поэтическое основание.
Поэтическое основание всякого дела – это Царство Небесное. И поэзия – дыхание Царства.
«Кто следует Творящему Духу, становится другом четырёх времен года. На что ни смотрит, во всём видит Цветок. О чём ни думает, думает о Луне. Кто не видит во всём Цветка, тот дикарь. У кого в сердце нет Цветка, тот подобен зверю. Избавься от дикаря, изгони зверя, следуй Творящему Духу и вернёшься в него»(38). Ясно, что Цветок и Луна здесь лишь символы. Может быть, под Цветком можно понимать прозябение благодати, Луна же – нетварный свет этого тварного мира, и ещё – то, на что может смотреть человек прямым взором, и ещё тот свет, который сияет в сокровенности. Тогда состояние дикаря – человек невозделанный, зверь же – состояние демоническое. Так или иначе, но автор приведённых слов коснулся подобного.
«Дух не понуждаем (то есть его невозможно понудить) к вере в существование чего бы то ни было... Именно поэтому единственный орган контакта с существованием – это принятие, любовь. Именно поэтому красота и реальность тождественны. Именно поэтому радость и чувство реальности тождественны»(39).
...Оставьте
Поэтам мгновенье радости,
Не то погибнет ваш мир(40).
Преображающее зрение, когда в том, что мы имеем, словно бы прорастает нечто, плод внимания, плод нашей боли и жажды, и верности... «Нужно через радость получить откровение реальности, чтобы найти реальность в страдании»(41).
«Радость – куда более неуловимая материя, чем страдание. В радости – смысл нашего существования, мелочный и великий одновременно. Мы вдыхаем её с каждым вздохом, ощущаем её аромат в каждой выпитой чашке чаю. Литература радости – бесконечно более сложное, редкое и незаурядное явление, чем чёрно-белая литература страданий...»(42)
Нет, радость не родится, но рождает
такие ветры свежие и солнце,
что все расчёты – в пух и прах: страдай,
потом считай на нежной грани осязанья –
как много свежести утратил в бегстве дней(43).
(1) Фр. Гёльдерлин, К весне.
(2) И.А. Ильин, Основы художества, гл. 1.
(3) Быт. 21, 6.
(4) У. Эко, Открытое произведение, 6.
(5) 1 Сол. 2, 20.
(6) Евр. 5, 12-14.
(7) Ориген, Гомилии на Бытие.
(8) Прп. Силуан Афонский: «Благодать распознаётся по вкусу».
(9) 2 Кор. 4, 18.
(10) Ин. 8, 56.
(11) Ориген, Гомилии на Бытие.
(12) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 1, 22. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
(13) Прп. Серафим Саровский, О цели христианской жизни.
(14) Прп. Исаак Сирин, т.1, Слово 54.
(15) Прп. Симеон Новый Богослов, Главы богословские, умозрительные и практические, 63. Пер. иером. Илариона (Алфеева).
(16) Слова прп. Серафима Саровского.
(17) Быт. 2, 15.
(18) Прп. Симеон Новый Богослов, Главы богословские, умозрительные и практические, 66. Пер. иером. Илариона (Алфеева).
(19) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 1, 86. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
(20) Ин. 15, 10.
(21) Прп. Симеон Новый Богослов, Другие сто глав... 9, Пер. иером. Илариона (Алфеева).
(22) Гал. 5, 22-23.
(23) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 14, 27. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
(24) Пс. 4, 7-8.
(25) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 29, 9. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
(26) Прп. Исаак Сирин, т. 2, Беседа 32, 1. Пер. еп. Илариона (Алфеева).
(27) Митр. Вениамин (Федченков), «Послужи народу», Сорокоуст на родине.
(28) Еп. Иоанн (Шаховской), Письма о временном и вечном, «Притча о вечном и временном».
(29) И.И. Семененко, Афоризмы Конфуция, Глава 2.
(30) И.Бунин, 1903.
(31) Свт. Николай Сербский, Символы и сигналы, гл. 12, §13.
(32) Конфуций, Изречения, 4.2.
(33) 1 Сол. 5, 18.
(34) Лавсаик, 47. Об авве Аполлосе.
(35) Прп. Нил Постник, О молитве 153, цитата у архим. Емилиана Симонопетрского, Молитва на Святой Горе... гл 2.
(36) Архим. Емилиан Симонопетрский, Молитва на Святой Горе вчера и сегодня, гл 2.
(37) И.В. Гёте, Письмо Ф. Шиллеру 52.
(38) Слова Мацуо Басё.
(39) С. Вейль, Тяжесть и благодать.
(40) Ч. Милош, В Варшаве.
(41) С. Вейль, Тяжесть и благодать.
(42) К.Г. Честертон, В защиту фарса.
(43) Амелия Росселли, Оплаканного рая...