* * *
В три часа ночи в спальне было темно, тихо и тепло. Мысли копошились в голове, немного отяжелевшей от нетипичного для бдения времени суток. Кот осторожными мягкими лапками прошелся по комнате в поисках занятия для себя — ночного охотника. Никакие другие звуки, кроме шуршания коготков, не мешали внутреннему разговору. К пяти Аркаша принял окончательное решение начать работать над собой. Над теми слабостями и недостатками, которые наиболее мешали с самого детства. Пришел к выводу, что только полностью разобравшись с этими самыми крупными и ранними, займется мелочами, появившимися в процессе — в виде самозащиты. Защиты против всего, что активно вмешивалось в его жизнь, пытаясь повлиять на то, что самому Аркаше поначалу казалось нормой. Ведь недостатками и слабостями, так он тогда думал, не возможно управлять так же, как, к примеру, поворачивать реки вспять. И зачем? Разве что, они кому-то сильно мешают. Но в детстве Аркаше не приходило в голову сопротивляться, да и став взрослым мужчиной он порой удивлялся той реакции, которую замечал у окружающих его людей, более или менее близких. Сам-то он всегда ощущал себя абсолютно покладистым и совсем не требовательным, тем более, не конфликтным человеком. Да и вообще, много ли человеку надо? А вот окружающие предъявляли к Аркаше повышенные требования. И, надо признаться, Аркаше это сильно мешало. Повзрослев, он понял, что ошибался вовсе не тогда, когда сопротивлялся давлению извне, а как раз наоборот: заставляя себя смиряться с ним. Он, конечно, всячески избегал конфликтов. И вот именно эта излишняя мягкость виделась взрослому Аркаше тем страшным пороком, который он попытается искоренить в ближайшее же время.
Наконец цель выбрана и можно было переходить к поискам методов. Со слабостями мир борется с тех пор, как существует. Этим занимаются мамы и папы — на раннем этапе развития, а потом — учителя и психологи, а также тренеры по различным видам спорта. Так как в данный момент Аркаша не ставит перед собой задачи улучшения физической формы или развития умственных способностей, то повышение своего психологического комфорта уместнее всего будет начать со сбора литературы по психологии и психиатрии. Выбор, конечно, слишком обширен, потому было решено прислушаться к интуиции и остановиться на том, что наиболее соответствует времени. А рекомендации по работе над собой сильно зависят от требований эпохи.
В семье и в школе учили говорить правду и спешить делать добро. Современные психологи предложили внести в отношения с реальностью понятие внутреннего комфорта, несовместимого ни с первым, ни со вторым. Нет, не надо ошибочно думать, что Аркаша сопротивлялся мудрым советам: он, как и в детстве, старался подчиниться и последовать рекомендациям, но оставаясь все тем же пассивным, беззлобным и нетребовательным по натуре, не находил того рычага, который помогает перемещать в голове укоренившиеся там представления о человеческом мире.
А ведь, с другой стороны, как просто в этом мире жить человеку, который не должен напрягаться в стремлении подчинить себе нечто, не поддающееся — уму, пониманию, желанию… Где-то там, в идеальном мире, вне придуманных людьми правил — все просто: Аркаша — добрый и милый - ничего не знает ни о проблемах повернутых рек, ни о собственном месте на планете, которая вовсе не заставляет его, Аркашу, подчиняться каким-то выдуманным нормам...
В шесть утра Аркаша услышал, как по окну барабанят капли. Встал с кровати, за ним в рассветляющуюся пустоту едва слышно спрыгнул кот. Аркаша отодвинул занавеску, посмотрел на мокрый асфальт и понял, что это первый осенний дождик разбудил его в три часа ночи.
* * *
И опять в кромешной ночной тишине невидимая сила перевела стрелку часов на цифру три. Аркаше стало жарко, пришлось вставать открывать окно и, вернувшись под одеяло, пытаться настроиться на мысли о чем-то светлом и добром — иначе полезут кошмары. Лень было прогонять их, пусть даже самым примитивным способом: считать овец, включать телевизор или компьютер. Хотя обычно помогал не очень крепко заваренный, но ароматный кофе. От его аромата становилось уютно, вспоминалось детство, старая квартира, в которой едва слышные часовые стрелки и в те годы могли вдруг запросто разбудить маленького Аркашу среди ночи. Проход из комнаты, по коридору в кухню. Обычно в ванной еще светился крошечный едва различаемый свет, а это означало, что бабушка, тоже не спит, ждет, когда старенькая стиральная машина справится с очередной партией одежды. Бабушке удобнее было стирать по ночам, когда ни она, ни ей не мешали домочадцы. Пироги и торты к праздникам она, конечно, тоже пекла ночью. Иногда начинала даже за несколько дней до праздника, чтобы все успеть, и прятала новогодние хрустящие, украшенные сахарным белком ореховые «гнезда» или смесь размельченных орехов с порезанными кусочками разноцветного мармелада - для куличей на весенний праздник пасхи - где-нибудь на высокой полке в буфете, чтобы никто не нашел и не съел раньше времени.
Иногда, покончив с хозяйственными делами, она усаживалась на табуретке рядом с Аркашей и тогда несколько минут перед очередным сеансом тяжелых сновидений становились как бы подведением итогов за ушедший день. Бабушка знала о всех переживаниях внука, происходивших из-за его тяжелого характера. «Ты слишком обидчивый», - сокрушалась она. Аркаша долгие годы осознавал эту свою слабость, неудачи в своей жизни объясняя именно этим. Ведь, действительно, любое брошенное в его сторону замечание, если это не была откровенная похвала, подолгу не отпускало, заставляло часами копаться в собственных недостатках и, в конце концов, напрочь убивало желание общаться с «обидчиком». Причем, обидчику, как правило, и в голову не приходило, что брошенное им вскользь замечание могло стать причиной страданий.
То, что однажды он перестал обижаться на дурацкие шутки, Аркаша понял не сразу — все же бОльшую часть жизни старался держаться подальше от тех, кто походя, не задумываясь причинял ему боль. И когда наконец до него дошло, что мелочные обиды больше не терзают его и даже смешат, он почувствовал себя легким и свободным. Ведь Аркаше так мало было надо от жизни...
* * *
Иногда Аркаша удивлялся тому, как часто взрослые сами себе противоречат, причем в вопросах, казалось бы, довольно принципиальных. Неужели они потому сомневаются, что не видят доказательств правоты ни одной из их версий? Тогда зачем же вслух, при нем, ребенке, по поводу и без повода, повторяют всякие, так называемые, расхожие истины, если сами до конца не знают, насколько они верны…
Родителям Аркаши очень нравились те дети их знакомых, про которых можно было сказать что-нибудь вроде „смелый“ или там „бойкий“. Про собственного сына обычно принято было тихонечко вздохнуть и, слегка покрутив головой, лаконично заметить, что с самооценкой у него непорядок… Даже как-то вовсе неловко получилось, что в свой собственный 10-летний юбилей Аркаша вынужден был стать свидетелем разговора на эту тему между его родителями и другими взрослыми, которых родители пригласили домой на торт со свечками. Из услышанного весьма неоднозначно следовало, что даже в родном доме маленький хозяин Аркаша уступает в „бойкости“ крепышам-весельчакам, пришедшим отметить этот день с огоньком, чтоб веселье запомнилось имениннику на всю жизнь.
В одну из бесчисленных бессонных ночей, Аркаша, теперь уже имевший за собой опыт ни одного веселого юбилея, рассуждал о важности правильной самооценки. Странно, - думал он, - что хулиган и двоечник, но с нестираемой с лица улыбкой весельчак по жизни, его одноклассник Олежка, был так умен и прозорлив, что уже в свои десять лет знал свои сильные стороны. Ну, не знал, конечно, потому что вряд ли над этим задумывался, но явно ощущал себя хозяином жизни. Ведь, продолжал рассуждать Аркаша, рассеянно глядя сквозь проем в шторах на почти круглую луну, по которой быстро пробегало облако, грязно-молочное на темном беззвездном небе, - ведь уже тогда, давно мы пытались разобраться в себе, взвешивая и оценивая, насколько возможно, сложное запутанное понятие: человек. Маленький, по сути беззащитный, но „бойкий“.
И разве можно было увидеть смысл в том, чтобы в присутствии других нарочно завышать свою „бойкость“? Почему и зачем, Аркаша, на самом деле, до сих пор не мог объяснить. Хорошо хоть, взрослея, мальчик Аркаша с облегчением узнавал, что, оказывается, все-таки, надо оставаться самим собой. Ну, было тогда, да и есть, никуда не подевалось пока такое мнение. Правда, есть и другое: не нужно стараться совместить самого себя с неким образом бойкого парня, походить на которого так круто и так важно для правильной самооценки…
Путаница в голове мешала уснуть. Особенно мешала луна, которая, разогнала тучи и стала вдруг ярко светить прямо Аркаше в глаза. Бойкая луна, оставаясь сама собой, повысила свою самооценку за счет бедного Аркаши. Но он уже давно к этому привык, еще со времен торта с 10 свечками…
* * *
Аркаше снился лес: тропинка посреди сосен, иголки и шишки под ногами - вперемешку с песком, божья коровка в лучах солнца... Сон развеялся, Аркаша вспомнил вчерашний день, который закончился неприятным телефонным разговором. «И ведь так и не убедил, каждый остался при своей правде», - привычно загрустил Аркаша, вспомнив подробности. Правда… У каждого своя. И не важно, с чего начинается, и с кого - кто-то нападает на нее, кто-то защищает. Потом оказывается, что все было наоборот. Или так только кажется тому, кто проиграл. Вечная игра. Хотя слово не подходящее.
Аркаша особенно не любил тех, кто свою правду пытался навязать ему. С юности он ни о чем так не мечтал, как об ощущении свободы. Если ты чувствуешь себя свободным, это значит, что ты живешь по собственным законам, которые признают только твою правду, и чужая тебя не касается. Даже если кто-то насильно пытается тебе ее навязать. Кто-то кричит, ругается, нервничает, желая доказать тебе свою правоту, а ты молчишь и думаешь о тропинке в лесу, о божьей коровке в пыльных лучах солнца…
Правду навязывают, за правду борются, ее ищут, о ней спорят, она бывает полуправдой — вариантов много… Еще, бывает, ее замалчивают по каким-то причинам или же, наоборот, настолько выпячивают, что она становится мало правдоподобной. А кажется, что, как в математической задачке: правильный ответ только один.
* * *
Сегодня Аркаша нарочно улегся в постель пораньше, решив, что не будет бороться с бессонницей, а, наоборот, посчитает ее приход естественным и желанным. К сеансу размышлений над своей жизнью он подготовился заранее, «заказав» самому себе тему ночных размышлений: Почему я так одинок? Тема, как обычно, не была выбрана случайно: не смотря на то, что к внутреннему одиночеству Аркаша привык с детства — как и привык давно к ощущению вечной неприкаянности, — он заметил, что холодок в груди перестал его утомлять и он уже мог, наконец, отпустить проблему, как бы подводя черту.
Одиночество. Равнодушие к людям, а скорее, равнодушие людей к нему. Почему именно он, Аркаша, так нелюдим и прохладен, почему не включен в общий поток? Он, как и все, хотел когда-то быть интересным, привлекать внимание, жить активной жизнью. И к сегодняшнему сеансу откровенности он пришел со спокойным убеждением в том, что чувство одиночества и его спутники: скука и бессмысленность, с детства отравляющие ему жизнь, - это не страх, не позор, да и они - не навсегда. И неинтересные, серые дни, и ватные, не приносящие отдыха ночи становились короче, переставали пугать, а Аркаша уже ни перед кем не был обязан оправдываться в том, почему весь день скучает, а потом всю ночь не спит.
Хотя, конечно, все не так уж просто и однозначно… И вряд ли все во всем похожи на Аркашу, ведь и Аркаша вовсе не похож на тех, на кого хотел бы. Он привык равняться на людей, которые ему нравились, а нравились красивые, умные и веселые, которые были привлекательнее, целеустремленнее и более жизнерадостные, чем он. Но поступать, думать и выглядеть, как они, Аркаша не умел, потому что ни одна из их целей не являлась его. То, что других толкало изнутри, ему приходилось получать в виде каких-то напутствий, что-то вроде пинков: давай, мол, Аркаша, шевелись, стремись, дерзай… Немудрено, что от людей хотелось спрятаться назад, в чуланчик своих тихих и уютных мыслей. Мыслей, возможно, бесполезных, но понятных и не чуждых.
Почему-то в жизни Аркаши ничего не происходило. С тех самых пор, когда он услышал, как мама говорит папе, что Аркаша не попал в нужную струю. И это не менялось с течением жизни. И, к слову сказать, сильно раздражало сильных, умных и красивых. Потому их присутствием Аркаша тяготился, а в его присутствии они и вовсе не нуждались.
Как ни странно, в детстве Аркашу спасали две вещи: мистика и поэзия. Потом оказалось, что живая жизнь и жизнь книжная — это не одно и то же, и Аркаша отказался от чтения и витания в облаках. Но жить от этого стало только сложнее. Взрослый Аркаша был суетлив и пуст внутри. А из желания быть спокойным и уверенным ничего не выходило.
«Новедьяживпокаазначитчтотовомнеменяется», - едва успев додумать эту фразу, Аркаша уснул тяжелым и коротким сном: до следующего сеанса размышлений у него оставалось дневное время, которое тоже предстоит прожить, каким бы скучным оно ни казалось.
* * *
И придумал Аркаша, что если опять придется считать баранов, чтобы уснуть, то лучше уж он обратится к воспоминаниям о тех — немногочисленных — подругах своей юности и молодости, которые оставили более менее значительный след в его жизни.
В начальных классах его первая любовь звалась Анютой и была пухленькой голубоглазой дочкой одного довольно известного эстрадного певца. Аркаше нравилось то, что Анюта — из хорошей семьи, потому он выбрал именно ее и именно ее провожал из школы домой всю первую четверть четвертого класса: ежедневно после уроков тащил ее портфель, плетясь немного сзади и любуясь ее косичками, а когда она оборачивалась, то отвечал улыбкой на ее улыбку. Потом наступили каникулы, после которых во всех одноклассницах внезапно произошли внешние перемены, и Анюта не была исключением: она вполне заметно похудела и коротко подстриглась. Потом, в старших классах, они вместе бывали на дискотеках и вечеринках, а в выпускном классе шумной компанией встречали Новый год у одного из одноклассников. После боя курантов и шампанского Анюта с Аркашей вышли вдвоем во двор, засыпанный снегом, и катались на качелях, молча наблюдая за медленным полетом снежинок. Это была их последняя встреча, а через год или два Анюта одной из первых в их классе выскочила замуж.
С другими девочками, которых Аркаша помнил уже не так хорошо, как Анюту, он знакомился почти всегда во время летних каникул. Под присмотром бабушки он проводили лето в деревянном домике в лесу у реки. Аркаша не очень любил собирать в лесу грибы и ягоды, но кроме этого заняться было особенно не чем, не считая, конечно, тех счастливых часов, когда ярко светило солнце и дачники дружно высыпали на пляж, поплавать в речке и позагорать на песочке. В остальное время Аркаша гулял по лесной дороге, ведущей до ближайшего населенного пункта, думал о разном и наблюдал за кротами, гусеницами и птицами. Иногда становилось совсем скучно и хотелось с кем-нибудь поговорить. Именно тогда он познакомился с девочкой, не слишком красивой и выше его ростом, но зато внимательной слушательницей его рассказов, которыми хотелось хоть с кем-нибудь поделиться. А еще одна девочка, рыженькая и веселая, понравилась Аркаше во время поездки на экскурсию. С ней не только было о чем поболтать, но они вместе пели песни, и было очень здорово.
Ну, а спустя несколько лет на первое взрослое свидание Аркаша договорился с Викой, которая училась с ним в одной школе и была на несколько лет младше. Перед сном в сознании пронеслась вечерняя прогулка по старинной улице, петляющей от церкви вниз, до реки, и ее розовая блузка, серая юбка до колен, постукивающие каблучки. Вика так нежно держала Аркашу под руку, будто и эта улица, и эти ночные фонари, и этот милый разговор обо всем и ни о чем рассчитаны не на один вечер, а на всю их длинную счастливую совместную жизнь...
* * *
У Аркаши тоже когда-то были друзья: Олежка и Гоша. В одну из бессонных ночей Аркаша вспоминал их дружбу, которая длилась на протяжении всех школьных лет. С Олежкой Аркаша дружил с первого класса и до последнего, невзирая ни на что: отношений без взлетов и падений не бывает. А Гошу после восьмого класса перевели в другую школу, потому что он попал в плохую компанию. Правда, вскоре Олежка перевелся в институт в другой город, долгие годы они только переписывались, и тогда Аркаша чаще стал встречаться с Гошей. Гоша вел яркий образ жизни: он все успевал, и учиться, и работать, и знакомиться с такими девушками, о которых Аркаша даже и мечтать не мог. В то время, как Гоша безжалостно расставался с одними девушками ради других, Аркаша их жалел до глубины души и одновременно скрыто завидовал другу. А завидовать, кроме слабого пола, было чему: Гоша был обладателем яркой внешности, быстрого ума и многих талантов, связанных и с искусством жить, и с музыкальным, танцевальным, ораторским искусством. На совершеннолетие Гоши в небольшую квартиру, где жил только он с мамой, набилось множество народа — пришли одноклассники из обеих школ, в которых Гоша учился. Аркаша восхищался тем, как Гоша играет и на пианино, и на гитаре, как красиво поет и как складно говорит. Почему-то самого Аркашу никто никогда нигде не слушал с таким вниманием - очевидно, людям не интересно и не комфортно было сосредотачиваться на тех мыслях, которые высказывал Аркаша…
Сегодняшняя бессонница по странному стечению обстоятельств предоставила Аркаше долгожданный ответ на мучающий годами вопрос: «чем же является искусство общения» на примере той далекой встречи в компании знакомых ребят. Правда, ответ был неутешительный: думать и говорить Аркаша умел только для себя, для внутреннего пользования, а не так, как это обычно получается у большинства. Обычное большинство отличалось от Аркаши тем, что в данном месте в присутствии именно этих случайно или по поводу собравшихся людей, проводило время легко и ненавязчиво. Аркаше же хотелось исключительных эмоций, которые только сегодня ночью он смог наконец назвать по имени. Он понял, что милые разговоры ни о чем, и милые улыбки симпатичных ребят всегда вызывали у него то же ощущение, что однажды морозной зимой, когда на прогулке с бабушкой по двору он увидел лежащего на снегу птенца — похоже, еще живого, но уже замерзающего и засыпающего навсегда. И было так пронзительно горько осознавать себя стоящим среди белого снега над маленьким уходящим существом, и даже не догадываться, какие действия смогли бы предотвратить несправедливо ранний уход, и не мочь высказать именно тех слов, которые смогли бы сделать всех счастливыми, и не знать спасительной правды, ради которой он здесь сейчас оказался.
Вот почему он не стал замечательным оратором и почему ему было неуютно с другими: они уходили, таяло тепло их глаз, их улыбок, терялся навсегда смысл любых высказанных слов — и ничего нельзя было с этим поделать.
* * *
Бабушка давала внуку полезные советы - всего понемногу. Чаще всего приходилась учить Аркашу тому, как правильно воспринимать людей и, прежде всего, как с ними знакомиться, так как Аркаша был застенчив и никогда первым не начинал разговор с незнакомыми, а тем более, с незнакомками. Бабушка советовала ему посещать кафе и разные другие публичные заведения в компании друзей, потому что именно так легче всего рассмотреть поближе какую-нибудь милую особу, которую потом можно пригласить в кино, например. Главное, никогда не расстраивайся: если откажет одна, наверняка согласиться следующая. Ну и не стоит обращать внимание на более удачливых соперников, так как сегодня они уводят у тебя девушку, а завтра — ты у них. Бабушка умела все объяснять одновременно и просто, и серьезно, и немножко шутливо, чтобы внуку не показалось, что она его заставляет что-то делать. Ведь это просто подсказка, передача опыта поколений и ничего более...
Несмотря на дружеские советы знающей понемногу обо всем бабушки, Аркаша был уверен, что ему не особо везет ни в дружбе, ни в любви, ни в хорошей кoмпании; по словам той же бабушки, он не научился подавать правильные сигналы. Бабушка приводила в пример такси, которое ездит по городу с зеленым сигналом тогда, когда в машине нет пассажира и таксист свободен, а с красным, если занят: везет людей или же едет на вызов. Аркашей управлял, видимо, не вполне вменяемый водитель, под пальцами которого кнопочки и проводки все время путались, вводя других людей в заблуждение. Короче говоря, что-то в характере Аркаши не позволяло ему проявлять свою истинную заинтересованность с помощью внешних проявлений. А это, в свою очередь, приводило к тому, что знакомые (одноклассники, однокурсники, сотрудники по работе) на свои мероприятия Аркашу почти не звали, и большинство свадеб, дней рождений и сборов по любому другому поводу обходилось без него... Он не напрашивался — о нем забывали…
* * *
Кот неудачно спрыгнул с елки, и она, пошатнувшись, упала, прозвенев своим нарядом из колокольчиков, ангелочков и шариков. Аркаша проснулся и выругал кота, хотя в темноте его не было видно: затаился где-то в ожидании удачного момента для охоты на павших елочных ангелов. За окном было морозно, а в квартире ощущалась, скорее, тропическая жара из-за горячих батарей, на полную катушку пытавшихся обогреть вверенную им небольшую территорию обитания Аркаши. Кстати сказать, хозяин этой крошечной территории часто задумывался над тем, как же судьба заставила его примириться с одиночеством – его! боящегося и темноты, и всяческих разнообразных нечестей, привидений, бабаев, да и любого замкнутого пространства, как, впрочем, и неизвестности закоулков, проходных дворов, а также шума людных перекрестков – от всего этого захватывало дух. И только в детстве, только в родительском доме, только в присутствии самых близких Аркаша не ощущал опасности, не боялся неизведанности и злых духов.
„Вот как могло получиться, что я, домашний мальчик, ценящий уют, избалованный мамой и папой, остался совсем сам в этом месте, где все совсем чужое, а я здесь, похоже, не нужен никому, кроме тебя?” - обратился Аркаша к невидимому и притихшему коту. Если бы в детстве Аркаше показали фильм о его будущей жизни – да вот хотя бы кадры, снятые здесь и сейчас, в темной комнате, с павшей поперек комнаты все еще поблескивающей елкой и спрятавшимся где-то за занавеской усатым котом, лукавым пройдохой, то Аркаша, присвистнув от удивления, не поверил бы поначалу, а потом, возможно, попытался бы жить так, чтобы ничего этого никогда не произошло. „Кто чего боится, то с тем и случится”, - это как раз тот самый случай…
В детстве Аркаша имел репутацию замкнутого упрямца. Простые требования (поздоровайся, улыбнись, поблагодари, попрощайся, терпеливо жди, скажи что-нибудь) в детском сознании казались насилием. Аркаше неловко было проявлять свои эмоции по приказу. Конечно, ребенок не мог знать, что просто существуют элементарные законы, по которым принято жить в обществе, и не понимал, что близкие чувствовали себя обязанными, для его же добра, научить его тому, как правильно себя вести.
Правильно себя вести Аркаша так и не научился, а людей стал избегать. В этом он прошел разные этапы. Поначалу понял, что никогда не научится улыбаться по сигналу: корчить рожу в виде натянутой улыбки он не желал из-за того, что как раз и пытался нащупать собственный способ выражения искренней радости. Потом, уже в школе, у него появились друзья-сверстники, в общении с которыми не нужно было задумываться над подбором правильного выражения чувств, и проблема на некоторое время утихла. Но вернулась после школы, уже тогда, когда друзья и подруги стали знакомить Аркашу со своими „предками“, которые, как и его родители, ожидали, скорее, натянуто-фальшивых реакций, чем проявления искреннего дружелюбия. Аркаша все чаще стал чувствовать себя человеком со странностями, во время разговора с которым, люди ощущают неловкость и глупо улыбаются. Постепенно он понял, что чаще других на его пути встречаются пребывающие в убеждении - или заблуждении? - что человеческая жизнь есть ежедневным выбором между защитой собственных прихотей до последней капли крови и скудным существованием, в котором за тебя решают другие. Причем, для защиты необходимо равнодушие к запаху чужой крови. Предприняв несколько попыток, он понял, что привыкнуть не сможет... Так Аркаша стал чудаком и отшельником. А от такой репутации уже остается один шаг до одинокой жизни, единственным свидетелем которой является усатый пройдоха кот, проявляющий все свои эмоции при помощи хвоста, не задумываясь над тем, нравится ли хозяину кошачья независимость.
* * *
Липкий не отличимый от реальности сон мучил Аркашу. Действие происходило в аэропорту, где ему нужно было срочно выяснить, откуда вылетает самолет до Амстердама. На расписаниях едва различимое слово «Амстердам» из цветных пластмассовых букв находилось слишком высоко, чтобы разобрать в следующей за ним строчке подробности, а во всех окошках информации сидели близнецы-братья с внешностью турков и на вопрос о месте вылета отвечали с сильным акцентом, что около шести-семи вечера будет точно известно, но, в любом случае, надо ехать лифтом на другой этаж. В лифт Аркаша вошел одновременно с немолодой, но молодящейся энергичной женщиной, которая ослепила и удивила его дивным салатно-зеленым платьем из прозрачного и тонкого, не по погоде, материала. Она все время улыбалась, а выйдя из лифта, спросила о чем-то по-английски проходящего мимо человека в форме, радостно кивнула ему и бодро побежала дальше, как-будто ей все уже было ясно. Прозрачные рукава ее странного платья красочно переливались, и Аркаше померещилось, что уже издалека женщина взмахнула рукой - рукав опять красиво, как цветок, распустился в воздухе, - как бы в знак прощания.
Сон был очень похож на реальную жизнь. Mожно прожить счастливо много лет, обходясь без самолетов и аэропортов, - нашел выход из положения Аркаша и даже улыбнулся в ночной темноте этому внезапно принесшему облегчение решению. Конечно, не так уж это и приятно, ощущать себя одиноким и брошенным в маленькой задрипанной спальне, осознавая, что все (почти все, без исключения, как иногда казалось в детстве) летают, бегают, стремятся куда-то по очень важным неотложным делам. Взрослые же понимают, что у всех всё по-разному, к тому же, как учили еще классики в школе, каждый может сковать себе счастье по размеру. И тут Аркадию живо представилось, как бы он выглядел в костюме кузнеца где-нибудь на вечеринке, танцуя с немолодой, но энергичной, загорелой и довольной жизнью спутницей из лифта в только что развеявшимся сне: она как бы летит, откинув изящно голову, а крашенные огненно-рыжые волосы разметались по изумрудному наряду… Страстно возжелав вдруг вернуться в сон, сладко зевнул кузнец, сложил буйну головку на подушку и захрапел мертвецки.
* * *
СТРАШНЫЙ СОН АРКАШИ
Сегодня ему приснился разговор со старухой, которая нашептала ему прямо в ухо:
Вся моя сознательная жизнь прошла в систематическом, ежедневном, иногда сознательном, а чаще — подсознательном процессе сравнения двух видов или, можно сказать, сторон женской натуры. Одна из них — тонкая, даже утонченная внешне, летающая, как-будто бестелесная, с легкой поступью, но удивительно тяжелым дыханием… Она рассудительна, упряма, несговорчива и, при внешнем дружелюбии, абсолютно свободна от каких-либо человеческих контактов. Вторая из них, напротив, не обладает внешними данными, ради которых мужчины бросаются целовать даме руку и мечтают о том, чтобы нести её на руках, если она вдруг побледнеет и потеряет сознание. Она из тех, которые выглядят и сознательными, и крепкими: кровь с молоком… Но внутри — легкость, даже легкомысленность, мечтательность, чреватая иллюзиями и ошибками, которые она ни в коем случае не признает, и скорее погибнет, чем попросит о помощи...