Отрывок из юмористического рассказа Дины Рубиной "Под знаком карнавала"
Разница между юмористической стороной вещей
и их комической строной зависит от одной
свистящей согласной.
В.В. Набоков
Который год пытаюсь понять - что держит меня на плаву в моём небезупречном, небезболезненном здешнем существовании. И думаю - его откровенная, брутальная, убийственная карнавальность. Перемена лиц, образов и масок; вывернутый наизнанку смысл существования; ситуации-перевёртыши, их откровенная театральность и откровенный фарсовый идиотизм. Маски грубо размалёваны, служанка переодета госпожой, госпожа - куртизанкой и все играют чьи-то роли. Играют грубо, упрощённо, условно, ибо ничего не поделаешь - площадный театр.
И только иногда блеснёт в прорези глаз идиотской маски внимательный и насмешливый взгляд, каким смотрят на нас с портретов шуты Веласкеса.
Вот такая история
Живёт в Израиле человек по фамилии Ленский. Это ещё не начало карнавала, ещё не смешно.Обычная еврейская фамилия, у нас и Пушкины попадаются.
Когда то в Советском Союзе этот Ленский в знак протеста против ввода советских танков в Прагу сжёг красный флаг на площади Свобоы в Риге. Разумеется, его схватили, судили, дали срок, который он отсидел тютелька в тютельку.
После чего репатриировался в Израиль, на историческую Родину, в демократическое государство, где, как он полагал, забудется страшный коммунистический сон.
Но в Израиле в то время у руля стояла Рабочая Партия, у которой, как известно, на трибуне с одной стороны был национальный бело-голубой флаг, а с другой - красный.
Что там говорить. Ленский сжёг красный флаг на площади Царей Израилевых в Тель-Авиве. Его схватили, судили, дали рок (надо отдать справедливость - гораздо меньший), он отбыл его и вышел на свободу. И вышел он на израильскую свободу законченным диссидентом.
Жил на так называемых "территориях", состоял в экстремисской организации КАХ, ходил с оружием, участвовал во всех антиправительственных демонстрациях, (неважно - какая партия стояла у власти), а также митинговал на всех митингах. Он участвовал во всех забастовках - будь то служащие аэропорта Бен-Гурион или работники детских садов и ясель. Словом, человек сросся с карнавальным костюмом "закоренелый правонарушитель".
Стоит ли говорить, что израильская полиция и органы госбезопасности в любой заварушке привыкли тянуть за ниточку, которая приведёт к вечному диссиденту Ленскому.
И вот моя соседка, работающая каким-то мелким секретарём в следственном отделе иерусалимского полицейского управления, описала мне сценку, свиделелем которой стала на днях.
Действующие лица:
Студент, юноша лет двадцати, из интеллигентной ленинградской семьи, привезённый в страну в возрасте шестнадцати лет - то есть, человек, обременённый некоторым грузом русской литературы.
Офицер полиции, йеменский еврей лет сорока пяти, привезённый в страну в детстве. В любом случае никак не обременённый грузом русской культуры.
Между ними происходит следущий диалог.
Полицейский:
- Ты про Ленского слышал?
Студент:
- Да... конечно.
Полицейский:
- От кого?
Студент иронически поднимает брови, оглядывается на секретаршу, наконец говорит:
- То есть как - от кого? От Пушкина
Офицер быстро помечает что-то на листке перед собой.
- А где он сейчас - знаешь?
- В каком смысле - где? - настороженно спрашивает молодой человек, его же это... убили...
- Как - убили? - восклицает визави. - Кто убил?!
Он вскакивает из-за стола и начинает в страшном возбуждении кружить по комнате. Очевидно, его сильно задевает тот факт, что этот сопляк знает об убийстве Ленского, а он, офицер полиции, почему-то не знает. Он останавливается напротив студента и повторяет:
- Кто убил?
Студент, уже чувствуя, что этот странный разговор с сумасшедшим любителем пушкинского романа пошёл по какому-то неправильному руслу, поёживается и тихо говорит:
- Ну, как же... ну, этот... Онегин же...
Полицейский подскакивает к столу, быстро записывает и это показание.
И только когда он пытается выяснить точную дату убийства, а юноша, явно подсчитывая что-то в уме, бормочет, что приблизительно в первой четверти девятнадцатого века... следует, как - у Гоголя - финальная сцена с застывшими фигурами и вытаращенными глазами...
фото автора 2011 г.