Толпа народа, подхватив Глеба, внесла его в вагон и втиснула в уголок между дверью и боковиной пассажирских сидений, прижав спиной к прохладной поверхности дверей. Поезд тронулся, и Глеб с облегчением выдохнул. Давка в метро в час пик была привычным делом. И каждый раз, возвращаясь с работы, он настраивал себя на 40 минут тычков в спину, острых локтей в бок, жестких ребер чьих-то портфелей и чемоданов по ногам, а еще духоты и спешки, шума и тряски.
Место у двери можно было назвать козырным, ведь с двух сторон он был защищен. Глеб немного расслабился, с удивлением осознав, что даже в такой толпе можно ощущать себя совершенно изолированным и закрытым, будто от окружающей действительности тебя отделяет невидимая стена или кокон.
Уютно устроившись, он огляделся по сторонам и вдруг в нескольких шагах от себя увидел женщину. Она цеплялась за поручень, обессилено припав виском к собственной руке, плотно сжатая с трех сторон людьми. Темные волосы до плеч, усталое милое лицо, тонкий нос с легкой горбинкой, голубоватые тени от длинных ресниц на скулах, нежный овал лица… Глеб залюбовался незнакомкой и не заметил, что слишком пристально рассматривает ее.
Под мерный перестук колес и ритмичное покачивание вагона он размышлял о женщине. Позади трудный рабочий день. А что ждет ее впереди?.. Скорее всего, ужин в кругу большой и шумной семьи. Она будет крутиться на кухне, готовя еду, а вернувшиеся со школы дети и пришедший с работы муж будут грузить ее своими проблемами. После ужина все долго будут препираться, кому выгуливать жалобно скулящего под дверью пса? А она будет мечтать о том, что, когда все угомонятся и разойдутся по своим комнатам, уткнувшись в компьютеры, она вымоет посуду и уйдет в ванную. Наполнит ванну горячей водой с ароматной пеной и хоть на полчаса останется одна, отгородившись от всего мира. Она будет, лежа в ванной, дуть на легкую воздушную пену, и белые, крошечные комочки, отрываясь от ее пальцев и, легко планируя в воздухе, точно кусочки манны небесной, будут прилипать к кафельным стенам или ее влажным темным волосам. И она, наивная, будет наслаждаться одиночеством, полагая, что это и есть счастье.
Незнакомка скользнула взглядом по Глебу, и он скромно отвел глаза в сторону. Он вовсе не хотел тревожить ее. Просто в ее лице было что-то такое, что трудно было не смотреть. Может, его заворожила глубина ее карих глаз или бледные, напряженные губы? Интересно, думал Глеб, снова возвращаясь к созерцанию незнакомки, если долго целовать эти губы, бледность и напряжение покинут их? И тут же усмехнулся про себя: эка тебя занесло, Глеб Викторович!
Татьяна почти висела на поручне. Потому что сил стоять на ногах уже не было. Этот бестолковый, суетливый рабочий день вымотал ее и опустошил. А тут еще тащиться в метро почти час! Она тяжело вздохнула и наткнулась на чей-то пристальный взгляд. В нескольких шагах от нее стоял мужчина и беззастенчиво рассматривал ее. Под сорок, в классическом костюме и галстуке. Вполне интеллигентное лицо, очки в тонкой золотой оправе. Гладкий какой-то. Пристальный взгляд и эта гладкость ее раздражали.
Ну что он на нее уставился? У нее что-то не так с лицом? Татьяна бросила быстрый взгляд на свое отражение в темном оконном стекле. Ну, да, не первой молодости, и волосы растрепались, и помада совсем стерлась, а под правым глазом темное пятнышко размазанной туши. Но это не дает ему право так рассматривать ее! Это же неприлично! Она зло сощурилась и метнула в его сторону острый взгляд. Мужчина, слегка смутившись, отвел глаза. Вот так-то! И нечего на нее пялиться! Знаем мы таких. Небось, дома жена ждет со свежеиспеченными пирогами, дети скучают по папочке, а он на посторонних женщин пялится!
О, Татьяне хорошо был знаком такой тип мужчин. С виду примерный семьянин, располагающий к себе открытым взглядом и доброй улыбкой, а самого так и тянет налево. И ни одной возможности мимо себя не пропустит. А чем такие реализованные возможности заканчиваются, Татьяна знала не понаслышке. Два часа счастья в неделю, и то, если повезет, и долгие годы напрасного ожидания и призрачных надежд. И в результате ты остаешься одна в ворохе лживых обещаний и утраченных иллюзий, а он возвращается в лоно семьи к жениным пирогам. Перед тобой уже маячит призрак старости, а ты одна, совершенно одна…
Вот ведь упорный! Опять смотрит. Татьяна подняла голову, развернула плечи и тоже уставилась на типа в галстуке, буравя его взглядом. Ну, вы подумайте, какой наглец! Смотрит и улыбается. Она еле сдержалась, чтобы не высунуть язык в его сторону. Но это было бы совсем уж по-детски. Недовольно нахмурив брови, Татьяна стала рассматривать наглеца. Таких гладких обычно называли «мужчина приятной наружности». Хоть бы небрит был или пятно на галстуке от кофе обнаружилось. Так ведь нет! Аккуратный до противности. А Татьяне так хотелось найти хоть какую-то шероховатость в его облике.
Глеб, встретившись глазами с рассерженной незнакомкой, отвернулся, злясь на себя за то, что краснеет под ее взглядом, как мальчишка. А сердце ёкнуло и застучало в ускоренном темпе. Точно его застали за подсматриванием в щелку женской душевой. Что за идиотизм! Да что с ним такое сегодня? К счастью поезд подъезжал к станции пересадки. Толпа сконцентрировалась, сосредоточилась и двинулась к дверям, напирая на первые ряды.
Подхваченная толпой, незнакомка оказалась как раз перед Глебом. Он вдохнул запах ее волос, такой же нежный и притягательный, как и весь ее облик. Перед самыми его глазами на мочке маленького розового ушка покачивалась хрустальная капелька сережки. Он почувствовал, как невидимая, неуловимая нить привязывает его к этой самой капельке, и он готов идти за ней куда угодно, хоть на край света. Поезд резко затормозил, спрессовав несчастную толпу, незнакомка качнулась в его сторону, почти упав ему на грудь, и острый каблук ее туфельки безжалостно вонзился в его ногу.
Оказавшись перед наглецом в галстуке, Татьяна с усилием держала спину прямо, лишь бы он не заметил, как она разволновалась под его взглядами. Ее чуткие ноздри уловили довольно приятный запах мужского парфюма. Но то, что запах оказался приятным, только еще больше рассердило ее. И когда вагон качнулся, прижав ее спиной к его груди, она чуть не вскрикнула от возмущения и с удовольствием впечатала в его ногу шпильку каблука. За спиной раздался нечленораздельный булькающий звук, похожий на всхлип. Так тебе и надо!! Мысленно Татьяна скорчила торжествующую мину и, увлекаемая толпой, в следующую секунду оказалась на платформе станции пересадки.
Чувствуя себя поборницей справедливости, наказавшей хама по заслугам, Татьяна не торопясь направилась к ступеням, ведущим вниз на соседнюю станцию метро. Голос диктора, объявлявшего следующую остановку, путался в плотной паутине человеческих мыслей и эмоций, висевшей над головами спешащих людей. Ее обгоняли, толкали сумками и локтями. Татьяна обернулась и в нескольких шагах от себя увидела незнакомца в галстуке. Он медленно шел в том же направлении, отчетливо прихрамывая. И вид у него был совершенно несчастный.
Горячая волна стыда окатила Татьяну с головы до ног, выплеснувшись на щеках лихорадочным румянцем. Ну, что я за злыдня такая? Ужаснулась она про себя. Разве он сделал мне что-то плохое? Он же просто смотрел на меня по-доброму, и даже с интересом. А я его каблуком! Я просто зверею от одиночества и никомуненужности. От меня скоро люди шарахаться начнут. Настроение Татьяны сделало сальто мортале и ухнуло вниз, туда, где каменные плиты пола каждый день топтали миллионы человеческих ног. После нескольких секунд самобичевания, себя, такую вредную и несчастную, стало ужасно жалко, так, что слезы подступили к глазам. Зайду за тортиком по дороге от метро, решила Татьяна, и плевать на фигуру. Все равно я никому не нужна, хоть стройная, хоть толстая…
Наступать на пронзенную острым каблуком ногу было больно. Получил по заслугам? Думал Глеб, спускаясь по лестнице. А нечего устраивать детские игры в гляделки! Так вам и надо, Глеб Викторович, держите себя в руках. На душе было скверно от сознания собственной глупости и никчемности. Тебе уже сорок, ты давно и безнадежно разведен и годишься только на выплату алиментов, которые, как ни крути, не покрывают всех расходов по воспитанию детей. Твоя жизнь неумолимо катится под горку. Ты еще трепыхаешься на работе, пытаясь сделать карьеру, но молодежь уже дышит в спину, и скоро они тебя, старика, обойдут на ближайшем повороте. И останется тебе коротать долгие вечера в холодной квартире на пятом этаже за телевизором или компьютером в обществе закадычного друга - одиночества.
Он медленно дошел от метро до дома, потому что возвращаться в квартиру, в которой никто его не ждал, совсем не хотелось. Но, превозмогая себя, он открыл дверь подъезда, поднялся по нескольким ступенькам к лифту и нажал кнопку вызова. Лифт долго выл и дребезжал, погромыхивая где-то высоко. Наконец, деловито звякнув колокольчиком, двери лифта раскрылись, приглашая Глеба к короткому путешествию на пятый этаж. Он шагнул внутрь и нажал нужную кнопку. Когда створки дверей уже сдвинулись наполовину, прямо в лицо Глебу полезла прозрачная, пластиковая коробка с тортом.
- Подождите, пожалуйста! – умоляюще пропел голос за коробкой.
Глеб нажал кнопку, и двери медленно поехали в обратную сторону.
- Спасибо! – с облегчением выдохнула попутчица, оказавшись давешней незнакомкой из метро, и в полной растерянности уставилась на него. Двери закрылись, и лифт поехал вверх. А незнакомка все еще хлопала глазами, прижимая к груди коробку с тортом. – А вы здесь как?.. Вы что, преследуете меня?!
- Да не преследую я вас! – возмутился Глеб, у которого от неожиданности и удивления снова заныла поврежденная каблуком нога. – Я здесь живу!
- Ничего подобного! Это я здесь живу. А всех соседей в подъезде я знаю, – возразила Татьяна. – В какой же квартире, позвольте полюбопытствовать, вы живете?
- А вы что следователь прокуратуры, чтобы интересоваться моим адресом? – он пытался скрыть растерянность за наигранным возмущением. – В восемнадцатой квартире я живу.
Лифт остановился и распахнул свои двери на пятом этаже. Глеб вышел, бросив растерянно - сердитый взгляд на незнакомку. Та осталась в лифте, не проронив больше ни слова. От абсурдности ситуации Глеб так разволновался, что долго не мог попасть ключом в замочную скважину.
Восемнадцатая квартира, думала Татьяна, это как раз подо мной. Тоже однокомнатная. Она вспомнила, что около месяца назад соседи с пятого этажа переехали, продав свою квартиру. Значит, именно этот тип теперь живет там? Неловко как получилось… Просто ужас! Хочется сквозь землю от стыда провалиться. Но, куда же проваливаться прикажете? С шестого этажа на пятый в квартиру номер 18?.. Совесть нудно свербила и колола где-то в районе сердца. Он, наверное, сейчас проклинает все на свете и обдумывает обмен квартиры. Кому охота жить в тесном соседстве с такой стервой? Как ни крути, а ситуацию надо было исправлять…
Глеб снял ботинки и, прежде чем надеть домашние тапочки, потер травмированную ногу. Надо бы приравнять женские каблуки к холодному оружию! Или к травматическому. Квартира, в которую он недавно переехал, вляпавшись в ипотеку по самые уши, встретила его недружелюбной тишиной. Глеб все еще ощущал себя инородным телом в этих стенах, где настоящим властелином и хозяином было одиночество, которое пряталось по углам, выжидая удобный момент, чтобы наброситься на него, беззащитного, и опутать своими невидимыми удушающими щупальцами. А сегодня после встречи в лифте он чувствовал себя особенно беззащитным. Ну не везет ему с женщинами, не везет…
Шаркая поврежденной ногой, как старик, он только успел поставить на плиту чайник в кухне, как в дверь позвонили.
- Кого это черт принес? – ворчал Глеб, недовольно лязгая замками.
На пороге стояла опасная незнакомка с тарелкой в руках. На тарелке красовался большущий кусок торта. А на лице ее сияла немного застенчивая улыбка.
- Я пришла попросить прощения, за то, что отдавила вам ногу, - пробормотала она, виновато улыбаясь, – очень неудобно получилось. Честное слово, я не хотела!.. Вот, это в качестве моральной компенсации, - и протянула ему тарелку с тортом.
Глеб от неожиданности совсем растерялся и механически взял тарелку из ее рук, хотя вовсе не собирался. На секунду повисла неловкая пауза. Надо было сказать: «Спасибо, не надо!» и гордо вернуть подачку, ведь на ногу она ему наступила специально. Он готов был поспорить на что угодно, что специально. Женщина кивнула каким-то своим мыслям и отступила от порога, не дождавшись никакой реакции с его стороны.
- Ну, ладно, до свидания… Надеюсь, нога у вас уже не болит. Еще раз, извините…
Она повернулась и побежала вверх по лестнице. А Глеб уставился на торт в своих руках. Ну, и чего ты застыл, как каменное изваяние? Спросил он сам себя мысленно. Она же сейчас уйдет, совсем, навсегда! И из-за твоей дурацкой отдавленной ноги вы, изредка встречаясь в лифте или в подъезде, будете смущенно отводить глаза в сторону, испытывая неловкость из-за так и неразрешенной ситуации. И больше не будет случая оценить глубину ее дивных карих глаз и избавить ее губы от бледности и напряжения…
- Эй, подождите! – закричал он в след удаляющемуся цокоту каблучков. – Как вас зовут? Мы с вами, вроде, соседи. Должен же я знать ваше имя.
- Таня! – донеслось сверху. Цокот каблуков прекратился, но владелица прекрасного имени оставалась скрытой ступенями лестницы.
Глеб вышел на площадку и заглянул вверх, вытягивая шею.
- Таня, этот кусок торта слишком большой, мне его одному не осилить. Спускайтесь ко мне. Составите мне компанию за чашкой чая?
Неуверенные шаги по лестнице. На краю ступеньки показалась стройная ножка на высокой шпильке. Глеб моргнул и опустил голову, чувствуя, как забилось сердце, наполняясь предвкушением чего-то огромного, необъятного и теплого. Из открытой двери донесся пронзительный свист закипевшего чайника.
- Спускайтесь, Таня! Слышите? Труба зовет!
И они пили чай на маленькой уютной кухоньке, разделив большущий кусок торта напополам. Одиночество, прочно обосновавшееся в небольшой однокомнатной квартирке, заметалось по углам, тревожно вслушиваясь в голоса, доносившиеся из кухни, в веселый смех и звяканье посуды, сгустилось в мутное сероватое облако и просочилось сквозь щель под дверью на лестницу. Потому что в этой квартирке места для него больше не было.