Голубые ризы и маленький татарин
23 ноября. Ветер по соборной площади,
Град Владимир - три креста...
+ + +
Стою в осеннем пальто и шёлковом платке,- метель, незнакомый город, раннее утро, понедельник. Мой начальник открыл дверь машины в центре избитого дорогами Владимира : "Ты хотела в церковь - иди! Вечером заберём," - улыбается. Татарин, добрый мужик, даже когда подвыпьет. Пробираюсь сугробами к храму - дверь заперта - утро понедельника. Через полчаса, обойдя все двери, понимаю, что день рождения начался трудно, лучше бы поехала работать... Стучу кулаком в кованную дверь : "Откройте! Я замерзаю!" Дверь приоткрылась. Седоватая борода, телогрейка - сторож : "А чего одета так легко?" "Да на Украине в ноябре ещё тепло..."
В полумраке храма глаз сторожа не видно, ведёт меня ко гробу под множеством горящих огней : "Приложись - согреешься, это Великий Князь Андрей Боголюбский." Улыбаюсь шутке, дышу на оттаивающие руки. Слышала, что бывают мощи святых, но видеть ещё не приходилось. Под взглядом дедушки размашисто перекрестилась, немного боязно, склоняюсь и вздрагиваю : рука в гробу тёплая! И что-то голова кружится...
Бегу, подбирая длинное платье, рядом мелькают лица - женские, детские... Огромные светлые глаза из-под чёрного платка : "Бежим, сестрёночка, запрёмся в храме! Там стрелы окаянных не настигнут!.." Кованная дверь содрогается от ударов. Монашенки в голос молятся - почти кричат, плачут дети... Высокая, русокосая женщина в голубом, каком-то сияющем платье снимает со стены икону, прижимает к груди. А ноги - как в облаках... Нет, это дым - валит со всех сторон, режет глаза, дышать невозможно! Поднимаю глаза к сводам - знакомые фрески Андрея Рублёва. Последняя мысль : "Неужели сгорят и они, и дети, и княгиня в голубом, и я?.."
Открываю глаза: надо мной фреска,правее - другая - не сгорели! Сторож подаёт воду в жестяном ковше : "Чегой-то ты, девка, взомлела? Пей, пей водичка-то святая!" Один глоток - и ломит зубы - ледяная вода. Спрашиваю : "А где княгиня?" Старичок, как-то ловко опускается на колени, гладит руками выдающиеся из стены мраморные подобия надгробий : "Здесь...и княгиня, и монашенок много, все в огне погибли. Да ты почитай сама - летопись на стенах написана, и о татарском нашествии, и о князьях Владимирских, и об иконе чудотворной... Иди, иди, милая, смотри!"
Медленно, с трудом, через слово читаю старословянские письмена - над белыми гробничками, касаюсь стен. Отчего-то слёзы катятся, а мрамор,будто влажный... Как это было давно,- иго татарское, князья - Михаил и Андрей - это их мощи ещё теплы, а что же я видела, где была? Сегодня или столетья назад? Сторож ушёл куда-то, да и как спросишь об этом, решит - сумасшедшая. Подхожу к Царским вратам - вензелёчки, позолота - портрет Екатерины Второй, это уже век восемнадцатый, барокко. Вдруг вижу : та самая икона, тёмная, что Княгиня спасти хотела - она ли чудотворная Владимирская? Слышу женский голос, загремело ведро - сухонькая женщина подошла, целует уголки гробничек, приговаривает : "Здравствуйте, родные! Мои помощнички, как вы ночевали?" Вот, у кого спрошу,- тоже сумасшедшая! Хватаю её ведро и швабру : "Можно, я Вам помогу?" Идём в полумраке, в более светлый, с окнами придел храма, и тут - на стене - Она, моя Голубая Княгиня, в полный рост. Стою с ведром, не могу двинуться с места. По буковке разбираю надпись : "Боголюбския Божия Матери" Тьма наша непроглядная - историю не знаем, язык забыли, молиться не умеем! Русские ли мы?..
После уборки и горячущего чая с молчаливой Евдокией, я присела в углу, возле раки князя Андрея и, видимо, задремала. Очнулась оттого, что кто-то трогает за плечо. Мой шеф, будто извиняясь : "Мы в банке задержались, а потом тут такие дороги, да тебе хотели подарок, день рождения, а ты тут одна сидишь, слушай, нет нормальных магазинов, стемнело быстро...вот!" И протягивает мне маленький золотой крестик, улыбается... Веду его, показываю теперь уже я - письмена на стенах читаю, но неловко спотыкаюсь на слове "татары", пытаясь досочинить на ходу что-то взамен. Когда подошли к Владимирской иконе, жалко было смотреть на доброго татарина : "Я прочитал, понял - татары всех живьём сожгли... и церковь, а эта икона спаслась!" И стал выгребать из карманов куртки, потом пиджака деньги - рубли, доллары - высыпал перед иконой и быстро пошёл к выходу. Там его перехватила Евдокия, сунула ему носки-самовязки и круглый хлеб, приговаривая : "Ангела Вам Хранителя в дорожку! Здоровьечка вам, люди божии..." Мне насыпала в полотняный мешочек просфоры, расцеловала. Вышли на улицу проводить нас вместе со сторожем. И тут я вспомнила про крестик в своей руке, вернулась к Боголюбской Богородице и повесила его на голубые ризы за ниточку. Это потом я узнала, что есть благочестивая традиция русских женщин - в благодарность за чудо - дарить чудотворным иконам свои украшения и крестики...
"А откуда эти люди тебя знают? Провожали, как родную! Обещал им, что не будешь мёрзнуть, в машине до самого поезда... Что за хлеб тебе дали? Какой несолёный... Я говорил : не надо носки,- деньги им даю - не взяли, говорю : у меня есть деньги! Какие люди! Никогда не видел! Такие люди! Дай ещё твоего несолёного хлеба - вкусный!.."
Это потом я подумала, что просфору едят натощак, а тогда только видела необыкновенное покаяние маленького, как ребёнка, некрещённого татарина, будто виноватого в злодеяниях предков и всего татарского ига. И уже много позже - посмотрю в церковный календарь - 1 июля - в день рождения моей давно умершей мамы - обнаружу праздник Боголюбской иконы Божией Матери. Но никогда больше, даже во сне, не приходила моя Голубая Княгиня, и с тех пор не было чуда потери времени в веках возле тёплых мощей древнего собора.