de omnibus dubitandum 2

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1. ОТКУДА ВСЕ ПОШЛО

    К середине 1905 года при столичных и губернских организациях эсдеков были созданы боевые комитеты, а при ЦК РСДРП — Боевая группа центрального подчинения; боевые комитеты и группы занимались военной подготовкой членов партии. Для решения военно-технических вопросов (закупка, производство и распространение оружия и взрывчатки) при ЦК и Петербургском комитете РСДРП была сформирована Боевая техническая группа. Ее куратором со стороны большевиков стал инженер Л.Б. Красин.

    Практически все антиправительственные группировки приступили к закупке и перевозке оружия в Россию. Количество стволов измерялось десятками тысяч.

    Один из боевиков РСДРП Н. Колокольцев вспоминал:

    «Всего было человек 25 очень надежных товарищей, с которыми я выступал на охрану митингов и собраний. На первое время поступало оружие плохое: смит-вессоны, большие и малые, и „бульдоги“ — одним словом, всякая дрянь, но и это оружие в руках рабочих было очень хорошее.

    Потом, помню, в июне месяце, вечером, я выходил из артели, вижу, подъезжает ломовой извозчик, спрашивает мою фамилию, я отвечаю, что это я, спрашиваю, в чем дело.

    — Примите багаж.

    — Какой багаж?

    Он отвечает:

    — Из таможни с квитанцией.

    — Нет, и что здесь?

    Он ответил, что сейчас придет человек и объяснит, что здесь.

    Перетаскали ящики, и извозчик уехал, после чего я дожидался полтора часа, но никого не было. Со мной был один тов. П. Седов: решили вскрыть ящики. Там, в ящиках, к нашей неожиданности, оказались средние браунинги и маузеры, а также ящики с патронами к ним. Мы стояли в недоумении, что делать? У того и другого не работала голова, так потеряли всю ночь. Все-таки удалось разместить оружие в удобные места.

    На следующий день приходит Петр Кавказец, который говорит, что оружие, которое получено, нужно быстрее раздать.

    Тогда был выработан пароль, с которым приходили рабочие и из других районов: 1) Москворецкого, 2) Рогожского, 3) Лефортовского, 4) Городского, к которому принадлежали Пресня, Бутырки, Сущево, Большая Дмитровка и вся окружающая местность.

    Раздача оружия происходила очень медленно, и раздавать его было очень неудобно: приходили в артель во время работы. Кто возьмет 3 штуки, кто — 5 штук и т.д. И так раздача происходила очень долго.

    Затем в артель каждый вечер собирались для практической стрельбы, а также учились разбирать и собирать оружие. Я помню, что происходила практическая стрельба в Техническом училище» {Колокольцев Н. Как мы дрались. // Красная Пресня в 1905–1917 гг.: Сборник воспоминаний дружинников Красной Пресни 1905 г. и красногвардейцев 1917 г. — М., 1930. — С. 76–77.}.

    Что касается эсеров, то летом 1905 года в Россию прибыли Е.К. Брешко-Брешковская, Е.Ф. Азеф и Б.В. Савинков. В конце июля в Нижнем Новгороде состоялся съезд боевиков ПСР, а город Териоки {ныне г. Зеленогорск, Ленинградской области} был избран местом, где обосновался центр Боевой организации ПСР. Была создана специальная «химическая» группа. В августе БО ПСР поставила мастерскую для изготовления бомб в Саратове.

Глава 2. ИСТОРИЯ ПАРОХОДА

    ЦК ПСР* сорганизовал отправку в Россию парохода «Джон Графтон» с большим грузом оружия и взрывчатых веществ. Но этот пароход сел на мель в финляндских шхерах, после чего оружие частью было закопано на островах, а частью затоплено вместе с пароходом. Впоследствии были организованы поиски. В результате на девятнадцати островах и в затопленном пароходе были обнаружены и извлечены из воды 9670 винтовок, 720 револьверов, 400 000 винтовочных патронов, 122 000 револьверных патронов, 190 пудов взрывчатого желатина, 2000 детонаторов и 13 фунтов бикфордова шнура.

*) ЦК ПСР - центральный комитет подготовки социалистической революции

    При местных комитетах ПСР образовались Белостокская, Веткинская, Витебская, Волынская, Гомельская, Двинская, Красноярская, Кишиневская, Нижегородская, Московская, Одесская, Тифлисская и Уфимская боевые дружины. Счет террористических актов пошел на десятки в месяц.

    В условиях государственной политики, неадекватной росту террористической активности, резко возросло число правых радикальных организаций. Целью последних было противодействие экстремистским выступлениям «леваков», поддержка неограниченного самодержавия и борьба с любыми формами демократических преобразований.

Глава 3. СОЮЗ РУССКОГО НАРОДА

    В октябре 1905 года организационно оформился Союз русского народа, созданный при участии сотрудников Департамента полиции и поддержанный некоторыми представителями правящей элиты для борьбы с революцией.

    Методы действий правых (пропаганда, устрашение политических противников, тактические приемы и т.п.) были почти зеркальным отражением методов их политических противников. Можно сказать, что экстремизм одних неизбежно приводил к экстремизму других.

    В 1905 году начались вооруженные столкновения боевых дружин правых и левых неправительственных организаций. Именно в этих столкновениях и родился тот бесценный опыт, который в дальнейшем ляжет в основу тактики боевых действий малых подразделений в городских условиях.

    Нельзя не сказать, что опыт доставался дорогой ценой. Боевик М. Виноградов вспоминал: «…Боевую дружину, которая возвращалась в университет, чтобы там уже разойтись, ожидал кровавый финал. Нас было 80 человек вооруженных. Быстрым шагом подходили мы к университету с Никитской и заворачивали за угол против Манежа, как вдруг со всех сторон — перекрестный огонь, загремели выстрелы, и 40 человек дружинников уложили на месте, некоторые были ранены.

    Засада была хорошо организована: угол Никитской и Манежа был освещен электричеством, тогда как на всех прилегающих улицах весь свет был потушен, и мы не могли видеть, кто и откуда в нас стреляет.

    Мы проникли во двор университета, захватив всех своих убитых и раненых. За последним, оставшимся лежать на мостовой, я вернулся и унес под градом пуль. Но и на двор еще сыпались пули, пока наконец нам не удалось войти в самое здание университета.

    Там мы тотчас же забаррикадировались в ожидании дальнейших нападений, но ночь прошла спокойно. Раненых перевязали, убитых уложили на столы, а утром их увезли близкие, явившиеся за ними.

Глава 4. ТАКТИКА УЛИЧНОЙ БОРЬБЫ

    Стало ясно, что против винтовок нужна винтовка и, кроме того, нужна тактика уличного боя, нужна хорошо обученная боевая дружина, обученная стрельбе с приемами передвижения и приемами боя, и с этой минуты я все внимание перенес на организацию такой дружины в Миусском парке.

    Революционными связями были добыты средства — тысяча рублей, на них купили 40 винтовок-винчестеров, коротких, чтобы можно было носить под пальто. К ложу каждой винтовки прибит был ремень, в который продевалась рука, после чего уже надевалось пальто. Винтовка оказывалась под мышкой, и дружинник по внешнему виду ничем не отличался от обыкновенного прохожего. Кроме того, были приобретены два маузера для руководителей — меня и т. Щепетильникова. На патроны денег не хватало, и пришлось обратиться к ассоциации инженеров, которая в складчину раскошелилась всего на 100 целковых на вооруженное восстание, каждый же „революционный“ банкет обходился им в несколько сот рублей.

    В людском материале, разумеется, недостатка не было, и боевая дружина в 48 человек была быстро сорганизована. Дружина была разбита на 3 шашки по 16 человек.
   
    Нормальный строй был: 3 шашки, друг за другом, по 4 ряда. Из этого строя по беззвучному сигналу дружина переходила мгновенно в любой строй: развернутый направо, налево, вперед, назад, в каре, по двум сторонам улицы и, главным образом, в рассыпной, с использованием естественных прикрытий.

    Командовать дружиной приучался каждый дружинник, и во время упражнений командование велось по очереди всеми, по дню каждый. Цель была та, чтобы в случае гибели вождей дружина продолжала оставаться боеспособной. Начальники наши стояли в общих рядах, так что ничем не отличались от остальных дружинников.

    Для упражнений в строю мы отвели бывший цейхгауз во дворе и там целыми часами ежедневно вели строевые упражнения, пока не добивались полной отчеканенности движений.

    Кроме различных видов строя, мы упражнялись немало также и в невидимых передвижениях по городу. Покидая Миусский парк, мы условливались, где сойтись, и, выходя поодиночке, шли туда, каждый своей дорогой.

    Придя на условленную площадь, мы циркулировали по ней (все не успевали добраться), и затем по условленному сигналу, как по мановению волшебного жезла, сразу вырастала вокруг начальника боевая дружина в 48 человек в полной боевой готовности. Между появлением первого дружинника в условленном месте и приходом последнего проходило не более пяти минут.

    Пока у нас в распоряжении были только револьверы в небольшом количестве, упражнения в стрельбе мы вели в мастерских Миусского парка, но когда мы вооружились винтовками, то пришлось подумать о стрельбище. Такое мы нашли в Сокольниках, в глухом месте рощи, где были сложены поленницы дров.

    Мы брали трамвайный вагон, ставили на нем вывеску „служебный“, засаживались в нем все 48 человек и через несколько минут были уже у Сокольничьего круга. Вагон ставился на запасный путь, а сами мы направлялись на наше стрельбище гуськом, ступая, как волки, в след друг другу, чтобы на снегу оставался след только одиночный, а не от толпы людей.

    Придя на место, мы так же, не топча снега, развертывались в шеренгу против поленницы дров. Стреляли по очереди, всякий со своего места, все в одну точку поленницы, начиная с очень близкого расстояния и постепенно увеличивая и увеличивая изо дня в день, причем предварительно в мастерских парка мы вели упорные упражнения в прицеле без патронов, в спуске курка и вообще во всех тонкостях, обеспечивающих точное попадание.

    Каждый выброшенный из винтовки патрон тщательно подбирался; это делалось для того, чтобы не оставалось следа и чтобы использовать патрон в дальнейшем: ввиду ограниченности мы их перезаряжали и вновь пускали в дело. По окончании стрельбы точка, куда ложились пули, замазывалась грязью и снегом, дружина свертывалась и по старому следу гуськом возвращалась к вагону, который уносил нас обратно.

    Результаты стрельбы получались блестящие: каждый дружинник бил очень метко, можно сказать, без промаха, и уверенность в меткости была настолько велика, что руководящий стрельбой стоял в нескольких шагах от цели и концом палки указывал ту точку, куда попадала последняя пуля.

    Когда миусская дружина была сорганизована и обучена, партия начала употреблять ее для охраны митингов. Нас извещали заранее, и к назначенному часу мы появлялись» {Виноградов М. Миусовка. // Там же. — С. 104–106}.

    В октябре 1905 года в работе «Задачи отрядов революционной армии» В.И. Ленин изложил свое мнение по вопросам теории и практики подготовки и использования боевых революционных групп:

    «Отряды должны составляться по возможности из близко живущих или часто, регулярно в определенные часы встречающихся людей (лучше и то и другое, ибо регулярные встречи могут быть прерваны восстанием). Задача их — наладить дело так, чтобы в самые критические минуты, при самых неожиданных условиях можно было оказаться вместе.

    Каждый отряд должен поэтому заранее выработать приемы и способы совместного действия: знаки на окнах и т.п., чтобы легче найти друг друга; условные крики или свистки, чтобы в толпе опознать товарища; условные знаки на случай встречи ночью и т.д. и т.д.

    Всякий энергичный человек с 2–3 товарищами сумеет разработать целый ряд таких правил и приемов, которые надо составить, разучить, упражняться в их применении. Надо не забывать, что 99 % за то, что события застанут врасплох и соединяться придется при страшно трудных условиях.

    Даже и без оружия отряды могут сыграть серьезнейшую роль: 1) руководя толпой; 2) нападая при удобном случае на городового, случайно отбившегося казака (случай в Москве) и т.д. и отнимая оружие; 3) спасая арестованных или раненых, когда полиции очень немного; 4) забираясь на верх домов, в верхние этажи и т.д. и осыпая войско камнями, обливая кипятком и т.д.

    При энергии организованный, сплоченный отряд — громадная сила. Ни в каком случае не следует отказываться от образования отряда или откладывать его образование под предлогом отсутствия оружия.

    Отряды должны по возможности заранее распределять функции, иногда выбирать заранее руководителя, начальника отряда. Неразумно было бы, конечно, впадать в игру назначения чинов, но нельзя забывать гигантской важности единообразного руководства, быстрого и решительного действия. Решительность, натиск — 3/4 успеха.

    Отряды должны немедленно по образовании, т.е. теперь же, взяться за всестороннюю работу, отнюдь не теоретическую только, но и непременно практическую также. К теоретической мы относим изучение военных наук, ознакомление с военными вопросами, чтение рефератов по военным вопросам, приглашение на беседы военных (офицеров, унтеров и пр. и пр., вплоть до бывших солдатами рабочих); чтение, разбор и усвоение нелегальных брошюр и статей в газетах об уличном бое и т.д. и т.д.

Глава 5. ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ И ВОЕННЫЕ ОПЕРАЦИИ

    Практические работы, повторяем, должны быть начаты немедленно. Они распадаются на подготовительные и на военные операции.

    К подготовительным относится раздобывание всякого оружия и всяких снарядов, подыскание удобно расположенных квартир для уличной битвы (удобных для борьбы сверху, для складов бомб или камней и т.д. или кислот для обливания полицейских и т.д. и т.д., а также удобных для помещения штаба, для сбора сведений, для укрывательства преследуемых, помещения раненых и т.д. и т.д.).

    Затем, к подготовительным работам относятся немедленные распознавательные, разведочные работы: узнавать планы тюрем, участков, министерств и пр., узнавать распределение работы в казенных учреждениях, в банках и т.д., условия охраны их, стараться заводить такие связи, которые бы могли принести пользу (служащий в полиции, в банке, в суде, в тюрьме, на почте, телеграфе и т.д.), узнавать склады оружия, все оружейные магазины города и т.д.

    Работы тут масса, и притом такой работы, в которой громадную пользу может принести всякий, даже совершенно не способный к уличной борьбе, даже совсем слабые люди, женщины, подростки, старики и проч. Надо стараться сплачивать теперь же в отряды непременно и безусловно всех, кто хочет участвовать в деле восстания, ибо нет и быть не может такого человека, который при желании работать не принес бы громадной пользы даже при отсутствии у него оружия, даже при личной неспособности к борьбе.

    Затем, не ограничиваясь ни в каком случае одними подготовительными действиями, отряды революционной армии должны как можно скорее переходить и к военным действиям, в целях: 1) упражнения боевых сил; 2) разведки слабых мест врага; 3) нанесения врагу частичных поражений; 4) освобождения пленных (арестованных); 5) добычи оружия; 6) добычи средств на восстание (конфискации правительственных денежных средств) и т.д. и т.д.

    Отряды могут и должны ловить сейчас же всякий удобный случай для живой работы, отнюдь не откладывая дело до всеобщего восстания, ибо без подготовки в огне нельзя приобрести годности и к восстанию» {Ленин В.И. Полн. собр. соч. — Т. 11. — С. 339–341}.

    В качестве примера боевой работы на местах приведем воспоминания одного из активистов Петербургской организации РСДРП А.И. Сергеева: «Приходилось вести работу в двух направлениях — чисто партийную и боевую. Личной жизни у нас совершенно не существовало. Для боевой подготовки наша организация устраивала лекции по подготовке к боевому делу. Ходили на эти конспиративные лекции представители дружин разных заводов; так, были представители дружин с завода Лесснера, патронного, набиралось иногда в комнате человек до десяти. Какой-то артиллерист-офицер, который бывал иногда в форме, иногда в штатском платье, читал нам о взрывчатых веществах, изготовлении бомб, употреблении оружия, постройке баррикад, о том, как свести поезд с рельс, о поджогах и пр. Слушали с большим интересом, задавали вопросы; читал он нам из Виктора Гюго о баррикадах. Принес однажды фосфор, разведенный, кажется, в спирту, обмакивал в него бумажку, когда она высыхала, то загоралась; всем нам хотелось иметь этот состав. И вообще слушали этого офицера с большим вниманием, потому что знали, что он специалист в этом деле. Он пользовался у нас полным доверием. Собирались больше всего на Петербургской стороне у курсисток.

    После таких лекций приходилось собирать свой кружок и передавать содержание лекции. Организатор боевой дружины должен был инструктировать свою группу по практической стрельбе, и мне приходилось регулярно, по субботам, водить дружинников из Петербургского и Выборгского районов на Малую Охту.

    Садились в лодку, ехали по реке, потом шли по лесу и там, на просеке, установив цель, занимались стрельбой. У меня были винтовка, маузер, браунинг и револьверы. Это было оружие для всей группы, хранилось оно у меня, причем некоторые боевики имели постоянно при себе оружие, а лучшее оружие хранилось у меня и давалось только во время практической стрельбы; потом это оружие опять оставляли у меня на хранение» {1905. Боевая группа при ЦК РСДРП(б). (1905–1907 гг.): Статьи и воспоминания. — М.–Л., 1927. — С. 101–102.}.

    Еще один из членов РСДРП, Бутягин, проходивший специальную подготовку, позднее писал: «Летом 1905 года попал я на конференцию северокавказских организаций. Мы обсуждали вопросы подготовки к вооруженному восстанию, и по соглашению с представителями Юга наше собрание выделило меня для посылки в Киевскую школу.

    В июле месяце… я попал в Киев, имел несколько ночевок на Подоле, около Днепра, а затем на третий или четвертый вечер меня и двух товарищей отвели за город на огороды, в маленький, стоящий среди гряд домик. Нас было сначала трое, потом привезли еще пять человек — все с разных концов России, из областных социал-демократических организаций. Все крайне конспирировали и не называли своих имен и фамилий, даже клички переменили.

    Нас замуровали в этом домишке из двух комнат; мы не могли показывать носа из дверей и окон, пока не стемнеет. Ночью разрешалось выйти подышать свежим воздухом, но выйти с огорода считалось против конспирации. Еще через день появились киевские товарищи: одного я видел на явках, двое других были мне незнакомы. Один начал знакомить нас с нитратами, кислотами и их реакциями. <…> Я сразу понял, что имею дело с опытным человеком и знатоком взрывчатых веществ. Другой товарищ… читал нам лекции, обучал военной технике, баррикадной борьбе, постройке баррикад, а главное — правильному пониманию вооруженного восстания и подготовке для него военно-технических средств.<…> Но некоторые товарищи плохо охватывали значение доз, значение температуры… Им трудно было привыкнуть к крайней осторожности и четкости в работе; поэтому здесь, в школе, и потом в лабораториях — армавирской, екатеринодарской, новороссийской, ростовской — приходилось часто висеть на волосок от смерти.

    Нам лаборант часто говорил, что так как мы работаем при 90 % за то, что все через полгода уйдем в потусторонний мир, то и не успеем раскинуть сети большевистских лабораторий. Его пророчества были довольно верны: тифлисская лаборатория взорвалась очень скоро, затем я слыхал о взрыве одесской лаборатории.

    У меня, в екатеринодарской лаборатории, тоже только случай и беззаветное самопожертвование моего помощника спасли положение, хотя этот товарищ все-таки сжег свою левую руку раствором металлической ртути в сильно дымящейся кислоте.

    Благополучно закончив занятия, обучившись еще метанию бомб, мы поодиночке разъехались по разным организациям ставить партийные лаборатории» {Первая боевая организация большевиков. 1905–1907 гг.: Статьи, воспоминания и документы. — М., 1934. — С. 145–147.}.

    Приведенные воспоминания иллюстрируют лишь малую часть нелегальной антиправительственной деятельности, направленной на силовое устранение действующей власти. В той или иной мере подобные мероприятия проводили все оппозиционные организации и партии.

Глава 6. ФОРМИРОВАНИЕ СОВЕТОВ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ

    Одновременно с формированием боевых дружин происходило формирование партийно-административных структур — по сути, параллельных органов власти — Советов рабочих депутатов.

    Первый Совет был создан в середине марта 1905 года в Алапаевске. 15 мая возник Совет уполномоченных рабочих депутатов в Иваново-Вознесенске, 13 октября — Петербургский совет рабочих депутатов.

    Интенсивно развивались союзы, объединявшие работающее население по принципу профессиональной принадлежности. 8–9 мая 1905 года в Москве состоялся 1-й съезд Союза Союзов, на который прибыли представители четырнадцати «цеховых» организаций. Дело дошло до того, что профсоюзы стали создавать даже сотрудники полиции!

    Входившие в руководство советов и союзов представители оппозиционных партий вели активную антиправительственную агитацию и постепенно присваивали себе отдельные функции исполнительной власти.

    А.В. Герасимов, в 1905–1909 гг. начальник Петербургской охранки, вспоминал, что через несколько дней после опубликования указа об амнистии в Петербургское охранное отделение прибыли представители Совета рабочих депутатов и потребовали показать помещения для арестованных. Это было исполнено.

    «Можно сказать, что Петербург находился в состоянии сплошного митинга, — писал он. — Из-за границы приехали эмигранты и присоединились к выпущенным из тюрем революционерам. Из-за границы же привезли русские нелегальные издания и начали открыто продавать их на улицах. <…> Как грибы росли революционные издания. Конфискации нелегальных типографий побудили революционные партии печатать свои издания в легальных частных типографиях. <…> Скоро появились легальные газеты с аншлагами: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь“, „В борьбе обретешь ты право свое“. <…> Еще хуже распространения революционных изданий было другое: существование и рост влияния Совета рабочих депутатов.

    Он возник в дни октябрьской забастовки для руководства стачечным движением. После окончания забастовки Совет расширился, реорганизовался и стал вести себя как второе правительство.

    Во все учреждения он слал запросы, требовал справок и объяснений — и всего хуже было то, что учреждения, даже правительственные, даже полиция, эти справки и объяснения Совету давали. Открыто он проводил сборы на вооружение, а вскоре приступил к созданию исполнительного органа своей власти — милиции. Представители этой милиции… вмешивались в действия чинов полиции… — и растерянная полиция нередко их слушалась» {Герасимов А.В. На лезвии с террористами. — М., 1991. — С. 43–45.}.

Глава 7. НАЧАЛО

    В октябре — ноябре 1905 года произошло несколько крупных военных мятежей и вооруженных выступлений оппозиции: 26–28 октября — Кронштадт (12 из 20 флотских экипажей); 30–31 октября — Владивосток (матросы Сибирской военной флотилии и солдаты Хабаровского запасного полка); 11–16 ноября — Севастопольское восстание (команды крейсера «Очаков» и еще 11 кораблей, солдаты Брестского пехотного полка и саперной роты); 17–18 ноября — Киев (мятеж нескольких батальонов местного гарнизона); 23 ноября — Харьков (вооруженная демонстрация солдат четырех пехотных полков под лозунгом «Долой самодержавие!»).

    В тот же период в Бессарабии начал действовать партизанский отряд Г.И. Котовского. Во всех этих случаях мятежные войска поддерживали контакты с представителями революционных партий и их боевыми дружинами. Митинги, стачки, демонстрации, крестьянские волнения, нападения на полицейских и военных исчислялись сотнями.

    4–5 декабря 1905 года Московский совет рабочих депутатов, Московская конференция РСДРП и Всероссийский союз железнодорожников приняли решение начать 7 декабря всероссийскую забастовку с дальнейшим переводом ее в вооруженное восстание. Только после получения информации о намерениях революционеров центральная власть осознала опасность нерешительности. После аудиенции у Николая II, состоявшейся в 7 часов утра 7 декабря, министр внутренних дел П.Н. Дурново направил во все охранные отделения и жандармские управления циркуляр о немедленном аресте лидеров революционных организаций и подавлении выступлений с помощью военной силы. Циркуляр был исполнен только там, где полиция и специальные службы заблаговременно подготовились к его реализации на практике.

    Вот как все происходило по воспоминаниям Герасимова: «Весь день прошел в подготовительной работе. Так как чинов Охранного отделения и Жандармского управления было… недостаточно, то в помощь были мобилизованы все наличные силы полиции. Было намечено, кто именно будет руководить какими именно обысками и арестами. Под вечер, около пяти часов, руководители всех отрядов были собраны в Охранное отделение.

    <…> Намеченные обыски должны были быть произведены, чего бы это ни стоило. Если отказываются открывать двери, следовало немедленно их выламывать. При сопротивлении — немедленно стрелять. <…> Всего было произведено около 350 обысков и арестов. Взяты три динамитные лаборатории, около пятисот готовых бомб, много оружия, маузеров, несколько нелегальных типографий. В четырех или пяти местах было оказано вооруженное сопротивление; сопротивлявшиеся убиты на месте.
На следующий день было произведено еще 400 обысков и арестов. <…> Среди арестованных был Александр Федорович Керенский. Он был начальником боевой дружины социалистов-революционеров Александро-Невского района» {Герасимов А.В. На лезвии с террористами. — М., 1991. — С.51}.

Глава 8. НАСТОЯЩИЙ ТЕРРОР

    В Москве события развивались по иному сценарию. 7–8 декабря полиции удалось арестовать только часть членов Моссовета и лидеров оппозиционных партий. 9 декабря на Тверской улице появились первые баррикады. 11 декабря в «Известиях Московского совета рабочих депутатов» была опубликована инструкция Боевой организации при Московском комитете РСДРП «Советы восставшим рабочим». В ней говорилось: «Товарищи! Началась уличная борьба восставших рабочих с войсками и полицией. В этой борьбе может много погибнуть наших братьев, борцов за свободу, если вы не будете держаться некоторых правил. <…>

    1. Главное правило — не действуйте толпой, действуйте небольшими отрядами в три-четыре человека, не больше. Пусть только этих отрядов будет возможно больше, и пусть каждый из них выучится быстро нападать и быстро исчезать. Полиция старается одной сотней казаков расстреливать тысячные толпы. Вы же против сотни казаков ставьте одного-двух стрелков. Попасть в сотню легче, чем в одного, особенно если этот один неожиданно стреляет и неизвестно куда исчезает. Полиция и войска будут бессильны, если вся Москва покроется всеми этими маленькими неуловимыми отрядами.

    2. Кроме того, товарищи, не занимайте укрепленных мест. Войско их всегда сумеет взять или просто разрушить артиллерией. Пусть нашими крепостями будут проходные дворы, все места, из которых легко стрелять и легко уйти. Если такое место и возьмут, то никого там не найдут, а потеряют много. Всех же их взять нельзя, потому что для этого каждый дом нужно населить казаками.

    3. Поэтому, товарищи, если вас кто-нибудь будет звать идти куда большой толпой и занять укрепленное место, считайте того глупцом или провокатором. Если это глупец — не слушайте, если провокатор — убивайте. Всегда и всем говорите, что нам выгоднее действовать одиночками двойками, тройками, что это полиции выгодно расстреливать нас оптом, тысячами.

    4. Избегайте также ходить теперь на большие митинги. Мы увидим их скоро в свободном государстве, а сейчас — нужно воевать и только воевать. Правительство это прекрасно понимает и нашими митингами пользуется для того, чтобы избивать и обезоруживать нас.

    5. Собирайтесь лучше небольшими кучками для боевых совещаний, каждый в своем участке, и при первом появлении войск рассыпайтесь по дворам. Из дворов стреляйте, бросайте камнями в казаков, потом перелезайте на соседний двор и уходите.

    6. Строго отличайте ваших сознательных врагов от несознательных, случайных. Первых уничтожайте, вторых щадите. Пехоты по возможности не трогайте. Солдаты — дети народа и по своей воле против народа не пойдут. Их натравливают офицеры и высшее начальство. Против этих офицеров и начальства вы и направьте свои силы. Каждый офицер, ведущий солдата на избиение рабочих, считается врагом народа и ставится вне закона. Его, безусловно, убивайте.

    7. Казаков не жалейте. На них много народной крови, они всегдашние враги рабочих. Пусть уезжают в свои края, где у них земли и семьи, или пусть сидят безвыходно в своих казармах. Там вы их не трогайте. Но как только они выйдут на улицу — конные или пешие, вооруженные или безоружные, — смотрите на них как на злейших врагов и уничтожайте их без пощады.

    8. На драгун и патрули делайте нападения и уничтожайте.

    9. В борьбе с полицией поступайте так: всех чинов до пристава включительно при первом удобном случае убивайте. Околоточных обезоруживайте и арестовывайте, тех же, которые известны своей жестокостью и подлостью, тоже убивайте. У городовых только отнимайте оружие и заставляйте служить не полиции, а вам.

    10. Дворникам запрещайте запирать ворота. Это очень важно. Следите за ними, и если кто не послушает, то в первый раз побейте, а во второй убейте. Заставляйте дворников служить опять-таки нам, а не полиции. Тогда каждый двор будет нашим убежищем и засадой» {Черномордик С. (П. Ларионов). Московское вооруженное восстание в декабре 1905 года. — М.; Л., 1926. — С. 221–222.}.

Глава 9. ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ

    Член ЦК ПСР В.М. Зензинов позднее писал о московских событиях:
«Сумасшедшие дни были пережиты нами в декабре. Баррикады, ружейная стрельба, обезоружение жандармов, городовых и сумских драгун, прибывших на усмирение Москвы из Твери, попытки вызвать из казарм войска, явно сочувствовавшие революционерам, но колебавшиеся выйти на улицу… Только поздней ночью, пробираясь вдоль улицы (после девяти часов вечера под угрозой расстрела запрещено было выходить из домов), мы собирались все вместе, сплоченная группа комитетчиков. Приходили возбужденные, взволнованные всем пережитым за день. Это была маленькая квартира Л.М. Армандт в Филипповском переулке около Арбатской площади, на которой было в эти дни немало столкновений между дружинниками и драгунами. Странный вид представляла эта квартира. Многочисленные пачки патронов к маузерам, сами маузеры в деревянных кобурах, снятая с городового шашка, пачки литературы — всем этим завалены были стулья, диваны и столы… Здесь же, на столе, стояли похожие на сахарницы жестяные банки, перевязанные веревочкой: то были наши динамитные бомбы, которым так завидовали тогда социал-демократы» {Цит. по: Спиридович А.И. Революционное движение в России. / Вып. 2. — С. 216–217.}.

    В 1906 году эсер Л. Зильберберг решил организовать новую самостоятельную боевую дружину по типу и с традициями распавшейся из-за предательства Азефа Боевой организации. Он получил на это разрешение ЦК ПСР. Дружина была названа Боевой отряд при Центральном Комитете.

    «У партии [эсеров] работали по террору летучие отряды, сформированные почти у всех областных организаций, и местные боевые дружины. Местные комитеты вообще были настроены относительно террора более решительно, чем центр. Даже тогда, когда Центральный Комитет делал постановления хотя бы и об условных, временных приостановках террора, многие местные комитеты не разделяли этого взгляда и шли в своих действиях наперекор ему. В дело осуществления террора комитеты старались внести как можно более системы и организации. Многие выработали уставы для всякого рода боевых организаций. Так, были выработаны „Устав городской милиции“, „Устав крестьянской боевой дружины“, „Проект устава областной летучки“, которые и были опубликованы Центральным Комитетом как образцы подобных изданий.
В деле практического проведения террора первое место принадлежало Северной и Поволжской областям» {Спиридович А.И. Революционное движение в России. / Вып. 2. — С. 272–273.}.

    В Минске в период 1905–1906 гг. происходили следующие события. В июне 1905 года состоялась общегородская политическая забастовка (более шести тысяч рабочих), которая сопровождалась демонстрациями и столкновениями с полицией. В августе в местечке Ратомка под Минском состоялся 1-й съезд Северо-Западного комитета РСДРП. В октябре рабочие Минска присоединились к Всероссийской политической стачке. 18 октября 1905 года на Привокзальной площади полицией и войсками по приказу губернатора П.Г. Курлова были расстреляны участники митинга. Когда в Москве началось Декабрьское вооруженное восстание, большевики Минска также предложили выйти на улицы с оружием в руках. Но это предложение не получило поддержки бундовско-эсеровского большинства Минского городского совета, руководившего декабрьской забастовкой.

    Центральными фигурами в минской организации ПСР являлись сестры А.А. и Е.А. Измайлович, дочери генерал-лейтенанта Адольфа Викентьевича Измайловича. Обе входили в Летучий боевой отряд Северной области. Младшая, Екатерина, за свою революционную деятельность содержалась в женском отделении минского острога. В начале января 1906 года группа боевиков-эсеров под руководством И.П. Пулихова и С.В. Скандракова устроила ей побег. К воротам женского отделения тюрьмы в Добромысленском переулке подъехали трое саней, с одних соскочил молодой человек в форменной фуражке. Караульный, увидев фуражку через глазок, открыл двери (он действовал по инструкции того времени). Загремели выстрелы… Освобожденная Екатерина перешла на нелегальное положение.

    Дальнейшая судьба сестер сложилась драматично. В конце 1905 года Александра Измайлович и Иван Пулихов стали готовить покушение на минского губернатора Курлова, главного виновника расстрела рабочих на Привокзальной площади. 14 января 1906 года при выходе из Петропавловского собора Пулихов бросил в Курлова «адскую машинку», но та не взорвалась. Измайлович, стрелявшая в полицмейстера Д.Д. Норова, промахнулась. Покушавшихся тут же схватили. Как стало известно впоследствии, бомба и не могла взорваться, поскольку была передана минским эсерам секретным сотрудником Департамента полиции З.Ф. Гернгросс-Жученко. Пулихов был повешен, а Александре смертную казнь заменили на 20 лет каторги.

    27 января, после неудачной попытки покушения на командующего Черноморским флотом адмирала Г.П. Чухнина, в Севастополе была расстреляна Екатерина Измайлович.

    В 1905 году от ряда эсеровских организаций откололись наиболее радикально настроенные члены, считавшие, что в дальнейшей борьбе необходимо стремиться к немедленному и полному преобразованию общества на социалистических началах. Средствами для достижения этой цели признавались как террористические действия (в особенности на подготовительной стадии), так и общее восстание. В октябре 1906 года на учредительной конференции в городе Або {ныне г. Турку в Финляндии.} М.И. Соколов, К.М. Бродская, И.А. Терентьева и др., всего более тридцати представителей максималистских групп из Москвы, Петербурга, Северо-Западного края и Урала, организовали Союз социалистов-революционеров максималистов (ССРМ). В состав Петербургской боевой организации входили «максималисты» из Петербурга, Белостока, Екатеринослава, Москвы и некоторых других городов. К июлю 1906 года в ней состояли около шестидесяти человек: М.И. Соколов, В.Д. Виноградов, М.Д. Закгейм, К.С. Мыльников и др.

    Только за период 1906–1907 гг. «максималистами» было совершено более пятидесяти терактов, направленных главным образом против представителей органов правопорядка и деятелей правых партий. В частности, они организовали взрыв дачи П.А. Столыпина на Аптекарском острове.

    «Максималисты» хотели путем тотального (но адресного) террора дезорганизовать правительственный аппарат и поднять массы на всеобщее восстание. Экспроприацию они рассматривали как форму борьбы, уничтожающую «фетиш собственности». В итоге максимализм выродился в безыдейный бандитизм и был открыто осужден практически всеми социалистическими партиями.

    В 1906–1907 годах многие участники боевых структур стали выходить из повиновения своим лидерам и проводить «эксы» в корыстных целях. Один из боевиков-эсдеков, Л.М. Прохоров, свидетельствовал: «Эсдековские боевики, не довольствуясь хождением на лекции, стремились проявить себя в террористических актах или в грабежах. Но так как этого инструктор не разрешал, то нередко дружинники тайком от партии устраивали грабежи и взятые такими путями деньги брали в личное распоряжение. Так, например, в июле 1906 года во время работ на Невском судостроительном заводе был ограблен артельщик на 15 000 рублей. <…> Вскоре после этого… происходило собрание дружинников, на котором присутствовали и участники ограбления. На собрание приехал некий Савельев (он же "Сибиряк") и сделал предложение дружинникам объединиться в автономную группу. [На] другое… такое же собрание… приехал инструктор „Лазарь“ и, узнав участников ограбления, стал требовать от них как от членов партии отдачи этих 15 000 рублей в пользу партии, но на это ему ответили, что совершившие ограбление выходят из партии и выдают ему партийное оружие, а взятые деньги… пойдут на новую беспартийную группу террористов-экспроприаторов» {Политическая полиция и политический терроризм в России (вторая половина XIX — начало XX вв.): Сборник документов. — М., 2001. — С. 295.}.

    Наиболее крупными и опасными из «новых» объединений террористов-экспроприаторов были отряды Г.И. Котовского, Н.И. Махно и А.М. Лбова. Количество небольших групп анархистов, «максималистов», «безмотивников» и т.п. доходило до трех сотен. Постепенно члены этих групп все более и более скатывались к обыкновенной уголовщине. Однако в отличие от «традиционных» уголовников политизированные криминальные группы при разбойных нападениях широко использовали взрывчатку и стрелковое оружие. К тому же они грамотно использовала полученный опыт по тактике уличных боев.

    Здесь следует отметить, что на первых порах и боевые группы революционных партий, и правительственные войска осваивали тактику уличных боев более на практике, чем в теории. Практически абсолютная уверенность верховной власти в невозможности восстаний в России до 1905 года была чрезвычайно велика.

    Когда в 1898 году русский военный агент в Италии представил военному министру обстоятельный секретный доклад о тактике уличных боев в дни Миланского восстания {В мае 1898 г. всеобщая стачка миланских рабочих переросла в баррикадные бои с войсками.}, его отстранили от должности. Увольнение мотивировалось тем, что данный офицер уделяет внимание «никому не нужной ерунде и, следовательно, не имеет правильного представления о своих действительных служебных обязанностях».

    Философия и психология чванливой административной машины, не способной вовремя реагировать на изменения, тупая самонадеянность высокопоставленных чиновников всегда играли злую шутку с теми, кто не хотел и не мог видеть дальше собственного носа. Таковы неизбежные законы исторического развития российского общества, да и цивилизации в целом.

    В 1905 году ситуация в корне изменилась: практику стали подкреплять теорией. Поскольку в отечественной литературе соответствующих руководств не было, спешно была переведена и издана глава «Уличный бой» из немецкой «Тактики» В. Балка. Офицеров стали подробно учить методам и способам уличной борьбы. Дело о Миланском восстании извлекли из архива и сделали предметом изучения. Под председательством великого князя Николая Николаевича был организован Комитет Государственной обороны, куда привлекли весь цвет военной профессуры того времени, признанных авторитетов в области теории и практики военного дела. По указаниям Комитета в полках читались лекции по тактике, аналогичные тем, что читались боевикам революционных партий. Примечательно, что основой лекций нередко были захваченные полицией в ходе обысков учебные пособия революционеров.

    Одно из первых таких пособий под названием «Приложение тактики и фортификации к народному восстанию» составил В. Северцов (Н.М. Филатов). Оно было издание в Женеве в типографии ЦК РСДРП в 1905 году. В этой работе имелись следующие разделы.
1. Вооружение.
2. Постройка баррикад и укрепление домов, стен и т.п.
3. Расположение наших сил.
4. Атака:
а) разведка;
б) атака кавалерии;
в) атака пехоты;
г) атака артиллерии.
5. Наступление восставших.
6. Общий план восстания.

    В 1906 году руководство по тактике под названием «Уличные бои. Конспект лекций, читанных начальникам дружин Боевого рабочего союза» подготовил один из руководителей Всероссийского офицерского союза и одновременно председатель Боевого рабочего союза, офицер Академии Генерального штаба С.Д. Масловский (Мстиславский)*).

*) МСТИСЛАВСКИЙ Сергей Дмитриевич (наст. фам. МАСЛОВСКИЙ. Псевдонимы: Бахарь, Белозерский, Бирюк, Северный, С. Дмитриев, С.М., С.Д., С.М-ский, Сергей...  [23.8(4.9).1876, Москва, - 22.4.1943, Иркутск] - русский писатель. Родился в дворянской семье (отец - профессор истории военного искусства). Окончил физико-математический факультет Петербургского университета (1901). Автор романов из истории революционного движения в России: «На крови» (1927) - о Революции 1905-07, «Партионцы» (1932) - о народовольцах, «Накануне. 1917 год» (1937) и др. Известность приобрёл его роман о Н.Э. Баумане «Грач, птица весенняя» (1937; под названием «Бауман», 1936). Книги «Крыша мира» (1925) и «Чёрный Магома» (1932) посвящены жизни народов Средней Азии и Кавказа.
   
    После поражения Первой русской революции руководство большевистского крыла РСДРП начало уделять серьезное внимание организации конспиративной боевой подготовки. Уже в 1906 году в работе «Русская революция и задачи пролетариата» В.И. Ленин писал, что в основе партии рабочего класса должна быть «сильная тайная организация», располагающая особым аппаратом «открытых выступлений» {См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. — Т. 12. — С. 219.}. В сентябре 1906 года в статье «Партизанская война» В.И. Ленин сделал вывод: «Партизанская борьба есть неизбежная форма борьбы и в такое время, когда массовое движение уже дошло на деле до восстания и когда наступают более или менее крупные промежутки между „большими сражениями“ в гражданской войне» {См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. — Т.  14. — С. 7.}. Главными проблемами партизанской войны он назвал неорганизованность, а также попытки навязать практикам искусственно сочиненные формы вооруженной борьбы. С учетом неудачной попытки вооруженного восстания 1905 года диверсионно-террористические действия ударных боевых групп были признаны необходимыми в борьбе за власть.

Глава 10. СЕКРЕТНЫЕ ШКОЛЫ

    Наряду со структурами, работающими внутри и против царской полиции и корпуса жандармов, получавшими информацию из недр Генерального штаба (военная контрразведка) и правительственных кулуаров, появляются и крепнут структуры, предназначенные для ведения военно-диверсионных действий, причем как внутри трещавшей по швам империи, так и за ее пределами. В 1906–1907 гг. в России и за границей была создана сеть секретных школ, в которых тщательно отобранные партийные функционеры проходили специальную военную подготовку.

    В качестве примера назовем школу боевых инструкторов в Киеве, школу бомбистов в Лемберге {ныне г. Львов (Украина).}, школу боевиков в Болонье. Всего в трехстах метрах от знаменитого императорского комплекса Шённбрюнн в Вене висит мемориальная доска с информацией, что в этом здании в 1908 году во время пребывания и изгнании в Австрийской империи И.В. Сталин написал работу «Национальный вопрос и революция». На самом деле на этом месте находилась одна из особо засекреченных резидентур РСДРП(б), боевики которой занимались подготовкой боевых кадров партии и международными «эксами». Напомним, что знаменитый Камо (С.А. Тер-Петросян) как раз и входил в ту самую группу, возглавляемую Сталиным.
Группы боевиков четко структурировались по регионам и странам. Так, будущие приверженцы Троцкого осваивали американский континент, а сторонники Ленина активно разрабатывали «Старый Свет и азиатские рынки». Впоследствии именно на основе отработанных в специальных структурах РСДРП методик будет вестись подготовка диверсантов и партизан в специальных школах Коминтерна — как в нашей стране, так и за рубежом. Именно этот бесценный опыт станет фундаментом будущих успехов Я.И. Серебрянского и его товарищей из советской разведки.

    Осенью 1907 года на конференции большевиков в Финляндии обсуждался вопрос о терроре. В отличие от эсеров, анархистов и других революционных групп руководство РСДРП(б) приняло решение о прекращении террористических актов. Большинство из 32 делегатов считали, что усилить террор необходимо. Однако В.И. Ленин и Н.А. Рожков  сделали следующее заявление: «Ввиду того что в настоящее время мы считаем метод террора недостигающим цели, так как сейчас единственным методом борьбы должны являться научная пропаганда и Государственная дума как агитационная трибуна, мы оставляем за собой право, оставаясь в партии, не гарантировать постановления о терроре и в случае, если и ЦК партии одобрит постановление конференции, — совсем уйти из партии» {Политическая полиция и политический терроризм в России. С. 270.}.

    В 1910–1911 гг. началась планомерная работа по подготовке к свержению самодержавия. На примере РСДРП попробуем рассмотреть, каким образом осуществлялась нелегальная антиправительственная деятельность политических партий.

    Прежде всего, партии внедряли своих людей во все легальные общества и учреждения, начиная с профессиональных союзов и заканчивая подзаконной печатью. В целом работа велась одновременно по нескольким направлениям, но основным считалось формирование партийного кадрового ядра: организаторов, пропагандистов, боевиков, связных, содержателей конспиративных квартир и т.д.

Глава 11. СТАВКА НА АРМИЮ

    Рекрутская повинность на иудеев была распространена с 1827 года, когда они стали поступать в батальоны кантонистов вместе со своими одногодками — детьми русских военных поселенцев, а с 1831 года — и с поляками католиками.

    Уволенные в запас иудеи (армейский ресурс) приобретали право жительства за пределами черты оседлости, и в среднем их социальный статус значительно повышался.

    В 1874 году рекрутский набор был отменен, вместо него государство ввело всеобщую воинскую обязанность. Призыву в армию подлежали все молодые мужчины, которым к 1 января исполнилось 20 лет. Призывная кампания начиналась в ноябре и проводилась ежегодно. От солдатской службы освобождались священники и медики; до 28 лет давалась отсрочка лицам, проходящим обучение в учебных заведениях. Количество подлежащих призыву в те годы намного превышало потребности армии, и те, кто не подпадал под освобождение от службы, тянули жребий. Кому выпал жребий (примерно один из пяти), шли в армию. Остальные зачислялись в ополчение и подлежали призыву в военное время или по необходимости. В ополчении состояли до сорока лет. Срок солдатской службы составлял три года.

    Вольноопределяющийся (доброволец) мог поступить на службу с семнадцати лет, после получения высшего или среднего (незаконченного среднего) образования. Желающие стать вольноопределяющимися должны были обладать крепким здоровьем и сдать специальный экзамен. Они несли военную службу на льготных основаниях: сокращенный срок службы, сокращенный срок выслуги в чинах, право жить вне казармы на собственные средства. По окончании срока службы можно было держать экзамен на звание прапорщика запаса.
   
    Поскольку РСДРП действовала в условиях подполья, основным принципом ее успешной работы было соблюдение строжайшей конспирации. Под конспирацией понималась совокупность методов, используемых нелегальной организацией для сохранения в тайне своей деятельности. Забота о безопасности партийных структур начиналась с момента отбора кандидатов в революционеры. Прежде чем пригласить кандидата на собрание или ввести в круг партийцев, за ним пристально наблюдали на работе, изучали его настроения, давали сначала небольшие, а затем и более ответственные поручения. Таким образом, параллельно происходило изучение личности кандидата и его первичное обучение навыкам подпольной работы.

    Практически с самого начала революционной деятельности РСДРП, подобно другим нелегальным организациям, стремилась минимизировать ущерб от возможных провалов. В работе «Задачи русских социал-демократов» В.И. Ленин писал: «Чем дробнее, мельче будет то дело, которое возьмет на себя отдельное лицо или отдельная группа, тем больше шансов, что ему удастся обдуманно поставить это дело и наиболее гарантировать его от краха, обсудить все конспиративные частности, применив все возможные способы обмануть бдительность жандармов и ввести их в заблуждение, тем надежнее успех дела, тем труднее для полиции и жандармов проследить революционера и связь его с организацией, тем легче будет для революционной партии заменять погибших агентов и членов другими без ущерба для всего дела» {Ленин В.И. Полн. собр. соч. — Т. 2. — С. 469.}.

    Процесс воспитания и обучения партийных активистов являлся непрерывным. После того как они приобретали первичные практические навыки и становились полноправными членами партии, им давались новые знания. Ленин считал, что, когда в партии будут отряды специально подготовленных и прошедших практическую школу рабочих-революционеров, с этими отрядами не справится никакая политическая полиция. В Италии, Франции и Швейцарии работали специальные школы по подготовке профессиональных революционеров. В программу входили политэкономия, история рабочего движения и история РСДРП, государственное право и ряд других теоретических дисциплин; одновременно проводились практические занятия.
Настоящими университетами подпольной работы были тюрьмы и ссылки. В заключении революционеры изучали различные предметы — от азбуки и арифметики до основ марксизма и приемов конспирации. Принципы конспирации изучались особенно тщательно, с учетом личного опыта, постоянно меняющихся методов работы полиции, жандармерии, отечественной и иностранной контрразведки.

    Большое внимание уделялось конспиративным квартирам, которые имели строго определенное назначение. Одни использовались для проживания нелегалов, другие — как явочные, третьи — для проведения собраний, хранения литературы или оружия, размещения типографий и т.п. Наиболее засекреченными были партийные типографии, о расположении которых знали единицы. Даже типография «Искры» в Швейцарии фактически находилась на нелегальном положении. Многие активисты знали, где находится редакция газеты, и лишь единицы — где печатают тираж.

    Прием того или иного лица на явочной квартире был возможен только при наличии особого пароля. Степень доверия к прибывшему нередко определялась содержанием пароля. Фразы «Я от Вани», «Я от дяди Вани», «Я от дяди Вани, он шлет вам поклон» многое говорили держателю конспиративной квартиры.

    Система явок, действовавшая по принципу «обезьяньего моста», нередко дублировалась. При провале вступала в работу «спящая сеть», которая в случае провала основной явки мгновенно расконсервировалась.

    Для обеспечения конспирации широко применялась шифрованная переписка. В текст письма вставляли заранее разработанные условные фразы, содержание которых могли понять только лица, имевшие соответствующую кодовую таблицу. Широко использовались симпатические (невидимые) чернила, проступавшие поверх обычного текста после специальной обработки. Текст, написанный симпатическими чернилами, мог быть еще и зашифрован. Для большей надежности в партийной переписке использовалась также система контейнеров и тайников.

    Чтобы успешно противодействовать полиции и спецслужбам Российской империи, тщательно изучались и обобщались методы их работы. Особое внимание уделялось способам выявления наружного наблюдения и приемам ухода от слежки.
Революционеры имели свои группы наружного наблюдения и контрнаблюдения, обеспечивавшие безопасность членов подпольных организаций, особенно во время собраний партийного актива. Практиковалось наблюдение за известными сотрудниками полиции и жандармерии с целью выявления конспиративных квартир и секретной агентуры. Как и в государственных структурах, у подпольщиков были специальные группы, осуществлявшие физическую охрану партийных активистов, прежде всего во время митингов, маевок и других массовых мероприятий, когда существовала реальная угроза ареста с поличным.

    Профессиональные революционеры, хорошо известные полиции, часто находились на нелегальном положении. Нелегала следовало обеспечить фальшивыми документами, которые делились на категории в зависимости от качества. Самыми надежными являлись настоящие паспорта, выданные реальным лицам и попавшие в руки подпольщиков. Использовались паспорта умерших и дубликаты настоящих паспортов, иногда выписанные без ведома владельца. Некачественными считались паспорта с вымышленными данными. Бланки паспортов покупались у чиновников, похищались в полицейских участках или изготовлялись. Наиболее опытные партийные работники имели в запасе несколько паспортов, выписанных на разные фамилии, в том числе иностранных.

    Каждый нелегал имел партийный псевдоним. Псевдонимы часто менялись. Использование разных (и особенно новых) псевдонимов позволяло на определенный срок вводить в заблуждение сотрудников полиции и специальных служб.

    После 1907 года одним из основных методов обеспечения безопасности подпольщиков стало выявление полицейской агентуры и предотвращение ее внедрения в организации. У партии социалистов-революционеров основным контрразведывательным органом было бюро В.Л. Бурцева*, с которым контактировали многие изменившие присяге обиженные представители российского политического сыска.

*) БУРЦЕВ Владимир Львович (17 [29] ноября 1862[1], Форт-Александровский, Закаспийская область, Российская империя — 21 августа 1942, Париж, Французское государство) — русский публицист и издатель, дворянин Уфимской губернии, заслуживший за свои разоблачения секретных сотрудников Департамента полиции («провокаторов царской охранки») прозвище «Шерлока Холмса русской революции».
    Родился в городе Форт-Александровский[2], где отец его был штабс-капитаном в крепостном гарнизоне. Детство провёл в семье дяди, зажиточного купца в Бирске, Уфимской губернии. Учился в уфимской и казанской гимназиях (окончил в 1882 году).
    Поступив на физико-математический факультет в Петербургский университет, в 1882 году был исключён за участие в студенческих беспорядках. Принятый снова в Казанский университет, Бурцев был в 1885 году арестован по народовольческим делам и после года заключения в Петропавловской крепости в 1886 году сослан в Восточную Сибирь, в село Малышевское, Иркутской губернии, откуда вскоре бежал в Швейцарию.
    За рубежом Бурцев принимал участие в выпуске газеты «Самоуправление», выпустил свою книгу «Белый террор при Александре III», издал книгу «Сибирь и ссылка» американского публициста и путешественника Джорджа Кеннана.
    В 1889 году вместе с М.П. Драгомановым, В.К. Дебогорием-Мокриевичем и другими предпринял издание журнала «Свободная Россия», но после третьего номера выпуск журнала прекратился.
    В 1890 году Бурцев привлекался в Париже по делу о бомбах, организованному провокатором Гекельманом-Ландезеном (впоследствии известным как «действительный статский советник А.М. Гартинг»).
    В 1897 году за издание в Лондоне журнала «Народоволец» Бурцев был приговорён к 18 месяцам каторжной тюрьмы. По отбытии наказания Бурцев выпустил в Женеве ещё один, 4-й номер «Народовольца», за что был выслан навсегда из Швейцарии.
    Начав заниматься ещё на университетской скамье историей русского революционного движения, Бурцев продолжал эти занятия и за границей. В 1897 году им был издан в Лондоне ценный по обилию данных сборник относящихся к революционному движению в России исторических материалов «За сто лет». Они печатались при финансовой поддержке партии эсеров.
    В 1900 году Бурцев начал издавать исторический журнал «Былое» — всего выпустил 6 номеров.
    В письме к С.Ю. Витте выразил готовность выступить против революционного террора, если правительство также откажется от террора и, будет проводить последовательную политику реформ.
    Осенью 1905 года нелегально вернулся в Россию и в январе 1906 года (вскоре после амнистии) вместе с В.Я. Богучарским и П.Е. Щёголевым основал посвящённый истории русского освободительного движения журнал «Былое», уже в Петербурге.
    В 1907 году опять выехал за границу, где предпринял издание журнала «Общее дело» и возобновил своё прежнее издание «Былое» (с № 7), всего издал восемь новых сборников. Издательство «Шиповник» выпустило составленный Бурцевым «Историко-революционный альманах» — календарь памятных дат истории революционного движения в России (был уничтожен цензурой, переиздан же в 1917 году под названием «Календарь русской революции»).
    Впрочем, к историческим поискам Бурцев охладел и в 1908—1909 годах приобрёл огромную известность проведённым с чрезвычайною энергией разоблачением агентов Департамента полиции Российской империи, действовавших в России и за границей, в частности, руководителя боевой организации эсеров Е.Ф. Азефа, Р.В. Малиновского, З.Ф. Гернгросс-Жученко, А.М. Гартинга, А.Е. Серебряковой и других. Информацию о секретных сотрудниках Департамента полиции(так называемых «провокаторах») получал от бывших весьма осведомлённых сотрудников царского сыска Л.П. Меньщикова, М.Е. Бакая и некоторых других. Известно также[3], что непосредственно перед своим самоубийством сенатор и бывший директор Департамента полиции С.Г. Коваленский отправил В.Л. Бурцеву целый список различных революционеров, приходивших в соприкосновение с департаментом полиции. В частности разоблачение Бурцевым члена центрального комитета «Бунда» было сделано благодаря документам, полученным от сенатора Коваленского.
    В 1911—1914 годах издавал в Париже газету «Будущее», однако без особого успеха.

Арест и амнистия Бурцева
    С началом Первой мировой войны стал «оборонцем» (в отличие от «пораженцев» большевиков), то есть поддержал русское правительство в войне с Германией, и в августе 1914 вернулся в Россию, широко объявив об этом в печати. Был арестован на границе; по другим данным, 15 сентября 1915 года при попытке перейти границу был задержан на станции Раумо. В январе 1915 Петроградской судебной палатой за ряд довоенных публикаций в газете «Будущее» приговорён к ссылке, которую отбывал в с. Монастырское, Туруханского края, затем в с. Богучанское (Богучаны).
         
    15-го сентября на станции Раумо был арестован возвращавшийся из Парижа известный эмигрант Бурцев В.Л. Всенародный подъём в России, о котором Бурцев читал во Французских газетах, и сообщения о полном единении всех русских общественных и политических групп, независимо от их партийного и национального оттенков, убедили его, что в настоящее время в России нет партий, нет национальностей, есть один великий мощный русский народ.
    — Я, — говорил г. Бурцев своим спутникам, — в эту великую годину не могу оставаться даже в дружественной нам стране. Мне хочется поскорее быть именно в России, в моём отечестве, которое я беззаветно горячо люблю. Теперь, когда Россия стала лицом к лицу с могущественным врагом, когда все народы, её населяющие, как один человек, откликнувшись на призыв борьбы с Германией, не может быть и речи о какой бы то ни было национальной, политической или общественной розни. Я еду в Россию, спокойный за свою судьбу. Распоряжение об аресте г. Бурцева было сделано давно, одновременно с возбуждением против него ряда судебных дел. Это сохранившее свою силу распоряжение о разыскании и приводе в суд г. Бурцева исходило в своё время от чинов судебного ведомства. Бурцев в начале текущего года был отправлен в ссылку в Туруханский край, а к открытию Государственной Думы, в июле амнистирован[4], по ходатайству французского правительства. Сначала Бурцев жил в Твери, а потом, вследствие поданного им прошения о необходимости пользоваться для своих литературных работ публичной библиотекой, ему было разрешено жить в Петрограде, куда он переехал и поселился в Балабинской гостинице на Знаменской площади.
    В 1916 году Бурцев издал брошюру «О войне» (с приложением писем П. А. Кропоткина).

Февральская революция
    После Февральской революции Бурцев участвовал в разборке уцелевших материалов Охранного отделения и, кроме того, стал издавать журнал «Былое», субсидируемый Временным правительством.
    После июльских событий Бурцев выступил с резкой критикой большевиков. В статье «Или мы, или немцы и те, кто с ними» («Рус. Воля», 1917, 7 июля) Бурцев привёл список 12 наиболее вредных, с его точки зрения, лиц (В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий, Л.Б. Каменев, Г.Е. Зиновьев, А.М. Коллонтай, Ю.М. Стеклов, Д.Б. Рязанов, М.Ю. Козловский, А.В. Луначарский, С.Г. Рошаль, Х.Г. Раковский, М. Горький), что вызвало резко отрицательный ответ писателя в газете «Новая Жизнь». Бурцев ответил статьёй «Не защищайте М. Горького!», в которой вновь обвинил писателя в покровительстве большевикам.
    Бурцев также связывал большевиков с немецкой агентурой, впервые опубликовав в печати (в газете «Общее дело») список 195 эмигрантов, вернувшихся в Россию через Германию.
    За публикацию секретных материалов о деле генерала Л.Г. Корнилова (так называемом «Корниловском мятеже») и недостоверной информации о намерении Керенского заключить сепаратный мир с Германией газета «Общее Дело» была запрещена Временным правительством.
    1917 — напечатанный 25 октября за № 1 выпуск газеты «Наше общее дело» Бурцева оказался единственным антибольшевистским выступлением в печати, критиковавшим большевиков (был опубликован призыв: «Граждане! Спасайте Россию!»). В ночь на 26-е Бурцев был арестован по приказу Л.Д. Троцкого. Сидел в Крестах и Трубецком бастионе Петропавловской крепости. В тюрьме Бурцев попросил поместить его в камеру рядом с камерой С.П. Белецкого и перестукивался с ним, дабы выведать хоть что-нибудь.[5]

В эмиграции
    18 февраля 1918 года был освобождён по распоряжению наркома юстиции левого эсера И.З. Штейнберга. Эмигрировал сначала в Финляндию, затем во Францию, где возобновил в Париже издание газеты «Общее дело» (1918—1922, 1928—1931, 1933—1934), в числе авторов — Л.Н. Андреев, И.А. Бунин, А.Н. Толстой.
    1919—1920 — встречался в Крыму и на Северном Кавказе с А.И. Деникиным и П.Н. Врангелем, позднее состоял с ними в переписке.
    1920 — дал показания следователю Н.А. Соколову по делу об убийстве царя и его семьи. Он в частности показал: «Совершенно определённо заявляю Вам, что самый переворот 25 октября 1917 года, свергнувший власть Временного правительства и установивший власть Советов, был совершен немцами через их агентов, на их деньги и по их указаниям. Собственная позиция немцев в этом вопросе совершенно ясна. Не боясь, сами развития у себя „русского большевизма“ благодаря их высокому общему культурному уровню, немцы прибегли в 1917 году к этому средству, как к способу развала России, выводя её из рядов борющихся с ними врагов. Такова была в тот момент их ближайшая задача. Существовали, конечно, у них при этом и другие цели, но уже более отдаленные: прежде всего, захват территории России, богатой материальными и природными ресурсами, для возможности продолжения борьбы с Западом»[6].
    1921 — один из организаторов и член президиума Русского национального комитета (антисоветской направленности), соредактор журнала «Борьба за Россию» (1926—1931).
    В 1921 рекомендательные письма от издателя А.М. Уманского к Бурцеву помогли чекисту Н.Н. Алексееву, отправленному в Европу ИНО ГПУ, легализоваться в Париже.[7]
    1933 — попытался возобновить выпуск журнала «Былое», но из-за недостатка средств не смог этого сделать.
    В 30-е гг. Бурцев печатал антифашистские статьи и боролся с антисемитизмом. В частности, выступил на Бернском процессе (англ.) русск. в 1934—1935 о подложности «Протоколов сионских мудрецов». Свою книгу о «Протоколах» Бурцев выпустил в 1938 году. В 1939 году опубликовал книгу «Большевицкие гангстеры в Париже: похищение генерала Миллера и генерала Кутепова».
    Бурцевские исследования творчества А.С. Пушкина носят любительский характер.
    В последние годы жизни сильно нуждался и умер в больнице от заражения крови. После оккупации гитлеровцами Парижа Бурцева вызывали в гестапо. Из воспоминаний дочери А.И. Куприна периода германской оккупации Парижа: «… Бурцев … продолжал неутомимо ходить по опустевшему, запуганному городу, волновался, спорил и доказывал, что Россия победит…».
    Похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Сочинения:
Проклятие вам, большевики! Открытое письмо большевикам. — Стокгольм, 1918. — 12 с.
В борьбе с большевиками и немцами. — Париж, 1919: Вып. 1. Статьи из газеты «Общее дело» (1917). 80 с; Вып. 2. Статьи из газет «Будущее» и «Общее дело» (1917). — 30 с.
Борьба за свободную Россию: Из воспоминаний (1882—1924). Т. I. — Берлин: Гамаюн, 1924. — 381 с.
Юбилей предателей и убийц (1917—1927). — Париж, 1927. — 39 с.
В защиту правды. Перестанут ли клеветать? Дело генерала П.П. Дьяконова. Дело полковника А.Н. Попова и полковника И.А. де Роберти. Заговор молчания. — Париж: Общее дело, 1931. — 32 с.
Боритесь с ГПУ! — Париж: Общее дело, 1932. — 47 с.
Браудо, Александр Исаевич (1846—1924): Очерки и воспоминания. — Париж: Кружок русско-еврейской интеллигенции в Париже, 1937. — 151 с. — (один из авторов).
«Протоколы Сионских мудрецов» — доказанный подлог. — Париж, 1938 (Переиздано в сборнике — М.: Слово, 1991).
Преступления и наказания большевиков. По поводу 20-летнего юбилея предателей и убийц. — Париж: Дом книги, 1938. — 80 с.
Как Пушкин хотел издать «Евгения Онегина» и как издал. — Париж, 1934.
Восьмая, девятая и десятая главы романа «Евгений Онегин». — Париж, 1937.
Бурцев В.Л. В погоне за провокаторами. — М.: Современник, 1990. — 271 с. — ISBN 5-88550-036-3.
Историко-революционный альманах издательства «Шиповник»
Долой царя Лондон [1901] .- 56, 56 с
Правда ли, что террор делают, но о терроре не говорят? : (Из 2 № «Народовольца», [1897])
К вопросу — что делать? : (Из 1 № «Народовольца»)
Процесс 16 террористов (1880 г.)
Бурцев за сто лет
Последние дни Крыма. Впечатления, факты и документы
Царь и внешняя политика: виновники русско-японской войны
B помощь изучающим курс «История культуры Башкортостана»
Изучайте Пушкина
Большевицкие гангстеры в Париже: похищение генерала Миллера и генерала Кутепова
О войне
Убийство политических ссыльных в Якутске 22 марта
Александр Дмитріевич Михайлов
Календарь русской революции

Примечания
1. Пенская Е.Н. Русские писатели 1800—1917. Биографический словарь / П.А. Николаев (гл. ред.). — М.: Сов. энциклопедия, 1989.
2. Ошибка в указании места рождения возникла по вине самого В.Л. Бурцева, который указал в своих воспоминаниях «Форт Перовский». Но крепость на Каспийском море, в которой служил отец Бурцева, называлась в 1846—1857 годах Новопетровское укрепление, а с 1857 года — Форт-Александровский. Так указано в копии из метрической книги, представленной В.Л. Бурцевым в Петербургский университет (Санкт-Петербургский университет за 1883/84 гг. — Б. г.).
Форт-Александровский упоминается также в письме матери В. Л. Бурцева (РГАСПИ, ф. 328).
3. Бурцев и Коваленский. // «Голос Москвы», 14 (01) октября 1909 года.
4. Иллюстрированный художественно-литературный журнал «Искры». Воскресенье, 2 августа 1915 года, № 30
5. Воспоминания И.И. Манухина
6. Протокол допроса В.Л. Бурцева 11 августа 1920 года в Париже в качестве свидетеля.
7. Опричники Сталина

Литература
Архивы: ГАРФ, ф. 5802. РГАСПИ, ф. 328. РГАЛИ, ф. 75.
Альбус Н., Мельгунов С. Последний из Дон-Кихотов (К 10-летию кончины В.Л. Бурцева). // «Возрождение». 1952, № 24.
Будницкий О.В. (составитель) Владимир Бурцев и его корреспонденты (рус.) // Отечественная история / РАН. Ин-т рос. истории. — М.: Наука. — 1992. — № 6. — С. 110—122.
Будницкий О.В. // Политические деятели России 1917. Биографический словарь. — М., 1993.
Давыдов Ю.В. Бестселлер: Роман. — М.: Вагриус, 2001.
Давыдов Ю.В. Бурный Бурцев. // «Огонёк», 1990, № 47, 48, 50.
Давыдов Ю.В. Г. Лопатин, его друзья и враги. — М., 1984.
Евграфов Г. Охотник за провокаторами (попытка реконструкции).
Зензинов В.М. В.Л. Бурцев. // «Новый журнал», 1943, № 4.
Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы, Политический сыск в России. 1649—1917. — СПб., 1992.
Лурье Ф.М. Хранители прошлого. Журнал «Былое»: история, редакторы, издатели. — Л., 1990.
Мельгунов С.Л. В.Л. Бурцев // Воспоминания и дневники. — В. 1. — Париж, 1964.
Николаевский Б.И. История одного предателя: Террористы и политическая полиция. — М., 1991. — ISBN 5-250-01433-X
Носик Б.М. На погосте XX века. — СПб.: Золотой век; Диамант, 2001. — С. 82-83.
Сидоров Н.А., Тютюнник Л.И. В.Л. Бурцев и российское освободительное движение // Советские архивы. — 1989, № 2.
Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. — М., 1997.

Глава 12. БОРЬБА С ПРОВОКАТОРАМИ

     В РСДРП также создавались специальные органы по борьбе с провокаторами. В 1910 году Ф.Э. Дзержинский писал, что необходимо обязательно организовать следственный отдел по разоблачению провокаторов. На практике борьба с секретной агентурой включала в себя выявление сексотов, проведение расследований для установления фактов предательства, выработку мер предупреждения от внедрения агентов и мер пресечения по отношению к установленным «революционерам-отступникам».

    Для выявления секретных агентов партийцы анализировали попадающую к ним в руки полицейскую информацию. Среди членов подпольных кружков проводились опросы по поводу лиц, вызывающих подозрение в сотрудничестве с полицией и жандармерией. Все сведения о провокаторах незамедлительно поступали в центральные органы партии. Голословные обвинения в провокационной деятельности не приветствовались. За подозреваемым могли установить наружное наблюдение с целью выявления контактов. Заподозренный член партии, как правило, переводился в «карантин», то есть отстранялся от активной партийной работы. Поскольку расследование всегда проводилось конспиративно, оно занимало значительное время: иногда на это уходило много месяцев, порой — несколько лет. Для получения более подробных сведений о проверяемом лице партийцы вступали в контакт с государственными чиновниками, представителями полиции и специальных служб. Кроме того, между революционными партиями часто осуществлялся обмен информацией.

    Для предотвращения проникновения секретных агентов в ряды РСДРП все провалы тщательно анализировались, новые кадры подбирались в высшей степени осторожно. С этой же целью в газете «Искра», в разделе «Из деятельности Охранного отделения», раскрывались методы по выслеживанию революционеров и давались рекомендации по совершенствованию приемов конспирации. Также в «Искре» публиковались добытые секретные документы Департамента полиции и фамилии секретных агентов.
Наиболее эффективным (и наиболее опасным) способом являлось внедрение революционеров в число секретных сотрудников, однако в большинстве случаев ЦК РСДРП относился к подобной практике отрицательно.

    Имела место и ликвидация секретных сотрудников, особенно в 1905–1907 гг. Но к этому прибегали лишь в крайних случаях. Во-первых, при недостаточности доказательств «устранить» могли невиновного члена партии. (Здесь следует отметить, что Департамент полиции иногда специально распространял лжеинформацию, дискредитировавшую партийных активистов.) Во-вторых, убийство секретного сотрудника органы политического сыска империи никогда не оставляли без ответных жестких мер. Розыск исполнителей приговора велся не только в России, но и за рубежом, силами заграничной агентуры, полиции и специальных служб иностранных государств. Попавшихся сначала компрометировали в глазах товарищей, а затем устраняли без суда и следствия.

    Здесь следует отметить, что стратегическая дальновидность В.И. Ульянова-Ленина проявилась в нежелании превращать особенно рискованные акции по ликвидации внедрившихся в партию «чужеродных элементов» в неконтролируемую систему. Это неминуемо столкнуло бы РСДРП(б) в пропасть тотального террора со всеми вытекающими из этого последствиями.

    К большевикам было бы привлечено совершенно иное внимание со стороны карательных органов. Сменило бы вектор оценки и мнение прогрессивной общественности — в случае неконтролируемого террора от РСДРП(б) отдалились бы многие социальные группы.

    В 1920–1950 гг. подобная линия в целом выдерживалась и по отношению к политическим противникам Советской России за рубежом. Решения о ликвидации наиболее злостных противников режима принимались на самом верху, и количество таких акций было не столь велико, как это иногда преподносится. (Наш герой впоследствии имел прямое отношение к некоторым из них.)

Глава 13. РОТШИЛЬДЫ И ПЕРЕСЕЛЕНИЕ ЕВРЕЕВ В ПАЛЕСТИНУ

    С 1904 (после Кишиневского погрома) по 1914 год в Палестину из Российской империи переселилось около сорока тысяч евреев. Большинство иммигрантов Второй алии были ортодоксальными иудеями, но среди переселенцев были и социалисты, основавшие кибуцное движение. Молодежь, прибывшая в Эрец-Исраэль, была воодушевлена идеями национального возрождения еврейского народа на исторической родине и тяготела к построению общества на социалистических началах.

    Осуществление этих идей казалось довольно простым, поскольку в Палестине еще не сложилось общества, которое следовало бы перестраивать, — его еще только предстояло построить на основе идеологии репатриантов. Эта идеология испытала сильное влияние взглядов А. Гордона, видевшего в продуктивном, в первую очередь сельскохозяйственном, труде залог возрождения еврейского народа.
Однако реализация благих устремлений натолкнулась на отсутствие земельных участков, пригодных для сельскохозяйственного использования, климатические и природные трудности, скудость средств, недоброжелательное отношение к новому делу чиновников барона Э. Дж. Ротшильда*, организатора и покровителя еврейского поселенческого движения в Эрец-Израэль, враждебность турецкой администрации и соседей-арабов.

*) РОТШИЛЬД барон Эдмон Джеймс де (Аврахам Биньямин; Rothschild, Edmond Benjamin James de; 1845, Париж, – 1934, там же) - организатор и покровитель еврейского поселенческого движения в Эрец-Исраэль в новое время, младший сын Джеймса Якоба Майера Ротшильда, основателя французской ветви Ротшильдов. Воспитывался в роскоши, получил прекрасное, в основном домашнее, образование, с детства увлекся искусством, археологией и ботаникой. В юности много путешествовал, был альпинистом, яхтсменом. В 23 года унаследовал часть огромного состояния отца. Не имея склонности к финансовым и коммерческим операциям, вскоре фактически устранился от активного участия в делах фамильного банка, где наиболее важные решения принимались двумя старшими братьями — Альфонсом и Густавом. Живой интерес к истории еврейского народа, его исторической родине, а также горячее сочувствие к страданиям современного еврейства возникли у Ротшильда еще в молодости под влиянием встреч и бесед с главным раввином Парижа (позже — Франции) Ц. Каном и одним из основателей Альянса И. (Ш.) Неттером. Ротшильд переписывался с французским писателем Александром Дюма (сыном) в тот период, когда его пьеса «Жена Клода» (1873) вызвала шумный протест со стороны ассимилированных кругов французского еврейства (из-за страстного призыва одного из ее героев, Даниэля, к евреям вернуться на историческую родину и возродить там свой язык, культуру и государство).

    В период еврейских погромов 1880-х гг. в России Ротшильд вошел в Комитет помощи их жертвам, а осенью 1882 г. по ходатайству Ц. Кана состоялись его встречи с посланцем из Эрец-Исраэль И. Файнбергом и раввином из России Ш. Могилевером, в результате которых он затем более 50 лет посвятил делу создания еврейских поселений в стране Израиля. Итогом встреч с И. Файнбергом было согласие Ротшильда взять под свое финансовое и административное покровительство еврейское поселение Ришон-ле-Цион, незадолго перед тем основанное и находившееся на краю полного банкротства. Намного более важные последствия имела беседа с Ш. Могилевером. Выслушав подробный рассказ очевидца (Ц. Кан переводил с идиш на французский язык) о страданиях бесправных и преследуемых царским режимом евреев России и о сотнях тысяч бедствующих еврейских беженцев из этой и других стран Восточной Европы, Ротшильд не согласился с мнением собеседника, что реальным выходом из положения является массовая эмиграция евреев на их историческую родину, но принял саму идею создания еврейских поселений в Эрец-Исраэль и выразил готовность вложить средства в ее осуществление. Предоставление средств Ротшильд обусловил требованием трезвой и непредвзятой оценки крайне неблагоприятных обстоятельств, в которых предстояло действовать: отрицательного отношения турецких властей в Эрец-Исраэль к притоку евреев в страну и существующего там законодательного запрета на приобретение земли иностранными подданными; экономической отсталости и полной запущенности страны под турецким управлением и незначительности ее хозяйственных ресурсов; отсутствия опыта и традиций производительного и, тем более, сельскохозяйственного труда у потенциальных переселенцев. Поэтому Ротшильд считал, что массовая и шумно рекламируемая иммиграция в Эрец-Исраэль может лишь спровоцировать турецкие власти на полное ее пресечение и к тому же обречь массы переселенцев на голодную смерть, от которой их не спасет никакая филантропия. Требуя ввиду этого проводить переселенческую деятельность методом тихой и постепенной еврейской инфильтрации в страну, поначалу лишь небольшими группами, при строжайшем отборе кандидатов и подготовке хотя бы минимальных условий для новоприбывающих, он затем в течение почти двадцатилетия жестко придерживался этого принципа (это вам ничего не напоминает - Л.С.).

    Деятельность Ротшильда в Эрец-Исраэль принесла важные результаты — если в начале 1880-х гг. там существовали, причем в самом плачевном состоянии, всего четыре крохотных еврейских поселения (Ришон-ле-Цион, Рош-Пинна, Петах-Тиква и Заммарин, ныне Зихрон-Я‘аков), то к концу 19 в. администрация барона, вложившего в это предприятие, по некоторым оценкам, примерно 40 млн. франков (огромную по тем временам сумму), управляла 19 новыми поселениями (среди них названные в память его матери Мазкерет-Батья и отца — Джеймса Я‘акова Ротшильда — Зихрон-Я‘аков) с 27,5 тыс. га приобретенной для них земли и относительно устойчивым экономическим положением. Из-за непреклонности, с которой Ротшильд стремился достичь поставленной цели — доказать всему миру, в том числе антисемитам, что евреи могут не хуже других существовать собственным производительным трудом, а не только заниматься паразитическим посредничеством, в чем их постоянно обвиняли, он оказался в конфликте едва ли не со всеми, кто прямо или косвенно был причастен к созданию поселений: самими поселенцами, сионистским движением, возникшим к концу этого периода, и большинством остальных членов семьи Ротшильд.

    Конфликт с поселенцами был во многом обусловлен разделяемым Ротшильдом со многими западноевропейскими евреями весьма невысоким мнением о своих восточноевропейских соплеменниках, которые составляли основной контингент поселенцев, и изначальной твердой установкой не позволить, по его словам, лентяям, бездельникам и крикунам погубить начатое им в Эрец-Исраэль дело. Когда Ротшильд с самого начала согласился взять поселенцев под свое покровительство лишь при условии строгой дисциплины и беспрекословного послушания поступающим от него и его представителей распоряжениям, он исходил также из отсутствия у поселенцев всяких навыков самостоятельного ведения хозяйства. Из этой установки вырос и почти 20 лет сохранялся, со всеми его преимуществами и пороками, почти авторитарный «режим чиновников», который осуществляли направляемые Ротшильдом в Эрец-Исраэль администраторы, эксперты, специалисты-инструкторы, а также учителя, врачи, аптекари и т.д. Отбираемые чаще всего им самим (одним из критериев было свободное владение французским языком), эти люди со знанием дела эффективно выполняли возлагаемые на них функции: добивались разными путями разрешений на приобретение земли; выбирали удобные места для новых поселений и руководили их строительством; проводили экспертизу и давали оценку предпочтительных для выращивания сельскохозяйственных культур; обучали поселенцев новым для них видам труда; обеспечивали их сельскохозяйственным инвентарем и посевным материалом; занимались прокладкой дорог и осушением болот; заботились о том, чтобы при любых обстоятельствах удовлетворялись основные потребности поселенцев, и решали многие другие задачи. Но такое попечение имело и оборотную сторону — оно лишало поселенцев всякой самостоятельности и инициативы и ставило их в полную зависимость от воли и указаний чиновников. Возникшее на этой почве у части поселенцев острое недовольство не всегда справедливыми действиями чиновников, а порой и откровенным самодурством, протекционизмом и коррупцией усугублялось тем, что жесткому регламентированию подвергались не только их работа, но и быт, и частная жизнь: от них требовалось заниматься исключительно сельскохозяйственным физическим трудом (под запретом было использование наемных рабочих, занятие торговлей и даже ремеслом); им также предписывался скромный, без каких-либо излишеств, образ жизни, обязательное соблюдение религиозных традиций, общение только на языке иврит и т.д. Протест против произвола некоторых представителей администрации вылился в конфликт с самим Ротшильдом, когда он в ответ на все возрастающее число жалоб, посылаемых в Париж, решительно принял сторону чиновников. Демонстративно выражая полное доверие к чиновникам и безусловно отрицательное отношение к жалобщикам, которых он считал тунеядцами или людьми, которых сломили трудности жизни первопроходцев, Ротшильд довел поселенцев до прямых актов коллективного неповиновения администрации. Самые значительные «бунты» произошли в 1886 г. в Ришон-ле-Ционе, в 1888 г. — в Зихрон-Я‘акове, в 1888–92 гг. — в Мазкерет-Батье; по распоряжению из Парижа их зачинщиков и активных участников вместе с семьями безжалостно изгоняли из поселений и лишали всяких средств существования. Даже во время своего третьего визита в Эрец-Исраэль в 1899 г. (первые — в 1887 г. и 1893 г.) Ротшильд отвергал всякую критику в адрес «режима чиновников» и утверждал, что у него нет намерений отказаться от него.

    Конфликт с сионистским движением, возникший еще до 1-го Сионистского конгресса, был также обусловлен тем, что Ротшильд увидел в нем угрозу для своей миссии в Эрец-Исраэль. Немалую роль сыграла здесь и единодушная позиция семьи Ротшильд, которая с самого начала выступила против сионизма как безответственной авантюры. Единственная встреча с Т. Герцлем (18 июля 1896 г.), на которую Ротшильд согласился крайне неохотно и вопреки сопротивлению остальных членов семьи, не привела к взаимопониманию. Не оправдались надежды Т. Герцля привлечь на сторону сионизма семью Ротшильд, что должно было, благодаря ее богатству и политическому влиянию, обеспечить половину успеха всего его дела. Когда Т. Герцль решительно потребовал от барона как еврея и еврейского патриота употребить все свое состояние на финансирование массовой еврейской эмиграции в Эрец-Исраэль и на получение у турецкого султана чартера (разрешения) на еврейское заселение страны Израиля, Ротшильд не счел нужным скрыть, что расценивает пламенные призывы Герцля как пустую риторику, которая, не считаясь с реальностью, вообще прекратит доступ евреев на их историческую родину. Несмотря на то, что Ротшильд не выполнил требования других членов семьи публично осудить сионизм, Т. Герцль до самой смерти в 1904 г. проводил в сионистском движении линию противостояния Ротшильду, утверждая, что его поселенческая деятельность бесполезна и даже вредна; а Ротшильд еще долго после смерти Т. Герцля отказывался от всякого сотрудничества с сионистами.

    Не менее острым было недовольство семьи Ротшильд, хотя оно обуславливалось противоположными мотивами — возобладавшими в ней в то время ассимиляторскими установками и опасениями, что чрезмерная приверженность одного из них еврейским интересам поколеблет их статус среди европейской аристократии, а также беспокойством за деловой престиж имени Ротшильда вследствие столь сильной вовлеченности барона в предприятие, которое и с практической точки зрения рассматривалось ими как заведомо безнадежное. Ротшильд не уступил давлению и с этой стороны, хотя избегал рекламы своей роли в поселенческой деятельности в Эрец-Исраэль, предпочитая фигурировать в ишуве под анонимным прозвищем «известный покровитель» (ха-надив ха-ядуа), а не под собственным именем.

    Конфликт с поселенцами нашел разрешение в конце 19 в. – начале 20 в., когда все управленческие функции, связанные с развитием старых и созданием новых поселений, были переданы Еврейскому колонизационному обществу. Средства Ротшильда до конца его жизни оставались основным источником финансирования поселенческой деятельности (только единовременно Ротшильд вручил Еврейскому колонизационному обществу чек на 15 млн. франков золотом). Ротшильд осуществлял прямое руководство этой деятельностью в качестве президента специально созданного при Еврейском колонизационном обществе Палестинского совета. На смену «режиму чиновников» и административному регулированию жизни и развития поселений пришел экономический контроль эффективности поселенческих хозяйств и, как следствие, организация жизни поселенцев на началах самоуправления. Эта мера, на которую Ротшильд пошел главным образом потому, что сам счел ее назревшей на достигнутом к началу 20 в. этапе поселенческого движения, и которая в целом привела к оздоровлению всей ситуации в ишуве, также далеко не сразу была всеми одобрена. Недовольство выражали даже многие из самих поселенцев, привыкшие во всем, даже в мелочах, полагаться на заботу «известного покровителя» и поначалу испугавшиеся внезапно возложенной на них самих ответственности за свою судьбу. Решение Ротшильда, но уже как половинчатое, подверг резкой критике Ахад-ха-‘Ам, который еще в начале 1890-х гг., после посещения Эрец-Исраэль решительно осудил в серии статей сам принцип опеки над еврейскими поселениями. На состоявшейся в мае 1901 г. встрече делегации Ховевей Цион с Ротшильдом Ахад-ха-‘Ам потребовал от Ротшильда ограничиться впредь финансовой поддержкой поселенцев и отказаться от всякого контроля за их жизнью и работой. Не поддавшись и на сей раз давлению (делегации Ховевей Цион, в частности, было твердо сказано, чтобы движение не вмешивалось в дела еврейских поселений, которые были его личным детищем), Ротшильд до конца жизни остался верным избранной им линии.

    Лишь незадолго до начала Первой мировой войны, когда сионисты непосредственно познакомились с деятельностью Ротшильда в Эрец-Исраэль, а Ротшильд — с деятельностью сионистов, обе стороны убедились, что они, в сущности, движутся в одном направлении и решают одни и те же проблемы. К 1913 г. относятся первые случаи сотрудничества Еврейского колонизационного общества с сионистскими организациями (по вопросам приобретения земли, ссуд и т.д.). Тогда же Ротшильд впервые вошел в непосредственный контакт с сионистским движением, встретившись с его лидером Х. Вейцманом и поддержав его план основания в Иерусалиме Еврейского университета. Сближение Ротшильда с сионизмом происходило затем так стремительно (хотя и не совсем гладко), что свой четвертый визит в Эрец-Исраэль осенью 1914 г. он нанес не столько в качестве «известного покровителя», сколько как «известный любитель Сиона» (ховев Цион), а на состоявшейся в декабре того же года встрече с Х. Вейцманом выразил решительную поддержку идее создания в стране Израиля еврейского государства. Уже в 1916 г. Ротшильд открыто признал правоту Т. Герцля в их конфликте и отметил исключительное значение идеалов и практической работы сионистов в Эрец-Исраэль. Солидарность Ротшильда с сионистским движением особенно упрочилась к концу 1917 г., когда стала очевидной неотвратимость крушения Османской империи, владычество которой над Эрец-Исраэль он еще со времени встречи с Т. Герцлем считал непреодолимым препятствием на пути к возрождению там еврейского государства. Ротшильд горячо поддержал возглавляемую Х. Вейцманом и Н. Соколовым борьбу сионистов за признание великими державами — победительницами в войне — права еврейского народа на свой национальный очаг в Эрец-Исраэль и направил старшего сына, барона Джеймса де Ротшильда (1878–1957), представлять его позицию во всех контактах, связанных с готовившейся тогда Бальфура Декларацией. Ввиду того, что в это время ему удалось склонить и нескольких лондонских Ротшильдов поддержать политические цели сионизма, утратил остроту и актуальность конфликт Ротшильда с семьей.

    Несмотря на преклонный возраст и пошатнувшееся здоровье, Ротшильд и в 1920-х гг. активно интересовался проблемами еврейского заселения Эрец-Исраэль и особенно большое внимание обращал на необходимость промышленного развития страны (в отличие от прошлых лет, когда он считал необходимым лишь развитие сельского хозяйства и предприятий по переработке сельскохозяйственной продукции). В 1923–24 гг. он вновь реорганизовал деятельность контролируемых им учреждений в Эрец-Исраэль — вывел их из подчинения Еврейского колонизационного общества, продолжавшего направлять основные усилия на создание еврейских поселений в других частях света, и создал Палестинское колонизационное общество, главой которого поставил своего сына Джеймса. Помимо строительства новых поселений (в частности, в последующие годы обществом были основаны Биньямина, названная по еврейскому имени барона, Пардес-Ханна и другие), важной целью новой организации должно было стать привлечение других богатых евреев и их капиталов к национальному делу возрождения страны Израиля. В 1925 г., во время последнего визита Ротшильда в Эрец-Исраэль, население встречало его как «отца ишува», Х. Вейцман назвал его «самым великим сионистским лидером современности», а Д. Бен-Гурион признал, что «не было другого человека, чей вклад в развитие поселенчества и его расширения мог бы сравниться с вкладом барона Эдмона де Ротшильда». В речи, произнесенной в центральной синагоге Тель-Авива (где до сих пор хранится ее текст), Ротшильд подвел итоги своей более чем 40-летней деятельности в Эрец-Исраэль и особенно подчеркнул, что еврейский дух, Тора и культура являются столь же важными факторами процветания страны, как и ее экономическое развитие. Не будучи сам религиозным в строгом смысле слова, он не призывал молодых людей точно следовать обычаям (как говорил сам Ротшильд, «носить бороду и пейсы»), но утверждал, что без сохранения еврейского религиозного чувства невозможно добиться единства еврейского народа. Знаком признания огромных заслуг Ротшильда перед еврейским народом стало избрание его в 1929 г. почетным президентом расширенного Еврейского агентства.

    Барон Эдмон де Ротшильд прославился также как коллекционер и тонкий знаток искусства, был избран членом французской Академии искусств. Собранная им уникальная коллекция гравюр была после его смерти передана на хранение в музей Лувр.

    Согласно завещанию Ротшильда, останки его и его жены Аделаиды были в 1954 г. перевезены в Израиль и погребены в усыпальнице в парке Рамат-ха-Надив в Зихрон-Я‘акове.

    О вкладе барона Ротшильда в развитие Израиля лучше всего сказал он сам: «Без меня сионисты мало чего достигли бы, но без сионистов мое собственное дело погибло бы».

Источник: ЗЕМЛЯ ИЗРАИЛЯ > История (до 1948)

    Чтобы преодолеть все это, необходимо было прийти к новому образу жизни, а для выполнения идеологических задач требовалось коренным образом изменить структуру экономической деятельности. Кибуцы (сельскохозяйственные коммуны), основанные на принципе коллективного владения имуществом и средствами производства, равенства в работе, потреблении и социальных услугах, на отказе от наемного труда, были идеальным ответом как на экономические и политические препятствия, так и на идеологические запросы переселенцев.

    К концу Первой мировой войны в стране уже было восемь сельскохозяйственных коммун, в которых состояло по 250–300 человек.

Глава 14. НЕМНОГО О ТЕРМИНАХ

    Виталий Сарматов в своей работе "Троцкий Сталин Коммунизм" пишет: "Пытаясь проанализировать с марксистских позиций и освободить от мифологии вопрос противостояния различных групп в большевистской партии в 1920-30-х гг., первым делом необходимо разобраться с терминологией. Под такими словами, как “сталинизм”, “троцкизм”, “социализм” в современном левом движении могут пониматься самые различные вещи, и подобный терминологический произвол немало способствует запутыванию вопроса, участники бесконечных дискуссий просто-напросто часто говорят на разных языках. В данном материале термины предполагают под собой следующее:

    Сталинизм — течение в современном левом  движении, считающее строительство социализма в СССР при Сталине  образцом для будущего во всех аспектах. Сталинисты отрицают наличие сколько-нибудь значимых ошибок у Сталина на протяжении всей его политической биографии, в первую очередь – в период руководства СССР. При этом Сталин защищается как марксист, сталинисты считают сталинскую политику  творческим применением марксизма. Националистических, антикоммунистических, а также реформистских поклонников Сталина (типа КПРФ) неправомерно относить к сталинистам в данном значении.

    Троцкизм — течение в левом движении, опирающееся на оценки Троцкого, данные им политике Сталина и сущности общественно-политического строя в СССР после победы сталинской группы (деформированное рабочее государство во главе с бюрократически переродившимся руководством, продолжающим защищать интересы рабочего класса лишь постольку, поскольку они совпадают с интересами бюрократии). Троцкизм как течение сформировался в конце 1920-х гг., после исключения Троцкого и его сторонников из ВКП(б) и других коммунистических партий. Также «троцкистами» можно называть группу Троцкого в РСДРП дореволюционного периода, не принадлежавшую ни к большевикам, ни к меньшевикам. К троцкизму не относятся коммунисты, признающие сталинскую политику в целом коммунистической и критически относящиеся к Сталину лишь по отдельным вопросам, а также те левые, кто полностью отрицает прогрессивный характер СССР, расходясь в этом с Троцким.

    Социализм – первая фаза коммунистической формации, характеризующаяся диктатурой рабочего класса и плановой экономикой на базе обобществленных средств производства. Возникший после победы пролетарской революции в относительно отсталой стране социализм наследует эту отсталость,  и по ряду важных параметров (производительность труда, уровень потребления масс) может уступать наиболее развитым капиталистическим странам. Однако это не отменяет наличия социализма как более прогрессивного общественно-экономического строя в данной стране. Опыт XX века более чем полностью подтвердил ленинские слова о том, что “неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма”. {1} Большинство успешных социалистических революций происходило в странах, отнюдь не принадлежавшим к наиболее развитым, но где наибольшей остроты достигли общественные противоречия. В результате пришедшему к власти рабочему классу приходилось во многом доделывать работу капитализма (в плане индустриализации, распространения грамотности, элементарной культуры и т.д.), наряду с социалистическим развитием.

    Как мы покажем далее, путаница в определении социализма, существовавшая и существующая среди марксистов, сыграла немалую роль в расколе советской коммунистической партии 1920-х гг.

Глава 15. ТРОЦКИЙ И СТАЛИН В РЕВОЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ ДО НАЧАЛА ВЗАИМНОГО ПРОТИВОБОРСТВА

    РСДРП, в том числе и её большевистское крыло, окончательно выделившееся в самостоятельную партию в 1917 г. (на уровне руководства — в 1912 г., после Пражской конференции) за два десятка лет своей дореволюционной борьбы в подполье и эмиграции  прошла целый ряд этапов в плане конфликтов, расколов и объединений внутри партии.

    Классическая советская схема партийной истории, перекочевавшая на страницы нынешней левой сталинистской публицистики, игнорировала всю сложность ситуации в РСДРП в различные моменты. Картина борьбы  партии большевиков (с этим словом было синонимично определение “сторонник Ленина”) с партией оппортунистов (якобы представлявшими собой исключительно разновидности меньшевизма) крайне упрощала реальную ситуацию, упуская из виду целый ряд обстоятельств:

    1.Раскол 1903 года прошёл лишь по самому верхнему слою партии. Но даже этот слой вряд ли мог тогда представить, что большевики и меньшевики станут двумя враждебными друг другу партиям, оказавшимися по разные стороны баррикад в ходе Гражданской войны. Поэтому очень критически стоит относиться к переносу ситуации открытого противостояния двух партий на ситуацию более ранних лет, когда многие и большевики и меньшевики считали себя единой партией, способной преодолеть фракционные разногласия. В тенденции к примирению с меньшевиками, в совместной работе с ними впоследствии можно было обвинять практически любого ветерана партии, что широко использовалось во внутрипартийной борьбе послереволюционного периода. Например, в 1920-х гг. Троцкий, отбиваясь от оппонентов, говорил по поводу некоторых наиболее ярых обличителей троцкизма: "После Февральской революции Ярославский издавал в Якутске вместе с меньшевиками журнал «Социал-Демократ», который представлял собой образчик предельной политической пошлости и стоял на самой грани между меньшевизмом и захолустным либерализмом. Ярославский возглавлял тогда якутскую примирительную камеру, дабы охранять благолепие демократической революции от столкновений рабочих с капиталистами. Тем же духом были проникнуты все статьи журнала, редактором которого был Ярославский. Другими сотрудниками, не нарушавшими дух издания, являлись: Орджоникидзе и Петровский, нынешний председатель украинского ЦИКа. В передовой статье, которая могла бы показаться невероятной, если б не была напечатана черным по белому, Петровский размазывал слезы умиления по поводу пожертвованных неким чиновником 50 рублей на благие дела и выражал убеждение, что революция получит настоящий расцвет с того момента, когда имущие классы последуют примеру благородного титулярного, а может быть и надворного советника. Вот эти строго выдержанные «марксисты» и несгибаемые «революционеры» редактируют теперь Ленина и пытаются редактировать всю историю”. {2}

    2.Революционные события 1905 года подстегнули тенденцию к объединению. Неслучайно именно в период Первой русской революции  состоялся наиболее известный пример попытки ликвидации фракций – Стокгольмский съезд РСДРП в 1906 г. По поводу его итогов Ленин писал: “Крупным практическим делом является слияние фракций меньшинства и большинства. Раскол прекращен. С.-д. пролетариат и его партия должны быть едины. Организационные разногласия изжиты почти целиком. Остается важная, серьёзная и чрезвычайно ответственная задача: воплотить действительно в жизнь принципы демократического централизма в организации партии, — добиться упорной работой того, чтобы основной организационной ячейкой партии стали на деле, а не на словах, низшие организации, чтобы все высшие учреждения были действительно выборны, подотчётны и сменяемы. Надо упорной работой сложить такую организацию, которая включала бы всех сознательных рабочих с.-д. и которая жила бы самостоятельной политической жизнью. Автономия всякой партийной организации, признаваемая до сих пор больше на бумаге, должна быть проводима и проведена в жизни. Борьбу за места, боязнь другой «фракции» надо устранять и устранить. Пусть на деле будут у нас единые организации партии с чисто идейной борьбой различных течений с.-д. мысли внутри них”. {3}

    3.Даже на уровне руководства попытки примирения имели место ещё в 1910-1911 гг. {4}. Разница в подходах между фракциями была в том, на какой платформе объединяться. Большевики настаивали на принятии всеми социал-демократами своей программы и  организационных принципов, с чем были не согласны как меньшевики, так и социал-демократы, занимавшие промежуточную позицию. В итоге в 1912 г. Пражская конференция большевиков-ленинцев и Венская конференция меньшевиков и промежуточных  групп (на последней был создан недолговечный “Августовский блок”) знаменовали окончательное размежевание социал-демократического руководства и эмиграции.

    В России же, особенно в провинции, размежевание было далеко не закончено. И даже ещё летом 1917 г., судя по докладам некоторых делегатов VI съезда партии большевиков, взявшего курс на насильственный захват власти рабочим классом и беднейшим крестьянством, в некоторых городах большевики и меньшевики составляли единую организацию: “В нашу область входят: Таганрог, Луганск, Мариуполь, Бахмут, Екатеринослав, Ростов н/Д., Новочеркасск, Харьков и прилегающие к ним рудники: Щербиновка, Макеевка, Юзовка и др. Все организации, которые были представлены на областной конференции, — организации большевистские, за исключением Кривого Рога, где организация объединенческая” — докладывал делегат съезда Каменский. {5}

    4.Кроме большевиков и меньшевиков, существовали также внефракционные социал-демократы, имевшие расхождения с обеими основными фракциями, видным представителем этой части РСДРП был, в частности, Лев Троцкий. Существовали и большевики, но не «ленинцы» (группа “Вперед”, поддерживавшая основные пункты политической программы большевиков, но разошедшаяся с ленинской группой по ряду актуальных вопросов периода реакции, прежде всего по работе в легальных организациях).

    Таким образом, РСДРП до революции представляла собой целый конгломерат группировок, объединявшихся и вновь раскалывавшихся. Та партия большевиков, которая возглавила Октябрьскую революцию, во многом была окончательно сформирована лишь весной-летом 1917 г., в ходе размежевания революционеров в новой обстановке, вызванной свержением самодержавия.

    Какова же была роль двух будущих антагонистов ранней советской истории в дореволюционный период?

    Сталин с самого начала раскола РСДРП неизменно принадлежал к её большевистскому крылу. Он был одним из видных организаторов и пропагандистов среди закавказских большевиков. Выход Сталина на общероссийский уровень, включение его в руководство партии не случайно произошло в 1910-1912 гг., в период реакции после поражения революции 1905 г. В условиях развала партийных организаций, массового отхода людей от РСДРП, как и от других революционных партий, Сталин был одним из немногих, кто не дрогнул и продолжил активную работу.

1

    Город Баку, где одним из лидеров большевистского крыла РСДРП был Сталин, входил  в годы реакции в число центров наибольшей активности большевиков. Биограф Сталина Н. Капченко в своем трехтомном исследовании указывает: “В этот период Коба не раз обращается и к ставшему весьма актуальным вопросу о необходимости созыва общепартийной конференции и особенно подчеркивает назревшую потребность перенесения практического центра руководства партийной работой из-за границы в Россию. Показателем того, что к его мнению прислушиваются в партийных верхах и уже признают в определенной мере его авторитет в качестве работника общероссийского формата стало назначение Кобы уполномоченным ЦК партии (“агент ЦК”)”. {6}

    Также включение Сталина в партийное руководство было непосредственно связано с решением пленума ЦК РСДРП, принятым в январе 1910 г., о создании Русского бюро ЦК, пополнении состава Центрального комитета партийными работниками, действовавшими в России. Таким образом партия старалась ликвидировать возникший в годы реакции отрыв эмигрантского руководства партии от российских парторганизаций.

    В своих воспоминаниях ветеран партии М.И. Фрумкин писал: “Приблизительно в конце февраля 1910 г. приехал в Москву из-за границы с Пленума ЦК В.П. Ногин (Макар). Основная его задача была организовать часть ЦК, которая должна работать в России. В эту русскую часть по соглашению с меньшевиками должны были войти и три их представителя <…> Но эта тройка категорически отказалась вступать в грешную деловую связь с большевиками. Тогда на совещании пишущего эти строки с Ногиным было решено предложить ЦК утвердить следующий список пятерки — русской части ЦК: Ногин, Дубровинский-Иннокентий (приезд его из-за границы был решен), Р.В. Малиновский, К. Сталин и Владимир Петрович Милютин <…> Сталин был нам обоим известен как один из лучших и более активных бакинских работников. В.П. Ногин поехал в Баку договариваться с ним”. {7}

    Причем надо отметить, что данные воспоминания были написаны в 1922 году, и речь в данном случае не может идти о сознательном преувеличении роли Сталина в партии, которое стало частью партийной пропаганды в области истории с 1930-х гг. Можно согласиться с Капченко в том, что “С точки зрения исторической достоверности представляется бесспорным тот факт, что в 1910 году Коба стал котироваться в большевистских верхах в качестве одного из ведущих партийных руководителей”. {8} Два года спустя, в 1912 г., Сталин стал членом большевистского Центрального комитета.

    Активность Сталина в подполье, его накопившийся к тому времени богатый революционный опыт самой «черновой» работы привели к тому, что  он оказался востребован в большевистском руководстве. К этому же периоду относятся и наиболее значительные дореволюционные теоретические работы Сталина – “Анархизм или социализм?” и “Марксизм и национальный вопрос”.  Сталин был по сути “универсальным солдатом” большевизма, способным на самые разные виды революционной деятельности, от теоретических статей до участия в организации экспроприаций (террора - Л.С.). Вполне заслуженно он встретил 1917 год одним из лидеров партии большевиков.

    Это, впрочем, не значит, что у него не было неверных воззрений. Как и многие партийные практики, Сталин порой проявлял пренебрежение к идейной борьбе в РСДРП, которая велась верхушкой партии в эмиграции. В частности, в 1911 году в письме В.С. Бобровскому Сталин характеризовал происходящее размежевание, столкновение партийных группировок как “бурю в стакане воды”: “О заграничной “буре в стакане воды”, конечно, слышали: блоки – Ленина – Плеханова, с одной стороны, и Троцкого – Мартова – Богданова, с другой. Отношение рабочих к первому блоку, насколько я знаю, благоприятное. Но вообще на заграницу рабочие начинают смотреть пренебрежительно: “Пусть, мол, лезут на стенку, сколько их душе угодно, а по-нашему, кому дороги интересы движения, тот работает, остальное приложится”. Это, по-моему, к лучшему”. {9}

    Естественно, подобная характеристика борьбы большевиков с оппортунизмом свидетельствовала о недостаточной теоретической подготовке Сталина, о том, что роль идейного противостояния явно недооценивалась им в тот период.

    В целом реальный политический портрет Сталина как революционера далек как от “гения”, так и от “серой посредственности”, обоих штампов, которые до сих пор в ходу среди нынешних российских левых. Это был выдающийся деятель большевизма, с разносторонними способностями, не лишенный, естественно, недостатков и ошибочных взглядов по некоторым вопросам.

    К Троцкому, в отличие от Сталина, общероссийская (и европейская) известность в качестве видного деятеля социал-демократии пришла очень рано. Однако его путь в революции  был гораздо более противоречив. Как известно, при расколе в 1903 г. Троцкий примкнул к меньшевикам, вскоре написав яростный антиленинский памфлет “Наши политические задачи”, с посвящением “любимому учителю”, одному из лидеров меньшевиков, Павлу Аксельроду.

    Правда, в рядах меньшевиков Троцкий  оставался всего около года, а затем 13 лет являлся внефракционным членом РСДРП. Сразу оговоримся — мы считаем несостоятельным известный пропагандистский штамп о “троцкизме как разновидности меньшевизма”, где под “троцкизмом” имеется в виду деятельность Троцкого за весь период 1903 — 1917 гг. Этот штамп был изобретен в 1920-е гг., до революции же разницу между различными группами в РСДРП хорошо понимали все члены партии. {10} Троцкий и группа его сторонников после отхода от меньшевиков продолжала  расходиться с большевиками по организационным вопросам, ратуя за объединение всех фракций РСДРП, считая что главная причина раскола — амбиции лидеров как большевизма, так и меньшевизма. Однако Троцкий был близок к большевикам по важнейшему вопросу — о перспективах революционного движения в Российской Империи, на чём он довольно быстро и разошелся с меньшевиками.

    Как и большевики, Троцкий отвергал союз пролетариата с либеральной буржуазией в борьбе против самодержавия (вытекавший из меньшевистского догматизма), настаивал на гегемонии рабочего класса в революции, в союзе с крестьянством. А после победы – на перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую, без сколько-то продолжительного промежуточного этапа. Отличие “теории перманентной революции”, сформулированной Троцким, от ленинской, большевистской позиции, применительно к ситуации в России начала  XX века, сводилось к различной оценке роли крестьянства в революции. Ленин считал, что после свержения самодержавия власть в России будет «революционной диктатурой пролетариата и крестьянства». В то время как Троцкий, указывая на то, что крестьянство неизбежно пойдет либо за пролетариатом, либо за буржуазией, полагал возможным установление пролетарской диктатуры в России сразу же вслед за революционным переворотом: “Но участие пролетариата в правительстве и объективно наиболее вероятно и принципиально допустимо лишь как доминирующее и руководящее участие. Можно, конечно, назвать это правительство диктатурой пролетариата, крестьянства и интеллигенции или, наконец, коалиционным правительством рабочего класса и мелкой буржуазии. Но все же останется вопрос: кому принадлежит гегемония в самом правительстве и через него в стране? И когда мы говорим о рабочем правительстве, то этим мы отвечаем, что гегемония будет принадлежать рабочему классу”. {11}

    В этом вопросе хорошо видна некоторая схематичность мысли Троцкого и склонность к поспешным выводам. В своей знаменитой статье «Итоги и перспективы» он утверждал, что российский пролетариат, взяв власть в союзе с крестьянством, неизбежно лишится поддержки крестьянства после того, как будут выполнены буржуазные, антифеодальные задачи русской революции. Крестьяне как мелкие собственники отвернутся от той власти, которая возьмёт курс на социализм, и все надежды на сохранение  диктатуры пролетариата в России могут быть связаны только с революцией в наиболее развитых странах Западной Европы. {12} Эта ставка Троцкого, при всех изменениях его позиции в дальнейшем, неизменно сохранится во всех политических расчётах Льва Давидовича, сыграв роковую роль в его судьбе.

    Позиция Ленина насчёт  перспектив, которые ждали союз рабочего класса и крестьянства после уничтожения самодержавия и феодализма в России, была более взвешена. Он предпочитал не забегать вперед, понимая, что многое будет зависеть от конкретной ситуации, которая сложится к тому времени. В работе «Две тактики социал-демократии в демократической революции» Ленин писал: “Наступит время — кончится борьба с русским самодержавием — минет для России эпоха демократической революции — тогда смешно будет и говорить о «единстве воли» пролетариата и крестьянства, о демократической диктатуре и т.д. Тогда мы подумаем непосредственно о социалистической диктатуре пролетариата и подробнее поговорим о ней”. {13}

    Однако и у Ленина в этой же работе присутствует мысль о том, что при переходе к социалистическим задачам революции былой союз пролетариата и крестьянства неизбежно подвергнется эрозии: “Несомненно, наконец, что и у нас в России успех крестьянской борьбы, т.е. переход к крестьянству всей земли, будет означать полный демократический переворот, являясь социальной опорой доведенной до конца революции, но отнюдь не социалистический переворот и не «социализацию», о которой говорят идеологи мелкой буржуазии, социалисты-революционеры. Успех крестьянского восстания, победа демократической революции лишь расчистит путь для действительной и решительной борьбы за социализм на почве демократической республики. Крестьянство, как землевладельческий класс, сыграет в этой борьбе ту же предательскую, неустойчивую роль, какую играет теперь буржуазия в борьбе за демократию. Забывать это — значит забывать социализм, обманывать себя и других насчёт истинных интересов и задач пролетариата”. {14}

    Таким образом, при всем различии, антагонизма в позиции Троцкого и большевиков не было и в данном вопросе. Можно согласиться с Троцким, писавшим впоследствии: “Если рассматривать давние мои разногласия с Лениным не в разрезе вырванных налету цитат такого-то года, месяца и дня, а в правильной исторической перспективе, то станет совершенно ясно, что спор шёл, по крайней мере, с моей стороны, не о том, нужен ли для разрешения демократических задач союз пролетариата с крестьянством, а о том, какую партийно-политическую и государственную форму может принять революционная кооперация пролетариата и крестьянства, и какие из этого вытекут последствия для дальнейшего развития революции”. {15}

    Как известно, революция 1905 года потерпела поражение и сменилась периодом реакции. Таким образом, в то время история не устроила практической проверки подхода Ленина и подхода Троцкого к революции в России. Оказалась бы «теория перманентной революции» действительно “несуразно-левой” (как отозвался о ней Ленин в ходе полемики с Троцким в период реакции) в условиях свержения самодержавия в России в 1905 году и образования демократического правительства, теперь никак не установить. А 12 лет спустя расстановка сил в России была уже иной, и новая ситуация сняла разногласия между Троцким и Лениным.

    Но до этого будущую “двойку” лидеров Советской России ждало острое противоборство периода реакции. В контексте борьбы внутри РСДРП в эти годы Троцкий был противником Ленина, отвергая большевистские организационные принципы, пытаясь объединить большевиков с меньшевиками на позициях пролетарской революции. Утопичность этого подхода Троцкий впоследствии признавал сам: “… я  занимал  тогда в  отношении  к  меньшевикам  позицию, глубоко отличную от позиции Ленина. Я  считал необходимым  бороться за объединение большевиков с меньшевиками в одной партии.  Ленин  считал  необходимым углублять раскол  с меньшевиками, чтоб очистить партию от основного источника буржуазных влияний на  пролетариат.  Значительно позже я  писал, что основная  политическая моя ошибка состояла в том, что я  не понял своевременно принципиальной  пропасти между  большевизмом и  меньшевизмом”. {16}

    Наиболее яркие документы периода данной полемики впоследствии стали “визитной карточкой” антитроцкистской публицистики и историографии. Это, прежде всего письмо Ленина “О краске стыда у Иудушки Троцкого” (оставшееся неотправленным и найденное в ленинских бумагах лишь в начале 1930-х гг.)  и письмо Троцкого к меньшевику Чхеидзе, написанное в 1913 г. Не пытаясь оправдать оппортунистические позиции Троцкого в эти годы, отметим, что дальнейшая его деятельность в рядах партии большевиков, особенно в период Октябрьской революции и Гражданской войны, гораздо более весома, нежели антиленинская работа периода реакции.

    Начавшаяся Первая мировая война приблизила Троцкого к большевизму.  Как и Ленин, Троцкий выступил с однозначным осуждением социал-шовинизма, поддержки буржуазных правительств социал-демократическими партиями. Правда, его позиция была менее последовательна, чем ленинская. Так, Троцкий, не разделял лозунга “поражения своего правительства”, считая, что призывы к поражению России означают призыв к победе кайзеровской Германии. {17} Тем не менее, симптоматично, что в эти годы Ленин, продолжая жестко критиковать Троцкого, одновременно начал признавать сближение позиций: “А Троцкий? Порвав с партией Мартова, он продолжает упрекать нас в том, что мы раскольники. Он понемногу двигается влево и предлагает даже порвать с вождями русских социал-шовинистов, но он не говорит нам окончательно, желает ли он единства или раскола по отношению к фракции Чхеидзе”. {18}

    Резюмируя, можно сказать, что своей революционной деятельностью Троцкий уже в период до 1917 года показал себя как блестящего революционного публициста и оратора (что и сделало его видной фигурой среди социал-демократов), но слабого марксиста-теоретика. Его отличали приверженность схеме, “громкой фразе” (среди прочих обвинений в адрес Ленина звучал и “бонапартизм”, в котором Троцкий так же неуместно будет обвинять и Сталина. {19} Все эти не лучшие особенности Троцкого как политика, а также амбиции и непонимание важности большевистского организационного плана по созданию сплоченной партии с идейным единомыслием и жёсткой дисциплиной привели Троцкого в ряды оппонентов Ленина, при всей враждебности Льва Давидовича реформизму и других чертам политической программы меньшевиков. Немаловажно, на наш взгляд, и то, что Троцкий большую часть своей дореволюционной политической жизни работал за границей, имея контакты с широкими российскими трудящимися массами лишь эпизодически (как например, в 1905 г., когда Троцкий входил в руководство Петербургского Совета рабочих депутатов). Тогда как Сталин и будущие ближайшие его соратники (Каганович, Молотов, Андреев и т.д.) принадлежали к тем революционерам, которые работали почти исключительно в России и, в результате, куда лучше знали российские условия и особенности русского рабочего класса и крестьянства, включая и их не самые лучшие черты.

    Февральская революция в России знаменательна с точки зрения политического пути обоих наших героев. Именно новая ситуация в стране сделала Троцкого большевиком, а Сталина толкнула на серьёзные колебания,которые привели к разногласиям с Лениным.

    Весной 1917 года Троцкий, в соответствии со своими взглядами, одним из первых среди марксистов выдвинул лозунг перерастания Февральской революции в революцию социалистическую, в захват власти пролетариатом. Уже в марте Троцкий писал: “Прямая обязанность революционного пролетариата России показать, что за злой империалистической волей либеральной буржуазии нет силы, ибо нет поддержки рабочих масс. Русская революция должна обнаружить перед всем миром свое подлинное лицо, т.е. свою непримиримую враждебность не только династически-дворянской реакции, но и либеральному империализму.
    Дальнейшее развитие революционной борьбы и создание Революционного Рабочего Правительства, опирающегося на подлинный народ, нанесет смертельный удар Гогенцоллерну, ибо даст могущественный толчок революционному движению германского пролетариата, как и рабочих масс всех остальных европейских стран”. {20}

    “Первым делом нужно обеспечить революцию от внутреннего врага. Нужно, не дожидаясь Учредительного Собрания, выметать монархический и крепостнический хлам изо всех углов. Нужно научить русского крестьянина не доверять посулам Родзянки и патриотической лжи Милюкова. Нужно сплотить крестьянские миллионы против либеральных империалистов под знаменем аграрной революции и республики. Выполнить эту работу в полном объёме сможет только опирающееся на пролетариат Революционное Правительство, которое отстранит Гучковых и Милюковых от власти. Это Рабочее Правительство пустит в ход все средства государственной власти, чтобы поднять на ноги, просветить, сплотить самые отсталые и тёмные низы трудящихся масс города и деревни. Только при таком правительстве и при такой подготовительной работе Учредительное Собрание явится не ширмой для землевладельческих и капиталистических интересов, а действительным органом народа и революции”. {21}

    Как видим, Троцкий с самого начала выступил против весьма распространенных в те дни среди российских социал-демократов, в том числе большевиков, представлений о том, что после свержения самодержавия необходимо поддерживать буржуазное Временное правительство, поскольку оно осуществляет прогрессивные преобразования. Кроме того, он недвусмысленно заявил о необходимости союза рабочего класса с крестьянством ради свержения буржуазной власти. Позиции Троцкого  совпали с программой Ленина (“Апрельскими тезисами”), в новых условиях пересмотревшего старое положение  большевизма относительно периода “демократической диктатуры пролетариата и крестьянства”. Формулировки лидера большевиков были весьма резкими: “Революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства» уже осуществилась (в известной форме и до известной степени)  в русской революции, ибо эта «формула» предвидит лишь соотношение классов, а не конкретное политическое учреждение, реализующее это соотношение, это сотрудничество. «Совет рабочих и солдатских депутатов» — вот вам уже осуществленная жизнью «революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства».

    Эта формула уже устарела. Жизнь ввела ее из царства формул в царство действительности, облекла ее плотью и кровью, конкретизировала и тем самым видоизменила.

    На очереди дня уже иная, новая задача: раскол пролетарских (антиоборонческих, интернационалистских, «коммунистских», стоящих за переход к коммуне) элементов внутри этой диктатуры и элементов мелкохозяйских или мелкобуржуазных (Чхеидзе, Церетели, Стеклов, социалисты-революционеры и пр. и пр. революционные оборонцы, противники движения по пути к коммуне, сторонники «поддержки» буржуазии и буржуазного правительства).

    Кто говорит теперь только о «революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства», тот отстал от жизни, тот в силу этого перешёл на деле к мелкой буржуазии против пролетарской классовой борьбы, того надо сдать в архив «большевистских» дореволюционных редкостей (можно назвать: архив «старых большевиков»)”. {22}

    Вступив в противоборство в данном вопросе со многими видными большевиками (Каменевым, Рыковым и т.д.), посчитавшими линию Ленина на непосредственную подготовку социалистической революции несвоевременной (по причине незавершенности буржуазной революции), Владимир Ильич взял курс на объединение всех революционных социал-демократов в рядах большевиков, окончательно превращавшихся из фракции в РСДРП в отдельную партию.

    В этих условиях и произошло объединение т.н.”«межрайонного комитета социал-демократов”, лидером которого был вернувшийся из эмиграции Троцкий, с большевиками. Причём Троцкий на VI съезде РСДРП (конец июля – начало августа 1917 года) санкционировавшим объединение, был сразу же избран в ЦК партии практически единогласно, получив 131 голос из 134. {23} Это говорит о многом: за месяцы, прошедшие после возвращения Троцкого из эмиграции, он зарекомендовал себя как твердый сторонник послереволюционной платформы большевиков, несмотря на сделанное им в мае заявление о том, что “признания большевизма требовать от нас нельзя” {24} (имелся в виду дореволюционный большевизм). В час революции большевики не склонны были поднимать старые разногласия, снятые ходом событий.

    Последовавшая затем Октябрьская революция и Гражданская война были звёздным часом большевика Троцкого. В сентябре 1917 года он возглавил Петроградский Совет, став затем одним из политических руководителей Октябрьского восстания. В первые послереволюционные годы его выдающиеся заслуги в этом деле не оспаривались никем. В газете “Правда” от 6 ноября 1918 года Сталин писал: “Вся работа по практической организации восстания происходила под непосредственным руководством председателя Петроградского совета Троцкого. Можно с уверенность сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом т. Троцкому”. {25}

    Затем, в ходе Гражданской войны, Троцкий стал одним из создателей Красной Армии, причём проявил себя как сторонник жёсткой дисциплины и репрессивных мер по ее наведению. Однако, несмотря на все конфликты, нападки т.н. “военной оппозиции”, Ленин никогда не ставил вопрос об отставке Троцкого с поста Народного комиссара по военным и морским делам. Погибни Троцкий в эти годы – не миновать бы ему типичного для СССР посмертного прославления в качестве героя революции. Во многих городах России  и доныне были бы памятники Льву Давидовичу и улицы, названные его именем. Как это стало, например, с убитым эсерами в 1918 году Моисеем Урицким, чья политическая биография до революции идентична биографии  Троцкого – сначала меньшевик, затем межрайонец. {26}

    История судила иначе, и деятельность Троцкого в годы Гражданской войны впоследствии подвергалась необоснованным нападкам.  Тенденциозно подбирая исторические факты, сталинская и послесталинская историография всячески выпячивала послереволюционные разногласия Ленина с Троцким, представляя их как борьбу марксизма с оппортунизмом, одновременно замалчивая полную солидарность Ленина и Троцкого по гораздо более обширному ряду важнейших вопросов. {27} Особое место заняли разногласия, возникшие в ходе подготовки Брестского мира, а также в связи с «дискуссией о профсоюзах». Например, составители советского сборника  «Троцкизм – враг ленинизма», вышедшего в 1968 году, {28} помимо документов, связанных с этими двумя сюжетами,  в плане критики Троцкого Лениным в послереволюционный период смогли найти только две телеграммы Ленина, в которых он выражает несогласие с Троцким по военным вопросам, а также “Ответ на замечания, касающиеся работы замов”, написанный Лениным в 1922 г., в котором отвергается неправомерная, по мнению Ленина, критика Троцким работы Рабкрина и Госплана. {29}

    В ходе дискуссии по вопросу о Брестком мире Троцкий не поддерживал “левых коммунистов”, ратовавших за революционную войну. Его позиция “ни мира, ни войны” была промежуточной между Лениным и “левыми коммунистами”. Она оказалась ошибочной, но для того момента имела свой резон. Понимая, что вести революционную войну против Германии и её союзников Советская Россия не в состоянии в силу развала армии, Троцкий считал, что заключение сепаратного мира негативно скажется на авторитете большевиков среди европейских революционеров. Поэтому его предложение сводилось к тому, чтобы фактически прекратить войну, при этом всячески затягивать переговоры с германским правительством, не дискредитируя себя мирным договором, рассчитывая на то, что Германия перебросит войска на Западный фронт и фактически также прекратит военные действия на Востоке (а кроме того, в Германии не за горами пролетарская революция). {30} Этот расчет оказался неверен, однако сама по себе позиция “ни мира, ни войны” не представляет из себя ничего абсурдного, Вполне обоснованно Троцкий писал впоследствии, в 1927 г.: “… между классами, как и между государствами, совсем не редки отношения «ни мира, ни войны». Достаточно вспомнить, что несколько месяцев спустя после Бреста, когда революционная ситуация в Германии определилась полностью, мы объявили брестский мир расторгнутым, отнюдь не открывая войны с Германией. Со странами Антанты у нас в течение первых лет революции были отношения «ни мира ни войны». Такого же рода отношения у нас, в сущности, и теперь с Англией (при консерваторах)”. {31}

    Позиция Троцкого была поддержана большинством ЦК РСДРП(б), включая Сталина. Как пишет Исай Абрамович: “В протоколе от 11/24 января 1918 года, т.е. за две недели до прекращения мирных переговоров, отражена состоявшаяся в ЦК дискуссия по вопросу о мире и записаны данные о результате голосования. Вот эти данные (приводим выдержку из протоколов):

    «Тов. Троцкий предлагает поставить вопрос: собираемся ли мы призывать к революционной войне? Ставится на голосование.

    За — 2, против — 11, воздержался — 1.

    Тов. Ленин предлагает поставить на голосование, что мы всячески затягиваем подписание мира. Ставится на голосование.

    За — 12, против — 1,

    Тов. Троцкий предлагает поставить на голосование следующую формулу: мы войну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем.

    Ставится на голосование.

    За — 9, против — 7”.
(“Протоколы ЦК РСДРП(б)”, М., 1958, стр. 173)

    Необоснованность обвинений Л.Д. Троцкого в самовольном прекращении переговоров приведенным выше документом доказана полностью”. {32}

    Сталин же в ходе данной дискуссии заявил: “Bыход из нашего положения даёт нам средняя точка зрения — позиция Троцкого”. {33}

    В советской историографии общепринятым было мнение, основанное на цитате из выступления Ленина на VII съезде РКП(б), что между Лениным и Троцким в конце января 1918 г., накануне отъезда Троцкого на переговоры в Брест, была заключена устная договоренность.

    Согласно ей, советская делегация на мирных переговорах, которую возглавлял Лев Давидович, согласится на подписание мира после предъявления немецкой стороной ультиматума о начале наступления, чего Троцкий не сделал.  Однако существование этой договоренности никак не задокументировано, и есть основания полагать, что речь идет о заключении мира после начала немецкого наступления. {34} Когда же наступление началось, Троцкий воздержался при голосовании по вопросу о мире, поспособствовав победе ленинской позиции. При этом Троцкий заявил: “Вести революционную войну при расколе в партии мы не можем… При создавшихся условиях наша партия не в силах руководить войной… Доводы В.И. [Ленина] далеко не убедительны; если мы имели бы единодушие, могли бы взять на себя задачу организации обороны, мы могли бы справиться с этим… если бы даже принуждены были сдать Питер и Москву. Мы бы держали весь мир в напряжении. Если мы подпишем сегодня германский ультиматум, то мы завтра же можем иметь новый ультиматум. Все формулировки построены так, чтобы дать возможность дальнейших ультиматумов… С точки зрения международной, можно было бы многое выиграть. Но нужно было бы максимальное единодушие; раз его нет, я на себя не возьму ответственность голосовать за войну”. {35}

    Лучшим доказательством несостоятельности утверждений об “авантюризме” и “предательстве” Троцкого в ходе дискуссии о Брестском мире служит тот факт, что сразу после заключения мира он был назначен на пост Народного комиссара по военным и морским делам. “Предатель” никогда не стал бы “министром обороны” в стране, где начиналась Гражданская война, и нужно было с нуля строить армию.

    Но вернемся к событиям 1917 года. Сталин после Февраля оказался в числе тех большевиков, кто не понял новой расстановки сил и выступил за критическую поддержку Временного правительства на данном этапе революции. В докладе на Петроградском партийном совещании большевиков конце марта Сталин сказал: “Роли поделились. Сов. Р(аб). и С(олд). Д(еп). фактически взял почин революционных преобразований: С.Р. и С.Д. — революционный вождь восставшего народа, орган контролирующий Временное Правительство. Временное же Правительство взяло фактически роль закрепителя завоеваний революционного народа. С.Р. и С.Д. мобилизует силы, контролирует Временное же Правительство — упираясь, путаясь, берет роль закрепителя тех завоеваний народа, которые фактически уже взяты им. Такое положение имеет отрицательные, но и положительные стороны: нам невыгодно сейчас форсировать события, ускоряя процесс откалывания буржуазных слоев, которые неизбежно впоследствии должны будут отойти от нас. Нам необходимо выиграть время, затормозив откалывание средне-буржуазных слоев, чтобы подготовиться к борьбе с Временным Правительством”. {36}

    В связи с этим в одной из своих статей описываемого периода Сталин выступал всего лишь за “давление на Временное правительство с требованием изъявления им своего согласия немедленно открыть мирные переговоры”. {37}

    Естественно, это расходилось с позицией Ленина, сразу же после революции в «Письмах из далека» выступившего против всякой поддержки рабочими и крестьянами Временного правительства, в пользу перехода всей власти в руки Советов.

    Поддался Сталин и объединительным тенденциям описываемого периода, выступив за объединение с меньшевиками (кроме их правого крыла во главе с Плехановым, откровенных  шовинистов). На том же партийном совещании по поводу объединительного предложения одного из видных меньшевиков Ираклия Церетели он говорил: “Мы должны пойти. Необходимо определить наши предложения по линии объединения. Возможно объединение по линии Циммервальда-Кинталя… Без разногласий нет партийной жизни. Внутри партии мы будем изживать мелкие разногласия. Но есть один вопрос — объединять необъединимое невозможно. С теми, кто сходится на Циммервальде и Кинтале, т.е., кто против революционного оборончества, у нас будет единая партия. Это — демаркационная линия”. {38}

    То есть, в отличие от Ленина, Сталин считал возможным объединение не только левых, но и центристских элементов социал-демократии («каутскианцев»), выступавших против войны с позиций «социал-пацифизма». Именно последние имели преобладание на конференциях в Циммервальде и Кинтале, Ленин же и другие революционеры именовали себя «Циммервальдской левой». {39}

    Впрочем, после приезда в Россию Ленина и опубликования «Апрельских тезисов» Сталин, в отличие от Каменева и ряда других большевиков, не настаивал на своих ошибках, встав на  ленинскую позицию.

    Данный эпизод в политической биографии Сталина объясняется тем фактом, что подобные взгляды в первые дни после Февраля были характерны для многих большевиков. Сталин не принадлежал к наиболее прозорливым революционерам и здесь, как и большинство из них, действовал по шаблону, не сумев сразу понять кардинального изменения обстановки, которая требовала отказа от ряда старых укоренившихся представлений.

    Тем не менее Сталин оставался одним из лидеров партии большевиков, особенно его ценили в руководстве как специалиста по национальному вопросу. С апреля 1917 г. Сталин входит в Бюро ЦК РСДРП(б) и в дальнейшем остается членом “узкого состава” большевистского руководства, принявшего впоследствии вид Политического бюро (Политбюро). На VI съезде партии летом 1917 г. именно Сталину  поручается основной доклад.

    Примечательно высказывание Сталина в заключительном слове на данном съезде:
“Некоторые товарищи говорили, что так как у нас капитализм слабо развит, то утопично ставить вопрос о социалистической революции. Они были бы правы, если бы не было войны, если бы не было разрухи, не были бы расшатаны основы народного хозяйства. К тому же нигде у пролетариата не было таких широких организаций, как Советы. В этом реальная основа постановки вопроса о социалистической революции у нас, в России”. {40} Автор статьи, написанной в годы “Перестройки”, обличая Сталина, комментировал это так: “По логике Сталина только война, разруха и расшатывание основ народного хозяйства сделали социалистическую революцию в России возможной и необходимой. Чем же, в таком случае, отличается постановка вопроса о победе социалистической революции в России у Сталина от тех, кто говорил, что Россия еще не доросла до социализма?” {41}

    Перед нами интересный пример – «сталинский троцкизм» обвиняется с позиций  «позднесоветского сталинизма». На самом деле данная фраза Сталина свидетельствует лишь о том, насколько в 1917 году даже твёрдые большевики-ленинцы были далеки от планов «полной победы социализма в одной стране», тем более такой отсталой как Россия. Раз уж они считали, что даже сама революция стала возможна лишь в силу особых обстоятельств, вызванных войной. В дальнейшем этот аспект будет замалчиваться в советской историографии, и из сталинских времен это замалчивание пойдёт дальше, что и доказывает реплика вышеупомянутого автора.

    Доказывается это и другим, более известным эпизодом на VI съезде. В резолюцию, содержащую слова “задачей этих революционных классов явится тогда напряжение всех сил для взятия государственной власти в свои руки и для направления её, в союзе с революционным пролетариатом передовых стран, к миру и к социалистическому переустройству общества”, будущий левый оппозиционер Е. Преображенский предложил внести поправку: “для направления её к миру и при наличии пролетарской революции на Западе — к социализму”.

    Сталин возразил Преображенскому следующим образом:  “Я против такой поправки. Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму. До сих пор ни одна страна не пользовалась в условиях войны такой свободой, как Россия, и не пробовала осуществлять контроль рабочих над производством. Кроме того, база нашей революции шире, чем в Западной Европе, где пролетариат стоит лицом к лицу с буржуазией в полном одиночестве. У нас же рабочих поддерживают беднейшие слои крестьянства. Наконец, в Германии аппарат государственной власти действует несравненно лучше, чем несовершенный аппарат нашей буржуазии, которая и сама является данницей европейского капитала. Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего”. {42}

    Естественно, впоследствии советские историки изображали этот диалог как один из первых эпизодов будущей полемики 1920-х гг. по поводу “социализма в отдельно взятой стране”. Однако из контекста видно, что речь на VI съезде идёт лишь о начале социалистического строительства. Сталин справедливо утверждает,  что этому началу в силу сложившихся обстоятельств не помешает относительная отсталость страны, крестьянское большинство в её населении.

    Осенью 1917 года, в период подготовки Октябрьского восстания, Сталин вновь вступает в противоречие с Лениным, фактически беря под защиту Каменева и Зиновьева, выступивших против организации восстания на страницах небольшевистской печати. По поводу резкого высказывания Ленина, считавшего, что Зиновьев и Каменев достойны исключения из партии, Сталин поместил в редактируемой им большевистской газете “Рабочий путь” заявление – “ОТ РЕДАКЦИИ.
    Мы в свою очередь выражаем надежду, что сделанным заявлением т. Зиновьева (а также заявлением т. Каменева в Совете) вопрос можно считать исчерпанным. Резкость тона статьи тов. Ленина не меняет того, что в основном мы остаемся единомышленниками”. {43}

    Впрочем, мнение Ленина по поводу Зиновьева и Каменева вообще не получило поддержки ЦК большевиков: “На заседании произошла настоящая баталия. Одни решительно осуждали заявления Каменева и Зиновьева, но считали, что собрание членов ЦК неправомочно исключать их из числа членов партии и ЦК. Предложенную самим Каменевым отставку с поста члена ЦК принимают и вместе с тем обязывают обоих «штрейкбрехеров» не выступать ни с какими заявлениями против решений ЦК и намеченной им линии работы….

    Вначале обсуждения он (Сталин – В.С.) заявил, что «предложение тов. Ленина должно быть разрешено на пленуме, и предлагает в данный момент не решать.

    Тов. Милютин присоединяется к мнению тов. Сталина, но доказывает, что вообще ничего особенного не произошло» .

    В ходе развёртывания дискуссии он уже занимает более чёткую, явно антиленинскую позицию. Вот его аргументация, как она изложена в протоколах: «Тов. Сталин считает, что К[аменев] и 3[иновьев] подчинятся решениям ЦК, доказывает, что все наше положение противоречиво; считает, что исключение из партии не рецепт, нужно сохранить единство партии; предлагает обязать этих двух тт. подчиниться, но оставить их в ЦК”. {44}

    Судя по всему, как и многие большевики, Сталин сомневался в успешном исходе восстания, оттого и не был склонен судить излишне строго поступок Каменева и Зиновьева. К тому же надо учитывать, что исключение двух очень известных большевистских вождей накануне восстания могло привести к расколу партии. Неслучайно и Ленин согласился на то, чтобы отложить обсуждение вопроса о поведении Каменева и Зиновьева, хотя они вопреки запрету партии продолжали публично отстаивать свои взгляды. {45}

    Весьма скромная роль Сталина в Октябрьском восстании вряд ли может ставиться ему в вину – он не был ярким оратором и вообще публичным политиком, не имел до этого никогда отношения и к военному делу. В октябрьские дни он решал относительно «мирные», но, тем не менее, важные задачи:

    “В протоколах ЦК лаконично зафиксировано, что на заседании 21 октября (3 ноября), где он, кстати, был введён в состав Исполнительного комитета советов, Сталин выступил с рядом важных инициатив. Причём эти инициативы носили не какой-то отвлеченный и пропагандистский характер, а фактически были нацелены на решение коренных вопросов власти и издание соответствующих правовых актов намечавшегося к открытию Второго Всероссийского съезда советов. В протоколах читаем:

    «Тов. Сталин предлагает подготовить доклады на темы:

1) о войне; 2) о власти; 3) о контроле; 4) о национальном вопросе; 5) о земле.

    …Тов. Сталин предлагает послать в Москву товарища с требованием немедленного приезда московской делегации; наметить круг вопросов, по которым нужны тезисы:

    О земле, о войне, о власти — поручить тов. Ленину.

    О рабочем контроле — тов. Милютину.

    О национальном вопросе — тов. Сталину.

    Доклад о текущем моменте — тов. Троцкому.»

    «Все это принимается»  — лапидарно констатируется в протоколах”.

    Как указывает, Н.Капченко, “выдвинутые им предложения очерчивали основные пункты повестки дня открывавшегося съезда и даже в каком-то смысле намечали первые контуры персонального состава будущего нового большевистского правительства”. {46}

    В годы  Гражданской войны Сталин продолжал оставаться одним из лидеров большевистской партии, руководившим как тыловой работой (народным комиссариатом по делам национальностей), так и военными операциями. В эти же годы берёт начало взаимная личная вражда Сталина и Троцкого, связанная в частности с разногласиями по поводу вопросов обороны Красной Армией Царицына,  где действовал Сталин. {47}.
   
    Последний даже косвенно примыкал к “военной оппозиции”, выступавшей против Троцкого с позиций сохранения “партизанского” характера Красной Армии и большей осторожности в привлечении в нее “военспецов”, т.е. офицеров царской армии. Впрочем, как замечает Капченко, “Верхом наивности полагать, что такому реалистически мыслящему человеку, каким не только слыл, но и являлся Сталин, было присуще непонимание столь простой истины, что новой власти нужна регулярная армия, а не партизанская вольница. Без железной дисциплины такой армии создать невозможно. Так что приписывать Сталину заведомо абсурдные идеи о противодействии созданию строго централизованной и хорошо дисциплинированной армии — значит рисовать заведомо извращенную и до предела примитивную картину.

    Но что его, так сказать, духовно роднило с представителями оппозиции, так это критика в адрес Троцкого, неприятие методов руководства военным делом со стороны последнего. Здесь сказывались не только личная неприязнь к Троцкому, но и принципиальное несогласие с его методами проведения в жизнь выработанной партией политики в военных вопросах. Чего здесь было больше — личной антипатии или разногласий по принципиальным вопросам? Видимо, одно сочеталось с другим и накладывалось друг на друга”. {48}

    И Троцкий, и Сталин по итогам Гражданской войны подошли к  началу мирного строительства авторитетными вождями, ближайшими помощниками Ленина. А также главными претендентами на роль лидера первого рабочего государства в случае смерти Владимира Ильича.

5

Наследие Ленина

    Последний период политической деятельности Ленина неразрывно связан с начавшейся впоследствии борьбой между его преемниками, прежде всего между Сталиным и Троцким. Как свидетельствуют документы, Ленин весьма неоднозначно относился к ним обоим.

    В 1920-21 годах произошло известное столкновение Ленина с Троцким в ходе т.н. “дискуссии о профсоюзах”. Выступая против проектов Троцкого по милитаризации труда, огосударствления профсоюзов, Ленин сделал немало, чтобы ослабить влияние сторонников линии Троцкого.  По усмешке судьбы, именно опровергая позицию Троцкого, Ленин произнес свои знаменитые слова, которые впоследствии так часто будет приводить левая оппозиция в борьбе со сталинским большинством ЦК: “…т. Троцкий тут же делает со своей стороны ошибку. У него выходит, что защита материальных и духовных интересов рабочего класса не есть роль профсоюзов в рабочем государстве. Это ошибка. Тов. Троцкий говорит о “рабочем государстве”. Позвольте, это абстракция. Когда мы в 1917 году писали о рабочем государстве, то это было понятно; но теперь, когда нам говорят: «Зачем защищать, от кого защищать рабочий класс, так как буржуазии нет, так как государство рабочее», то тут делают явную ошибку. Не совсем рабочее, в том-то и штука. Тут и заключается одна из основных ошибок т. Троцкого….  государство у нас рабочее с бюрократическим извращением. И мы этот печальный, — как бы это сказать? — ярлык, что ли, должны были на него навесить… Наше теперешнее государство таково, что поголовно организованный пролетариат защищать себя должен, а мы должны эти рабочие организации использовать для защиты рабочих от своего государства и для защиты рабочими нашего государства”. {49}

    То есть Троцкий в данном вопросе вновь проявил определенный схематизм, недостаток диалектики в анализе социальной действительности. Хотя надо отметить, что главный удар на X съезде РКП(б), где произошли кульминационные события «дискуссии о профсоюзах», был нанесен Лениным по противоположному от Троцкому уклону – “Рабочей оппозиции” во главе со Шляпниковым и Коллонтай. В отличие от них, Троцкий не был обвинен в уклонизме, и впоследствии был солидарен со всем руководством партии в осуждении как «Рабочей оппозиции», так и других “ультралевых” групп в партии.

    Вообще, левая оппозиция в партии большевиков, критиковавшая отрыв верхов партии от масс, материальное расслоение и т.д., появилась уже через несколько месяцев после Октября. Первоначально – в виде фракции “левых коммунистов”, не только выступавших против Брестского мира, но и ратовавших за немедленную национализацию всей экономики, а также принявших в штыки меры большевистского руководства по созданию постоянной армии и укреплению трудовой дисциплины на предприятиях. {50} Затем роль левой оппозиции взяли на себя “Группа демократического централизма” и “Рабочая оппозиция”, а также нелегальная “Рабочая группа” Мясникова, имевшего в начале 1920-х годов немалое влияние в пермской партийной организации. {51}

    Все эти группы выступали против ряда реально существовавших негативных явлений в Советской России и в частности в партии, однако предлагавшаяся альтернатива была несостоятельной. Ультралевые требовали немедленного введения в разрушенной неграмотной стране, находившейся во враждебном окружении, своего рода «прямой демократии», непосредственного управления широких масс. Это было полное  игнорирование условий, утопический подход, выражавший своего рода «головокружение от успехов» периода Гражданской войны и ожидания скорой мировой революции. Так, в Манифесте «Рабочей группы» говорилось:

    “Всё пойдёт прахом, если пролетариат не станет во главе производства и не сумеет организовать его. Реки слёз и крови, горы трупов, неописуемые страдания, вынесенные пролетариатом за время революции, будут только удобрением почвы, на которой возродится капитализм, на котором вырастёт эксплуататорский мир, мир угнетения человека человеком, если пролетариат не овладеет производством, не покорит, не подчинит своему влиянию всю мелкобуржуазную стихию. В лице крестьянина и кустаря, путём замены материальной основы производства.

    Советы Рабочих Депутатов, ковавшие когда-то единую волю пролетариата в борьбе за власть, победили на фронте гражданской войны, на фронте политическом, но, победивши, сами ослабели настолько, что теперь приходится говорить не об улучшении Советов, а об организации их.

    Организовать Советы на всех национализированных фабриках и заводах для решения новой великой задачи, для организации того мира счастья, за который пролито столько крови.

    Пролетариат ослаб. Основа силы его – крупное производство – находится в плохом положении, но чем слабее силы пролетариата, тем больше единства, спайки и организации должно проявить. Совет Рабочих депутатов – это та форма организации, которая показала свою чудодейственную силу и не только покорила под ноги пролетариата врагов и супостатов его в России, но поколебала господство поработителей во всем мире, поставила под удар социалистической революции весь капиталистический и угнетательский строй.

    Эти же Советы Рабочих Депутатов, встав во главе производства, во главе управления фабриками и заводами, кроме того, что вовлекут широчайшие пролетарские и полупролетарские массы к решению задач, стоящих перед ним, они сумеют повернуть не на словах, а на деле весь государственный аппарат лицом к производству”. {52}

    Авторы подобных деклараций желали немедленно прыгнуть в «царство свободы», не понимая необходимости профессионального, основанного на науке,  управления экономикой и всем государством. Для этого и нужна та самая «бюрократия», то есть слой управленцев, пока не созданы условия для отмирания государства и перехода к общественному самоуправлению. Последнее возможно лишь в условиях бесклассового коммунистического общества, в масштабах всего мира.

    В  условиях Советской России 1920-х годов рецепты «леваков» привели бы лишь к развалу централизованной экономической организации и подъёму контрреволюции, тем более что тот же Мясников выступал за неограниченную свободу слова, в том числе и буржуазной пропаганды. {53}

    Тем не менее по отдельным вопросам  критика ультралевых признавалась справедливой партийным руководством и учитывалась. {54} При том, что Ленин вел борьбу с носителями “ультралевых” настроений, в частности, “Рабочая оппозиция” на X съезде партии была справедливо названа анархо-синдикалистским уклоном. Троцкий в тот период полностью поддерживал Ленина в борьбе с «леваками». В 1922 году именно он оппонировал “Рабочей оппозиции” по поводу ее фракционного обращения к Коммунистическому Интернационалу, сделанного накануне XI съезда РКП(б). “Рабочая оппозиция” заявляла, что в РКП(б) проникает буржуазная стихия, а рабочие в её рядах составляют лишь 40%:

    «Руководящие центры ведут непримиримую борьбу против всех, особенно пролетариев, позволяющих себе иметь своё суждение… Силы партийной бюрократии, пользуясь своим положением и властью, игнорируют решения съездов о проведении в жизнь начал рабочей демократии». {55}

    Для разбора этих весьма жестких обвинений Коминтерном была создана  специальная комиссия в составе Коларова (председатель), Кашена, Крейбиха, Террачини, Фриса, Мак-Мануса и Цеткин, признавшая несостоятельными доводы “Рабочей оппозиции”.  С защитой линии ЦК  перед Коминтерном выступали Троцкий и Зиновьев.

    На том же X съезде была принята знаменитая резолюция “О единстве партии”, затем сыгравшая важную роль во внутрипартийной борьбе. Резолюция разумно запретила фракционное дробление партии в условиях отчаянного положения разрушенной войной Советской России, находившейся под угрозой внутренней и внешней контрреволюции. Однако слабым местом данного партийного решения стало отсутствие подробного определения, что же такое фракция, и где кончается внутрипартийная дискуссия, предусмотренная системой партийной демократии (о необходимости которой было заявлено на съезде, как, впрочем, и на других мероприятиях партии большевиков описываемого периода) и начинается запрещаемая фракционная деятельность. Впоследствии это привело к произволу партийного руководства, когда любую группу несогласных с партийным курсом стало возможным объявлять фракцией и расправляться с ней административными мерами, не позволяя несогласным довести своё мнение до широких масс. Этим пользовалась в острые моменты как сталинская верхушка, так и позднее, в ходе внутрипартийной борьбы после смерти Сталина, хрущевская — “антипартийная группа Молотова-Маленкова-Кагановича” также обвинялась хрущевцами в нарушении резолюции “О единстве партии”. {56}

    Последствием разногласий Ленина и Троцкого в ходе “дискуссии о профсоюзах” стал вывод ряда видных  сторонников Троцкого из руководства партии. Во многом за счёт Троцкого произошел значительный рост влияния Сталина: “Из прежнего состава Политбюро был выведен Крестинский, он также утратил свои посты в Оргбюро и в Секретариате. Вместо Крестинского в члены ПБ был введен Зиновьев, бывший до сего времени лишь кандидатом. Крупную перетряску претерпело и Оргбюро, из которого были выведены сторонники Троцкого и другие члены, явно не продемонстрировавшие свою лояльность Ленину во внутрипартийной борьбе, особенно в период дискуссии о профсоюзах. Они были заменены другими, вполне лояльными Ленину (да и Сталину) людьми.

    Однако особо следует отметить полную реорганизацию Секретариата: все прежние члены которого — Крестинский, Преображенский и Серебряков — рьяные сторонники Троцкого — были из него выведены и заменены В.М. Молотовым, Е.М. Ярославским и В.М. Михайловым. Первые два были людьми, полностью ориентировавшимися на Сталина, т.е. фактически ставленниками Сталина”. {57}

    На Сталина Ленин мог положиться как на человека, не проявившего идейных шатаний в ходе Гражданской войны и в сложный период перехода к НЭПу. В апреле 1922 года Сталин занимает вновь созданный пост Генерального секретаря ЦК РКП(б). Он делает немало для наведения организационного порядка в партии, сильно выросшей в численности за годы Гражданской войны. Каждый партиец был поставлен на строгий учет, создана централизованная система подбора кадров. Учетно-распределительный отдел ЦК, работавший под руководством Сталина, разрабатывал типовые характеристики для партийцев, занимавших ответственные должности. Причем изучались партийные работники очень подробно.

    Например, “Статья «Скрытые мотивы участия в движении РКП» допускала следующие варианты ответа: идейный классовый представитель; удовлетворение работой; тщеславие; мелкие личные выгоды; личное благополучие. Статья об отношении к директивам и дисциплинированности предполагала следующие варианты: подчиняется с улыбкой; подчиняется скрепя сердце; волынит, но подчиняется; саботирует; не подчиняется. Статья об умении отстаивать свои убеждения допускала такие варианты: настойчивый; твердый; легко уступает; слабохарактерный; безличный. Ум человека мог быть оценен таким образом: быстрый и изобретательный; находчивый; угловат и тяжеловат; неповоротлив; тупой. Восприимчивость к знаниям предполагалось оценить по следующей схеме: не знает, что знает; знает, что знает; знает, что не знает; не знает, что не знает; не хочет знать, что не знает (невежда). Статья об умении руководить работой и людьми допускала следующие варианты ответа: вождь; хороший руководитель; слабый руководитель; шляпа; люди управляют. Кроме перечисленного, данная характеристика предполагала статьи для оценки устойчивости партубеждений, интереса к марксизму, подхода к людям, критического отношения к самому себе, образа жизни, способности увязывать свою работу с другими задачами, способности планировать и систематизировать работу и т.д”. {58}

    Сталин находил необходимым, как он выразился на XII съезде РКП(б), “каждого работника изучать по косточкам”.  Сосредоточив в своих руках информацию о партийных кадрах и полномочия по их распределению, Сталин  сразу же приступает к активным действиям.

    В 1922-1923 гг. происходит массовая ротация партийных руководителей на местах. Так, за этот период в РСФСР по инициативе секретариата ЦК РКП (б) было снято 110 ответственных  секретарей губкомов и обкомов, 99 заведующих организационным отделом губкомов-обкомов. Часть из них получила другие посты в партии, но более 50% руководящей партийной работой в дальнейшем не занимались. Сняты, были, конечно, и такие руководители, которые не справлялись с работой вследствие болезней или отсутствия способностей, замеченные в создании местных группировок и т.д. Однако одновременно постов лишались и критики политики ЦК, то есть участники “Рабочей оппозиции” и “Группы демократического централизма”. Не случайно в дальнейшем некоторые из снятых с должностей в этот период партийцы были участниками левой оппозиции, вновь назначенные же в основном оказались твердыми сторонниками большинства.  {59} Затем, когда внутрипартийная борьба была в разгаре, руководители, выступившие на стороне оппозиции, как правило, сразу же снимались и часто перебрасывались в другие регионы, что не позволяло им “укорениться”, развернуть пропаганду оппозиционных взглядов. Так, когда в январе 1924 г. в ходе дискуссии большинство партийных ячеек Челябинского округа поддержали оппозицию, и такое же решение принял пленум Окружного комитета РКП(б), наряду с пропагандистским воздействием ЦК прибегнул и к организационным мерам. Из Челябинска были отозваны оппозиционные члены бюро окружкома, а также полностью изменен состав некоторых райкомов партии и окружкома РКСМ. {60}

    Одновременно в первый период пребывания Сталина на должности генерального секретаря были сменены и многие руководители губернских отделов ГПУ, что также во многом обеспечило лояльность Сталину советских спецслужб в ходе фракционной борьбы в партии. {61}

    Все эти действия нельзя назвать самоуправством Сталина – естественно, кадровая политика до отхода Ленина от работы контролировалась лидером большевиков, и он в целом одобрял сталинские решения. Однако вскоре между Сталиным  и Лениным возникают разногласия, способствовавшие сближению Троцкого с Лениным в конце 1922 – начале 1923 гг.

    Касались эти разногласия в первую очередь национального вопроса, признанным знатоком которого считался Сталин. Он выступил против Ленина по проблеме строительства Советского Союза, декларация об образовании которого была принята 30 декабря 1922 года. Сталин отстаивал не федерацию союзных республик, а вхождение республик в состав России (РСФСР) на правах автономии. То есть более централизованную структуру, которая сосредоточила бы в Москве практически все полномочия. При этом взгляды  Ленина Сталин в письме членам Политбюро объявил “национальным либерализмом”. {62} В эти же месяцы вспыхнул конфликт между Сталиным, Орджоникидзе и Дзержинским, с одной стороны, и рядом руководителей Советской Грузии (Мдивани, Махарадзе, Окуджава) с другой. Касались они в первую очередь статуса Грузинской ССР — ее руководители выступали против создания Закавказской Федерации, включения Грузии в СССР напрямую, и за широкие полномочия местных республиканских властей в ущерб союзному центру. Сталин и его сторонники в ответ обвинили их в “национал-уклонизме”. {63}

    Ленин выступил на стороне грузинских руководителей, жестко осудив Сталина, Орджоникидзе и Дзержинского за их поведение. В своей статье “К вопросу о национальностях или автономизации” лидер большевиков писал: “Я уже писал в своих произведениях по национальному вопросу, что никуда не годится  абстрактная постановка вопроса о национальностях вообще. Необходимо различать национализм нации угнетающей и национализм нации угнетенной. Национализм большой нации и национализм нации маленькой.

    По отношению ко второму национализму мы, националы большой нации, почти всегда оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилия и даже больше того – незаметно для себя совершаем бесконечное количество насилий и оскорблений. Стоит только припомнить мои волжские воспоминания о том, как у нас третируются инородцы. Как поляка называют не иначе, как «полячишка», как татарина высмеивают не иначе, как «князь», как  украинца не иначе, как «хохол», грузин и вообще кавказских  инородцев, как «кавказский  человек».

    Поэтому интернационализм со  стороны угнетающей, или так называемой  великой нации (хотя великой только своими насилиями, великой только, как держиморда), должен состоять не только в соблюдении формального равенства нации, но и в таком равенстве,  которое сокращает со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое  складывается в жизни фактически. Кто не понял этого, – тот решительно не понимает пролетарского отношения к национальному вопросу, тот остается в сущности на точке зрения мелкобуржуазной и поэтому не может  не скатываться ежеминутно к буржуазной точке зрения. Что важно для пролетариата? Для пролетариата не только важно, но существенно необходимо обеспечение его максимумом  доверия в пролетарской классовой борьбе. Что нужно для этого? Для этого нужно не  только формальное равенство, для этого нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцам то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесла ему  правящая великодержавная нация. Я думаю, что для большевика, для коммуниста разъяснять это дальше не приходится, и я думаю, что в данном случае по отношению к грузинской  нации мы имеем типичный пример того, что сугубая осторожность, предупредительность и уступчивость требуется с нашей стороны истинно пролетарским отношением к делу.

    Тот  грузин, который пренебрежительно относится к этой стороне дела и обвиняет других в «социал-шовинизме» (тогда как он сам является настоящим не только «социал-шовинистом», но и грубым великодержавным держимордой), тот  грузин, в сущности,   нарушает интересы пролетарской классовой солидарности, потому что ничто так не задерживает развития и упрочения пролетарской классовой солидарности, как национальная несправедливость, и ни к чему так не чутки обиженные нации, как к чувству равенства и к нарушению этого равенства своими товарищами пролетариями.

    Вот почему в данном случае лучше пересолить в сторону уступчивости и мягкости к национальным  меньшинствам, чем недосолить”. {64}

    Таким образом, Ленин весьма недвусмысленно, может быть даже излишне жестко,  заявил о недопустимости уступок какому бы то ни было русскому патриотизму, возрождению «имперщины» под красным флагом. Вопрос этот затем был весьма болезненным весь советский период истории – тенденция к великодержавному уклону сохранилась, и с середины 30-х по ряду причин значительно усилилась {65}, помогая националистам нерусских наций поддерживать миф о “большевиках как продолжателях русской имперской традиции”, являющийся ныне одним из краеугольных камней антикоммунистической пропаганды буржуазных республик, появившихся на обломках СССР.

    Интересно, что последним документом, подписанным Лениным в марте 1923 г., накануне очередного инсульта, который окончательно лишил его работоспособности, является письмо с выражением сочувствия грузинским оппонентам Сталина. {66}

    В этот же период Ленин, по свидетельству Троцкого, прямо предложил ему блок для борьбы против Сталина и тех, кто его поддерживал. {67} Вне зависимости от того, был ли такой разговор в реальности, блок Ленина с Троцким в эти месяцы действительно наметился: кроме вышеописанного вопроса, солидарность Ленина с Троцким выразилась также по вопросам о сохранении государственной монополии внешней торговли, о придании законодательных функций Госплану, о реорганизации Рабкрина в связи с неудовлетворительностью его работы. {68}

    Видимо, блок должен был стать аналогом «антитроцкистского» блока периода “дискуссии о профсоюзах”. Конечно, не надо преувеличивать значение всех этих событий, которое нынешние троцкисты порой трактуют как полный разрыв Ленина со Сталиным и назначение Троцкого своим преемником. Ситуация показывает, что Ленин весьма взвешенно относился к своим ближайшим соратникам, видя как их достоинства, так и недостатки, и не считал кого-то способным стать вождем единолично. Именно это отношение выразилось в “Письме к съезду”, документе, часто называемом “Завещанием Ленина”. Приведем широко известный отрывок из данного документа:

    “Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек.

    Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хваcтающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела.

    Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно.

    Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому”. {69}

    То есть Ленин однозначно выделил Сталина и Троцкого как двух основных руководителей партии, после него самого, дав им обоим противоречивые характеристики и особенно подчеркнув, что необходимо создать механизм, который обеспечил бы слаженную совместную работу всех лидеров партии. Примечательно и замечание Ленина по поводу того, что Троцкому нельзя теперь ставить в вину небольшевистское прошлое  – отбрасывание этого указания сыграло важную роль в борьбе сталинцев против Троцкого.

    В добавлении к письму прозвучало знаменитое указание Ленина относительно Сталина: “Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д”. {70} Необходимо отметить, что если бы Ленин, как уверяют многие троцкисты, действительно считал Сталина угрозой для партии, то он, без сомнения,  так и написал бы, прямо указав немедленно лишить Сталина занимаемого поста и назвал бы того, кто должен занять место Сталина. Формулировка же Ленина весьма осторожна, свидетельствуя о том, что имея к Сталину претензии, вождь большевиков не видел ему адекватной замены.

    Впрочем, все написанное Лениным в данном письме не возымело никакого эффекта. Уже в последние месяцы его жизни, в условиях неучастия Ленина в работе партии, начинается борьба между руководителями РКП(б),  приведшая в конечном итоге к гибели почти всех упомянутых в “Завещании”, кроме победителя – И.В. Сталина. Справедливости ради, политика “криминализации” любой критики руководства была начата будущим оппозиционером Г. Зиновьевым, объявившим на XII съезде РКП(б) в 1923 году, что таковая критика, в том числе слева,  в любом случае объективно является меньшевистской. {71} Тогда же, в период болезни Ленина, в борьбе против “ультралевых” впервые начали систематически применяться репрессии — арестовывались члены “Рабочей Группы” и “Рабочей Правды”, призывавшие советских рабочих к забастовкам (ранее фракционерам грозило максимум исключение из партии). {72}

    Впрочем, относительно демократический курс Ленина, на недопустимость репрессий против инакомыслящих партийцев {73}, не удержался с отходом Ленина от работы и в силу объективной ситуации в стране и партии. Историк Б. Колоницкий в своей статье “Красные против красных” пишет: «… удивительная способность Красной армии заключать военно-политические союзы и инкорпорировать — хотя бы на время — части и соединения былых противников становилась важным источником силы красных.

    Правда, это же обстоятельство очень существенно повлияло на формирование советского политического сознания. Гражданская война показала, что сегодняшний союзник может оказаться завтра врагом, восхваляемый пропагандой красный герой легко превращается в противника. Советские активисты, обличающие влияние “буржуазии”, могут под красным флагом поднять мятеж против новой государственности: революционная символика и риторика, получившие в новой России официальный статус, легко могли быть использованы для политической мобилизации при организации протестных акций». {74} Это, на наш взгляд, важное замечание относительно понимания дальнейших событий. После вынужденной расправы с бывшими союзниками (левыми эсерами, казаками, анархистами-махновцами) и однопартийцами (меньшевиками) у большей части членов РКП(б) не было никакого «барьера» против ожесточённой борьбы и с соратниками по нынешней партии, вплоть до физической их ликвидации.

    В итоге Российская социалистическая революция повторила судьбу Французской буржуазной  революции: после разгрома белогвардейцев на полях сражений, в условиях отсутствия вооруженной поддержки извне (в данном случае – со стороны европейского пролетариата) и сохранении опасности внешней и внутренней контрреволюции среди большевиков началось размежевание по поводу дальнейшего развития Советской республики, за считанные годы перешедшее в стадию репрессий против проигравших соратников, а потом и их уничтожения.

    Первый этап борьбы

    Период внутрипартийной борьбы в РКП(б) вокруг путей дальнейшего развития СССР после смерти Ленина, занял 6 лет, с осени 1923 по осень 1929 года. Его можно разделить на следующие этапы:

    1. Противостояние Троцкого и его сторонников, с одной стороны, и большинства Политбюро, с другой, во главе со Сталиным, Зиновьевым и Каменевым («триумвиратом») – осень 1923 - начало 1925 года.

    2.Столкновение «новой оппозиции» (Зиновьев, Каменев) со сторонниками Сталина и сторонниками Бухарина, находившимися в блоке, при нейтралитете группы Троцкого – весна 1925 – начало 1926 года.

    3. Кульминация внутрипартийной борьбы – «левая оппозиция» (Троцкий, Зиновьев, Каменев) против относительно правого сталинско-бухаринского блока – весна 1926 – конец 1927 года.

    4. Разворот сталинской группы влево и разгром правого уклона (Бухарин, Рыков, Томский) – начало 1928 – осень 1929 года

    Начало борьбе было положено в октябре 1923 года, когда Троцкий, а также группа видных большевиков («Письмо 46-ти»), подвергли критике ряд негативных моментов в политике руководства партии. Критика касалась как экономического положения в стране («ножниц цен» и других проблем Новой экономической политики), так и вопроса о внутрипартийной демократии (вставшего в связи с монополизацией власти в отсутствие Ленина фракцией Сталина-Зиновьева-Каменева и их сторонников). В частности, в заявлении 46-ти указывалось:

    “Хозяйственный кризис в Советской России и кризис фракционной  диктатуры в партии, в случае если бы создавшееся положение не было в ближайшем будущем радикально изменено,  нанесут тяжёлые  удары рабочей  диктатуре в  России  и российской коммунистической  партии. С  таким  грузом  на  плечах  диктатура пролетариата  в России и гегемон  её  — РКП  не  могут  не  войти  в  полосу надвигающихся новых мировых потрясений иначе,  чем  с перспективой неудач по всему фронту пролетарской борьбы. Разумеется, было бы на первый взгляд самым простым решить вопрос в том смысле, что сейчас ввиду  всей обстановки нет  и не может  быть места для постановки вопроса об  изменении  партийного курса, постановки в  порядок  дня новых и сложных задач и  пр. и пр. Но совершенно очевидно, что такая точка зрения была бы позицией казенного закрывания  глаз на  действительное  положение, так  как вся  опасность в том и состоит,  что действительного   идейного  и   действенного   единства   —   перед   лицом исключительно  сложной  внутренней  и внешней обстановки —  нет. В партии ведется  борьба тем более ожесточённая, чем более глухо и тайно она идёт. Если мы ставим перед ЦК  этот вопрос, то именно для того, чтобы дать  скорейший и наименее болезненный  выход  раздирающим партию  противоречиям  и немедленно поставить  партию  на  здоровую  основу.  Реальное  единство  в суждениях  и действиях   необходимы.  Надвигающиеся   испытания   требуют   единодушного, братского, совершенно сознательного, исключительно  активного, исключительно сплоченного действия всех членов нашей партии. Фракционный режим должен быть устранен, и это должны сделать в первую очередь его  насадители:  он  должен быть заменен режимом товарищеского единства и внутрипартийной демократии.

    Дабы реализовать все вышеизложенное и принять необходимые меры к выходу из хозяйственного, политического и партийного  кризиса, мы предлагаем ЦК как первый и неотложный шаг созвать  совещание  членов  ЦК с  наиболее видными и активными работниками,  с тем чтобы  список приглашенных включил в  себя ряд товарищей, имеющих взгляды на  положение, отличные от  взглядов  большинства ЦК”. {75}

    Следует отметить, что оппозиция не имела каких-то единых рецептов излечения названных ею болезней. Симптоматично, что некоторые  из подписантов заявления вскоре отошли от оппозиции и стали сторонниками Сталина (Бубнов, Осинский). Однако выступление оппозиции явилось началом дискуссии по фундаментальным вопросам развития СССР.

    Критика Троцкого и его сторонников во многом повторяла претензии ультралевых, хотя естественно не скатывалась в анархизм и буржуазную демократию в духе Мясникова. Не случайно среди подписантов были и участники «Группы демократического централизма». Впрочем, впоследствии Троцкий разошелся с децистами и продолжал критику в их адрес (прежде всего, за утверждение о состоявшемся буржуазном перерождении Советской власти)  даже после разгрома всех оппозиционных группировок. {76}

    Наличие кризисных явлений в партии в этот период еще до начала дискуссии признал и такой сторонник большинства, как глава ОГПУ Феликс Дзержинский, заявивший на пленуме ЦК РКП(б) в сентябре 1923 г: “Мы видим, что основной причиной, вызывающей недовольство рабочих, находящее известное выражение и выраженное именно оппозиционно по отношению к Советскому государству, это оторванность наша от низовых ячеек и низовых ячеек от масс”. {77}

    В ходе возникшей полемики, которая велась в том числе на страницах  советской прессы, Троцкий написал свою знаменитую работу “Новый курс”. {78}

    Добросовестное изучение этой работы показывает, что ряд  изъянов системы диктатуры пролетариата в СССР, которые просуществовали затем вплоть до его гибели,  Троцкий подметил очень точно. В частности, это касается вышеупомянутого вопроса о фракциях, ведь злоупотребление партийного руководства обвинением во «фракционности» было уже налицо. Троцкий писал:

    “Резолюция ЦК прямо говорит, что бюрократический режим в партии является одним из источников фракционных группировок. Вряд ли эта истина нуждается сейчас в доказательствах. Старый курс был очень далек от «развернутой» демократии, и однако же он нимало не уберег партию не только от нелегальных фракционных образований, но и от того взрыва дискуссии, который сам по себе – смешно было бы закрывать на это глаза! – чреват образованием временных или длительных группировок. Для предотвращения этого требуется, чтобы руководящие партийные органы прислушивались к голосу широких партийных масс, не считали всякую критику проявлением фракционности и не толкали этим добросовестных и дисциплинированных партийцев на путь замкнутости и фракционности”.

    Вся история РКП(б)–ВКП(б)–КПСС в дальнейшем показала, что насильственно организованное показное единомыслие не ведёт к реальному единству партии. Борьба группировок попросту загоняется под ковёр, становится чисто аппаратной, скрытой от взглядов широких масс. Такой была впоследствии борьба в руководстве партии  в последние годы жизни Сталина (между группами  Маленкова, Берии, Жданова и т.д.), вырвавшаяся наружу после его смерти. То же самое происходило и в дальнейшем, причём рядовые члены партии и беспартийные  были всё более отчуждены от “большой политики”, для них существовали лишь пропагандистские декларации про “монолитное единство”.  Например, в 1964 году они были уверены, что Хрущев снят с должности по состоянию здоровья. {79} Таким образом, Троцкий и его сторонники предприняли попытку избежать подобной перспективы, правда, альтернатива формулировалась в самом общем виде и вряд ли имела шансы на победу.

4

    Также ценным является верное замечание Троцкого относительно неизбежности разногласий в партии по поводу вновь возникающих вопросов, несостоятельности причисления к «фракции» любой группы, несогласной с большинством по тем или иным моментам:

    “Самую мысль, однако, что разногласия в партии, а тем более группировки, означают борьбу разных классовых влияний, не нужно понимать слишком упрощенно и грубо. По вопросу, скажем, о том, нужно ли было прощупать Польшу штыком в 1920 г., у нас были эпизодические разногласия. Одни были за более смелую политику, другие за более осторожную. Были ли тут разные классовые тенденции? Вряд ли кто-нибудь рискнет это утверждать. Тут были разногласия в оценке обстановки, сил, средств. Но основной критерий оценки был одинаков у обеих сторон. Партия может нередко разрешать одну и ту же задачу разными путями. И разногласия возникают насчёт того, какой из этих путей будет лучше, короче, экономнее. Такого рода разногласия могут, в зависимости от характера вопроса, захватить широкие круги партии, но это вовсе не будет непременно означать, что тут идет борьба двух классовых тенденций. Можно не сомневаться, что у нас это ещё случится не раз, а десятки раз впереди, ибо путь перед нами трудный, и не только политические задачи, но и, скажем, организационно-хозяйственные вопросы социалистического строительства будут создавать разногласия и временные группировки мнений”.

    То есть наличие разногласий, даже острых дискуссий вовсе не означает того, что налицо столкновения разных классовых тенденций, пролетарской и мелкобуржуазной. Вполне возможны и внутриклассовые разногласия, отражающие разные подходы к решению проблем строительства коммунизма, и решить вопрос о верности одного из этих подходов можно только на практике и далеко не сразу.

    Разногласия левой оппозиции с большинством ЦК и были именно такой борьбой внутри одного класса. Ни одна из сторон в этой борьбе, вопреки утверждениям пропаганды обоих лагерей, не представляла собой “мелкобуржуазного уклона”. Это были разные подходы к вопросам укрепления власти рабочего класса в СССР и мировой социалистической революции. Об этом свидетельствует и то, что в ходе полемики Сталин и его сторонники нередко заимствовали идеи и лозунги оппозиции.

    Это проявилось уже в ходе первой дискуссии:  многие претензии оппозиции признавались справедливыми, что находило выражение в партийных решениях, в частности в резолюции XIII конференции РКП(б), прошедшей в январе 1924 года, говорилось что “Отрицательные явления последних месяцев как  в жизни рабочего класса в целом, так и внутри партии, делают обязательным тот вывод, что интересы партии требуют серьёзного изменения партийного курса в смысле действительного         и систематического проведения принципов рабочей демократии… Рабочая демократия означает свободу открытого обсуждения всеми членами партии важнейших вопросов партийной жизни, свободу дискуссии по ним, а также выборность руководящих должностных лиц и коллегий снизу доверху”. {80}

    Однако одновременно «триумвират» остро нападал на оппозицию, обвиняя её во фракционной деятельности, нарушении единства партии и снятие с себя ответственности за критикуемые негативные моменты в жизни партии и страны. Сталин писал тогда:

    “Исходя из постановления октябрьского пленума ЦК, одобрившего курс на внутрипартийную демократию, Политбюро ЦК и Президиум ЦКК выработали известную резолюцию” наметившую условия проведения внутрипартийной демократии. Этим актом был создан поворот в ходе дискуссии. Теперь уже нельзя было ограничиться критикой вообще. Конкретный план, представленный ЦК и ЦКК, требовал от оппозиции либо принятия этого плана, либо предъявления другого, параллельного, столь же конкретного плана проведения внутрипартийной демократии. И тут-то оказалось, что оппозиция не в силах противопоставить плану ЦК свой собственный план, могущий удовлетворить требованиям партийных организаций…

    Как думает лечить Сапронов*) недочёты нашей внутрипартийной жизни? Его лекарство такое же простое, как и диагноз. “Пересмотреть наш офицерский состав”, снять с постов нынешних работников – таково средство Сапронова. В этом он видит основную гарантию проведения внутрипартийной демократии. Я далек от того, чтобы отрицать значение перевыборов под углом зрения демократизма в деле улучшения нашей внутрипартийной жизни. Но видеть в этом основную гарантию – значит не понимать ни внутрипартийной жизни, ни ее недочетов. В рядах оппозиции имеются такие, как Белобородов, “демократизм” которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от “демократизма” которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от “демократизма” которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альский, “демократизм” которого всем известен; Бык, от “демократизма” которого до сих пор воет Хорезм. Думает ли Сапронов, что если нынешних “партийных педантов” сменят поименованные выше “уважаемые товарищи”, демократия внутри партии восторжествует? Да будет мне позволено несколько усомниться в этом.

    Видимо, существуют два рода демократизма: демократизм партийных масс, рвущихся к самодеятельности и к активному участию в деле партийного руководства, и “демократизм” недовольных партийных вельмож, видящих существо демократизма в смене одних лиц другими”. {81}

    То есть правящее большинство вовсе не отрицало основных положений платформы оппозиции, касавшихся накопившихся проблем. Оппозиция выставлялась в качестве людей, которые сами немало поспособствовали возникновению этих проблем, а теперь решили вместо работы по их исправлению заняться критиканством и борьбой за высокие посты. И основания для этого были – Троцкий, как и ряд его вышеупомянутых Сталиным соратников, имел репутацию весьма жёсткого руководителя, не лучшим образом проявившегося себя в ходе “дискуссии о профсоюзах” (в одном из выступлений периода первой дискуссии Сталин даже назвал Троцкого “патриархом бюрократов”). {82} Неудивительно, что даже те партийцы и рабочие, кто ратовал за демократизацию, зачастую склонны были видеть тех, кто способен изменить ситуацию, отнюдь не в Троцком, а в его оппонентах, благо последние тоже ратовали за демократию. Как выразился в ходе дискуссии Бухарин, припоминая Троцкому былые авторитарные замашки, “тов.Троцкий весьма ошибается, надевая на себя белоснежные ризы демократии”. {83}

    Противоречивой была и программа оппозиции в экономических вопросах. В частности, видный участник оппозиции экономист Евгений Преображенский, ставя вопрос о преодолении главного препятствия для строительства социализма в условиях советской нэповской экономики,  — отставание в развитии индустрии по сравнению с сельским хозяйством, сформулировал в эти годы «теорию первоначального социалистического накопления«. Он писал, что “Чем более экономически отсталой, мелкобуржуазной, крестьянской является та или иная страна, переходящая к социалистической организации производства, чем менее то наследство, которое получает в фонд своего социалистического накопления пролетариат данной страны в момент социальной революции,— тем относительно больше социалистическое накопление будет вынуждено опираться на отчуждение части прибавочного продукта досоциалистических форм хозяйства”, “Мысль, что социалистическое хозяйство может развиваться само, не трогая ресурсов мелкобуржуазного, в том числе крестьянского хозяйства, является несомненно реакционной мелкобуржуазной утопией”. {84}

    Подобные положения на тот момент были весьма опасны с точки зрения той хрупкой стабильности в отношения между диктатурой пролетариата и мелкобуржуазными элементами, прежде всего на селе, установившейся в рамках  НЭПа. Хотя дальнейшее развитие СССР показало необходимость жёсткого и быстрого свертывания НЭПа, которое и было произведено в период “Великого перелома”. Таким образом, правота левой оппозиции в этом вопросе  подтвердилась задним числом. Неслучайно некоторые известные  представители “экономического блока” оппозиции впоследствии, после отхода от нее, заняли видное положение в органах советского правительства периода индустриализации, в частности, Георгий Пятаков в 1934-1936 гг. являлся первым заместителем народного комиссара тяжелой промышленности (а это был важнейший наркомат в СССР данного периода).

    Симптоматично и то, что главными оппонентами левой оппозиции по экономическим вопросам уже в эти годы были будущие “правые уклонисты” Бухарин и Рыков. Последние выступали против “переоценки” оппозицией плановых возможностей советской экономики, указывая на то, что необходимость сохранения смычки с крестьянством, представляющего из себя  совокупность миллионов частных хозяйств, предполагает ограниченное влияние плана, большую роль косвенного регулирования экономики: “И если оппозиция говорила: план, план, еще раз план и еще раз госплан, то большинство партии утверждало: основа — в неправильной политике цен и в отсутствии твердой валюты; сюда смотри, здесь чини, исправляй и улучшай таким образом смычку. Это и будет реальным продвижением к плану”. {85}  На V Конгрессе Коминтерна, Рыков вообще свел причины диспропорции между сельским хозяйством и индустрией к наследию старого режима: “В этой диспропорции виновато не отсутствие планового начала у нас, а отсутствие его у капиталистического общества, от которого мы получили наследство… Это несоответствие дано в том соотношении крестьянского и рабочего класса, сельского хозяйства и промышленности, которое мы получили в наследие от дооктябрьской России, которое сложилось исторически веками”. {86} Основные эксперты по экономике со стороны большинства, таким образом, явно переоценивали стихийные моменты в экономическом развитии СССР и устойчивость НЭПа, что и привело их впоследствии в правый лагерь.

    Сам Троцкий в контексте дискуссий по экономическим вопросам, оппонируя правящей группе, занимал более умеренные позиции, нежели Преображенский. Ратуя за укрепление плановых начал в советской экономике, Троцкий одновременно выступал против её замкнутости, за активное использование рыночных механизмов (в том числе привлечение иностранного частного капитала), а также, наряду с другими оппозиционерами, за т.н. “товарную интервенцию” – массовый импорт иностранных товаров. {87} Исходя из перспективы близкой мировой революции, Троцкий скептически относился к планам «изолированного» экономического развития СССР, которое на деле вскоре оказалось насущной необходимостью.

    Эти противоречия между оппозиционерами позволили большинству руководства утверждать, что “в вопросах экономики оппозиция проявила наибольшее банкротство, не сумев абсолютно ничем подкрепить свои обвинения против ЦК партии и не попытавшись даже противопоставить политике партии сколько-нибудь систематические предложения по вопросам хозяйства. … Одна часть оппозиции отдает обильную дань «левой» фразе против нэпа вообще… Другая, гораздо более влиятельная часть оппозиции, напротив, упрекает ЦК в том, что он недостаточно идёт навстречу частному капиталу, делает недостаточно уступок империалистским державам и т.д.” {88}

    Уже в ходе этой первой дискуссии выявилась слабость позиций Троцкого среди рабочих и тем более крестьянских масс – существенную поддержку оппозиция получила в основном среди учащейся молодёжи, «красного студенчества», а также военных. Так, в Москве за резолюции оппозиции на партсобраниях проголосовало 30 вузовских партийных ячеек, а за резолюции ЦК – 24. В то же время среди военных ячеек соответственно 26 и 39, а среди промышленных рабочих – 50 и 141. {89}

    Как и «Новый курс», оппозиционные резолюции порой содержали протест против некоторых в то время только зарождавшихся печальных “родимых пятен” советской действительности, присущих ей  на протяжении всех последующих почти 70 лет.  Например, в резолюции ячейки Штабов политического управления, Частей особого назначения и Управления Военных сообщений Московского военного округа, принятой 14 декабря 1923 года, предлагалось “Прекратить в дальнейшем переименование чего бы то ни было (городов, улиц, казарм и т.д.) именами живых партийных работников… прекратить посылку трафаретных приветствий на каждом собрании или конференции… прекратить многочисленные юбилеи, выродившиеся в чуждые пролетарской партии казённые торжества и к тому же влекущие за собой громадный расход народных средств, оставив только наиболее важные революционные и партийные”. {90}

    Оппозиция ратовала за “орабочение” партии, повышение процента рабочих в её рядах, однако массовый прием в РКП(б) рабочих после смерти Ленина (“Ленинский призыв”) как раз значительно ослабил силы оппозиции, что впоследствии неоднократно признавал Троцкий:

    “Не нужно ни на минуту забывать, что подавляющее большинство нынешней миллионной партии имеет смутное понятие о том, чем была партия в первый период революции, не говоря уже о дореволюционном подполье. Достаточно сказать, что 75-80 проц. членов партии вступили в неё лишь после 1923 г. Число членов партии с дореволюционным стажем ниже 1 проц. Начиная с 1923 г. партия искусственно растворялась в полусырой массе, призванной играть роль послушного материала в руках профессионалов аппарата. Это разводнение революционного ядра партии явилось необходимой предпосылкой аппаратных побед над “троцкизмом”. {91}

    Именно массовый слой новых партийцев, в силу низкого образования и молодого возраста имевший весьма смутное представление о внутренних делах дореволюционной РСДРП, а часто и о РКП(б) периода Гражданской войны, был восприимчив, в частности, к “упрощению” истории партии, появления новых ее интерпретаций, обличению любого оппозиционного выступления как нарушения единства партии.

    Первая дискуссия завершилась неоднозначно: и партийная конференция в январе 1924 года, и XIII съезд партии в мае провозгласили курс на развитие внутрипартийной демократии, одновременно заклеймив оппозицию за фракционность, “попытке противопоставить молодёжь ленинскому партийному ядру” (здесь была вырвана из контекста известная фраза Троцкого из “Нового курса” про молодёжь как барометр партии), недооценке крестьянства (в связи с идеями Преображенского и политическим прошлым Троцкого). “Фракционность” оппозиции дала основание обвинять ее в мелкобуржуазном уклоне, хотя на самом деле левая оппозиция критиковала большинство за излишние уступки мелкой буржуазии.

    А что касается фракционности, то в августе 1924 года в ходе пленума ЦК правящее большинство само создало свой фракционный центр, т.н. «семерку», решавшую все основные вопросы кулуарно, лишь формально затем вынося их на официальные заседания Политбюро с участием Троцкого.  Сомнения в правомерности такого шага были и у некоторых членов “семёрки”, например Калинин писал Сталину: “Мне могут возразить, что напрасно бью тревогу, что ни о каком создании фракции речь нейдёт, а просто избрана семёрка для согласования по наиболее одиозным вопросам… Но насколько у меня создалось впечатление, тенденция совещания, в особенности, она проявилась у т. Сталина, именно упереться в дальнейшей работе на согласованной фракционной линии”. {92}

    Источником фракционной деятельности были, таким образом, обе стороны конфликта, ведь в его основе лежали разногласия по фундаментальным вопросам жизни партии и страны, пусть официально эти разногласия и скрывались под пропагандистской маской «ленинского единства». И как обычно и бывает в таких случаях, с уставом партии никто не считался.

    То же самое происходило и в низах. Так, когда в январе 1924 г. Хамовническую районную партийную организацию в Москве ненадолго возглавили представители оппозиции, сторонники большинства ЦК в районе, по выражению А. Резника, “превратились в своеобразную антиоппозиционную оппозицию”, не останавливаясь и перед нарушением партийной дисциплины. Один из сторонников ЦК заявил, “что если Бюро будет продолжать такую же [фракционную] работу, то ячейка Электро-механического завода не будет подчиняться райкому”, причем “часть аудитории ответила аплодисментами”. {93}

    Таким образом, пресловутая «беспринципность» Троцкого, о которой распространяется каждый уважающий себя сталинистский публицист, в ходе борьбы внутри партии была не большей, чем «беспринципность» Сталина. Оба они заключали союзы со своими прошлыми или будущими оппонентами, по-разному характеризуя их в разных ситуациях.  Троцкий  вступил в блок с децистами, а позже Зиновьевым и Каменевым, в то время как Сталин точно также поддерживал последних двух в период «»триумвирата» и «семёрки», а затем вступил в союз с бухаринцами.

Глава 23. "ЛИТЕРАТУРНАЯ ДИСКУССИЯ" - НАЧАЛО ПЕРЕСМОТРА ИСТОРИИ

    Отдельного разбора заслуживает борьба  вокруг вопросов истории партии и роли в этой истории её руководителей, противостоявших друг другу в 1920-е годы. Здесь Троцкий сполна испил чашу поражения, и необъективная, основанная на передергиваниях, а то и прямых вымыслах  картина революционного пути Троцкого сохраняется  в “сталинистской” литературе до сих пор.

    Уже в выступлениях против Троцкого периода первой дискуссии звучали напоминания об его небольшевистском прошлом. {94} Обострение же борьбы вокруг исторических вопросов, спровоцировал он сам, выступив осенью 1924 года со статьей “Уроки Октября”. {95} Она тут же подверглась массированным нападками по ряду причин, а именно:

    1. Троцкий подробно обрисовал неблаговидную роль Зиновьева, Каменева и ряда других видных партийных деятелей, ныне являвшихся его оппонентами, в событиях 1917 года, назвав их правым крылом партии в контексте тогдашних разногласий. Особенно это касалось их выступления против организации партией большевиков вооруженного восстания в октябре 1917 года.  Это противоречило уже складывавшейся догме о “единстве ленинской партии”, о “невозможности существования в ней каких-либо особых крыльев”.

    2. Троцкий сделал акцент на идейном перевооружении большевистской партии весной 1917 года, прежде всего на отказе от лозунга «демократической диктатуры пролетариата и крестьянства». Это стало поводом для надуманных обвинений в “рассечении истории партии на две части”, “попытках заменить ленинизм троцкизмом”, хотя высказывание Ленина, приведенное нами выше, про “архив старых большевиков”, было известно оппонентам Троцкого не хуже, чем ему.

    3. Троцкий рассказал о письмах  Ленина, находившегося на нелегальном положении, в ЦК большевиков по поводу организации восстания, написанных в сентябре – начале октябре 1917 году и содержавших, в том числе, ошибочные суждения о возможности начать восстание в Москве, где победа, как считал Ленин, была обеспечена. {96} На деле, как известно, в Москве, в отличие от Петрограда, большевики взяли власть лишь после недели боев с войсками Временного правительства. Это противоречило начавшейся в 1924 году “канонизации Ленина”, якобы никогда не допускавшего ошибок.  “Ленин не был автоматом непогрешимых решений. Он был «только» гениальным человеком, и ничто человеческое не было ему чуждо, в том числе и свойство ошибаться. Ленин говорил об отношении эпигонов к великим революционерам: «После их смерти делаются попытки превратить их в безвредные иконы, так сказать, канонизировать их, предоставить известную славу их имени»… чтобы тем безопаснее изменять им на деле. Эпигоны требуют признания непогрешимости Ленина, чтобы тем легче распространить этот догмат на себя” – справедливо писал Троцкий впоследствии. {97} Также описание этого малоизвестного тогда эпизода событий осени 1917 года послужило поводом для надуманного обвинения в адрес Троцкого в том, что он якобы изображает Ленина «бланкистом». Хотя речь шла лишь о том, что в сентябре 1917 года, когда Ленин предлагал вооруженное выступление {98}, оно было ещё преждевременным, и, по выражению Троцкого, “могло до известной степени застигнуть врасплох не только врага, но и часть рабочих и гарнизона, вызвать в их рядах недоумение и тем ослабить наш натиск”. {99} Поэтому план Ленина был отвергнут Центральным комитетом.

    После “Уроков Октября” последовал целый вал выступлений против Троцкого, названный “литературной дискуссией”, хотя дискуссии не было, было избиение Троцкого и фабрикация антитроцкистских мифов. Ярким примером такого рода выступлений является работа Сталина “Троцкизм или ленинизм?”. {100} В ней Сталин искусственно соединяет дореволюционные разногласия Троцкого с большевиками с расхождениями между Троцким и большинством руководства, выявившимися в 1923-1924 году. Рассмотрим те положения статьи, в которых Сталин допускает отход от истины ради того, чтобы дискредитировать Троцкого.

    Сталин прямо берет под защиту Зиновьева и Каменева, объявляя их поведение в Октябре незначительной ошибкой: “Чем объяснить, что партия обошлась без раскола? Объясняется это тем, что, несмотря на разногласия, мы имели в лице этих товарищей старых большевиков, стоящих на общей почве большевизма. В чём состояла эта общая почва? В единстве взглядов на основные вопросы: о характере русской революции, о движущих силах революции, о роли крестьянства, об основах партийного руководства и т.д. Без такой общей почвы раскол был бы неминуем. Раскола не было, а разногласия длились всего несколько дней, потому и только потому, что мы имели в лице Каменева и Зиновьева ленинцев, большевиков”. Это не помешает Сталину впоследствии, когда они станут его противниками, все время припоминать им события 1917 года. {101}

    Здесь же Сталин объявил, что Октябрьским восстанием якобы руководил созданный в середине октября “практический центр по организационному руководству восстанием”, куда не входил Троцкий. На самом деле, согласно протоколу заседания ЦК партии большевиков от 16 (29) октября 1917 г. этот центр, во-первых, входил в состав Военно-революционного комитета при Петроградском Совете (Советом руководил Троцкий), во-вторых, нет никаких документов о реальной деятельности данного центра. {102}

    Таким образом, руководство “практического центра” Октябрьским восстанием  было выдумкой с целью принизить роль Троцкого в революции. Сталин противоречил здесь собственному же высказыванию о Троцком, сделанному в первую годовщину Октября.

    Говоря о ситуации весны 1917 года, Сталин утверждает: “чем объяснить в таком случае, что Ленин счёл нужным отмежеваться от Троцкого на другой же день после своего приезда из-за границы? Кому не известны неоднократные заявления Ленина о том, что лозунг Троцкого: “без царя, а правительство рабочее”, является попыткой “перепрыгнуть через не изжившее себя крестьянское движение”, что этот лозунг означает “игру в захват власти рабочим правительством”?”. При этом Сталин не принимает во внимание, что отмежевание касалось довоенных позиций Троцкого. К публикациям же Троцкого послереволюционного периода Ленин не имел претензий (если б они были, то Ленин без сомнения подверг бы Троцкого  критике в своих трудах весны 1917 г.). Кстати сказать, к лозунгу “без царя, а правительство рабочее” Троцкий не имел никакого отношения. В работе “Перманентная революция”, написанной в 1928 году, Троцкий разъясняет:  «прокламацию под заглавием «Без царя, а правительство рабочее» написал и издал за границей летом 1905 года Парвус. Я в это время давно уже жил нелегально в Петербурге и никакого отношения к этому листку ни делом, ни помышлением не имел. Узнал я о нём гораздо позже из полемических статей». {103}

    Затем Сталин переходит к описанию “трех особенностей троцкизма”, цитируя обнародованные именно тогда дореволюционные антиленинские высказывания Троцкого. Первая «особенность» только и сводится к цитатам про изжитые к 1917 году разногласия (при этом формулировка, что перманентная революция – это “революция без учёта маломощного крестьянства как революционной силы” есть крайнее окарикатуривание реальных дореволюционных взглядов  Троцкого). Вторая затрагивает ошибочные действия Троцкого по созданию “Августовского блока” в 1912 года, на основании этого примера Сталин объявляет, что “троцкизм есть недоверие к большевистской партийности, к её монолитности, к её враждебности к оппортунистическим элементам”. Весьма смелое заявление, если учитывать, что в этой же статье Сталин берёт под защиту правый оппортунизм Зиновьева и Каменева в ситуации 1917 года. Наконец, третья “особенность” – “троцкизм есть недоверие к лидерам большевизма, попытка к их дискредитированию, к их развенчиванию”. Тут и говорить не о чем – большего “троцкиста”, чем Сталин, в таком случае найти невозможно, правда в 1924 году основная его деятельность по дискредитации и развенчиванию лидеров большевистской партии была ещё впереди. Хотя надо отметить, что недоверие к самым уважаемым лидерам – это далеко не всегда что-то плохое.

    Путём такого рода передергиваний и был создан “троцкизм, вечно противостоящий ленинизму”, хотя на деле существенная разница между взглядами Ленина и Троцкого исчезла в 1917 году, а после смерти Ленина раскол партии был расколом внутри ленинизма.

    Ирония ситуации в том, что оппоненты Троцкого сами обвиняли его в манипулировании старыми разногласиями ради дискредитации своих противников. Например, в брошюре “Троцкизм и молодежь”, изданной Ленинградским губкомом РКСМ в ходе “литературной дискуссии”, говорилось: “… тщательно вспоминаются (Троцким – В.С.), перебираются, нанизываются одна на другую и выстраиваются стройной колонной, чтобы создавать «правую фракцию», борющуюся против Ленина, все ошибки, сделанные когда-либо на протяжении 8 месяцев революции кем-либо из ближайших учеников Ленина, кем-либо из старого большевистского ядра”. {104}

    Отчасти это было конечно верно – в “Уроках Октября” Троцкий не случайно подробно описал оппортунизм Зиновьева и Каменева (Сталин там вовсе не упомянут, хотя Троцкий был в курсе его полуменьшевистской позиции после Февраля), это было вызвано потребностями внутрипартийной борьбы. Однако как видим, подобные претензии  гораздо более относимы к Сталину и его сторонникам. Если у Троцкого в “Уроках Октября”, вероятно,  можно найти неточности, то сталинская группа целенаправленно создавала фальшивую картину прошлой деятельности Троцкого.

    Троцкий дал свой исчерпывающий ответ на все надуманные обвинения по поводу “Уроков Октября” в статье “Наши разногласия”, оставшейся неопубликованной. Причём Троцкий, по некоторым данным, и не пробовал её опубликовать, видимо, не желая давать повод для новых нападок. {105} Естественно, это было ошибкой, дальнейшая практика показала, что все уступки сталинская группа воспринимает как слабость и только усиливает нападки на своих противников. Противоречия внутри партии были столь сильны, что никакой компромисс оказался невозможен.

Глава 24. ПИК ВНУТРИПАРТИЙНОЙ БОРЬБЫ: ОБЪЕДИНЕННАЯ ОППОЗИЦИЯ

    В конце 1924 года к прочим спорным вопросам добавилось знаменитое противоборство вокруг “построения социализма в одной отдельно взятой стране”. Эту формулу выдвинул Сталин в декабре 1924 года в работе “Октябрьская революция и тактика русских коммунистов”, причём ещё в мае того же года  в труде “Об основах  ленинизма” Сталин утверждал противоположное. Несколько позже Сталин объяснил эту смену позиции следующим образом:

    “Но в брошюре “Об основах ленинизма” имеется ещё вторая формулировка. Там сказано: “Но свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране, ещё не значит обеспечить полную победу социализма. Главная задача социализма – организация социалистического производства – остаётся ещё впереди. Можно ли разрешить эту задачу, можно ли добиться окончательной победы социализма в одной стране, без совместных усилии пролетариев нескольких передовых стран? Нет, невозможно. Для свержения буржуазии достаточно усилий одной страны, – об этом говорит нам история нашей революции. Для окончательной победы социализма, для организации социалистического производства, усилий одной страны, особенно такой крестьянской страны, как Россия, уже недостаточно, – для этого необходимы усилия пролетариев нескольких передовых стран” (см. “Об основах ленинизма”, первое издание).

    Эта вторая формулировка была направлена против утверждения критиков ленинизма, против троцкистов, заявлявших, что диктатура пролетариата в одной стране, при отсутствии победы в других странах, не может “устоять против консервативной Европы”.

    Постольку, – но только постольку, – эта формулировка являлась тогда (май 1924 г.) достаточной, и она, несомненно, сослужила известную пользу.

    Но впоследствии, когда критика ленинизма в этой части была уже преодолена в партии и когда на очередь стал новый вопрос, вопрос о возможности построения полного социалистического общества силами нашей страны, без помощи извне, – вторая формулировка оказалась уже явно недостаточной и, потому, неправильной.

    В чем состоит недостаток этой формулировки?

    Ее недостаток состоит в том, что она связывает в один вопрос два разных вопроса: вопрос о возможности построения социализма силами одной страны, на что должен быть дан положительный ответ, и вопрос о том, может ли страна с диктатурой пролетариата считать себя вполне гарантированной от интервенции и, стало быть, от реставрации старых порядков без победоносной революции в ряде других стран, на что должен быть дан отрицательный ответ. Я уже не говорю о том, что эта формулировка может дать повод думать, что организация социалистического общества силами одной страны невозможна, что, конечно, неправильно.

    На этом основании я видоизменил, исправил эту формулировку в своей брошюре “Октябрьская революция и тактика русских коммунистов” (декабрь 1924 г.), расчленив этот вопрос на два вопроса, на вопрос о полной гарантии от реставрации буржуазных порядков и вопрос о возможности построения полного социалистического общества в одной стране. Это было достигнуто, во-первых, путём трактовки “полной победы социализма” как “полной гарантии от восстановления старых порядков”, возможной лишь в порядке “совместных усилий пролетариев нескольких стран”, и, во-вторых, путём провозглашения, на основании брошюры Ленина “О кооперации”, той неоспоримой истины, что мы имеем все необходимое для построения полного социалистического общества”. {106}

    Появление этого вопроса в качестве одного из основных пунктов раскола неслучайно произошло в 1924 году. Революционный подъём на Западе закончился как раз к этому времени, стало ясно, что в кризис капитализма, вызванный Первой мировой войной и Октябрьской революцией, преодолен буржуазным строем. Наиболее знаковым событием стало поражение пролетарских выступлений в Германии осенью 1923 года. Сталин и его сторонники отреагировали на новую ситуацию, хорошо поняв, что ставка на мировую революцию не может быть вечной, что массы начинают уставать от ожидания мирового пожара, требуя лучшей жизнь “здесь и сейчас”. Поэтому была выдвинута новая стратегия – сконцентрировать усилия на строительстве нового общества в рамках СССР.

    Против этого поворота выступила в 1925 г. «новая оппозиция» во главе с отошедшими от Сталина Зиновьевыми и Каменевым. Дискуссия 1925 г. характерна тем, что именно в ходе нее борьба внутри большевистской партии полностью лишилась относительно “товарищеского характера”, еще сохранявшегося в 1923-1924 гг. Причем происходило это с обеих сторон. Так, в декабре 1925 г., когда в Москве проходил XIV съезд ВКП(б), оппозиционное руководство ленинградской организации (возглавлял которую Зиновьев) пресекало выражение поддержки большинству съезда со стороны ленинградских партийцев. {107} А в январе 1926 г. в Ленинград выехала целая делегация сторонников Сталина из числа руководящих работников партии и комсомола, целью которой было добиться поддержки линии ЦК со стороны ленинградской организации, сломить сопротивление зиновьевцев. Сохранилось весьма живописное описание партсобрания на крупном ленинградском предприятии, заводе “Красный Треугольник”, оставленное сторонником “новой оппозиции”, секретарем ячейки ВКП(б) данного завода И.С. Кострицким:

    «Укажу, как, например, тов. Ворошилов грубо и резко набросился на комсомольцев, перебежав на другой конец стола Президиума. Он заявлял: «Я вас сотру в порошок». Такое заявление тов. Ворошилова вызвало бурные протесты комсомольцев, на что тов. Ворошилов снова заявил: «Я вас возьму в Красную Армию и там мы поговорим… Тов. Калинин также употреблял постоянно резкие выражения, чем вызвал волнение собрания. Например, обращаясь к женщинам, он сказал: «ну, вы полоумные, мы с вами меньше всего будем считаться», обращаясь к комсомольцам назвал их сопляками». Голосование в конце собрания, на котором присутствовало 500 членов партии – работников завода и 100 «гостей», по требованию М.И. Калинина должно было происходить следующим образом: в переполненном зале сторонники ЦК должны были отойти налево, а противники — направо. Далее И.С. Кострицкий сообщает: «Когда после этого, как указано выше, тов. Калинин при шуме и протестах собрания, начал делить коммунистов, то группа членов партии начала качать тов. Калинина, а затем и тов. Ворошилова. В это время тов. Молотов заявил, что он требует, чтобы я, как председатель встал на стол и заявил, что большинство за резолюцию, предложенную тов. Ворошиловым. На это я заявил, что это неверно, что таким способом нельзя определять большинство и что, кроме того, собрание постановило, чтобы голосовать только членам коллектива «Красный Треугольник», между тем, как «голосовали» свыше ста человек гостей. Тогда тов. Молотов крикнул мне: «Сволочь, саботажник, контрреволюционер, сотру тебя в порошок, привлеку тебя в ЦКК, я тебя знаю». {108}

    Естественно, что от подобных сцен до запрета на оппозиционную деятельность и физических расправ за нее дистанция была уже не столь велика. И логическое развитие методы борьбы группировок в партии получили на ее следующем этапе, когда сторонники Зиновьева и Каменева, критиковавшие сталинскую политику во многом с тех же позиций, что и Троцкий в 1923 г., объединились с последним.

    Левая оппозиция, сформировавшаяся весной-летом 1926 г., критиковала курс большинства за потворство усилению буржуазии в рамках НЭПа, а также за подмену советской демократии бюрократическим произволом партийной верхушки. Декларации о демократизации партии, ставшие итогом дискуссии 1923 г., остались на бумаге — логика развития внутрипартийной борьбы толкала правящую фракцию в совершенно противоположном направлении, причем впереди бежали зачастую представители “бухаринцев”. {109}

    Критика внутреннего положения в СССР и ВКП(б) неизменно связывалось оппозиционерами и с, по их мнению,  сдачей руководящей группой позиций на арене всемирной классовой борьбы. Именно эта сдача позиций, с точки зрения сторонников Троцкого и Зиновьева, получила воплощение в теории “социализма в одной стране”.  По поводу этой теории Троцкий писал:

    “Теоретическая несостоятельность и практическая опасность теории социализма в одной стране совершенно очевидны или, по крайней мере, становятся все более очевидными для всякого революционера, сколько-нибудь освоившегося с марксистской постановкой основных вопросов исторического развития. Политически говоря, теория эта является совершенно некритическим прикрытием того, что есть в СССР, и всего того, что становится во всех его противоречиях и во всей его стихийности. В этом смысле теория социализма в одной стране ослабляет и притупляет бдительность и настороженность партии по отношению к капиталистическим тенденциям и силам развития, внутренним и мировым.

    Она питает пассивный фаталистический оптимизм, под которым как нельзя лучше укрывается бюрократическое безразличие к судьбам социализма и международной революции.

    Не менее фатальную роль должна была бы сыграть эта теория, если бы она была узаконена, в отношении Коминтерна. Если рассматривать советское социалистическое строительство как неотъемлемую  составную часть мировой революции, как процесс, немыслимый вне этой последней, то удельный вес коммунистических партий, их роль, их самостоятельная ответственность возрастают и выдвигаются на передний план.

    Наоборот, если стать на ту точку зрения, что советская власть, опираясь на союз рабочих и крестьян, построит социализм совершенно независимо от того, что будет происходить во всем остальном мире, – при условии только, если советская республика будет ограждена от военных интервенций, – то роль и значение коммунистических партий сразу отодвигаются на второй план. Обеспеченность полной победы социализма в нашей стране, независимо от хода революции в других странах, означает, что главной задачей европейских коммунистических партий в ближайший исторический период, – такой задачей, которая достаточна для победы социализма, – является не завоевание власти, а противодействие интервенционистским покушениям империализма. Ибо совершенно очевидно, что достаточно было бы обеспечить победу социализма в нашей стране, чтобы тем самым обеспечить дальнейшее его распространение на весь мир. Вся перспектива таким образом передвигается. Вопрос об использовании до конца каждой действительно революционной ситуации отодвигается на задний план. Создается ложная и убаюкивающая теория о том, что время будто бы само по себе «работает на нас». Между тем нельзя забывать, что мы живем в условиях передышки, но никак не в условиях, будто бы автоматически обеспечивающих победу социализма «в одной стране». Передышку нужно всемерно использовать. Передышку нужно всемерно затянуть. Но забывать, что дело идёт именно о передышке, т.е. о более или менее длительном периоде между революцией 1917 года и ближайшей революцией в одной из крупных капиталистических стран, значит попирать ногами мировые законы исторического развития, значит отрекаться от коммунизма”. {110}

    Вокруг этой проблемы и сегодня, спустя почти век, ведутся нескончаемые дискуссии. Обе стороны ссылаются при этом на ленинизм, обвиняя противников в ревизии, в “меньшевизме”, “национальной ограниченности”, “авантюризме”  и т.д.

    Проблема в том, что брать в союзники Ленина имеют возможности как сталинисты, так и троцкисты. Идейное наследие лидера Октябрьской революции по этому вопросу крайне противоречиво. Как правильно пишет Н. Капченко, “Арбитром в этом важнейшем споре, носившем не столько теоретический, сколько практический характер, выступал и мог выступать только Ленин — как общепризнанный теоретик и вождь партии. У самого Ленина по данному вопросу были довольно противоречивые взгляды: в его трудах можно найти как прямые и однозначные высказывания о том, что без помощи революции в европейских странах, судьба социалистического строительства в нашей стране с неизбежностью обречена на поражение. Встречаются (особенно после перехода к новой экономической политике) и мысли, которые можно истолковать в пользу того, что и в условиях капиталистического окружения перспективы социалистического строительства представляются не фатально безнадежными. Короче говоря, по данному вопросу в трудах вождя можно почерпнуть аргументы как в пользу первой, так и второй перспективы”. {111}

    И действительно, чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить ряд известных цитат из трудов Ленина.

    Известные “сталинистские” высказывания Ленина:

    “Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального, капиталистического мира, привлекая к себе угнетенные классы других стран, поднимая в них восстание против капиталистов, выступая в случае необходимости даже с военной силой против эксплуататорских классов и их государств”. {112}

    “Для создания социализма, говорите вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну, а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму? В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?” {113}

    “Нам наши противники не раз говорили, что мы предпринимаем безрассудное дело насаждения социализма в недостаточно культурной стране. Но они ошиблись в том, что мы начали не с того конца, как полагалось по теории (всяких педантов), и что у нас политический и социальный переворот оказался предшественником тому культурному перевороту, той культурной революции, перед лицом которой мы все-таки теперь стоим.

    Для нас достаточно теперь этой культурной революции для того, чтобы оказаться вполне социалистической страной” {114}

    “Социализм уже теперь не есть вопрос отдаленного будущего, или какой-либо отвлеченной картины, или какой-либо иконы. Насчет икон мы остались мнения старого, весьма плохого. Мы социализм протащили в повседневную жизнь и тут должны разобраться. Вот что составляет задачу нашего дня, вот что составляет задачу нашей эпохи. Позвольте мне закончить выражением уверенности, что, как эта задача ни трудна, как она ни нова по сравнению с прежней нашей задачей и как много трудностей она нам ни причиняет, – все мы вместе, не завтра, а в несколько лет, все мы вместе решим эту задачу во что бы то ни стало, так что из России нэповской будет Россия социалистическая” {115}

    Известные “троцкистские” высказывания Ленина:

    “Мы создали советский тип государства, начали этим новую всемирно-историческую эпоху, эпоху политического господства пролетариата, пришедшую на смену эпохе господства буржуазии. Этого тоже назад взять уже нельзя, хотя „доделать“ советский тип государства удастся лишь практическим опытом рабочего класса нескольких стран. Но мы не доделали даже фундамента социалистической экономики. Это ещё могут отнять назад враждебные нам силы умирающего капитализма. Надо отчётливо сознать и открыто признать это, ибо нет ничего опаснее иллюзий (и головокружения, особенно на больших высотах). И нет решительно ничего „страшного“, ничего дающего законный повод хотя бы к малейшему унынию в признании этой горькой истины, ибо мы всегда исповедывали и повторяли ту азбучную истину марксизма, что для победы социализма нужны совместные усилия рабочих нескольких передовых стран”. {116}

    “… полная победа социалистической революции немыслима в одной стране, а требует самого активного сотрудничества по меньшей мере, нескольких передовых стран, к которым мы Россию причислить не можем”. {117}

    «…абсолютна истина, что без немецкой революции мы погибли, — может быть, не в Питере, не в Москве, а во Владивостоке, в еще более далеких местах, в которые нам, быть может, предстоит переброситься и до которых расстояние, может быть, еще больше, чем расстояние от Петрограда до Москвы, но во всяком случае при всевозможных мыслимых перипетиях, если немецкая революция не наступит, — мы погибнем”. {118}

    «Мы живем не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов, либо одно, либо другое победит». {119}

    Причина таких противоречий в том, что Ленин, с его выдающимся диалектическим мышлением, не был склонен к готовым “формулам на все времена”. Первоначально он придерживался общепринятого у марксистов той эпохи представления о невозможности победы социализма в отдельно взятой стране, идущего ещё от “Принципов коммунизма” Энгельса. Позднее, в годы Первой мировой войны, наблюдая разницу ситуаций даже в наиболее развитых европейских странах, неравномерность их развития в целом ряде аспектов (экономика, рабочее движение и его союзники, наличие сильной марксистской партии), Ленин впервые в работе “О лозунге Соединенных Штатов Европы” обмолвился о победе социализма в одной стране. В дальнейшем, в условиях победы Октябрьской революции в России и революционного подъёма в Европе, Ленин  писал о невозможности достижения социализма в разрушенной стране без победы западноевропейского пролетариата. Однако и в эту позицию пришлось вносить изменения.

    В последние годы жизни Ленин, судя по всему, был в напряжённом идейном поиске. Он не мог не понимать, что расчёт большевиков на революцию в наиболее развитых странах не оправдался, и дальнейший ход событий неясен. Можно не сомневаться, что Ленин нашел бы наиболее оптимальный выход из положения, создав непротиворечивую стратегию действий в новых условиях.  Была бы она ближе к политике Сталина или к предложениям левой оппозиции?  Этот вопрос вряд ли имеет смысл. Факты таковы, что болезнь подкосила Ленина в переходной ситуации, не дав ему завершить анализ нового расклада сил в мировом классовом противоборстве, оставив партию с противоречивыми высказываниями.

    Ленинскую линию по-своему продолжали как сталинцы, так и оппозиция, сделав разные выводы относительно необходимой стратегии в новых условиях. Тем не менее, при всей остроте борьбы вокруг данного вопроса, пропасть между оппонентами была не столь велика, как это представляла позднейшая пропаганда с обеих сторон. Троцкий и его сторонники вовсе не были противниками строительства социализма в СССР. Они никогда, вопреки известному обвинению Сталина в адрес оппозиции, не ставили вопрос о том, что “имея в виду отсутствие немедленной поддержки извне, со стороны победоносной революции в других странах, мы должны честно и открыто отойти от власти и вести курс на организацию новой революции в СССР в будущем”, {120} то есть не разделяли меньшевистских капитулянтских воззрений.

    Но принципиальной позицией левых оппозиционеров было утверждение о невозможности успешного завершения этого строительства без поддержки со стороны пролетарских революций в наиболее развитых странах Запада. По этому поводу Троцкий разъяснял: “Речь идет, разумеется, не о том, можно ли и должно ли строить социализм в СССР.  Такого рода вопрос равноценен вопросу о том, может ли и должен ли пролетариат бороться за власть в отдельной капиталистической стране. На этот вопрос ответил еще «Манифест коммунистической партии». Пролетариат должен стремиться завоевать власть в своей стране, чтобы затем расширить свою победу на другие страны. Наша работа над строительством социализма есть такая же составная часть мировой революционной борьбы, как организация стачки углекопов в Англии или строительство заводских ячеек в Германии”. {121}

    То есть оппозиция исходила из того, что борьба за социализм – это всемирный процесс, и соответственно в одной стране социализм нужно строить, но невозможно достигнуть в полной мере. Здесь было определенное противоречие, на которое указывали сталинцы в борьбе с оппозицией. Строить новое общество, ставя успех этого предприятия в зависимость от событий за границей, где от советского рабочего класса зависит немного – было весьма уязвимой позицией, во всяком случае, малопонятной с точки зрения не слишком грамотного среднего советского рабочего из вчерашних крестьян.

    В документе оппозиции «Вопросы и ответы», написанном осенью 1926 года, эта позиция изложена еще более четко:

    “Верно ли, что оппозиция отрицает возможность построения социализма в нашей стране?

    Ответ: Это обвинение ложно и основано на неправильной постановке самого вопроса. Для построения социализма одними лишь собственными силами в нашей отсталой стране нужны десятки лет. Предполагать, что в течение такого долгого периода в других странах будет держаться и развиваться капитализм, а мы тем временем построим социализм, значило бы отрицать связи мирового хозяйства и мировой политики и впадать в грубую национальную ограниченность. Построение социализма в нашей стране есть составная часть мировой революции пролетариата. Успех социалистического строительства в нашей стране неотделим от успеха революционного движения во всем мире. Оппозиция глубоко убеждена в победе социализма в нашей стране не потому, что нашу страну можно изъять из мирового хозяйства и мировой революции, а потому что победа пролетарской революции обеспечена во всем мире.

    Сдвиг с пролетарской линии неизбежно ведет к национальной ограниченности, к недооценке нашей зависимости от мирового хозяйства и к грубому прикрашиванию НЭПа”. {122}

    С точки зрения сегодняшнего дня хорошо видна недальновидность такого взгляда. В реальности буржуазия с помощью как социал-демократии, так и фашизма смогла удержать капиталистический строй в наиболее развитых странах, большевики явно переоценили революционный потенциал европейского рабочего класса, и СССР действительно суждено было оставаться единственным рабочим государством в течении десятков лет.  И те, кто продолжал держаться за эту переоценку перспектив мировой революции, не могли не проиграть.

2

    Сталин выступал против оппозиции, прекрасно понимая и используя слабые места в ее программе, прежде всего то, что оппозиция основывала все расчеты на европейской революции, близкая победа которой все более оказывалась под вопросом:

    “Мы не можем двигаться вперед, не зная, куда нужно двигаться, не зная цели движения. Мы не можем строить без перспектив, без уверенности, что, начав строить социалистическое хозяйство, можем его построить. Без ясных перспектив, без ясных целей партия не может руководить строительством. Мы не можем жить по рецепту Бернштейна: “Движение – все, конечная цель – ничто”. Мы, наоборот, как революционеры, должны подчинять свое движение вперед, свою практическую работу – основной классовой цели пролетарского строительства. Без этого – мы попадем в болото оппортунизма, неминуемо и безусловно.

    Далее. Без ясных перспектив нашего строительства, без уверенности построить социализм рабочие массы не могут сознательно участвовать в этом строительстве, они не могут сознательно руководить крестьянством. Без уверенности построить социализм не может быть воли к строительству социализма. Кому охота строить, зная, что не построишь? Отсутствие социалистических перспектив нашего строительства ведет поэтому к ослаблению воли пролетариата к этому строительству неминуемо и безусловно.

    Дальше. Ослабление воли пролетариата к строительству социализма не может не вызвать усиления капиталистических элементов нашего хозяйства. Ибо что значит строить социализм, как не то, чтобы побороть капиталистические элементы нашего хозяйства. Упадочные и пораженческие настроения в рабочем классе не могут не окрылить надежд капиталистических элементов на реставрацию старых порядков. Кто недооценивает решающего значения социалистических перспектив нашего строительства, тот помогает капиталистическим элементам нашего хозяйства, тот культивирует капитулянтство.

    Наконец, ослабление воли пролетариата к победе над капиталистическими элементами нашего хозяйства, тормозя наше социалистическое строительство, не может не задерживать развязывание международной революции во всех странах. Не следует забывать, что мировой пролетариат смотрит на наше хозяйственное строительство и на наши успехи на этом фронте с надеждой, что мы выйдем из этой борьбы победителями, что нам удастся построить социализм. Бесчисленное количество рабочих делегаций, приезжающих к нам с Запада и щупающих каждый уголок нашего строительства, говорит о том, что наша борьба на фронте строительства имеет громадное международное значение в смысле ее революционизирующего значения для пролетариев всех стран. Кто пытается свертывать социалистические перспективы нашего строительства, тот пытается гасить надежды международного пролетариата на нашу победу, а кто гасит эти надежды, тот нарушает элементарные требования пролетарского интернационализма”. {123}

    Здесь Сталин, помимо прочего, хорошо подметил важность успехов в построении социализма в одной стране для всего международного рабочего движения. Не сумев победить в своих странах, западные коммунисты начали уповать на успехи СССР, надеясь, что эти успехи послужат росту поддержки коммунистов в мире капитализма. {124} В этом одна из главных  причин того, что оппозиция не получила массового влияния в западных компартиях, и сталинцам удалось выставить ее  в качестве группы, подрывающей пролетарский интернационализм.

    Ведь Сталин вовсе не был противником мировой революции, каким его выставляли как тогдашние оппоненты, так и современные  троцкисты. По данному вопросу он также высказывался в описываемый период:

    “Вероятнее всего, что мировая революция будет развиваться путем революционного отпадения ряда новых стран от системы империалистических государств при поддержке пролетариев этих стран со стороны пролетариата империалистических государств. Мы видим, что первая отпавшая страна, первая победившая страна уже поддерживается рабочими и трудящимися массами других стран. Без этой поддержки она не могла бы продержаться. Несомненно, что поддержка эта будет усиливаться и нарастать. Но несомненно также и то, что само развитие мировой революции, самый процесс отпадения от империализма ряда новых стран будет происходить тем скорее и основательнее, чем основательнее будет укрепляться социализм в первой победившей стране, чем скорее будет превращаться эта страна в базу дальнейшего развертывания мировой революции, в рычаг дальнейшего разложения империализма.

    Если верно положение, что окончательная победа социализма в первой освободившейся стране невозможна без общих усилий пролетариев нескольких стран, то столь же верно и то, что мировая революция будет развертываться тем скорее и основательнее, чем действительнее будет помощь первой социалистической страны рабочим и трудящимся массам всех остальных стран….

    Характерная особенность этой помощи со стороны победившей страны состоит не только в том, что она ускоряет победу пролетариев других стран, но также и в том, что, облегчая эту победу, она тем самым обеспечивает окончательную победу социализма в первой победившей стране.

    Вероятнее всего, что в ходе развития мировой революции, наряду с очагами империализма в отдельных капиталистических странах и с системой этих стран во всем мире, создадутся очаги социализма в отдельных советских странах и система этих очагов во всем мире, причем борьба между этими двумя системами будет наполнять историю развертывания мировой революции.

    Неправы, поэтому, не только те, которые, забывая о международном характере Октябрьской революции, объявляют победу революции в одной стране чисто  национальным и только национальным явлением. Не правы также и те, которые, помня о международном характере Октябрьской революции, склонны рассматривать эту революцию как нечто пассивное, призванное лишь принять поддержку извне. На самом деле не только Октябрьская революция нуждается в поддержке со стороны революции других стран, но и революция этих стран нуждается в поддержке со стороны Октябрьской революции для того, чтобы ускорить и двинуть вперед дело свержения мирового империализма”. {125}

    Дополнительная сложность вопроса в том, что термины “социализм” и “коммунизм” в тогдашней политической литературе нередко сливались. Напомним, что обозначение двух стадий коммунизма как “социализма» и “полного коммунизма” сделал общепринятым в марксистско-ленинской традиции В.И. Ленин, в 1917 г. в работе “Государство и революция” использовав эти термины именно так. Тогда же в работе “Грозящая катастрофа и как с ней бороться” Ленин сформулировал свое “узкое” определение социализма как низшей фазы коммунизма: “социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии. Или иначе: социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией”. {126}

    У Маркса и Энгельса термины  “социализм” и “коммунизм” нередко употребляются как синонимы, в качестве определения общества, где уже исчезло классовое деление, и которое по производительности труда и другим параметрам однозначно превосходит капитализм. Необходимость двух  стадий коммунизма впервые была сформулирована Марксом в “Критике Готской программы”, однако там для определения “периода революционного превращения” капитализма в коммунизм (диктатуры пролетариата) не используется какой-либо специальный термин. Поэтому во всех странах марксисты нередко подразумевали под социализмом то, что мы теперь именуем полным коммунизмом. Например, в работе молодого Сталина “Анархизм или социализм?” читаем:

    “… по мнению социал-демократов, социалистическое общество – это такое общество, в котором не будет места так называемому государству, политической власти с ее министрами, губернаторами, жандармами, полицейскими и солдатами. Последним этапом существования государства будет период социалистической революции, когда пролетариат захватит в свои руки государственную власть и создаст свое собственное правительство (диктатуру) для окончательного уничтожения буржуазии. Но когда буржуазия будет уничтожена, когда будут уничтожены классы, когда утвердится социализм, тогда не нужно будет никакой политической власти, – и так называемое государство отойдет в область истории”. {127}

    Но и в текстах послереволюционного периода как Сталина и его сторонников, так и оппозиции, можно встретить “ортодоксальное” определение социализма как бесклассового общества. Например, в “Платформе оппозиции”, составленной в сентябре 1927 г., писалось:

    “Мы свой основной исторический расчет связываем с дальнейшим ходом мировой пролетарской революции. Ее победа в передовых странах взорвет кольцо капиталистического окружения, избавит нас от тяжкого военного бремени, гигантски усилит нас в области техники, ускорит все наше развитие — в городе и в деревне, на заводе и в школе — и даст нам возможность построить социализм, то есть бесклассовое общество, основанное на передовой технике и на действительном равенстве всех его членов в труде и в пользовании продуктами труда”. {128}

    Сталин в полемике с оппозицией определял социализм осторожнее:

    “Мы завоевали диктатуру пролетариата и создали тем самым политическую базу для продвижения к социализму. Можем ли мы создать своими собственными силами экономическую базу социализма, новый экономический фундамент, необходимый для построения социализма? В чем состоит экономическая суть и экономическая база социализма? Не в том ли, чтобы насадить на земле “рай небесный” и всеобщее довольство? Нет, не в этом. Это есть обывательское, мещанское представление об экономической сути социализма. Создать экономическую базу социализма – это значит сомкнуть сельское хозяйство с социалистической индустрией в одно целостное хозяйство, подчинить сельское хозяйство руководству социалистической индустрии, наладить отношения между городом и деревней на основе обмена продуктов сельского хозяйства и индустрии, закрыть и ликвидировать все те каналы, при помощи которых рождаются классы и рождается, прежде всего, капитал, создать, в конце концов, такие условия производства и распределения, которые ведут прямо и непосредственно к уничтожению классов”. {129}

    То есть отстаивая построение социализма в одной отдельно взятой стране, Сталин сдвинулся к ленинскому определению социализма, понимая необходимость постановки лишь реалистичных задач, решаемых в рамках СССР и действительно частично решенных впоследствии (впрочем, “каналы, при помощи которых рождаются классы” закрыты не были, и не только каналы, не был решен ни один из вопросов построения социалистического общества. Все остановилось на государственном капитализме).

    В то же время надо понимать, что это говорилось в разгар НЭПа и большого влияния в руководстве ВКП(б) бухаринской группы с ее “путем к социализму черепашьим шагом”. Позднее, в период “Великого перелома”, Сталин вновь неоднократно определял социализм как бесклассовое общество. Например, в докладе Сталина на XVII съезде в 1934 г., то есть уже в ходе форсированного социалистического строительства, читаем:

    “Взять, например, вопрос о построении бесклассового социалистического общества. XVII конференция партии сказала, что мы идем к созданию бесклассового, социалистического общества. Понятно, что бесклассовое общество не может притти в порядке, так сказать, самотека. Его надо завоевать и построить усилиями всех трудящихся – путем усиления органов диктатуры пролетариата, путем развертывания классовой борьбы, путем уничтожения классов, путем ликвидации остатков капиталистических классов, в боях с врагами как внутренними, так и внешними. Дело, кажется, ясное”. {130}

    Впрочем, в трудах Ленина также  в разных контекстах в определение социализма вкладывалось разное значение. Приведем отрывок из стенограммы заседания пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) от 6 августа 1927 г.:

    “Троцкий: «В начале 1918 г., в статье «О «левом» ребячестве и мелкобуржуазности» Владимир Ильич писал: «Если бы, примерно, через полгода у нас установился государственный капитализм, это было бы громадным успехом и вернейшей гарантией того, что через год у нас окончательно упрочится и непобедимым станет социализм» (т. XVIII, часть 2, стр. 87). На эту цитату Владимир Ильич ссылался со времени перехода к НЭПу не раз. Он приводил ее в своей речи на IV конгрессе Коминтерна, причем тут же добавил, что «это было сказано, когда мы были поглупее, чем сейчас, но не настолько уж глупы, чтобы не уметь рассматривать такие вопросы» (т. XVIII,ч. 2, стр. 87). Совершенно ясно…

    Голос с места: Надо пересмотреть ему время.

    Троцкий: Совершенно ясно, что ироническое замечание: «мы были поглупее, чем сейчас» относилось к слишком коротким срокам «через год у нас окончательно упрочится и непобедимым станет социализм» (шум).

    Рудзутак: Это не имеет никакого отношения к постановлению ЦКК.

    Троцкий: Как мог, однако, Ленин давать такой короткий срок для «окончательного «упрочения» социализма? (Шум.) Какое материально-производственное содержание вкладывал он в эти слова? И что означают, с другой стороны, смягчающие иронию слова Ленина о том, что мы были в 18 г. «не настолько уж глупы, чтобы (шум) не уметь рассматривать эти вопросы?». Совершенно ясно, что под окончательным упрочением социализма Ленин понимал не построение социалистического общества в годовой срок… (Шум.)

    Рудзутак: Это не речь, а чтение полного собрания сочинений Троцкого…

    Троцкий: …не уничтожение классов, не преодоление противоречия между городом и деревней в двенадцать месяцев, а прежде всего и главным образом восстановление работы фабрик и заводов в руках победоносного пролетариата. В этом вся суть”. {131}

    Таким образом, обе стороны в этот  момент имели весьма противоречивое  представление о том, что считать социализмом, т.е. первой фазой коммунизма. Фактически они игнорировали ленинское определение социализма как “государственно-капиталистической монополии, обращенной на пользу всего народа”, то есть классового общества, где средства производства сосредоточены в руках государства диктатуры пролетариата, и экономика развивается по единому научно обоснованному плану. При этом эксплуататоры ликвидированы только формально, а в реальности имеются мелкобуржуазные элементы,  которые паразитируют на сохраняющихся товарно-денежных отношениях, разнице между умственным трудом и физическим, между городом и деревней, и несут в себе, в случае  неправильной политики коммунистической партии, угрозу реставрации капитализма. Подобная буржуазная часть социалистического общества разнородна – от спекулянтов до коррумпированных нелегальным частным бизнесом партийных работников.

    Сталин лишь в середине 1930-х гг. фактически начал придерживаться ленинского определения, объявив о построении социализма в основном (от бесклассового общества СССР был естественно очень далек, а вот государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа, была достигнута). Троцкий же продолжал использовать старую терминологию до конца жизни,  что во многом и лежит в основе троцкистского определения СССР как рабочего, но не социалистического государства.

    Выступая против “социализма в отдельно взятой стране”, левая оппозиция в текущей, практической политике, выдвигала конкретные предложения по социалистическому строительству, в том числе – во многом предвосхитившие будущий курс ВКП(б) периода индустриализации и коллективизации.

    Впрочем,  стремились сторонники и Троцкого, и Сталина к одним и тем задачам внутренней политики, потому зачастую их полемика принимала характер классического спора между властью и оппозицией – первые подчеркивали успехи, не отрицая и проблем, вторые признавали успехи, делая акцент на проблемах. Так, в оппозиционном “Заявлении 83-х”, составленном в мае 1927 г., указывалось:

    “В промышленности, сельском хозяйстве и в других отраслях народного   хозяйства Союза Советских Социалистических Республик мы либо подходим либо уже  перешагнули за довоенный уровень. В области кооперации также достигнуты успехи.  Эти успехи являются лучшим доказательством правильности новой экономической политики, провозглашенной Лениным и лучшим ответом врагам Октябрьской революции.

    Страна пролетарской диктатуры оказалась вполне способной к социалистическому строительству, показала в этой области первые успехи, подготовляя тем самым, вместе с пролетариатом других стран, окончательную победу социализма во всем мире.

    Но одновременно с этими серьезными достижениями, в итоге восстановительного  периода наметились большие трудности…

    Неправильная  политика ускоряет  рост враждебных пролетарской диктатуре сил: кулака, нэпмана, бюрократа. …

    Предложение освободить от сельхозналога 50% крестьянских дворов, т.е. бедноту и маломощных, подвергается травле. Между тем, предложение это все больше оправдывается хозяйственной и политической обстановкой деревни. Несколько десятков миллионов рублей, с точки зрения 5-миллиардного бюджета, имеют очень скромное значение. Между тем, взимание этой суммы с маломощных дворов является одним из обстоятельств, ускоряющих процесс дифференциации и ослабляющих позиции пролетарской диктатуры в деревне….

    В сентябре прошлого года мы читали воззвание, подписанное тремя товарищами, занимающими ответственнейшие посты (тт. Рыков, Сталин, Куйбышев) о том, будто оппозиция, т.е. часть нашей собственно партии и часть ее Центрального Комитета, хочет «ограбить» крестьянство. Взамен этого, воззвание обещало путем режима экономии сократить непроизводительные расходы на 300-400 миллионов рублей в год. На деле бюрократически искаженная борьба за режим экономии привела к новому дерганию рабочих и не дала сколько-нибудь ощутимых положительных результатов”. {132}

    Правящая группа в целом ставила перед страной  те же цели, что и оппозиция. В резолюции XV конференции ВКП(б) (октябрь-ноябрь 1926 г.)  “О хозяйственном положении и задачах партии” говорилось:

    «Все мероприятия в сельском хозяйстве должны исходить из необходимости дальнейшего укрепления союза рабочих с основной массой крестьянства – бедняками и середняками. Под этим углом зрения должно проводиться и в дальнейшем снабжение деревни сельскохозяйственными машинами и другими товарами, а также организация сбыта сельскохозяйственной продукции, построение сельскохозяйственного кредита и организация помощи бедняцкой части деревни (освобождение наиболее маломощного крестьянства от сельскохозяйственного налога, предоставление беднейшей части деревни особых кредитов, содействие развитию коллективных форм земледелия и т.п.). {133}

    Тем не менее, темпы и масштабы социалистических преобразований, прежде всего важнейшего из них – индустриализации страны – противники оппозиции в тот период представляли себе значительно более скромно, нежели сторонники Троцкого и Зиновьева. В связи с критикой очень умеренных, “крохоборческих” планов индустриального развития СССР в “Платформе оппозиции” предлагалось:

    “Неправда, будто темп индустриализации упирается непосредственно в отсутствие ресурсов. Средства скудны, но они есть. Нужна правильная политика. Пятилетка Госплана должна быть категорически отвергнута и осуждена как в корне несовместимая с задачей «превращения России нэповской в Россию социалистическую».

    Необходимо осуществить передвижку в деле распределения налоговой тяжести между классами, нагрузив кулака и нэпмана, облегчив рабочих и бедноту.

    Понизить удельный вес косвенных налогов. Ликвидировать в ближайшие годы систему государственной продажи водки. Упорядочить финансы железнодорожного транспорта.

    Упорядочить финансы промышленности.

    Оздоровить запущенное лесное хозяйство, которое может и должно стать источником крупнейших доходов.

    Обеспечить безусловную устойчивость денежной единицы. Упрочение червонца требует снижения цен, с одной стороны, бездефицитного бюджета, — с другой. Недопустимо использование эмиссии для покрытия бюджетного дефицита.

    Нужен строго целевой бюджет, бездефицитный, жесткий, не терпящий ни лишнего, ни случайного.

    В бюджетe 1927-28 года надлежит значительно повысить ассигнования на оборону (преимущественно на военную промышленность), на промышленность вообще, на электрификацию, на транспорт, жилстроительство, на мероприятия по коллективизации сельского хозяйства.

    Дать решительный отпор покушениям на монополию внешней торговли. Взять твердый курс на индустриализацию, электрификацию и рационализацию, построенную на повышении технической мощи хозяйства и улучшении материального положения масс”. {134}

    В вопросах коллективизации сельского хозяйства программа  левой оппозиция была далека от осуществившихся в дальнейшем насильственной коллективизации и массового раскулачивания. Однако именно планы наступления на кулацкую часть деревни, более активного кооперирования крестьянской бедноты и середняков были одним из основных пунктов оппозиционной программы:

    “Ревизия ленинизма в крестьянском вопросе идет со стороны группы Сталина-Бухарина по следующим главнейшим линиям.

    1) Отход от одного из основных положений марксизма о том, что только мощная социалистическая индустрия может помочь крестьянству преобразовать сельское хозяйство на началах коллективизма.

    2) Недооценка батрачества и деревенской бедноты, как социальной базы диктатуры пролетариата в деревне.

    3) Ставка в сельском хозяйстве на так называемого «крепкого» крестьянина, то есть, по существу, на кулака.

    4) Игнорирование или прямое отрицание мелкобуржуазного характера крестьянской собственности и крестьянского хозяйства, что обозначает отход от позиций марксизма к теориям эсеров.

    5) Недооценка капиталистических элементов развития нынешней деревни и затушевывание расслоения крестьянства.

    6) Создание усыпляющей теории, будто «кулаку и кулацким организациям все равно некуда будет податься, ибо общие рамки развития в нашей стране заранее даны строем пролетарской диктатуры» (Бухарин, «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз», стр. 49).

    7) Курс на врастание «кулацких кооперативных гнезд в нашу систему» (Бухарин, там же, стр. 49). «Проблема ставится так, что нужно развязать хозяйственные возможности зажиточных крестьян, хозяйственные возможности кулаков» («Правда», 24 апреля 1925 года).

    8) Попытки противопоставить ленинский «кооперативный план» ленинскому плану электрификации, которые у самого Ленина только в сочетании своем обеспечивают переход к социализму”. {135}

    Главным оппонентом левой оппозиции был мелкобуржуазный уклон в большевистской партии, связанный с тенденцией к расширению уступок мелкой буржуазии в рамках НЭПа, фактическому примирению с буржуазными элементами, особенно на селе. Главой этой тенденции был Бухарин, “ценнейший и крупнейший теоретик партии”, по выражению Ленина. В описываемый период он значительно скорректировал свои позиции, превратившись из глашатая “левого коммунизма” первых послереволюционных лет в руководителя “правого уклона”. Причины этой эволюции известный биограф Троцкого Исаак Дойчер описывал следующим образом:

    “… Бухарин, понимая, что большевизм действительно остался наедине с русским крестьянством, перестал рассчитывать на европейскую революцию… он пришел к заключению, что раз из западных рабочих не получилось союзников, большевики должны признать, что единственные его друзья – это крестьяне. И к ним Бухарин обратился с тем же пылом, с той же надеждой и с той готовностью к идеализации, с какими он ранее смотрел на европейский пролетариат”. {136}

    Кроме Бухарина, в число лидеров неформальной “правой” группировки входили председатель СНК Рыков и председатель советских профсоюзов Томский. Сторонниками капитализма этих уклонистов назвать конечно нельзя, но фактически их политика вела к укреплению буржуазных  элементов в СССР. Наиболее значимым шагом, на который пошла большевистская партия под давлением правых, было принятие в апреле 1925 г. решений о легализации аренды земли и наемного труда на селе, что являлось уступкой сельской верхушке. {137} Критику левой оппозиции вызывала и кампания по “оживлению Советов” на селе, приведшая к росту влияния кулацких элементов в органах Советской власти. {138}

    Позиции правых укрепили многочисленные материалы против Троцкого, в которых он неизменно обвинялся в недооценке крестьянства и даже желании “ограбить” крестьян ради “сверхиндустриализации”. Впоследствии при разрыве со Сталиным Бухарин назовет “троцкистами” и сталинцев. “В борьбе между Сталиным и Бухариным обе стороны, как клоуны в цирке перебрасывают друг другу обвинение в троцкизме” – иронизировал по этому поводу к тому времени уже высланный из СССР Троцкий. {139}

    В период 1925 – 1927 гг.,  Сталин и его сторонники, выступая против левой оппозиции, занимали центристскую позицию, но фактически находились ближе к правому флангу партии, борясь против предложений о форсированном наступлении на капиталистические элементы. На XIV съезде ВКП(б) в декабре 1925 г. Сталин заявил:

    “Первый уклон состоит в преуменьшении роли кулака и вообще капиталистических элементов в деревне, [в замазывании кулацкой опасности. Он исходит из того неправильного предположения, что развитие НЭПа не ведет к оживлению капиталистических элементов в деревне, что кулак и вообще капиталистические элементы отходят или уже отошли у нас в область истории, что дифференциации в деревне не происходит, что кулак – это отзвук прошлого, жупел, и только.

    К чему приводит этот уклон?

    На деле этот уклон приводит к отрицанию классовой борьбы в деревне.

    Второй уклон состоит в раздувании роли кулака и вообще капиталистических элементов в деревне, в панике перед этими элементами, в отрицании того, что союз пролетариата и бедноты с середняком возможен и целесообразен.

    Уклон этот исходит из того, что у нас происходит в деревне будто бы простое восстановление капитализма, что этот процесс восстановления капитализма является всепоглощающим процессом, целиком или в подавляющей части захватывающим и нашу кооперацию, что в результате такого развития должна непрерывно расти дифференциация крестьянства в большом масштабе, что крайние группы, т.е. кулаки и бедняки, должны усиливаться и возрастать год за годом, что средние группы, т.е. середняки, должны ослабевать и вымываться тоже год за годом.

    На деле этот уклон ведет к разжиганию классовой борьбы в деревне, к возврату к комбедовской политике раскулачивания, к провозглашению, стало быть, гражданской войны в нашей стране и, таким образом, к срыву всей нашей строительной работы, тем самым – к отрицанию кооперативного плана Ленина в смысле включения миллионов крестьянских хозяйств в систему социалистического строительства….

    Если задать вопрос коммунистам, к чему больше готова партия, – к тому, чтобы раздеть кулака, или к тому, чтобы этого не делать, но идти к союзу с середняком, я думаю, что из 100 коммунистов 99 скажут, что партия всего больше подготовлена к лозунгу: бей кулака. Дай только, – и мигом разденут кулака. А вот, что касается того, чтобы не раскулачивать, а вести более сложную политику изоляции кулака через союз с середняком, то это дело не так легко переваривается. Вот почему я думаю, что в своей борьбе против обоих уклонов партия все же должна сосредоточить огонь на борьбе со вторым уклоном”. {140}

    Сталин брал Бухарина под защиту в связи с нападками оппозиции по поводу знаменитого бухаринского лозунга «Обогащайтесь!», обращенного к зажиточным крестьянам. Здесь повторилась история с Зиновьевым и Каменевым: Сталин нападал на тех, кто «требует крови Бухарина», утверждал, что лозунг Бухарина ошибочный, но ошибка эта незначительна. {141}  Что не помешало Сталину обрушиться на Бухарина за эту же ошибку впоследствии, когда сталинцы и бухаринцы порвали взаимное сотрудничество.

    Немалое значение в ходе внутрипартийной борьбы имели внешнеполитические вопросы, особенно связанные с политикой Коминтерна. Сразу отметим, что позиция как Троцкого, так и левой оппозиции вообще не имела никакого отношения к традиционно приписываемому им “революционному авантюризму”, “экспорту революции” и т.д. 

    Так, в январе 1927 г. Троцкий писал:

    “Здесь же, или лучше в конце, следовало бы объяснить, почему мы столь настойчиво боремся за мир, если мы, вообще говоря, за революционную войну. Ленин говорил, что мы не зарекаемся от революционной войны. Но это вовсе не значит, что «революционная война» всегда и при всех условиях свободна разрешить революционные задачи. После империалистской войны, истощившей народ, после гражданской войны у нас, разрушившей хозяйство страны, мир есть необходимейшее условие как нашего социалистического роста, так и подготовки коммунистических партий. Чем позже империализм обрушит на нас войну, тем более крепкими окажемся мы, как СССР, и весь мировой пролетариат вместе с нами. Наш величайший революционный интерес поэтому – оттянуть войну как можно дальше, противодействуя ей всеми силами. Наилучшим исходом было бы, если бы европейская революция упредила новую империалистическую войну. Вообще говоря, это не исключено. На это должна быть направлена вся наша политика. При такого рода «мирной» (в революционном, а не пацифистском смысле) политике, если бы буржуазии, тем не менее, удалось бросить Европу или весь мир в новую империалистскую войну, нам удалось бы легче и, следовательно, скорее превратить новую империалистскую войну в гражданскую… Вот почему мы кровно заинтересованы в мире, в его сохранении, в его упрочении. Вот почему наша партия искренно борется за мир”. {142}

    В международной политике главными пунктами противоборства сталинско-бухаринского большинства и оппозиции были вопросы об Англо-русском комитете и взаимоотношениях Китайской коммунистической партии с буржуазной партией Гоминьдан. В обоих случаях правящая группа делала ставку на сильных, пусть и некоммунистических союзников, в то время как оппозиция обвиняла своих оппонентов в правом уклоне, соглашательстве с буржуазией и реформистами.

    Англо-русский комитет профсоюзного единства представлял собой союз между английскими и советскими профсоюзами, созданный в апреле 1925 г. Английские профсоюзные вожди, принадлежавшие в основном к левому крылу Лейбористской партии, рассчитывали опереться в своей борьбе за права рабочих на помощь мощных советских профсоюзов, а лидеры ВКП(б) стремились создать лучшие условия для коммунистической пропаганды в рабочих массах Великобритании, где влияние коммунистов было крайне слабым.

    Проверкой для Англо-русского комитета стали события мая 1926 г., когда в Великобритании вспыхнула знаменитая Всеобщая стачка. Реформистские лидеры Британского конгресса тред-юнионов быстро завершили ее, пойдя на уступки консервативному правительству и отказавшись от материальной помощи со стороны ВЦСПС, собранной среди советских рабочих. Левая оппозиция ВКП(б) после этого потребовала ликвидации комитета, в силу невозможности сотрудничества между советскими рабочими и предателями рабочего класса.

    “Еще более – если только возможно, – безнадежными являются рассуждения о том, что мы, большевики, должны оставаться в составе Англо-русского комитета потому-де, что Генсовет не свалился с неба, а отражает «данную ступень» развития английского рабочего класса. В такой постановке вопроса сосредоточена самая суть политического хвостизма. Эта философия означает, в сущности, что рабочий класс всегда имеет таких вождей, каких заслуживает, и что поэтому бороться против вождей или рвать с ними означает бороться с массой или рвать с нею. Конечно, Генсовет есть известная ступень в развитии английского рабочего класса. Но всеобщая стачка и ее предательство потрясли эту ступень. Английский рабочий класс не однороден. Есть известные элементы, которые хотят опрокинуть эту ступень. Число таких элементов чрезвычайно возросло после предательства Генсоветом всеобщей стачки. Наша задача не фаталистически созерцать «ступени», а помочь словом и делом – в данном случае, примером – наиболее революционным элементам английского рабочего класса, для которых Генсовет есть не ступень, а помеха, препятствие, враг на пути. Такова ленинская постановка вопроса в противовес  хвостистской”. – говорилось в заявлении Троцкого и Зиновьева от 11 июля 1926 г.   {143}

    В ответ Сталин и его сторонники обвиняли оппозицию в игнорировании указания Ленина о работе даже в самых реакционных профсоюзах:

    “Позвольте привести цитату из письма Троцкого.

    “Вся нынешняя “надстройка” британского рабочего класса – во всех без исключения оттенках и группировках – является аппаратом революционного торможения. Это предвещает на длительный период напор стихийного и полустихийного движения на рамки старых организаций и формирование на основе этого напора новых революционных организаций” (см. “Правду” № 119 от 26 мая 1926 г.).

    Выходит, что мы не должны работать в “старых” организациях, если не хотим “тормозить” революцию….

    Это есть сигнал к организации, вместо существующих профсоюзов, того самого “революционного рабочего союза”, о котором говорили “ультралевые” коммунисты в Германии лет пять назад и против которых решительно выступал тов. Ленин в своей брошюре “Детская болезнь “левизны” в коммунизме”. Это есть по сути дела сигнал к замене нынешних профсоюзов “новыми” будто бы “революционными” организациями, сигнал, стало быть, к выходу из профсоюзов.

    Правильна ли эта политика? Она в корне неправильна. Она в корне неправильна потому, что она противоречит ленинскому руководству массами. Она неправильна, так как профессиональные союзы Запада при всей их реакционности являются наиболее элементарными, наиболее понятными для самых отсталых рабочих и, потому, наиболее массовыми организациями пролетариата. Мы не можем идти к массам, мы не можем их завоевать, обходя эти союзы. Стать на точку зрения Троцкого – это значит закрыть коммунистам дорогу к миллионным массам, это значит отдать массы рабочих на съедение Амстердаму, на съедение Зассенбахам и Удегестам”.  {144}

    Комитет просуществовал еще более года после стачки, причем руководство ВКП(б), видя что никакого эффекта с точки зрения коммунистической пропаганды Комитет не имеет, начала возлагать на него дипломатические надежды, как на средство давления на английское правительство (как раз в 1927 г. имела место “военная тревога”, разрыв дипломатических отношений между Великобританией и СССР, грозивший вылиться в войну). {145} Однако и здесь лейбористские лидеры не предприняли чего-то серьезного, и Комитет прекратил существование по инициативе английской стороны.

    “Китайский вопрос” имел более долгую историю. Сотрудничество между большевистской партией и Гоминьданом началось еще в начале 1920-х гг. Лидеры Гоминьдана, прежде всего, Сунь Ятсен, видели в Советской России естественного союзника в борьбе за национальную независимость против западного империализма, превратившего Китай в раздробленную полуколонию. Советское правительство направляло на помощь контролировавшему территорию на Юге Китая гоминьдановскому правительству вооружение и военных советников, а также по линии Коминтерна приказало созданной в 1921 г. и первоначально крайне малочисленной Китайской коммунистической партии войти в состав Гоминьдана. {146} На тот момент разногласий между лидерами РКП(б) по поводу политики в Китае не было.

    В начале 1926 г. Гоминьдан был даже принят в состав Коминтерна на правах “сочувствующей организации”. Хотя уже в марте того же года Чан Кайши, возглавивший партию после смерти Сунь Ятсена, начал “выдавливание” коммунистов с важных постов. Комитерн же ориентировал КПК на исключение из Гоминьдана правых элементов, что оказалось неосуществимым.

    В этих условиях в 1926 г. объединенная оппозиция начала требовать пересмотра политики Коминтерна в отношении Гоминьдана. Однако здесь ее позиции были уязвимы: одним из разработчиков курса на сотрудничество с Гоминьданом ранее был Зиновьев, и он, перейдя в оппозицию, продолжал придерживаться курса на сохранение КПК в составе Гоминьдана, а также лозунга “революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства” в отношении Китая. {147} В то время как Троцкий ратовал за полную организационную самостоятельность КПК и курс на диктатуру пролетариата, при союзе с крестьянством:

    “Китайская революция владеет такими пролетарскими центрами, как Шанхай и Ханькоу, не говоря о ряде других пунктов меньшего значения. Все говорит, казалось бы, за то, что в этих пролетарских районах должны быть в первую голову организованы Советы рабочих депутатов.

    Революционное сотрудничество пролетариата с городской и деревенской беднотой есть вопрос жизни и смерти для дальнейшего продвижения китайской революции. Как бы ни смотреть на вопрос о дальнейших взаимоотношениях коммунистической партии и Гоминдана, ясно одно:  повседневное политическое, административное и бытовое сотрудничество сотен тысяч рабочих с многими миллионами полупролетарских и мелко буржуазных элементов города и деревни не может осуществляться только через верхушечную, по существу, организацию Гоминдана, насчитывающую около 300.000 членов партии. Такое действительное, подлинное, повседневное сотрудничество пробужденных революцией народных масс может совершаться по-настоящему только через создание Советов рабочих, ремесленных и крестьянских депутатов». {148}

    Эти строки написаны Троцким 31 марта 1927 г., когда армия Гоминьдана в ходе Северного похода добилась значительных успехов в борьбе с “милитаристами”, т.е. проимпериалистическими группировками, а Коммунистическая партия Китая приобрела уже массовое влияние. База для совместной работы с Гоминьданом исчезла – окрепшая национальная буржуазия, как это обычно и бывает, решила обрушиться на своих коммунистических союзников, которые оказались не готовы к этому. Поскольку Сталин и Бухарин, определявшие политику Коминтерна, ошибочно рассчитывали использовать Гоминьдан в целях коммунизма еще какое-то время.

    Сталин в тот момент отвергал возможность создания Советов в Китае, утверждая, что Советы – это орган пролетарской диктатуры, о которой речь в Китае пока не идет. {149} Политика правящей группы была также противоречивой, так как нелегко было сочетать коммунистическую линию с уступками национальной буржуазии.

    1 августа 1927 г. на объединенном пленуме Сталин вынужден был признать наличие ошибочного руководящего документа:

    “Каменев и Зиновьев ссылались здесь на одну единственную телеграмму в Шанхай в октябре 1926 года, говорящую о том, что не следует пока, до взятия Шанхая, заострять аграрного движения. Я далек от того, чтобы признать эту телеграмму правильной. Я никогда не считал и не считаю Коминтерн безгрешным. Отдельные ошибки бывают, и эта телеграмма является, бесспорно, ошибочной. Но, во-первых, телеграмма эта была отменена самим Коминтерном, спустя несколько недель (в ноябре 1926 г.), без каких бы то ни было заявлений или сигнала со стороны оппозиции. Во-вторых, почему до сих пор молчала об этом оппозиция, почему вспомнила она об этой телеграмме лишь через девять месяцев и почему она скрывает от партии, что эта телеграмма была отменена Коминтерном девять месяцев тому назад? Поэтому было бы злостной клеветой думать, что она, эта телеграмма, определяла линию нашего руководства. На самом деле это была отдельная эпизодическая телеграмма, абсолютно не характерная для линии Коминтерна, для линии нашего руководства”. {150}

    Защищая свою линию, Сталин как всегда умело использовал изъяны оппонентов, в том числе и упомянутое уже нами отсутствие единства среди лидеров оппозиции в вопросах китайской политики:

    “Основное несчастье оппозиции состоит в том, что она не понимает тех вещей, о которых она здесь болтает. В своей речи Троцкий говорил о политике в Китае. Но он не хочет признать, что никакой линии, никакой политики у оппозиции по вопросу о Китае не было…

    Одна часть оппозиции требовала в апреле 1927 года немедленной организации Советов в Китае для низвержения Гоминдана в Ухане (Троцкий). Одновременно с этим другая часть оппозиции требовала тоже немедленной организации Советов, но уже для поддержания Гоминдана в Ухане, а не его свержения (Зиновьев). Это называется у них линией”. {151}

    Тем не менее, при всей слабости и противоречивости оппозиционной критики, ее предупреждения об опасности союза с Гоминьданом полностью оправдались. В апреле 1927 г. Чан Кайши начал кровавые массовые репрессии против коммунистов, разорвав союз с ними. В успехе Чан Кайши сыграло свою роль отсутствие у коммунистов собственной армии, что было данью политике организационного вхождения в Гоминьдан. После этого сталинское руководство возложило надежды на левое крыло Гоминьдана во главе с Ван Цзинвеем (это крыло создало свое правительство с участием членов КПК, базировавшее в Ухане, в то время как Чан Кайши создал правительство в Нанкине). {152} Однако и “уханский Гоминьдан” начал борьбу против рабочего и крестьянского движения (в чем ему ради сохранения союза способствовали и некоторые руководители КПК, впоследствии исключенные из партии {153}), а в июле 1927 г. примирился с Чан Кайши. Таким образом, Коминтерн потерпел в Китае двойной провал, ответственность за который был возложен на оппортунистическое руководство КПК, хотя вина коминтерновских руководителей была не меньшей.

    В итоге, и в Англии и в Китае политика Сталина-Бухарина привела к поражениям, ибо буржуазные союзники оказались крайне ненадежны, и возможности их использования были явно переоценены. Впрочем, весьма сомнительно и то, что курс предлагаемый оппозицией, привел бы к значительным успехам – китайским коммунистам предстояли еще десятилетия вооруженной борьбы до победы, а нереволюционность английского рабочего класса так и сохранилась до наших дней.

    Для сталинцев же этот опыт оказался полезным, в виду будущей компромиссной политики сталинского руководства 30-х годов, его лавирования между различными буржуазными силами, когда ради выгод обороны СССР приходилось жертвовать собственно борьбой за коммунизм.

Глава 15. РАЗГРОМ ОППОЗИЦИИ

    В чем основные причины победы сталинской группы в ходе борьбы в большевистской партии?

    Сталин куда лучше своих оппонентов понимал настроение широких масс населения СССР, не упуская из вида мелкобуржуазные и просто идейно отсталые его круги. В разгар НЭПа, когда популярность рыночного курса резко выросла в силу улучшения экономического положения в стране, резкие зигзаги были не слишком популярны даже в партии. Этим и был вызван блок Сталина с бухаринцами, защита им правых положений, вскоре отброшенных. В момент же острого кризиса, когда массы наполнились ненавистью к кулачеству и нэпманам, Сталин резко сменил позиции, оставив Троцкого и его сторонников “справа” от себя. Как раз осенью 1927 г., когда происходил разгром оппозиции, начался этот “левый поворот”, показавший неадекватность анализа Троцким сталинской группы, которую он считал “бонапартистской”, колеблющейся между пролетариатом и мелкой буржуазией. {154} Вообще недооценка лидерами оппозиции Сталина, его политической гибкости и умения привлекать на свою сторону массы, сыграла заметную роль в их поражении.

3

    Строительство социализма в одной стране давало перспективу массам, этот курс был куда более понятен, чем надежды на раз за разом срывавшуюся европейскую революцию. Вновь приведем отрывок из стенограммы объединенного пленума ЦК и ЦКК, происходившего в июле-августе 1927 г.:

    “Троцкий: Дело происходило на государственной кондитерской фабрике «Красный Октябрь». Работница, лет 25-ти, говорит: «Мы воевать не хотим, но раз нам войну навяжут, мы должны встать на защиту нашей страны».

    Рабочий, лет 40-ка: «Хорошо поешь, да где-то сядешь! Кто вам велел ввязаться в английские дела и посылать туда деньги? Сами виноваты. Значит, вы не хотите мира, если делаете такие вещи».

    Работница, лет 25-ти: «Помогая пролетариату Англии, мы знаем, что за наше добро он не будет платить нам злом и в критический момент может предотвратить ту кровавую бойню, которую готовит нам английский капитализм».

    Рабочий, лет 50-ти…

    Шум. Смех.

    Герасимов: А с кладбища нет сведений?

    Голос: Старушка 70-ти лет ничего не говорила?

    Троцкий: Рабочий, лет 50-ти: «Не лучше ли было бы жить спокойно и строить у себя в стране? Коммунисты расписывали на всех углах и перекрестках, что мы можем построить социализм в одной стране. Тогда, за каким же чертом вы лезете в другие страны, посылаете тысченку-другую английским горнякам?».

    Рабочий, лет 40-ка…

    Шум, смех.

    Рудзутак: Это прямо программа Троцкого.

    Шверник: Почему возраст только 40 годами ограничен?

    Троцкий: Рабочий, лет 40-ка: «Социализм можно устроить в одной стране и надо строить, а если они сами хотят воевать, пусть воюют, — мы не хотим» и т.д.

    Эта очень красноречивая корреспонденция "не для печати" подтверждает, что теория социализма в одной стране дает перспективу рабочим. Но перспектива эта ложная”. {155}

    Практика же показала, что перспектива была отнюдь не ложная, и непонимание этого сыграло немалую роль в политическом крахе Троцкого. В дальнейшем огромные успехи индустриализации, культурной революции в СССР как бы “компенсируют” советскому народу все издержки сталинской политики, в результате чего никаких значительных выступлений против Сталина под знаменем Троцкого так и не произойдет.

    Отдельные факты поддержки оппозиции со стороны рабочих коллективов имели место. В частности, “30 сентября (1926 года – В.С.) на собрании партийной ячейки службы тяги Рязано-Уральской железной дороги в Москве была принята резолюция, защищавшая оппозицию.

    В ней отмечалось:

    «Нам говорят, что оппозиция ошибается, а что говорит сама оппозиция — мы не знаем. Мы слыхали, что Ленин в своем завещании говорит насчет руководства партией. Но об этих ленинских советах партия ничего не знает».

    1 октября 1926 г. на собрание ячейки московского завода «Авиаприбор», по подсчетам С.Л. Дмитренко, «явилось около 25 активных деятелей блока, собранных со всех районов Москвы»… 3 октября Зиновьев, Пятаков и Троцкий отправили в Политбюро свое заявление, текст которого попросили разослать членам и кандидатам ЦК. По поводу резолюции МК три лидера оппозиции писали: «Резолюция дает прежде всего ложную информацию, вводящую в заблуждение партию. Резолюция и отчет “Правды” изображают дело так, как если бы так называемые оппозиционеры выступали против воли ячейки. В действительности дело обстояло как раз наоборот. На ячейке, наряду с сотней членов ее, присутствовало не меньшее количество представителей аппарата во главе с т. Углановым. Президиум и представители аппарата всеми силами и средствами пытались помешать выступлению так наз. Оппозиции. Однако члены ячейки подавляющим большинством голосов высказались за предоставление им слова, за продление времени и слушали с величайшим вниманием, заставив аппаратчиков прекратить обструкцию».

    Авторы заявления указывали, что “оппозиционная резолюция собрала больше четверти (27) голосов против 78”. {156}

    Однако подобные факты остались каплей в море. Причиной этого во многом было и то, что сталинцы, пользуясь господствующим положением в партии, сделали все, чтобы не дать оппозиции довести свои взгляды до широких масс даже внутри партии ВКП(б).

    К. Скоркин в своем исследовании, основанном на большом количестве архивных документов, пишет по этому поводу:

    “На закрытом совещании членов Политбюро ЦК ВКП(б) и ЦКК в январе 1927 года были приняты следующие решения: использовать в борьбе с оппозицией аппарат ЦК и местные комитеты партии (отв. Л.М. Каганович, И.М. Москвин); использовать в борьбе с оппозицией пропагандистские группы ЦК (отв. В.Г. Кнорин, Я.Э. Стэн); развернуть критику и разоблачения оппозиции в печати (отв. Н.И. Бухарин). Все эти решения грубейшим образом нарушали устав партии и советское законодательство. Во-первых, в соответствие с уставом партии, решениями съездов, пленумов в компетенцию аппарата ЦК, и, тем более, местных комитетов партии борьба с оппозицией не входила. Это компетенция съезда, партийной конференции, пленума и ЦКК. Тем не менее, И.В. Сталин и Н.И. Бухарин решили за спиной Л.Д. Троцкого, Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева (членов ЦК) использоватъ работников аппарата ЦК и местных комитетов партии для внутрипартийной борьбы. При таком условии никакой честной, открытой и принципиальной идейной борьбы с оппозицией быть не могло. Во-вторых, использование пропагандистских групп (пропгрупп) ЦК для борьбы с оппозицией также было незаконным. Эти группы были созданы в 1924 году, когда в партию по «ленинскому набору» вступило 200 тыс. рабочих от станка. Их главной задачей являлась политическая подготовка вступивших в партию по «ленинскому набору»…

    Приняв решение использовать их в борьбе с троцкистами, И.В. Стэн и Н.И. Бухарин получили в свое полное распоряжение 360 подготовленных пропагандистов и агитаторов, которые могли свободно разъезжать по всей стране на средства партии. Оппозиция таких возможностей не имела. В-третьих, использование печати в борьбе с оппозицией было также незаконно. Во всяком случае, в ленинские времена печать использовалась как трибуна для обсуждения разных политических платформ и тезисов…

    Лидеры левой оппозиции Л.Д. Троцкий и Г.Е. Зиновьев еще летом 1927 года предложили ЦК ВКП(б) опубликовать в центральной печати две платформы — ЦК ВКП(б) и оппозиции.

    Это уравняло бы шансы спорящих сторон, позволило бы широкой партийной массе ознакомиться с их точкой зрения и сознательно сделать свой выбор. Но Политбюро ЦК это предложение отвергло. Такое решение было доведено до лидеров  оппозиции. Вот, что сообщил об этом В.М. Молотов 26.10.27 на заседании московского партактива: «Однако Центральный Комитет отклонил предложение оппозиции опубликовать ее платформу, в которой оппозиция по всем вопросам противопоставляет свою линию — линии партии. ЦК считал и считает совершенно неправильной претензию кого бы то ни было на опубликование такой платформы». При этом, В.М. Молотов не указал, что расхождения с линией ЦК имеют его члены и бывшие члены Политбюро. При В.И. Ленине такие документы оппозиции всегда публиковались в партийной печати и были известны всем членам партии. Но в 1927 году Политбюро ЦК приняло другое решение, вынуждая им оппозицию перейти на нелегальные методы борьбы”. {157}

    В результате оппозиция практически не имела возможности довести до широких масс свою реальную программу, которая в пропаганде правящей группировки представала в карикатурном виде. Прямую речь оппозиционеров широкий круг советских людей мог услышать только через стенограммы партийных мероприятий, но и те были доступны только партийцам.

    Надо помнить, что дело происходило в полуграмотной крестьянской стране, основной массе населения которой было весьма нелегко анализировать сложные политические проблемы. Потому с охотой «съедались» хлесткие пропагандистские лозунги, когда они озвучивались всей пропагандистской машиной, а чтобы узнать противоположную точку зрения, надо было нередко прилагать усилия и рисковать. Еще во время дискуссии 1923-1924 гг. журнал “Красный перец” в сатирическом ключе описывал типичное дискуссионное собрание низовой ячейки:

    “Итак, – начал секретарь укома, – уком предлагает поставить на сегодняшнее заседание вопрос о внутрипартийной демократии. Как, вот, я теперь и партаппарат, и чиновник, так прошу высказаться, кто за резолюцию ЦК и ЦКК, принятую единогласно и одобренную укомом. Кто желает?

    На сцену вышел начумилиции.

    — Я, товарищи, против всяких аппаратов, потому что житья нет от самогонки”. {158}

    Ярким примером невыгодности позиций Троцкого в подобных условиях является скандал вокруг т.н. “тезиса о Клемансо”. В одном из выступлений Троцкий провел  между левой оппозицией в условиях как тогда казалось, скорой войны СССР с западным империализмом, и французским политиком Клемансо, который будучи до того оппозиционером, в разгар Первой мировой войны возглавил французское правительство и привел страну к победе.

    Для сталинской группы это стало поводом обвинить оппозицию в пораженчестве, желании воспользоваться трудностями, чтобы вооруженным путем сбросить существующее правительство. После этого Троцкий мог сколько угодно в своих недоступных для чтения большинству советских людей текстах объяснять, что Клемансо не устраивал никакого переворота, а пришел к власти в рамках законов своего государства, толку не было.

    Ярлык был приклеен, и зачастую сами не очень образованные советские журналисты еще и прибавляли от себя то желание Троцкого по примеру Клемансо массово расстреливать крестьян в силу неприязни к ним, то “модернизацию истории” в духе: «В своем тезисе о Клемансо тов. Троцкий проводит мысль, аналогичную мысли Клемансо, который в 1871 г., когда германская армия наступала на Париж, заявил, что прежде чем бороться с внешним врагом – с германской армией, – надо покончить с внутренним врагом». {159}

    В связи с “информационной блокадой” и постоянным извращением точки зрения оппозиции в советских газетах, “Платформа оппозиции” разъясняла:

    “1. Когда мы говорим, что нынешняя стабилизация капитализма не есть стабилизация на десятилетия, что наша эпоха остается эпохой империалистских войн и социалистических революций (Ленин), то сталинская группа приписывает нам отрицание всяких элементов стабилизации капитализма.

    Когда мы, вслед за Лениным, говорим, что для построения социалистического общества в нашей стране необходима победа пролетарской революции еще в одной или нескольких передовых капиталистических странах, что окончательная победа социализма в одной стране, притом отсталой, как доказали Маркс, Энгельс, Ленин, невозможна, тогда сталинская группа приписывает нам тот взгляд, будто мы «не верим» в социализм и в социалистическое строительство в СССР.

    Когда, вслед за Лениным, мы указываем на растущие бюрократические извращения нашего пролетарского государства, тогда сталинская группа приписывает нам ту мысль, что мы вообще считаем наше советское государство непролетарским.

    Когда мы перед лицом всего Коминтерна заявляем (см. заявление за подписью Зиновьева, Каменева и Троцкого от 15 декабря 26 года на VII расширенном ИККИ, п. 1): «Всякий, кто, пытаясь прямо или косвенно солидаризироваться с нами, будет в то же время отрицать пролетарский характер нашей партии и нашего государства и социалистический характер строительства в СССР, встретит и впредь с нашей стороны беспощадный отпор», — сталинская группа наше заявление скрывает, а клевету против нас продолжает.

    Когда мы указываем, что в стране растут элементы термидорианства, имеющие достаточно серьезную социальную базу; когда мы требуем, чтобы партийное руководство давало этим явлениям и их влиянию на известные звенья нашей партии более систематический, твердый и планомерный отпор, тогда сталинская группа приписывает нам ту мысль, будто мы объявляем партию термидорианской, а пролетарскую революцию переродившейся.

    Когда мы, перед лицом всего Коминтерна (см. то же заявление, п. 14), пишем: «Неверно, будто мы обвиняем в правом уклоне большинство нашей партии. Мы думаем лишь, что в ВКП есть правые течения и группы, которые сейчас имеют непропорционально большое влияние, которое, однако, партия преодолеет», — сталинская группа это наше заявление скрывает и продолжает на нас клеветать.

    Когда мы указываем на громадный рост кулака; когда мы, вслед за Лениным, продолжаем утверждать, что кулак не может мирно «врастать в социализм», что он злейший враг пролетарской революции, — сталинская группа обвиняет нас в том, будто мы хотим «ограбить крестьянство».

    Когда мы привлекаем внимание нашей партии к факту укрепления позиций частного капитала, непомерного роста его накоплений и его влияния в стране, — сталинская группа обвиняет нас в том, будто мы выступаем против НЭПа и требуем восстановления военного коммунизма.

    Когда мы указываем на неправильности политики в области материального положения рабочих, на недостаточность мер против безработицы и жилищной нужды, наконец, на то, что доля непролетарских слоев в народном доходе растет непомерно, — нам говорят, что мы повинны в «цеховом» уклоне и в «демагогии».

    Иногда мы указываем на систематическое отставание промышленности от потребностей народного хозяйства со всеми вытекающими отсюда последствиями — диспропорцией, товарным голодом, подрывом смычки, — нас именуют индустриалистами.

    Когда мы указываем на неправильную политику, не смягчающую дороговизны, но приводящую к наживе частника, — сталинская группа обвиняет нас в том, что мы стоим за политику повышения цен.

    Когда мы, перед всем Коминтерном (см. указанное в п. 6), говорили: «Оппозиция ни в одном из случаев не требовала и не предлагала повышения цен, но главные ошибки нашей экономической политики видела именно в том, что политика эта не ведет с необходимой энергией к уменьшению голода на промышленные товары, с чем неизбежно связаны высокие розничные цены», — это заявление было спрятано от партии, а на нас продолжали клеветать.

    Когда мы выступаем против «сердечного соглашения» с предателями всеобщей стачки и контрреволюционерами из английского Генсовета, открыто играющими роль агентов Чемберлена, — нас обвиняют в том, будто мы против работы коммунистов в профсоюзах и против тактики единого фронта.

    Когда мы выступаем против вхождения профсоюзов СССР в Амстердам и против каких бы то ни было заигрываний с верхушками Второго Интернационала, — нас обвиняют в «социал-демократическом уклоне».

    Когда мы выступаем против ставки на китайских генералов, против подчинения рабочего класса буржуазному Гоминьдану, против меньшевистской тактики Мартынова, — нас обвиняют в том. будто мы «против аграрной революции в Китае», будто мы «заодно с Чан Кайши».

    Когда, на основании оценки мирового положения, мы приходим к выводу, что война приблизилась и вовремя указываем на это партии, — против нас выдвигается бесчестное обвинение, будто мы «хотим войны».

    Когда, верные учению Ленина, мы указываем на то, что приближение войны особенно настоятельно требует твердой, ясной, отчеканенной классовой линии, — нас бесстыдно обвиняют в том, что мы не хотим защищать СССР, что мы являемся «условными оборонцами», полупораженцами и так далее.

    Когда мы указываем на тот совершенно неоспоримый факт, что вся мировая печать капиталистов и социал-демократов поддерживает борьбу Сталина против оппозиции в ВКП(б), расхваливает Сталина за его репрессии против левого крыла и призывает отсечь оппозицию, исключить её из ЦК и из партии, — «Правда», а за ней и вся партийная и советская печать изо дня в день обманно доказывают, будто буржуазия и социал-демократия стоят «за оппозицию».

    Когда мы выступаем против передачи руководства Коминтерна в руки правого крыла, против исключения сотен и тысяч рабочих-большевиков из Коминтерна, — нас обвиняют в том, будто мы подготовляем раскол Коминтерна.

    Когда при нынешнем извращенном партийном режиме оппозиционеры пытаются довести до сведения партии оппозиционные взгляды, преданнейших партийцев из-за этого обвиняют во «фракционности», создают «дело о раскольнических шагах», засоряют важнейшие разногласия мусором». {160}

    Именно такая ситуация вынудила левую оппозицию перейти к нелегальным методам распространения своих материалов, попадая под удар как пропаганды, так и силовых структур  советского государства. Большинство левых оппозиционеров не желало этого перехода, Троцкий спорил с децистами, настаивая на использовании легальных, партийных методов, получая от «ультралевых» в ответ обвинения в соглашательстве. {161} Дважды – в октябре 1926 г. и августе 1927 г. оппозиция заявляла об отказе от фракционной деятельности и безусловном подчинении решениям большинства {162} , однако реально выполнить это обещание означало отказаться от всякой борьбы. Продолжение же оппозиционной деятельности приводило к обвинениям в «создании антипартийных группировок» и репрессиям, вначале внутрипартийным. Как пишет О. Назаров, «еще в период от XIV съезда ВКП(б) до 15 ноября 1927 г. было привлечено к ответственности за фракционную деятельность 2031 человек, или 0,17% состава партии, и исключено из ВКП(б) 970 человек, т.е. 47,7% привлеченных». {163}

    Одновременно оппозиционеров увольняли с работы, исключали из партии, перебрасывали в другие регионы, где они как коммунисты никого не знали и не имели влияния, причем подобные преследования (или, по меньшей мере, угрозы преследований) применялись и к тем, кто просто знакомился с непубликуемыми документами оппозиции (в частности, вышецитируемой  Платформой) или переписывался с оппозиционными вождями. {164}  Примеры преследований сторонников оппозиции  неоднократно приводились в ее документах. {165}

    Важным шагом в обострении борьбы стала организация оппозицией нелегальных типографий, где печатались ее материалы. Пытаясь пресечь эту деятельность, партийное руководство руками ГПУ начало производить аресты сотрудников типографий. В середине сентября 1927 г. Москве был арестован некий Щербаков, “беспартийный интеллигент”, причастный к работе оппозиционной типографии и связанный с врангелевским офицером, якобы участвующим в организации контрреволюционного военного заговора. На поверку офицер оказался агентом ГПУ, а дело о военном заговоре не получило развития. {166}  Имело ли место тут стечение обстоятельств или речь идет о сознательной провокации партийного руководства с целью окончательно дискредитировать оппозицию – вопрос, спорный до сих пор. {167}  Факты же таковы, что вся официальная пресса накануне предстоящего в декабре 1927 г. XV съезда ВКП(б) начала обвинять оппозицию в смычке с контрреволюцией через “беспартийных интеллигентов”.

    Дискуссия, предшествовавшая съезду, была официально начата только с начала ноября 1927 г., когда, наконец, были опубликованы краткие «контртезисы» оппозиции. К этому времени уже в разгаре была отчетно-выборная кампания, состоялись выборы в районах на губернские партийные конференции, то есть избрание оппозиционных делегатов на конференции, и тем более на съезд было крайне затруднено в силу незнакомства партийных масс с оппозиционной программой. {168}

    Во время выступлений представителей оппозиции на партсобраниях им нередко препятствовали изложить свои взгляды хулиганствующие элементы, которые со стороны партийного руководства, по меньшей мере, не встречали никакого отпора. {169} Подобный эпизод произошел даже на Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в октябре 1927, исключившем Троцкого и Зиновьева из состава ЦК, причем среди хулиганов оказался Емельян Ярославский, запустивший в Троцкого книгой. {170} В столкновения порой выливались и организованные оппозицией митинги и собрания, в частности собрание в МВТУ, где присутствовало около 2 тысяч человек. {171}

    В рядах оппозиции даже в этот напряженный момент оставалось много разногласий, что шло на пользу их противникам. 23 ноября 1927 г. в выступлении Сталина на Московской губернской партийной конференции было сказано:

    “Но то, что так тщательно прячут от рабочих и крестьян лидеры оппозиции, я постараюсь сейчас извлечь на свет божий и положить на стол для того, чтобы впредь неповадно было оппозиции обманывать партию. Я имею в виду недавнюю речь Смирнова, Ивана Никитича, на Рогожско-Симоновской партийной конференции... Вот что говорит Смирнов в своей речи:

    “Мы говорим, что нужно так пересмотреть наш государственный бюджет, чтобы большая часть из пятимиллиардного нашего бюджета была направлена по линии промышленности, потому что лучше претерпеть нам разлад с середняком, чем идти к неизбежной гибели”.

    Вот то основное из всего того, что спрятали в своей “платформе” и контртезисах лидеры оппозиции и что добросовестно вытащил на свет божий Смирнов, тоже один из лидеров оппозиции…

    Смирнов вносит коренную поправку в “платформу” оппозиции, сорвав маску с лидеров оппозиции и сообщив партии правду об оппозиции, правду о действительной платформе оппозиции.

    Что же из этого выходит? А из этого выходит то, что “платформа” и контртезисы оппозиции есть пустая бумажка, рассчитанная на обман партии и рабочего класса”. {172}

    Дополнительным аргументом против оппозиции накануне XV съезда стало и ее скептическое отношение к решению правительства о постепенном переходе на 7-часовой рабочий день в СССР. Это решение было частью наметившегося «левого поворота» в политике руководящей группы и по понятным причинам имело большую популярность. {173} Оппозиционеры не без оснований указывали на неподготовленность такого шага, в ответ получая обвинения в отрицании необходимости улучшения условий труда рабочих. {174}

    7 ноября 1927 г. в Москве и Ленинграде участники оппозиции вышли на праздничную демонстрацию со своими лозунгами, что вызвало нападения на них со стороны  сторонников ЦК. {175} После этого массовые репрессии против бывших соратников окончательно были приняты на вооружение правящей группировкой. XV съезд, состоявшийся в декабре, исключил лидеров оппозиции из ВКП(б) (кроме Троцкого и Зиновьева, исключенных из партии сразу после 7 ноября), а местные организации начали массовое исключение оппозиционных активистов на местах. Сразу же начался распад блока – Зиновьев, Каменев и их сторонники выступили с «покаянными» заявлениями, отказавшись от оппозиционных взглядов, в течении 1928-1929 гг. к ним присоединились большинство участников оппозиции. Этому способствовало изменение политики правящей группы – в “левом повороте” к форсированной индустриализации и коллективизации многие бывшие оппозиционеры видели выполнение программы, за которую они боролись против сталинско-бухаринского блока.

    Тогда же, с ноября 1927 г., уже не партийные, а государственные репрессии против оппозиции также приняли систематический характер. Как пишут авторы предисловия к 1 тому “Архива Троцкого”, “к началу 1928 г. приблизительно полторы тысячи оппозиционеров были арестованы и находились в заключении. 3 января 1928 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение об отправке не капитулировавших лидеров оппозиции в ссылку в отдаленные районы страны. Это решение было задним числом продублировано постановлением Особого совещания ОГПУ от 31 декабря 1927 г. Выделенная оппозиционерами комиссия в составе Х.Г. Раковского, К.Б. Радека и В.Д. Каспаровой пыталась дискутировать с председателем ЦКК ВКП(б) Г.К. Орджоникидзе о месте и условиях ссылки… ОГПУ приступило к осуществлению директивы Политбюро, оформив меру наказания пресловутой статьей 58(10) уголовного кодекса РСФСР, предусматривавшей кары вплоть до расстрела за контрреволюционную агитацию и пропаганду. Так Л.Д. Троцкий оказался в Алма-Ате, Радек, Смилга, Серебряков, Белобородов, Евдокимов, Сосновский, Раковский и многие другие оппозиционеры – в различных городах и поселках Сибири, Урала, Туркестана и иных дальних мест страны». {176}

    Согласно официальным данным, в ходе предсъездовской дискуссии оппозицию поддержало лишь несколько тысяч членов партии (менее 1%). Впрочем, надо учитывать, что это происходило в условиях недоступности точки зрения оппозиции для основной части партийцев вплоть до ноября 1927 г., а также угрозе быть исключенным из партии и лишиться работы в случае поддержки оппозиционной резолюции.

    Каков же был социальный портрет тех, кто, несмотря на все это, открыто поддержал оппозиционный блок? Анализ имеется в уже упомянутом исследовании К. Скоркина:

    “В качестве базы для такого анализа взяты 2000 биографических справок ЦКК на участников оппозиции и материалы отчета ЦКК местных партийных организаций на 14.07.28…

    Рассмотрим социальное положение членов оппозиции. На основании  обработки биографических справок получены следующие данные: рабочих - 39 %, крестьян — 2 %, служащих - 31%, остальные - учащиеся и пр. По данным отчета ЦКК от  14.07.28 имеются следующие данные: рабочих — 36,4 %, служащих - 33,3 %, крестьян - 1,7 %, учащихся — 26,5 %, прочих — 12,7 %. Следует обратить внимание на то, что статистика, полученная при обработке данных из биографий троцкистов, практически совпадает со  статическими данными отчета ЦКК. Из приведенной статистики следует, что крестьянство  троцкизм явно не поддерживало. Основная масса участников оппозиции, это служащие и  учащиеся (46 %). Но рабочие также активно участвовали в оппозиции, о чем свидетельствуют 36-39 %. Не менее интересна социальная статистика троцкистов, которые к 15.04.28  отошли от оппозиции. В отчете ЦКК указано, что это 2972 человека. По социальному  положению они распределялись следующим образом: рабочие — 63,5%, крестьяне - 3,6%,  служащие - 19%, учащиеся - 12,1 %, прочие - 1,7 %. Это очень важная статистика. Она свидетельствует  о массовом отходе от троцкизма рабочего класса. Всего на 14.07.28 в рядах оппозиции  состояло 500 коммунистов. Из них рабочих — только 12 %. Теперь рассмотрим  национальный состав троцкистов. Он получен на основании обработки 2000 биографий  троцкистов. Имеется следующие данные: русские – 61 %, грузины – 9%, украинцы – 8 %,  евреи – 5 %, поляки – 5 %, латыши – 4 %, литовцы – 4 %, белорусы – 1 %, остальные – 3 %. То,  что троцкизм — еврейская оппозиция, является весьма распространенным заблуждением.

    Оно вызвано тем, что в ближайшем окружении Л.Д. Троцкого и Г.Е. Зиновьева находилось  много лиц еврейской национальности. Зато, рядовые троцкисты Ленинграда, Урала, Харькова, Ростова и других городов СССР — это в основном русские рабочие индустриальных  заводов. Большая же часть троцкистов-евреев – это студенты. Теперь рассмотрим образовательный  уровень членов оппозиции. Он рассчитан на основании обработки 2000 биографий  троцкистов. Получены следующие данные: высшее образование – 6 %, незаконченное высшее образование – 5 %, среднее образование – 12 %; низшее образование – 77 %.

    Это еще одно доказательство того, что основная масса троцкистов — это не партийные  и профсоюзные функционеры, а рядовые коммунисты, в том числе рабочие промышленных предприятий. Теперь следует опровергнуть сознательную клевету на троцкистское  движение, широко использованную И.В. Сталиным и его соратниками в тридцатые годы.  Это обвинение троцкистов в их меньшевистском прошлом. На основании обработки 2000 биографий троцкистов по пребыванию в других партиях получены следующие данные:  меньшевики – 2%, Бунд – 2%, Поалей-Цион – 1%, ППС – 1 %, эсеры – 2%. Итого, выходцами  из буржуазных партий являлось только 8 % троцкистов (меньшевиков – всего 2 %)…

    В отчете ЦКК от 15.04.28 сообщается, что из 3685 исключенных из партии троцкистов ранее привлекалось к партийной  ответственности за фракционную работу всего 119 человек (3%), за иные проступки — 229 человек (6,2%). Эти данные показывают, что большинство троцкистов были  дисциплинированными и сознательными членами партии. Самую необычную статистику  дают данные партийного стажа троцкистов. Приведем их по итогам обработки 2000 биографий  троцкистов: партстаж до 1917 — 7%, партстаж с 1917 по 1919 год — 35 %, партстаж  с 1920 по 1923 — 19%, партстаж с 1924 по 1925 — 26 %, партстаж с 1926-1928 — 13 %. Те же  статические данные из отчета ЦКК 14.07.28: партстаж до 1917 — 5,5 %, партстаж с 1917 по  1919 год — 35,1 %, партстаж с 1920 по 1923 год — 17,9 %, партстаж с 1924 по 1925 год — 27,9  %, партстаж с 1926-1928 год — 13,6 %. Следует обратить внимание, что статистика по обработке  2000 биографий практически совпадает с статистикой из отчета ЦКК. Невольно  бросается в глаза мизерный процент троцкистов с дореволюционным партстажем (5,5 и 7 %)…

    По отчету ЦКК 3685 исключенных из партии троцкистов по возрасту делились  следующим образом: старше 50 лет — 2 %, от 40 до 50 лет — 18%, от 29 до 39 лет — 25 %, от  20 до 28 лет - 46 %, моложе 20 лет — 9%.  Из этой статистики следует, что троцкизм – молодежное  политическое движение. Вот и ответ на вопрос, почему 51 % из них вступил в  партию после 1919 года – в гражданскую войну им было всего 15-19 лет. Обработка 2000  биографий троцкистов дала следующие данные: в рядах комсомола до вступления в партию  состояла - 53 %. Теперь следует сказать о доле среди троцкистов ответственных партийных,  советских, профсоюзных и военных работников. Она не превышает 11 %. Действительно, самые известные участники оппозиции занимали видные государственные посты, но их общее число не превышает 200”. {177}

    Эти цифры рушат известные “сталинистские” стереотипы об исключительно интеллигентском либо же “номенклатурном” характере оппозиции, как и еще более вульгарные домыслы про “примазавшихся меньшевиков” или “еврейский заговор”». Одновременно рушится и троцкистская (впрочем, поддерживаемая и многими “патриотическими сталинистами”) схема “старые большевики против сталинских выдвиженцев”. На деле же подавляющее большинство коммунистов с дореволюционным стажем поддерживало Сталина и его группу.

    Ослабляло оппозицию наличие разногласий в ее рядах, а также непоследовательность ряда ее лидеров. Выше уже говорилось о том, что Троцкий и ряд его соратников к началу борьбы имели совсем не “демократическую” репутацию в партии. Еще более это касалось Г. Зиновьева, немало поспособствовавшего в свое время умалению внутрипартийной демократии в большевистской партии и Коминтерне {178}, что давало возможность Сталину “возвращать” оппозиции обвинения в бонапартизме и антидемократической политике. {179}

    Наконец, свою роль в поражении оппозиции сыграло и отсутствие требуемых волевых качеств у ряда ее лидеров, особенно у Каменева и Зиновьева. Да и Троцкий в ходе борьбы 1920-х гг. неоднократно шел на уступки и компромиссы, будучи слишком уверен в своем авторитете среди широких масс. Основные его ошибки:

    1. В 1923-1924 гг. Троцкий не настоял на немедленном опубликовании ленинского “Письма к съезду”, согласившись сделать письмо исключительно внутрипартийным документом, да и на съезде РКП(б) в 1924 г. оно обсуждалось только по делегациям.  В итоге партия и рабочий класс не были своевременно проинформированы о точке зрения Ленина на партийных вождей, в том числе Сталина. Хотя в этот период, до “литературной дискуссии”, когда авторитет Троцкого был еще весьма высок, грамотная публичная атака на Сталина с привлечением ленинского слова могла бы значительно скорректировать расстановку сил в начинающейся внутрипартийной борьбе.

    2. В ходе борьбы Троцкий не раз отказывался от защиты своих взглядов, стремясь не обострять обстановку. Так, Троцкий отказался от выступления на Конгрессе Коминтерна летом 1924 г. с изложением взглядов оппозиции, так как только что прошел XIII съезд партии, заклеймивший “фракционные выступления” Троцкого и его сторонников, и лидер оппозиции стремился избежать новых обвинений. На деле же противники впоследствии поставили ему этот отказ в вину. {180} Здесь же можно вспомнить и уже упоминавшийся отказ от публикации статьи “Наши разногласия”, убедительно и при этом в примирительном тоне опровергавшей основные обвинения в адрес Троцкого, впервые прозвучавшие в ходе “литературной дискуссии”.

    3. В 1925 г., когда американский левый журналист и друг Троцкого Макс Истмен издал книгу “После смерти Ленина”, где была описана борьба в большевистской партии и опубликован отрывок из “Завещания”, Троцкий под давлением Сталина и других членов партийного руководства публично отмежевался от Истмена, обвинив последнего в клевете на партию. Что естественно также было использовано Сталиным в дальнейшем, когда левая оппозиция пыталась задействовать “Завещание” в своей борьбе. {181}

    Резюмируя, можно согласиться с известным советским дипломатом, участником левой оппозиции Адольфом Иоффе. В своем письме Троцкому, написанном в ноябре 1927 г. накануне самоубийства (Иоффе был тяжело болен), он упрекнул вождя левой оппозиции: “Вы часто отказывались от собственной правоты в угоду переоцениваемому  Вами соглашению, компромиссу. Это ошибка”. {182}

Основные выводы

    1. Борьба в РКП(б)–ВКП(б) между большинством во главе со Сталиным и оппозицией, самым авторитетным из лидеров которой был Троцкий, являлась порождением новой ситуации, в которой оказались большевики после победы в Гражданской войне  – расчет на мировую революцию не оправдался, СССР, будучи на тот момент весьма отсталой крестьянской страной, остался в одиночестве. Раскол усугубился также противоречивостью ленинского наследия по вопросу “социализма в отдельно взятой стране”, по соотношению внутрипартийной демократии и борьбы с фракционностью. Сталинская стратегия в условиях СССР 1920-х гг. оказалась куда выигрышней с точки зрения завоевания поддержки масс – строить социализм хотели обе стороны, однако сталинцы давали рабочему классу и крестьянству более понятную перспективу.

    2. Обе основные группы как субъективно, так и объективно защищали курс на укрепление диктатуры пролетариата и строительство социализма, расходясь в конкретных подходах к этим задачам. Мелкобуржуазный уклон в большевистской партии представляла собой группа Бухарина, в блоке с которой до 1928 г. находились Сталин и его сторонники. Левая оппозиция была права по многим вопросам в критике политики ВКП(б) в годы НЭПа, однако она ждала слишком многого от всемирного революционного движения и оказалась не готова к ситуации долгого изолированного развития СССР.

    3. Победа Сталина обуславливалась его политической гибкостью, умением вовремя менять курс, учитывать настроения масс. Вместе с тем в борьбе против оппозиции применялись и недопустимые в партии научного мировоззрения приемы – исключения коммунистов из партии и увольнения с работы за выражение критических взглядов в рамках партийной программы, представление перед массами предложений оппозиции в извращенном виде, фальсификация истории. Большевистская партия  не смогла удержаться на грани, которая отделяет классовых врагов от соратников, с которыми имеются разногласия по конкретным вопросам укрепления пролетарской диктатуры и строительства нового общества.

    Переход к репрессиям во второй половине 1927 г., (уже не против мелких “ультралевых” групп, а против тысяч партийцев во главе с руководителями Октябрьской революции) заложил основы будущих трагических событий, фальсифицированных уголовных дел и процессов, массового истребления коммунистов другими коммунистами.

    4. Исходя из деятельности Троцкого и Сталина, не может быть никаких сомнений в коммунистической идейности их обоих. Левая оппозиция представляла из себя коммунистов, справедливо обеспокоенных противоречиями НЭПа, ростом экономического и политического влияния мелкой буржуазии в СССР. Однако и сталинцы, вопреки обвинениям со стороны оппозиционеров в “термидорианской политике”, ”скатывании на мелкобуржуазные позиции”, расправившись с левыми, повернули огонь против правых, преследуя их не менее жестко. Все “грязные” методы в глазах Сталина и его соратников были оправданы тем, что они применяются в борьбе за коммунизм, против тех, кто, как считали представители большинства, вносят раскол в партию и потому объективно стали врагами коммунизма. В этом противоречивость и даже трагичность ситуации.

Без имени - 5

    5. Сталин сознательно взял курс на определенные компромиссы системы пролетарской диктатуры в СССР со “старым миром”, исходя из того, что расчеты большевиков не оправдались, и ради выживания рабочей власти можно отказаться от многого, чтобы сохранить главное. Еще в 1923 г. в ходе первой дискуссии он заявил:

    “В 1917 году, когда мы шли в гору, к Октябрю, мы представляли дело так, что у нас будет коммуна, что это будет ассоциация трудящихся, что с бюрократизмом в учреждениях покончим, и что государство, если не в ближайший период, то через два-три непродолжительных периода, удастся превратить в ассоциацию трудящихся. Практика, однако, показала, что это есть идеал (утопия - Л.С.), до которого нам еще далеко, что для того, чтобы избавить государство от элементов бюрократизма, для того, чтобы превратить советское общество в ассоциацию трудящихся, необходима высокая культурность населения, нужна совершенно обеспеченная мирная обстановка кругом, для того, чтобы не было необходимости в наличии больших кадров войск, требующих больших средств и громоздких ведомств, своим существованием накладывающих отпечаток на все другие государственные учреждения. Наш государственный аппарат в значительной мере бюрократичен, и он долго еще останется таким”. {183}

    Собственно, в соответствии с этими словами Сталин действовал и в дальнейшем. Многие положения из работ классиков марксизма, в частности и “Государства и революции” Ленина, касающиеся устройства послереволюционного общества, в условиях СССР 1920-40-х гг.  оказались именно таким пока недостижимым идеалом, для достижения которого предстоит еще многолетняя работа, угрозу для которой представляют и те, кто требует “всего и сразу”. Скорее всего, принятие такого курса было неизбежно и в случае победы левой оппозиции в ВКП(б) — он вытекал из всей сложнейшей для первого рабочего государства обстановки. При всей верности данного подхода, он таил в себе угрозу того, что даже при значительных успехах, достижении более благоприятной ситуации, идеал останется всего лишь идеалом в глазах и руководства, и масс, и понимание необходимости работы по его непосредственному воплощению в жизнь постепенно исчезнет. Именно это и произошло в СССР впоследствии...

    6. Троцкий и те его сторонники, кто не капитулировал перед сталинцами после поражения оппозиции (или, капитулировав, негласно продолжил оппозиционную деятельность), с конца 1920-х гг. оказались в положении подпольной «антипартийной группы». Деятельность которой, несмотря на искренние коммунистические убеждения участников и их крайнюю малочисленность,  воспринималась советским правительством как носитель угрозы раскола партии, угрозы восстания в период каких-либо трудностей, которое может быть использовано буржуазией, на манер Кронштадского мятежа 1921 г. {184} Это  усиливало репрессии, закрепляло курс на недопустимость публичной критики “генеральной линии партии” и лично вождя, и затем натолкнуло сталинскую команду на идею массового уничтожения всех коммунистов, когда-либо причастных к оппозиции.

    С такими итогами  ВКП(б) встала перед новым расколом, вызванным изменением ситуации – борьбой между сторонниками Сталина и Бухарина.

Примечания

В.Ленин. О лозунге Соединенных Штатов Европы.

Л.Троцкий. Сталинская школа фальсификаций.

В.Ленин.Доклад об объединительном съезде РСДРП.

См.например В.Ленин. К единству.

Шестой съезд РСДРП (б). М., 1934. С.51.  ;

Н. Капченко. Политическая биография Сталина. Т. 1.

Цит. по: Н. Капченко. Указ.соч.  ;

Н. Капченко. Указ.соч.  ;

И. Сталин. Письмо В.С. Бобровскому.

По трудам Ленина видно, что, резко критикуя Троцкого, он, тем не менее, начиная с 1905 г., не относит его к меньшевикам.  См. например В. Ленин. Отношение к буржуазным партиям: “Против включения таких вопросов в порядок дня Лондонского съезда РСДРП велась ожесточенная борьба меньшевиками и бундовцами, поддержанными здесь, к сожалению, внефракционным Троцким”.

Письмо В. Ленина А.М. Горькому: “… у меня, например, лично с Троцким большая баталия, драка была отчаянная в 1903—5 годах, когда он был меньшевиком…”

Л.Троцкий. Итоги и перспективы.

Там же.

В. Ленин. Две тактики социал-демократии в демократической революции.

Там же. 

Л. Троцкий. Перманентная революция.

Л. Троцкий. Наши разногласия// Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 1.

В. Ленин. О поражении своего правительства в империалистской войне.

В. Ленин. Открытое письмо Борису Суварину.

Письма Л.Д. Троцкого к М.Н. Покровскому по издательским делам. 1913–1921.

Л. Троцкий. Война или мир? (Внутренние силы русской революции).

Л. Троцкий. От кого и как защищать революцию.

В. Ленин Письма о тактике.

Шестой съезд РСДРП (б). М., 1934. С.51. 

Цит.по: В. Логинов. Неизвестный Ленин.

И. Сталин. Октябрьский переворот.//Правда, № 241, 6 ноября 1918  г.

См.напр. А. Луначарский. Моисей Соломонович Урицкий.

Как писал Троцкий, «Если верить нынешним историкам и теоретикам партии, можно подумать, что 6 первых лет революции были целиком заполнены разногласиями по поводу Брест-Литовска и профсоюзов. Все остальное исчезло: исчезла подготовка Октябрьского переворота, исчез самый переворот, исчезло строительство государства, строительство Красной Армии, гражданская война, исчезли четыре Конгресса Коминтерна, вся вообще литературная работа по пропаганде коммунизма, работа по руководству иностранными коммунистическими партиями и нашей собственной. От всей этой работы, где во всем основном я был связан с Лениным полной солидарностью, осталось у нынешних историков только два момента: Брест-Литовск и профсоюзы». Л. Троцкий. Сталинская школа фальсификаций.

Троцкизм – враг ленинизма. М., 1968.  ;

Речь о следующих документах: телеграмма в ЦК РКП от 17.06.1919.
телеграмма Л.Д. Троцкому, Л.П. Серебрякову, М.М. Лашевичу.
Ответ на замечания, касающиеся работы замов (заместителей председателя СНК).

См. выступление Троцкого на VII съезде РКП(б). Седьмой экстренный съезд РКП(б). Март 1918 года. Стенографический отчёт. — М, , 1962. С.65-72.

Л. Троцкий. Сталинская школа фальсификаций.

И.Л. Абрамович. Воспоминания и взгляды.

Протоколы ЦК РСДРП(б) (август 1917 — февраль 1918). Цит. по: И.Л. Абрамович. Воспоминания и взгляды.

Современные исследователи Ю. Фельштинский и Г. Чернявский пишут (мы не разделяем их обвинения в адрес Ленина в клевете, речь может идти об ошибке Ленина либо неправильной интерпретации его заявления – В.С.): «Общепринято мнение, что, возвратившись в Брест для возобновления переговоров в конце января по н.ст., Троцкий имел директиву советского правительства подписать мирный договор. Эта легенда основывается на заявлении Ленина, сделанном на VII партийном съезде: “Было условлено, что мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем”. Поскольку никаких официальных партийных документов о договоренности с Троцким не существовало, оставалось предполагать, что Ленин и Троцкий сговорились о чем-то за спиной ЦК в личном порядке, и Троцкий, не подписав германский ультиматум, нарушил данное Ленину слово.
Есть, однако, все основания полагать, что Ленин оклеветал Троцкого, пытаясь свалить на него вину за срыв мира и начало германского наступления. За это говорит и отсутствие документов, подтверждающих слова Ленина, и наличие материалов, их опровергающих. Так, в воспоминаниях Троцкого о Ленине, опубликованных в 1924 году сначала в «Правде», а затем отдельной книгой, имеется отрывок, который трудно трактовать иначе, как описание того самого разговора-сговора, на который намекал Ленин с трибуны съезда. Вот как пересказывал состоявшийся диалог Троцкий:

«Ленин: – Допустим, что принят ваш план. Мы отказались подписать мир, а немцы после этого переходят в наступление. Что вы тогда делаете?

Троцкий: – Подписываем мир под штыками. Тогда картина ясна рабочему классу всего мира.

– А вы не поддержите тогда лозунг революционной войны?

– Ни в коем случае.

– При такой постановке опыт может оказаться не столь уж опасным. Мы рискуем потерять Эстонию или Латвию… Очень будет жаль пожертвовать социалистической Эстонией, – шутил Ленин, – но уж придется, пожалуй, для доброго мира пойти на этот компромисс [364] .

– А в случае немедленного подписания мира разве исключена возможность немецкой военной интервенции в Эстонии или Латвии?

– Положим, что так, но там только возможность, а здесь почти наверняка» [365] .

Таким образом Троцкий и Ленин действительно договорились о том, что мир будет заключен, но не после предъявления ультиматума, а после начала наступления германских войск.

Сам Троцкий лишь однажды коснулся этого вопроса, причем в статье, оставшейся неопубликованной. В ноябре 1924 года, отвечая на критику по поводу издания им «Уроков Октября», Троцкий написал статью «Наши разногласия», где касательно Брест-Литовских переговоров указал: «Не могу, однако, здесь не отметить совершенно безобразных извращений Брест-Литовской истории, допущенных Куусиненом. У него выходит так: уехав в Брест-Литовск с партийной инструкцией в случае ультиматума – подписать договор, я самовольно нарушил эту инструкцию и отказался дать свою подпись. Эта ложь переходит уже всякие пределы. Я уехал в Брест-Литовск с единственной инструкцией: затягивать переговоры как можно дольше, а в случае ультиматума выторговать отсрочку и приехать в Москву для участия в решении ЦК. Один лишь тов. Зиновьев предлагал дать мне инструкцию о немедленном подписании договора. Но это было отвергнуто всеми остальными голосами, в том числе и голосом Ленина. Все соглашались, разумеется, что дальнейшая затяжка переговоров будет ухудшать условия договора, но считали, что этот минус перевешивается агитационным плюсом. Как я поступил в Брест-Литовске? Когда дело дошло до ультиматума, я сторговался насчет перерыва, вернулся в Москву и вопрос решался в ЦК. Не я самолично, а большинство ЦК, по моему предложению решило мира не подписывать. Таково же было решение большинства всероссийского партийного совещания. В Брест-Литовск я уехал в последний раз с совершенно определенным решением партии: договора не подписывать. Все это можно без труда проверить по протоколам ЦК».

То же самое следует из текста директив, переданных в Брест по поручению ЦК Лениным и предусматривающих разрыв переговоров в случае, если немцы к уже известным пунктам соглашения прибавят еще один – признание независимости Украины под управлением «буржуазной» Рады».

Юрий Георгиевич Фельштинский, Георгий Иосифович Чернявский. Лев Троцкий. Книга вторая. Большевик. 1917 – 1923 гг.

Протоколы Центрального комитета РСДРП(б) (август 1917 — февраль 1918). С. 211 – 212. Цит. по: Юрий Георгиевич Фельштинский, Георгий Иосифович Чернявский. Указ.соч.

Мартовское партийное совещание 1917 года.

И. Сталин. О войне.

Мартовское партийное совещание 1917 года.

Об отношении Ленина в этот момент к «центристскому» течению в вопросе о мире см. например В. Ленин. Луиблановщина.

Шестой съезд РСДРП(б). М., 1934. С.108. 

Сталин в 1917 году. 

Шестой съезд РСДРП (б). М., 1934. С.233-234. 

Цит. по: Н. Капченко. Указ.соч. 

Н. Капченко. Указ.соч. 

«Но 22 октября действительно стал «Днем Петросовета», а не днем погромов. На митинги большевики бросили лучших своих ораторов – Троцкого, Володарского, Коллонтай, Крыленко, Лашевича, Раскольникова… Несмотря на запрет ЦК, выступал со своей «особой позицией» и Каменев». – пишет В. Логинов в своем труде «Владимир Ленин. На грани возможного».

Н. Капченко. Указ.соч. 

С. Войтиков. «Разногласие есть и вынесено в печать»: дискуссия по военному вопросу в советской России во второй половине 1918 — начале 1919 г.// Новейшая история России, 2014, № 2.

Н. Капченко. Указ.соч. 

В. Ленин. О профессиональных союзах, о текущем моменте и об ошибках т. Троцкого.

Тезисы «левых коммунистов» о текущем моменте.

О Мясникове см: Н. Аликина. Дон Кихот пролетарской революции.

Манифест Рабочей группы Российской Коммунистической Партии (б).

В. Ленин. Письмо Г. Мясникову.

«… съезд заявляет в то же время, что по вопросам, привлекавшим особое внимание, например, группы так называемой «рабочей оппозиции», об очистке партии от непролетарских и ненадежных элементов, о борьбе с бюрократизмом, о развитии демократизма и самодеятельности рабочих и т.п., какие бы то ни было деловые предложения должны быть рассматриваемы с величайшим вниманием и испытываемы на практической работе. Партия должна знать, что по этим вопросам мы не осуществляем всех необходимых мер, встречая целый ряд разнообразных препятствий, и что, отвергая беспощадно неделовую и фракционную якобы критику, партия неустанно будет продолжать, испытывая новые приемы, бороться всякими средствами против бюрократизма, за расширение демократизма, самодеятельности, за раскрытие, разоблачение и изгнание примазавшихся к партии и т.д.».

Цит. по: О. Назаров. Сталин и борьба за лидерство в большевистской партии в условиях НЭПа.

Постановление Пленума ЦК КПСС «Об антипартийной группе Маленкова Г.М., Кагановича Л.М., Молотова В.М.».

Н.Капченко. Указ.соч. 

О.Назаров. Указ.соч.

К.Скоркин. Обречены проиграть. Власть и оппозиция 1922-1934. М, 2011. С.73-76. ;

А.Резник. Троцкизм и левая оппозиция в РКП(б) в 1923-1924 гг. М.,2010. С.36-37. ;

К.Скоркин. Указ.соч.С.76-78.  ;

Н.Капченко. Указ.соч.  ;

Н.Капченко. Указ.соч.  ;

В.Ленин.К вопросу о национальностях или автономизации.

Этому аспекту истории СССР сталинского времени посвящен наш материал «Буржуазный патриотизм и сталинская ВКП(б).

В.Ленин. П.Г.Мдивани, Ф.Е.Махарадзе и др.

Л.Троцкий. Моя жизнь. Глава XXXIX. Болезнь Ленина.

См.В.Ленин. О придании Законодательных функций Госплану, В.Ленин. Как нам реорганизовать Рабкрин. 

В.Ленин. Письмо к съезду.

Там же. 

Двенадцатый съезд РКП(б). 15-17 апреля 1923 г. М., 1968. С.52-53.

«Репрессии против группы в целом начались в связи с волной забастовок в августе и сентябре 1923 г. Первый удар был нанесен, когда стало известно, что РГ ведет активную агитацию на заводах и готовит однодневную всеобщую забастовку и массовую демонстрацию в память о Кровавом воскресенье 9 января 1905 года (в начале шествия предполагалось нести портреты Ленина). Центральный комитет принял резолюцию, объявляющую РГ антикоммунистической и антисоветской организацией, и приказал ГПУ пресечь ее деятельность. В сентябре было арестовано 28 членов РГ. К тому времени пятерых из них уже исключили из партии. На этот раз исключению подверглись еще девять человек, включая Моисеева, Тиунова, Берзину, Демидова, Котова и Шоханова, а оставшимся четырнадцати объявили выговор. В конце 1923 года был повторно арестован Мясников, несмотря на обещанную ему Зиновьевым советским послом в Берлине неприкосновенность». // Сборник материалов «Левые коммунисты в России. 1918-1930-е гг.»

«Какие-либо репрессии против товарищей за то, что они являются инакомыслящими по тем или иным вопросам, решенным партией, недопустимы» — указывала резолюция «Об очередных задачах партийного строительства, принятая Девятой Всероссийской конференцией РКП(б) в 1920 г. // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1984. Том 2, с.300. 

Б. Колоницкий. Красные против Красных // Нева, 2010, №11.

Письмо 46-ти. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т.1.

Л. Троцкий. В чем разногласия с Д.Ц.(группа 15).

А. Резник. Троцкий и товарищи: левая оппозиция и политическая культура РКП(б) 1923-1924. СПб, 2017. С.27

Л. Троцкий. Новый курс (в редакции 1924 г.).

Сообщение о Пленуме Центрального комитета КПСС.

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1984. Т.3, с.147. 

И. Сталин. О дискуссии, о Рафаиле, о статьях Преображенского и Сапронова и о письме Троцкого.

И. Сталин. Заключительное слово на XIII конференции РКП(б) 17 января 1924 г.

Дискуссия 1923 года. М., 1927. С.79. 

Цит.по: Валентинов Н. (Н. Вольский). Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина: Годы работы в ВСНХ во время НЭП. Воспоминания.

Дискуссия 1923 года. М., 1927. С.166. 

Там же. С.170. 

См. напр. Л. Троцкий. Блок с Зиновьевым // Коммунистическая оппозиция в СССР, т.1.

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1984. Т.3, с.155.

А. Резник. Троцкий и товарищи: левая оппозиция и политическая культура РКП(б) 1923-1924.СПб, 2017. С.223. 

Там же, с.104. ;

Л. Троцкий. Куда идет советская революция?

Большевистское руководство. Переписка. 1912 — 1927. М. 1996. С. 296.

А. Резник. Указ.соч.,  С.249.  ;

Например, Сталин в статье «О дискуссии, о Рафаиле, о статьях Преображенского и Сапронова и о письме Троцкого» не без издевки писал: «Троцкий, как видно из его письма, причисляет себя к старой гвардии большевиков, проявляя тем самым готовность принять на себя те возможные обвинения, которые могут пасть на голову старой гвардии, если она в самом деле станет на путь перерождения. Нужно признать, что эта готовность жертвовать собой, несомненно, является чертой благородства. Но я должен защитить Троцкого от Троцкого, ибо он, по понятным причинам, не может и не должен нести ответственность за возможное перерождение основных кадров старой большевистской гвардии. Жертва, конечно, дело хорошее, но нужна ли она старым большевикам? Я думаю, что она не нужна».

Л. Троцкий. Уроки Октября.

В. Ленин. Письмо в ЦК, МК, ПК и членам Советов Питера и Москвы большевикам.

Л. Троцкий. История русской революции.

В. Ленин. Марксизм и восстание.

Л. Троцкий. Наши разногласия// Коммунистическая оппозиция в СССР, т.1.

И. Сталин. Троцкизм или ленинизм?

«В самом деле, это факт, что Ленин в своем “завещании” обвиняет Троцкого в “небольшевизме”, а насчет ошибки Каменева и Зиновьева во время Октября говорит, что эта ошибка не является “случайностью”. Что это значит? А это значит, что политически нельзя доверять ни Троцкому, который страдает “небольшевизмом”, ни Каменеву и Зиновьеву, ошибки которых не являются “случайностью” и которые могут и должны повториться». И. Сталин. Троцкистская оппозиция прежде и теперь: Речь на заседании объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 23 октября 1927 г.

«ЦК организует Военно-революционный центр в следующем составе: Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Этот центр входит в состав революционного Советского комитета». Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б). Август 1917 – февраль 1918. М., 1958, с. 104. Цит.по: В. Логинов. Владимир Ленин. На грани возможного.

Л. Троцкий. Перманентная революция.

Троцкизм и молодежь. Сборник материалов. Ленинград, 1924. С.42. 

«Однако после того, как статья «Наши разногласия» уже была подготовлена к печати, Троцкий не стал ее издавать. Может быть, он понял бессмысленность новых уступок. Или, наоборот, считал, что в случае публикации она будет использована Сталиным для дальнейшего разжигания страстей. На первой странице текста, сохранившего в архиве Троцкого в Бостоне, рукою автора было помечено: «Единственный экземпляр. Не было напечатано» — Юрий Георгиевич Фельштинский, Георгий Иосифович Чернявский. Лев Троцкий. Книга третья. Оппозиционер. 1923 – 1929 гг.

И. Сталин. К вопросам ленинизма.

«Уже 23 декабря Пленум губкома осудил Выборгский РК за посылку приветствия съезду. Сторонники Зиновьева принялись пресекать проведение несанкционированных губкомом мероприятий. Так, силой было разогнано собрание на квартире рабочего П.А. Игнатова». — О.Назаров. Указ.соч.

К. Скоркин. Указ.соч.С.76-78.

См. заявление Л. Троцкого в Политбюро от 6 июня 1926 г. с критикой доклада «бухаринца» Угланова, ревизовавшего партийные решения по вопросу внутрипартийной демократии. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 1.

Л. Троцкий. Вопросы Коминтерна в делегацию ВКП(б). // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 1.

Н. Капченко. Политическая биография Сталина. Т. 2.

В. Ленин. О лозунге Соединенных штатов Европы.

В. Ленин. О нашей революции.

В. Ленин. О кооперации.

В. Ленин. Речь на Пленуме Московского Совета 20 ноября 1922 г.

В. Ленин. Заметки публициста.

В. Ленин. Речь о международном положении.

В. Ленин. VII экстренный съезд РКП(б).

В. Ленин. VIII съезд РКП(б).

И. Сталин. Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии: Доклад на VII расширенном пленуме ИККИ.

Л. Троцкий. Теория социализма в отдельной стране. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 2.

Л. Троцкий. Вопросы и ответы, написанные мною для пропаганды. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 2.

И. Сталин. О социал-демократическом уклоне в нашей партии:Доклад на XV Всесоюзной конференции ВКП(б) 1 ноября 1926 г.

Надо помнить, что отчаянное положение Советской России в первый годы после революции служило веским аргументом всем антикоммунистическим силам, включая социал-демократов. «Ты хочешь такого социалистического рая, чтобы завтра надо было собирать для тебя по грошам у рабочих других стран?.. Ты хочешь такой же разрухи транспорта? Тогда иди к коммунистам, а если ты этого не хочешь, если ты хочешь быть сытым (рабочие теперь очень ценят сытость после империалистической войны), — если ты не хочешь такой отчаянной разрухи, тогда мы, маги второго Интернационала, мы тебе обещаем выполнить все этомирно, эволюционно, таким путем, что ты и не заметишь, как победил буржуазию, и она не заметит этого» — так описывал Зиновьев аргументацию реформистов.  Неудивительно, что сравнивая эту ситуацию с успехами СССР в годы пятилеток, большинство Коминтерна было уверено в правоте политики Сталина. Цит.по: А.Ватлин. Коминтерн: идеи, решения, судьбы. М., 2009. С.91-92. 

И. Сталин. Октябрьская революция и тактика русских коммунистов: предисловие к книге “На путях к Октябрю”.

В. Ленин. Грозящая катастрофа и как с ней бороться.

И. Сталин. Анархизм или социализм?

Проект платформы большевиков-ленинцев к XV Съезду ВКП(б).

И. Сталин. Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии: Доклад на VII расширенном пленуме ИККИ.

И. Сталин. Отчетный доклад XVII съезду партии о работе ЦК ВКП(б) 26 января 1934 г.

Речь Троцкого на заседании объединенного пленума 6 августа 1927 г. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 4.

В Центральный комитет ВКП(б) [25 мая 1927 г.]. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 3.

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1984. Том 4, с.76-77. 

Проект платформы большевиков-ленинцев к XV Съезду ВКП(б).

Там же. 

И. Дойчер. Троцкий. Безоружный пророк. 1921-1929. М., 2006. С.253-254. 

Пленум ЦК РКП(б) 23-30 апреля 1925 г. Резолюция «Очередные задачи экономической политики партии в связи с хозяйственными нуждами в деревне». // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1984. Том 3, с.344-345.

«Лишенному точного классового содержания лозунгу «создания беспартийного крестьянского актива через оживление Советов» (Сталин—Молотов) , что приводит на деле к усилению руководящей роли верхних слоев деревни, нужно противопоставить лозунг создания беспартийного батрацкого, бедняцкого и близкого к ним середняцкого актива». Проект платформы большевиков-ленинцев к XV Съезду ВКП(б).

Л. Троцкий. Выдержка, выдержка, выдержка! // Бюллетень оппозиции, № 1-2.

И. Сталин. Политический отчет Центрального Комитета XIV съезду ВКП(б) 18 декабря 1925 г.

И. Сталин.  Заключительное слово по политическому отчету Центрального Комитета XIV съезду ВКП(б). 23 декабря 1925 г.

Л. Троцкий. Комментарий к статье. 14 января 1927 г. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 2.

Л. Троцкий, Г. Зиновьев. Заявление от 11 июля 1926 г. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 1.

И. Сталин. Об англо-русском комитете единства: Речь на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 15 июля 1926 г.

Л. Троцкий. Борьба за мир и Англо-русский комитет. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 3.

Резолюция ИККИ по вопросу об отношении Коммунистической партии Китая к партии Гоминьдан. (12 января 1923 г.). // Стратегия и тактика Коминтерна в национально-колониальной революции на примере Китая. Сборник документов. М., 1934. С.112.;

Эти более умеренные взгляды Зиновьева нашли отражение, в частности, в «Заявлении 83-х». В Центральный комитет ВКП(б) [25 мая 1927 г.]. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 3.

Л. Троцкий. В Политбюро ЦК ВКП(б). // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 2.

И. Сталин. Революция в Китае и задачи Коминтерна: Речь на Х заседании VIII пленума ИККИ. 24 мая 1927 г.

И. Сталин. Международное положение и оборона СССР: Речь на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 1 августа 1927 г.

И. Сталин. Политическая физиономия русской оппозиции: Из речи на объединенном заседании Президиума ИККИ и ИКК 27 сентября 1927 г.

И. Сталин. Революция в Китае и задачи Коминтерна: Речь на Х заседании VIII пленума ИККИ. 24 мая 1927 г.

Евдокимов, Зиновьев, Радек, Сафаров, Троцкий. Новый этап китайской революции: от Чан Кайши к Ван Тинвею. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 3.

«На первый взгляд кажется, будто сталинский курс совершенно победоносен. Сталинская фракция наносит удары налево (Москва, Ленинград) и  направо (Сев. Кавказ).  На самом  деле, вся политика центристской фракции  совершается под ударами двух кнутов: справа и слева. Классово-беспочвенная, бюрократически-центристская фракция качается между двумя классовыми линиями, систематически сползая при этом с пролетарской линии на мелкобуржуазную. Это сползание происходит не по прямой линии, а в форме резких зигзагов». Речь Троцкого по поводу исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК ВКП(б). // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 4.

Речь Троцкого на заседании Объединенного Пленума.

О. Назаров. Указ.соч.

К. Скоркин. Указ.соч. С.206-209.  ;
А. Резник. Троцкий и товарищи: левая оппозиция и политическая культура РКП(б) 1923-1924. СПб, 2017. С.226;

См. Л.Троцкий. «Тезис о Клемансо» и режим в партии. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т.4.

Проект платформы большевиков-ленинцев к XV Съезду ВКП(б).

Л. Троцкий. Резолюция против демократического централизма. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 3.

См. Заявление лидеров оппозиции от 8 августа 1927 г. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 4.

О. Назаров. Указ.соч.

«Ваш ответ мне от 16 июля 1927 г.  — через беспартийных почтальонов  — был известен Окрпарткому. Вчера  вечером ко  мне в Дом  отдыха пришли мои знакомые (там  был член бюро ОПК) и заявили: что ОПК знает,  что я получил от Вас письмо, приписывает мне активную  оппозиционную   работу  и  под  угрозой  исключения  из  комсомола предлагает мне сдать Ваше письмо Окрпарткому». – писал Троцкому летом 1927 г. комсомолец А. Каневский. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 4.

См. напр. Л.Троцкий. Письмо ко всем членам ЦК ВКП(б). 27 июня 1927 г.  // Коммунистическая оппозиция в СССР, т.3.; Г.Зиновьев, А.Петерсон, Н.Муралов, Л.Троцкий. Заявление в Политбюро ЦК ВКП(б), в Президиум ЦКК, в ИККИ.;
И. Смилга, Ив. Бакаев, Г. Евдокимов, Г. Зиновьев, Л. Троцкий. Оппозиция и врангелевский офицер.

И. Сталин. Троцкистская оппозиция прежде и теперь: Речь на заседании объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 23 октября 1927 г.

Поддерживающие версию о провокации Ю. Фельштинский и Г. Чернявский документально подтверждают ее лишь некими «Материалами Центрального архива ФСБ РФ, предоставленными авторам без выходных данных». Юрий Георгиевич Фельштинский, Георгий Иосифович Чернявский. Лев Троцкий. Книга третья. Оппозиционер. 1923 – 1929 гг.

Л. Троцкий, Зиновьев, Евдокимов, Бакаев, Петерсон, И. Смилга. Заявление от 4 октября 1927 г.;

«Хулиганские методы срыва партийных собраний применялись особенно в Ленинграде. В присутствии секретаря губкома кандидата Политбюро тов. Кирова «кем-то» был потушен свет на общегородском собрании и на собрании Выборгского района в момент, когда представитель оппозиции начал читать резолюцию. На собрании Петроградского района хулиганы набросились на товарища, читавшего резолюцию, и разорвали ее, при этом были крики антисемитского характера». Г.Зиновьев, А.Петерсон, Н.Муралов, Л.Троцкий. Заявление в Политбюро ЦК ВКП(б), в Президиум ЦКК, в ИККИ. [Электронный ресурс] URL: ;
Л.Троцкий. Заявление в секретариат ЦК. 24 октября 1927 г. // Коммунистическая оппозиция в СССР, т.4. [Электронный ресурс] URL: http://lib.ru/HISTORY/FELSHTINSKY/oppoz4.txt  ;
А.Шубин. Левая оппозиция и индустриализация. [Электронный ресурс] URL: http://tov-trotsky.livejournal.com/49509.html  ;
И.Сталин. Партия и оппозиция: Речь на ХVI Московской губернской партконференции. 23 ноября 1927 г. [Электронный ресурс] URL: http://grachev62.narod.ru/stalin/t10/t10_12.htm  ;
См. подробнее: Сложная арифметика труда… [Электронный ресурс] URL: https://little-histories.org/2014/09/16/7hour_photo/  ;
«Оппозиция во всей своей троцкистской сущности» (Речь С.М. Кирова на XII партконференции Василеостровского района 29 октября 1927 года). [Электронный ресурс] URL: https://history.wikireading.ru/185636  ;
Л.Троцкий. После словесного зигзага влево — глубокий сдвиг вправо (К итогам юбилейного праздника). // Коммунистическая оппозиция в СССР, т.4. [Электронный ресурс] URL: http://lib.ru/HISTORY/FELSHTINSKY/oppoz4.txt  ;
Л.Д.Троцкий. Архив в 9 томах: Том 1. [Электронный ресурс] URL: http://lib.ru/TROCKIJ/Arhiv_Trotskogo__t1.txt  ;
К.Скоркин.Указ. соч. С.243-246.  ;
В 1926 г. в связи с вопросом о возвращении К.Радека на работу в Коминтерн, против чего выступил Зиновьев, Сталин заявил: «Видимо, тов. Зиновьев думает, что я сделал покушение на его прерогативы единоличного вершителя судеб Коминтерна. Видимо, тов. Зиновьев забывает, что мы все против единоличного руководства и единоличных поползновений кого бы то ни было…». А.Ватлин.Указ соч., с.265.  ;
Например: «Разве это не факт, что сторонники линии ЦК ВКП(б) представляют громадное большинство и в партии и в стране? Разве это не факт, что оппозиция представляет ничтожную кучку? Можно представить, что большинство нашей партии навязывает свою волю меньшинству, т.е. оппозиции. И это вполне законно в партийном смысле этого слова. Но как можно представить, чтобы большинство навязало себе свою же собственную волю, да еще путем насилий? О каком бонапартизме может быть тут речь? Не вернее ли будет сказать, что среди меньшинства, т.е. среди оппозиции, могут появиться тенденции навязать свою волю большинству? Если бы такие тенденции появились, в этом не было бы ничего удивительного, ибо у меньшинства, т.е. у троцкистской оппозиции, нет теперь других возможностей для овладения руководством, кроме насилия над большинством. Так что, уж если говорить о бонапартизме, пусть Троцкий поищет кандидатов в Бонапарты в своей группе». И.Сталин. Политическая физиономия русской оппозиции: Из речи на объединенном заседании Президиума ИККИ и ИКК 27 сентября 1927 г. [Электронный ресурс] URL: http://grachev62.narod.ru/stalin/t10/t10_06.htm  ;
Пленум ЦК РКП(б) 17-20 января 1925 г. Резолюция «О выступлении т.Троцкого». // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1984. Том 3, с.327.  ;
И.Сталин. Троцкистская оппозиция прежде и теперь: Речь на заседании объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 23 октября 1927 г. [Электронный ресурс] URL: http://grachev62.narod.ru/stalin/t10/t10_08.htm  ;
Л.Троцкий. Портреты революционеров. [Электронный ресурс] URL: http://lib.ru/TROCKIJ/Trotsky.PortretyRev.txt  ;
И.Сталин. О задачах партии: Доклад на расширенном собрании Краснопресненского районного комитета РКП(б) с групповыми организаторами, членами дискуссионного клуба и бюро ячеек. 2 декабря 1923 г. [Электронный ресурс] URL: http://grachev62.narod.ru/stalin/t5/t5_29.htm  ;
Вспомним здесь, что и резолюция «О единстве партии» в качестве серьезной угрозы называла возможную смычку фракционных  групп в партии с контрреволюцией под «левыми» лозунгами –«белогвардейцы стремятся и умеют перекраситься в коммунистов и даже «левее» их, лишь бы ослабить и свергнуть оплот пролетарской революции в России»

Источник: Виталий Сарматов. ТРОЦКИЙ, СТАЛИН И КОММУНИЗМ. ЧАСТЬ 1

Глава 14. 1914 ГОД. МОБИЛИЗАЦИЯ. ПЕРВЫЕ НЕУДАЧИ

    В июле 1914 года Яков Серебрянский был направлен в 105-й Оренбургский пехотный полк. После начала Первой мировой войны полк в составе 27-й пехотной дивизии Третьего армейского корпуса 1-й армии генерала от кавалерии П.К. Ренненкампфа выступил на Северо-Западный фронт. Началось русское наступление в Восточной Пруссии. «1 августа, на 14-й день мобилизации, наша 1-я армия генерала Ренненкампфа тронулась из районов своего сосредоточения на границу. Справа шел не успевший закончить сосредоточения Двадцатый армейский корпус генерала Смирнова, в центре — Третий, генерала Епанчина, на левом фланге, уступом назад, Четвертый корпус генерала Век-Алиева. Вся конница была собрана на флангах: Хан Нахичеванский — на правом, генерал Гурко — на левом, три же корпуса шли вперед вслепую. Тыл армии был еще совершенно неустроен.

    Совершив три усиленных перехода без дорог, 1-я армия с утра 4 августа стала переходить границу. Третий армейский корпус вступил в упорный бой у Сталлупенена с 1-м германским армейским корпусом генерала Франсуа, причем благодаря оплошности своего командира едва не потерпел поражения. Дело решила 29-я пехотная дивизия (Двадцатого корпуса) энергичного генерала Розеншильд-Паулина, взявшая немцев во фланг и заставившая их поспешно отступить. <…>

    Между Третьим корпусом и запоздавшим Четвертым образовался разрыв в 20 верст. Ген. Епанчин не счел нужным предупредить об этом 27-ю пехотную дивизию, шедшую в обстановке полной безопасности слева. Дивизия подверглась внезапному огневому нападению и короткому удару, причем застигнутый врасплох 105-й пехотный Оренбургский полк был совершенно разгромлен» {Керсновский А.А. История русской армии. — М., 1999. — С. 499–500}.

    Из 63 офицеров и 6664 нижних чинов, убитых и раненных 4 августа, половина приходилась на 105-й Оренбургский полк. Вероятно, именно в этом бою и был тяжело ранен в ногу рядовой Серебрянский. Почти полгода он находился на излечении в госпиталях и в феврале 1915 года был демобилизован из армии.

    В феврале 1915 года для поправки здоровья (климат и питание!) Яков отправился в Баку, где устроился работать по своей специальности (электромонтер) вначале на газовый завод, а затем и на знаменитые бакинские нефтепромыслы. Там его и застала Февральская революция 1917 года.

    Первая мировая война внесла свой немалый вклад в пополнение специальных структур партии людьми, получившими военный опыт. Именно в этот период к сотрудничеству с партийными структурами активно подключаются офицеры и генералы, видевшие всю бессмысленность, тупость, продажность и предательство, имевшие место в ставке российского императора. Именно тогда начал активно пополняться список лиц, после 1917 года возглавивших многие структуры Красной армии и ряд специальных советских органов.

Глава 15. ИЗ БОТУШАНЫ (РУМЫНИЯ) НА ДОН

    Октябрьский большевистский переворот застал меня в Румынии в штабе IX армии в г. Ботушаны.
   
    Происшедшее не явилось для меня неожиданностью. В нем я видел лишь неизбежный заключительный аккорд преступной нерешительности трусливой кучки политических деятелей во главе с Керенским - именовавшейся Временным Правительством.
Панически боясь даже призрака контрреволюции и истерически всюду его преследуя, убогий председатель Правительства, прозевал действительную опасность, вписав в историю Российского Государства бесславные и небывало позорные страницы. Уже в начале октября нельзя было сомневаться, что злополучный парламент революционного самодура доживает последние дни. Нависала багровая туча. Надвигалось новое, ужасное зло - гражданская распря.
   
    Работа штаба в это время вообще, а в частности, генерал-квартирмейстерского отдела, почти совсем прекратилась. По старой привычке мы продолжали посещать штаб, где коротали время за игрой в шахматы, шашки, в злободневных разговорах и в обсуждении назревающих событий, стараясь подняв завесу, заглянуть в будущее.
Боевой темой для наших бесед, весьма часто, служили несуразные, подчас дикие постановления армейского комитета, заседавшего здесь же в Ботушанах. Это детище революции, созданное с очевидной целью подорвать престиж офицерского состава и тем ускорить развал армии, косо смотрело на нас, расценивая офицеров штаба вообще, а особенно офицеров генерального штаба, как определенных и закоренелых контрреволюционеров. Непосредственной опасности нам не грозило. Наличие румынских частей в городе и юнкеров военного училища, в значительной степени обуздывало аппетиты товарищей.
   
    Однако у большинства из нас душевное равновесие было нарушено, росла растерянность, не было уверенности в завтрашнем дне.
   
    Невозможно было оставаться равнодушным и видеть, как мероприятия "Нового Правительства" окончательно разваливают в армии и то, что с большим трудом удалось сохранить. Становилось ясно, что гибнет не армия, не фронт, а гибнет Россия. Даже самые неисправимые оптимисты и те считали, что Россия катится в бездну по наклонной плоскости.

    Значительная удаленность от очага заразы - Петрограда позволила армиям Румынского фронта, в том числе и нашей, дольше других сохранять, хотя бы видимый порядок. Но, гнусная социалистическая пропаганда продолжала свое дело. Развал фронта, происходивший обратно пропорционально расстоянию до Петрограда постепенно близился и, наконец, проник и в нашу армию. Жалкие попытки противодействия, не поддержанные к тому же свыше, были безуспешны. Остановить заразу мы оказались бессильны. В роли вынужденных зрителей, мы наблюдали развертывающуюся кошмарную и мучительную драму: ломались вековые устои, рушились идеалы, традиции прошлого, падали покровы, обнажая гнусное бесстыдство и отвратительное убожество многих руководителей, еще вчера купавшихся в лучах царственного блеска и ласки, а ныне делавших революционную карьеру. Несся ужасный вихрь, превращавший все в обломки.

    В зависимости от впечатлительности и восприимчивости, каждый из нас переживал душевные страдания и мучился сознанием своей беспомощности. Особенно резко, как я заметил, это отразилось на командующем нашей армией ген.-лейт. Анатолии Киприяновиче Келчевском*. Раньше всегда веселый, жизнерадостный, душа общества, как принято говорить, он теперь совершенно осунулся, согнулся, пожелтел, состарился. Военная академия, где генерал Келчевский пользовался общей любовью всего переменного состава, как отличный лектор и как человек, подкупавший всех простотой своего обращения, а затем, - долгие годы совместного пребывания в штабе IX армии - сблизили нас, и в его лице я видел не только начальника, но, несмотря на разницу лет и положения, доброго, близкого, отзывчивого своего друга. Видя ежедневно Анатолия Киприяновича, я замечал, как помимо горьких переживаний, испытываемых всеми нами, его лично гнетет еще и острая боль разочарования в результатах "бескровной". На это у меня имелись довольно веские основания. Помню, еще в самом начале революции, в марте месяце, ген. Келчевский, бывший тогда генерал-квартирмейстером штаба, как-то зашел в мою канцелярию и, будучи в хорошем настроении, шутливо обратился ко мне со словами:

    "А ты, Иван Алексеевич, все сидишь насупившись, как сыч".

    На что я ответил: "Особых причин теперь веселиться не вижу".

    "Ну, конечно, тебе Казаку революция не по нутру, вы все больше насчет нагайки".

    Слово за слово мы начали разговор, который из шутки очень скоро перешел в горячий спор. Через несколько минут комната наполнилась офицерами штаба, привлеченными шумом. По выражению лиц присутствующих, по их репликам, я безошибочно мог заметить, что часть из них сочувствует ген. Келчевскому. Спор касался происшедшей революции и возможных ее последствий. Анатолий Киприянович, в общем, признавал необходимость совершившегося и глубоко верил в светлое будущее, как логическое следствие происшедшего переворота. Моя точка зрения была диаметрально противоположной. Вполне понятно, что при таких разных взглядах, невозможно было найти примирительную равнодействующую в нашем споре и потому ген. Келчевский, кончая разговор, бросил мне фразу: "с твоими убеждениями тебе лучше ехать теперь же на Дон". Я не остался в долгу и ответил: "3а совет спасибо, но на Дон я уеду, когда найду нужным. Со своей же стороны, тебе пожелаю, чтобы дивизия, которой тебе предстоит командовать, состояла бы из солдат Петроградского гарнизона, т.е. элемента, по твоим словам, сознательного и каковой ты только что горячо восхвалял, а я предпочитаю командовать полком такого приблизительно состава, с которым мы выступали на войну в 1914 году".

    Мое пожелание не сбылось. Командовать дивизией ему не пришлось. Революция быстро несла его вверх. После ухода ген.-лейтенанта А.С. Санникова**, он становится начальником штаба Армии, а затем через небольшой срок, принимает на свои плечи тяжелое бремя командования армией.

*) КЕЛЧЕВСКИЙ Анатолий Киприянович (?)(19.01.1869-01.04.1923) - православный. Из дворян Минской губернии. Окончил Псковский кадетский корпус. В службу вступил 30.08.1889. Окончил 2-е военное Константиновское училище (1891). Выпущен в 28-ю артиллерийскую бригаду. Подпоручик (ст. 05.08.1891). Поручик (ст. 10.08.1894). Штабс-Капитан (ст. 19.07.1898). Окончил Николаевскую академию Генерального Штаба (1900; по 1-му разряду). Капитан (ст. 06.05.1900). Состоял при Туркестанском ВО. Ст. адъютант военной канцелярии начальника Амударьинского отдела (23.04.1902-27.01.1903). Обер-офицер для поручений при штабе 2-го Туркестанского арм. корпуса (27.01.1903-28.07.1904). Цензовое командование ротой отбывал в 1-м Закаспийском стр. батальоне (15.10.1903-15.10.1904). Ст. адъютант штаба Виленского ВО (28.07.1904-17.01.1909). Подполковник (ст. 06.12.1904). Цензовое командование батальоном отбывал в 117-м пех. Ярославском полку (09.05.-09.09.1907). Полковник (ст. 06.12.1908). С 17.01.1909 штаб-офицер, заведующий обучающимися в Николаевской военной академии офицерами, с 06.1914 экстраординарный профессор. Участник мировой войны. Командир 6-го Финляндского стр. полка (с 04.11.1914). За руководство полком в боях в 05.1915 у деревни Позберец награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (ВП 01.09.1915). И.д. генерала для поручений при командующем 9-й армией (с 15.07.1915), генерал-кварт. (с 02.11.1915) штаба 9-й армии. Генерал-майор (пр. и ст. 06.12.1915; на 03.01.1917 ст. 01.06.1915). Награжден Георгиевским оружием (ВП 10.12.1915). И.д. начальника штаба 9-й армии (с 15.04.1917). После выступления ген. Л.Г. Корнилова, как лояльный А.Ф. Керенскому генерал, 09.09.1917 назначен командующим 9-й армией (пробыл в должности до 09.12.1917). Генерал-лейтенант (09.09.1917). С 01.1918 инспектор по формированию добровольческих частей на Румынском фронте. В обстановке начавшегося наступления герм. войск, давления со румынской стороны и неоконченности формирования, 24.02.1918 (09.03.1918) отдал приказ об аннулировании данных офицерами-добровольцами обязательств и о роспуске добровольческих частей. Весной 1918 вступил в Добровольческую армию. Начальник штаба Царицынского (с 05.1918) и Восточного (с 11.1918) фронтов, Донской армии (02.1919—03.1920) и Донского корпуса (03—04.1920). Был начальником штаба группы ген. К.К. Мамонтова во время его знаменитого рейда. В 1920 военный и морской министр Южно-Рус. правительства. В Рус. армии ген. П.Н. Врангеля - начальник штаба Донского корпуса. 18.04.1920 вместе с ген. В.И. Сидориным снят с поста и отдан ген. Врангелем под суд за сепаратистские "казачьи" устремления; приговорен к 4 годам каторжных работ, лишению чинов, орденов и дворянства. По ходатайству Донского атамана Врангель заменил приговор "увольнением со службы в дисциплинарном порядке без мундира". В 05.1920 выслан за границу. Жил в Берлине, где присоединился к группе офицеров Генштаба - сменовеховцам; в 1922 сменил ген. М.И. Тимонова на посту редактора военно-научного журнала "Война и мир". Умер в Берлине от разрыва сердца.
Чины:
на 1 января 1909г. - управление Виленского военного округа, Окружной штаб, полковник, старший адъютант
Награды:
Св. Станислава 3-й ст. (1903)
Св. Анны 3-й ст. (1906)
Св. Станислава 2-й ст. (06.12.1911)
Св. Анны 2-й ст. (06.12.1913)
Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (ВП 05.03.1915)
Св. Владимира 3-й ст. с мечами (06.07.1915)
Св. Георгия 4-й степени (ВП 01.09.1915)
Георгиевское оружие (ВП 10.12.1915).

Источники:

Наступление Юго-Западного фронта в мае-июне 1916 г. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917). М., 1940.
Брусилов А.А. Мои воспоминания. М. 2001
Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003.
"Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
Дроздовский и дроздовцы. М. 2006
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918./Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
Список генералам по старшинству. Составлен по 10.07.1916. Петроград, 1916
ВП от 06.12.1915.
Русский Инвалид. №154, 1915
Русский Инвалид. №200, 1915


**) САННИКОВ Александр Сергеевич (черкас)(18.04.1866-16.02.1931) -
Православный. Из дворян Киевской губернии. Образование получил во Владимирском Киевском кадетском корпусе (1883). В службу вступил 29.08.1883. Окончил 1-е военное Павловское училище (1885). Выпущен Подпоручиком (ст. 07.08.1885) в 16-ю артиллерийскую бригаду. Позже переведен в 21-й драг. Белорусский полк с переименованием в Корнеты (ст. 09.07.1886). Поручик (ст. 14.08.1888). Штабс-Ротмистр (ст. 02.02.1891). Окончил Николаевскую академию Генерального Штаба (1892; по 1-му разряду). Ротмистр (?) (ст. 06.05.1892). Состоял при Киевском ВО. Для изучения технич. стороны кавалерийской службы был прикомандирован в течение года к Офицерской кав. школе. Ст. адъютант штаба 31-й пехотной дивизии (26.11.1892-01.03.1894). Обер-офицер для особых поручений при штабе 10-го армейского корпуса (01.03.1894-16.01.1898). Цензовое командование эскадроном отбывал в 29-м драг. Одесском полку (06.10.1894-12.10.1895). Штаб-офицер для особых поручений при штабе 21-го армейского корпуса (16.01.-27.06.1898). Подполковник (ст. 05.04.1898). Ст. адъютант штаба Киевского ВО (27.06.1898-24.10.1901). Для ознакомления с общими требованиями управления и ведения хоз-ва в кав. полку был прикомандирован к 29-му драг. Одесскому полку (01.04.-01.10.1900). Заведывающий передвижением войск по ж.д. и водным путям Киевского района (24.10.1901-24.12.1908). Полковник (пр. 1902; ст. 14.04.1902; за отличие). Был прикомандирован к артиллерии (27.05.-27.07.1906). Командир 11-го улан. Чугуевского полка (24.12.1908-02.04.1910). Генерал-майор (пр. 1910; ст. 02.04.1910; за отличие). Генерал-кварт. штаба Приамурского ВО (02.04.1910-28.02.1913). Генерал-кварт. штаба Одесского ВО (28.02.-19.08.1913). Начальник штаба Приамурского ВО (по ходатайству командующего войсками Приамурского ВО ген. Лечицкого) (19.08.1913-1914). Генерал-лейтенант (пр. 06.12.1914; ст. 02.04.1916; за отличие). С 18.12.1914 начальник штаба 2-й армии. С 02.02.1915 начальник штаба 9-й армии. Награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (ВП 08.10.1916). Гл. начальник снабжений армий Румынского фронта (с 13.04.1917). С 01.04.1918 председатель всех ликвидационных комиссий управлений снабжений армий Румынского фронта. В 05.1918 избран Одесским городским головой. Вступил в армию Украинской державы гетмана П.П. Скоропадского: генерал-значковый Ген. штаба, с 27.09.1918 член Военно-исторической комиссии по сбору и изучению документов Великой войны по Юго-Западному и Румынскому фронтам. Уволен по прошению 30.10.1918. Не дожидаясь приказа об увольнении, убыл в Добровольческую армию. С 10.10.1918 Главный начальник снабжений Добровольческой армии. В 01-02.1919 Главнокомандующий войсками Юго-Западного края (Одесса). Затем начальник снабжений ВСЮР. В 1920 в распоряжении Главнокомандующего. В эмиграции жил сначала в Константинополе, а затем в Королевстве СХС, в Земуне, откуда выехал во Францию в середине 1920-х гг. Умер от паралича сердца в Медоне (пригород Парижа).
Жена - Александра Иоасафовна Квитка (1874 – 10.04.1980).
Дочь - Санникова Софья Александровна (17.08.1897 – 19.09.2001).
Чины:
на 1 января 1909г. - 11-й уланский Чугуевский Е.И.В. Государыни Императрицы Марии Феодоровны полк, полковник, командир полка
Награды:
Св. Станислава 3-й ст. (1895)
Св. Анны 3-й ст. (1898)
Св. Станислава 2-й ст. (1901)
Св. Анны 2-й ст. (1904)
Св. Владимира 4-й ст. (1906)
Св. Владимира 3-й ст. (06.12.1912)
Св. Станислава 1-й ст. (27.03.1914 09.04.1914)
Св. Анны 1-й ст. (1915)
Св. Владимира 2-й ст. (ВП 26.01.1916)
Св. Георгия 4-й ст. (ВП 08.10.1916).

Источники:

Наступление Юго-Западного фронта в мае-июне 1916 г. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917). М., 1940.
Брусилов А.А. Мои воспоминания. М. 2001
Рутыч Н.Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России: Материалы к истории Белого движения. М., 2002.
"Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
Список старшим войсковым начальникам, начальникам штабов: округов, корпусов и дивизий и командирам отдельных строевых частей. Санкт-Петербург. Военная Типография. 1913.
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918.//Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
Список генералам по старшинству. Составлен по 10.07.1916. Петроград, 1916
ВП 1914-1917 и ПАФ 1917; Монкевич Б. Організація регулярної армії Української держави 1918 р. // Україна в минулому. Вип. 7. Київ-Львів, 1995; Колянчук О., Литвин М., Науменко К. Генералітет українських визвольних змагань. Львів, 1995; Волков С.В. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. СПб.-М., 2003. Информацию предоставил Вохмянин Валерий Константинович (Харьков).
Незабытые могилы: Российское зарубежье: некрологи 1917 - 1999. Пашков Дом: Москва, 2004-2007, в 6-ти томах.
ВП по военному ведомству/Разведчик №1259, 16.12.1914

    Столкнувшись здесь с настоящей жизнью и действительными достижениями революции, ген. Келчевский понял свои заблуждения, а также ошибочность и необоснованность своих мартовских надежд.

    После нашего спора, вопрос этот уже никогда больше не поднимался, да и все последующее само уже красноречиво говорило о достигнутых результатах "бескровной".

    События развивались ускоренным темпом, опережая собою всякие возможные предположения и, зачастую, поражая нас своей последовательностью.

    Дожили мы и до момента, когда вынуждены были снять погоны и помню, как встречаясь друг с другом, мы избегали смотреть в глаза, будто бы каждый из нас совершил что-то постыдное, нехорошее. Между тем, с каждым днем становилось очевиднее, что здесь на фронте все окончательно гибнет и всякие попытки какой бы то ни было работы с представителями новой власти будут бесцельны и безрезультатны.

    Боевые действия прекратились. Модные лозунги "без аннексий и контрибуций", "долой войну" - делали свое дело. Дезертирство развилось до предела; целыми ватагами солдаты оставляли позиции и распылялись в тылу, стоявшие части никаких приказов не исполняли, власти не признавали, все время шли митинги, смены и назначения себе начальников.

    В это время я был начальником "Военно-дорожного отдела" штаба IX армии. У нас этот отдел возник еще в самом начале войны, так сказать явочным порядком, по мысли талантливого начальника штаба армии ген.-лейт. Санникова. Как известно, Положением о полевом управлении войск в военное время он предусмотрен не был, что нельзя не признать большим упущением. Опыт войны и сама жизнь показали, что наличие такого отдела в штабе армии безусловно необходимо и, в будущем, надо полагать, на это будет обращено должное внимание.

    По должности своей, я неоднократно бывал в тыловом районе корпусов и армий, наблюдая и контролируя, как состояние главных железнодорожных узлов, так и работы по постройке и поддержанию в порядке шоссейных и грунтовых дорог, а также разного рода переправ.

    Само собой разумеется, что солидность, интенсивность и последовательность хода работ, а также окончание их, всегда находились в тесной зависимости от требований боевой обстановки и соображений оперативного порядка. Находясь в генерал-квартирмейстерском отделе и, следовательно, будучи всегда в курсе обстановки на фронте и оперативных предположений, а вместе с тем, непрестанно следя за тылом, я мог, внося известный корректив, приурочивать и согласовать работы с оперативными требованиями.

    Мои частые поездки дали мне достаточный опыт по небольшим, не всегда заметным для непривычного глаза, признакам в тылу, делать иногда довольно правильный вывод о состоянии и боеспособности войск. К моему глубокому огорчению, я мало встречал старших военачальников, которые бы ясно сознавали всю важность поддержания порядка в тылу, видели бы непрерывную связь тыла и боевой линии и отчетливо представляли себе, что дух войск в значительной мере зависит от порядка в тылу, его жизни и настроения тыловых частей.

    В этом отношении яркими положительными примерами могут служить ген. Лечицкий***, бессменный командующий IX армией и Донской Атаман ген. Краснов, а как отрицательный пример - тыл Добровольческой армии в 1918 и 1919 годах. И первый, и второй, мало того, что вполне понимали все огромное значение состояния тыла, но, главное, посвящали ему неустанно особенно много внимания с целью поддержания именно здесь образцового порядка, воинской дисциплины и пунктуальности жизни всего тылового обихода.

***) ЛЕЧИЦКИЙ Платон Алексеевич (?)(18.11.1856-18.02.1923) - православный. Сын священника. Уроженец Гродненской губернии. Образование получил в Литовской духовной семинарии. В службу вступил 25.03.1877. Окончил Варшавское пехотное юнкерское училище (1880). Выпущен Прапорщиком (ст. 27.04.1880) в 39-й пехотный резервный кадровый батальон. Позже служил в 6-м и 5-м Восточно-Сибирских стр. батальонах. Подпоручик (ст. 12.02.1881). Поручик (ст. 11.11.1885). Штабс-Капитан (ст. 15.03.1887). Капитан (ст. 15.03.1889). Окончил Офицерскую стр. школу "успешно". Командовал ротой (5 л. 3 м.); батальоном (2 г. 2 м.). Подполковник (ст. 26.02.1896). Участник китайской кампании 1900-1901. Полковник (пр. 1901; ст. 29.07.1900; за боевые отличия). 01.09.1901-23.04.1902 командир 1-го, с 03.05.1902 - 10-го Восточно-Сибирских, с 02.09.1902 - 7-го Кавказского, с 03.11.1902 - 24-го Восточно-Сибирского стр. полка. Во время русско-японской войны 1904-05 заслужил репутацию выдающегося полкового командира. За боевые отличия награжден орденом Св. Георгия 4-й степени (ВП 13.02.1905) и Золотым оружием (ВП 09.12.1904). Флигель-адьютант (1904-1905) и Генерал-майор (пр. 1905; ст. 14.02.1905; за боевые отличия) с зачислением в Свиту Его-В-ва (1905-1908). С 05.08.1905 командир 1-й бригады 6-й Восточно-Сибирской стр. дивизии, с 10.03.1906 - 6-й Восточно-Сибирской стр., с 21.07.1906 - 1-й гв. пех. дивизии. Генерал-лейтенант (пр. 1908; ст. 14.02.1909; за отличие). С 26.08.1908 командовал 18-м арм. корпусом. С 23.12.1910 командующий войсками Приамурского воен. округа и войсковой наказной атаман Амурского и Уссурийского Казачьих Войск. Ген. от инфантерии (пр. 14.04.1913; ст. 14.02.1915; за отличие). Участник мировой войны. С 09.08.1914 командующий 9-й армией, создававшейся с целью наступления из района Варшавы на Познань для вторжения в Германию, но позже переброшенной на Юго-Западный фронт. 29.09.1914 за успешные действия 21.08.1914-10.09.1914 награжден Георгиевским оружием с бриллиантами (ВП 27.09.1914). В 10.1914 награжден орденом Св. Георгия 3-й ст. (ВП 22.10.1914). После Февральской революции, когда началась "демократизация армии", с 18.04.1917 в распоряжении военного министра. С 07.05.1917 в отставке. 03.12.1919 арестовывался за спекуляцию продуктами, но на следующий день был освобожден. С 1920 в РККА. С 01.1921 инспектор пехоты и кавалерии Петроградского ВО. В 1921 арестован, содержался в Таганской тюрьме Москвы, где и умер в заключении. По др. данным вторично арестован 08.03.1920, как руководитель контрреволюционной военной организации. Осужден на 2 года заключения. Умер 02.02.1921 в 1-й Московской тюремной больнице.
Чины:
на 1 января 1909г. - управление Петербургского военного округа, управление 18-го армейского корпуса, генерал-лейтенант, командир корпуса
Награды:
Св. Станислава 2-й ст. (1895)
мечи к ордену Св. Станислава 2-й ст. (1901)
Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (1903)
Св. Георгия 4-й ст. (ВП 13.02.1905)
Золотое оружие (ВП 09.12.1904)
Св. Владимира 3-й ст. с мечами (1905)
Св. Станислава 1-й ст. с мечами (1907)
Св. Анны 1-й ст. (1911)
Св. Владимира 2-й ст. (1913)
Георгиевское оружие с бриллиантами (ВП 27.09.1914)
Св. Георгия 3-й ст. (ВП 22.10.1914)
Белого Орла с мечами (ВП 13.10.1915).

Источники:

Наступление Юго-Западного фронта в мае-июне 1916 г. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917). М., 1940.
Брусилов А.А. Мои воспоминания. М. 2001
Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003.
Брусилов А.А. Мои воспоминания. М. 2004
Волков С.В. Офицеры российской гвардии. М. 2002
Список старшим войсковым начальникам, начальникам штабов: округов, корпусов и дивизий и командирам отдельных строевых частей. Санкт-Петербург. Военная Типография. 1913.
"Летопись войны с Японией" ред. полк. Дубенский (1904-1905 г.г.). Информацию предоставил Дмитрий Николаев (Москва)
Список генералам по старшинству. Составлен по 15.04.1914. Петроград, 1914
Список генералам по старшинству. Составлен по 10.07.1916. Петроград, 1916
Русский Инвалид. №253, 1915

Глава 16. ТЫЛ АРМИИ

    Многим известно, что тыл это - зло и зло неизбежное. Но от старшего начальника зависит уменьшить вредные стороны тыла до минимума или дать им пышно расцвести и своим ядовитым запахом не только одурманить, но и отравить все прекрасное, героическое - боевое. Тыл как магнит, тянет к себе все трусливое, малодушное, темное, жадное до личной наживы и внешнего блеска. Здесь несется беспорядочная, полная интриг и сплетен жизнь. Злостная спекуляция, тунеядство и выслуживание с "черных ходов" - обычные спутники тыловой жизни. Здесь неудержимая погоня и лихорадочная поспешность в короткий срок использовать всю сумму возможных благ и удовольствий. Тыл и не любит и боится фронта. Крепнет фронт - наглеет тыл, совершенно забывая фронт; последний приближается - тыл волнуется, трусливо мечется во все стороны и, возмущаясь, бранит фронт, не сумевший охранить благополучие тыла. Тыл - царство темных героев с громадной популярностью и апломбом, но совершенно неизвестных на фронте. Развязно, самоуверенно, подчас открыто, они цинично критикуют действия фронта. Обычно это - щеголи, одетые с иголочки и обвешанные всеми принадлежностями боевого воинского отличия; ведут беспечный и шикарный образ жизни, располагая неизвестно каким способом, добытыми огромными суммами денег. Они горды и на особом привилегированном положении, ибо за каждым из них стоят "высокие покровителя" и потому они неуязвимы. Чем дальше от фронта, чем глубже в тыл, тем резче меняется картина тыловой жизни, поражая своей беззаботностью, сытостью, пышностью и бесшабашным разгулом. Победа и неуспех воспринимаются здесь очень чутко, комментируются на все лады, рождая необоснованные слухи и сплетни и создавая нездоровую зараженную атмосферу. И каждый рядовой боец и офицер, должен так или иначе вдыхать эту атмосферу. Первое представление о фронте у них зарождается, в сущности, уже в армейском районе, передвижение в котором, зачастую, совершается по шоссейным и грунтовым дорогам, иначе говоря, - по этапам. И, конечно, то, что они видят, слышат, та или иная жизнь здесь оставляет на них первое, а следовательно и наиболее острое впечатление.

    Вопрос тыла настолько большой, настолько важный и интересный, что мог бы послужить самостоятельной темой для отдельного исследования, но это не входит в мою программу. Я хочу только сказать, на основании практики и наблюдения тыла и фронта, что между ними, помимо железнодорожных путей, шоссе и грунтовых дорог, помимо телеграфных, телефонных линий и других видов связи, - существует непрерывно духовное единение, есть тысячи невидимых, неуловимых нитей, делающих из двух, как будто бы противоположных частей, одно целое.

    По моему убеждению, армия с неустроенным, недисциплинированным и дезорганизованным тылом, в смысле не только материальном, но и духовном, обречена на неуспех, как бы ни были доблестны и самоотверженны ее боевые части. Такая армия, быть может, одержит одну, даже несколько временных побед, но, в конечном результате, она обречена на неудачу. Ее заразит, разложит морально и материально ее же тыл. И это одинаково применимо к армии, группе армий и целому государству. Общераспространенное мнение, что в будущих войнах победит тот, у кого нервы окажутся крепче. Если это так, то значит надо, еще в мирное время, суметь выковать крепкие нервы с тем, чтобы в начале войны окончательно их закалить. И надо полагать, эта закалка будет происходить главным образом в тылу, в самом широком смысле этого слова, и конечно, дух тыла, его атмосфера, моральное настроение, распорядок жизни, наконец, дисциплина, - все это вместе взятое и явится главным фактором, который отразится на качестве и годности этой закалки в предстоящем испытании.

Глава 17. ИГРА В "ТОВАРИЩИ"

    К описываемому мною времени, т.е. к началу ноября 1917 г., район нашей армии резко изменил свою физиономию. Ничто уже не напоминало, прежнего образцового порядка, изучать который к нам неоднократно командировались офицеры генерального штаба из других армий. Везде бродили праздные толпы солдат, потерявших воинский облик и превратившихся в опасные банды разбойников. Они быстро усвоили лозунги революции, осознали свою силу и нагло, при каждом случае, подчеркивали безнаказанность своих поступков.

    Начальство растерялось. Вместе с тем резче и резче сказывалось бессилие власти. Некоторые старшие воинские чины начали поигрывать в товарищи, жали солдатам руки, сопровождали приветствие поклоном, а иногда и снятием головного убора. В угоду солдатской массе украшали себя красными бантами, как символом восприятия революции. Солдаты это оценивали по-своему и становились еще наглее и самоувереннее.

    Только местами, кое-где оставались, как единственные представители задержавшегося порядка, стойкие казачьи части. Следует указать, что революционный переворот казачьи части встретили особенно, по-своему, с разными оттенками переживаний. Местами произошли незначительные эпизоды, были увлечения, иногда отказы повиновения, митинги с красными бантами и выражением "недоверия", главным образом, офицерам, не умевшим хранить "казачью деньгу", но справедливость требует сказать, что такие случаи являлись весьма редкими исключениями в казачьей среде.
Революционный угар быстро прошел, и у Казаков наступило деловито-спокойное настроение. Их сильно беспокоило неясное будущее, но предметом всегдашних разговоров было настоящее.

    К сожалению, Временное Правительство, совершило огромную и непоправимую ошибку, не сумев разобраться в казачьей психологии. Казаки слабость власти по отношению к нарушителям государственного порядка расценивали, как простое попустительство, а Временное Правительство, под влиянием совета рабочих и солдатских депутатов, в позиции, занятой Казаками, видело проявление контрреволюционности и, вместе с тем, угрозу и самой революции.

    Казакам было ясно, что правительство не на их стороне, однако, несмотря на это, они дольше всех держали дисциплину, оставаясь верными законности, порядку и казачьей идеологии. Даже когда в солдатские массы был брошен страшный лозунг - мир во что бы то ни стало ...и всех властно потянуло домой, на родные нивы и тогда, к чести казачества, нужно сказать, - ни один Казак не ушел с фронта, ни один не дезертировал.

    С глубоким презрением смотрели Казаки на товарищей, покидавших позиции и трусливо расползавшихся по своим деревням. Гордое, полное сознания исполнения Казаками своего воинского долга, выполнение ими приказов об обезоруживании бунтующих полков, возбудили против Казаков солдатские массы и положение казачьих сотен и полков, вкрапленных единицами среди солдатских корпусов, сделалось жутким.

    К Казакам жалось запуганное и загнанное офицерство, а в глазах высших начальников они из "мародеров", "опричников", "нагаечников" и в лучшем случае иронического слова "казачков" - превратились в героев. Товарищи это видели и, ненависть и злобное чувство к Казакам постепенно росло в солдатских массах.

    Бывать офицеру среди бушующих солдатских толп стало опасно. Мои поездки по тылу становились реже и, наконец, совсем прекратились. При новых порядках нельзя было, и думать вести какие-либо работы в тылу. Всякая подобная попытка заранее обрекалась на неудачу. В лучшем случае, ее сочли бы за контрреволюционную затею, что вызвало бы среди "товарищей" только озлобление и эксцессы по отношению к руководителям и техническому персоналу. В это время уже пышно цвели безграничное бесчинство праздных солдат и дикий бессмысленный вандализм русского разгильдяйства и хамства.

    Работать никто не желал. Все стояло, словно заколдованное, в том виде, как застала "бескровная", производя ужасно жуткое и тяжелое впечатление. Дороги не ремонтировались, рабочие самовольно разошлись, многочисленный технический персонал номинально сорганизовался в комитеты, а фактически каждый делал все, что хотел и устраивал свою судьбу, как ему казалось лучше.

    На железных дорогах было еще хуже. Здесь царил неописуемый хаос. Все станции были запружены дезертирами. Забыв долг и стыд солдата, они партиями бродили по тылам, грабя население, военные склады и совершая насилия. Шло самовольное распоряжение паровозами, подвижным составом и регулирование движения стало невозможным.

    Администрация железных дорог была терроризирована и бессильна как-либо противодействовать. И только энергичные меры Румынского Правительства, принятые им для установления здесь порядка, мало-помалу, начали давать положительные результаты.

    Наблюдая часто бесчинства солдат, я видел, что большинство "товарищей", творя те или другие безобразия, делали это обычно крайне трусливо. Быть может, бессознательно, но в них все же что-то говорило, что они совершают беззакония, за которые может последовать и должное возмездие. Вот почему, часто тупая их злоба, неожиданно сменялась страхом перед возможностью расплаты. И мне думается, располагай мы тогда, хотя бы небольшими, но стойкими воинскими частями (только не казачьими, так как они, выполняя фактически полицейскую службу, уже сильно возбудили против себя солдатскую массу), развал фронта, если и не был бы совершенно предотвращен, то, во всяком случае, прошел бы более безболезненно и, быть может, без всех тех роковых последствий.

Глава 18. ПРЕДАТЕЛЬСТВО СОЮЗНИКОВ

    В этом отношении большая вина наших союзников. Они не только не помогли нам в тяжелую минуту, но, наоборот, поддерживая революционную блажь Керенского, тем самым играли в руку нашим врагам, способствуя и развалу армии, и прогрессу внутренней смуты, - в конечном результате совершенно ослабившем Россию и надолго выбросившим ее с мировой сцены, как великую державу.

    Разочарование в наших союзниках, начавшись вместе с революцией среди некоторых кругов русской интеллигенции, а отчасти и офицерства, росла по мере углубления завоеваний "бескровной" и достигла высшего напряжения, когда Россия одинокой была брошена на съедение большевикам, оставленная всеми своими друзьями. Освобождение, хотя и временное, австро-германскими войсками значительной части территории из-под красного террора, еще более усилило эту разочарованность и побудило многих призадуматься о принципах верности союзникам.

Глава 19. ПОСТУПОК

    Мне вспоминается такой случай. Было сообщено, что на узловой станции Роман, собравшиеся товарищи отказываются грузиться в товарные вагоны, требуя подачи пассажирских и, в случае неисполнения грозят разгромить станцию и учинить самосуд над администрацией. Одновременно, командующий армией, генерал Келчевский, настойчиво просил меня, как можно скорее, уладить этот вопрос. На станции создалось весьма критическое положение, ибо товарищи каждую минуту могли привести свои угрозы в исполнение. Никакой воинской надежной части, которая бы восстановила порядок на станции, у меня не было.

    Пришлось ехать лично. Не доезжая до станции, сошел с автомобиля и пошел пешком, дабы меньше обращать на себя внимания. Меня встретил комендант станции и передал все подробности происшествия. Перрон, пути, станция и все прилегающие строения были заполнены вооруженными солдатами, из которых многие находились в состоянии опьянения. У двух разбитых вагонов товарищи митинговали, обсуждая программу дальнейших действий. Раздавались угрозы по отношению железнодорожного персонала, офицерства, буржуев. Большинство, повидимому, склонялось к тому, чтобы силой забрать наличные составы, устроить 1-2 эшелона и, следуя всем вместе, громить попутные станции, предавая их огню и мечу. Настроение солдат было таково, что никакие увещевания не помогли бы. Что было делать? Пассажирских вагонов почти не было, а если бы они имелись, то я не дал бы их, дабы этим не узаконить подобных требований на будущее время.

    В этот момент, мое внимание привлек подходивший поезд, оказавшийся румынским эшелоном новобранцев, сопровождаемых вооруженной командой в 16 человек при одном офицере. Вагоны были заперты и, как после я узнал, новобранцам запрещалось выходить на больших станциях. Поезд остановился. На перроне появился румынский офицер. Увидев одного новобранца, выскочившего из вагона, он подскочил к нему, схватил за шиворот, и силой водворил обратно в вагон. Наши солдаты, оставивши митинг, наблюдали эту картину с большим любопытством, но затем какой-то плюгавенький солдатишка крикнул: "товарищи, не позволим издеваться над пролетариатом, открывай вагоны, выручай своих братьев, бей офицера". Эти слова оказались искрой брошенной в пороховой погреб. Схватив винтовки, озверелые солдаты устремились к офицеру, еще момент и он был бы растерзан. Однако, не потеряв присутствия духа, он в мгновенье ока очутился возле караульного вагона и на бегу отдал какое-то приказание караулу.

    В один момент 16 вооруженных человек по команде ощетинились для стрельбы. Раздался залп в воздух и, нужно было видеть, как сотни вооруженных людей с исказившимися от животного страха лицами, бросая винтовки, давя один другого, кинулись во все стороны, ища спасения. Через минуту станция и ближайший район были совершенно пусты и долгое время, пока стоял эшелон, я разговаривал с румынским офицером, обмениваясь мнением по поводу только что происшедшего.

    Впоследствии понадобились большие усилия коменданта станции и администрации, чтобы собрать разбежавшихся солдат и уговорить их вернуться на станцию. Они стали спокойны и послушны. Охотно сели в товарные вагоны и без всяких инцидентов были отправлены по назначению.

Глава 20. ЖИЗНЬ ШТАБА

    Жизнь в штабе армии текла довольно монотонно. О том, что происходило вне армии, информации обычно были запоздалые, питались больше слухами. Газеты получались изредка и, кроме того, сведения одних явно противоречили другим, а потому уяснить из них истинное положение России было невозможно. Все носило характер неопределенный, туманный. Однако, даже и из этих, скупо долетавших до нас известий, разговоров и слухов, нам было ясно, что в армии делать нечего, что мы обрекаемся на бездействие, но как долго продлится такое состояние и, каковы будут последствия, никто сказать не мог.

    Каждый день приносил все новые и новые сенсации, значительная часть коих касалась Дона и событий, происходящих там. Слухи о Доне порой были невероятны, даже легендарны с точки зрения логики и разума, но мы жадно их ловили, верили им, или вернее говоря, хотели верить, с какой-то тайной надеждой, что именно оттуда, с Дона должно начаться общее оздоровление.

Глава 21. КАЛЕДИН

    Уже с мая месяца, внимание всех стало сосредоточиваться на популярном имени ген. Каледина, герое Луцкого прорыва, бывшего долгое время нашим соседом, в качестве командующего VIII армией. Мне было известно, что еще весной ген. Каледин оставил армию и не столько по болезни, сколько под влиянием иных причин, разочарованный и непонятый даже своими близкими помощниками и сотрудниками. Покидая армию, он был полон любви и веры в Дон, он верил в крепость старых традиций казачества и считал, что только там, на Дону еще можно работать.

    С 18-го июня 1917 года генерал Каледин становится во главе Войска Донского, как выборный Атаман и с ним объединяются Атаманы Кубанского и Терского Войск. Вскоре ему по праву и достоинству выпадает честь быть представителем Казачества на Московском совещании в августе месяце. Отлично защищал армию бывший здесь ген. Алексеев, но еще выпуклее обрисовала положение казачья декларация, прочитанная Донским Атаманом и названная газетами речью Каледина.

    Прекрасная по содержанию, уверенная по тону, полная патриотизма, в ней открыто указывалась Временному Правительству та смертельная опасность и беспредельная пропасть, над которой повисла Россия. В противоположность речи Керенского, она с восторгом читалась нами, рождая массу надежд.

    Ценность выступления ген. Каледина на этом совещании состояла в том, что впервые за все время всеобщего революционного развала раздался твердый голос объединенной, крупной народной силы, а не голос партии, организации, комитета, обычно, не имевших за собой никакой реальной силы.

    Устами своего представителя, Казачество, как бы предопределило себя для будущего - выступления против тех, кто, пользуясь слабостью Временного Правительства, готовил гибель России. И действительно, примерно через полгода, выступив с оружием в руках против советской власти, Казаки тем самым доказали, что заявление, сделанное в августе от Российского Казачества не было пустым звуком партийно-общественных деятелей, а явилось глубоко продуманным актом, вышедшим из глубины народной.

    С этого момента ген. Каледин делается центром внимания всех, а в глазах Керенского становится контрреволюционером и явным противником его взглядов и революционных идей, что и определяет дальнейшее отношение главы Временного Правительства к Донскому Атаману.

    Все взоры устремляются на Дон, как на единственно чистый клочок русской земли, как на ту здоровую ячейку, которая может остановить гибель России. Именно этим и можно было объяснить, что когда во время Корниловского выступления появились фантастические сообщения газет о движении казачьих частей на Воронеж и Москву, то это нашло живой и радостный отклик в наших сердцах. Мы верили этому, не желая учитывать простой вещи, что весь-то Дон на фронте, а в области почти никого. Мы забывали и то, что свыше 205 казачьих полков все лето занимались ловлей дезертиров, а затем стали единственной надежной охраной штабов и учреждений.

    После Московского совещания, мы явились свидетелями очередной провокации Керенского.

    В связи с выступлением Корнилова, Каледина объявляют мятежником и делают предметом травли, в то время когда он объезжал неурожайные станицы Усть-Медведицкого округа Войска Донского.

    Эту его поездку, при содействии Керенского, истолковывают желанием Каледина поднять казачество против Временного Правительства. Видя в Донском Атамане не только человека большого государственного ума и крепкой силы воли, но, главное опасаясь того огромного авторитета, который приобрел он в глазах казачества и всех национально мыслящих русских людей, глубоко веривших, что Каледин найдет достойный путь, чтобы вывести казачество из сложных и запутанных обстоятельств,

    Керенский решается на провокацию. Очевидно и ему и его приспешникам, а затем Ленину и Троцкому, не столько были страшны талантливые, с именами, но без народа генералы, сколько страшен и опасен был Каледин, за которым шли Дон, Кубань, Терек. С целью подорвать престиж Каледина и тем обезглавить казачество, Керенский 31 августа всенародно объявляет его мятежником, отрешает от должности, предает суду и требует его выезда в Могилев для дачи показаний.

    А днем раньше военный министр А. Верховский**** телеграфировал Каледину: "С фронта едут через Московский округ в область Войска Донского эшелоны казачьих войск в ту минуту, когда враг прорывает фронт и идет на Петроград. Мною получены сведения о том, что ст. Поворино, занята казаками. Я не знаю, как это понимать. Если это означает объявление казачеством войны России, то я должен предупредить, что братоубийственная борьба, которую начал генерал Корнилов, встретила единодушное сопротивление всей Армии и всей России. Поэтому, появление в пределах Московского округа казачьих частей без моего разрешения, я буду рассматривать, как восстание против Временного Правительства. Немедленно издам приказ о полном уничтожении всех идущих на вооруженное восстание, а сил к тому, как всем известно, у меня достаточно".

****) ВЕРХОВСКИЙ Александр Иванович (?)(27.11.1886-19.08.1938) - Православный. Из дворян Смоленской губернии. Уроженец Санкт-Петербурга. В службу вступил 01.09.1903. Обучался в Пажеском корпусе, в 1905 за либеральные высказывания исключен и отправлен солдатом на фронт в Манчжурию. Участник русско-японской войны 1904-05. Служил 35-й артиллерийской бригаде. Позже наводчик в 1-м горн. арт. дивизионе. Награжден знаком отличия Военного ордена (Георгиевским крестом) 4-й ст. За боевые отличия произведен в подпоручики (ст. 18.06.1905). В 1905-08 служил в Гельсингфорсе в 3-м Финл. стр. арт. дивизионе. Поручик (ст. 18.06.1909). Окончил Императорскую Николаевскую военную академию (1911; по 1-му разряду). Штабс-Капитан (ст. 07.05.1911). Цензовое командование ротой отбывал во 2-м Финляндском стр. полку (02.11.1911-09.11.1913). С 26.11.1913 старший адъютант штаба 3-й Финляндской стр. бригады. Капитан (ст. 06.12.1913). Участвовал с бригадой в боях в Вост. Пруссии в составе 22-го армейского корпуса 10-й армии. 19.09.1914 в бою под Августовым, и.о. начальника штаба бригады, был ранен и эвакуирован в Петроград. Награжден Георгиевским оружием (ВП 21.03.1915) и орденом Св. Георгия 4-й ст. (26.04.1915). В 1915 начальник оперативной части штаба 22-го армейского корпуса. И.д. старшего адъютанта отделения управления генерал-кварт. 9-й армии (с 04.08.1915). И.д. помощника начальника отделения управления генерал-кварт. 7-й армии (03.12.1915-26.01.1916), затем и.д. старшего адъютанта отделения генерал-кварт. штаба 7-й армии (26.01.-10.04.1916). В 03.1916 одновременно начальник штаба группы войск, организованной для овладения Трапезундом с моря. Подполковник (пр. 10.04.1916; ст. 10.04.1916; за отличие) с утверждением в должности ст. адъютанта. С 09.1916 одновременно состоял помощником по оперативной части рус. представителя при Румынской главной квартире. В распоряжении начальника Ген. штаба (19.10.-31.12.1916). Помощник флаг-капитана по сухопутной части штаба начальника высадки Черного моря (с 31.12.1916). И.д. начальника штаба отдельной Черноморской морской дивизии (с 16.02.1917). После Февральской революции активно выступал в поддержку свержения монархии. В 03.1917 избран членом и товарищем председателя Севастопольского совета рабочих депутатов. Разработал Положение о местных солдатских комитетах. В конце 03.1917 направлен в Петроград для работы в комиссии по пересмотру законоположений и уставов в соответствии с новыми правовыми нормами. Один из основных разработчиков Положения о комитетах, утвержденного 30.03.1917. Затем вернулся в Севастополь, где активно участвовал в работе комитетов. Полковник (пр. 02.04.1917; ст. 02.04.1917; на осн. пр. по воен. вед. 1916 г. № 379, 483 и 535). Командующий войсками Московского ВО (31.05.1917). В 07.1917 находившиеся под командованием В. войска подавили солдатские выступления в Нижнем Новгороде, Твери, Владимире, Липецке, Ельце и др. При этом все карательные акции В. проводил с согласия Совета рабочих и солдатских депутатов. Во время выступления ген. Л.Г. Корнилова объявил округ на военном положении, отстранив от должностей всех прокорниловски настроенных офицеров. 30.08.1917 выделил 5 полков для нанесения удара по Могилеву. По приказу В. произведены обыски и аресты в Московском отделе Союза офицеров армии и флота. Военный министр (30.08.—22.10.1917) с производством в чин Генерал-майора (пр. 30.08.1917). 01.09.1917 введен в состав Директории. На посту военного министра безуспешно пытался разгрузить тыл и усилить войсковые части. Выступил против выборного начала в армии. 18.10.1917 на заседании Временного пр-ва высказал мысль о необходимости заключения мира с Германией, но поддержки не получил, в связи с чем 19.10.1917 подал рапорт с просьбой об отставке. 20.10.1917 изложил свою т.з. в комиссии по иностранным делам Предпарламента. После Октябрьской революции 21.10.1917 уволен в двухнедельный отпуск и 22.10.1917 выехал на Валаам. 03.11.1917 вернулся в Петроград и вместе с членами ЦК партии эсеров направлен в Ставку, где они попытались организовать "общесоциалистическое правительство". После провала этого плана отошел от политической деятельности. В 02-04.1918 и 05-11.1918 находился в заключении. В 12.1918 (после освобождения) был мобилизован в РККА. Начальник оперативного отдела при штабе Петроградского ВО. В 02.1919 обратился с письмом к председателю Петросовета Г.Е. Зиновьеву с просьбой об отправке на фронт. Решением ЦК направлен в тыловое ополчение, где вскоре арестован. В 03-10.1919 в заключении. С 10.1919 инспектор военно-учебных заведений Запасной армии. Читал курс тактики на Казанских инженерных курсах. С 02.05.1920 член Особого совещания при Главкоме. С 02.06.1920 состоял в распоряжении ГУВУЗ. С 12.08.1920 главный инспектор военно-учебных заведений республики. Включен в списки Генштаба РККА 15.07.1919 и 07.08.1920. С 06.1922 главный руководитель Военной академии РККА, затем на преподавательской работе. В 1922 военный эксперт советской делегации на Генуэзской международной конференции. С 05.1930 начальник штаба Северо-Кавказского военного округа. Арестован 02.02.1931 по делу "Весна". Признал себя виновным. 01.04.1931 уволен со службы. 18.07.1931 по обвинению в антисоветской деятельности приговорен Коллегией ОГПУ к расстрелу. 02.12.1931 приговор заменен 10 годами лагерей. 17.09.1934 досрочно освобожден. Преподавал на курсах "Выстрел", в Военной академии имени Фрунзе и Академии Генерального штаба (с 1936). Cтарший руководитель кафедры тактики Военной Академии Генерального штаба РККА, профессор, комбриг, прож. в Москве: Дурновский пер., д.18, кв.2. Комбриг (1936). Повторно арестован 11.03.1938. Подписан к репрессии по первой категории (расстрел) в списке "Москва-центр" от 26.07.1938 на 139 чел., №30. Список был подписан лично Сталиным и Молотовым. Приговорен ВКВС СССР 19.08.1938 по обвинению в участии в к.-р. террористической организации. Расстрелян и похоронен на "Коммунарке" (Моск. обл.) 19.08.1938. Реабилитирован 28.11.1956. Соч.: воспоминания "Россия на Голгофе", Пг. 1918; Исторические примеры к курсу общей тактики; Очерк по истории военного искусства в России XVIII и XIX вв., М., 1921; Общая тактика, М., 1927; Огонь, маневр, маскировка, М., 1928.
Чины:
на 1 января 1909г. - Финляндская артиллерийская бригада, подпоручик
Награды:
Св. Станислава (1905 25.05.1909)
Георгиевское оружие (ВП 21.03.1915)
Св. Георгия 4-й ст. (26.04.1915)
Пожалование старшинства: в чине Подполковника с 22.03.1915 (ВП 15.08.1916; на осн. пр. по воен. вед. 1916 г. № 379, 483 и 535).

Источники:

Брусилов А.А. Мои воспоминания. М. 2001
Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003.
Тинченко Я. Голгофа русского офицерства в СССР 1930-1931 годы. М. 2000
Черушев Н. 1937 год: Элита красной армии на Голгофе. М. 2003
Черушев Н. Невиновных не бывает. М. 2004.
Кавтарадзе А.Г. Военспецы на службе Республики Советов. М., 1988.
"Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918./Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
ПАФ 02.04.1917.
Деникин А.И. Очерки Русской смуты. Т. 2 Борьба ген. Корнилова авг. 1917 - апр. 1918. М. 1991
ВП 1914–1917 и ПАФ 1917. Информацию предоставил Вохмянин Валерий Константинович (Харьков)
ВП по военному ведомству/Разведчик №1280, 19.05.1915
ВП по военному ведомству/Разведчик №1286, 30.06.1915

    Одновременно А. Верховский бомбардирует телеграммами революционный Ростов, две из них были адресованы к начальнику гарнизона, следующего содержания: "До моего сведения дошло, что ген. Каледин сосредоточивает казачьи силы в Усть-Медведицком округе, желая изолировать Донскую область. Я этого не допущу и разгоню казачьи полки. Телеграфируйте, чтобы избежать кровопролития. Генерал Верховский".

    "Арестуйте немедленно генерала Каледина. За неисполнение приказания ответите перед судом. Генерал Верховский".

    Таким образом, Каледину предъявляют обвинение, приказывают его арестовать, и в то же время, очевидно умышленно, не желают проверить достоверность обвинения, что могло быть легко выполнено путем переговоров по прямому проводу с комиссаром Вр. Правительства М. Вороновым*****, проживавшим тогда в г. Новочеркасске.

*****) ВОРОНОВ М. - это кадет-казак В.М. ВОРОНКОВ (Л.С.)

    Наэлектризованная вышеприведенными телеграммами революционная демократия Новочеркасска, поддержанная Ростовскими, Царицынскими и Воронежскими полубольшевистскими организациями, отрядила небольшой отряд во главе с есаулом Голубовым для ареста Каледина (возможно именно этот эпизод использовал красный писатель А. Знаменский в своем романе "Красные дни", поменяв Голубова на Миронова). Но, последний только случайно избежал ареста.

Глава 22. ПОСТАНОВЛЕНИЕ КРУГА

    Собравшемуся в начале сентября Войсковому Кругу Донской Атаман дал подробный отчет в своих действиях, доказывая свою невиновность, ложность и необоснованность предъявленных ему обвинений со стороны Вр. Правительства и военного министра А. Верховского. Рассмотрев всесторонне дело о "Калединском мятеже" Круг вынес следующее постановление:

    "Донскому Войску, а вместе с тем всему казачеству нанесено тяжелое оскорбление.
    Правительство, имевшее возможность по прямому проводу проверить нелепые слухи о Каледине, вместо этого предъявило ему обвинение в мятеже, мобилизовало два военных округа Московский и Казанский, объявило на военном положении города, отстоящие на сотни верст от Дона, отрешило от должности и приказало арестовать избранника Войска на его собственной территории при посредстве вооруженных солдатских команд. Несмотря на требование Войскового Правительства, оно, однако не представило никаких доказательств, своих обвинений и не послало своего представителя на Круг. Ввиду всего этого Войсковой Круг объявляет, что дело о мятеже - провокация или плод расстроенного воображения.
    Признавая устранение народного избранника грубым нарушением начал народоправства, Войсковой Круг требует удовлетворения: немедленного восстановления Атамана во всех правах, немедленной отмены распоряжения об отрешении от должности, срочного опровержения всех сообщений о мятеже на Дону и немедленного расследования, при участии представителей Войска Донского, виновников ложных сообщении и поспешных мероприятий, на них основанных.
    Генералу Каледину еще не вступившему в должность по возвращении из служебной поездки по Области, предложить немедленно вступить в исполнение своих обязанностей Войскового Атамана".

    Итак, провокация Керенского не удалась. В глазах казачества популярность генерала Каледина возросла еще больше.

    С чувством глубокого возмущения читали мы сообщения газет о том, что ввиду создавшихся недоразумении с Донским казачеством военный министр А. Верховский по поручению Вр. Правительства пригласил к себе заместителя председателя Совета Союза Казачьих Войск есаула А.Н. Грекова****. Верховский старался объяснить те обстоятельства, при которых он в качестве командующего Московским округом, обвинил Казаков в мятеже и приказал войскам быть готовыми для воспрепятствования замыслам генерала Каледина. Просто не верилось, что все это исходит от А. Верховского, который в течении более года был среди нас в штабе IX армии, обращая на себя внимание большой трудоспособностью и скромностью. Работая с ним долгое время в оперативном отделении штаба армии, проводя вместе целые дни, будучи, наконец, в добрых и приятельских с ним отношениях, я никогда не замечал, чтобы он был одержим болезнью социализма, да еще в такой острой форме, как то выявилось в начале революции и в конечном результате увенчалось его службой у большевиков. Я знал, что в молодые годы его жизни с ним произошел случай, показавший его неуравновешенность и ложное понимание воинского долга, но затем вся его дальнейшая служба, давно искупила этот грех молодости и, казалось, навсегда изгладила его из памяти, не говоря уже и о суровом наказании, понесенном им. Трудно было объяснить и понять, как мог блестящий офицер генерального штаба, кавалер двух Георгиевских крестов - солдатского и офицерского, (первый - в Русско-Японскую войну, второй - в Великую) а также и золотого оружия, отлично воспитанный, хорошо владевший иностранными языками, человек большой работоспособности, в жизни очень скромный и застенчивый, вдруг сразу стать не только на ложный, но и преступный путь перед своей родиной.

    В дальнейшем разговоре с А.Н. Грековым, Верховский, ссылаясь на заявление казачьих частей в Москве, что до получения указаний с Дона, они не могут стать на сторону Вр. Правительства, обещал приложить все средства, чтобы создать между Правительством и казачеством отношения, основанные на взаимном доверии, и при этом выразил желание, чтобы генерал Каледин выехал в Могилев для дачи показаний следственной комиссии, причем подчеркнул, что ген. Каледин арестован не будет.

    А.Н. Греков в ответ предложил ему предписать следственной комиссии поехать на допрос к ген. Каледину, не надеясь, что Дон отпустит Каледина в Могилев.
Читая это мы, конечно, негодовали, волновались, горячо обсуждали события, комментировали их, делали свои выводы и предположения, но дальше разговоров и споров дело не шло и однообразие жизни ничем не нарушалось.

Источник: И.А. Поляков. Донские казаки в борьбе с большевиками (Мюнхен, 1962)

Глава 23. СОВЕТ СОЮЗА КАЗАЧЬИХ ВОЙСК

    В своей работе "Атаман А.И. Дутов" Андрей Владиславович Ганин так описывает этот период: "...казачество весной 1917 г. вместе со всей страной оказалось в новых, во многом непонятных для него условиях, к которым приходилось спешно адаптироваться и намечать пути дальнейшего развития. Как писал уже в эмиграции Генерального штаба генерал-лейтенант А.И. Деникин, «по инициативе революционной демократии началась сильнейшая агитация, с целью проведения идеи «расказачивания».

    Там, где казаки были вкраплены в меньшинстве, среди иногороднего или туземного населения, она имела вначале некоторый успех… Но в общем идея самоупразднения никакого успеха не имела. Наоборот, среди казачества все более усиливалось стремление к внутренней обособленной организации и к единению всех Казачьих Войск…

    Во главе казачества появились такие крупные люди, как Каледин (Дон), Дутов (Оренбург), Караулов (Терек)» {Деникин А.И. Очерки Русской Смуты. Т. 1. Вып. 2. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917. Париж, 1921. С. 120–121}.

    Уже 12 марта 1917 г. в помещении общеказачьей организации состоялось собрание донских казаков под председательством профессора горного института А.И. Поботина*). Участники обменялись мнениями об участии казаков в революционном движении. Присяжным поверенным А.С. Яковлевым была выдвинута идея образования Союза всех казачьих войск для поддержки Временного правительства. Эта идея была поддержана всеми участниками собрания. Была избрана комиссия для организации съезда казачьих представителей и подготовки к созданию союза. В состав комиссии вошли: А.П. Савватеев, Ф.Д. Крюков, П.Д. Крюков, П.Д. Захарьев, А.С. Яковлев, П.П. Логвинов и В.С. Филатов. Организационное собрание было назначено на 23 марта {Русский инвалид (Петроград). 1917. № 64. 15.03. С. 3}.

    Первый общеказачий съезд (позднее его называли предварительным {Вестник Союза Казачьих Войск (Петроград). 1917. № 1. 30.04. С. 1}) был созван в Петрограде 23–29 марта 1917 г. по инициативе членов Петроградского Общества взаимопомощи Донских казаков, однако телеграммы запоздали, и целый ряд Казачьих Войск не успел прислать своих делегатов с мест. Были представлены лишь Донское, Кубанское, Терское, Астраханское, Оренбургское и Уральское Казачьи Войска. Часть Казачьих Войск была представлена исключительно делегатами-фронтовиками {Новосильцев Д.[Г.] Совет Союза Казачьих Войск в Петрограде // Наша станица (Белград). 1937. № 25–26. Март – апрель. С. 12}. Несмотря на это, с открытием съезда явно торопились, с целью выяснить позицию казачества в новой политической ситуации.

    Одной из задач съезда было объединение казачьего и неказачьего населения казачьих областей. Открыл съезд в зале Армии и Флота член Государственной думы от Донского Казачьего Войска А.П. Савватеев. В приветственной речи он сказал: «Нас всех ждет Учредительное Собрание, которое решит судьбу нашей родины, которое даст нам новый уклад жизни, и было бы преступлением перед казачеством, если бы мы не приготовились к этому радостному и вместе очень важному Собранию, чтобы не указать ему наши нужды и наши права. Но для того, чтобы предстать во всеоружии на Учредительном Собрании, нам нужно соорганизоваться, сговориться между собою, чтобы дружно, без раздора, как один человек, рассказать о нуждах нашего казачества» {Труды Общеказачьего Съезда с 23 по 29 марта 1917 г. в Петрограде / Обработаны под редакцией И.Г. Харламова. Пг., 1917. С. 11}.

    На съезде присутствовал главнокомандующий войсками Петроградского военного округа Генерального штаба генерал-лейтенант Л.Г. Корнилов. На заседаниях обсуждались вопросы казачьего землепользования, участия казаков в войне, самоуправления, реформирования сословия. Большинство делегатов высказалось за войну до победы, поддержку Временного правительства, доведение страны до Учредительного собрания, неприкосновенность казачьих земель, возврат казачеству земель, ранее ему принадлежавших, но затем перешедших в частное владение. Была также выдвинута идея полного самоуправления Казачьих Войск. Казаков особенно беспокоила угроза поземельных столкновений с крестьянами. Уже тогда говорилось о возможности защиты казачьих земель от посягательств с оружием в руках. Вопрос о военной службе казаков было решено отложить до окончания войны, однако депутаты требовали снять с казачества полицейские функции, которыми в экстренных случаях его обременяла власть. Кроме того, возникло предложение уравнять казачью воинскую повинность с неказачьей, что было равносильно призыву к упразднению казачества, при этом казаки, как ни оригинально, стремились служить на общих основаниях, но при этом сохранить свои прежние привилегии. Звучали и другие, весьма любопытные высказывания. В частности, было заявлено, что казакам не нужно следовать за какими-либо политическими силами, а необходимо самим вести народ за собой. Николай II и его окружение на съезде были названы предателями. Показательно и то, что съезд приветствовал Совет рабочих и солдатских депутатов.

    ...На съезде звучали призывы к отмене самоснаряжения, являвшегося между тем одной из основ казачьей воинской повинности. С этим вопросом была связана и возникшая на съезде неслыханная ранее идея оплаты государством расходов казачества за весь период Первой мировой войны. Тогда-то на вечернем заседании 28 марта 1917 г. и прозвучала весьма неблаговидная реплика Дутова: «Мы предъявляем иск к старому режиму» {Труды Общеказачьего Съезда с 23 по 29 марта 1917 г. в Петрограде / Обработаны под редакцией И.Г. Харламова. Пг., 1917. С. 84}. Эта фраза полностью соответствовала духу съезда и первых послефевральских недель, однако то, что ее сказал не кто-нибудь, а Дутов, наводит на печальные размышления об ответственности будущих вождей Белого движения за события 1917 г. Итак, Дутов, как и многие другие будущие белые вожди, принял Февраль.

    ...в ходе работы съезда возникла идея создания массовой казачьей организации – Союза Казачьих Войск – с последующим выделением из него постоянно действующего Совета. Совет Союза Казачьих Войск должен был в перспективе освободить казачьи части от разлагающего влияния различных комитетов и Советов солдатских депутатов {Шмелев А.В. Казачество в 1917 году // Наши Вести. Издание Союза чинов
Русского корпуса (Санта-Роза, Калифорния). 1998. Сентябрь. № 452/2753. С. 9}. Это сохраняло казачьи части на фронте и в условиях разложения неказачьих частей могло сделать их внушительной силой на общероссийской политической арене. Однако съезд (сами его участники) не сочли полномочным для решения таких вопросов, поэтому было решено в мае 1917 г. созвать более представительный 2-й общеказачий съезд (его еще называли Первым Всероссийским казачьим съездом, или Кругом). Была сформирована комиссия для работ по созданию Союза Казачьих Войск, получившая название «Временный совет Союза Казачьих Войск» под председательством А.П. Савватеева. С этого момента и началось возвышение Дутова, который занял пост одного из товарищей (помощников) председателя (по некоторым данным – старшего товарища {Александр Ильич Дутов. С. 6}). Как вспоминал позднее И.М. Зайцев, «в Петрограде он (Дутов. – А.Г.) обратился (к Зайцеву. – А.Г.) с просьбой о содействии. Он спрашивал, что ему делать и нельзя ли найти ему какое-либо применение. Я посоветовал ему продолжать работу во Временном казачьем совете, вместе с Савватеевым, и вести работу в духе и направлении директив, данных в свое время А.И. Гучковым, и что при этом условии можно надеяться на прикомандирование его к Главному Штабу. Действительно, прикомандирование к Главному Штабу удалось устроить, и А.И. Дутову была поручена работа по казачьему вопросу совместно с Савватеевым» {Зайцев И.М. Почему казачество безмолвствовало в 1917 году? // Армия и флот (Шанхай). 1932. Сентябрь. Т. 35. № 8—1169. С. 31}.

    В состав Временного совета из делегатов съезда вошли 34 представителя 13 казачьих войск (Донского – 6, Кубанского – 5, Терского – 4, Оренбургского – 3, Уральского, Астраханского, Забайкальского, Амурского, Семиреченского, Уссурийского и Сибирского – по 2, Енисейского и Красноярского – по 1). ...27 марта первый общеказачий съезд завершил свою работу. Были приняты резолюции по земельному вопросу, по вопросу о военной службе, о взаимоотношении между офицерами и казаками, о самоуправлении, о войне, об отношении к Временному правительству и об отношении к Совету рабочих и солдатских депутатов. Суть этих резолюций сводилась к стремлению закрепить за Казачьими Войсками их земли как неприкосновенную собственность каждого Войска, причем на основании закона, который должен был быть принят Учредительным собранием, предполагалась передача Казачьим Войскам всех частновладельческих земель, выделенных из казачьих территорий Высочайшими пожалованиями, а также государственных, удельных, кабинетских, монастырских и церковных земель. За их собственниками должны были остаться лишь крестьянские, надельные земли, земли мелких собственников и крестьянских товариществ. Вопросы самоуправления должны были разрешаться каждым Войском самостоятельно. В отношении военной службы предполагалось добиться увеличения правительственной помощи казакам в вопросе снаряжения на войну, обсудить вопрос о внесении в послевоенное время изменений в порядок отбывания казаками воинской повинности. Выдвигалась идея единения казачьих офицеров и нижних чинов перед внешней опасностью, а войну признавалось необходимым довести «до победоносного конца» при полном доверии Временному правительству.

    В одном из постановлений съезда говорилось: «Мы, офицеры и казаки всех Казачьих Войск… обсудив наши прежние взаимоотношения, постановили: предать их забвению и проклятию вместе с подлым старым режимом, ибо это он сделал нас врагами, разделив нас бездной взаимного недоверия. Отныне между нами нет вражды, а есть только любовь и единение. Отныне между нами нет начальников и подчиненных, а есть старшие и младшие братья. Сольемся в одну дружную семью и составим такую силу, которую никто не может одолеть…» {Русский инвалид. 1917. 17.04. № 89. С. 3}

    Временный совет должен был начать работу с 5 апреля, чтобы дать возможность делегатам съездить домой и ознакомить станичников с решениями съезда, а также запастись вещами для продолжительной жизни в Петрограде. Работа во Временном совете велась в четырех комиссиях: военной, земельной, юридической и финансовой. Секретарем Временного совета стал П.П. Калмыков (донец), казначеем и председателем военной комиссии – войсковой старшина А.Н. Греков (донец), земельную комиссию возглавил терец Г.А. Ткачев (кубанец), юридическую – И.Г. Харламов (донец), финансовую – В.С. Филатов (донец)...

    ...Программа Союза Казачьих Войск была опубликована 30 апреля 1917 г. В ней отмечалось, что «I. Союз Казачьих Войск учреждается в целях объединения Казачьих Войск для выяснения их общих интересов и проведения необходимых реформ. II. Членами Союза могут быть только Казачьи Войска, разделяющие программу Союза. III. Программа Союза и исполнительные его органы определяются Съездом представителей от Казачьих Войск. IV. До утверждения программы Союза Учредительным Съездом в задачу Союза входят: 1) Укрепление нового государственного строя на началах декларации Временного Правительства. 2) Подготовка казачества к Всероссийскому Учредительному Собранию. 3) Разработка норм и оснований, на которых должна быть построена будущая государственная и общественная жизнь Казачьих Войск. 4) Разработка неотложных реформ, касающихся Казачьих Войск, до созыва Учредительного Собрания. V. Временное заведывание делами Союза возлагается на Временный Совет Союза, который состоит из 36-ти лиц, избранных на Съезде 23–29 марта 1917 года {Далее следует разнарядка представительства Казачьих Войск во Временном
Совете. – А.Г.}. При выборах от каждого Войска в числе избранных в Совет Союза должно быть не менее одного от фронта. Во Временный Совет входят, сверх 36-ти, как непременные члены – Члены 4-й Государственной Думы – казаки и все члены Организационного бюро – казаки. Временному Совету предоставляется право приглашения сведующих (так в документе. – А.Г.) лиц. VI. Программа деятельности Союза вырабатывается Временным Советом в соответствии с этими задачами, которые положены в основу этой Организации (п. I) и обстоятельствами текущего момента. На него же возлагается разработка положения о Совете представителей Войск и созыве первого Учредительного Съезда Союза Казачьих Войск в г. Петрограде на основании пропорционального представительства…» {Вестник Союза Казачьих Войск. 1917. № 1. 30.04. С. 3–4}

    В мае Дутов и А.Н. Греков добились аудиенции у военного и морского министра А.Ф. Керенского и проговорили с ним около часа. Дутов доложил о целях созыва и работе съезда и Временного совета, было получено официальное разрешение на проведение 2-го общеказачьего съезда, причем Керенский просил приезжать к нему и держать в курсе работы. В то же время противовесом Временному совету стала Казачья секция Петроградского Совета рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов, стремившаяся подчинить Временный совет себе. Как писал позднее сам Дутов, «работа этого Совета была крайне напряженная, нервная и тяжелая. На казаков в Петрограде смотрели с предвзятой точки зрения, и потому идею казачества проводить было трудно. Но труд и энергия победили, и голос казаков стал слышен в Петрограде» {Дутов А.[И.] Всероссийский казачий круг // Оренбургский казачий вестник (Оренбург). 1917. № 10. 21.07. С. 1}.

    Первоначально Временный совет совершенно не имел средств, однако со временем работа стала налаживаться. Казакам передали помещение бывшего Главного Управления Казачьих Войск. Открытие 2-го съезда было первоначально намечено на 28 мая, но позднее перенесено на 1 июня 1917 г., впрочем, вскоре после открытия работа съезда была прервана до 7 июня. Помимо представителей из регионов, избиравшихся Войсковыми Кругами, на съезде должно было присутствовать по два выборных делегата от каждой казачьей части.

    Характерно, что в советской историографии бездоказательно говорилось о фальсификации выборов на съезд и о том, что в его работе участвовала лишь казачья верхушка {Ермолин А.П. Революция и казачество (1917–1920 гг.). М., 1982. С. 35}. Председателем съезда единогласно был избран войсковой старшина Дутов, приобретший благодаря этой должности общероссийскую известность. В то же время нельзя не отметить, что Дутов на этом посту был во многом случайным человеком – за его плечами почти не было никакого опыта политической и общественной деятельности.

    Съезд открылся в большом зале в здании Собрания армии и флота, присутствовало около 600 делегатов. По утрам проводились общие заседания, вечерами шли заседания по Казачьим Войскам. Такой способ работы оказался весьма выигрышным, т.к. у присутствующих на съезде видных политических деятелей складывалось впечатление полного единства всего российского казачества.

    За время работы съезда заседания посетили такие видные политические деятели, как А.Ф. Керенский, М.В. Родзянко, А.И. Гучков, П.Н. Милюков, Н.В. Некрасов и В.Д. Набоков, иностранные послы и военные атташе. На заседаниях присутствовало множество зрителей. Основной лозунг, выдвигавшийся на съезде, – «Война до победного конца», делегаты активно выступали за созыв Учредительного собрания.

    По всей видимости, к этому периоду относится и свидетельство главнокомандующего войсками Петроградского военного округа Генерального штаба генерал-майора П.А. Половцова: «Хотя казачья нагайка, как символ восстановления порядка, и потеряла силу, но казаки стремятся все-таки остановить анархию, если и не во всей России, то по крайней мере – в своих областях, и заседающий в Петрограде в здании придворной Певческой капеллы казачий съезд, под предводительством казака Дутова, энергично работает в этом направлении. Захожу как-то к ним и произношу чувствительную речь. Видно, что они народ серьезный. Керенского шибко недолюбливают, но и к ним демократия относится весьма подозрительно» {Половцов П.А. Дни затмения: Записки Главнокомандующего Войсками
Петроградского Военного Округа генерала П.А. Половцова в 1917 году. М., 1999. С. 96–97}.

    Судя по всему, Половцов несколько преувеличил степень контрреволюционности казаков – есть сведения о том, что посетившего съезд Керенского делегаты носили на руках {Шмелев А.В. Указ. соч. (Окончание). С. 10}.

    С первых дней работы выявились противоречия между фронтовой казачьей молодежью и представителями казачьих регионов, в основном стариками. Главным итогом работы общеказачьего съезда стала общая резолюция, включавшая такие положения, как: единая и неделимая Россия, широкое местное самоуправление, война до победы, почетный мир, вся власть Временному правительству до созыва Учредительного собрания и решения вопроса об образе правления.

    13 июня делегаты избрали состав Совета Союза Казачьих Войск – постоянного, достаточно представительного и вполне легитимного казачьего органа, который должен был работать в перерыве между съездами. В Совет сроком на три года было избрано 36 (по другим данным – 38) человек пропорционально численности их Казачьих Войск, многие из них ранее состояли во Временном совете: Дон – войсковой старшина А.Н. Греков, сотник П.П. Калмыков (оба – бывшие члены Временного совета), есаул А.И. Аникеев, прапорщик (по другим данным – сотник) А.Ф. Худяков (оба – от строевых частей), учитель П.И. Ковалев, урядник А.И. Попов (оба – делегаты с мест); Кубань – есаул Бережный, урядник П.А. Авдеев, есаул Д.Г. Новосильцев (оба – бывшие члены Временного совета), подъесаул А.В. Винников (от строевых частей), хорунжий В.К. Бардиж, сотник В.Я. Поночевный, В.Д. Гамалий, Г.Н. Колков; Терек – Г.А. Ткачев (член терского Войскового правительства, бывший член Временного совета), сотник П.Д. Мигузов (от строевых частей), подхорунжий В.Ф. Зайцев, фельдшер К.А. Шамшин (оба – бывшие члены Временного совета); Оренбург – войсковой старшина А.И. Дутов (бывший член Временного совета), А.Ф. Пономарев, войсковой старшина Н.С. Анисимов, И.Е. Соколов (бывший член Временного совета); Урал – А.А. Михеев, хорунжий Г.М. Мусатов, сотник Г.Е. Герасимов; Забайкалье – Ф.Г. Тюменцев; Сибирь – И.И. Лаптев (умер в сентябре 1917 г.), Е.Я. Глебов (бывший член Временного совета); Семиречье – А.Г. Сидоров; Астрахань – А.И. Попов (бывший член Временного совета), П.В. Колоколов, Б.Д. Самсонов; Амур – А.А. Вертопрахов; Уссури – С.Ф. Ларионов; Енисей – И.С. Макридин (бывший член Временного совета); Красноярск – И.Л. Лукин {Греков А.Н. Союз Казачьих Войск в Петрограде в 1917 году // Донская летопись: Сборник материалов по новейшей истории Донского Казачества со времени Русской революции 1917 года. Б. м. 1923. № 2. С. 240. Уточнено по: РГВИА. Ф. 2007. Оп. 1. Д. 80. Л. 181; Вестник Союза Казачьих Войск. 1917. № 14. 01.08. С. 3; Протокол Заседания чрезвычайного Войскового Круга Оренбургского Казачьего Войска. 1917. 29.09.}. Каждое Войско должно было выплачивать по 500 руб. в месяц на содержание одного своего депутата, кроме того, Казачьи Войска должны были оплачивать аренду помещения и канцелярские расходы Совета Союза Казачьих Войск – по 1000 руб. в год на депутата. Общая сумма взносов всех Войск за год должна была составить 231 000 руб., однако свой взнос выплатило лишь Донское Войско. На двух последних заседаниях съезда зачитывались протоколы его работы. К сожалению, стенограмма заседаний съезда была уничтожена в ноябре – декабре 1917 г. при разгроме помещений Совета большевиками.

    В этот период Дутов присматривался к петроградской политической кухне и, судя по всему, активно налаживал контакты с военной и политической элитой новой России, что вскоре позволило ему самому стать частью этой элиты. Как вспоминал позднее сам Дутов, «два раза я был во дворце Кшесинской, видел Ленина и Троцкого, пытался разговаривать с ними, но ничего хорошего из разговоров этих не вышло» {ГА РФ. Ф. Р-952. Оп. 3. Д. 28. Л. 9}. Возможно, Дутов преувеличивал, что было для него характерно, – ни Ленин, ни Троцкий никогда впоследствии не упоминали о знакомстве с Дутовым. Знакомство же это могло состояться не позднее первых чисел июля 1917 г., когда большевики из особняка М.Ф. Кшесинской были изгнаны. Тем не менее данное свидетельство весьма любопытно. По данным Г.З. Иоффе, Дутов якобы сотрудничал с организацией «Республиканский центр» {Иоффе Г.З. «Белое дело». Генерал Корнилов. М., 1989. С. 54. (К сожалению, Г.З. Иоффе не указывает источник этих сведений. – А.Г.}, внутри которой существовал некий «законспирированный военный отдел», объединявший различные военные союзы, в том числе и Совет Союза Казачьих Войск {Иоффе Г.З. «Белое дело». Генерал Корнилов. М., 1989. С. 53}. Настаивавшие на этой версии советские авторы, а несколько ранее и А.Ф. Керенский таким способом пытались доказать наличие тщательно подготовленного военного заговора правых летом 1917 г. {Подробнее о позднейших мифах на этот счет см.: Катков Г.М. Дело Корнилова. М., 2002. С. 162–171} И если в сотрудничество Дутова с «Республиканским центром» еще можно поверить, то указание на подпольную организацию, с которой он был связан, требует существенно большей доказательной базы (как минимум ссылок на документы по этому вопросу, если таковые сохранились), нежели просто голословное заявление. С уверенностью можно сказать, что весомых доказательств наличия широкомасштабного заговора, а тем более участия в нем Совета Союза Казачьих Войск до сих пор не обнаружено {В частности, автор одной из последних публикаций на эту тему, стремясь доказать наличие такого заговора, основывается в основном на воспоминаниях А.Ф. Керенского и исследовании Г.З. Иоффе, которые в силу своей идеологической направленности априори не могут дать объективной картины рассматриваемых событий (см.: Абинякин Р.М. Военно-патриотические организации 1917 года: к предыстории Белого движения // Белая армия. Белое дело (Екатеринбург): Исторический научно-популярный альманах. 1999. № 6. С. 5—12)}. В то же время определенные круги, прежде всего внутри Союза офицеров и «Республиканского центра», вели работу, которая может быть квалифицирована как заговорщическая, однако в эту работу вплоть до ликвидации выступления Корнилова было посвящено минимальное число участников.

    Временное правительство, поощрявшее всякого рода общественные организации, обеспечило Совет всем необходимым: выделило помещение – Павловский институт возле Николаевского вокзала (ул. Знаменская, д. 8 {РГВИА. Ф. 2007. Оп. 1. Д. 88. Л. 165}), предоставило два легковых и грузовой автомобили, а также бензин. Члены Совета получили возможность пользоваться столовой и кухней Павловского института. В первый день работы Совета был избран президиум. Председателем стал Дутов, его товарищами (помощниками) – Г.А. Ткачев и И.П. Лаптев, секретарем – Д.Г. Новосильцев, казначеем – А.Н. Греков. Роль Дутова в этот период представляется чисто технической – вести заседания, ставить на голосование вопросы и т.д. В то же время в печати появляются и его первые политические заявления. Так, 7 июля 1917 г. он заявил: «Мы (казаки. – А.Г.) никогда не разойдемся со всей русской демократией» {Вестник Союза Казачьих Войск. 1917. № 11. 07.07. С. 4}.

    Уже в начале работы Совета его члены смогли добиться значительных результатов. Была упразднена должность Походного атамана всех Казачьих Войск, к Ставке для защиты интересов казачества прикомандировано три члена Совета, Совет добился законодательного закрепления назначения на командные должности в казачьи части только казачьих офицеров, закрепил за собой право вести список старшинства и аттестации казачьих офицеров, а также представление аттестаций на утверждение военному министру или главнокомандующему. Удалось также добиться увеличения размера вознаграждения казакам, до 1 июня 1917 г. лишившимся на войне лошадей, со 150 до 500 руб. Выдвигались проекты создания Советов Казаков во всех казачьих частях. В качестве постоянного представителя всероссийского казачества Дутов присутствовал на некоторых заседаниях Временного правительства, вплоть до октября 1917 г. состоял в комиссиях при Временном правительстве по созыву Учредительного собрания, по казачьим делам, по междуведомственным работам {Александр Ильич Дутов. С. 23}.

    Члены Совета вели активную пропагандистскую работу в войсках, причем при Совете были даже открыты двухнедельные пропагандистские курсы, на которых могли обучаться по два человека от каждой казачьей части, после окончания обучения их сменяли двое других от той же части. Однако удалось осуществить лишь один выпуск курсов. Еще при Временном совете с 30 апреля 1917 г. началось печатание собственной газеты «Вестник Союза Казачьих Войск». Дважды сторонники большевиков рассыпали уже готовый набор свежего номера «Вестника», пытались запретить газету как правую. Позднее вместо «Вестника» Совет стал издавать газету «Вольность казачья», поступавшую бесплатно на фронт, а затем переименованную в «Вольность». 1 декабря 1917 г. типография газеты была разгромлена большевиками, и выход ее прекратился.

    При первой попытке большевиков взять власть 3–5 июля 1917 г. члены Совета отправились в дислоцированные в Петрограде казачьи полки (А.Н. Греков – в 1-й Донской казачий полк, П.П. Калмыков – в 4-й Донской казачий полк) для ведения пропаганды. Дутов должен был находиться в помещении Совета и координировать работу. Однако, по всей видимости, в Петрограде в эти дни его не было. Главную роль при подавлении выступления большевиков сыграли донские казаки, в результате чего первое время при появлении казаков в общественных местах присутствовавшие даже вставали и встречали их аплодисментами {Греков А.Н. Союз Казачьих Войск в Петрограде в 1917 году // Донская летопись: Сборник материалов по новейшей истории Донского Казачества со времени Русской революции 1917 года. Б. м. 1923. № 2. С. 247}.

    2 августа Керенский издал приказ армии и флоту с благодарностью казакам {РГВИА. Ф. 366. Оп. 1. Д. 46. Л. 16об.}. На похороны погибших казаков (в основном из состава 1-го и 4-го Донских казачьих полков), помощь семьям и сооружение памятника было собрано свыше 800 000 руб. добровольных пожертвований. Денег было так много, что удалось выделить по 10 000 руб. на семью каждого убитого, а остаток отложить на обучение детей погибших. Похороны превратились в грандиозное антибольшевистское шествие. Во избежание эксцессов вместо милиции охрану несли казаки. В процессии принимали участие члены Временного правительства и Совета Союза Казачьих Войск.

    Большевистская провокация была с возмущением встречена по всей стране. Оренбургская Войсковая управа направила 9 июля телеграмму на имя Керенского: «Совет рабочих солдатских крестьянских депутатов, возмущенная до глубины души предательским ударом в спину, нанесенным нашей истекающей кровью армии в момент наступленья, Оренбургская Войсковая управа просит вас как нашего беззаветного и любимого вождя передать Временному Правительству, что оренбургское казачество никогда не примирится с захватом власти большевиками и немецкими шпионами и будет вести с ними беспощадную борьбу, довольно терпимости и к предателям и изменникам, нет и не должно быть свободы для врагов свободы. Председатель Управы Мальцев» {РГВИА. Ф. 366. Оп. 1. Д. 46. Л. 10-11}. Слова Мальцева оказались пророческими – в период Гражданской войны практически все Войско поднялось на борьбу с большевиками, однако руководил им уже другой человек – Александр Ильич Дутов.

    Точно восстановить график работы Дутова в июльские дни достаточно сложно. Во всяком случае, известно, что в начале июля он ездил домой в Оренбург, где 7 июля в Епархиальном училище сделал доклад о политическом моменте. Дутов говорил о недавнем всероссийском казачьем съезде, указав на его всероссийское и даже мировое (!) значение, рассказал он и об активном участии и значительных потерях казачьих частей в ходе июньского наступления, в тот же день будущий атаман участвовал в организационном собрании местного Совета казачьих депутатов {Оренбургский казачий вестник. 1917. № 5. 09.07. С. 4; Войнов В.М. Дутов
Александр Ильич // Политические деятели России 1917: Биографический словарь. М., 1993. С. 104}. На первом собрании Совета Дутов предложил отправить Керенскому телеграмму о том, что «Совет казачьих депутатов в Оренбурге, обсудив ужасную весть о разложении армии Юго-Западного фронта, постановил просить Вас смело и решительно использовать все Оренбургские Казачьи части для наступления и быстрого восстановления порядка в армии. Мы твердо верим, что славное имя Оренбургского Казака не будет в числе предающих Родину. Не останавливаясь ни перед чем, спасите честь свободной России. За наш тыл не беспокойтесь, сделаем все для поддержания порядка в целях помощи армии» {Оренбургский казачий вестник. 1917. № 20. 13.08. С. 2}. Предложение Дутова, как наиболее авторитетного оренбургского политического деятеля, было принято депутатами оренбургского Совета единогласно. Впоследствии, однако, эта телеграмма вызвала недовольство фронтовых казаков.

    Первая статья Дутова в «Оренбургском казачьем вестнике» была опубликована 16 июля, в номере от 21 июля публикуется его отчет о работе всероссийского казачьего съезда {Дутов А.[И.] Всероссийский казачий круг // Оренбургский казачий вестник
(Оренбург). 1917. 21.07. № 10. С. 1–2}. Во многих номерах газеты за 1917 г. можно было также прочитать скромное объявление: «Прошу всех казаков, кому нужна справка по каким-либо вопросам казачьей жизни, обращаться на мое имя. Петроград, Загородный, 13, кв. 44. Председатель Совета Союза Казачьих Войск А.И. Дутов» {См., напр.: Оренбургский казачий вестник. 1917. 23.07. № 11. С. 1}.

    Между тем на местах воцарилась настоящая анархия. Даже в провинциальных городах было неспокойно, не говоря уже о деревне. В сводке штаба Казанского военного округа о состоянии войск за август 1917 г. сообщалось об избиениях нижними чинами офицеров в Саратове при попытке навести порядок, полном неподчинении офицерам в Царицыне, об анархии и самосудах над офицерами, их самочинных и незаконных арестах, буйствах запасных солдат {РГВИА. Ф. 1759. Оп. 3. Д. 205. Л. 1–4}. Если не учитывать тот хаос, в который погрузилась страна при Временном правительстве, нельзя понять последующих действий генерала Л.Г. Корнилова. После неудачи его выступления ситуация беспредела на местах продолжала сохраняться. Население теряло какие бы то ни было ориентиры.

    В частности, в октябре 1917 г. в Оренбургском Казачьем Войске сами казаки занялись выяснением отношений с оружием в руках. На почве дележа земли 3 октября 1917 г. казаки двух соседних станиц Никольской и Рычковской вступили в бой друг с другом (никольцы выпасали скот на землях рычковцев). В результате 7 человек было ранено, 2 казака умерло от ран. Дополнительной мотивацией столкновения был негативный опыт прошлых лет: «Всегда у нас с никольцами нехорошие отношения» {Оренбургский казачий вестник. 1918. № 14. 18.01. С. 4}. Небезинтересно, что впоследствии жители Никольской перешли на сторону красных. И тогда, и ранее, летом 1917 г., государственно мыслящие люди задумывались над тем, что же можно сделать для спасения воюющей страны и недопущения крушения фронта. Наиболее реалистичным решением проблемы казался силовой вариант, воплощением которого стало в августе 1917 г. выступление генерала Корнилова.

Глава 24. СОВЕТ СОЮЗА КАЗАЧЬИХ ВОЙСК И ВЫСТУПЛЕНИЕ КОРНИЛОВА

    После июльских событий Совет Союза Казачьих Войск не мог не втянуться в политическую борьбу. В отличие от Временного правительства в Петрограде за ним стояла вполне реальная сила – три Донских казачьих полка (1-й, 4-й и 14-й). Это вынуждало власть считаться с казаками. 11 июля Дутов передал в правительство резолюцию Совета о поддержке телеграммы Л.Г. Корнилова о введении смертной казни. 12 июля правительство приняло соответствующее постановление, а 24 июля Корнилов был назначен Верховным главнокомандующим. 19 июля члены Совета представились министру-председателю А.Ф. Керенскому {Вестник Союза Казачьих Войск. 1917. № 14. 01.08. С. 4}. 21 июля Дутов принял участие в совещании в Зимнем дворце по вопросу о полномочиях Керенского. В конце июля помещение Совета посетил Управляющий военным министерством Б.В. Савинков, который о чем-то долго беседовал с Дутовым, причем войсковой старшина А.Н. Греков, зашедший на некоторое время в кабинет Дутова, куда Греков имел свободный доступ, в конце беседы, услышал, что разговор касался деятельности Корнилова {Греков А.Н. Указ. соч. С. 252}. Впереди были драматические события.

    В этот период Дутову из Ставки пришла телеграмма: «Верховный Главнокомандующий просит Вас прибыть в Ставку 3 августа – [№] 12471» {Вестник Союза Казачьих Войск. 1917. № 15. 05.08. С. 6}. Однако 3 августа сам Корнилов прибыл в Петроград для доклада Временному правительству о состоянии армии и положении на фронте. Дутов был среди встречавших Корнилова на вокзале {Вестник Союза Казачьих Войск. 1917. № 15. 05.08. С. 4}. ...Из показаний Корнилова достоверно известно, что Дутов незадолго до московского Государственного совещания ездил в Ставку по делам Совета и встречался с ним {Дело генерала Л.Г. Корнилова. Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. – июнь 1918 г.: В 2 т. Т. 2. Показания и протоколы допросов свидетелей и обвиняемых. 27 августа – 6 ноября 1917 г. М., 2003. С. 202}. Биограф Корнилова М.К. Басханов, не ссылаясь на источник, также отмечает, что Дутов приезжал в Ставку в августе 1917 г. {Басханов М.К. Генерал Лавр Корнилов. Лондон, 2000. С. 417}

    6 августа Совет выступил с резолюцией в защиту Корнилова, в которой говорилось: «Совет Союза Казачьих Войск в экстренном заседании 6 августа, обсудив высказанные в некоторых органах печати взгляды на деятельность Верховного Главнокомандующего Генерала КОРНИЛОВА, усмотрел в этом планомерное проведение мысли о возможной смене Верховного Главнокомандующего. Причинами отставки служат, по мнению этих органов, чрезмерная требовательность и настойчивость Генерала КОРНИЛОВА в своих действиях, нежелание его считаться с выборными войсковыми организациями и непризнание им авторитета С[олдатских] и Р[абочих] Депутатов] в области реорганизации армии. СОВЕТ СОЮЗА КАЗАЧЬИХ ВОЙСК П О С Т А Н О В И Л : Довести до сведения Временного Правительства, Военного Министра и распубликовать в газетах во всеобщее сведение, что 1) Совет Союза Казачьих Войск совершенно не согласен со взглядами, проводимыми в последних №№ Известий С[овета] С[олдатских] и Р[абочих] Депутатов]. 2) Генерал КОРНИЛОВ не может быть смещен, как истинный народный вождь и, по мнению большинства населения, единственный Генерал, могущий возродить боевую мощь армии и вывести страну из крайне тяжелого положения. 3) Совет Союза Казачьих Войск, как представитель всего Российского Казачества, заявляет, что смена Генерала КОРНИЛОВА неизбежно внушит казачеству пагубную мысль о бесполезности дальнейших казачьих жертв, ввиду явного нежелания власти спасти Родину, честь армии и свободу народу действительными мерами. 4) Совет Союза Казачьих Войск считает нравственным долгом заявить Временному Правительству и народу, что он снимает с себя возложенную на него ответственность за поведение Казачьих Войск на фронте и в тылу при смене Генерала КОРНИЛОВА. 5) Совет Союза Казачьих Войск заявляет, ГРОМКО и ТВЕРДО, о полном и всемерном подчинении своему вождю-Герою Генералу Лавру Георгиевичу КОРНИЛОВУ {В несколько отличающейся от архивного экземпляра газетной версии резолюции после этих слов добавлено «и герою, вождю революции КЕРЕНСКОМУ» – Вестник Союза Казачьих Войск. 1917. № 16. 12.08. С. 1}. Председатель Совета Войсковой Старшина ДУТОВ» {Машинописная копия – ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 77. Л. 36—36об.}.

    Это заявление казачьих представителей было уже своеобразным ультиматумом Керенскому. Резолюция была передана Савинкову и быстро появилась в печати. По воспоминаниям А.Н. Грекова, 7 августа {Греков А.Н. Указ. соч. С. 253} (по датировке машинописной копии заявления Союза георгиевских кавалеров – 9 августа {ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 77. Л. 3}, по данным П.Н. Милюкова – 8 августа {Милюков П.Н. История второй русской революции. М., 2001. С. 283}) резолюция получила полную поддержку Союза офицеров и Союза георгиевских кавалеров. В любом случае резолюция Совета Союза Казачьих Войск была первой. В постановлении Союза георгиевских кавалеров говорилось: «Конференция Союза Георгиевских Кавалеров единогласно постановила всецело присоединиться к резолюции Совета [Союза] Казачьих Войск и твердо заявить временному Правительству (стиль документа. – А.Г.), что если оно допустит восторжествовать клевете и Генерал КОРНИЛОВ будет смещен, то Союз Георгиевских Кавалеров немедленно отдаст боевой клич всем Кавалерам в выступлении совместно с Казачеством. Подлинная за надлежащими подписями» {ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 77. Л. 3}.

    В эти дни Дутов написал разоблачительную статью о заигрывании Керенского с большевизированными Советами, однако вечером 9 августа в редакцию «Вольности» проникли несколько человек в штатском (по свидетельству очевидца, это были латыши {Греков А.Н. Указ. соч. С. 253}) и, угрожая главному редактору, разбросали набор. Редактором являлся известный журналист А.В. Амфитеатров, который после этого случая стал бояться пропускать в печать статьи оппозиционного характера. Вскоре он был уволен (по иным причинам – как первоклассный редактор он был слишком дорог для Совета {Амфитеатров-Кадашев В.А. Страницы из дневника / Публ. С.В. Шумихина //Минувшее: Исторический альманах. М. – СПб., 1996. С. 490}), а редакция стала коллективной. В ее состав вошли только члены Совета: А.И. Дутов, Г.Д. Ткачев, Б.Д. Самсонов, П.П. Калмыков и В.С. Филатов (кооптирован в Совет).

    К середине августа эпицентр политической жизни переместился в Москву. 8 августа здесь прошло собрание общественных деятелей, на котором присутствовала делегация Совета. На Государственном совещании, которое должно было открыться несколько позже, Совету было предоставлено десять мест, а поскольку многие его члены участвовали в работе совещания как представители своих Войск, получилось, что в работе совещания принимали участие практически все, кто состоял в Совете. 11 августа делегация выехала из Петрограда, а 12-го утром уже была в Москве. Казачьи делегаты поселились вместе в круглом угловом зале Московского дворянского собрания. А.М. Каледин жил на частной квартире. Казачьи представители провели собственное совещание под председательством Каледина. Товарищами (помощниками) председателя казачьей фракции были Дутов и М.А. Караулов. На первом заседании было образовано две комиссии: по общим вопросам (председатель – Караулов) и по военным вопросам (председатель – Дутов). Как вспоминал впоследствии Ф.А. Щербина, участвовавший на совещании в составе кубанской делегации: «Я в первый раз видел Каледина… во многом я единомышленник с этим обаятельным генералом-казаком. Весь ход участия в съезде нас, казаков, укрепил меня как в этом частном, так и в общем убеждении в том, что могут же сходиться и объединяться между собою не только казаки из профессионально-интеллигентной среды, но и казаки из среды предержащей власти. В этом убеждала меня и совместная работа с другим представителем предержащих властей – с оренбургским казаком А.И. Дутовым… я имел полную возможность ознакомиться и оценить казачью идеологию, как в суждениях всех вообще представителей казачества на общих собраниях, так и ближе воззрения А.И. Дутова и отчасти А.М. Каледина, так как после почти бессонной ночи он успел познакомиться с нашею с Дутовым сводкою и внести свою долю поправок в нее. Об этом, да и вообще о взаимоотношениях казаков в той обстановке остались у меня светлые воспоминания. Наши заседания и принятие казачьей декларации прошли оживленно и дружно» {Казачество. Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем казачества.
Париж, 1928. С. 375}.

    В ходе работы выявилось единство взглядов казаков по основным вопросам, к 13 августа была выработана общая резолюция, ее сводку и окончательную редакцию осуществили Дутов и Ф.А. Щербина, на следующий день она была зачитана от имени всего казачества Калединым. Резолюция была довольно резкой, и казаки боялись, что Каледин может от этого пострадать, поэтому решили, что зачитывать должен кто-то другой. Узнав об их опасениях, Каледин решительно вызвался сам озвучить документ, более того, он усилил пункт об ограничении прав комитетов требованием их отмены {Мельников Н.М. Алексей Максимович Каледин. Личность и деятельность
(Воспоминания) // Донская летопись: Сборник материалов по новейшей истории Донского Казачества со времени Русской революции 1917 года. Б. м. 1923. № 1. С. 24}.

    Совещание открылось в Большом театре 11 августа в 16.00 речью Керенского и длилось до 23 часов. 14 августа в 11 часов казаки поехали к Брестскому вокзалу встречать Корнилова. В почетном карауле стояли казаки двух оренбургских сотен. Речь Каледина, выступившего в тот же день, должна была, по его замыслу, быть правее речи Корнилова, чтобы власти согласились с корниловской программой. По свидетельству очевидцев, речь Каледина была наиболее ярким моментом совещания. Каледин сказал: „Выслушав сообщение временного правительства о тяжком положении Рус­ского государства, казачество в лице представителей всех 12-ти Казачьих Войск: Донского, Кубанского, Терского, Оренбургского, Яицкого, Астраханского, Сибир­ского, Амурского, Забайкальского, Семиреченского, Енисейского и Уссурийского, стоящее на общенациональной государственной точке зрения, с глубокой скорбью отмечая ныне существующий в нашей внутренней государственной политике пе­ревес частных классовых и партийных интересов над общими, приветствует решимость временного правительства освободиться нако­нец в деле государственного управления и строительства от давления партийных и классовых организаций, вместе с другими причинами приведшего страну на край гибели.

(Аплодисменты справа).

    Казачество, не знавшее крепостного права, искони свободное и независимое, пользовавшееся и раньше широким самоуправлением, всегда осуществлявшее в среде своей равенство и братство, не опьянело от свободы. Получив ее вновь, вернув то, что было отнято царями, казачество, крепкое здравым смыслом своим, проникнутое здоровым государственным началом, спокойно, с достоинством при­няло свободу и сразу воплотило ее в жизнь, создавая в первые же дни револю­ции демократически избранные Войсковые правительства и сочетав свободу с порядком».

    Каледин выдерживает небольшую паузу и затем, подчеркивая каждое слово, говорит:

    „Казачество с гордостью заявляет, что полки его не зна­ли дезертиров (бурные аплодисменты справа и в части центра), что они сохранили свой крепкий строй и в этом крепком свободном строе защищают многострадальную отчизну и свободу.

(Аплодисменты).

    Служа верой и правдой новому строю, кровью своей запечатлев преданность порядку, спасению родины и армии, с полным презрением отбрасывая провока­ционные наветы, обвинения в реакции и контрреволюции, казачество заявляет, что в минуты смертельной опасности для родины, когда многие войсковые части, покрыв себя позором, забыли о России, оно не сойдет со своего исто­рического пути служения родине с оружием в руках на по­лях битвы и внутри в борьбе с изменой и предательством.

(Шумные аплодисменты).

    Вместе с тем, казачество отмечает, что обвинение в контрреволюционности было брошено именно после того… (генерал Каледин оборачивается к левой сто­роне и, смотря в упор на Н.С. Чхеидзе, И.Г. Церетели и других вождей демо­кратии, продолжает), как казачьи полки, спасая революционное правительство, по призыву министров-социалистов 3-го июля вышли ре­шительно как всегда, с оружием в руках для защиты госу­дарства от анархии и правительства.

(Аплодисменты на всех скамьях).   

    Понимая революционность не в смысле братания с врагами, не в смысле самовольного оставления назначенных постов, неисполнения приказов, предъявления к правительству невыполнимых требований, преступного расхищения народного богатства, не в смысле полной необеспеченности личности и имущества граждан, грубого нарушения свободы слова, печати и собраний, казачество отбра­сывает упреки в контр-революционности.

    Казачество не знает ни трусов, ни измены и стремится установить действительные гарантии свободы и порядка. С глубокой скорбью отмечая общее расстройство народного организма, расстройство в тылу и на фронте, развал дисциплины в войсках и отсутствие власти на местах, преступное разжигание вражды между классами, попустительства в деле расхищения государственной власти безответственным организациям как в центре, так и на местах, отмечая центробежное стремление групп и нацио­нальностей, грозное падение производительности труда, потрясение финансов, промышленности и транспорта, казачество призывает все живые силы страны к объединению, труду и самоотвержению во имя спасения родины и укрепле­ния демократического республиканского строя.

(Бурные аплодисменты на всех скамьях).

    В глубоком убеждении, что в дни смертельной опасности для существования родины все должно быть принесено в жертву, казачество полагает, что сохра­нение родины, прежде всего, требует доведения войны до победного конца в полном единении с нашими союзниками. (Бурные аплодисменты в центре и справа. Демонстративно аплодирует Е.К. Брешко-Брешковская). Этому основному условию следует подчинить всю жизнь страны, а следовательно и всю деятельность временного правительства. Только при этом условии правительство встретит полную поддержку казачества. Пораженцам не должно быть места в правительстве. «Бурные аплодисменты справа. Шиканье слева. Все взоры устремлены на Чернова*), низко склонившегося над столом).

    Для спасения родины мы намечаем следующие главнейшие меры:

    Армия должна быть вне политики. Полное запрещение митингов и собра­ний с их партийными борьбой и распрями.

    Все советы и комитеты должны быть упразднены (силь­ное движение на левой стороне. Возгласы: „это контр-революция“) как в армии, так и в тылу, кроме полковых, ротных, сотенных и батарейных, при строгом ограничении их прав и обязанностей областью хозяйственных распорядков.

(Кара­улов с места: „Совершенно правильно»).

    Декларация прав солдата должна быть пересмотрена и дополнена деклара­цией его обязанностей.

(Аплодисменты справа. Возгласы возмущения слева).

    Дисциплина в армии должна быть поднята и укреплена самыми решитель­ными мерами. Тыл и фронт — единое целое, обеспечивающее боеспособность армии, и все меры, необходимые для укрепления дисциплины на фронте, должны быть приме­нены и в тылу. Дисциплинарные права начальствующих лиц должны быть восстановлены.

(Аплодисменты справа).

    Вождям армии должна быть восстановлена полная мощь.
В грозный час тяжких испытаний на фронте и полного развала от внут­ренней политической и экономической разрухи страну может спасти от окончательной гибели только действительно твердая власть, находящаяся в опытных и умелых руках лиц, не связанных узко-партийными группо­выми программами (бурные аплодисменты справа), свободных от необходимости после каждого шага оглядывать­ся на всевозможные комитеты и советы (сильное движе­ние на левых, бурные аплодисменты справа) и отдающих себе ясный отчет в том, что источником суверенной государственной власти является воля всего народа, а не только отдельных групп и партий.

    Власть должна быть едина в центре и на местах. Расхищению го­сударственной власти центральными и местными комитетами и советами должен быть немедленно и резко поставлен предел. (Бурные аплодисменты на левой. Слыш­ны возгласы: „Долой. „Контр-революционер. Шумные аплодисменты справа). Россия должна быть единой. Всяким сепаратным стремлениям должен быть поставлен предел в самом зародыше.
В области государственного хозяйства необходимо: а) строжайшая эконо­мия во всех областях государственной жизни, планомерно, строго и неумолимо проведенная до конца: безотлагательно привести в соответствие цены на предметы сельско-хозяйственной и фабрично-заводской промышленности; б) безотлагательно ввести заработные платы и прибыли предпринимателя; в) немедленно приступить к разработке и проведению в жизнь закона о трудовой повинности; г) принять самые строгие и действительные меры к прекращению подрыва производи­тельности сельско-хозяйственной промышленности, чрезвычайно страдающей от самочинных действий отдельных лиц и всевозможных комитетов, нарушающих твердый порядок в землепользовании и в арендных пользованиях.

    В заключение мы не можем не остановиться перед предстоящими государству величайшими событиями, на которые весь русский народ смотрит как на свою конеч­ную надежду получить для нашей многострадальной родины прочные твердые основы новой государственной жизни. Мы говорим об Учредительном собрании. Мы требуем, чтобы во всей подготовительной обстановке в течение самых выборов в Учреди­тельное собрание временное правительство приняло все меры, обеспечивающие правильность и закономерность выборов на всем пространстве земли Русской.

    Мы полагаем, что местом созыва Учредительно­го собрания должна быть Москва как по своему историческому значению и центральному положе­нию. так и в интересах спокойной и планомерной работы Учредительного собрания.

    Мы обращаемся, наконец к временному правительству с призывом, чтобы в тяжкой борьбе, ведущейся Россией за свое существование, правительство исполь­зовало весь народ государства России в эти тяжкие дни — все, что может дать наша родина по части энергии, знания, опыта, таланта, честности, любви и преданно­сти интересам отечества.

    Время слов прошло. Терпение народа истощается,— нужно делать великое дело спасения родины {Государственное совещание: Стенографический отчет / С предисл. Я.А. Яковлева. М.—Л., 1930. С. 74. Из цитаты исключены выкрики с мест и комментарии. – А.Г.}

    Помимо этого, программа Каледина, а следовательно, и Дутова предполагала: неучастие армии в политической деятельности; упразднение всех Советов и комитетов в армии и в тылу, кроме полковых, ротных, сотенных и батарейных; ограничение их компетенции хозяйственными вопросами; пересмотр Декларации прав солдата и дополнение ее Декларацией его обязанностей; решительные меры по укреплению дисциплины в армии; единство фронта и тыла; восстановление дисциплинарных прав начальствующих лиц; установление твердой внепартийной власти; жесткое подавление сепаратизма; введение трудовой повинности; обеспечение законности при выборах в Учредительное собрание. Речь Каледина, по мнению Ленина (Ульянова), – «это самое существенное политическое заявление, сделанное на Московском совещании» {Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Изд. 5. Т. 34. Июль – октябрь 1917. М.,
1981. С. 127}. Что может быть убедительнее такого признания, сделанного прямым врагом!

    На следующий день, 15 августа, в противовес Каледину от ВЦИКа Советов рабочих и солдатских депутатов выступил есаул 7-го Оренбургского казачьего полка А.Г. Нагаев, называвший себя «выразителем интересов трудового революционного казачества» {Государственное совещание. С. 367}.

    Речь Нагаева была в первую очередь направлена против Совета Союза Казачьих Войск, давним противником которого он являлся. Он утверждал, что Совет непредставителен, не выражает интересов трудового казачества (термин, изобретенный тогда же с целью расколоть казачество), что фронтовое казачество в нем представлено слабо, ряд частей не доверяет Совету, а требование роспуска всех Советов недопустимо без проведения Всероссийского казачьего съезда {Государственное совещание. С. 290}.

    Тогда же произошел скандальный эпизод с Генерального штаба полковником К.В. Сахаровым, который во время выступления Нагаева выкрикнул «Германские марки!» {Государственное совещание. С. 289}, а по другой, более привлекательной версии, спросил, сколько стоит германская марка в переводе на рубли {Греков А.Н. Указ. соч. С. 259–260}.

    После этого Керенский потребовал оратора назвать себя, но, не расслышав ответ Сахарова из-за шума, сказал (так, как ему хотелось бы считать): «Есаул Нагаев и все присутствующие здесь русские люди совершенно удовлетворены молчанием труса» {Государственное совещание. С. 289}.

    После еще нескольких выкриков Нагаев продолжил свое выступление. В перерыве к Керенскому улаживать скандал с участием своего родственника бросился Дутов. Он совместно с другими присутствовавшими просил Керенского взять свои слова назад, что тот и сделал, после перерыва. Сахаров с места сказал, что готов дать удовлетворение Нагаеву, что означало дуэль. Но после некоторых пререканий инцидент был исчерпан. 16 августа члены Совета выехали в Петроград.

    Следует отметить, что деятельность Дутова во фронтовых оренбургских казачьих частях воспринималась неоднозначно. Так, 13 августа в газете «Оренбургский казачий вестник» появилась статья «Открытое письмо с фронта», в которой в ответ на инициированную Дутовым июльскую телеграмму оренбургского Совета Керенскому с призывом использовать оренбургские части в наступлении говорилось: «…нам здесь на фронте интересно было бы знать, кто уполномочивал В[ойскового] Ст[аршину] Дутова делать подобное предложение и просить военного министра «использовать все Оренбургские казачьи части»? Разве г. Дутова все наши части уполномочили говорить так?! Насколько нам известно, – ничего подобного, ибо от большинства наших частей, находящихся в действующей армии, не было делегатов на этом собрании. В силу чего В[ойсковой] Ст[аршина] Дутов считает себя призванным предлагать правительству услуги «всех» Оренбургских частей? Главнокомандующий генерал Корнилов в телеграмме докладывает, что «наступление при таком положении в армии невозможно и его надо прекратить на всех фронтах». В[ойсковой] Ст[аршина] Дутов в этом не согласен с ген[ералом] Корниловым и предлагает «использовать» нас «для наступления». А Совет казачьих депутатов на каких основаниях счел себя вправе принять это предложение? В уставе этого совета из всех 4-х параграфов я не вижу ни одного более или менее подходящего, который давал бы право совету принимать подобное «боевое» предложение частного лица. Совет казачьих депутатов, судя по уставу его, организован для рассмотрения тыловых вопросов и в 1-м же своем собрании «смело и решительно» не считается с[о] своим уставом?!? Оренбургские казачьи части, находящиеся уже четвертый год на фронтах, славно, неустанно выполняют свою боевую службу перед дорогой им Родиной. Все они умеют скромно, с достоинством и доблестью истого казака исполнять святой долг перед Нею, не нуждаясь в оценке своих трудов и в указаниях самозваных, безответственных ходатаев. Наши казачьи части знают, что их боевые вожди видят лучше этих непрошеных ходатаев, – куда и как вести казаков на подвиги во имя Родины и где нужна их доблесть. Почти все Оренбургские казачьи части записались в состав ударных войск и, таким образом, предупредили тыловое «предложение». Удивляемся мы здесь, на боевом фронте, тому, что находятся в далеком тылу организации и частные лица, с такой развязностью и легкостью проектирующие для нас боевые задачи! Успокойтесь, умерьте свой пыл за счет не вашей крови. Будьте добры, – разрешите нам, казакам, служить Временному Правительству, как служили; идти нам всегда по указу нашего фронтового начальства туда, куда призовет нас честь наша, благо исстрадавшейся России и спасение истинной свободы. А вы сами займитесь прямым своим делом, если оно только у вас есть, помимо разговоров! Не ваше дело, – не вами и сделается! А.Б.» {Оренбургский казачий вестник. 1917. № 20. 13.08. С. 2–3}.
   
    Ответ не заставил себя долго ждать. Уже 23 августа войсковой старшина А.Ф. Рязанов выступил на газетных страницах в защиту Дутова: «Войсковой стар[шина] Дутов, как делегат 1-го Оренб[ургского] Казачьего полка, как делегат Войска, является ничуть не частным лицом и мог подать свой голос от имени всего Войска и, следовательно, от всех казачьих частей фронта. Как делегат Всероссийского Казачьего Круга, как его председатель, как председатель Совета Союза Казачьих Войск, лицо облеченное доверием всего объединенного Казачества, В[ойсковой] Ст[аршина] Дутов полномочен подать свой голос и внести предложение от имени Казачества вообще. В числе принявших его предложение о посылке известной телеграммы на имя Военного министра были лица, облеченные доверием всего Войска выборные: Войсковой атаман Генерал Мальцев, Начальник штаба полковник Половников, делегаты Оренбургского войскового круга, члены Войсковой Управы, окружной Управы и делегаты войсковых частей с фронта, бывшие на съезде в Оренбурге. Мы не имеем чести знать, кто вы, г-н А.Б., но возможно, что в числе принявших эту резолюцию был делегат и вашей части. Я думаю, что тут произошло недоразумение вследствие вашей неосведомленности в наших казачьих делах… Наша резолюция не есть боевой приказ и боевая задача… Она преследовала цель заявить Вр[еменному] Правительству, что среди общего распада и уныния жив и крепок дух казаков» {Оренбургский казачий вестник. 1917. № 24. 23.08. С. 2–3}. Разумеется, Дутов несколько превысил свои полномочия, за что и получил негодующий ответ с фронта.

    По слухам, которые просочились и в печать, 28–29 августа в Петрограде ожидалось новое выступление большевиков в связи с шестимесячным «юбилеем» февральских событий {Греков А.Н. Указ. соч. С. 261; Милюков П.Н. Указ. соч. С. 331}. Для пресечения возможного мятежа Временное правительство вызвало с фронта войска, причем члены Совета Союза Казачьих Войск с 24 августа были в курсе того, что III конный корпус Генерального штаба генерал-лейтенанта А.М. Крымова двигается к столице. Однако Керенский, 26 августа введенный в заблуждение обер-прокурором В.Н. Львовым, названным британским послом в России Д. Бьюкененом «зловредным интриганом» {Бьюкенен Д. Мемуары дипломата. М. – Мн., 2001. С. 337}, объявил Л.Г. Корнилова изменником и начал вооружать петроградских рабочих {Лучшее описание обстоятельств произошедшего, на мой взгляд, содержится в
брошюре Б.В. Савинкова: «26-го вечером я приехал в Зимний Дворец на заседание
Временного Правительства для защиты законопроекта о смертной казни в тылу. Почти
немедленно из Малахитовой залы я был вызван в кабинет Керенского… Керенский молча
протянул мне исписанный листок бумаги. Я прочел его и не поверил своим глазам. Я не помню дословно текста, но смысл его состоял в том, что верховный главнокомандующий требует немедленной передачи всей полноты военной и гражданской власти ему. Под этим ультиматумом стояла подпись: «В. Львов». Львова я почти не знал, о его беседах с Керенским тоже не знал, о его поездках в Ставку тоже не знал. Поэтому прочитанный мной ультиматум мне показался мистификацией. Но Керенский сказал, что он проверил заявление Львова по прямому проводу у ген. Корнилова, и в доказательство показал мне ленту своего разговора. В ленте этой не содержалось текста ультиматума, предъявленного Львовым. Керенский спрашивал кратко, подтверждает ли ген. Корнилов то, что говорит Львов, и ген.
Корнилов ответил: «Да, подтверждаю». Ни тогда, ни после, ни теперь я не понимал и не понимаю, как мог Керенский в деле столь огромного государственного значения
ограничиться таким неопределенным вопросом, и я не понимал и не понимаю, как мог ген. Корнилов подтвердить то, содержание чего ему не было и не могло быть известно. Я был убежден, что в основе происходящего лежит недоразумение. Ген. Корнилов, я в этом не сомневался, не принимал участия в заговоре. Три дня назад он уверял меня, что будет верно служить Временному Правительству. За три дня не случилось ничего, что могло бы поколебать его решение» (Савинков Б.[В.] К делу Корнилова. Париж, 1919. С. 24–25). Нельзя исключить и преднамеренной провокации со стороны Керенского, стремившегося устранить своего потенциального соперника. – А.Г.}.

    27 августа представителей Совета неожиданно попросили прибыть к 19 часам в штаб Петроградского военного округа. Поехали П.А. Авдеев и А.Н. Греков, с казаками беседовал главнокомандующий округом генерал О.П. Васильковский*), пытавшийся узнать, располагают ли они сведениями о мятеже Корнилова. Казаки ничего не знали, и этим генерал был успокоен. Очевидно, Васильковский пытался таким простым способом выяснить, существует ли заговор против правительства и в Петрограде. Новостью для Грекова и Авдеева стало известие об отказе Корнилова подчиниться приказу Керенского о собственном смещении с поста главковерха. По возвращении члены Совета собрались на заседание и стали обсуждать сложившуюся ситуацию, ставя перед собой задачу предотвратить Гражданскую войну, угроза которой была очевидна. Дутов узнал о происшедшем из частного источника и сам собрал Совет.

    Как заявил 9 октября 1917 г. в своих показаниях Чрезвычайной комиссии по делу Корнилова член Совета есаул А.И. Аникеев, «положение рисовалось нам до чрезвычайности тяжелым. Трудно было учесть тяжесть последствий этого конфликта. Ясно было только одно, что по чьей-то вине (подчеркнуто в документе. – А.Г.) сделан был большой прыжок в сторону гибели и позора России. Перед нами встал весь ужас возможности кровавой братоубийственной войны, ужас тем более для нас страшный, что в этот водоворот неизбежно должны быть вовлечены казачьи части, поставленные перед лицом жестокой необходимости стрелять друг в друга, так как казаки, подчиняясь приказу начальства, могли выступить и с той и с другой стороны, а разрешение конфликта могло вызвать употребление в дело оружия» {ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 10. Л. 141об.; опубл. в: Дело генерала Л.Г. Корнилова… Т. 2. С. 32}. Было решено командировать трех человек к Керенскому и добиться разрешения поехать в Ставку.

*) ВАСИЛЬКОВСКИЙ Олег (Карл) Петрович (Карлович)(?)(28.10.1879-12.06.1944) - из дворян. Образование получил в кадетском корпусе. Окончил Николаевское кавалерийское училище (1901). Выпущен в лейб-гвардии Казачий полк. Участник русско-японской войны 1904-05 в рядах Верхнеудинского полка ЗабКВ. Окончил Николаевскую академию Генерального Штаба (? в Списке ГШ 1914 не значится, возможно по 2-му разряду). На 01.01.1909 Сотник лейб-гвардии Казачьего полка. Участник мировой войны. Есаул гв. (пр. 1914). На 03.08.1915 Войсковой Старшина 3-го Донского каз. полка. Полковник (пр. 03.08.1915; ст. 02.03.1913; за отличия в делах...). С 20.08.1915 командир 19-го Донского каз. полка. Генерал-майор (1917). С 10.05.1917 командир бригады 7-й Донской каз. дивизии. С 19.07.1917 командующий войсками Петроградского ВО. С 28.08.1917 в расп. Военного Министра. Участник выступления ген. Корнилова. С 16.10.1917 в резерве чинов при штабе Петроградского ВО. Летом 1918 в Петрограде. В 1919-20 возглавлял миссию БНР в Прибалтике (упомянут в чине Генерал-лейтенанта под фамилией Корчака-Крыницы-Васильковского). В эмиграции в 1920-х в Финляндии (Гельсингфорс), затем в Эстонии. Председатель Правления Союза русских инвалидов в Эстонии (Союза русских увечных воинов-эмигрантов). 01.07.1940 после аннексии Эстонии СССР арестован органами НКВД в Таллине. 09.05.1941 приговорен к ВМН. 12.08.1941 приговор заменен на 10 лет ИТЛ по причине психического расстройства. Погиб в заключении в Томске (по др. данным расстрелян в Ленинграде).
Чины:
на 1 января 1909г. - лейб-гвардии Казачий Его Величества полк, сотник
Награды:
Золотое оружие (ВП 14.07.1908)
Св. Георгия 4-й ст. (ВП 03.10.1908)
Св. Владимира 3-й ст. с мечами (12.11.1915).

Источники:

Волков С.В. Генералитет Российской империи: Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II, в 2-х т. Центрполиграф: Москва, 2009.
Русский Инвалид. №271, 1915
Русский Инвалид. №177, 1915

    Поздно ночью (в 1–2 часа ночи {Лукомский А.[С.] Из воспоминаний // Архив русской революции. Т. 5. Берлин, 1922. С. 122}) Дутов, Караулов и Аникеев отправились к Керенскому, который принял их в присутствии Управляющего Военным министерством Б.В. Савинкова и потребовал от казаков письменного отказа от насильственной реализации постановления Совета по Корнилову. Кроме того, министр-председатель потребовал от членов Совета в случае продолжения движения корпуса Крымова на Петроград призвать казачество встать на сторону правительства, но получил по всем вопросам отказ. «Керенский был взволнован. На вопросы отвечал довольно сдержанно. Савинков был откровеннее» {ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 10. Л. 142; опубл. в: Дело генерала Л.Г. Корнилова… Т. 2. С. 32}.

    Казаки просили у Керенского разрешения отправиться в Ставку, чтобы примирить обе стороны. Керенский сказал, что примирение уже невозможно и нужно убедить Корнилова подчиниться. Он дал разрешение на поездку и попросил Савинкова подготовить пропуска. Однако, когда члены Совета пришли на следующее утро (28 августа) за пропусками, Савинков, показав им уже готовые документы, ответил, что Керенский запретил им ехать в Ставку под предлогом того, что их посредничество уже запоздало. По другой версии, имела место встреча не с Савинковым, а с начальником политического управления Военного министерства поручиком Ф.А. Степуном*) {ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 10. Л. 143; опубл. в: Дело генерала Л.Г. Корнилова… Т. 2. С. 33}, однако с тем же результатом. Совет усмотрел в этом недоверие со стороны министра-председателя к своей работе и сложил с себя ответственность за дальнейшее развитие событий.

*) СТЕПУН

    В этот же день Корнилов принял решение об открытом выступлении против Временного правительства, ведшего страну к гибели. 28 августа датировано его воззвание к казакам: «Казаки, дорогие станичники! Не на костях ли ваших предков расширялись и росли пределы Государства Российского. Не вашей ли могучей доблестью, не вашими ли подвигами, жертвами и геройством была сильна Великая Россия. Вы – вольные, свободные сыны тихого Дона, красавицы Кубани, буйного Терека, залетные, могучие орлы уральских, оренбургских, астраханских, семиреченских и сибирских степей и гор и далеких Забайкалья, Амура и Уссури, всегда стояли на страже чести и славы ваших знамен, и русская земля полна сказаниями о подвигах ваших отцов и дедов. Ныне настал час, когда вы должны прийти на помощь Родине. Я обвиняю Временное правительство в нерешительности действий, в неумении и неспособности управлять, в допущении немцев к полному хозяйничанью внутри нашей страны, о чем свидетельствует взрыв в Казани, где взорвалось около миллиона снарядов и погибло 12 тысяч пулеметов; более того, я обвиняю некоторых членов правительства в прямом предательстве Родины и тому привожу доказательство: когда я был на заседании Временного правительства в Зимнем дворце 3 августа, министр Керенский и Савинков сказали мне, что нельзя всего говорить, так как среди министров есть люди неверные. Ясно, что такое правительство ведет страну к гибели, что такому правительству верить нельзя, и вместе с ним не может быть спасенья несчастной России. Поэтому, когда вчера Временное правительство в угоду врагов потребовало от меня оставления должности Верховного главнокомандующего, я, как казак, по долгу совести и чести, вынужден был отказаться от исполнения этого требования, предпочитая смерть на поле брани – позору и предательству Родины. Казаки, рыцари Земли Русской! Вы обещали встать вместе со мной на спасенье Родины, когда я найду это нужным. Час пробил, Родина – накануне смерти. Я не подчиняюсь распоряжениям ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА и ради спасенья Свободной России иду против него и против тех безответственных советников его, которые продают Родину.

    Поддержите, казаки, честь и славу беспримерно доблестного казачества, и этим вы спасете Родину и Свободу, завоеванную Революцией.

    Слушайтесь же и исполняйте мои приказания.

    Идите же за мной.

Верховный главнокомандующий, генерал Корнилов 28-го августа 1917 года» {ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 58. Л. 1—1об.; опубл. в: Дело генерала Л.Г. Корнилова… Т. 2. С. 494}.

    Информация о том, что Дутов 28 августа якобы был в Ставке и вечером уехал с письмом Корнилова в Оренбург {Басханов М.К. Генерал Лавр Корнилов. Лондон, 2000. С. 459}, совершенно не соответствует действительности. Адъютант Корнилова Р.-Б. Хаджиев в своих мемуарах отметил, что, «кажется, с 27 августа Верховный начал посылать людей во все стороны для подготовки народа к предстоящей совместной работе. Одним из первых уехал [В.С.] Завойко и Александр Ильич Дутов, причем первый уехал на Дон {Можно предположить, что речь идет о событиях 23 августа, когда ординарец Корнилова В.С. Завойко в связи с приездом Б.В. Савинкова был, согласно его собственных показаний, отправлен из Ставки на два дня в одно из имений в окрестностях Могилева – Дело генерала Л.Г. Корнилова… Т. 2. С. 98}, а второй в Оренбург для подготовления казаков. Верховный приказал мне дать двух джигитов для сопровождения их до Гомеля, так как они ехали туда в автомобиле» {Хан Хаджиев. Великий Бояр. Белград, 1929. С. 115}. Разумеется, в Оренбург Дутов не уезжал. Известно, что с 27 августа он точно находился в Петрограде, таким образом, побывать в Ставке будущий атаман мог лишь до этого – с учетом дороги из Ставки до Петрограда его встреча с Корниловым могла состояться не позже 25 августа. К сожалению, более детальных свидетельств о пребывании Дутова в Ставке обнаружить не удалось.

    Впрочем, сам Дутов позднее вспоминал в беседе с журналистом, что встречался с Корниловым в Ставке после московского совещания. «Здесь (в Ставке. – А.Г.) мне была поручена работа, – говорил он, – по подготовке к этому выступлению (Корнилова. – А.Г.) войск в Петрограде, и после начала выступления я уже не виделся с Корниловым» {Л. Т-ов. Воспоминания атамана А.И. Дутова о генерале Л.Г. Корнилове // Русская армия (Омск). 1919. № 84. 26.04. С. 2}.

    Любопытное свидетельство привел П.Н. Милюков в своей «Истории второй русской революции». Оно было получено от небезызвестного В.Н. Львова, «рассказавшего ему (Милюкову. – А.Г.) в мае 1921 г. в Париже о следующем своем разговоре с казацким полковником Дутовым. «В январе 1918 г., – говорил В.Н. Львов, – я был при защите Оренбурга от большевиков. Между прочим, я был у Дутова в сопровождении председателя оренбургского комитета к[онституционно]-д[емократической] партии Городецкого. Я спросил Дутова: что должно было случиться 28-го августа 1917 года? Дутов ответил мне буквально следующее: между 28 августа и 2 сентября под видом большевиков должен был выступить я»… {Записано под диктовку В.Н. Львова 25 мая 1921 г., в редакции «Последних Новостей» (прим. П.Н. Милюкова. – А.Г.} Дутов продолжал: «Но я бегал в экономический клуб {Известная правая организация под председательством члена Государственной Думы П.Н. Крупенского (прим. П.Н. Милюкова. – А.Г.} звать выйти на улицу, да за мною никто не пошел (выделено в тексте. – А.Г.)»…» {Милюков П.Н. Указ. соч. С. 337, 407}. Здесь же Милюков рассуждал об офицерском заговоре и о том, был ли в него посвящен Корнилов. На мой взгляд, В.Н. Львов давал такие показания, чтобы снять с себя ответственность за собственные бездумные действия в августе 1917 г. и пытаясь утверждать, что заговор Корнилова и офицеров – не плод воображения перепуганного Львовым Керенского, а исторический факт. Позднее и сам Керенский пытался утверждать, что такой заговор правых, в том числе при участии Совета Союза Казачьих Войск, существовал на самом деле, и, более того, о нем было известно начиная с середины июля {Вакар Н.[П.] Заговор Корнилова (беседа с А.Ф. Керенским) // Последние Новости (Париж). 1937. № 5812. 21.02. С. 2; Катков Г.М. Указ. соч. С. 165}. Небезынтересно, что за это свидетельство в 1930-х гг. ухватилась и советская пропаганда {История гражданской войны в СССР. Т. 1. Подготовка великой пролетарской революции. М., 1935. С. 199}.
   
    Керенский, в частности, заявлял, что Корнилов был связан с Дутовым гораздо раньше, чем с Калединым {Вакар Н.[П.] Заговор Корнилова (беседа с А.Ф. Керенским) // Последние Новости. 1937. № 5811. 20.02. С. 2}. Дутов принимал участие в собрании представителей петроградских правых организаций в ресторане «Малый Ярославец», произошедшем по трем различным свидетельствам в период 26–28 августа {Сидорин В.[И.] , ген. Заговор Корнилова (письмо в редакцию) // Последние
Новости. 1937. № 5817. 26.02. С. 3; Дюсиметьер [Л.П.] , полк. Заговор Корнилова (письмо в редакцию) // Последние Новости. 1937. № 5907. 28.05. С. 3}. Также присутствовали А.И. Путилов, генерал Иванов, Генштаба полковники Л.П. Дюсиметьер («Республиканский центр») и В.И. Сидорин, полковник Гейман, подполковник Бантыш, штабс-капитан Алькимович, поручик Березовский, Ф.А. Липский и Л.Л. Рума. Всего не более 15 человек. Дутов был навеселе, остальные серьезно обсуждали назревшие вопросы. В связи с приближением корпуса Крымова и не ожидавшимся в ближайшее время выступлением большевиков было якобы принято решение об организации в городе погромов с целью спровоцировать большевиков, причем ответственным за это дело был назначен Генерального штаба полковник В.И. Сидорин {Вакар Н.[П.] Генерал Л.Г. Корнилов и А.Ф. Керенский. Беседа с П.Н. Финисовым // Последние Новости. 1937. № 5825. 06.03. С. 3}.

    Генерального штаба капитан С.Н. Ряснянский*), являвшийся членом Главного комитета Союза офицеров армии и флота, отмечал, что Сидорин «очень энергичный и мужественный, когда он того хотел… временами впадал в полное безделие и совершенно ничего не хотел делать» {ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 604. Л. 50–51}. Именно на Сидорина, по свидетельству Ряснянского, была возложена задача наладить связь с Союзом Казачьих Войск для подготовки совместного выступления в Петрограде. Разумеется, Ряснянский отмечает, что казаки были настроены «не всегда так, как бы это нужно было» {ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 604. Л. 60}. Однако и сам Сидорин, как выяснилось, вплоть до 26 августа почти ничего не сделал для налаживания взаимодействия с организацией Дутова. Связь между двумя союзами существовала на уровне Сидорин – Хрещатицкий (помощник Дутова). В итоге Дутов смог лишь постфактум заявлять о своей важной роли в тех событиях. Тогда же он, по всей видимости, был не вполне осведомлен о той работе, которую вели некоторые члены Союза офицеров армии и флота. Не был о ней осведомлен и генерал Корнилов (иначе, учитывая его контакты с Дутовым и наличие единой организации, будущий атаман, скорее всего, был бы в курсе всех организационных вопросов и взаимодействовал бы с Союзом офицеров непосредственно). Что касается заговора, если он и существовал в действительности, то формировался в основном вокруг руководства Союза офицеров армии и флота, причем речь шла не о заговоре против Временного правительства, а о ликвидации Петроградского Совета, которая бы положила начало ликвидации системы Советов по всей стране.

*) РЯСНЯНСКИЙ Сергей Николаевич (черкас) - родился в 1886 г. в г. Сумы Харьковской губернии. Из дворян. Окончил Петровско-Полтавский кадетский корпус (1904) и Елизаветградское кавалерийское училище (1906). В 1906 был выпущен корнетом в 10-й гусар. Ингерманландский полк. Окончил 2 класса Николаевской военной академии. Участник мировой войны. В первом же у деревни Ярославице бою взял неприятельскую батарею в конной атаке и был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (ВП 09.09.1915). Штабс-Ротмистр (ст. 22.04.1913) 10-го гусар. Ингерманландского полка. В 1915 г. (при переводе в Генеральный штаб) прошел курс подготовки по квартирмейстерской части. Капитан (ст. 22.04.1914). Ст. адъютанта штаба 10-й кав. дивизии (с 04.09.1916; на 03.01.1917 в должности). Стал одним из руководителей созданного в мае 1917 г. Всероссийского Союза офицеров армии и флота», состоял членом его Главного Комитета. В распоряжении начальника штаба Румынского фронта. В 1917 переведен в разведывательный отдел штаба ген-кварт. Верх. Гл-щего. Остался верным ген. Корнилову во время его выступления в 08.1917 и вместе с ним Временным правительством был заключен в тюрьму в Быхове. В 11.1917 бежал на Дон. По соглашению генерала Алексеева и Донского Атамана генерала от кавалерии А.М. Каледина, был направлен на должность начальника разведывательного отдела в Штабе донского походного атамана генерал-майора А.М. Назарова и принял должность 3 декабря 1917 г. Участвовал в формировании Добровольческой армии и в ее 1-м (знак №72) и 2-м Кубанских походах. С конца 1918 г. он оставил должность начальника разведывательного отделения и Штаб Добрармии, стал начальником Штаба конной группы Донской армии, сражался в боях на р. Маныч. 2 мая 1919 г. был назначен «в распоряжение штаба» группы генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля, участвовал в знаменитой операции по взятию Царицына. Находился в распоряжении ген-кварт. полк. Кусонского во время сражения при Великокняжеской, после чего вернулся в штаб ВСЮР. С 25 марта 1920 г. он состоял в резерве офицеров Генерального Штаба Донского корпуса. В боях лета-осени 1920 г. в Таврии вернулся в строй» занимая должность командира Гвардейского кавалерийского полка (24 апреля – 10 октября), а в сентябре 1920 г. командуя 2-й бригадой 2-й кавалерийской дивизии. После эвакуации Русской армии из Крыма был назначен в Галлиполи командиром 4-го кав. полка. С переездом в Королевство СХС служил в Пограничной страже, а затем был преподавателем военных наук в Николаевском кавалерийском училище (1922—1923) в Белой Церкви. После Второй мировой войны переехал в Бельгию (у Волкова "Офицеры Российской гвардии" служил начальниклм штаба 1-й Русской Национальной армии). Был помощником возглавителя РОВСа ген. Архангельского. Затем переехал в Америку и в 1954 стал начальником отдела РОВСа в США. Тогда же издавал "Вестник российского зарубежного воинства" и состоял в Союзе Георгиевских кавалеров. Скончался в Нью-Йорке.
Соч.: Краткая история 10 гусарского Ингерманландского полка. (1954,США, к 250-летию полка); Русско-японская война. Нью-Йорк, 1954; Императорская Николаевская академия Генерального Штаба; Русская армия перед революцией 1917 года. Нью-Йорк, 1956; Первые начавшие. Под редакцией Ген. Шт. полковника С.Н. Ряснянского. Нью-Йорк, 1958. Издание Главного Правления Союза Участников 1-го Кубанского похода; Ряснянский С.Н. Командировка к походному донскому атаману // Вестник первопоходника, № 29, февраль 1964; О Российском воинстве, защищавшем Русь - Россию. Нью-Йорк, 1969. Издание Северо-Американского Отдела РОВС.

    Известный эмигрантский публицист И.Л. Солоневич, являвшийся на момент выступления Корнилова начальником одного из отделений студенческой милиции Васильевского острова и состоявший в качестве представителя спортивного студенчества при Дутове, отмечал, что Дутов должен был выступить в Петрограде не «под видом большевиков», а непосредственно поддержать движение Корнилова. «Мы умоляли Дутова дать нам винтовки. Дутов был чрезвычайно оптимистичен: «Ничего вы, штатские, не понимаете. У меня есть свои казачки, я прикажу – и все будет сделано. Нечего вам и соваться». Атаман Дутов приказал. А казачки сели на борзые на поезда и катнули на тихий на Дон. Дутов бросил на прощание несколько невразумительных фраз, вот вроде тех сводок о заранее укрепленных позициях, на которые обязательно отступает всякий разбитый генерал. Я только потом понял, что атаман Дутов был просто глуп той честной строевой глупостью, которая за пределами своей шеренги не видит ни уха ни рыла. Очень может быть, что из нашей студенческой затеи, если бы мы и получили винтовки, не вышло бы все равно ничего. Ну а вдруг? Мало ли какой камушек в решающий момент может перевесить весы истории? Наш камушек, камушек студенческой молодежи, людей смелых, тренированных, как звери, и знающих, чего они хотят, был презрительно выброшен в помойную яму истории» {Солоневич И.Л. Пути, ошибки и итоги // Солоневич И.Л. Белая империя. М., 1997. С. 288}.

    Сложно оценить степень достоверности этого свидетельства. Тем более, что Солоневич известен своим резко отрицательным отношением к руководителям Белого движения. По меньшей мере странным выглядит обращение Солоневича к Дутову с просьбой о выдаче оружия. Можно подумать, что возглавляемый Дутовым Совет Союза Казачьих Войск был военизированной организацией с собственными запасами вооружения! Очевидно, что Дутов если и мог как-то содействовать Корнилову, то только посредством своего авторитета и связей в казачьих частях и петроградских штабах.

    Разумеется, нельзя говорить о роли Дутова в те дни однозначно, однако нет никаких весомых доказательств того, что он должен был поднять восстание в Петрограде. Его отказ Солоневичу это доказывает. Если бы Дутов был действительно намерен выступить, он бы, конечно, с радостью воспользовался помощью любых сил. Собственные же (и приписываемые ему) признания Дутова, учитывая известную склонность атамана к бахвальству, нуждаются в самом критическом анализе. В годы Гражданской войны указания на нейтралитет Дутова в корниловские дни едва ли могли положительно восприниматься в Белом лагере, соответственно Дутову приходилось изворачиваться в объяснениях, чтобы не терять популярность.

    Кроме того, в дальнейшем (осенью 1917 г.) Дутов тесно сотрудничал с Временным правительством и даже был произведен в следующий чин, что было бы невозможно, будь он причастен к какому бы то ни было заговору (вопрос о наличии заговора весьма интересовал Керенского, получавшего информацию об этом непосредственно из Чрезвычайной следственной комиссии по делу Корнилова). Совет Союза Казачьих Войск организационно не участвовал в движении Корнилова. Более того, вся деятельность Дутова и Совета Союза Казачьих Войск в период выступления Корнилова говорит об их нейтралитете, правда в большей степени благожелательном по отношению к Корнилову, чем к Керенскому.

    Как позднее свидетельствовал последний, руководители Совета «принадлежали к той группе лиц, как и Милюков, которые были убеждены, что победа будет на стороне Корнилова, а не на стороне революции» {Дело генерала Л.Г. Корнилова. Т. 2. С. 161}.

    Тем не менее позиция Дутова не устраивала ни правых, ни левых. В частности, известный монархист В.М. Пуришкевич в письме Каледину от 4 ноября 1917 г. назвал политику Дутова (правда, скорее всего, в отношении всего периода до ноября 1917 г.) странной, указав, что из-за этого казаки оказались распропагандированы, и обвинил будущего Оренбургского Атамана в том, что тот упустил благоприятный для решительных действий момент {Тоболин Ив. Заговор монархической организации В.М. Пуришкевича // Красный архив. Исторический журнал (М.—Л.). 1928. № 1 (26). С. 171; Филипп Миронов. Тихий Дон в 1917–1921 гг. М., 1997. С. 30}.

    Но, как уже говорилось, Дутов не собирался предпринимать такого рода действия. Думаю, не будет ошибкой сказать, что Дутов занял очень осторожную и выжидательную позицию.

    От 13-го и 15-го Донских казачьих полков III корпуса в Петроград 29 августа прибыли ветеринарный фельдшер Гуров, урядники Мельников и Даращев. Они встретились с Керенским, который сказал им, что Корнилов – изменник и поднял мятеж, и приказал не исполнять приказов о движении к Петрограду, а офицеров арестовывать. Прибывшие были произведены в прапорщики {Греков А.Н. Указ. соч. С. 263}. Казаки просили командировать в эшелоны кого-либо из Совета Союза Казачьих Войск. Дутов попросил Аникеева получить для этого пропуск в штабе округа. Из штаба округа Аникеев с казаками и адъютантом Керенского лейтенантом Ковалько поехал в Совет. 30 августа делегаты Совета П.А. Авдеев и А.Ф. Худяков выехали к войскам (в 1-ю Донскую казачью дивизию) с задачей по возможности не допустить арестов офицеров и успокоить казаков, что им в целом удалось сделать. Перед выездом они имели беседу с Б.В. Савинковым.

    30 августа в Петроград приехал генерал А.М. Крымов, который после беседы с Керенским застрелился. Похороны Крымова во избежание демонстраций протеста были проведены скрытно. В тот же день Дутова, Караулова и Аникеева в штаб округа пригласил Савинков. После беседы с ним состоялась встреча с начальником штаба Верховного главнокомандующего Генерального штаба генералом от инфантерии М.В. Алексеевым, который сказал, что «уже начались случаи дикой, кровавой расправы солдат с офицерами. Такие осложнения под влиянием пропаганды безответственных лиц возможны, хотя и маловероятны, и в ваших казачьих частях, подошедших к Петрограду. Надеюсь, вы не откажете мне в помощи и поедете в казачьи части поговорить с казаками, чтобы своим авторитетом успокоить их. Теперь в казачьих частях еще сохранился порядок, и поддержать его крайне необходимо. Временное правительство обещает провести в жизнь поставленные мною условия, но разве «им» можно верить? (подчеркнуто в документе. – А.Г.)» {ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 10. Л. 145об.; опубл. в: Дело генерала Л.Г. Корнилова… Т. 2. С. 35}.

    Разумеется, делегаты обещали поехать в полки, однако на следующий день их поездка была отменена. 30 августа была выпущена резолюция Совета с призывом к казакам подчиняться правительственным распоряжениям, но такой документ не устроил Керенского.

    31 августа в Зимний дворец был вызван Дутов. Однако он сказался больным и не поехал, оставшись в своем номере гостиницы «Пушкинская» на Пушкинской улице. По поручению Дутова к Керенскому отправился войсковой старшина А.Н. Греков. В крайнем случае обещал быть и сам Дутов. Керенский принял Грекова в бывшем императорском кабинете, его целью было потребовать от Дутова решительных действий против Корнилова и Каледина. Совет должен был объявить Корнилова изменником, а Каледина – мятежником. Оба обвинения не имели под собой никакой почвы и основывались на страхах Керенского. Разумеется, Греков отказался выполнить его просьбу, сообщив, что не имеет необходимых полномочий. Тогда Керенский потребовал к себе весь президиум Совета Союза Казачьих Войск. Вскоре члены президиума были у Керенского. Керенский принял их вместе с министром призрения донским казаком И.Н. Ефремовым. Поздоровавшись с каждым за руку, он принялся ходить по кабинету, излагая волновавшие его вопросы. Керенский, по свидетельству есаула А.И. Аникеева, «в непозволительном повышенном тоне обратился к президиуму Совета со следующими словами: «Почему Совет так поздно нашел возможность сказать свое слово о подчинении Временному правительству. Совет это слово сказал тогда, когда стало ясно, что выступление генерала Корнилова ликвидировано. Кроме того, генерал Каледин поднял мятеж на Дону, грозит отрезать Москву и Петроград от угольного района, занял станцию Поворино, в Урюпинске сосредоточивает мятежные войска, разъезжает по области и призывает казаков к восстанию против Временного правительства. Совет в своем воззвании не вынес осуждения ни генералу Корнилову, ни генералу Каледину как мятежникам и предателям и изменникам родины. Я требую от Совета самого жестокого осуждения генералам Корнилову и Каледину. Если Совет это сделает, то все происшедшее я могу считать недоразумением» {ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 10. Л. 146; опубл. в: Дело генерала Л.Г. Корнилова… Т. 2. С. 35–36}.

    Обвинения Каледина в подготовке восстания были откровенной клеветой, обусловленной слабой информированностью Керенского о реальном положении дел (впрочем, слабо информированы были все стороны в этом конфликте) и страхом перед представителями правого лагеря. В то же время реальной ситуации не знали и члены Совета.

    Ответил Дутов, обративший внимание Керенского на то, что казаки уже предлагали мирное решение, но получили отказ в поездке в Ставку, теперь уже Дутов отказал в резолюции, которой добивался Керенский. Последний заявил делегатам, что это решение казачьего офицерства, а не трудовых казаков, и потребовал резолюцию всего Совета. Подобное высказывание было достаточно наивным, ведь рядовое казачество и казачье офицерство были связаны друг с другом самым тесным образом: многие вместе воспитывались и жили в станице, вместе несли тяготы военной службы и боевой жизни, а часто даже являлись близкими родственниками. Почти все вернулись с Первой мировой войны живыми. Подобные особенности отразились на участии казачества в Гражданской войне, когда казаки пошли за своими офицерами и метались между красными и белыми часто тоже вместе с офицерством.

    После этого разговора у членов президиума сложилось впечатление, что Керенский их арестует. Чтобы прояснить ситуацию, Дутов перед уходом спросил его, могут ли присутствующие члены Совета считать себя в безопасности и не вызовет ли их отказ репрессий. Керенский на это ответил: «Вы мне не опасны, повторяю вам, трудовое казачество на моей стороне. Можете быть свободны; я жду от вас сегодня же нужной для меня резолюции» {Цит. по: Греков А.Н. Указ. соч. С. 268}.

    Около 15 часов члены президиума покинули Зимний. На 18 часов Дутов назначил экстренное заседание Совета. На заседании он изложил свою точку зрения, после прений совместно с присутствовавшим Карауловым им было составлено письмо Керенскому.

    В письме перечислялись все обиды, нанесенные правительством казакам. Отмечалось, что Каледин и Корнилов – казаки и что Совет не может их осудить, не выяснив всех обстоятельств. Кроме того, было указано, что Совет не может работать, когда ему угрожают. Текст этого документа, озаглавленного как «Обращение Совета Союза Казачьих Войск к Министру-Председателю Государства Российского», был следующим (неясны временные разночтения в источниках): «Господин Министр-Председатель. По Вашему вызову Президиум Совета сегодня, 31 августа, в 17 час. прибыл в Зимний дворец и выслушал Ваше требование: «Дать немедленное и жестокое осуждение генералам Корнилову и Каледину и признать их мятежниками и изменниками родины». Первое обращение Совета в виде делегации в лице Председателя А.И. Дутова, Атамана Терского Войска Караулова и есаула Аникеева за разъяснением событий и принятия на себя посредничества не привело ни к чему. Вы обещали послать эту делегацию к генералу Корнилову, потом отменили. Мы обратились с просьбой послать делегации в Уссурийскую казачью, Туземную конную, 1-ю Донскую казачью и 5-ю Кавказскую казачью дивизии, дабы предотвратить братоубийственное столкновение и осветить обстановку. Вы нам обещали, но не дали разрешения; потом настойчиво прося, мы опять получили разрешение ехать и вновь нас не пустили. Таким образом, мы являемся или узниками, или, вернее, заложниками казачества и к нам применены меры пресечения. Теперь же, когда на Дону начались неурядицы и это грозит голодом и отсутствием угля, Вы вновь обращаетесь к нам за помощью, но уже в резкой ультимативной форме, почти с угрозой. Совет не может уяснить себе тактики Временного Правительства по отношению к нему. В настоящее тяжелое для казачества время, казалось, проще всего обратиться к его выборному органу того же казачества (так в документе. – А.Г.), но, тем не менее, ему не доверяют и его игнорируют. В то же время члены Совета Р[абочих] и С[олдатских] Депутатов] имеют свободный пропуск и решают казачьи дела. Совет, после объяснения с генералом Алексеевым и бывшим Управляющим военным министерством Савинковым, счел для себя, наконец, обстановку несколько выясненной и заявил войскам свое требование о подчинении Временному Правительству, но этого оказывается мало, и теперь Совету приказывают заклеймить генералов Корнилова и Каледина именем Изменников и бунтовщиков. Совет, являясь выборным органом всего Российского казачества, в том числе и Донского, не может работать под давлением и угрозами и, дав уже резолюцию о подчинении Временному Правительству, другой вынести не представляет для себя возможным. К тому Совет Союза Казачьих Войск считает нужным заявить Временному Правительству, в лице Вашем, Господин Министр-Председатель, что даже при наличии военных действий между противниками возможны всякие мирные конференции для выяснения всех причин, тем более казалось бы возможным при настоящем братоубийственном столкновении испытать все мирные средства, а потом уже угрозы. Совет твердо заявляет, что он первый сделал все примирительные шаги, но его предложения отвергнуты. Совет с начала своего существования не встретил сочувствия к себе со стороны Временного Правительства. Ему всегда и во всем ставились препоны. Так, ему было отказано и в помещении, и в перевозочных средствах, и во многих других, необходимых для существования нуждах, в то же время другим организациям все это предоставлялось сразу и без хлопот. Совет никуда не звали и не приглашали. Совет сам упорно добивался участия в государственной жизни страны тогда, когда задевались интересы казачества, и только настойчивыми просьбами, многочасовыми сидениями председателя по приемным удалось добиться некоторого обоснованного положения. Прорыв фронта и казачья стойкость там дали казачеству, а в частности Совету, возможность кое-где проявлять себя. События 5 июля, когда на улицах Петрограда пролилась казачья кровь, дали Совету окончательно фундамент, и, наконец, Московское Совещание, куда Совет попал в числе 10 лиц и то после многократных просьб, несмотря на Ваше, Господин Министр-Председатель, обещание вызвать туда весь Совет, кое-как позволи[ло] Совету быть окончательно известным Временному Правительству. Все просьбы членов Совета почти не имели успеха. Фронтовый (так в документе. – А.Г.) казачий Съезд нам разрешили, потом отменяли, вновь разрешали и опять отменяли. Работая на благо родины, Совет всецело существовал на свои собственные средства, не обременяя и без того тощую государственную казну. Все земельные и выборные реформы по Учредительному Собранию в отношении казачества встречали огромные препятствия со стороны членов Временного Правительства. Последнее земское положение окончательно указало на невозможность сохранения казачьих особенностей жизни. В комиссию, назначенную для расследования Событий 3 и 5 июля, члены Совета не вошли, между тем кому, как не казакам, быть [и] участвовать в этой комиссии. В последнее время началась травля Совета, называли его предателем армии. И когда председатель Совета обратился с письмом на Ваше имя, Господин Министр-Председатель, с просьбой не допускать подобных выпадов в печати, от Вашего имени Совет получил ответ, [ – ] неправительственные печатные органы не могут быть связаны его приказаниями. В такой атмосфере работать невозможно. Теперь от нас требуют заявления и как бы суда над генералами Корниловым и Калединым. Мы – не судьи, а представители всех 12-ти Казачьих Войск, в списках коих состоят и генерал Корнилов, и генерал Каледин, а потому осудить их мы не можем, не узнав всех подробностей. Как Вы, Господин Министр, так и бывший Управляющий военным министерством Савинков, даже теперь утверждали, что генерал Корнилов – боевой генерал, любящий родину, но вовлеченный лишь в авантюру неизвестными выскочками, так как же мы, казаки, можем заклеймить этих боевых сынов казачества столь позорным именем без суда и следствия. Разве Вам недостаточно, Господин Министр-Председатель, заявления в нашем воззвании о подчинении Временному Правительству. Большего дать сейчас не можем, и если Вы будете настаивать, угрожать и оказывать давление на нас, то мы, Совет, вынуждены будем просить свои [Войска] сложить с нас полномочия, считая дальнейшую работу под давлением несовместимым (так в документе. – А.Г.) с достоинством выборного органа всероссийского казачества» {ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 10. Л. 65–66}.

    Ответ Совета было решено отправить не с офицерами, а исключительно с простыми казаками, чтобы тем самым наглядно продемонстрировать Керенскому, что это решение трудового казачества. Зачитать ответ должен был П.А. Авдеев – бас Кубанского казачьего хора. В делегацию вошли П.А. Авдеев, А.И. Попов, А. Сидоров, В.Ф. Зайцев, Н.А. Шамшин, И.Е. Соколов, Г.В. Тюменцов, И.С. Макридин и П.Л. Лукин. Делегаты прибыли во дворец около 23–24 часов и были приняты министром-председателем. После того как Авдеев зачитал письмо, Керенский попросил забрать бумагу обратно, но казаки отказались. «Тем хуже для Вас, за последствия я не ручаюсь» {Греков А.Н. Указ. соч. С. 269}, – была последняя фраза Керенского. В тот же день Корнилов и Каледин были объявлены изменником и мятежником. Совет Союза Казачьих Войск в ответ вынес резолюцию о том, что Керенский не вправе отстранять выборного Донского Атамана, каким являлся Каледин, т.к. не он его избирал. По мнению Керенского, он утвердил Каледина в должности и мог его отозвать. 1 сентября на встрече с Аникеевым и Худяковым Керенский «держал себя по отношению к нам, членам Совета, возмутительно: кричал на нас, волновался, делал непозволительные скачки и жесты и все время подчеркивал, что он Верховный главнокомандующий, а мы – военнослужащие. Хотя мы разговаривали с ним не как с Верховным главнокомандующим, а как с министром, и не как военнослужащие, а [как] представители казачества» {ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 10. Л. 146об.; опубл. в: Дело генерала Л.Г. Корнилова… Т. 2. С. 36}.

    2 сентября в Совете узнали об аресте Корнилова, произошедшем за день до этого. После ликвидации Корниловского движения казаки стали добиваться участия в расследовании дела Корнилова. Такая возможность была им дана. Представитель казачества И.Г. Харламов участвовал в работе чрезвычайной комиссии по расследованию дела Корнилова {Дело генерала Л.Г. Корнилова… Т. 1. Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. – июнь 1918 г. М., 2003. С. 81–82}. Отношение Керенского к Совету после подавления выступления Корнилова ухудшилось. Есть, однако, сведения о том, что применительно к делу Каледина Керенский сожалел «о создавшемся недоразумении между ним и казачеством» {Цит. по: Милюков П.Н. Указ. соч. С. 423}. Возможно, чтобы примириться с казачеством, как со своей последней опорой, он решил задобрить его представителей, причем не только словами извинений и сожалений, но также новыми назначениями и чинами.
   
    Популистские шаги Керенского по отношению к казакам увенчались успехом – Ленин вплоть до 20-х чисел октября 1917 г. всерьез опасался их выступления в защиту Временного правительства, считая, что последнее может еще рассчитывать на поддержку казачества {Ленин В.И. Указ. соч. Т. 34. М., 1981. С. 434}.

    Таким образом, нельзя согласиться с мнением о том, что «к моменту большевицкого переворота отношения казачества с Временным правительством были окончательно испорчены Керенским» {Шмелев А.В. Казачество в 1917 году // Наши Вести. Издание Союза чинов Русского корпуса (Санта-Роза, Калифорния). 1998. Сентябрь. № 452/2753. С. 11}.

    Определенный кредит доверия был, но воспользоваться им правительство не смогло.

    Сам Дутов отмечал в те дни, что «Совет Союза Казачьих Войск работает в целях укрепления нового строя и объединяет все демократически-трудовое казачество» {Оренбургский казачий вестник. 1917. № 39. 19.09. С. 5}. 11 сентября по инициативе Совета Союза Казачьих Войск в Петрограде прошло совещание представителей всех казачьих частей Петрограда и окрестностей.

    Совещание началось около 12 часов дня и затянулось до поздней ночи, председательствовал Дутов, которого в газетах уже называли полковником. В своем выступлении он призвал казаков к единению. На совещании выступил и Б.В. Савинков, отметивший, что считает Корнилова честным человеком, но расходится с ним в средствах и планах, поскольку выступает против единоличной диктатуры.

    Демократическое совещание казаки посчитали имеющим частный характер, но поддержали идею демократической республики {Речь (Петроград). 1917. № 214. 12.09. – ОР РГБ. Ф. 135. Разд. 3. Карт. 21. Д. 15. Л. 6; Председатель совета союза казачьих войск А.И. Дутов о результатах совещания казаков // Армия и Флот Свободной России (Петроград). 1917. № 211. 14 (27).09. С. 3.}.

    15 сентября 1917 г. Дутов и Греков приехали в Военное министерство, где их принял новый военный министр А.И. Верховский, назначенный на этот пост Керенским, в благодарность за решительные действия по подавлению движения Корнилова. По мнению Грекова, Верховский пытался заискивать перед казаками, спрашивал, сильно ли им недовольно казачество в результате его необоснованных обвинений в адрес Каледина {Греков А.Н. Указ. соч. С. 270}.

    Дутов ответил, что Верховского считают виновником всех несчастий. Тогда он показал Дутову пачку телеграмм с сообщениями о движении казачьих частей и занятии станции Поворино, разрешив снять с них копии. На встрече также обсуждалась идея создания при Военном министерстве комиссии по казачьим вопросам.

    Дутов высказался против привлечения исключительно казаков к полицейской службе, затронул вопрос безопасности Корнилова и получил успокоительные заверения Верховского {Оренбургский казачий вестник. 1917. № 60. 24.10. С. 2}. Несмотря на это, Дутов решил предпринять собственные шаги для выяснения действительной ситуации с Корниловым – представителю казачества при Ставке сотнику Г.Е. Герасимову*) было поручено съездить в Быхов и лично ознакомиться с условиями содержания Корнилова и его соратников. После беседы министр поздравил Дутова с производством в полковники и пригласил на обед.

*) ГЕРАСИМОВ Г.Е.

    Относительно этой встречи больше вопросов, чем ответов. Один из ее участников войсковой старшина А.Н. Греков в своих показаниях Чрезвычайной комиссии по расследованию дела Корнилова от 4 октября 1917 г. указал, что имел две встречи с Верховским, в ходе первой из которых речь шла о Каледине, а в ходе второй (на следующий день) – о казачьем представителе в следственной комиссии, причем именно тогда Верховский передал Грекову телеграммы {ГА РФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 10. Л. 63—63об.; опубл. в: Дело генерала Л.Г. Корнилова… Т. 2. С. 60–61}.

    Об участии по крайней мере в одной из этих встреч Дутова Греков не обмолвился ни словом (хотя писал об этом в мемуарах, впрочем объединив две встречи в одну), кроме того, он не смог в своих показаниях указать точную дату обеих встреч с Верховским, однако почему-то сделал это в опубликованных шесть лет спустя воспоминаниях. И вообще более чем странно, что чрезвычайная комиссия допросила членов Совета Союза Казачьих Войск А.И. Аникеева и А.Н. Грекова, но не допрашивала более значимого свидетеля – председателя Совета Дутова.

    Добавлю, что газета «Оренбургский казачий вестник» писала о встрече Верховского и Дутова лишь в номерах от 20 и 24 октября 1917 г., однако уже 19 октября Верховский ушел в отставку {Верховский А.И. Россия на голгофе (из походного дневника 1914–1918 гг.). Пг., 1918. С. 134}, датировка же встречи Грековым может быть поставлена под сомнение. Кроме того, производство Дутова в полковники состоялось лишь 16 октября (со старшинством с 25 сентября 1917 г. {Приказ Временного правительства армии и флоту о чинах военных. 1917. 16.10. С.15}), поэтому сентябрьские поздравления Верховского кажутся преждевременными. При этом, однако, нельзя исключать, что могла идти речь о подготовке производства в Военном министерстве. И, как говорилось выше, Дутова в печати уже называли полковником. К сожалению, сам Верховский в своих воспоминаниях вообще предпочел воздержаться от упоминания об этой встрече.

Глава 25. ИЗБРАНИЕ ДУТОВА АТАМАНОМ ОРЕНБУРГСКОГО ВОЙСКА

    Как бы то ни было, в июле – октябре 1917 г. помимо политической борьбы Совет Союза Казачьих Войск продолжал вести большую работу по содействию Казачьим Войскам. Удалось добиться помощи Войскам, пострадавшим от неурожая (Уральское, Астраханское, Уссурийское и Енисейское), голосования фронтовых казаков на выборах в Учредительное собрание по своим станицам, чтобы их голоса не пропали на фронте в массе регулярных войск, запрета использовать казачьи части на подавлениях без ведома Совета.

    Советом был выработан и принят устав Объединенного казачьего банка, велась работа по совершенствованию сельского хозяйства в казачьих областях, Совет добивался помощи фронтовым казакам теплыми вещами (проект не реализован в связи с переворотом в Петрограде).

    В сентябре Совет организационно отказался от участия в Демократическом совещании и во Временном совете Российской республики – Предпарламенте. Дутов принимал участие в совещании, на котором были намечены члены комиссий Предпарламента, и был избран членом комиссии по обороне, но от участия в работе Предпарламента отказался, сославшись на перегруженность работой. В этот же период ему было поручено отправиться во Францию на ноябрьскую конференцию союзных держав {Александр Ильич Дутов. С. 8}.

    16 сентября в печати появилась программная статья Дутова «Позиция казачества», в которой он писал: «За последнее время как в печати, так и на митингах стали все громче раздаваться голоса, что казаки – контрреволюционеры, что они «нагаечники» и т.п. Немалым толчком к этому послужила Декларация казачества, прочитанная на Московском Государственном Совещании генералом А.М. Калединым. Я не буду касаться этой Декларации, скажу лишь несколько слов о казачестве с исторической точки зрения. Само возникновение казачества относится к тем моментам государственной жизни Руси, когда отдельные лица и целые общины не выдерживали тогдашнего полицейского гнета правителей русского народа и бежали на вольные степи и широкие реки. Что их связывало? – жажда свободы, устройство своей жизни по собственному желанию и выборное начало. Неужели эти вольные люди могли дать потомство «гасителей свободы»? Казаки не социалисты. Да, мы не социалисты современного типа, мы государственники-социалисты. Ведь теперь социализм сводится к тому, чтобы отнять у имущих землю и разделить поровну и, таким образом, создать класс мелких землесобственников, так называемых «мещан земли». Разве это социализм? Обратитесь к казакам. У нас земля принадлежит Войску в целом, а не членам его – здесь именно чистый социализм, в государственном его значении. Казаки – не демократы. А кто же они? Где же принцип равенства проведен от начала и до конца, как не у казаков? Где нет сословных перегородок? У казаков. Казаки не революционеры. Верно то, что они не большевики. Стенька Разин, Емельян Пугачев, Булавинский бунт, Выселение Яицких казаков и проч., достаточно ясно говорят об участии казаков в борьбе за свободу, «за Землю и Волю». Да и теперь в великой революции 1917 года казаки Петрограда очень твердо заявили свои взгляды. Казаков упрекают в приверженности к монархии и корят тем, что бывшие цари милостивы были к казачеству. Да, милость эта очень ясно показывалась назначением атаманов казакам в лице Таубе, Граббе и друг[их] известных лиц. Ныне казачество имеет своих выборных атаманов. Монархи требовали от казачества колоссальных денежных затрат по отбыванию воинской повинности. Казаки должны были выходить «конно, людно и оружно», да еще за свой кошт – это ли не милость? У Оренбургцев – отнята Магнитная гора, у Енисейцев – земли, Уссурийцев – поселили на камнях и болотах, Терцам и Кубанцам наложили всякие запреты на нефть, Дону в свое время переселили столько крестьян, что задавили казачество. У Забайкальцев для поселенцев отобрали лишние куски земли, у Амурцев – тоже. Вот какие дары казачество получало от своих государей. Все военные законы о льготах и денежных пособиях, если касались казаков, то после долгих хлопот или с ограничениями, даже командный состав в большинстве был не казачий – ибо не доверяли. Вот как казаки были любимы. Нет, за такие вольности и права споров не будет. Пусть за старый строй идет кто-либо другой, а казачеству он достаточно известен, и любви к нему не было, да и никогда не будет. Если казаки не республиканцы чистой воды, тогда ищите в мире других таких. Казачество вольное, свободное, строго разумное, будет верно своим историческим традициям, и его с пути не собьешь» {Вестник Союза Казачьих Войск. 1917. № 18. 16.09. С. 2}.

    По этой статье можно судить о политических взглядах Александра Ильича, сформировавшихся к моменту большевистского переворота. Кроме того, это позиция и ряда других предводителей казачества того времени. Сложно сказать, насколько искренне писал этот документ Дутов, но, тем не менее, именно такую точку зрения он декларировал. Даже если отбросить, вероятно, вынужденное расшаркивание перед Временным правительством после августовского конфликта, Дутов стоял на республиканских и демократических позициях.

    Тогда же он был вызван в Оренбург на чрезвычайный Войсковой Круг. Круг стал сплошным триумфом Дутова, сумевшего в полной мере пожать плоды своей работы в Петрограде. На Круге было запрещено употребление слова «товарищ». Первое заседание 20 сентября было открыто приветственной речью первого выборного Войскового атамана генерал-майора Н.П. Мальцева, судя по всему не пользовавшегося авторитетом у казаков. Председателем Круга был избран А.И. Кривощеков. В первый же день была заслушана приветственная речь Дутова, а самого докладчика избрали почетным председателем Круга {Протокол заседания чрезвычайного Войскового Круга Оренбургского Казачьего Войска. 1917. 20.09.}. Дутов тогда заявил: «Приветствую Круг от имени заложников казачества в Петрограде: такими заложниками был весь состав Совета Союза Казачьих Войск с 27 августа по 3 сентября. Нас боялись выпустить из Петрограда, нам не давали билетов на трамвай, не доставляли телеграмм… «Позор!» – несется дружный крик с депутатских мест. – Ваш покорный слуга был вызван к министру-председателю, и там мне, чуть не под угрозой заключения в тюрьму, было предложено подписать бумагу, в которой Корнилов и Каледин назывались изменниками. Можете послать меня на виселицу, но такой бумаги я не подпишу… А вскоре меня призывает новый военный министр Верховский и просит подписать телеграмму на Дон о том, что Каледин не будет арестован, потому что заявлению Правительства об этом донцы не поверили… На чем было основано обвинение Каледина? Были двинуты на Дон казачьи части с фронта? Да, были, но части эти были двинуты по ордеру, подписанному еще в июле, для сформирования новой дивизии. Был занят казаками Донецкий каменноугольный бассейн? Да, был занят. Но занят по приказанию Временного Правительства, для восстановления порядка, нарушенного рабочими. Военный министр извинился за нанесенное казачеству оскорбление. Казаки получили право участвовать в деле Корнилова и Каледина в равном числе с неказаками. Нас спрашивают: с демократией ли Казаки? Нет, мы не с демократией, не с аристократией, не с тою или иною партией – мы, казаки, сами – единая партия. И мы с теми, кто любит родину. На московском совещании послы союзников заявили: союзники не бросят Россию до тех пор, пока казаки не бросят идею спасения родины. Пора, станичники, пора спасать родину, как спасали ее казаки 300 лет назад!» {Оренбургский казачий вестник. 1917. № 41. 01.10. С. 2}

    Последняя фраза приобрела явно не тот оттенок, который хотел ей придать Дутов, ведь казаки в Смуту XVII в. сыграли весьма неблаговидную роль (что во многом повторилось и в Гражданскую войну). Тем не менее выступление Дутова было восторженно встречено депутатами.

    22 сентября Дутов и члены Совета Союза Казачьих Войск А.Ф. Пономарев и Н.С. Анисимов получили право решающего голоса на Круге. 23 сентября Дутов выступал перед депутатами Круга с докладом о политической позиции казачества, причем говорить ему пришлось почти в течение всего дня.

    По имеющимся сведениям, Дутов крайне негативно охарактеризовал обстановку в стране, казавшуюся ему хаотической {Сафонов Д.А. Легенда о «казачьем мятеже» // 1743. Историко-литературный альманах (Оренбург). 2000. № 1. С. 38–39}.

    По некоторым данным, будущий атаман заявил казачьим депутатам, что «нам нужно устроить свою казачью федеративную республику. Чтобы отстоять свои права в Учред[ительном] Собр[ании], нам нужно идти не с партиями, а с народностями, потому что мы – казаки – есть особая ветвь великорусского племени и должны считать себя особой нацией. Мы сначала казаки, а потом русские. Россия – больной разлагающийся организм, и из опасения заразы мы должны стремиться спасать свои животы. Наши леса, воды, недра и земли мы удержим за собой, а Россия, если она не одумается, пусть гибнет» {Казачий делегат. Среди казаков (Обзор казачьего делегата) // Рабочий класс Урала в годы войны и революции. В документах и материалах / Под ред. А.П. Таняева. Т. 3. Октябрьский переворот. Свердловск, 1927. С. 138}.

    Сложно сказать, насколько достоверна эта цитата, указанная в явно враждебном Дутову документе, однако, если она соответствует действительности, Дутов предстает не только казачьим автономистом, но и едва ли не сепаратистом, однако в дальнейшем, видимо, в нем возобладал здравый государственнический подход к политике.

    Позицию Дутова можно понять – страна была ввергнута в анархию, и оздоровление государства после неудачи Корнилова становилось возможным лишь из регионов.

    Удалось обнаружить сравнительно полный пересказ речи Дутова, который был сообщен по телеграфу в Петроград комиссаром Временного правительства подпоручиком 109-го пехотного запасного полка Н.В. Архангельским, докладывавшим по линии МВД обо всех действиях Александра Ильича. Вообще беспардонное вмешательство Архангельского в казачьи дела вызывало справедливое возмущение выборной казачьей администрации уже тогда {ГА РФ. Ф. 1788. Оп. 2. Д. 120. Л. 132—132об.}.

    Тем не менее благодаря своеобразному доносу комиссара выступление Дутова сохранилось до наших дней. Эта речь и сегодня не может оставить равнодушным.

    Считаю целесообразным привести ее в полном объеме.

    «Армии нет, армия проиграла в карты полтора миллиона рублей. Отдельные части продают пушки, пулеметы, во время обыска на Апраксином рынке найдено предметов военного обмундирования более, чем на целую армию. Под Ригой было постыдное бегство и дезертирство, хотя Войтинский {Войтинский Владимир Савельевич (12.11.1885—11.06.1960) – член РСДРП(б). В 1917 г. – меньшевик. Комиссар Временного правительства на Северном фронте (с середины июля 1917 г.). – А.Г.} сообщал, что войска отошли при полном порядке, но он же на докладе [в] политехникуме утверждал, что армии нет, что под Ригой было бегство. Военный министр Керенский [на] государственном совещании утверждал, что [в] армии много слов и два миллиона дезертиров. Солдаты насилуют женщин – сестер милосердия, раненых из женского батальона. Тарнополь нам стоил три с половиной миллиарда рублей, [ – ] всю вырученную сумму займа. Верховная власть не верит фронту, и поэтому Ставка переезжает [в] Калугу, чтобы не быть близко к фронту. Армия обменивает предметы снаряжения на хлеб, идет меновая торговля, мы возвращаемся [к] каменному веку, съеден впервые за все время войны неприкосновенный запас сухарей. Железные дороги: доходы миллиард 600 миллионов рублей, расход миллиард 800 миллионов рублей, между тем железнодорожники предъявили новые требования повышения заработной платы [на] три [с] половиной миллиарда рублей, откуда мы возьмем деньги, если весь бюджет равен 6 миллиардам. Починка старого паровоза обходится теперь гораздо дороже, чем покупка нового [в] Америке с доставкой его сюда. Раньше вырабатывалось 100 аэропланов [в] месяц, убывало 60, теперь 45, убывает 70, скоро мы останемся без аэропланов. Раньше вырабатывалась каждый месяц одна подводная лодка, теперь [за] шесть месяцев революции – одна канонерка, всюду взрывы пороховых складов, заводов. Финансы. Банки составляют синдикаты, мне известно, что 5 русских банков устроили синдикат [под] покровительством Дейтш банк. Врем[енное] правительство для поправления финансов предполагало продать недра Сибири. Иностранной политики нет, наши послы или не существуют, или отозваны, с Россией никто не считается. Внутренняя политика. Распоряжаются всем комитеты, которые стоят 120 миллионов рублей. Комиссары получают [в] 6 раз больше, чем представители старого правительства. Милиция обходится [в] несколько раз дороже протопоповских штатов. Казаки отдали все, что нужно было, так Кубань, Сибирь отдали весь хлеб. Всюду аграрные беспорядки, а власть организуется таким образом, что [в] Петрограде товарищем городского головы избран Луначарский, вы его знаете. Суда нет. Церкви нет. Священников не признают, но праздники празднуют. Рабочее движение. Всюду 8 часовой рабочий день, [о] котором [при] разрухе смешно говорить, рабочие получают 800–900 рублей, инженеры от 200–300 руб. Советы получили субсидии 28 миллионов, получат еще, между тем как относятся Советы [к] имуществу государства [и] нации, видно из доклада Родзянко, при перевозке из Таврического дворца Советы произвели полный разгром имущества, и из кабинета Родзянко неизвестно куда девались предметы исторической ценности, обо всем этом можно прочитать у известного литератора Кузьмина в его статье [о] большевиках. Власть себя проявила 21 апреля, 3–5 июля, 28 августа, при созыве Государ[ственного] совещания и Демократического. Корниловское движение. Когда Корнилов приехал [на] совещание [в] Зимний дворец и хотел представить совету министров свой доклад, то министр-председатель дернул его за руку и сказал, что в совете министров всего нельзя говорить. Меры, предлагаемые Корниловым, были следующие: 1. Милитаризация железных дорог [и] заводов 2. Дисциплина [в] армии, комитеты остаются [с] чисто хозяйственными функциями, роль комиссаров только передаточная, им никакой власти не должно быть предоставлено. Власть же комиссаров огромна, так, например, укажу на случай, когда комиссар приказал разбудить Корнилова [в] 3 1/2 часа ночи, затем, чтобы узнать, поедет он [в] Петроград сегодня или нет. 3. Распространение смертной казни на тыл, но это требование не Корнилова, а всего фронта. 4. Назначение командного состава верхглавкомом {Т.е. Верховным главнокомандующим. – А.Г.}, так как иначе возможны случаи, как случай [с] Черемисовым, который обратился, как говорят, [в] совдеп, и его кандидатура была признана приемлемой {По всей видимости, речь идет о назначении Генерального штаба генерала от инфантерии В.А. Черемисова Главнокомандующим армиями Северного фронта 9 сентября 1917 г. – А.Г.}. При въезде [в] Петроград и выезде Корнилов принужден был принять меры предосторожности, по выходе [из] поезда, окруженный отрядом текинцев, ехал [в] Зимний дворец [в] сопровождении автомобилей [с] пулеметами. Во время московского совещания Корнилов был торжественно приветствуем [за] исключением малой кучки с.р. депутатов, которые [при] его появлении не встали. На Государственном совещании [во] фракцию казаков явились 2 юнкера [и] заявили, что их предупреждают о восстании Корнилова, просили совета, как им быть. 27/8 мы ничего не знали, 28/8 [в] 8 часов вечера [ко] мне обратился корреспондент [ «]Русского слова[»] и сообщил [о] восстании Корнилова. Был собран Совет, избрана делегация, [в] которую вошел и я. Мы отправились [к] министру [в] Зимний дворец, но правды у министра не узнали, а только услыхали: Смута, Смута. Тогда Совет Союза Казачьих Войск решил предъявить требование Врем[енному] правительству [о] посылке делегации [от] себя [к] Корнилову, делегация была разрешена, потом нет, 29/8 [в] Совет Союза явились 3 гонца от 1-й Донской дивизии, но при проверке оказались просто казаками 13-го Донского полка. Уходя от нас, один из них, Бутов, обратился ко мне: «Эх, войсковой старшина Дутов, плюньте вы на Врем[енное] правительство и поедемте к нам, на Дон». Эти 3 казака от нас пошли [к] Керенскому, и там им были произведены [в] прапорщики. 30 августа [в] кабинете Савинкова мы узнали [о] телеграфных переговорах прямым проводом Керенского с Корниловым. Львов [от] имени Временного правительства ездил [к] Корнилову [с] предложением организовать власть [на] 3 условиях, из которых одно – диктатура Корнилова – было им принято. От Корнилова Львов [с] предложением диктатуры Корнилова обратился [к] Керенскому. Когда мы спросили, почему Львов ездил [к] Корнилову, ответа не получили. Войск [на] Петроград Корнилов не двигал. 3-й конный корпус было решено вызвать 23 августа при предполагаемом введении военного положения. Корнилов ставил условием введения военного положения [в] Петрограде, введение [в] Петроград преданных войск, на что Временное правительство согласилось, таким образом, движение войск со стороны Корнилова не есть желание создать политическую авантюру, а вопрос, выдвинутый самим правительством для каких-то целей. Филоненко {Филоненко Максимилиан Максимилианович (1880–1947) – правый эсер. Двоюродный брат Л.С. Канегиссера. С лета 1917 г. – комиссар 8-й армии, затем комиссар Юго-Западного фронта. С июля 1917 г. – Верховный комиссар Временного правительства при Ставке Верховного главнокомандующего. Сторонник Корнилова, затем перешел на сторону Керенского. – А.Г.} заявил, что заговор был известен за месяц вперед, почему не были приняты меры, вообще [в] переговорах Керенского Корнилова все неясно. Алексеев принужден был принять пост начальника штаба только из боязни погибели России, так как верхоглавк {Т.е. Верховный главнокомандующий. – А.Г.} назначен Керенский. Положение офицеров было такое тяжелое, что 50 процентов их подало отставку, когда отставка не принималась, они подавали новое прошение [с] добавлением слов: служить не могу, ибо я монархист. После увольнения Корнилова и объявления его действий мятежом Вр[еменное] прав[ительство] издает приказ, которым приказы Корнилова объявлялись действительными, подлежащими исполнению. Тут мы растерялись – то бунтовщиком, то приказы его должны исполняться. Когда Корнилов отказался сдать верховное командование, то Алексеев со слезами, на коленях просил Корнилова сдаться. Никаких стычек, расстрелов не было. Все это вздор. Казачество обещало Корнилову помощь. 30/8 получились известия [о] Каледине. Керенский призвал меня и заявил о восстании, сообщил, что с Дона получена телеграмма о Каледине, но такой телеграммы предъявлено не было. Мы фактически были заложниками [в] Петрограде. Министр-председатель требовал написать резолюцию об измене Корнилова [и] Каледина, я ответил, что сделать этого не могу, пока не получу разъяснений. Керенский стал говорить со мною на повышенном тоне, каковым со мной никто никогда не разговаривал, тогда я сказал, [что] я представитель всех Казачьих Войск и оскорблять себя не позволю, после этого я и президиум вышли и написали письмо к министру-председателю. Керенский заявил, что мы представляем голос только офицеров, тогда мы выбрали из Совета казаков, и с ними послали это письмо Керенскому. Керенский бегло просмотрел [и] сказал, что не примет этого письма, тогда делегация заявила, что она обязана исполнить приказ о вручении письма, тогда Керенский оставил письмо у себя. Круг Дону был не разрешен тогда, донцы заявили, что Врем[енное] правит[ельство] не имеет права не разрешать, на это правительство ответило, что оно было введено заблуждение. Как можно ввести правительство в заблуждение, ответа мы не получили. Совет Союза Казачьих Войск на Демократическое совещание приглашен не был, между тем Времен[ное] правительство заявило, что оно примет во внимание резолюцию Демократического совещания. Казаки признали совещание делом частным. Между тем Демократическое совещание подбиралось так, как нужно было господину Чхеидзе, совдепами была произведена анкета войскам, но наш Совет на нее не ответил, так как мы ничем не гарантированы, что сообщенные нам сведения не попадут руки немцев» {ГА РФ. Ф. 1788. Оп. 1. Д. 44. Л. 63–77}.

    Это выступление демонстрирует нам совсем иного Дутова. Перед нами уже не безвольный и колеблющийся человек. Впервые Дутов заявил о себе как об активном стороннике Корнилова, что в тот период было в общем-то небезопасно. Кроме того, позиция Дутова явно не была вызвана текущей конъюнктурой, а отражает собственную точку зрения будущего Оренбургского Атамана. По сути, это его первое крупное политическое заявление.

    Неудивительно, что эта проникновенная речь произвела в провинциальном Оренбурге впечатление разорвавшейся бомбы, вызвав огромный резонанс среди слушателей. 26 сентября Дутов ответил на возникшие в связи с этой речью вопросы. 27 сентября высокой оценки депутатов была удостоена работа Совета Союза Казачьих Войск во главе с Дутовым. Как отмечалось в резолюции Круга, «Совет Союза Казачьих Войск является единственным выразителем мнений тылового и фронтового казачества всех Войск. Его работа в целях объединения Войск, защиты их интересов и представительства воли казачества является крайне полезной и существование его необходимым. В целях более полной связи совета с казачьими областями и, особенно, с фронтовыми казачьими частями он должен быть в своем составе увеличен до необходимой нормы за счет строевых частей, представителей которых должно быть до 50 % всего состава; в совет должен войти один представитель от казаков-мусульман Оренбургского Войска. Отмечая спокойную, выдержанную и плодотворную, вполне отвечающую {В документе ошибочно – «отвечающему». – А.Г.} переживаемому моменту работу совета, высоко держащего знамя казачества, Круг постановил: выразить всему составу его полное доверие и одобрение его деятельности в столь тяжелое для страны и казачества время» {Протокол заседания чрезвычайного Войскового Круга Оренбургского Казачьего Войска. 1917. 27.09.}.

    29 сентября Дутов сделал очередной доклад о приветствии им по поручению Круга мусульманского съезда, а 30 сентября был избран кандидатом в депутаты Учредительного собрания от Оренбургского Казачьего Войска, получив 128 голосов из 149 возможных (больше, чем другие кандидаты). Казачий список (список № 2 по Оренбургскому избирательному округу) кандидатов в Учредительное собрание включал 13 человек. Первым в списке значился сам Дутов (это было равносильно гарантированному избиранию, поскольку на территории Оренбургской губернии казачество было весьма мощной силой и даже в случае неудачи хотя бы один представитель Войска наверняка бы прошел в Учредительное собрание), затем располагались кандидатуры председателя Войскового Круга и инспектора Троицкого высшего начального училища А.И. Кривощекова, учителя Троицкой гимназии В.А. Матушкина, члена Войскового правительства от мусульман Г.Г. Богданова, военного следователя Генштаба полковника А.И. Мякутина, члена Совета Союза Казачьих Войск войскового старшины Н.С. Анисимова, атамана 1-го военного округа К.Л. Каргина, вахмистра станицы Угольной К.Ф. Фаддеева, казаков-мусульман Г.Ш. Суюндукова, У.А. Уразаева, атамана станицы Оренбургской полковника В.П. Чернова, члена Войскового правительства сотника М.П. Репникова и вахмистра Ю.И. Илишева (от казаков-мусульман). Войсковой Круг постановил переименовать Войсковую управу в Войсковое правительство, а окружные, станичные и поселковые управы – в правления.

    Наконец 1 октября 1917 г. в результате тайного голосования Дутов был избран Войсковым Атаманом Оренбургского Казачьего Войска и председателем Войскового правительства, набрав 111 голосов из 133 возможных. В своей первой после избрания речи Дутов, явно взволнованный моментом, сказал: «Дорогие станичники. Я глубоко тронут и взволнован честью, оказанной мне. Говорить ничего не могу, ибо я Кругу уже все сказал. Прошу верить, что по мере сил постараюсь оправдать оказанное мне доверие и высоко держать наше казачье знамя. Клянусь честью, что положу все, что есть: здоровье и силу, чтобы защищать нашу казачью волю-волюшку и не дать померкнуть нашей казачьей славе» {Оренбургский казачий вестник. 1917. № 42. 02.10. С. 1}.

    Необходимо признать, что свою клятву Дутов сдержал.

    На одном из заседаний у председательствовавшего А.И. Кривощекова внезапно вырвалась фраза: «Мы с кадетами не пойдем» {Оренбургский казачий вестник. 1917. № 42. 02.10. С. 2}. По имеющимся сведениям (впрочем, исходящим от большевиков), Дутов тогда попытался его поправить, заявив, что Кривощеков – новичок и не то имел в виду {Казачий делегат. Среди казаков (Обзор казачьего делегата) // Рабочий класс Урала в годы войны и революции. В документах и материалах / Под ред. А.П. Таняева. Т.3. Октябрьский переворот. Свердловск, 1927. С. 138}. 2 октября полномочия Дутова были определены сроком на три года. Наконец, на следующий день оппонент Дутова есаул А.Г. Нагаев был исключен из казачьего сословия, а Круг завершил свою работу. Дутов мог торжествовать, однако осень 1917 г. была далеко не самым благоприятным временем для вождей казачества, ведь уже совсем скоро новоиспеченному атаману предстояло принять весьма непростые решения.

    Представители других Казачьих Войск поспешили поздравить нового оренбургского атамана. С Дона пришла поздравительная телеграмма Каледина: «Лично от себя и от всего Донского Войска сердечно поздравляю с избранием на почетный и трудный пост. Шлю привет Вам и Оренбургскому Войску с пожеланием дружной и совместной работы на пользу Войска и всего казачества. Каледин» {Оренбургский казачий вестник. 1917. № 45. 06.10. С. 4}. Делегат Донского Войска при избрании Дутова атаманом сказал: «Донское Войско хорошо знает А.И. Дутова. От имени Войска я присоединяюсь к вам – ваш избранник является и нашим избранником…» {ГА РФ. Ф. Р-952. Оп. 3. Д. 28. Л. 5} Приветствия также были получены от атамана и Войскового Круга Сибирского Казачьего Войска, командиров казачьих частей.

Источник: Андрей Владиславович Ганин "Атаман А.И. Дутов"

Примечания:

Один из наиболее ярких примеров – статьи П.А. Голуба, печатающего из номера в
номер в журнале КПРФ «Диалог» статьи о зверствах белых. В одной из своих публикаций Голуб написал о Дутове, что «этот ярый реакционер сразу же показал подвластному населению, «где раки зимуют». Опираясь на верхи казачества, он тут же перешел в атаку по всему фронту, от которой среди населения раздался стон» (Голуб П.[А.] «Белый» террор в России // Диалог: Теоретический, общественно-политический и литературно-художественный журнал КПРФ (Москва). 2001. № 11. С. 68). На мой взгляд, стремление выдать желаемое за действительное и подогнать факты под заранее готовую схему нельзя считать сколько-нибудь серьезным исследованием. Весьма похожа по направленности и брошюра Н.И. Сайгина, изданная общественно-политической газетой «Оренбургская правда». Исследование основано преимущественно на литературе 1960—70-х гг., причем в конце работы автор выразил уверенность, что «ушла в историю борьба трудящихся Оренбуржья против дутовщины. Но сознательные рабочие и крестьяне Южного Урала даже теперь в пору так называемой «демократии» не забывают, какой дорогой ценой была завоевана Советская власть… Труженики Оренбургской области бережно ухаживают за многочисленными могилами красноармейцев, подпольщиков и партизан, погибших в годы
Гражданской войны от рук дутовских белоказаков…» (Сайгин Н.И. В тылу у Дутова
(Борьба подпольщиков и партизан Оренбуржья против дутовщины в 1918 году). Оренбург, 2001. С. 61)


*) ГРЕКОВ А.Н. (? — 1920) — сотник, затем есаул. Фамилия Грековых весьма распространена и почитаема на Дону, но он не был донским уроженцем. По словам современника, авантюрист, болезненный юноша 23—24 лет, поседевший от какого-то «внутреннего недуга», за что сам себя прозвал Белым Дьяволом. Занимался вербовкой в белую армию, так как дело это было небезвыгодное. Сформированный им отряд вошел в Саратовскую армию, но, опять же по воспоминаниям современника, «после грандиозного дебоша и побоища со станичниками «четверть его подчиненных попала под суд и отряд, а вместе с ним и Саратовская армия, распались. Греков оказался в Одессе, там растратил крупную сумму казенных денег, вернулся на Дон, где был судим белыми за очередные преступления. Расстрелян в апреле 1920 г, в Екатеринодаре по приговору ЧК.
Источник: Гуль Р.Б. Ледяной поход (с Корниловым).

Глава 26. ОБСТАНОВКА В НОЯБРЕ
   
    В ноябре месяце приток сведений еще более сократился. Мы вынуждены были довольствоваться только тем, что случайно долетало до нас и, чаще всего, в искаженном виде. Под секретом передавалось, что Дон власть большевиков не признал Всероссийской властью и что впредь до образования общегосударственной всенародно признанной власти, Донская область провозглашена независимой, в ней поддерживается образцовый порядок и что, наконец, казачья армия победоносно двигается на Москву, восторженно встречаемая населением.

    Вместе с тем, росли слухи, будто бы Москва уже охвачена паникой; красные комиссары бежали, а власть перешла к национально настроенным элементам. Из уст в уста передавалось, что среди большевиков царит растерянность, они объявили Каледина изменником и тщетно пытаются организовать вооруженное сопротивление движению, но Петроградский гарнизон отказался повиноваться, предпочитая разъехаться по домам. Можно себе представить какие розовые надежды рождались у нас и, с каким нетерпением ожидали мы развязки событий. К сожалению, в то время мы жили больше сердцем, чем холодным рассудком, не оценивая правильно ни реальную обстановку, ни соотношение сил, я просто сидели и ждали, веря, что гроза минет и снова на радость всем, засияет солнце.

    Дни шли, просвета не было, а хаос и бестолковщина увеличивались. У более слабых уже заметно росло разочарование, у других определеннее зрела мысль о бесцельности дальнейшего пребывания в армии, появилось и тяготение разъехаться по домам. Но что делать дома, как устраивать дальше свою жизнь, как реагировать на то, что происходит вокруг, все это, по-видимому, не представлялось ясным и отчетливо в сознании еще не уложилось. Видно было только, что неустойчивость создавшегося положения мучит всех и вызывает неопределенное шатание мысли. Между тем, обстановка складывалась так, что необходимо было решить вопрос - что делать дальше; требовалось выйти из состояния "нейтралитета", нельзя было дальше прятаться в собственной скорлупе разочарования и сомнений, казалось, надо было безотлагательно выявить свое лицо и принять то или иное участие в совершающихся событиях. Делясь этой мыслью со своими сослуживцами, я чаще всего слышал один и тот же ответ: "Мы помочь ничему не можем, мы бессильны, что-либо изменить, у нас нет для этого ни средств, ни возможности, лучшее, что мы можем сделать при этих условиях - оставаться в армии и выждать окончания разыгрывающихся событий или с той же целью ехать домой".

Глава 27. ПОЗИЦИЯ ОБЫВАТЕЛЯ   

    Такая психология - занятие выжидательной позиции и непротивление злу, подмеченное мною, была присуща командному составу не только нашей армии, ею оказалась охваченной большая часть и русского офицерства и обывателя, предпочитавших, особенно, в первое время, октябрьской революции, т.е. тогда, когда большевики были наиболее слабы и неорганизованны, уклониться от активного вмешательства с тайной мыслью, что авось все как-то само собой устроится, успокоится, пройдет мимо и их не заденет.

    Поэтому, многие только и заботились, чтобы как-нибудь пережить этот острый период и сохранить себя для будущего. Можно сказать, что в то время их сознанием уже мощно овладела сумбурная растерянность, охватившая русского обывателя; они теряли веру в себя, падали духом, сделались жалки и беспомощны и тщетно ища выхода, судорожно цеплялись иногда даже за призрак спасения. Чем другим можно объяснить, что во многих городах тысячи наших офицеров покорно вручали свою судьбу кучкам матросов и небольшим бандам бывших солдат и зачастую безропотно переносили издевательства, лишения, терпеливо ожидая решения своей участи.

Глава 28. ПОСТУПОК

    И только кое-где одиночки офицеры-герои, застигнутые врасплох неорганизованно и главное – не поддержанные массой, эти мученики храбрецы гибли и красота их подвига тонула в общей обывательской трусости, не вызывая должного подражания.
Пробираясь на Дон в январе месяце 1918 года я был очевидцем такого героического поступка на станции Дебальцево.

    Красногвардейцы, обыскивая вагоны, вывели на перрон несколько человек, казавшихся им подозрительными в том, что они, по-видимому, офицеры и пробираются на Дон. На стенах станции пестрели приказы: "Всем, Всем, Всем", которыми предписывалось каждого офицера, едущего к "изменнику Каледину", расстреливать на месте без суда и следствия. Подступив к одному из них комендант станции, полупьяный, здоровенный солдат закричал: "Тебя я узнал, ты с..... капитан Петров, контрреволюционер и наверное едешь на Дон". Он не успел докончить фразы, как маленький щупленький и невзрачный на вид человек, к кому относились эти слова, выхватил револьвер и на месте уложил коменданта, а также и двух ближайших красногвардейцев, после чего сам пал под обрушившимися на него ударами.

    Чрезвычайно показательно, что другие арестованные застыли, как окаменелые, не использовав, ни удобного момента для бегства, ни употребив для своей защиты оружие, которое, как оказалось, у них было. Они покорно стали у стены и были тут же расстреляны рядом со станционной водокачкой. Я не знаю, был ли этот маленький, худенький человек действительно капитан Петров, но я должен сказать, что в моих глазах он был настоящий герой, большой русский патриот, который смело, взглянул в глаза смерти. На суд Всевышнего он предстанет вместе со своими земными самозванными судьями, осмелившимися его судить за его патриотизм, за горячую любовь к Родине и честное выполнение им своего священного долга.

    Мир праху Вашему, все такие чудо-храбрецы герои. Собой вы явили пример беспредельной неустрашимости, ибо, совершая такой поступок, Вы твердо были уверены, что идете на неминуемую гибель, пощады для Вас быть не могло. Вы ее не ждали и Вы геройски и красиво приняли самую смерть.

Глава 29. ДОРОГА НА ДОН   

    Вынужденное бездействие сильно меня тяготило. Ужасно было думать о России и томиться без дела в румынском городке, проводя время в ненужных спорах, в обществе столь же праздных офицеров. Меня все чаще и чаще назойливо преследовала мысль, оставить армию, пробраться на Дон, где и принять активное участие в работе. Дальнейшее пребывание в армии, по-моему, было бесцельно, а бездействие - недопустимо. Из совокупности отрывочных сведений постепенно слагалось убеждение, что в недалеком будущем Юго-восток может стать ареной больших событий. Природные богатства этого края, глубокая любовь Казаков к своим родным землям, более высокий уровень их умственного развития в сравнении с общей крестьянской массой, столь же высокая степень религиозности, патриархальность быта, сильное влияние семьи, наконец, весь уклад казачьей жизни, чуждый насилию и верный вековым казачьим обычаям и традициям - все это, думал я, явится могучими факторами против восприятия казачеством большевизма.

    Уже тогда в нашем представлении Дон был единым местом, где существовал порядок, где власть, как мы слышали, была в руках всеми уважаемого патриота ген. Каледина.

    Мне казалось, что Донская земля скоро превратится в тот район, где русские люди, любящие родину, собравшись со всех сторон России, плечо о плечо с Казаками, начнут последовательное освобождение России и очищение ее от большевистского наноса. При таких условиях, конечно, долг каждого быть там и принять посильное участие в предстоящем большом русском деле, а не сидеть в армии, сложа руки и выжидать событий под защитой румынских штыков.

    О своем решении оставить армию, я в средних числах ноября доложил командующему армией ген. Келчевскому, подробно мотивируя ему причины, побуждавшие меня на это. Анатолий Киприянович выслушал меня очень внимательно, но к глубокому моему удивлению, не высказал ни одобрения, ни порицания моему решению. Мое заявление он встретил равнодушно, и выразил лишь сомнение в благополучном достижении мною пределов Донской области.

    Помню точно такое же безразличие я, встретил и со стороны начальника штаба ген. В. Тараканова*) и большинства моих сослуживцев. Только в лице 2-3 из них, я нашел сочувствие моему решению, что послужило мне большой моральной поддержкой для приведения в исполнение моего замысла. Чрезвычайно были характерны и не лишены исторического интереса рассуждения большинства моих соратников по поводу моего отъезда, являвшиеся отражением тогдашнего настроения огромной массы нашего офицерства.

*) ТАРАКАНОВ Владимир Александрович (?)(28.07.1871-?) - православный. Образование получил в Петербургском коммерческом училище. В службу вступил 15.11.1889. Служил в 40-й и 23-й артиллерийской бригадах. Выдержал офицерский экзамен при Михайловском артиллерийском училище. Подпоручик (ст. 08.02.1892). Поручик (ст. 08.01.1896). Штабс-Капитан (ст. 27.07.1899). Окончил Николаевскую академию Генерального Штаба (1902; по 1-му разряду). Капитан (ст. 28.05.1902). Лагерный сбор отбывал в Петербургском ВО. Цензовое командование ротой отбывал в 93-м пех. Иркутском полку (07.11.1902-07.04.1904). Участник русско-японской войны 1904-05. Ст. адъютант штаба 2-й Вост-Сибирской стр. дивизии (11.02.1904-30.03.1906). Штаб-офицер для особых поручений при Командующем войсками Приамурского ВО (30.03.1906-19.06.1909). Подполковник (ст. 02.04.1906). Начальник штаба 2-й Сибирской стр. дивизии (19.06.1909-24.07.1912). Полковник (ст. 18.04.1910). Цензовое командование батальоном отбывал в 81-м пех. Апшеронском полку (01.05.-01.09.1911). Начальник штаба 9-й Сибирской стр. дивизии (с 24.07.1912). Участник мировой войны. Командир 17-го Сибирского стр. полка (с 07.02.1915). Участник боев под Праснышем 12.02.-15.02.1915. На 25.05.1915 в том же чине и должности. И.д. ген. для поручений при к-щем 9-й армией (с 14.01.1916; на 03.01.1917 в должности). На 03.01.1917 ст. в чине Полковника установлено 18.04.1909. Генерал-майор (пр. 02.04.1917; ст. 06.12.1916; за отличие) с утверждением в должности. И.д. начальника штаба 9-й армии (с 30.09.1917). Участник Белого движения на юге России. В Донской армии, помощник начальника штаба Донской армии, с 25.03.1920 генерал для поручений при том же штабе. Генерал-майор. Вышел в отставку 10.04.1920. Эвакуирован до осени 1920 из Крыма на судне "Силамет". В эмиграции в Югославии, преподаватель Высших военно-научных курсов в Белграде. Выпустил лекции «Тактика броневых войск» (1933, Белград).
Чины:
на 1 января 1909г. - управление Приамурского военного округа, подполковник, штаб-офицер для особых поручений при командующем
Награды:
Св. Станислава 3-й ст. (1898)
Св. Станислава 2-й ст. с мечами (1907)
Св. Анны 2-й ст. (1912 22.02.1913)
Св. Владимира 3-й ст. с мечами (ВП 25.05.1915)
Георгиевское оружие (ВП 29.05.1915).

Источники:

Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918.//Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
Волков С.В. "Энциклопедия Гражданской войны. Белое движение". СПб, 2003.
Косик В.И., Что мне до вас, мостовые Белграда? : Очерки о русской эмиграции в Белграде (1920-1950-е годы).
ПАФ 02.04.1917.
ВП по военному ведомству/Разведчик №1292, 11.08.1915

    В главном, они сводились к тому, что де на Дону Казаки ведут борьбу с большевиками, Поляков - казак и потому, если он желает, пусть едет к себе.
Именно такова была тогда психология нашего офицерства, и лучшим доказательством этого служит то, что несколько позднее из целого Румынского фронта, насчитывавшего десятки тысяч офицеров, полковнику Дроздовскому*) удалось повести на Дон только несколько сотен. Остальная масса предпочла остаться и выжидать, или распылиться, или отдаться на милость новых властелинов России, а часть даже перекрасилась, если не в ярко-красный, то во всяком случае в довольно заметный розовый цвет.

*) ДРОЗДОВСКИЙ Михаил Гордеевич (черкас)( 07.11.1881-01.01.1919) - православный. Из потомственных дворян Полтавской губ. Уроженец Киева. Окончил Киевский Владимирский кадетский корпус (1899), Павловское военное училище (1901). В службу вступил 31.08.1899 юнкером Павловского военного училища. Из училища вышел подпоручиком гв. (ст. 13.08.1901) в лейб-гвардии Волынский полк. По выдержании экзамена зачислен в академию Генштаба (04.10.1904). В связи с продолжавшейся русско-японской войной переведен поручиком в 34-й В.-Сибирский стр. полк (19.10.1904) и отчислен из академии с правом по окончании военных действий поступить в нее вновь (в мл. класс без экзаменов или в ст. класс по выдержании экзаменов). Командовал ротой. За отличия в боях с японцами у дер. Хэйгоутай и Безымянной (Семапу) награжден орденом Св. Анны 4-й ст. (26.04.1905). Командирован для продолжения учебы в академии (05.09.1905). Награжден орденом Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (30.10.1905). Зачислен в мл. класс академии (18.10.1905). Переведен в лейб-гвардии Волынский полк Подпоручиком (18.11.1905). Поручик гв. (02.04.1906; ст. 13.08.1905). Окончил академию по 1-му разряду (1908). По окончании доп. курса академии за отличные успехи в науках произведен в штабс-капитаны (ст. 02.05.1908). Причислен к Генштабу. Лагерный сбор отбывал в 49-й пех. рез. бригаде Варшавского ВО. Цензовое командование ротой проходил в лейб-гвардии Волынском полку (12.09.1908-04.11.1910). Переведен в Генштаб с переименованием в Капитаны (ст. 02.05.1908) с назначением на должность обер-офицера для поручений при штабе Приамурского ВО (26.11.1910-26.11.1911). Назначен помощником ст. адьютанта штаба Варшавского ВО (26.11.1911). Награжден орденом Св. Анны 3-й ст. (06.12.1911). Окончил курс Офицерской школы авиации в Севастополе (командирован 13.06.1913, вернулся 03.10.1913). За время прохождения курса совершил 12 полетов продолжительностью не менее 30 мин. каждый. По объявлении мобилизации назначен и.д. начальником общего отделения штаба Главнокомандующего армиями Сев-Зап. фронта (18.07.1914). Командирован по собственному желанию в штаб 27-го армейского корпуса обер-офицером для поручений (03.09.1914). Ввиду неоконченности формирования штаба корпуса явился в штаб Варшавского отряда и 06.09.1914 был назначен и.д. начальника штаба вновь сформированного Зегржского отряда. Откомандирован к месту службы в штабе 27-го армейского корпуса (22.09.1914). Назначен и.д. штаб-офицера для поручений при штабе 26-го армейского корпуса (23.12.1914). Подполковник (пр. 22.03.1915; ст. 06.12.1914) с утверждением в должности. Допущен к и.д. начальника штаба 64-й пехотной дивизии (14.04.1915). Назначен и.д. начальника штаба 64-й пехотной дивизии (16.05.1915). Заболел (воспаление легких) и эвакуировался (25.09.1915). По выздоровлении вернулся к исполнению обязанностей (05.10.1915). Врид начальника штаба 26-го армейского корпуса (22.10.-10.11.1915; 06.01.-16.01.1916). За бой 20.08.1915 у м. Оханы награжден Георгиевским оружием (ВП 24.05.1916). Полковник (пр. 15.08.1916; ст. 06.12.1915). 31.08.1916 при атаке горы Капуль в Молдавии ранен ружейной пулей. Лечение после ранения (09.1916—01.1917). Состоял в распоряжении начальника ген. штаба (с 20.12.1916). И.д. начальника штаба 15-й пехотной дивизии (01—04.1917; назначен между 03.01. и 08.02.1917). Командир 60-го пехотного Замосцкого полка (24.04.04—??.11.1917). За бой 11.07.1917 награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (Приказ по 4-й армии №1507 26.11.1917). Командир (начальник) 14-й пехотной дивизии (с 11.1917). Не вступая в должность, уехал с фронта в Яссы, где ген. Щербачев формировал Добровольческий корпус. Позже, вопреки приказу штаба Pyмынского фронта о прекращении подобных формирований, отряд русских добровольцев (1-я отд. бригада русских добровольцев) Румынского фронта составе около 1000 человек (в основном офицеры) под командованием Д. выступил 26.02.1918 из Ясс на Дон для соединения с Добровольческой армией ген. Корнилова. Пройдя походным порядком из Румынии до Ростова, Д. 21.04.1918 занял Ростов после упорного боя с отрядами Красной армии. Выйдя из Ростова, отряд Д. помог казакам, восставшим против красных, удержать Новочеркасск. После отдыха в Новочеркасске отряд Д. в составе уже свыше 2000 добровольцев выступил на соединение с Добровольческой армией и прибыл 27.05.1918 в станицу Мечетинскую, где был назначен парад, который принимали Верховный руководитель Добровольческой армии ген. М.В. Алексеев и ее Главнокомандующий ген. А.И. Деникин. При переформировании Добровольческой армии отряд Д. был переименован в 3-ю пех. дивизию и участвовал во всех боях 2-го Кубанского похода, в результат которого Кубань и весь Северный Кавказ были освобождены от красных. 31.10.1918 под Ставрополем Д. был ранен в ногу ружейной пулей. 08.11.1918 был произведен ген. Деникиным в генерал-майоры. Скончался от заражения крови 01.01.1919 в госпитале в Ростове. Погребен в Екатеринодарском соборе. Гроб с прахом Д. был вывезен командованием Дроздовской дивизии из Екатеринодара при отступлении в 03.1920 и перевезен вместе с дивизией из Новороссийска в Севастополь. Снова тайно погребен в Севастополе. Место погребения знали только шесть человек.
Расхождения:
Во многих случаях встречается дата рождения М.Г. Дроздовского 07.10.1881. Эта дата подтверждается и послужным списком Генштаба Полковника Дроздовского от 30.12.1914 (РГВИА Ф. 409. Оп. 2. Д. 6593 Лл. 1-6 об.; опубликован в кн. "Дроздовский и дроздовцы", М. 2006). Однако же др. документы (напр. Свидетельство о происхождении М.Г. Дроздовского и Метрическая выписка о рождении М. Дроздовского, ГАРФ Ф. 409. Оп. 2. Д. 16. Л. 31; опубликованы там же) свидетельствуют что он родился все-таки 07.11.1881. Эту же дату дает и Список Генштаба 1914. По этим причинам именно эта дата взята в качестве даты рождения в карточке.
Чины:
на 1 января 1909г. - лейб-гвардии Волынский полк, штабс-капитан
Награды:
Св. Анны 4-й ст. (26.04.1905)
Св. Станислава 3-й ст. (30.10.1905)
Св. Анны 3-й ст. (06.12.1911)
Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (ВП 01.07.1915)
Георгиевское оружие (24.05.1916)
Св. Владимира 3-й ст. с мечами (04.03.1917)
Св. Георгия 4-й ст. (26.11.1917)
Соч.: Дневник. Берлин, 1923.

Источники:

Рутыч Н.Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России: Материалы к истории Белого движения. М., 2002.
Клавинг В. Гражданская война в России: Белые армии. М. 2003.
Волков С.В. Офицеры российской гвардии. М. 2002
Гагкуев Р.Г. Последний рыцарь./Дроздовский и дроздовцы. М. 2006
"Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918./Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
ВП по военному ведомству/Разведчик №1277, 28.04.1915
Русский Инвалид. №150, 1915

    Возможно и то, что не всякому было по силам оставить насиженное место, или лишиться заслуженного отдыха после войны и с опасностью для жизни снова спешить куда-то на Дон, в полную неизвестность, где зовут выполнять долг, но не обещают ни денег, ни чинов, ни отличий.

    В разговоре со мной ген. Келчевский, между прочим, предупредил меня о том, что поезда, идущие на Дон, тщательно обыскиваются, офицеры и вообще подозрительные лица арестовываются и нередко там же на станциях расстреливаются. На это я ответил, что все это мне кажется сильно преувеличенным. Опасные места можно обойти и все-таки добраться до Новочеркасска. Кроме того, - продолжал я, - говорят будто бы, в Киеве существует особая организация, облегчающая офицерам переезд на Дон в казачьих эшелонах.

    "В таком случае, - сказал Анатолий Киприянович - в добрый час, авось увидимся". И действительно, этим словам суждено было сбыться. Примерно через год А.К. Келчевский прибыл на Дон, после неудавшегося посещения штаба Добровольческой армии. Там он оказался нежелательным за свое пребывание на Украине и за попытку работать при гетмане Скоропадском. Будучи уже в это время начальником штаба Донских армий, я принял в нем самое горячее участие и предложил ему занять должность начальника штаба наиболее важного - Восточного фронта, на что он охотно и согласился.

    В двадцатых числах ноября, я стал готовиться к отъезду. Официально считалось, что я еду в отпуск к родным на Кавказ. Для сокращения времени, было очень удобно автомобилем доехать до Каменец-Подольска, а оттуда уже по железной дороге до Киева. Но вопрос этот осложнился тем, что автомобильная команда штаба армии, уже вынесла постановление не давать офицерам автомобилей, за исключением случаев экстренных служебных командировок.

    Само собой разумеется, моя поездка никак не могла подойти под "экстренную", но, тем не менее, я решил попытать счастья, учитывая то, что мой шофер и его помощник, обслуживавшие меня в течение долгого времени, как я мог заметить, по-прежнему относятся ко мне, сменив лишь обращение, "Ваше Высокоблагородие" на "Г-н Полковник". Взяв телефонную трубку, я позвонил в автомобильную команду штаба и, назвав себя, спросил, кто у телефона. Услышав ответ - дежурный писарь, я привычным тоном, как то всегда делал, сказал: "Передайте, кому следует, чтобы завтра к 8 часам утра к моей квартире был бы подан мой автомобиль, поездка дальняя, бензину необходимо взять не менее 6 пудов, а также и запасные шины". К своему удивлению, я услышал, как и раньше, обычное "слушаюсь".

    Я вспоминаю этот случай для того, чтобы показать, как иногда крикливые постановления делались командами только с целью создать шумиху и не прослыть отсталыми и, как часто, воинские чины, услышав привычное и знакомое им приказание, забывали вынесенные резолюции и выполняли то, что делали раньше и к чему были приучены.

    Но все же, надо признаться, уверенности, что я завтра получу автомобиль, конечно у меня не было и я, все время томился мучительными сомнениями. В приготовлениях к отъезду и прощании с друзьями, незаметно прошел день. Когда же все уже было готово, мне стало как-то не по себе, сделалось ужасно грустно и не хотелось покидать армию, с которой, проведя всю кампанию, я успел сродниться. Невольно меня охватило жуткое чувство перед неизвестностью, стало страшно отрываться от насиженного места и одному пускаться в путь, полный опасности, неожиданности и препятствий. И, помню, как сейчас, понадобилось огромное усилие воли, чтобы совладать с собой и побороть колебание. Вся ночь прошла в анализе и оценке этих, неожиданно нахлынувших переживаний. Около 8 ч. утра мои грустные размышления были прерваны шумом мотора, подкатившего к дому. Сомнения рассеялись, отступления быть не могло, надо было садиться и ехать.

    Наступил последний момент трогательного прощания с моим верным и преданным вестовым, Лейб-Гвардии Павловского полка, Петром Майровским, состоявшим при мне еще в мирное время. Он не мог сдержать слез и плакал, как ребенок. На его попечение я оставлял все свои вещи и коня, а конного вестового А. Зязина, столь же преданного, брал с собой, в виде телохранителя до Киева, намереваясь оттуда отпустить его в Петроградскую губернию, где у него была семья. Наконец, все было готово, и, мы двинулись в путь. С чувством тяжелой грусти, я навсегда оставлял родную мне армию, сердце болезненно сжалось при мысли, что никогда уже не придется увидеть ее, как некогда мощную, гордую, в полном блеске ее славы одержанных побед. В голове, одна за другой мелькали картины славного прошлого, свидетельствовавшие о бесконечно дорогом, светлом, и несравненно лучшем, чем была горькая действительность. Автомобиль быстро нес меня в неизвестность, где меня ждали приключения, или подвиги, или авантюры, будущее скрывалось непроницаемой завесой.

    По пути заехал за подпоручиком А. Овсяницким*), офицером связи штаба нашей армии, братом моей невесты, ехавшим, как и я, в "отпуск". К вечеру благополучно добрались до Каменец-Подольска. На станции застали обычную картину: толпы утративших воинский вид полупьяных солдат хозяйничали на вокзале. В воздухе висела отборная брань, смех, крик, раздавались угрозы по отношению к растерявшейся и запутанной администрации дороги. Продолжительная интервенция моих шоферов и вестового Зязина, выразившаяся временами в довольно откровенной перебранке, временами в таинственном нашептывании наиболее активным товарищам, увенчалась успехом и я с подпор. Овсяницким были водворены в малое купе I класса, перед дверью которого, в коридоре, в виде цербера растянулся мой вестовой.

*) ОВСЯНИЦКИЙ А

    Здесь, кстати сказать, я впервые на деле увидел явные достижения октябрьской революции, столь импонировавшие толпе и низам населения. Не было ни контроля документов, ни билетов. Каждый ехал там, где ему нравилось и, куда он хотел, как свободный гражданин самого свободного в мире государства. Главари революции правильно учли психологию черни и отлично поняли, что такими видимыми подачками создадут из подонков общества ярых себе приверженцев.

    Я не буду останавливаться на описании этого путешествия. Длилось оно около 3 суток. Отмечу лишь, что первое время, после отхода поезда, неоднократно были попытки проникнуть в наше купе, но мало-помалу, они прекратились. Дело в том, что мой вестовой Зязин подкупив наиболее буйных товарищей - кого колбасой и салом, кого папиросой, кого какими-то обещаниями, завоевал себе привилегированное положение и уже до самого Киева я ехал никем не тревожимый, несмотря на то, что мой спутник сошел на половине пути, и я оставался в купе один.

Глава 30. ОСТАНОВКА В КИЕВЕ   

    Утром 1 декабря 1917 г. поезд подошел к Киеву. В Киеве я пробыл 5 дней, тщетно добиваясь нужных информаций, а также выясняя наиболее простой и безопасный переезд в Донскую область. К сожалению, ни то ни другое, успехом не увенчалось, Везде была невоообразимая сутолока и бестолочь, Киев с внешней стороны, как мне казалось, изменился к худшему. Прежде всего, бросилось в глаза, что темп его знакомой, старой, беспечной и веселой жизни, - бьется еще сильнее. В то же время, поражала безалаберность и роскошь этой жизни. Кафе, рестораны, и разные увеселительные заведения были полны посетителей, начиная от лиц весьма почтенных и незапятнанных, во всяком случае, в прошлом и кончая субъектами, репутация коих раньше, а теперь особенно, была крайне сомнительна. За столиками, разряженные, подмалеванные и оголенные женщины в обществе многочисленных поклонников, беззаботно проводили время и их веселый говор, смех, стук посуды и хлопанье открываемых бутылок, изредка заглушался звуками веселой музыки. А над окнами, залитыми светом электричества, на тротуарах и улицах шумела праздная, завистливая, по составу и одеянию, порой чрезвычайно вычурному и фантастическому, пестрая толпа. Все куда-то шло, передвигалось, спешило, все жило нервной сутолокой большого города. Весь этот человеческий улей гудел на все лады. В воздухе стоял непрерывный шум от разговоров, восклицаний, смеха, трамвайных звонков, топота лошадей и резких автомобильных сирен.

    Никто иной, думал я, наблюдая эту картину, как такая бессмысленная, глумливая толпа делала русскую революцию. Разве не вооруженная толпа дезертиров, черни и вообще подонков общества, науськиваемая на офицеров и других граждан, стоявших за поддержание порядка, начала углублять революцию, кровожадно и жестоко уничтожая и сметая все на своем пути. Ведь еще со времен древней Византии толпа осталась верной самой себе: коленопреклоненная и униженная перед победителем и сильным, она, как зверь, бросалась, мучила и безжалостно терзала низверженного.

    Многие ли серьезно отдавали себе отчет в том, что происходит. Мне часто приходилось слышать заявления, что революция - бессмысленный бунт, нарушивший нормальное течение жизни, однако и внесший в нее что-то новое, но пройдет какой-то срок и все само собой устроится, войдет в старую колею, а о революции сохранятся только рассказы, да легенды.

    Другие наоборот, считали, что все безвозвратно погибло и уже непоправимо. Под гнетом грядущей неминуемой гибели, они беспомощно метались, лихорадочно спеша использовать последние минуты возможных земных наслаждений. И только немногие, как редкое исключение, одушевленные любовью к родине и святостью исполнения своего долга, ясно представляли себе обстановку. В годину стихийного Российского бедствия, они не растерялись, не пали духом, в них ярко горела глубокая вера в светлое будущее и они предпочитали умереть, нежели добровольно отдаться под пяту восставшего хама.

    Как паломники, голодные, оборванные, эти одиночки, со всех концов земли, пробирались сквозь гущу осатанелых людей к светлому маяку - Донской земле.
Не будет ошибочным утверждать, что на каждые 10 человек Киевской массы приходился один офицер. Я уже указывал, что в Киеве в это время осело около 35-40 тыс. офицеров, из коих подавляющее количество большевистский натиск встретило пассивно с чисто христианским смирением.

    Оторванные при весьма трагических обстоятельствах от своего привычного дела, оставленные вождями и обществом, привыкшие всегда действовать лишь по приказу свыше, а не по приглашению, наши офицеры в наиболее критический момент были брошены на произвол судьбы и предоставлены самим себе... Начались злостные нападки и беспощадная их травля. ...Они растерялись... Запуганные и всюду травимые, ставшие ввиду широко развившегося провокаторства крайне подозрительными, они ревниво таили свои планы будущего, стараясь каким-либо хитроумным способом сберечь себя во время наступившего лихолетия и будучи глубоко уверены, что оно скоро пройдет и, они вновь понадобятся России.

Глава 31. УКРАИНИЗАЦИЯ   

    Злободневной темой в Киеве была украинизация, она входила в моду, ею увлекались, она захватила видимое большинство и находила отражение даже в мелочах жизни. Все вне этого отодвигалось на задний план. Неукраинское, как отжившее и несовременное, преследовалось: нельзя было, например, получить комнату, не доказав своей лояльности к Украине и не исхлопотав предварительно соответствующего удостоверения в комендатуре. Благодаря знакомствам и старым друзьям, ставшим уже ярыми и щирыми украинцами, мне легко удалось преодолеть эти формальности, но далее дело не двигалось.

    Зайдя однажды в комендантское управление, я стал наводить справки о том, каким путем скорее и без особых процедур можно получить нужные мне удостоверения. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что во главе наиболее важных отделов стоят мои хорошие знакомые и даже друзья. Встретив одного из последних, мы оба искренно обрадовались и первые мои слова были: "Да разве ты украинец? Когда ты стал таковым?". Увидев, что мы одни в комнате, он, смеясь искренно сказал: "Такой же украинец, как ты абиссинец, суди сам: случайно я очутился в Киеве, есть надо, а денег нет. Искал службу и нашел здесь, но должен изображать из себя ярого украинца, вот и играю". Бесхитростная, ничем не прикрытая голая правда.

    По несколько раз в день, я посещал вокзал, надеясь, что именно там легче всего ориентироваться, особенно, если встретишь знакомых, приехавших с юга. Поезда на юг, в частности на Ростов не шли. Станция представляла сплошное море воинских эшелонов, ожидавших отправки. Сообщение с югом поддерживалось лишь на небольшом сравнительно расстоянии, эшелоны дальнего следования оставались в Киеве.

Глава 32. ОБСТАНОВКА НА ЮГЕ
   
    Измученный бессонными ночами, задерганный и сбитый с толку грубыми требованиями солдат и нетерпеливой публики, комендант станции, на многочисленные вопросы, сыпавшиеся на него, давал охрипшим голосом, сбивчивые, несвязные и неудовлетворительные объяснения, что не только не вносило умиротворения, но еще сильнее разжигало страсти всей огромной массы, осевшей на вокзале. Видно было, что, и сам комендант не знает причины задержки эшелонов и поездов южного направления и потому, естественно не может удовлетворить любопытство нетерпеливой публики. Но вот, мало-помалу, сначала неуверенно, а затем уже определенно стали утверждать, что поезда не идут потому, что Каледин с Казаками ведет бой с Ростовскими большевиками, восставшими против него. Как затем подтвердилось, эти слухи отвечали истине. Действительно, в эти дни решалась судьба Ростова и только благодаря своевременному участию добровольцев ген. Алексеева, положение было восстановлено и Ростов остался за Казаками.

    Вместе с тем, приехавшие с юга подтвердили известие о том, что ген. Алексеев бежал на Дон, где формирует армию и приглашает всех добровольно вступить в ее ряды. Одновременно, распространился слух, будто бы ген. Корнилов, после неудачного столкновения конвоировавших его текинцев с большевиками, отделился от них и тайно пробирается на Дон.

    Если слухи о генералах Алексееве и Корнилове были довольно определены, то далеко не так стоял вопрос о положении в Донской области. Здесь радужные надежды одних тесно переплетались с отчаянием и безнадежным пессимизмом других. По одним сведениям, ген. Каледин уже сформировал на Дону большую казачью армию и готов двинуться на Москву. Поход откладывается из-за неготовности еще армии ген. Алексеева, технически богато снабженной, но численно пока равной армейскому корпусу.

    На Дону всюду большой порядок, и это особенно чувствуется при переезде границы. Ощущение таково, будто попадаешь в рай. Поезда встречаются офицерами в "погонах", производящими контроль документов и сортировку публики, соответственно имеющимся билетам. Даже с матросами - красой революции, происходит моментальная метаморфоза. Еще на границе области, у них бесследно исчезает большевистско-революционный угар и они, как по волшебству, превращаются в спокойных и дисциплинированных воинских чинов.

    Стойкости, неустрашимости и сильному патриотическому подъему среди Казаков, при этом пелись хвалебные гимны. По мнению этих лиц, Дон обратился в убежище для всех гонимых и сборный пункт добровольцев непрерывно стекающихся туда со всех концов России. Так говорили одни, но со слов других, картина рисовалась совершенно иная. Они утверждали, что Казаки, распропагандированные на фронте и особенно в дороге, прибыв домой, становятся большевиками, расхищают и делят казенное имущество и с оружием расходятся по станицам, становясь будирующим элементом на местах. Каледина знать не желают, будучи против него крайне озлоблены за то, что он дает на Дону приют разным буржуям и контрреволюционерам.
Вся воинская сила Каледина состоит из нескольких сотен, глазным образом молодежи и добровольцев.

    Каледин, как Атаман, потерял среди Казаков всякую популярность. Последнему обстоятельству в значительной степени способствовало неудачное его окружение, любящее только говорить, да расточать сладкие словечки, а не умеющее ни работать, ни действовать энергично. Даже Ростовское восстание большевиков он, не подавил бы, если бы ему не помог генерал Алексеев, но и, у последнего никакой армии, кроме названия, нет; вместо нее один батальон добровольцев да несколько отдельных офицерских и юнкерских рот, плохо вооруженных и слабо снабженных. Расположение в районе Новочеркасска и Ростова запасных солдатских батальонов, численно больших, прекрасно вооруженных и настроенных явно большевистски, крайне осложняет положение Каледина и надо думать, что и его и Дона дни сочтены.

    В станицах Казаки настроены против интеллигенции и офицеров, говоривших им, что революция - зло, а на самом деле она дала им свободу и эту свободу они будут защищать от посягательств всех контрреволюционеров. В заключение всего, меня красноречиво убеждали не только не ехать, но раз и навсегда отбросить всякую мысль о поездке на юг. Наоборот, настойчиво советовали, как можно дальше уйти от Донской области, дабы не попасть в кашу и не погибнуть в ней бесцельно.

    Большевики всюду поставили рогатки, ловят офицеров, едущих на юг и согласно Московским инструкциям на месте, без суда, зверски с ними расправляются.

    При таких, диаметрально противоположных слухах, трудно было, даже введя известный коэффициент на пессимизм одних и на оптимизм других, хотя бы приблизительно представить себе, что творится в Донской области. Столь же противоречивы и скудны были и газетные сведения, по-видимому, имевшие тот же источник, т.е. рассказы очевидцев, приехавших с юга, разбавленные разве субъективными мнениям; и различными предположениями газетных сотрудников. Во всяком случае, никакой существенной помощи для представления себе, происходящего на юге, газеты не оказывали.

    Несмотря на такую неопределенность обстановки я, тем не менее, не хотел отказаться от своего решения ехать на Дон и принять там, если нужно, лично участие. Во-первых, думал я, о Доне все время говорят, говорят, правда разноречиво, но это и есть лучшее доказательство того, что там что-то происходит, а если так, то нужно туда ехать именно теперь и принести возможную помощь общему делу. Во-вторых, Киевское настроение мне совершенно не внушало доверия. Обстановка казалась мне весьма неустойчивой и не обещавшей ничего хорошего. Поэтому, оставаться здесь, да еще в качестве зрителя, было бы, по меньшей мере, неосмотрительно. Если суждено погибнуть, то лучше осмысленно, а не как случайная жертва. В этом случае, благоразумнее было бы вернуться в армию, где личная безопасность гарантировалась присутствием румынских войск, т.е. поступить так, как сделали мои сослуживцы по штабу. Быть может, они правы, думал я, оставшись там. Живут в мирных условиях, спокойно, ожидая разрешения событий и, будучи при этом материально обеспечены содержанием из довольно крупных сумм, оставшихся в распоряжении штаба. Такие размышления продолжались недолго. Однако, ввиду прекращения железнодорожного сообщения с югом, осуществить мое намерение в данный момент было невозможно. В силу этих обстоятельств, требовалось некоторое время выждать.

    Но сидеть в Киеве и ждать когда возобновится сообщение, меня никак не устраивало, да и было рискованно остаться без копейки в кармане: жизнь стоила дорого, запаса денег у меня не было, зато искушения и соблазны встречались на каждом шагу. Рассчитывать же на какую-либо помощь, было бы наивно. Взвесив все это, я пришел к выводу, что целесообразнее уехать из Киева в усадьбу матери моей невесты, находившейся в районе Хмельника, т.е. в нескольких часах езды от Киева и там ожидать открытия железнодорожного сообщения, а кроме того, там же запастись поддельными документами, каковые, как мне казалось, при создавшихся условиях, были крайне необходимы. Кроме того, мне нездоровилось, сильная простуда перешла в бронхит, что без медицинской помощи, грозило неприятными осложнениями.

Глава 33. В ХМЕЛЬНИКЕ

    6-го декабря я оставил Киев и в тот же день был в Хмельнике. Находясь в стороне от главных железнодорожных артерии, Хмельник в то время не испытал еще революционных потрясений и уклад его старой, мирной жизни, пока ничем нарушен не был. Тлетворное влияние революции его совсем еще не коснулось. В нем сохранились прежние условия и порядок, что обеспечивало мне некоторое время спокойную жизнь, а домашняя обстановка, заботы и уход врача, быстро восстановили мое расстроенное здоровье.

    Но как всегда полного удовлетворения не бывает, так было и тогда: меня сильно огорчало то обстоятельство, что газеты были здесь особо редкой ценностью. Местные интересы жизни преобладали, все жили только ими, мало уделяя внимание всему остальному. Если случайно попадала киевская газета, то она тщательно прочитывалась включительно до объявлений, переходила из рук в руки и в довольно растерзанном виде, иногда попадала ко мне. Естественно, при таких условиях, кругозор моей осведомленности о юге не только не расширился, но наоборот сократился до крайности и, через несколько дней я потерял и то смутное представление о событиях на Дону, которое у меня было, когда я приехал в Хмельник.

    За все время моего пребывания, только раз лицо, приехавшее из Киева, передало мне, как слух, известие о том, что на Дон под видом больного солдата благополучно добрался ген. Корнилов, ставший тотчас же во главе армии, формируемой ген. Алексеевым. Туда же, ища спасения от большевистского гнева, бежали и все Быховские узники, так как только Дон сохраняет еще порядок и, потому они могли быть уверены, что там они не подвергнутся самосуду и не будут растерзаны толпой.

    Других новостей до Хмельника не долетало. По мере того, как проходили дни, не принося мне ничего нового утешительного, я нервничал все больше и больше, не зная как поступить, на что решиться, - ехать ли сейчас или еще выждать. После долгих и энергичных настояний друзей, я уступил им и окончательно назначил свой отъезд после Нового года. Праздники прошли быстро и, незаметно наступило 2 января - день моего отъезда в жуткую неизвестность, полную опасностей и препятствий, что сильно беспокоило моих близких и, потому расставание с ними было крайне тягостное и даже мучительное. Скорбные их лица, глаза полные слез, крепкие пожатия рук, трогательная предупредительность и забота, особый тон напутственных пожеланий, все это еще более увеличивало тяжесть переживаемого момента. Было как то неприятно пускаться в далекий путь, в совершенно неизвестные условия, одному. Напрягая силу воли, дабы совладать с собой, не выдав волнения и подавив минутную слабость, я пытался утешать их, как мог, внутренне желая только одного, чтобы как можно скорее наступил бы решающий момент отъезда.

Глава 34. В ДОРОГЕ

    Моему грустному настроению не мало способствовало и холодное, сырое, с резкими порывами ветра, неприветливое январское утро. В пять часов утра мы были на станции, совершенно пустой. Наконец, все готово. Вот и поезд какой-то неживой, еще спящий. Остановка одна минута. Пробуем открыть одни, другие двери, но безуспешно. Вдруг в салон-вагоне спускается стекло и показывается физиономия в матросской кепи. Не раздумывая, прошу меня подсадить и через окно, я - в вагоне, со мной и мои вещи - небольшой мешок-сверток. Поезд трогается. Там, вне, вдали мелькают платки, поднятые руки, я вижу слезы дорогих и близких мне, а здесь внутри - какие-то разношерстные, незнакомые люди; три-четыре интеллигентных, крайне измученных тяжелыми переживаниями и видимо бессонными ночами лица, несколько неопределенных солдатских физиономий; остальные - аристократы революции - матросы с наглыми, хамскими и зверскими мордами.

    В вагоне трудно было дышать. Воздух от ночного испарения нечистоплотных, скученных тел, был невыносимо удушлив. Мое намерение открыть окно встретило дикий вой протеста. Пришлось примириться, дабы не вызвать нежелательных эксцессов. По внешнему виду - бекеша, не то военная, не то штатская, каракулевая шапка, высокие сапоги, я мог быть принят за среднего купца спекулянта, кулака или подрядчика. Наличие в кармане свидетельства "неподдельного", а настоящего, с законными подписями и печатями на установленном бланке, удостоверяющем, что я представитель Подольской губернской управы И.А. Поляков, командируюсь на Кавказ для закупки керосина для нужд названной губернии, - придавало мне храбрости и уверенности в моей лояльности. Стоя у окна, держусь довольно непринужденно, всецело занятый своими грустными мыслями и внутренними переживаниями. Через несколько минут общее внимание, сосредоточенное до того времени на мне, сначала ослабевает, а вскоре и совершенно исчезает.

Глава 35. СНОВА В КИЕВЕ

    К вечеру этого дня я опять в Киеве. В городе было все то же, что и прежде. Только настроение стало, как будто бы более напряженное, а жизнь еще беспорядочнее. Доказательства этому встречались на каждом шагу. Уличные инциденты участились, жадная до таких зрелищ праздная толпа сильно увеличилась. Увеличилось заметно и число солдат. Они группами демонстративно бродили по улицам, затрагивали публику, ели семечки, временами со смехом выплевывали шелуху в лицо проходящих и проделки их оставались безнаказанными. Когда их внимание привлекалось кем-либо из идущих или проезжающих, витриной, домом, они останавливались и громко, без стеснения весьма примитивно, выражали свое удивление и восхищение, наоборот, неодобрение сопровождалось гиканьем, улюлюканьем, а подчас и уличной бранью.

    Трудно было определить, что привлекало их сюда и как попали они в Киев, но одно не подлежало сомнению, судя по их удивленным физиономиям, что многие из них в городе впервые. В 10 часов вечера город совсем замирал. Как бы в предчувствии грозы, окна и двери тщательно закрывались, в домах тушился свет, электричество на улицах уменьшалось и, город погружался в полумрак, принимая особо жуткий и зловещий вид.

    Лишь изредка таинственная тишина нарушалась бешено мчащимися автомобилями, да редкой ружейной и пулеметной стрельбой, объяснить причину возникновения каковой никто не мог.

    Киев жил сегодняшним днем, не зная, что будет завтра. Напряженность томительного ожидания углублялась фантастическими слухами, обычно появлявшимися к вечеру. Чувствовалась общая тревога в ожидании грядущего - неопределенного, неясного, но жуткого, все были в напряженно-нервном состоянии, но ночь проходила, наступал день и, ночные страхи рассеивались. Однако, тревожное чувство за будущее не исчезало, становясь еще более сильным и мучительным. Атмосфера была донельзя сгущенная, напоминавшая ту, которая обычно предшествует грозе: когда небо не совсем покрыто тучами, временам показывается даже солнце, но, тем не менее, воздух уже тяжел, дышится трудно, чувствуются невидимые, но осязаемые признаки, бесспорно говорящие, что будет гроза и люди боясь непогоды спешат домой, а животные инстинктивно ищут укрытия.

    За большие деньги, далеко от центра, мне удалось найти маленькую конуру в отвратительной и подозрительной на вид, гостинице. Не желая засиживаться в Киеве и терять время, я энергично принялся подготовлять свой отъезд. На этот раз сведения полученные мною на вокзале были несколько утешительнее, чем прежде. Сообщение с югом поддерживалось, хотя нерегулярно. Неизвестно было только - доходят ли поезда до места своего назначения или нет.

    На станции Киев ожидало отправки несколько казачьих эшелонов. После неоднократных попыток, сначала, правда неуспешных, но в конце концов, удалось отыскать казачье бюро, занимавшееся проталкиванием казачьих эшелонов на юг и нелегально содействовавшее и отправке офицеров, выдавая им особые квитанции на право следования в этих эшелонах. Эти маленькие квитанции, как я узнал позже, офицеры прозвали "бесплатными билетами на тот свет".

    Такое название объяснялось тем, что офицеры, пойманные в дороге с этими удостоверениями, беспощадно уничтожались большевиками, как контрреволюционеры. Начальника этого бюро я не застал, но его помощник, которому я назвал себя и объяснил цель моего посещения, весьма любезно и предупредительно поделился со мной сведениями о Доне. К сожалению, его осведомленность о тамошних событиях не была особенно полна и, многое ему совсем не было известно. Он подтвердил лишь, что на Дону идет ожесточенная борьба с большевиками. Атаман Каледин тщетно зовет Казаков на эту борьбу, но его призыв не находит у них должного отклика. Главной причиной такого настроения среди Казаков, являются "фронтовики". Еще до Киева они сохраняют видимую дисциплину и порядок, но затем, по мере приближения к родной земле, они подвергаются интенсивной большевистской пропаганде многочисленных агентов советском власти, осевших на всех железных дорогах.

    В результате такой умелой обработки на длинном пути, Казаки уже в дороге приучаются видеть в лице Каледина врага казачества и источник всех несчастий, обрушившихся на Донскую землю. Искусно настроенные и озлобленные против своего Атамана и правительства, фронтовики, прибыв на Дон выносят резолюцию против Каледина и демонстративно расходятся по станицам с оружием и награбленным казенным имуществом. По его словам, проехать в Новочеркасск весьма затруднительно, ибо большевистские шпионы зорко следят за всеми едущими на юг. "Я дам вам удостоверение, добавил он, для следования в казачьих эшелонах, но имейте в виду, что большевики часто обыскивают эшелоны, отбирают у Казаков оружие и попутно вылавливают посторонних, и, конечно, с ними не церемонятся. Следует все время быть начеку, держаться дальше от Казаков, не вызывая у них излишнего любопытства и, по возможности, избегать тех эшелонов, которые еще не разоружены и, следовательно, подлежат обыску".

    Эти указания я выслушал очень внимательно, стараясь запомнить каждое слово. Помню, во время нашего разговора, в комнату несколько раз входил и возился у печи какой-то субъект, одетый в полувоенную форму. Его внешний вид и особенно хитрая и на редкость неприятная физиономия произвели на меня сразу отталкивающее впечатление и, каждый раз, при его появлением в комнате, я инстинктивно настораживался. Однако, полагая, что это вестовой, служащий здесь, я не расспросил о нем офицера, о чем после мне пришлось пожалеть, ибо в скором времени этот незнакомец сыграл видную роль в моей жизни.

    Здесь же, я познакомился с молодым офицером, поручиком С. Щегловым, пришедшим сюда как и я, за информациями. Слыша, очевидно, наш разговор, он подошел ко мне представился и очень настойчиво стал просить взять его с собой на Дон. Искренность его тона, убедительные доводы, выражение лица, горящие добрые глаза, невольно вызывали к нему симпатию и в то же время не оставляли никакого сомнения в непоколебимости его желания во что бы то ни стало попасть к Каледину. Слово за слово, мы разговорились. Оказался он начальником пулеметной команды, которую привез с собой в Киев с тайным намерением, вместе с нею, пробраться на юг.

    Люди команды были надежные, большевизм к ним не привился, его любили и слушали, но мечте его все же не суждено было осуществиться. По прибытии в Киев, не получая долго разрешения на дальнейшее следование, команда подверглась большевистской пропаганде. Ее результаты сказались быстро. Команда вышла из повиновения, люди разошлись, имущество частью расхитили, частью бросили на произвол судьбы.

Глава 36. ПОПУТЧИКИ   

    Предоставленный самому себе, в чужом большом городе, без дела, далеко от дома, в обстановке чрезвычайно сложной и противной его натуре, поручик С. Щеглов, еще совсем мальчик, не хотел однако мириться с горькой действительностью, мечтая быть там, где, зовя на смертный подвиг, ему чудился трубный звук похода. В тот же день, он посетил меня и в течение нескольких часов делился со мною сведениями и слухами, впечатлениями о Киеве и строил широкие, фантастические планы будущего. Захлебываясь от восторга, он увлекательно рисовал перспективы нашего путешествия, гордился предстоящим риском и здесь же предлагал и разные рецепты.

    Жил он с несколькими офицерами, которые, по его словам, охотно поехали бы на Дон вместе со мной. Я обещал зайти на следующий день и переговорить по этому вопросу. В небольшом номере, довольно приличной гостиницы, в условленное время, я застал, кроме поручика С. Щеглова, старого ротного командира капитана Т., Уральского (Казачьего - Л.С.) Войска есаула К. и прапорщика студента, кажется харьковского университета М. В комнате от присутствия 4-х человек, к тому же, вероятно, не убиравшейся в течение нескольких дней, царил ужасный беспорядок. Предметы военного снаряжения, солдатского образца - полушубки, ранцы, подсумки, винтовки, револьверы, рассыпанные всюду патроны, наконец, даже седла, заполняли собой маленькую комнату, делая из нее какой-то военный цейхгауз. Но надо сказать, кажущаяся воинственность обстановки и наличие оружия мало гармонировали с видом ее обитателей. По существу, они были весьма мирные, безобидные и далеко не воинственные люди. Особенно это было применимо к капитану и есаулу. Первый - отец многочисленного семейства, оставшегося где-то в далекой Сибири, во всяком случае, вне возможной к нему досягаемости, при существовавших тогда обстоятельствах - прошел тридцатилетнюю и суровую школу военной службы провинциального пехотного офицера. Вне этой службы, жизни он не представлял и потому, хотя и, мало веря в будущее и будучи настроен весьма мрачно, он считал единственно приемлемым - ехать туда, где идет борьба. Второй - есаул, глубокий пессимист задавался целью пробраться к себе на Урал и там, в зависимости, от обстановки, как сам он выразился "определиться". Полную противоположность им составляли поручик С. Щеглов и прапорщик М. Молодые, веселые, жизнерадостные, они искренно гордились возможными опасностями, красочно рисуя себе будущее и лелея мечту, что, попав на Дон, они станут под стяг Каледина или Корнилова. Это были настоящие представители нашей героической золотой молодежи, которая без малейшего колебания, без торга и корыстных мотивов, не спрашивая лозунгов борьбы, не ставя никаких условий, гордая лишь выпавшей на нее задачей защищать дорогую, поруганную Родину, первая составила крепкий остов небольших, но сильных духом донских и добровольческих отрядов и, с чисто юношеским задором и порывом беззаветно несла на алтарь отечества самое главное - свою жизнь.

    Мой приход, видимо, смутил всех. Сначала чувствовалась какая-то неловкость, но она быстро прошла и через несколько минут разговор принял дружеский и откровенный характер. Перебивая один другого, они спешили рассказать мне о своей прежней службе, о пережитом на фронте, переезде в Киев и мытарствах здесь, наконец, о своем желании проехать на юг, к Казакам, при этом добавили, что отъезд свой они откладывали изо дня в день, пока поручик Щеглов, не принес им приятной новости, что они могут ехать вместе со мной. Сознавая огромную нравственную ответственность, которая была бы на мне, я заявил им, что при создавшейся обстановке, я абсолютно не могу гарантировать им благополучный переезд в Новочеркасск.

    "Вам отлично известно, что большевики всемерно препятствуют проникновению офицеров в Донскую землю и пойманным пощады ждать, конечно, не приходится. Поэтому в нынешних условиях, путешествие на Дон сопряжено с большими опасностями. Каждый из вас, без сомнения, отдает себе в этом отчет. Что касается лично меня, то я еду, вне зависимости, едете ли вы или нет, ибо по моим убеждениям, долг каждого офицера быть сейчас там, где идет борьба с большевиками. По-моему лучше, если суждено погибнуть, то погибнуть там с оружием в руках, нежели сидеть здесь без дела или в ином месте и ожидать своей участи стать очередной жертвой озверелой толпы пьяных солдат или рабочих".

    "Итак, господа - закончил я, - ни ручаться, ни гарантировать я вам ничего не могу, предо мною будущее столь же темно, как и перед Вами. Если судьбе угодно, мы, быть может, благополучно проберемся в Донскую землю, но не исключена возможность, что нас поймают и тогда жестокая расправа с нами неминуема".
Несмотря на то, что я умышленно сгущал краски, дабы они яснее представили себе опасность и вдумчивее отнеслись к принятию решения, они, внимательно выслушав меня, категорически заявили, что и при этих условиях они все равно поедут. Такое их решение я, искренно приветствовал. Отъезд назначили на следующий день 8-го января. Было условленно ехать в казачьих эшелонах, но, если таковые не шли бы, то не откладывать свой отъезд, а отправляться первым пассажирским поездом и уже в пути присоединиться к Казакам.

    Выяснение этих вопросов взял на себя С. Щеглов. Принесенные им сведения дали мало утешительного. О дне отправки казачьих эшелонов ему узнать не удалось, в виду чего мы решили ехать пассажирским поездом, идущим на Екатеринослав через Знаменку.

Глава 37. СБОРЫ В ДОРОГУ

    Весь день 8 января прошел в ликвидации ненужных вещей, в заготовке поддельных документов, в чем сильно помог поручик Щеглов, предусмотрительно запасшийся бланками и печатью своей пулеметной команды и, наконец, в подборе одеяния, соответствующего документам.

    Маскарад наиболее удался поручику Щеглову и есаулу Т., менее капитану и прапорщику и только я остался, как и раньше в полубуржуйской одежде, как и подобало представителю губернской управы по закупке керосина.

    Я без смеха не мог смотреть на Сережу, который в заплатанном солдатском полушубке, издававшем ужасный специфический запах, в рваных сапогах, ухарски заломленной фуражке с полуоторванным козырьком - производил отталкивающее впечатление, напоминая собою заправского, распущенного солдата-большевика.
Предугадать все случайности в пути и хотя бы приблизительно предвидеть ту обстановку, в которой мы могли очутиться, было, конечно, немыслимо. Поэтому, условились только, основательно забыть о чинах, ехать, по возможности, парами, друг друга называть по именам и, в случае каких либо осложнений с кем-либо, не выдавать других, утверждая, что знакомство произошло случайно в пути. Около 9 час вечера мы были на вокзале. За большую взятку носильщик согласился указать нам стоявший примерно в полуверсте от станции состав, который в 11.30 час. вечера должен быть отправлен на Екатеринослав. Нашему разочарованию не было границ, когда добравшись до поезда, почти за 3 часа до отхода, мы нашли его уже битком набитым, чрезвычайно пестрой публикой.

Глава 38. ДОРОЖНЫЕ МЫТАРСТВА

    После энергичных поисков, нам удалось отвоевать одно отделение III-ro класса, и кое-как разместиться. Публика прибывала ежеминутно и в буквальном смысле слова со всех сторон облепила вагоны, размещаясь даже и на крыше. В нашем отделении, вместо положенных 6 человек, вскоре оказалось четырнадцать. Нас пять, две сестры милосердия, четыре по виду мирных солдата, какая-то старушка и двое штатских.
Часть разместилась на полу, были заняты все проходы, уборную солдаты обратили в купэ, тем самым лишив публику возможности ею пользоваться. Вагоны не отапливались. Однако холода мы не испытывали, ибо ужасная скученность человеческих тел, сидевших и лежавших одно на другом, их усиленное испарение и нездоровое дыхание, делали температуру теплой и одновременно зловонной.

    В момент подачи нашего состава к перрону, на поезд произошла настоящая атака людей, не попавших в него предварительно, как мы. Воздух огласился отчаянными криками, ругательствами, проклятиями. В ход были пущены штыки, приклады, послышался звон разбиваемых стекол и в каком-то диком исступлении люди лезли со всех сторон, через двери и окна. Несколько человек ворвалось и к нам. Не найдя места не только сесть, но даже стать, они застыли в каких-то неестественных акробатических положениях, уцепившись одной рукой за полку, уже и без того грозившую обрушиться под тяжестью нескольких человек, сидевших на ней, и ногой упершись в колено или грудь внизу лежавших. Мы дружно запротестовали и несмотря на ругательства и угрозы совместными усилиями выпроводили новых пришельцев и сообща с солдатами: бывшими с нами, приняли меры не допускать больше никого в наше отделение.

    Около полуночи поезд, наконец, двинулся. Не описывая подробно этого путешествия - скажу только, что длилось оно трое суток и ночью 10 января поезд пришел на станцию Знаменка. Все это время, мы не могли сомкнуть глаз, вынужденные сидеть в одном и том же положении, отчего члены совершенно окоченели, страшно ныли и мы едва держались на ногах. О передвижении по вагону нельзя было и думать.
Сообщение с внешним миром происходило через окно и то в крайнем случае, на малых станциях, дабы не дать повода и другим, тщетно пытавшимся попасть в поезд, воспользоваться тем же путем. Несмотря на присутствие женщин, солдаты отправляли естественные потребности здесь же в вагоне на глазах всех, используя для этого свои ранцы, котелки или фуражки. Хамские выходки и нецензурные ругательства уже не резали ухо, с этим все как-то свыклись.

    Еще в пути мы условились сойти на ст. Знаменка, передохнуть, выждать казачьи эшелоны и с ними следовать далее.

Глава 39. НА СТАНЦИИ ЗНАМЕНКА

    Было около 2 часов ночи, когда поезд подошел к ст. Знаменка, кипевшей публикой, подавляющее большинство которой составляли солдаты. Станцией владели украинцы.

    Не успели мы выйти из вагона и смешаться с толпой, как эта последняя стала проявлять признаки странного и непонятного для нас беспокойства. Мало заметное в начале волнение быстро перешло в настоящую панику. Раздались крики: "большевики, большевики", и публика бросилась в рассыпную, куда попало, толкая и опережая один другого. Как бы спасаясь от невидимого врага с резким свистом двинулся и наш поезд. Мы словно оцепенели, смотря на это паническое бегство людей, не видя большевиков, не зная истинной причины происшедшего и только напряженно соображая, как лучше нам поступить: остаться или тоже скрыться. В этот критический момент, какая то темная фигура вынырнув словно из-за угла, и быстро пробегая по перрону, видимо обратила на нас внимание. Подойдя ко мне почти вплотную и всмотревшись в полумраке в мое лицо, незнакомец тихо, но довольно внятно, сказал: "Г-н полковник. Вам оставаться здесь опасно. Вы видели, как украинская стража бросила станцию и побежала. Сейчас сообщено по телеграфу, что матросский карательный эшелон, через несколько минут, прибывает на станцию, с целью навести здесь революционный порядок. Я могу укрыть Вас в местечке, где имею комнату, но надо торопиться". Можно себе представить, мое изумление, когда я услышал все это и, особенно, когда в говорившем узнал никого другого, как субъекта из казачьего бюро в Киеве, наружность которого еще тогда произвела на меня отвратное впечатление. На раздумывание времени не было, приходилось немедленно соглашаться или отвергнуть предложение.

Глава 40. МЫШЕЛОВКА

    Голова усиленно работала: мне казалось, что если это ловушка, то мы легко можем избавиться от нее раньше, чем он приведет в исполнение свой замысел. "Я не один", - заявил я - "со мной четыре приятеля". - "Они тоже могут идти с Вами" - ответил незнакомец.

    Через минуту, мы гуськом уже шагали по узким, грязным и темным закоулкам еврейского местечка, прилегающего к ст. Знаменка, за незнакомцем, которого, кстати сказать, успел рассмотреть и узнать и поручик Щеглов. После получасовой ходьбы достигли маленького, мрачного домика, входную дверь которого открыл наш гид, приглашая нас войти. Комната, куда мы попали, была совершенно изолирована и почти пуста. Кроме двух-трех стульев, маленького дивана, да одного стенного надбитого зеркала, в ней ничего не было. Зажженный огарок дополнил убожество обстановки.

    "Здесь Вы в полной безопасности", - сказал наш проводник. - "Сейчас я должен идти и только утром смогу вернуться к Вам, чтобы рассказать обо всем, что произойдет на станции". - С этими словами он, сделав общий поклон, быстро скрылся. Оставшись одни, мы осмотрелись, обменялись впечатлениями, немного взгрустнули, разочарованные, что вместо столь ожидаемого отдыха, нас постигло неприятное приключение, а затем беззаботно растянулись на полу, каждый предавшись своим мыслям. Но, не успели мы еще крепко заснуть, как были внезапно разбужены сильной стрельбой, каковая в первый момент нам казалось происходит в непосредственной от нас близости. Действительно, скоро не было сомнений, что стрельба идет в соседней с нами комнате - и судя по ее темпу и силе из нескольких винтовок одновременно. Растерявшись от неожиданности, мы притаились, наспех приготовили оружие, мысленно упрекая себя, что попались на удочку и позволили какому-то проходимцу так легко себя одурачить и заманить в ловушку. Вскоре стрельба стихла. Наступила тишина, но сон пропал. В комнате стало светать и, причудливые в начале очертания предметов стали принимать естественную форму.

    Сережа Щеглов пошел на разведку. Вернувшись, он нас обрадовал, заявив, что в местечке спокойно и никаких, как ему показалось, большевиков нет. Почти вслед за ним появился и наш незнакомец. По его словам, ночная тревога была совершенно, ложной. Вместо карательного большевистского отряда на станцию прибыло два казачьих эшелона, 11 Донского полка и отдельной казачьей сотни, в каковые мы, он считает, можем поместиться и спокойно продолжать путь дальше. "Я знаю", - прибавил он - "что ночью вы, вероятно, были встревожены стрельбой украинского караула, помещавшегося в соседней с вами комнате. Вчера я забыл предупредить вас об этом: ночью же, караул, по не выясненным еще причинам, но, очевидно считая, что станция и часть местечка, занята большевиками, открыл частый огонь, результатом чего, из жителей было двое убито и несколько ранено". Поблагодарив его за эти сведения и за ночлег, мы все же сочли за лучшее, немедленно отправиться на вокзал и обеспечить себе возможность дальнейшего следования.
При нашем появлении на станции, нам бросились в глаза казачьи эшелоны, вокруг которых деловито возились Казаки, делая уборку лошадей и совершая свой утренний туалет. Заметно было, что они держатся вблизи своих вагонов, не смешиваясь с вокзальной публикой.

Глава 41. С КАЗАКАМИ НА ДОН

    Командир отдельной сотни, молодой сотник, к которому я обратился с просьбой принять меня и моих спутников в его эшелон весьма приветливо и сочувственно отнесся ко мне, но откровенно ответил, что без предварительного согласия своих Казаков, находящихся в теплушке, в которой он едет, он не может исполнить мою просьбу. "Я уверен, Г-н полковник, что они согласятся", добавил он - "тем более, что Вы наш Казак". Его переговоры быстро увенчались успехом и через, несколько минут мы уже были в теплушке, располагаясь на отведенных нам местах. В ней размещались, главным образом, Казаки старики-староверы. Никогда из моей памяти не изгладится искреннее чувство признательности и глубокой благодарности за ту заботу и трогательную услужливость, которые проявили ко мне эти рядовые Казаки. С чисто отцовской заботливостью, они словно соперничая один перед другим, наперерыв старались предугадать и выполнить мое желание. Чуткой казачьей душой они инстинктивно сознавали неестественность создавшихся условий, всячески стремились смягчить суровую действительность и в то же время выказать мне особенное внимание и уважение. Мне отвели лучшее место в теплушке, ближе к печи, принесли свежего сена, набили тюфяк, откуда-то появилось подобие подушки, вместо одеяла предложили свои тулупы. И все это делали абсолютно бескорыстно и тогда, когда мы офицеры, были предметом общей, злостной травли. Механически нас зачислили на довольствие и в полдень мы уже ощутили столь знакомый и приятный запах наваристых казачьих щей и рассыпчатой каши с салом, принесенных в первую очередь нам. После трехдневной голодовки, мы с жадностью набросились на еду и, этот обед тогда нам показался каким-то небывало вкусным и аппетитным. Бессонные ночи и общая усталость, скоро взяли свое, и пообедав, мы разлеглись на удобных нарах, где и проспали до позднего вечера.

    Надо сказать, что своим благополучием и наличием удобств, мы в значительной степени, конечно, были обязаны доброму гению, явившемуся нам в образе незнакомца. Из разговоров с ним удалось выяснить, что он Казак, служит в казачьем бюро в Киеве и часто ездит собирать сведения о казачьих эшелонах, способствует проталкиванию их вперед и вместе с тем помогает офицерам, пробирающимся на Дон, устраиваться в эти эшелоны.

Глава 42. ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ

    Наслаждаясь отдыхом в теплушке, после мучительного переезда, мы охотно выслушали его рассказ, не высказав ни сомнения, не проявив особой любознательности. Мы чувствовали себя только обязанными этому человеку и радовались искренно, что все обошлось благополучно. Но прошло около 8 месяцев и, случай опять столкнул меня с ним, когда я уже был начальником штаба Донских армий и начальником Войскового штаба Всевеликого Войска Донского.

    Как-то осенью 1918 года, начальник штаба Северного фронта, телеграфно донес мне, что на одном из боевых участков сторожевые посты захватили, по-видимому, большевистского шпиона, пытавшегося тайно проникнуть в район нашего расположения. Расправа с ним была бы коротка, если бы он не сослался на Вас - говорилось в телеграмме, уверенно заявив, что Вы его хорошо знаете и можете подтвердить его лояльность. Названная при этом фамилия арестованного мне ничего не говорила, ее, мне казалось, я слышал впервые. Принимая это за какой-то шантаж, я взялся за перо и уже хотел положить резолюцию: - "вымысел", - как совершенно неожиданно меня что-то остановило. Инстинктивно подчинившись внутреннему голосу, я изменил первоначальное решение и сделал надпись: "Пойманного доставить в Новочеркасск, где разобрать дело и результат доложить мне".

    Прошло дней 7-10. Я уже забыл этот случай, как однажды мой адъютант подал мне довольно грязный конверт, адресованный лично мне. Думая, что это очередная анонимная угроза, открываю, читаю и никак не могу понять безграмотного послания. Слезные просьбы спасти жизнь, сменялись в нем обещаниями мне всех благ в будущей жизни. Только упоминание ст. Знаменки и речь о комнате, предоставленной когда-то мне, дали, наконец, ключ к дальнейшему пониманию письма и позволили мне предполагать, что автор его никто иной, как знакомая мне "таинственная личность". Оказалось, будучи доставлен в Новочеркасск, он сидел в тюрьме и ожидал своей участи. Заинтересовавшись его судьбой, я приказал привести его ко мне и, через час он был в штабе. Узнать его было очень трудно, настолько он изменился, осунулся, похудел, голова была забинтована, лицо в ссадинах и синяках. Плача, он поведал мне свои мытарства: задержался в Киеве и неоднократно пытался, но все неудачно, проникнуть на Дон в станицу Богаевскую, где живет его старуха мать и младший брат. В последний раз пробираясь тайно в родную Землю, прячась от большевиков, наткнулся на сторожевой пост. Казаки, приняв его за шпиона, избили до полусмерти и возможно, что и прикончили бы, если бы не подоспел офицер. Последнему он клялся в своей невиновности и умолял сообщить начальнику штаба Войска, который может удостоверить его личность и его непричастность к большевизму. Офицер сначала колебался, но затем доложил своему начальнику и, в конце концов, история докатилась до Новочеркасска. Никаких прямых доказательств, уличавших его в шпионаже, не было, не было найдено никаких компрометирующих документов. В душе я сознавал, что стоявший передо мной, наполовину больной человек, когда-то оказал мне очень большую услугу, и мой долг отплатить ему тем же. Сведения данные им о матери и брате, проверенные срочно, оказались вполне правдоподобными. Удовлетворительный отзыв о нем дал и станичный атаман. В виду этого, я, приказал дело о нем прекратить, его освободить, отправив домой в станицу в трехмесячный отпуск на лечение, по окончании которого зачислить в один из действующих полков. Что произошло с ним дальше, я не знаю, больше я его никогда не встречал.

Глава 43. АГИТАТОРЫ ЗА РАБОТОЙ

    Эшелон наш стоял и никто не знал, когда мы поедем. На станции толпилась весьма разнообразная публика, из которой многие, видимо, уже несколько дней ожидали поезда. Бродя по вокзалу, я обратил внимание на то, что большевистские агенты беспрепятственно, открыто, вели свою гнусную агитацию. Какие-то маленькие, по виду невзрачные люди, одетые в солдатские шинели, взбирались на столы, откуда по заученному шаблону произносили дешевые, крикливые фразы революционного лексикона, восхваляя прелести советского режима и щедро расточая широковещательные обещания, разжигавшие у слушателей фантазию и аппетит.
Здесь же, в первый раз, я услышал отвратительную клевету и возмутительные обвинения по адресу Донского Атамана. С наглостью и бесстыдством, большевистские ораторы выставляли его, как ярого противника революции и свободы и как единственного виновника всех несчастий, испытываемых трудовым народом. Дикий вой одобрения достигал наивысшего напряжения, когда агитаторы касались шкурного вопроса, заявляя, что-де и вы сидите здесь и не можете ехать домой к вашим семьям, потому что контрреволюционер Каледин с кадетами преградил путь.
Так, во мраке кровавого революционного хаоса, наемные большевистские слуги, исподволь мутили Казаков и смущали казачью душу, обливая клеветой и возбуждая народную ненависть против единой яркой и светлой точки - ген. Каледина, светившейся, как спасательный маяк в разбушевавшемся море человеческих страстей.
Имена генералов Алексеева, Корнилова и других упоминались редко. Вся злоба человеческих низов и слепая ярость черни, искусно подогреваемая, направлялась против Донского Атамана.

    К моему удовольствию, Казаков в толпе было мало. Они держались своих эшелонов и вокзал посещали неохотно. Было только непонятно, что так называемая "украинская охрана" станции никак не реагировала на эти провокаторские выступления, даже наоборот, многие из нее одобрительно поддакивали, выражая этим свое сочувствие. При таких условиях, можно было предполагать, особенно вспоминая ночную панику, что Знаменка доживает последние дни своей независимости от большевиков.
Кроме того, росло сознание, что дурман большевизма, как стихийная эпидемия, все более и более охватывает русский народ, заражая почти всех поголовно.
Становилось и грустно и мучительно больно за Россию. Кошмарным сном казалась ужасная действительность. Хотелось забыться, скрыться, ничего не знать, не слышать и не сознавать, что происходит вокруг.

Глава 44. МЫСЛИ ВСЛУХ СТАРИКОВ-СТАРОВЕРОВ

    В подавленном настроении я вернулся в теплушку. После ужина разговорился с Казаками. Их своеобразное мировоззрение на происходящее в России несколько рассеяло мое тоскливое настроение. Разгильдяйство Российское их не коснулось. Убеждений они остались твердых и события объясняли по-своему. Несчастье, выпавшее на Россию, считали наказанием, посланным Богом за грехи людей. "Сицилисты", делавшие по их словам революцию и вызвавшие беспорядок, были слуги антихриста и к ним они питали жгучую ненависть. И чиго это, Вашескородие, люди еще хотят" - рассуждал один Казак, степенно оглаживая свою окладистую бороду. - "Жили хорошо, можно сказать в довольстве, жили по закону Божьему и человеческому и вот в один день, все словно, очумели. Бросили работу и ну только говорить, да кричать. Пошел раз и я на этот, как его, да "митингу", думал, что будет, как у нас на станичном сходе, так верите, не достоял до конца, противно стало. И чиго там только не кричали: Бога и Царя не надо, законы долой, отцов не слушай, начальству не повинуйся, этих самых буржуев режь и грабь, становись, значит, разбойником. Да вот поглядите на нашу молодежь, как она куролесит, не исполняет законы, грубит начальству - много пьет и все ей проходит безнаказанно. Раньше бывало, ох как попало бы от начальства, а теперь значит, господа офицеры церемонятся да отворачиваются, делают вид, что не видят, а наших, этим не обманешь. От этого зло еще хужее, а молодежь совсем зазналась. Прежде, бывало, молодой и при нас курить не смел, а нонче всякий щенок, когда с сотенным говорит, держит руки в карманах, сосет цигарку, да еще зелье ему в лицо пущает. Пробовали мы сказать им, так куды там, знать нас не жалают. А вся вина на начальстве: приказали бы нам сразу, поначалу, мы с ними бы по отцовски разделались и в пример и неповадно было бы другим. Мы што, тут потерпим, а уж дома то расправимся и научим их уму разуму. А только, как у нас дома, мы то не знаем.

    Может быть и правда, что на Дону не ладно, Люди болтают, что фронтовики и молодежь всем там заправляют, а Атамана не признают и не слушают. И вот нонче наши ребята слушали, как солдаты ругали Каледина и называли его врагом народа и казачества. Говорили, что придут на Дон, уничтожат Атамана и всех кто с ним.
Конешно, мы в дороге уже давно и не знаем, что и как у нас дома и что делает наш Атаман. Когда приедем, увидим. Коли на Дону хорошо, как раньше и Атаман, значит, стоит за порядок, мы поддержим его и по стариковски разделаемся с ослушниками.
Надо только строго наказывать молодежь, не давая ей спуску. Пусть и она послужит так, как мы служили прежде".

    Так бесхитростно говорили старики и, каждое их слово невольно врезалось в душу. В уютной и теплой теплушке, при фантастическом освещении ярко накаленной печи, наша беседа затянулась до глубокой ночи.

    Около полудня 11-го января стало известно, что наш эшелон скоро отправляют далее. Действительно, в два часа дня, поезд тронулся. Ехали медленно, с большими остановками на станциях, иногда часами стояли в поле, ожидая открытия семафора и только ночью 12-го прибыли на станцию Апостолово.

    Во время этого переезда, нас поражало одно чрезвычайно характерное явление, а именно: на станциях и даже полустанках наш поезд буквально осаждали рабочие, проникали в вагоны, заводили знакомства...

    Приближались к Никополю, зная что там большевики проводят обыски в вагонах, мы начали на ходу выпрыгивать из вагона, напутствуемые, соболезнованием, сочувствием и оханьем наших радушных хозяев.

Глава 45. В ОКРЕСТНОСТЯХ НИКОПОЛЯ

    Было около десяти часов вечера, когда мы, стоя у полотна железной дороги, в полуверсте от станции, с тоскою молча наблюдали, как медленно удалялся наш поезд, пока его не скрыла ночная мгла. Сделалось жутко и мучительно грустно.
Резкий, порывистый, холодный ветер, взметавший сухую пыль и пронизывавший насквозь, еще более усиливал тоскливость настроения. Мои спутники приуныли и видимо пали духом. Отчаяние одолевало нами. Перед нами казалось было два выхода: незаметно пробраться на станцию и там ожидать прихода поезда или эшелона и с ними ехать дальше, или же - отправиться в город, переночевать там, а затем пешком или на подводе обойдя Александровск, выйти на железную дорогу. Поездка в Александровск нас никак не привлекала. Ходили слухи, что там хозяйничает военно-революционный комитет, едущие подвергаются тщательному осмотру, а подозрительные арестовываются. Обычно обыскиваемых раздевают догола, мужчин и женщин. Золото, деньги и особенно николаевские кредитки конфискуются. Платье, обувь, даже туалетные принадлежности отбираются по произволу, смотря, что понравится. Красногвардейцы тут же откровенно примеряют шубы, обувь, шапки, что не подходит отдают, что приходится в пору - забирают. В общем, несчастных пассажиров обирают с откровенным цинизмом и совершенно безнаказанно. О протесте нельзя и думать, а для ареста достаточно малейшего подозрения. В силу этих соображений, первое предположение отпадало. Второе решение - остановка в городе, в известной мере также было сопряжено с опасностью, при условии, что Никополь в руках красных. В конце концов, мы остановились на том, чтобы ночь провести на станции и за это время разузнать о местонахождении ближайшего парома, выяснить название деревень в восточном направлении и рано утром, на рассвете, отправиться в путь пешком. С целью избежать возможных сюрпризов, на разведку станции пошли С. Щеглов и прапорщик, как самые молодые. Остальные усевшись у дороги и кутаясь от холода, с нетерпением ожидали их возвращения. Время тянулось ужасно долго. Уже в душу закрадывалось сомнение, а воображение рисовало мрачные картины, как вдруг шум приближающихся шагов вывел нас из этого состояния, заставив насторожиться. Оказались наши. Они обошли станцию, проникли внутрь, публики ни души, здание не отапливается и не освещается за исключением телеграфной комнаты. Переговорили со сторожем-стариком, но он на вопрос - когда будет поезд, махнул только рукой, сказав: "когда будет, тогда будет". На замечание - отчего же нет публики, старик сердито ответил: "а кто же тут в холоде ждать будет, все идут в харчевню и там сидят, а не здесь".

Глава 46. В ГОСТИНИЦЕ

    Однако главное: кто же в городе - большевики или нет, осталось невыясненным. Обсудив положение, пришли к выводу, что ночевкой на станции, мы можем лишь обратить на себя внимание и вызвать подозрение. Идти в харчевню, тоже казалось опасным. Следовательно, приходилось ночь провести в городе, заночевав на постоялом дворе или гостинице. В последнем случае я, если бы оказалось нужным, мог предъявить свой документ "уполномоченного по покупке керосина", а остальные сошли бы за солдат, командированных со мною для сопровождения грузов. Порешив на этом, двинулись в город, ориентируясь на его тусклые, мало заметные огни.
После получасовой ходьбы достигли города. Дальше пошли медленно, с остановками. Прохожие встречались редко и боязливо нас сторонились. Город был погружен в полумрак, видимо все спало и тишина ничем не нарушалась. Начали искать пристанище. Всюду, куда мы ни стучали, боязливо с рассчитанной предосторожностью полуоткрывалось окно или дверь, высовывалось заспанное лицо с всклокоченными волосами, внимательно осматривало нас, а затем следовал ответ: "комнат нет, все занято!" и без дальнейших объяснений отверстие опять плотно запиралось. Мы начинали отчаиваться при мысли, что всю ночь нам предстоит блуждать по незнакомому городу в поисках приюта. Неужели же все так переполнено, что нигде нет ни одной комнаты - думали мы. Невольно явилась мысль, что, быть может, своим внешним видом, мы пугаем сторожей и они, боясь пускать в гостиницу ночью такую компанию, отказывают нам. Решили тогда испробовать новое средство. Сбросив свой плащ, я в буржуйском виде, оставив остальных в стороне, подошел к весьма солидному зданию с надписью "Гостиница-пансион", куда раньше мы не решились стучаться. К моей великой радости, ответ был удовлетворительный. "Но со мной", - сказал я - "четверо солдат, командированных за продовольствием. В дороге они износились, сильно загрязнились и в крайнем случае их можно поместить и на кухне на полу". Правда, не особенно охотно, но сторож согласился. По моему знаку, ввалилась и вся компания, не на шутку перепугавшая сторожа, в душе вероятно, проклинавшего себя за то, что согласился на мою просьбу. Гостиница "была небольшая, но чистая, принадлежавшая двум, довольно еще молодым сестрам - полькам. Мне отвели достаточно просторную, не лишенную даже некоторого комфорта комнату. Сережа и прапорщик отправились на кухню. Там они разбудили кухарку, быстро завоевали ее доверие и не прошло полчаса, как я был приятно поражен, увидев Сережу, тащившего шумно кипевший пузатый самовар, пускавший тонкие струи кудрявого пара, а следом за ним, с охапкой дров, шел важно прапорщик, начавший тотчас же возиться у печки и старательно раздувать огонь. Забыв предосторожность, мы беззаботно болтали, по-детски, забавляясь разыгрываемой нами комедией. Наш громкий разговор, смех и непрестанное хождение по коридору разбудили хозяек и одна из них, как привидение, в каком-то ночном капоте, неожиданно вошла в нашу комнату. Ее непрошеное появление сильно нас озадачило. Мы ясно сознавали, что не в наших выгодах вызывать у нее недовольство или подозрение, наоборот, нам необходимо во что бы то ни стало, любой ценой завоевать симпатии наших хозяев. Представившись, я стал настойчиво уговаривать ее выпить стакан чая и одновременно извинился за поздний наш приход и шум, вероятно, ее разбудивший, причем для вида ругнул "солдат". По-видимому, наш прием ей понравился. После повторных просьб, она согласилась выпить чая, сказав при этом, что из-за недостатка сахара теперь приходится часто отказывать себе в этом удовольствии. Воспользовавшись удобным предлогом, я предложил ей принять от нас небольшое количество сахара и чая. Не без колебаний и жеманства, она согласилась и с этого момента наша дружба казалось упрочилась. Этот подарок не только подкупил ее расположение, но и развязал ей язык. До глубокой ночи она охотно рассказывала мне о жизни города. Проявляя любопытство, хозяйка в свою очередь, горела нетерпением узнать все о нас и о цели приезда в Никополь. По заученному шаблону сообщил ей, что я из Подольской губернии, где начался голод и где уже не хватает самого необходимого, командирован на Кавказ за керосином, а солдаты назначены для охраны грузов на обратном пути. Перед Никополем нам передали, что Казаки с "кем-то" воюют у Александровска. Мы - люди мирные, в кашу ввязываться не хотели, а потому решили заехать к вам, побыть денек, переправиться на пароме через Днепр и дальше спокойно продолжать путь. О вашей гостинице нам много говорили, рекомендуя ее, как лучшую в городе, мирную, чистую, недорогую, спокойную, где мы можем отдохнуть никем не тревожимые. Мои слова не только не вызвали у нее сомнения, но думается, окончательно расположили ее к нам. Выразив нам свое сочувствие, хозяйка подтвердила, что три дня тому назад была слышна сильная стрельба у Александровска. Вместе с тем, она дала нам несколько деловых советов, указав место парома и кратчайший к нему путь, назвала деревни через какие мы должны ехать, объяснила где легче найти подводу т.е. сообщила нам весьма ценные для нас сведения. В то же время, мы узнали, что в Никополе новая власть, заседает местный революционный комитет, но пока особых жестокостей не проявляет.

    Пока текла моя мирная беседа с хозяйкой, сидя за столом украшенном самоваром, а капитан и есаул наслаждались чаепитием, разлегшись на полу, как подобало солдатам, С. Щеглов и прапорщик завоевали симпатии кухарки и горничной. Они досыта их накормили, напоили чаем, приготовили постели и молодые люди, по их заявлению, ничего не прогадали, отлично выспавшись в теплой комнате, рядом с кухней. Помня мои указания, они хитро, слово за словом, выпытали у своих собеседниц все, что нас интересовало и их сведения оказались совершенно одинаковыми с данными хозяйкой.

    Следующий день было воскресенье. Полагая, что в праздник в деревнях может быть повальное пьянство и буйство, мы решили покинуть Никополь в понедельник, посвятив воскресенье разведке и пополнению наших скудных припасов, необходимых в пути. Побывали в городе, но не группой, а по одному или по два. Отыскали дорогу к парому, потолкались на базаре, но ничего особенного не нашли. Встречались бродячие солдаты, частью вооруженные, много пьяных и бросалось в глаза полное отсутствие каких-либо видимых органов охраны и порядка. Быть может, благодаря добрым отношениям, установившимся между нами и хозяйкой или просто случайно, но документов в гостинице у нас не спросили. Весь день мы отдыхали, приводили вещи в порядок и очень огорчались, что за неимением запасной смены белья, мы не можем переменить уже сильно загрязнившееся наше белье, устраивать же в гостинице стирку, мы не решались. Вечером рассчитались за гостиницу, поблагодарили хозяйку и рано легли спать, намереваясь в пять часов утра, т.е. на рассвете, незаметно выйти из города.

Глава 47. ДОРОГА

    Было еще темно, когда мы осторожно, без шума, крадучись, как воры, вышли из гостиницы и направились, по знакомой нам дороге, к парому. Шли парами, на небольшом расстоянии, я с Сережей, капитан с прапорщиком, а в хвосте угрюмо плелся есаул, ставший в последние дни молчаливым и замкнутым. Эта перемена в нем от нас не ускользнула, но не зная причину ее, мы полагали, что он переживает какую-то душевную драму, с чем делиться с нами не считает нужным.

    К парому со всех сторон тянулись люди. Вмешавшись в толпу, мы заняли на нем места и через несколько минут переправились на другую сторону. От места причаливания парома шла только одна дорога, по ней двинулись все. То же сделали и мы с таким расчетом, чтобы избегать надоедливых разговоров и праздных вопросов, а в то же время и не отделяться далеко от толпы, дабы своей изолированностью не привлекать на себя внимание. Часов в 8 утра, вдали за холмом слева показалась мельница, а затем немного правее маленькие домики деревни, что в точности соответствовало описанию хозяйки гостиницы и, следовательно, мы находились на верном пути. Умышленно замедлили шаг, позволив другим нас обогнать и, последними подошли к деревне. На наше счастье, в самом ее начале встретили крестьянина, которого я попросил указать, где бы можно было нанять подводу до деревни Федоровки (если память не изменяет, - она так называлась). "Да вот мой сосед может вас отвести" - ответил он, показав на одну хату, а сам, спеша удалился. Отыскали соседа. Последний, согласился, но заломил высокую плату. Долго и упорно торговались, полагая, что этим мы убедим его в нашей несостоятельности и оградим себя от возможных с его стороны подозрений. Наконец, когда обе стороны исчерпали все свои доводы и достаточно утомились, уговорились на плату с головы. В момент отправления, вдруг неожиданно крестьянин ошеломил нас вопросом: "А что вы за люди и зачем едете в Федоровку?". Я поспешил ответить, что мы солдаты, возвращаемся с фронта домой, они юзовские, а мы мелитопольские, при этом я неопределенно махнул в воздухе. По железной дороге доехали до Никополя, а дальше поезда не шли. Там встретил наших ребят из с. Дубовки (я назвал село, лежавшее в верстах 50 восточнее Федоровки), ну и порешили добраться до них, а затем по домам. Все это я старался говорить с равнодушным видом, тщательно подбирая соответствующие выражения, не спеша, с большими паузами и постепенно переводя разговор на трудности и неудобства переезда теперь по железной дороге. Не могу сказать насколько поверил он моему рассказу, но только пытливо оглядев нас еще раз, мужик предложил нам садиться на подводу.

Глава 48. В ДЕРЕВНЕ

    Деревня была большая и мне показалось, что мы никогда из нее не выберемся. Чем ближе подвигались мы к ее центру - обширной площади, тем более становились предметом общего внимания. Очевидно присутствие новых, незнакомых лиц в деревне, составляло явление незаурядное, вызывавшее крайнее любопытство всех ее обитателей. На каждом шагу слышалось: "откуда вы - куда держите путь?" - какие вы будете?" Приходилось строить приветливую мину и улыбаясь отвечать: "с фронта, - домой, - мы юзовские". Иные более энергичные, не ограничивались одними вопросами, подбегали к подводе, останавливали ее, вступал в разговор и с нами и с нашим возницей. Не проходило и минуты, как нас окружала праздная, жадная до зрелищ толпа, среди которой были и солдаты и бабы. Те же вопросы, то же испытующее и подозрительное оглядывание нас с ног до головы. Временами становилось жутко: раздавались замечания явно не в нашу пользу и судя по ним, нельзя было сомневаться, что в наш маскарад, они не особенно верят. Обычно положение спасало какое-нибудь шутливое, острое словечко, брошенное в толпу, по поводу кого-либо из присутствующих, чаще бабы, вызывавшее смех и делавшее на момент ее центром общего внимания, - пользуясь этим мы толкали возницу, подвода трогалась, а мы снимали шапки и надрываясь во все горло кричали: "Прощайте товарищи!". Через 100-200 шагов снова остановка, снова любопытные, иногда злобно пронизывающие взгляды, опять неожиданные, двусмысленные, колкие вопросы. Для нас это была ужасная и томительная пытка. Еще в начале деревни, мы по многим признакам, пришли к выводу, что население ее в известной мере восприняло большевизм и наслаждается наступившей свободой. Приветствие новой власти, угрозы по адресу калединцев и офицеров, проклятия помещикам и контрреволюционерам, слышанные нами, теперь убеждали нас, что мы не ошиблись. Приходилось, поэтому, быть готовым ко всему. Не исключалась возможность, что по требованию какого-либо пьяного солдата, нас позовут в комитет для проверки документов и обыска. В этом случае, не говоря уже о документах, меня сильно бы компрометировала моя военная форма (без погон), скрываемая бекешей и особенно контраст между нею и старым плащом, а кроме того, нас всех - наличие револьверов. Мы сознательно шли на все и, в крайности решили дорого продать свою жизнь, для чего держали оружие наготове.

    На деревенской площади критичность нашего положения достигла своего кульминационного пункта. Между собравшимися и нами произошел последний решительный бой. Ободренные предшествовавшими успехами и приобретя уже некоторый опыт, а вместе с тем отчаявшиеся и бившие, так сказать, ва-банк, мы решительно и энергично огрызались, смело отвечая на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, обращали все в шутку и в результате победили. После этого, возница круто повернул в боковую малую улицу, где одиночные прохожие, не проявляли к нам уже столько любопытства, как раньше. Опасность, как будто временно миновала. Мы, повеселели, довольные, что так удачно вышли из неприятного положения, грозившего нем в случае осложнения роковыми последствиями. Скоро выехали в поле.

Глава 49. У СТАРОСТЫ

    Чувствовалось, что все утомлены, говорить не хотелось, да и, кроме того, стесняло присутствие возницы. Заметно потеплело и дорога становилась топкой. Начались ранние зимние сумерки, когда мы никем не тревожимые, достигли деревни Федоровки. По совету возницы подъехали к дому старосты, у которого, по его словам, можно было нанять подводу на дальнейший путь. Наступившая темнота избавила нас от любопытных. Навстречу нам вышел седой, как лунь, глубокий старик. Черты его лица были резки, даже грубы, но в то же время необыкновенная одухотворенность скрашивала эту неправильность, придавая лицу особую привлекательность. Его живые, умные и проницательные глаза, составлявшие резкий контраст с морщинистым лицом, на момент остановились на нас и, надо полагать, этого ему было достаточно, чтобы сразу определить, что мы не то, за кого себя выдаем. Однако и после такого открытия, он ничем себя не выдал. Только его особенная услужливость и предупредительность указывали на то, что в глазах его мы - интеллигенты. Говорил он мало, быть может, умышленно не желая создать неловкое положение и заставить нас смутиться. С изумительным тактом он советовал нам ехать сейчас же ночью, говоря, что если прежде человеку ночью иногда было жутко в поле, то теперь наоборот безопаснее быть там, а не в деревне, где люди забыв Бога и законы, из-за одного озорства, не считаясь ни с чем, чинят расправы, самосуды, совершая даже убийства. Он считал, что народ заболел ужасной болезнью, которая быстро заражает здоровых. Надо временно прекратить общение с людьми и оградить себя от этой заразы, лишающей людей здравого рассудка, совести и доброго сердца. Много видимо пережил на своем долгом веку этот старик, много видел, был когда-то крепостным, на его глазах произошло раскрепощение крестьян, дожил до революции и теперь глубоко верил, что все пройдет, народ образумится, излечится, успокоится и жизнь войдет в обычную колею. С чувством большого удовлетворения внимательно слушали мы его старческие пророчества и от всего сердца желали скорейшего их осуществления.

    Перекусив, мы с особенным удовлетворением пожали руку этому честному крестьянину и двинулись дальше напутствуемые его пожеланиями. Своему внуку он приказывал благополучно доставить нас до места назначения. Дорога оказалась тяжелой, временами телега грузла по ступицу и слабая, маленькая лошаденка, напрягая последние силенки, едва ее тащила. Наш возница на редкость приветливый, но мало словоохотливый, свое внимание уделял только лошади; не садясь на подводу, он шел рядом, понукая и все время ее подбадривая. Решили и мы облегчить груз и, поочередно по парам, шагали за телегой, обмениваясь впечатлениями минувшего дня и рисуя перспективы возможных будущих испытаний. Несмотря на все наши меры, примерно через десять или двенадцать верст, лошаденка окончательно выбилась из сил и стала. Ни крики, ни кнут уже не помогали, она не могла сдвинуть с места, даже пустую телегу. Дали ей отдохнуть, проехали с полверсты, стали опять. Видя, что, двигаясь так, мы далеко не уедем, наш возница предложил свернуть на ближайший хутор, обещая там у своего знакомого достать подводу. Иного выхода не было, пришлось согласиться.

Глава 50. НА ХУТОРЕ

    Свернули с дороги и общими усилиями дотащили телегу до ближайшей хаты, за ней в темноте виднелось несколько других. Под громкий лай огромной своры собак, набросившихся на нас, после продолжительного стучания, окриков и переговоров возницы, в избе зажегся огонь, открылась дверь и нас впустили внутрь. Хозяин, мужик лет сорока, с лицом избитым оспой, был угрюм и неприветлив. Злобно косясь на нас, испрошенных гостей, нарушивших его покой, он вначале наотрез отказался везти нас ночью и только энергичное вмешательство возницы и наши горячие доводы о необходимости нам скорее попасть на железную дорогу, немного его смягчили. В конце концов, он сдался, натянул тулуп и вышел запрягать. Очевидно, лай собак, шум телеги, громкие разговоры, - все вместе взятое, привело к тому, что для хуторян ночной приезд каких-то неизвестных, не остался тайной. Не прошло и несколько минут, как они один за другим постепенно наполняли комнату, располагаясь вдоль стены, здоровались с нами, а затем тупо молчаливо уставившись на нас, рассматривали нас с жадным любопытством. Сначала длилось тягостное молчание. Но вот наиболее храбрые из них, в солдатских шинелях, нарушили молчание - начав задавать нам все те же старые, знакомые вопросы.

    Внутренне волнуясь, но подавляя смущение, мы бойко отвечали, стараясь из допрашиваемых обратиться в допрашивающих, с целью выиграть время, лучше ориентироваться, узнать с кем мы имеем дело, дабы неудачным ответом не восстановить против себя наших слушателей. Я сильно нервничал: в голове зрела мысль, что заехав сюда мол поступили неосторожно; благоразумнее было бы идти пешком; мне казалось что хозяин избы и не думает запрягать, а вышел разбудить хуторян и что-то против нас затевает. Я не видел конца этим разговорам, так томительно долго тянулись минуты. И только приход хозяина, заявившего что подвода готова, рассеял наконец мою черную меланхолию.

    Мы поехали. Ночь на редкость выдалась темная, дороги не было видно, и мы всецело полагались на знание местности нашим возницей. Вскоре повалил мокрый крупный снег. Сырость пронизывала до костей, мы сильно продрогли и чтобы согреться соскакивали с телеги, бежали по колено в грязи и, разгорячавшись, снова взбирались на подводу. Всю дорогу возница угрюмо молчал и отвечал нам неохотно. С большим трудом все же удалось вытянуть от него кой-какие сведения о местной жизни и последние новости. Так, например, мы узнали, что от с. Дубовки до ближайшей железнодорожной станции Поповка, не менее 40 верст, что на пути расположено несколько выселков и д. Зеленки, от которой до станции около 15 верст. По его словам, в с. Дубовка крестьяне расправились с помещиками, отобрали усадьбы, землю, растащили инвентарь, а с теми кто противился, покончили самосудом.
Учитывая такое настроение крестьян с. Дубовки, мы решили миновать это буйное село, обойдя его. Поэтому, условились не доезжая 4-5 верст до Дубовки оставить подводу и дальше идти пешком.

    Часов в 5 утра вдали, в тумане начали обрисовываться неясные очертания большого села, указывая на которое крестьянин сказал: "Вот и Дубовка". Как по команде, мы соскочили с телеги и, сославшись на холод, заявили вознице, что дальше пойдем пешком, тем более добавили мы, что село уже недалеко и сбиться с дороги нельзя.

Глава 51. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ЕСАУЛА

    Расплатившись с возницей и не обращая внимания на его удивление, мы, вскинув мешки на плечи, бодро двинулись по направлению села. Пройдя версты полторы, спустились в лощину, круто повернув налево. Так шли еще около часа, а затем сделали поворот направо. В одном месте дорога разветвлялась. Не зная куда идти, решили разведать: по одной вызвался пойти есаул, по другой С. Щеглов, а остальные сев под откос, ожидали их возвращения. Как выяснил С. Щеглов, левая дорога вела на хутор, относительно правой мы еще не знали, ибо есаул пока не вернулся. Прошло полчаса, а его все не было, и, мы начали тревожиться за его судьбу. В предчувствии возможного с ним несчастья, отправились его разыскивать. С высокого холма, позволявшего на далекое расстояние видеть, осмотрели всю местность, обыскали ее, но нигде его не заметили. В бесплодных поисках прошел час, стало совсем светло и наше беспокойство усилилось. Мы терялись в догадках, не зная, что предполагать, что думать, чем и как объяснить таинственное его исчезновение. Нас совсем сбило с толку, когда Щеглов сказал, что ему есаул по секрету неоднократно высказывал мысль, что по его мнению гораздо безопаснее пробираться одному на Дон, чем в компании. Вследствие этого, мы могли полагать, что есаул, с заранее обдуманной целью, оставил нас, решив самостоятельно продолжать путь. Такое предположение становилось вероятным, особенно если учесть его замкнутость и мрачное настроение в последние дни. Но все же нас тяготило сомнение и беспокойство за него, если он случайно попал к большевикам. С другой стороны, чувствовалась обида, если он умышленно поступил так и не счел нужным о своем намерении поделиться с нами, причинив этим лишние волнения и заставив нас терять время на его розыски.

    Подождали еще немного, а затем двинулись в путь, каждый по-своему объясняя случай. На перекрестке свернули и пошли по дороге на хутор. Погода изменилась: вместо снега пошел дождь, на нас не было сухой нитки и, мы с трудом волокли ноги по липкой и глубокой грязи. Уже 4 часа мы были в пути, но в общей сложности едва ли сделали больше 12 верст. Дорога была безлюдна, крестьяне встречались редко и мы свободно болтали. Только после полудня, голодные, полузамерзшие, усталые от непривычной долгой тяжелой ходьбы, мы подошли к д. Зеленки. Я с Щегловым пошли искать подводу.

    Население деревни состояло, по-видимому, из немцев колонистов. На это указывал особенный наружный вид домиков, их чистота, порядок во дворах, высокие, крепкие, с железными осями тарантасы и сытые, сильные с лоснящимися боками лошади.

    Разговор с крестьянами был короткий, чисто деловой, никаких ненужных слов, никаких любопытных вопросов. Договорились скоро и через несколько минут мы быстро катили к станции Поповка каковую достигли к вечеру.

    Здесь нас ждало приятное разочарование: станция носила вид мирной, заброшенной, вместо обычной распущенной солдатни, на ней было только 3-4 мужика, да столько же деревенских баб. Мы уже предвкушали прелесть отдыха, собираясь обогреться, как подошел полу-пассажирский поезд, шедший на Царевоконстантинов. Не теряя времени, поспешили в него сесть. После полутора суточного путешествия по непролазной грязи под дождем и снегом, вагон третьего класса показался нам салоном.

    Только здесь почувствовали мы полный упадок сил чему, думается, значительно способствовали бессонная ночь, голод и сильное нервное напряжение. Все члены ныли, томил голод, хотелось спать, но мокрое белье, прилипая к телу раздражало и мешало согреться. Немного скудно перекусили, а потом стали дремать, предварительно условившись, что двое спят, а другие бодрствуют.

Глава 52. СНОВА КАЗАЧИЙ ЭШЕЛОН

    Ночь прошла спокойно, пассажиров почти не было, нас никто не беспокоил и, рано утром следующего дня мы достигли станции Царевоконстантинов. Здесь, нам опять повезло: наш поезд остановился рядом с казачьим эшелоном, направлявшимся в Донскую Область. Сначала пробовали устроиться в него через начальника эшелона, но последний категорически заявил, что ему строго "запрещено" брать в поезд постороннюю публику. Каждая минута была на счету, ибо эшелон готов был к отходу.
Тогда разбившись по парам, бросились с той же просьбой непосредственно к казакам.
Молодой казак, к которому я обратился, правда неохотно, но все же разрешил вскочить в вагон, где его лошадь, но так, чтобы "эшелонный" не видел. "Мне што" - сказал он - "езжайте, лишь бы командир не видел, а то он "грязную гвардию" боится, это она запретила брать чужих в эшелон, а мне наплевать", закончил он лаконически. Не ожидая особого приглашения и выбрав удобный момент, я с Щегловым незаметно вскочили в вагон и очутились в обществе четвероногих друзей. В первый момент нашего неожиданного вторжения, они были, как будто недовольны: одни из них бросив еду, шарахнулись в сторону, натянули недоуздки, высоко задрали головы и, раздув ноздри испуганно косились на нас, другие - лишь насторожив уши, с большим любопытством, осматривали нас. Такое их состояние продолжалось недолго.
Убедившись вскоре, что наше появление не дало им ничего нового, они спокойно начали продолжать прерванное занятие - заботливо собирать остатки сена и, не спеша, монотонно его пережевывать. Что касается нас, то мы нисколько не были шокированы новым обществом, Наоборот, предпочитали быть среди этих безобидных животных, не способных умышленно принести нам вред, нежели между людьми, потерявшими разум и совесть и ставшими во сто крат хуже самого лютого зверя.

Глава 53. ДОНЕЦКИЙ БАССЕЙН. СТАНЦИЯ ВОЛНОВАХА

    Мы проезжали Донецкий бассейн, т.е. одно из наиболее беспокойных мест еще и в мирное время. Само собою разумеется, что большевистские посевы дали здесь и наиболее пышные всходы. Почти на всех станциях существовали военно-революционные комитеты, насаждавшие большевизм и вершившие при помощи красной гвардии (преимущественно вооруженные рабочие) дикие расправы. Стены станционных сооружений пестрели всевозможными, разных форм и цветов, грозными приказами, воззваниями и прокламациями. В одних требовалась немедленная смерть без суда всем офицерам и контрреволюционерам, пробирающимся на Дон, в других рекомендовалось добровольно записываться в технические части, крайне необходимые в борьбе против угнетателей народа, в третьих - сообщалось о формировании разных войсковых отрядов, наконец, были и такие, которыми оповещалось население о предстоящей контрибуции для нужд красной гвардии.

    Я не буду перечислять все эти большевистские распоряжения. Они хорошо известны многим. Скажу только, что каждая станция, с прилегающим к ней селом, местечком и городом, представлялись мне тогда совершенно самостоятельной единицей, управляемой каким-либо случайно возникшем органом военно-революционной власти.

    Безрассудная жестокость новых властелинов определялась ничем иным, как степенью озлобленности и ненависти их к закону, праву, порядку и вообще ко всему культурному. Всюду власть находилась в руках моральных калек, людей беспринципных, обиженных судьбой, иногда природой, недоучек, неврастеников, больных, дегенератов, часто с преступным прошлым и долголетним стажем Сибири. Их деспотизм и упоение властью не знали предела. По их минутному капризу расстреливались сотни ни в чем неповинных людей. Казалось, что эти мизерные самодержцы умышленно жестоко мстят русской интеллигенции за свою прежнюю обездоленность и долгое пребывание на скромных ролях, мелких людишек. Поощряемые свыше под видом углубления идей большевизма, они творили произвол, насилие и изощряясь один перед другим в бессмысленных жестокостях, купались в потоках человеческой крови и с садистским чувством наслаждаясь мучениями своих несчастных жертв. Неограниченная власть над жизнью и смертью обывателя туманила им головы. Они лихорадочно спешили насытиться ею, быть может, чувствуя неустойчивость и временность своего положения. Все культурное, интеллигентное, все что было выше грубого их невежества, сделалось предметом травли и беспощадной мести со стороны этих деспотов. Крикливые приказы новых владык обычно были безграмотны и даже противоречивыми. Но одно было неоспоримо, что все они дышали слепой злобой и яростью, против всего государственного и в своей основе разжигали наиболее низменные и пошлые стороны человеческой натуры. Это было ничем неприкрытое, голое, мерзкое и отвратительное натравливание подонков общества и черни на интеллигенцию и особенно на офицерство.

    Под вечер 17-го января достигли станции Волновахи. Через щели вагона рассматривая станцию, мы поразились ее видом. По краям перрона видны были пулеметы, направленные на наш поезд, а между ними выстроенные в две шеренги стояли вооруженные рабочие, преимущественно подростки 16-18 летние и лишь кое-где в качестве начальства суетилось несколько матросов. Частная публика очевидно на станцию не пропускалась, на что указывало наличие нескольких постов, окружавших станционные постройки. Всматриваясь в развертывающуюся передо мной картину военно-революционного "боевого порядка" я не мог не подметить по некоторым деталям, много театрального, рассчитанного по-видимому исключительно на игру на казачьем воображении. Действительно, думал я, появись сейчас один взвод хорошей старой сотни и вся эта вооруженная рвань трусливо и панически бросилась бы в разные стороны. Да быть может и вся эта церемония встречи нашего эшелона ничто иное, как маскировка своего страха перед казаками, правда уже разоруженными, но все же могущими дружно выскочить из вагонов и с нагайками в руках с гиком обрушиться на беззаконных представителей столь, же незаконной власти и гнать и стегать их до полного их изнеможения.

    Я был уверен, что несмотря на обилие вооружения и пулеметов, все эти новоиспеченные защитники революции, при соприкосновении с казаками чувствовали себя не совсем спокойно и наверное не могли отделаться от невольного чувства страха.

    Поезд остановился. Тотчас же раздались крики: "из вагонов не выходить, иначе будем стрелять, ожидай обыска". Однако, это предупреждение на казаков не подействовало, или они его не расслышали. Они выскакивали из теплушек, группировались небольшими кучками вдоль поезда, но на станцию не шли. Немного погодя эшелон оказался оцепленным редкой цепью красногвардейцев. Казаки хмурились, вызывающе поглядывали на них красногвардейцы, кое где между ними вскоре началась перебранка. Местами спор принимал довольно острый характер и грозил перейти в рукопашную. Казаки противились предполагавшемуся обыску, заявляя, что таковой уже был на станции Александровск, что оружие у них отобрано и на целый эшелон оставлено только 2 винтовки о чем у них имеются соответствующее свидетельство. Одновременно, они жаловались, что ночью на малых станциях вооруженные крестьяне выводят лошадей из вагонов и они не могут этому противодействовать, не имея оружия.

    Окончательно разрешение этого вопроса было сделано военно-революционным комитетом, вынесшим постановление в пользу казаков.
    За это время мы пережили много томительных и тревожных минут. Наше положение было весьма незавидное, ибо мы являлись нелегальными пассажирами в эшелоне, что, как мы знали из многочисленных большевистских приказов, строго воспрещалось, а нарушители карались. В виду возможной проверки документов, мы приготовили наши удостоверения чинов пулеметной команды, но решили использовать их только в крайнем случае и все же надеясь, что, быть может, обстановка сложится так, что мы сумеем усыпить подозрение контроля и пройти за казаков. Вместе с тем, предусмотрительно уничтожили "бесплатные билеты на тот свет" - свидетельства выданные нам в казачьем бюро в Киеве, на право следования в казачьих эшелонах.
Насколько могли храбрились и поддерживали друг друга, стремясь отогнать охватившее нас тревожное чувство, дабы к моменту обыска сохранить независимый и веселый вид, что как мы уже убедились на опыте, в такие минуты было чрезвычайно важно. Какова же была наша радость, когда подбежавши к вагону, знакомый нам казак передал, что обыска не будет, но что эшелон пойдет на Дебальцево, а не на Таганрог, так как там пути разобраны и идут бои с юнкерами. Мы легко и свободно вздохнули. Грозившая опасность миновала и у нас как будто гора свалилась с плеч.
Но вместе с тем, мы сильно огорчились намеченным отправлением эшелона на Дебальцево, что по нашему мнению удлиняло время нашего скитания. Казалось очень заманчивым оставить ночью поезд и попытаться через большевистский фронт пробраться в Донскую землю, что могло быть выполнено под покровом темноты, но при условии хорошего знания местности. К сожалению, этого района никто из нас не знал, а карты не было.

    Наблюдая воинственную обстановку и жизнь на станции Волновахи, я приходил к заключению, что фронт красных, по многим признакам, не мог быть особенно далеко отсюда, но тем не менее не было никаких данных, чтобы составить, хотя бы малейшее представление об его протяжении и особенно фланге, с целью обойти этот последний. Одно время мелькнула мысль бежать в свою родную Ново-Николаевскую станицу, расположенную недалеко от Таганрога, но это пришлось оставить из-за опасения наткнуться на красные части. Кроме того, будучи один и добравшись благополучно до станицы, я бы сумел там найти себе убежище, а затем проскользнуть и в Новочеркасск, но рисковать своими спутниками, доверившимися мне, я не мог, если бы станица оказалась в руках красных. Эти соображения привели к тому, что я решил продолжать путь в этом эшелоне на Дебальцево, считая, что оттуда пойдем: на станцию Лихую и далее на восток по Донской области, где легко будет оставить эшелон и до Новочеркасска добраться пешком или на подводах, следуя по наименее населенным, а следовательно и наиболее спокойным местам. Своими предложениями я поделился с Сережей, а он передал их капитану и прапорщику, вполне согласившимися с моими доводами.

    Поздно вечером Сережа побывал на станции и сообщил мне, что там идет обильное угощение и повальное пьянство, в котором принимают участие казаки, братаясь с красногвардейцами и матросами. Пользуясь царящей суматохой он "благоприобрел" ведро, обратив его в чайник, наполнил кипятком и купил хлеба. Чай и сахар у нас были, вместо стаканов послужили банки от консервов. Несмотря на эти примитивные приспособления, чай нам казался очень вкусным, а главное, выпив по несколько банок темно-буроватой горячей жидкости, мы на короткий срок ощутили теплоту, разлившуюся по всему телу. Только поздно ночью попойка кончилась. Многие едва держались на ногах. Всей ватагой большевики вывалили провожать наш эшелон каковой скоро, к большому нашему удовольствию, двинулся, оставив наконец позади себя эту буйную станцию.

Глава 54. СМЕРТЬ ПРАПОРЩИКА

    Мы пытались удобнее устроиться, чтобы задремать, но из этого ничего не вышло. Стоял очень сильный мороз. Не только лежать, но даже сидеть на холодном полу было невозможно, соломы для подстилки не было и всю ночь мы провели на ногах, не сомкнув глаз. День 18-го января для нас оказался самым печальным. На одной из станций, после Ясиноватая, к нам в вагон вскочил капитан. По его встревоженному лицу было заметно, что произошло что то чрезвычайно важное. Торопясь и волнуясь он сообщил нам ужасно печальную новость: мы лишились еще одного спутника нашего милого, веселого и симпатичного прапорщика. По словам капитана, произошло это так: на станции Ясиноватая прапорщик вышел купить хлеба. Поезд уже тронулся, а он не возвращался. Беспокоясь за него, капитан высунулся из вагона и его глазам представилась такая картина: у края перрона, окруженный вооруженными рабочими и солдатами стоял несчастный прапорщик. Леденящий, смертельный ужас покрывал его лицо. Один из солдат, с повязкой на руке, размахивая руками громко кричал, при чем до капитана отчетливо долетели только отрывки фраз: "рожа офицерская... врет... к стенке... Калединец...". Шум поезда заглушил дальнейшие слова, но в последний момент взгляд капитана встретился с умоляющим и бесконечно грустным взглядом прапорщика. Что было дальше он не видел.

    Прошло много времени, прежде чем мне стало известно, что наш прапорщик, заподозренный в том, что он офицер и пробирается на Дон, был зверски убит разъяренной толпой. Главной уликой против него - служило его интеллигентное лицо.
Трудно описать как глубоко поразил нас рассказ капитана. На несколько минут мы словно оцепенели, пережив душевные муки за невозвратимую потерю молодой полной сил и надежд жизни. В трагическом конце мы не сомневались. Но что могли мы сделать? Как ему помочь? Сердце до боли сжималось при мысли, что всякая наша попытка выручить прапорщика будет безрассудным предприятием и приведет лишь и к нашему аресту и гибели. Мы молчали, говорить не хотелось. Тяжелые испытания и лишения в пути сроднили нас и каждый тогда чувствовал, что у него отняли близкое и дорогое. И в то же время, из сокровенных тайников души, выползала черная мысль и назойливо сверлила голову, как бы отыскивая очередную из нас жертву.

    Приходилось быть фаталистом и, успокаивать себя тем, что если это произошло, то значит так судьбой заранее было предначертано и своей участи никто не избежит.
В течение трех дней мы потеряли двоих и это обстоятельство побуждало нас быть более осторожными и осмотрительными. Было решено, что отныне никто ничего не должен предпринимать самостоятельно, а кроме того, условились, весь дальнейший путь ехать всем вместе, вылезая из вагона только ночью, а в случае необходимости сделать покупки или принести воды - эта обязанность возлагалась на Сережу, не вызывавшего своим внешним видом никаких подозрений.

Глава 55. СТАНЦИЯ ДЕБАЛЬЦЕВО. РАСПРАВА С ОФИЦЕРАМИ

    В обсуждении этих вопросов незаметно прошло время и после полудня мы достигли станции Дебальцево, где явились свидетелями ареста группы офицеров и зверской с ними расправы.

    Арест прапорщика, расстрел офицеров, картинки бесшабашного разгула на станции Волновахи и Дебальцево - все это в конечном результате, не могло не отразиться на нашем настроении и не заронить в душу сомнения в благополучном исходе нашего путешествия. Былая бодрость и энергия сменились подавленностью и унынием. С каждым днем мы убеждались, что условия переезда сильно осложнились.

    Многочисленные агенты советской власти весьма зорко следили за всеми проезжавшими, тщательно осматривая пассажирские поезда. Мы только утешались тем, что проехали уже большую часть пути, находились сейчас почти на границе области, с въездом в которую надеялись кончатся наши мытарства и к лучшему изменятся условия дальнейшего переезда. Но этим надеждам, к глубокому сожалению, не суждено было оправдаться. Судьба готовила нам новое огорчение: вскоре стало известно, что наш эшелон пойдет не на Лихую, а через Купянск на Лиски т.е. вдоль границы Донской области. Чем объяснялось такое решение, мы не знали, но полагали, что вероятно в районе Лихой идут бои с казаками и вследствие этого большевики не решаются направить туда казачий эшелон. Нам снова казалось соблазнительным бросить эшелон и пешком пробраться в Донскую область.

    Оценив, однако, обстановку, учтя здешнее настроение рабочих, тщательность проверки документов, подозрительность и придирчивость местных советских властей, чему мы были очевидцами, а также приняв во внимание, что район, по которому пришлось бы двигаться да еще днем, кишит красногвардейцами и солдатами большевиками, - мы отказались от этой мысли. Благоразумнее казалось подчиниться обстоятельствам и ехать в этом же поезде дальше.

Глава 56. СТАНЦИЯ ЛИСКИ

    По мере удаления от Дебальцево стала заметно уменьшаться воинственность большевистски настроенных элементов и станции своим видом напоминали таковые прифронтовой полосы, т.е. преобладали солдаты дезертиры, спешившие домой, встречалась частная публика, а среди нее вооруженные рабочие. Поезд наш очень мало задерживался на станциях и рано утром 19-го января мы прибыли на станцию Лиски. Эта станция во многом была похожа на Дебальцево. Несмотря на ранний час (около 4 ч. утра) на ней царило большое оживление. Красногвардейцы, солдаты и матросы заполняли вокзал и перрон. Всюду красовались красные флаги, стены были украшены уже знакомыми нам призывами новой власти. Пользуясь темнотой мы побывали на станции. Вмешиваясь незаметно в толпу, мы жадно ловили разговоры, стараясь из них и чтения стенных объявлений составить себе, хотя бы приблизительное представление о том, что происходит на белом свете. Тщетно искали газеты, но безрезультатно. Представители советской власти видимо менее всего интересовались печатью. Их интерес к ней ограничился лишь основательным разрушением и уничтожением всего, что было и заменой печатного слова невежественными прокламациями. Бросалось в глаза изобилие спиртных напитков вплоть до "казенки". Сережа соблазнился и купил бутылку говоря, что это нам пригодится, как согревающее средство. Откровенно скажу, водка оказалась кстати. Все дни мы сильно мерзли, особенно на ходу поезда, когда из всех щелей пола и стен нас пронизывали холодные струи воздуха. Временами мороз доходил до 12 и больше градусов, а сильные сухие ветры - обычное явление этого района, еще больше понижали температуру. Боясь отморозить конечности, и желая немного согреться, мы время от времени прыгали, боролись, занимались гимнастикой. Часто эти упражнения проделывали мы ночью, вызывая большое удивление у лежавших наших четвероногих друзей. Случалось и так: задремав и инстинктивно ища тепла, кто-нибудь во сне постепенно жался все ближе и ближе к лошади, пока не добирался до ее шеи, где и засыпал крепко, согреваемый ее теплом.

    Уже 11 дней мы были в дороге, успев за это время страшно загрязниться.
Изменились сильно и внешне: заросли бородами, щеки запали, от бессонных ночей и постоянной тревоги глаза ввалились и были воспалены и в общем своим видом, мы мало отличались от окружающей нас публики. Последнее обстоятельство укрепило сознание, что узнать нас теперь довольно трудно. Наш покой и сон больше всего нарушали, расплодившиеся в огромном количестве насекомые. Они буквально шуршали по всему телу, безжалостно нас грызли и при каждом движении сыпались массами. Запасного белья для перемены у нас не было и приходилось терпеть еще и это зло, с которым мало помалу свыкались, как с неизбежным. Нужда научила нас бороться с холодом. На одной станции стащили два тюка прессованного сена и им зашпаклевали в загоне щели и на пол послали толстый слой. Ложились плотно один к другому, накрываясь с головой единственным тонким одеялом, а сверху набрасывали оставшееся сено. При таком устройстве удавалось иногда проспать до 2-3 часов ночи, после чего надо было согреваться искусственно.

    Что касается меня, то последние дни я начал страдать бессонницей. Думаю, что причиной этого было постоянное нервное напряжение и необходимость быть всегда начеку против всяких случайностей. Если мне иногда и удавалось забыться, то не иначе как каким-то мучительно тревожным полусном, каковой не только не восстанавливал сил, но еще больше подрывал здоровье.

    С казаками, впустившими нас в вагон, вскоре установилось своеобразное немое соглашение. Видя, что мы нисколько не угрожаем безопасности их лошадей, а скорее составляем как бы ночную охрану от возможных на них покушений, они по-видимому довольные этим, мало интересовались нами, предоставив уборку и уход за лошадьми нашему попечению.

    Обычно рано утром, один из казаков приносил тюк сена и зерно, а затем таскал несколько ведер воды, проделывая то же самое в полдень и вечером. Мы убирали лошадей, поили, навешивали торбы, - иначе говоря выполняли роль вестовых, что в сущности нас немного развлекало. При каждом посещении нас, казаки рассказывали нам новости и потому прихода их мы всегда ожидали с нетерпением. Относительно нас их любопытство далеко не шло, а быть может, они верили, что мы пулеметчики и едем с фронта домой, на Кавказ.

Глава 57. КАЗАЧЬИ НАСТРОЕНИЯ

    В свою очередь, мы опасаясь навлечь подозрение, не считали возможным особенно настойчиво расспрашивать казаков о настроении, о том, что они предполагают делать вернувшись домой, хотят ли у себя на Дону большевизм или нет и тому подобное. Но все-таки, постепенно, пользуясь удобным случаем, я задавал им тот или иной вопрос. Были они уроженцами Усть-Медведецкого округа и ехали до станции Серебряково на железнодорожной линии Поворино - Царицын.

    Из разговоров с ними, мы поняли, что казаки сильно раскаиваются, что поддавшись уговорам, выдали большевикам оружие и теперь едут домой на положении военнопленных, под охраной "грязной гвардии", как они прозвали красногвардейцев.
Одному из казаков удалось сохранить винтовку, спрятав ее между обшивкой вагона и он с чувством особой гордости не раз хвастался этим.

    На мой вопрос: "А зачем тебе станичник винтовка" - он не смущаясь быстро ответил: "а как же покажусь отцу, да и в станице девки начнут дразнить - оне у нас такие" - добавил он с особенным ударением.

    "Да быть может и воевать придется" - сказал я, после небольшой паузы". "А с кем?" - спросил он насторожившись.

    "Возможно с немцами или еще с кем-нибудь - ведь вот говорят Атаман Каледин воюет" - заявил я с целью вызвать его на разговор.

    "Да то буржуи, юнкера, да кадеты воюют, а казаки устали и войны не хотят, им война не нужна" - выпалил он очевидно слышанную фразу, но затем немного подумав продолжал несколько иным тоном: старшие сказывают, что их не возьмут. Атаман призывает только четыре переписи молодых, значит попаду и я. Ну, а служба, как служба, прикажут воевать - будем воевать, только раньше надо побывать дома. А большевики нам ни к чему, мы и без них хорошо жили".

    К сожалению, отход поезда помешал мне продолжить столь интересную беседу, каковую, несмотря на мои старания, возобновить не удалось. Но думаю приведенного достаточно, чтобы судить о настроении казаков этого эшелона, тем более, что мне было совершенно ясно, что казак, говоривший со мною, делился не своими личными мыслями, а передавал просто слышанное им среди казаков, т.е. как общее настроение.

Глава 58. СТАНЦИЯ ПОВОРИНО

    Ночью 19-го января миновали узловую станцию Поворино и рано утром въехали наконец, в обетованную Донскую землю. Мы с большим нетерпением ждали этого момента, уверенные, что с ним резко изменятся условия нашего странствования и обстановка станет для нас более благоприятной. Отчасти мы не ошиблись. Станции здесь не носили того ужасного и отталкивающего вида как в Донецком районе и не являлись скоплением всякого вооруженного сброда. Не было почти и красной гвардии. Чаще встречались казаки, преимущественно старики, одетые в свои казачьи зипуны, из под которых выглядывали традиционные лампасы на брюках. Мы свободнее себя держали, выходили на остановках, вступали в разговоры, стараясь выяснить положение в области и узнать новости. Вероятно наш внешний вид не внушал особого доверия и казаки принимая нас за солдат большевиков, неохотно вступали с нами в разговор, а временами в грубой форме говорили: "чего лезешь язык чесать, проваливай дальше".

Глава 59. РАЗЛАД НА ДОНУ. ОТЦЫ И ДЕТИ

    Откровенно говоря, такие ответы меня сильно радовали, доказывая некоторую недоверчивость и даже враждебность казаков к большевикам и, вместе с тем, рождая надежду, что коммунистические проповеди не найдут здесь для себя благодарной почвы. Однако, последующие события доказали обратное. И не только я, но и главные руководители противобольшевистского движения, впали в ту же ошибку, переоценив невосприимчивость казаками большевистских идей.

    По моему личному мнению, главная причина усвоения казачеством большевизма лежала в том, что значительная часть казаков-фронтовиков, даже и тех, которые на фронте не поддались революционному соблазну, теперь - на длинном пути своего возвращения на Дон, вынужденные долгое время дышать зараженной большевистской атмосферой и выдерживать натиск весьма умелой коммунистической пропаганды, - вернулась домой психологически, уже не способными к защите Дона. Сказывалось и общее утомление войной и потому сильное желание отдохнуть, доминировало над всеми остальными чувствами. Имело значение, возможно, и то, что Донское Правительство в глазах казачьей массы, не сумело создать себе популярности и нужного авторитета.
Если А.М. Каледин лично и пользовался известным влиянием, то этого нельзя сказать о Правительстве в целом. Наоборот, оно среди казаков авторитетом не пользовалось, казачества на свою сторону не привлекло и раздавались голоса, что Правительство только стесняет Атамана и своими действиями подрывает его авторитет. Власти фактически не было, чувствовалось безвластие и растерянность, передававшиеся сверху вниз.

    Вместе с тем, надо признать, что казаков безусловно запоздали вернуть на Дон и они не имели времени в обстановке родных станиц изжить принесенные с фронта настроения. Их, как сохранявших дольше других дисциплину и порядок, задерживали на фронте, все еще лелея мысль о возможности восстановления фронта и продолжения воины. Когда же наконец, Каледин желая оздоровить Дон и чувствуя, что на воюющем фронте казаки стоят без дела, отдал приказ всем казачьим полкам идти на Дон, - то было поздно. В это время, уже совершился переворот и власть перешла к большевикам, начавшим чинить всякие препятствия пропуску казаков в Донскую область. Они обезоруживали их и большинство казаков вернулось домой без пушек, без ружей, без пулеметов, без пик и шашек и совершенно деморализованными.
Между тем, по словам Г. Янова, члена Донского Правительства, еще "в августе месяце после Государственного совещания в Москве, когда фронт совершенно разложился, представители Донских частей, по настоянию казаков, просили А.М.
Каледина отозвать Донские полки на Дон. А.М. Каледин в категорической форме отказался отдать такое распоряжение, мотивируя свой отказ тем, что Донские казаки должны до конца выполнить свой долг перед Родиной. Вернувшиеся делегаты передали казакам ответ Атамана и в результате, ни один полк не решился самовольно покинуть армию до самого последнего момента существования Временного Правительства и захвата власти большевиками".

    Виноваты отчасти и высшие начальники. Они под всевозможными предлогами тормозили отправку казаков на Дон, оставляя казачьи полки у себя, как единственную надежную охрану. И, думается, многие еще помнят, что в то время казачьи части действительно играли исключительную роль.

    В результате - в конце 1917 года, как следствие революции, вызвавшей всюду сильные потрясения жизни, на Дону разыгралась долго длившаяся борьба.
Среднее поколение, поддержанное молодежью, усвоив привитые им новые идеи, столкнулось с консерватизмом и стойкостью старого поколения. Началась невидимая, глухая вначале, но трагическая и жестокая борьба, которая мало-помалу из станиц и хуторов перекинулась в семью. Взаимные страстные обвинения и упреки, неоднократно кончались беспощадными расправами с обеих сторон. В это время, казачество переживало наиболее тяжелые и сложные психологические моменты. Сын не понимал отца, отец и дед не признавали сыновей и внуков, жена отказывалась от мужа, мать проклинала детей.

    Создалось как бы два фронта: внешний в сторону большевистской России и внутренний - свой, краевой. Вся энергия казачьего элемента, оставшегося верным старым заветам и традициям, поглощалась этим последним и на внешние события сил у него уже не хватало.

    Оторванное войной и революцией от родных станиц, привычного быта, влияния семьи и стариков, находясь долгое время на фронте среди революционной солдатской массы, под непрерывным впечатлением новых порядков, - среднее поколение - фронтовики восприняли дух революции и проявили склонность к усвоению социалистической новизны.

    И старое казачье поколение усвоило революцию, но усвоило по-своему, уравновешенно, держась привычного образа жизни и мысли. Оно постепенно восстанавливало старинные формы казачьего управления и мирно занялось устройством своих дел, уважая престиж Донской власти, порядок и законность и готовое встать на защиту этой власти.

    Иначе держали себя фронтовики. Они искали новых путей жизни. как следствие пережитого на фронте. В одной их части крепко засела мысль, что все зло на Дону от "буржуев" и что "рабоче-крестьянская власть" никаких агрессивных намерений против трудового казачества не имеет, а потому и они, в свою очередь, не желают проливать братскую кровь трудового народа и поддерживать оружием "Новочеркасское Правительство". Другая часть, равняясь на них, решала поступать так, как все, но идти воевать не хотела.

    Пришедших с фронта было больше, чем стариков, часть из них была вооружена и во многих местах победа осталась на стороне молодых, проповедовавших революционные идеи.

    Стойкие, рассудительные старики, вынужденные уступить, передали фронтовикам бразды правления, а сами, отстранившись от дел, с затаенной скорбью наблюдали, как на их глазах резко менялась станичная жизнь, как хаотически велось станичное хозяйство и как постепенно вводились новые, чуждые казакам порядки.

Глава 60. КОНФЛИКТ С ИНОГОРОДНИМИ

    К этому прибавился еще и старый, больной вопрос - взаимоотношения с "иногородними". Враждебность иногородних к казакам, численно преобладавших и владевших отчасти экономической жизнью области, но не землей, росла с каждым днем и резче выявлялись противоречия одних и других. В то же время, большевистская агитация среди неказачьего населения, встречала большое сочувствие. Если казаки местами еще колебались и нередко благоразумный голос стариков брал перевес, то иногородние целиком стали на сторону большевиков. Пользуясь расколом, образовавшимся в казачьей среде и завидуя, исстари казакам, владевшим большим количеством земли, они стремились использовать наступивший момент для решения земельного вопроса и сведения старых счетов с казаками. Они предъявляли притязания уже и на казачьи юртовые земли и проявили склонность к захвату помещичьих и офицерских земель.

    От казаков-стариков это не ускользнуло. Они отлично и быстро разбирались в психологии иногородних и ясно видели, как нарастает земельная опасность юртовым и Войсковым землям, болели душой, напрасно искали поддержку среди своих же, значительно одурманенных модными идеями и, к глубокому своему огорчению, таковой не находили.

    Несколько позже, когда мне ближе пришлось столкнуться с казачьей массой, я мог проверить свои наблюдения и найти многочисленные подтверждения только что высказанному.

Глава 61. ОРАТОР НА СТАНЦИИ ФИЛОНОВСКОЙ
   
    После полудня, мы достигли станицы Филоновской. На перроне вокруг оратора казака скучилась большая толпа. Подошли и мы. Оказалось говоривший был три дня тому назад в Новочеркасске и теперь делился своими впечатлениями о том, что там он видел и слышал. Он говорил, что столице Дона - Новочеркасску угрожает большая опасность. Большевики каждый день могут им овладеть. Значительные силы стянуты с Западного фронта, а в районе Царицына и Ставрополя формируют части с целью раз и навсегда покончить с Доном. Недавно красные уже захватили станицу Каменскую, где к ним присоединились и казаки-изменники войскового старшины Голубова. На Ростов с запада и юго-востока двигаются другие большие группы большевиков. Силы защитников Новочеркасска и Ростова, состоящие из детей, юнкеров и офицеров, ввиду ежедневных потерь в боях, непрерывно уменьшаются. Атаман требует немедленной помощи. Приказано собирать сходы, производить мобилизацию казаков добровольцев и слать их на выручку Новочеркасска. Мы могли подметить, что оратор был безусловно сторонник Донского Правительства. Рассказывая об ужасах в районе Новочеркасска, он несколько воодушевлялся и говорил с подъемом. Кончил он просьбой присутствующим передать в станицы и хутора, то что они слышали, а сам поспешил в свою станицу выполнять особое распоряжение, данное ему в Новочеркасске. К сожалению, исчез он так быстро и таинственно, что несмотря на все наши старания его отыскать, нам это не удалось.

    Вероятно это был специальный информатор Донского Правительства, разъезжавший по станицам, и я невольно сравнил его с теми многочисленными большевистскими агитаторами, которых мне пришлось много раз видеть и слышать в пути. И, нужно сказать, сравнение было не в пользу первого. Там - натасканность, меткие звучные слова, трафаретно демагогические речи, разжигавшие страсти, задевавшие шкурные вопросы, захватывавшие толпу и толкавшие ее на дело, вплоть до преступления, а - здесь же, быть может, справедливое, но без порыва и подъема изложение фактов. Иной результат: выслушали, вздохнули, почесали затылки и разошлись, а иногородние сейчас же собрались отдельной группой, начав по-своему комментировать слышанное и открыто подавать реплики, направленные против казаков. Не желая упускать удобный случай, поговорить с крестьянами, мы внедрившись в толпу с разных сторон, вступили с ними в спор. Нравственно мы были удовлетворены, ибо видели, что наши поочередные выступления и горячие доводы о том что и России и крестьянству и казачеству большевизм несет неисчислимые бедствия и несчастья, значительно поколебали убеждения присутствующих. Во всяком случае, прежнее их единомыслие было нарушено. Они разделились на две части, из которых одна явно нам сочувствовала. Между ними еще долгое время продолжалась живая перебранка.

    Наступил вечер 20 января. Казаки эшелона радовались предстоящей близкой встрече с родными. Уже после полудня они начали усиленно мыться, чиститься, прихорашиваться и паковать вещи. Часам к 6 вечера показалась станция Сребряково.
Поезд остановился далеко от вокзала. Станичники энергично принялись прилаживать мосты и доски для выгрузки лошадей. Работали дружно и быстро. Через полчаса некоторые из них уже седлали коней и группами по 2-5 человек разъезжались в разные стороны по хуторам и станицам.

    Забрав наши скромные пожитки, мы направились к станции. Еще в пути было окончательно решено ехать через Царицын на Ростов, а затем, смотря по обстоятельствам, не доезжая последнего, сойти на какой-нибудь промежуточной станции откуда и пробираться в станицу Аксайскую, находящуюся между Ростовом и Новочеркасском.

Глава 62 СТАНЦИЯ СРЕБРЯКОВО

    Станция Сребряково была полна разным сбродом. Бродило много пьяных солдат, встречались красногвардейцы, были и матросы с независимым видом расхаживавшие по перрону, стараясь удержать равновесие, нарушенное чрезмерным принятием спирта. Казаков я не видел. Осторожно наведя справки, мы выяснили что через несколько минут ожидается поезд на Царицын. Это было нам кстати, так как судя по настроению публики, на станции задерживаться мы считали опасным.

    Не могу объяснить почему, скорее руководясь каким-то внутренним предчувствием, но я поднял вопрос о необходимости покупки билетов до Царицына, дабы избежать возможных на этой почве недоразумений при езде в пассажирском поезде. Помню мое предложение вызвало энергичный протест и особенно со стороны Сережи Щеглова. Под влиянием его доводов, я, скрепя сердце, изменил свое намерение и больше не настаивал. Но оказалось, мое предвидение меня не обмануло. Такая незначительная оплошность могла иметь непоправимые последствия и даже стоить мне жизни о чем я упомяну ниже.

    Вскоре подошел поезд, состоявший из нескольких теплушек и бесчисленного количества пустых товарных вагонов. Было заманчиво забраться в один из таких вагонов и незаметно проехать до Царицына. Но поразмыслив, мы от этого отказались на том основании, что обнаруженные там, мы без сомнения навлекли бы на себя подозрение тем, что зимою в стужу, почему-то едем изолированно в холодном вагоне, а не в теплушке.

Глава 63. ДОСМОТР

    Теплушки оказались набитыми до отказа. После ругательств и энергичных действий, нам удалось, в конце концов, втиснуться в одну из них. Я примостился на краю скамьи налево от двери, а Сережа и капитан залезли под нижние нары, разместившись на холодном полу. Меня сильно интересовала компания, заполнявшая теплушку и я внимательно, но незаметно начал ее рассматривать. Большинство было одето в солдатские шинели, часть в полушубках военного образца, сидело несколько штатских, по виду рабочих, а также 6-7 женщин. Испитые, с звериным выражением злобные физиономии, развязные и циничные манеры, за каждым словом матерщина - все это, даже на первый взгляд, ничего доброго не предвещало. К тому же, многие были изрядно пьяны. Большинство устраивалось, раскладывало вещи, некоторые начали закусывать, чвакая на весь вагон и запивая еду водкой или вином. Общий разговор не клеился, интерес всех вертелся около вопроса - когда двинется поезд.

    В это время, неожиданно, раздался энергичный стук в дверь и в теплушку ввалились двое вооруженных до зубов пьяных красногвардейца, а два других остались у входа. "Цивили показывай документы и билеты", - прохрипел один из них, начав свой обход справа от двери. Еще до сих пор, я отчетливо представляю себе этот момент и бесконечно тревожное чувство тогда меня охватившее. Сосредоточенно наблюдая проверку документов, я заметил, что наличие солдатской шинели, как будто бы освобождало от контроля, но все же уже трое штатских, один - оказавшийся подозрительным солдат и две бабы, были высажены и переданы конвою - "для обыска и раздевания, а если нужно и для стенки", смеясь пояснил контролер. Никто не протестовал. Все притихли. Гробовая тишина в вагоне нарушалась только выкриками:
"давай... не надо... покажи... а ты чего прячешься, может сволочь офицер... тебе не надо" ... и т.п.

    Приближалась моя очередь. Медленно текли страшные минуты. В жизни каждого бывают моменты, когда в короткий срок переживается несравненно больше, чем за долгие годы. Так было тогда со мной. Голова напряженно работала. Мысли переплетались, лихорадочно прыгая от одного представления к другому и отбрасывая один план за другим. Я напряженно искал выхода и не находил. Если я - штатский, как было по моему документу, пронеслось у меня в сознании, то я обязан иметь железнодорожный билет и отсутствие такового влекло за собой арест и, значит, обыск, а с последним обнаруживалось много меня компрометирующего; если же я военный, но без удостоверения, то при обыске у меня найдут штатское свидетельство и следовательно результат тот же.

    Затаив дыхание и прислонив голову к стене, я притворился спящим и с томительным чувством ожидал этого грозного момента. Уже почувствовал на плече руку красногвардейца и над ухом раздался его голос: "товарищ проснись". В этот момент на всю теплушку послышался резкий голос Сережи: "да что же ты, товарищ, не видишь, что это наш человек больной, а ты его будишь", и далее следовала сочная отборная площадная брань. Все сразу обернулись и увидели высунувшуюся из под нар всклокоченную голову, до того времени не обнаруженного Сережи. Возможно, что его вид, уверенность и твердость голоса были причиной того, что даже красногвардейцы смутились, а может быть им импонировала его многоэтажная брань. Но только, один из них, как бы оправдываясь сказал: "Да мы что товарищ, мы только работники революции, это наша должность, да и кто раньше знал что он - наш и болен". Что касается меня то я продолжал делать вид что дремлю. Меня не разбудили, прошли мимо. Поверка кончилась. Красногвардейцы ушли, уведя с собой арестованных. Через несколько минут поезд тронулся.

    И так, только благодаря удачному своевременному вмешательству Сережи, я был спасен. Значит, нужно быть фаталистом и верить в судьбу, думал я.

Глава 64. ПРОДОЛЖЕНИЕ

    Впечатление от контроля прошло скоро. Мало-помалу, пассажиры разговорились и через короткий срок в теплушке стоял шум, крик, смех и отборная ругань. То, что мне пришлось здесь услышать, скорее могло быть кошмарным сном, чем живой действительностью.

    Оказалось, многие из пассажиров были не только в качестве зрителей, но и принимали непосредственное активное участие в самосуде, учиненном в слободе Михайловке над местной интеллигенцией, в том числе офицеров, помещиков и священника*. Все находились под свежим впечатлением виденного. Опьяненные, очевидно, не столько винными парами, сколько возбужденные запахом свежей крови, эти люди с неописуемым цинизмом делились потрясающими деталями только что совершенной бесчеловечной расправы. В каком-то садистическом экстазе, гордясь и хвастаясь совершенным деянием, они постепенно раскрывали весь ужас своего гнусного преступления, как бы еще раз переживали наслаждение, упиваясь воспоминаниями предсмертных мук их несчастных жертв.

    "А он-то" (священник) - говорил какой-то пожилой толстомордый солдат пехотинец, захлебываясь от охватившей его злобы, - "стал на колени и начал просить с попадьей проститься. Ну, я разсердился, скреб его за гриву правой рукой и как конь потащил его к площади. Все хохочут, а бабы кричат: "эй Демьян, остановись, передохни, а то заморишься, он-то жирный, как боров, разнесло его на нашей кровушке. А меня такая злоба взяла, что не одного, а и десяток кровопийцев наших дотянул бы". Веселый смех, крики одобрения и взвизгивание баб, были ответом на его слова. Чувствуя себя героем и ободренный со всех сторон, рассказчик продолжал: "Притянул его, значит, я к площади, а сам ей Богу, вспотел, хочу его поставить, а он знай крестится, а на ногах не стоит, ноги его не держат, жирного кабана... (далее следовала нецензурная мужицкая брань). Осерчал я еще пуще, закипело все во мне, так вот, как думаю я, ты кровушку нашу пил, а стоять не хочешь, поднял я его одной рукой за патлы и вот этим сапогом, как двину в брюхо.
Только крякнул, как кряка и свалился. Сразу полегчало мне, вот так бы, кричу я, всех буржуев надо прикончить. После стали и ребята наши тешиться, да забавляться: один держит за гриву, а другой бьет. Тоже отвели душу, жаль только, что скоро подох. Затем пришла очередь за охвицерьем. Ну эти в начале кочевряжились сволочи, один даже плюнул вот товарищу в морду" - и он показал на одного бородатого артиллериста с хитрой и наглой физиономией. Последний, видимо, задетый замечанием и желая оправдаться в глазах кампании, перебил рассказчика, заявив развязно: "Оно, конешно, товарищи, правильно сказано, што плюнул, но и я же, вы видели, здорово проучил эту мразь буржуйскую, пущай знает, как плеваться в пролетариата защитника революции. Выхватил я у соседа винтовку, да и всадил ему целый штык в пузо, а после, ну его вертеть там в кишках, он успел еще только раз плюнуть и обругать меня, а затем, свалился". И опять со всех сторон раздались крики браво, молодец, смех, так им надо кровопийцам, довольно они тешились над нами, да нашу кровь пили. Да что их жалеть это буржуйское отродье" - продолжал опять пехотинец - надо всех перебить, чтобы ничаво не осталось. Довольно они ездили на наших горбах, таперача черед наш. Я - незлобивый человек, товарищи, а попадись сейчас мне буржуй или охвицер, так вот перед всеми вами этими бы руками" - и он вытянул вперед свои огромные лапы - "задавил бы его как гадину". Правильно, теперь мы господа, нашему ндраву не препятствуй, что хотим, то и делаем. Долго они измывались над нами, - одобрительно кричали присутствующие.

    С замиранием сердца, словно завороженный, слушал я эти разговоры, будучи не в состоянии понять, как могли до такой степени пасть люди, потерять все человеческое и обратиться в каких-то кровожадных диких зверей. Мне казалось, что все низменное, пошлое и злобное, до поры до времени таилось где-то в этих существах с человеческим обликом, но что теперь что-то прорвалось и вся гнусность вылилась наружу. С каким животным наслаждением смаковали они каждую мелочь, всякую деталь, которую они заметили в предсмертных муках своих жертв. Их преступление не было простым деянием, совершенным человеком под известным афектом, в момент потери самообладания, нет, - это был результат затаенной, долго выношенной мести, которая теперь прорывалась с наиболее низкими, звериными инстинктами человеческой натуры. Сколько богохульства, сколько злой, бессмысленной клеветы и пошлости было высказано ими за эти несколько часов и в отношении Бога и Государя и всей Царской семьи. Циничная критика старого режима, сменялась вымышленными, отвратительными гадкими и пикантными подробностями из жизни царской семьи в связи с именем Распутина. Противно было слушать все эти гадости, а еще более сознавать свое бессилие, заставить их замолчать и не пачкать грязью дорогие и светлые каждому из нас Имена.

    Было далеко за полночь, когда, пресытившись рассказами, эти люди-звери прекратили постепенно разговор и вскоре воздух огласился их сильным храпом, напоминавшим звериный концерт. Спать я не мог. Мне хотелось найти разгадку, как могли эта люди, по виду бывшие солдаты, обычно миролюбивые и флегматичные, в короткий срок словно переродиться, потерять чувство жалости и человеколюбия и стать бесконечно жестокими и мстительными.

    Законы, цивилизация, совесть, стыд - все, казалось мне, провалилось в пропасть. Вот эти скоты, размышлял я, несколько часов тому назад, нагло издевались над несчастными людьми и теперь безнаказанно хвастаются своим злодеянием и никто не протестует, никто не порицает их поступка, наоборот в глазах всех они герои.

Глава 65. ЦАРИЦЫН. НА ВОКЗАЛЕ

    Занятый этими мыслями, я не заметил, как прошла ночь и около 5 часов утра в теплушке опять все зашевелилось. Приближались к Царицыну. Начались сборы. Каждый был занят своим делом. Одни спешили поесть, другие связывали свои мешки и пересчитывали деньги. Разговор сначала не клеился. Но затем, то один, то другой начали высказывать недовольство новыми существующими порядками и скоро разговор принял общий характер. Все открыто критиковали большевистскую власть.

    Я не верил своим ушам, когда главный оратор, еще вчера проклинавший все старое и восхвалявший революцию и советы, начал говорить: "Да што таить, товарищи, при Царе, правду сказать, если и сделал что не так, так жандарм дал в морду и конец, а теперь поди свой же брат берет на мушку, сволочь. И за што? Говорили, что из Москвы приказано с "мешочниками" расправляться на месте, значит к стенке Им-то душегубам хорошо, буржуев обобрали и живут в сласть, а ты с голоду подыхай. Не житье настало, а каторга. А за что преследуют? Кому мы мешаем? Там - сахар, а тут мука, ну и торгуем. Надысь меня красногвардеец хотел арестовать, - едва утек. Забыли с ...... что без нас - фронтовиков, они бы революцию не сделали, их, как и в пятом году одни казаки разогнали бы, а теперь они же своего брата преследуют и как что не по ихнему, - сейчас на мушку. Ежели так, то уж лучше пусть будет по старому", - закончил он.

    Теперь у меня не оставалось сомнения, что мы ехали с бандой "мешочников"-спекулянтов, занимавшихся запрещенной перевозкой товаров из одной местности в другую. Вероятно в Царицыне их преследовали, - вот почему они, когда коснулось их шкурного вопроса, забыв вчерашние разговоры, дружно обрушились с критикой и на советскую власть и на современные порядки.

    Издали показался Царицын и поезд замедлил ход. Суетясь и трусливо волнуясь "мешочники" один за другим начали выпрыгивать из теплушки, послав еще раз последнее проклятие большевикам и их суровым нововведениям. В свою очередь, соскочили и мы и очутились, примерно в полуверсте от города. Разбившись на группы спекулянты огородами и садами двинулись в направлении Царицына.

    Считая, что они уже бывалые и наверное знают все здешние порядки, мы на приличном расстоянии следовали за одной компанией, в которой находился и вчерашний герой и главный коновод-преступник.

    После недолгой ходьбы разными пустошами и закоулками, мы очутились перед главным входом Царицынского вокзала. Уже сразу можно было определить, что Царицын является не только крупным опорным пунктом советской власти, но также и рассадником большевистских идей на все Поволжье.

    Проходящие по улицам воинские команды, состоящие из солдат или из красногвардейцев с красными знаменами и плакатами, такие же огромные флаги на главных зданиях, многочисленные приказы на стенах и заборах большевистского Главнокомандующего и военно-революционного комитета, каковые по пути мы успели прочитать, наконец наличие вооруженных воинских чинов у входа на вокзал, стоявших наподобие часовых, - все это говорило за то, что здесь большевики безусловно прочные хозяева положения.

    Выбрав подходящий момент мы незаметно проскользнули на станцию.
Платформа и вокзал представляли сплошную массу лежавших и стоявших плотной стенкой человеческих тел. Тысячи людей, как муравьи, копошились здесь в невероятной грязи и тесноте, шумя, суетясь, крича, толкаясь и оглашая воздух непристойными ругательствами. Зал 1-го класса товарищи загадили до неузнаваемости. Местами обшивка с мебели была сорвана и диван зиял своими внутренностями. Всюду валялись груды грязных мешков, корзин и каких-то свертков.
Вместо некогда большого и довольно приличного буфета, на стойке красовались 2-3 куска подозрительной на вид колбасы, четверть водки и несколько стаканов.
Ресторан обратился в своеобразное общежитие, спали и лежали на столах и стульях. Стены были заплеваны, а пол, очевидно, не выметавшийся в течение нескольких дней, был покрыт толстым слоем шелухи от семечек и других отбросов, издававших сильное зловоние. Как бы во славу демократических принципов, товарищи изощрялись в разнообразных непристойностях и пакостили где могли. На всем лежала печать хозяйничанья людей, считавших элементарные требования культурной жизни, буржуйским предрассудком и признаком контрреволюционности. Едва ли многие из них ясно представляли себе, что такое контрреволюция. Думаю, что большинство товарищей видели в ней, прежде всего, возвращение крепкой власти, порядка, а также конец безделью, конец безнаказанным издевательствам и насилиям над беззащитными и слабыми. Вот почему они с такой ненавистью и остервенением уничтожали все, что было хоть немного связано с этим именем.

    В зале III класса, как будто было свободнее. Пролетариат, надо полагать, хотел полностью использовать свои современные привилегии и большинство его оседало в более комфортабельных помещениях I-го и II-го классов. Не находя места сесть, мы разместились прямо на полу и, прежде всего, решили утолить голод и напиться чаю. Сережа принес кипяток. Мирно занимаясь чаепитием, мы наблюдали, как во все стороны, с озабоченным видом, шныряли начальствующие лица, одетые в модные кожаные куртки и пестро украшенные пулеметными лентами. Наше мирное времяпрепровождение продолжалось недолго: Сережа шепотом сообщил, что какой-то тип из начальства в куртке уже несколько минут не спускает с меня глаз и внимательно следит на нами.

    Вполне было возможно, что кто-нибудь из солдат или офицеров перекинувшихся к большевикам, узнал меня и теперь наблюдает, чтобы окончательно увериться в этом.
Оставаясь относительно спокойным и не меняя позы, я нагнул ниже голову и, сделав на лице гримасу, тихо сказал Сереже следить за незнакомцем и передавать мне свои наблюдения. Всякий необдуманный шаг в нашем положении, мог бы быть для нас роковым. Рассчитывать на великодушие революционной власти, да еще в Царицыне, по меньшей мере, было бы наивно. Нужно было, не теряя присутствия духа, как-нибудь вывернуться из неприятного положения и скорее ускользнуть от наблюдения.

    С невозмутимым видом мы продолжали чаепитие, ожидая удобного момента для бегства. Сережа уже не сомневался, что мы узнаны и всякая минута промедления грозила ужасными последствиями. Но вот наблюдавший, по словам Сережи, приняв как будто какое-то решение, круто повернулся и быстро побежал из зала. В свою очередь, в одно мгновение, мы вскочили и стремглав бросились на перрон, дабы там скрыться в толпе. На ходу я успел предупредить своих спутников, что в случае моего ареста, я буду категорически утверждать, что сидевших со мною т.е. их не знаю, вижу их впервые и подошел к ним только здесь на вокзале, попросив кипятку.
На перроне мы разбрелись в разные стороны. Я миновал вокзал и затерялся среди толпы, группировавшейся около лавчонок, примыкавших к вокзалу. На всякий случай местом встречи, примерно, через час, назначили конец платформы. Зорко озираясь кругом и будучи все время настороже, я бродил между лотками, делая кой-какие покупки.

Глава 66. ВНОВЬ В КАЗАЧЬЕМ ЭШЕЛОНЕ

    Недалеко от этого места, на путях стояло несколько казачьих эшелонов, охранявшихся красногвардейцами. Меня сильно тянуло к эшелонам, но на несчастье, казаки вертелись около вагонов и за пределы охраны не удалялись. Я нетерпеливо ожидал, гуляя поблизости и, в конце концов, мое терпение было вознаграждено. Один из казаков подошел к лавочке что-то купить и я заговорил с ним. Казак оказался очень симпатичным и охотно сообщил мне, что эшелон уже два дня ожидает отправки на Ростов.

    Наша беседа затянулась. Вскоре он с негодованием жаловался мне, что казаки разоружены и потому большевики теперь над ними издеваются. Держат их, как арестованных, окружили часовыми и никого к ним не пускают.

    "Каждый день - говорил он - просим комитет отправить нас домой, а они сволочи только смеются. И сегодня обещали отправить, да верить-то им нельзя", закончил он с раздражением. В свою очередь, я сказал ему, что я казак станицы Ново-Николаевской и хотел бы с моими двумя приятелями проехать в их эшелоне.
"В теплушках нельзя" - ответил он, "там и между нашими есть большевики, а вот в вагоне где стоит моя лошадь - ехать можете, но залезайте так, чтобы караульные вас не видели. Эти, если заметят, сейчас же арестуют. Вчера из соседнего поезда вывели сначала двух, а затем еще трех, кто их знает, может были офицеры, да только повели и всех их вот там расстреляли", - и он показал на каменную стену.
Я немного приоткрою двери вагона, а вы уже сами, как знаете, забирайтесь незаметно и сидите смирно". Обещая поступить по его совету и, запомнив номер вагона и пути, я пошел на розыски своих, в то же время размышляя, можно ли довериться казаку или нет. Впечатление он произвел на меня хорошее, как своей откровенностью и простодушием, так и высказанной ненавистью к большевикам.
Мои мысли были прерваны Сережей и капитаном тихо меня толкнувшим. Ну вот слава Богу все невредимы, думали мы, трогательно радуясь нашей встрече. Мои спутники, как оказалось, все это время слонялись между лавками и харчевнями, вблизи станции, но в здание вокзала не входили и виновника нашего страха больше не видели.

    Я рассказал им о встрече с казаком, разговоре с ним, а также о своем намерении проникнуть в казачий эшелон и в нем продолжать путь. Они со мной согласились, считая, что так или иначе, а рискнуть надо, тем более, что оставаться на станции еще опаснее. Условившись на этом, произвели тщательную разведку эшелона и выяснили, что с нашей стороны поезд наблюдается двумя красногвардейцами, встречающимися обычно у его середины долго разговаривающими между собой, а затем расходящимися в противоположные концы.
Первым пробираться решил я, потом капитан, а последним Сережа. Обманув бдительность часовых, я легко вскочил в вагон. Минут через 10 моему примеру последовал капитан, но менее удачно, с громким стуком, чем чуть не привлек внимание часового. Сидя в вагоне, с нетерпением ожидали Сережу. Последний с независимым видом подошел к часовому и попросил закурить. Вскоре у них, видимо, завязалась оживленная беседа. Затем, мы видим, Сережа прощается, делая вид, что уходит, а сам поровнявшись с вагоном, незаметно присоединяется к нам. От красноармейца он сумел выведать, что эшелон скоро пойдет, а также и то, что казаков охраняют с целью не допустить к ним калединцев и контрреволюционеров.
Закрыв двери и, притаившись в углу, мы нетерпеливо считали минуты до отхода поезда.

    Часов около 11 утра поезд медленно тронулся, оставляя Царицын. Мы перекрестились, на душе стало сразу легче. Проехали две-три станции. На одной из остановок к нам зашел казак посмотреть, как мы устроились. Мы уверили его, что нам очень хорошо, и если не хватает для полного удобства, то только сена или соломы, чтобы подстелить на пол. В этом он обещал нам помочь и действительно немного погодя принес целый тюк сена.

    Усталые от бессонных ночей и волнений, мы зарылись в сено и так проспали до позднего вечера. Проснулись бодрыми и веселыми и принялись за еду, решив по случаю удачного минования Царицына, выпить по рюмке водки, да и к тому же было холодно. Ночь прошла спокойно. После полудня 22-го января мы проезжали Сальский округ с его обширной, не поддающейся охвату глазами дивной степью. Станции были на большом расстоянии одна от другой и почти пусты. На остановках мы заводили разговоры с казаками, успев с некоторыми из них подружиться. Начальства в поезде не было. Эшелон состоял из разных сборных команд и казаков отставших от своих частей главным образом 2-го Донского, Сальского и Черкасского округов. По мере движения состав поезда уменьшался: отцеплялся то один, то другой вагон и казаки по домам шли походным порядком. К нашему счастью наш знакомый казак был Старочеркасской станицы и следовательно ехал дальше других.

    Помню, как после станицы Великокняжеской к нам зашел казак-одностаничник впустившего нас и разговаривая вдруг неожиданно выпалил, обращаясь к Сереже: "А вас ваше благородие я знаю, вы - поручик Щеглов".

Глава 67. ПРИКАЗНЫЙ ЧЕРНОБРЮХОВ

    Могу заверить, что разорвавшаяся бомба не вызвала бы того эффекта, какой произвели на нас эти слова. Заметив наше смущение, казак продолжал: "Да вы не бойтесь, ваше благородие, я никому не скажу, вы были для нас отец родной. Нас тогда прикомандировали к штабу N. дивизии, а вы были начальник пулеметной команды. Здорово ей-Богу вы оделись, никто бы вас не узнал, да и я сам первый раз думал, что ошибся, но другие ребята сказали мне, что это вы едете с нами".
Овладев с собою и сознавая, что отпираться будет бесполезно, Сережа ответил: "Сейчас и я тебя узнаю ты - приказный Чернобрюхов". "Так точно" весело крикнул казак.
   
    "Так вот что Чернобрюхов, теперь ты знаешь кто я и, если хочешь, можешь пойти и выдать меня большевикам, а они, конечно, меня выведут в расход".

    "Да что вы ваше благородие разве я Бога не имею, мне то что, вы мне не мешаете, едете, ну и езжайте", - немного обидевшись проговорил казак.

    "Ты пожалуйста не сердись, сказал Сережа - я пошутил, я знаю, что ни ты
ни твои станичники болтать зря не будут, зла я им не сделал, расстались мы
друзьями и лучше возьми вот 10 рублей, купи водки и выпей с ними за мое
здоровье".

    Обрадовавшись и не ожидая вторичного приглашения Чернобрюхов взяв деньги стремглав выскочил из вагона. Не прошло и минуты как он вновь появился еще с двумя казаками, пришедшими благодарить "их благородие" за подарок. Чтобы оправдать цель своей поездки и выпутаться из неприятного положения Сережа рассказал будто бы у него в Новочеркасске находится больная мать и он едет ее проведать. Но так, как большевики офицеров на юг не пропускают, то ему пришлось переодеться в солдатскую форму.

    "А вы, ваше благородие, хорошо нарядились, совсем нельзя вас узнать" - говорил еще один казак. "Мы долго сумлевались и так и этак глядели на вас, чи вы чи не вы, да только когда вы заговорили, - тут мы вас все признали". Не оставили они в покое и нас. Улыбаясь и подмигивая лукаво Сереже один из них добродушно промолвил: "Да и эти вот, какие же они солдаты. Еще тот, указал он на меня, может быть и есть купец, а вот другой как пить дать офицер, только кожись на фронте никогда их не видел".

    Мы не протестовали и только старались перевести не особенно приятный разговор на другую тему. Уходя от нас, казаки клятвенно обещали держать язык за зубами. Хотя после разговора с ними мы чувствовали некоторую уверенность, что сознательно казаки нас не выдадут, но, в то же время, нельзя было поручиться, что они не проболтаются случайно. Последнее обстоятельство не на шутку нас тревожило.
Приходилось поэтому быть настороже.

    Наше беспокойство усилилось, когда в сумерки достигли станции Торговой, где кроме вооруженных солдат и красногвардейцев, никого не было из частной публики. На путях стояло два эшелона красной гвардии, готовых для отправки, вероятно на Батайск. На станции все нервно суетились, чувствовалось приподнятость настроения, что обычно свойственно станциям, особенно узловым, расположенным недалеко от фронта. Такому состоянию в значительной степени способствовало прибытие на Торговую санитарного поезда с ранеными красногвардейцами в районе Ростова. При громких криках сожаления и клятвенных обещаниях беспощадной мести всем контрреволюционерам, раненых торжественно перенесли в зал первого класса. Но в то же время, я заметил, что вид раненых сильно охладил революционный пыл товарищей. Во всяком случае, председатель военно-революционного комитета, человек с довольно интеллигентным лицом, панически метался во все стороны, видимо, стараясь собрать солдат, подлежащих к отправке на Батайск. Держась за голову и летая по вокзалу он беспомощно взывал охрипшим голосом: "Товарищи, авангард революции из эшелона No 7, пожалуйте в вагоны, поезд сейчас отправляется, наши требуют срочной помощи". А на это ему пьяные голоса отвечали: "Ничаво, без нас не уйдет, не горит, подождет маленько".

    В царившей сутолоке на нас никто не обращал внимания и мы беспрепятственно бродили всюду, наблюдая нравы и большевистские порядки. Вместе с тем, мы не забывали и следить за нашими казаками, дабы не попасться врасплох. Они вышли на станцию, купили водки и закуски, а затем, забравшись в теплушку, поделили оставшиеся деньги и увлеклись карточной игрой. Как и прежде, наш поезд был оцеплен охраной, но этому мы не придавали значения, ибо нас принимали за казаков. Поезд тронулся, а наши станичники продолжали игру и, видимо, сдержали свое обещание и никому о нас не проболтались.

    Вскоре отцепили вагон, вероятно с казаками Егорлыцкой станицы, затем - Мечетинской и далее поезд следовал уже только в составе 4 вагонов. От казаков мы узнали, что конечный пункт нашего эшелона - полустанок Злодейский, дальше которого поезд идти не может, ибо пути разобраны. Зайдя к станичникам, мы искренне поблагодарили их за гостеприимство и доброе к нам отношение и стали готовиться к последнему нашему этапу.

    Поздно ночью прибыли на полустанок. Предварительно несколько раз обошли полустанок и детально его осмотрели. В одной комнате здания работали военные телеграфисты, принимавшие и передававшие какие-то телеграммы. Вероятно это был передаточный большевистский пункт связи. В другом конце здания, мы с трудом через замерзшие стекла рассмотрели несколько десятков сидевших и лежавших в комнате вооруженных солдат. Казаки свободно входили и выходили из этого помещения. То же решили проделать и мы, побуждаемые желанием послушать разговоры, узнать новости и по ним сколько-нибудь представить себе обстановку.

    Деланно-развязно вошли и молча разместились в разных углах. Маленькая лампочка тускло освещала помещение. Из соседней комнаты через дверь чуть слышно доносились голоса, иногда отрывки читаемых телеграмм. Напрягая внимание и слух, я скоро убедился, что понять что-либо и хоть смутно представить себе положение на фронте было совершенно невозможно. Большинство бывших здесь солдат уже спало, бодрствующие или ругали буржуев и белогвардейцев или вели разговоры, не имеющие для нас никакого интереса. Оставаться поэтому здесь дальше, подвергая себя все же известному риску, мне казалось бессмысленным. Я вышел, за мной последовали и мои друзья. Удалившись немного от полустанка, мы остановились, обсудили положение и решили двинуться в общем направлении на северо-запад т.е. на Новочеркасск.
Ночь стояла очень темная, в двух шагах ничего не было видно и мы двигались больше наугад. Шли медленно, осторожно, часто останавливались и прислушивались, опасаясь неожиданно натолкнуться на большевистский разъезд или дозор.

Глава 68. ДОРОГА ДОМОЙ

    Инстинктивно, я чувствовал что мы сбились с пути и идем в противоположную сторону. Темные облака, покрывая небо, скрывали звезды, компаса у нас не было и мы не могли ориентироваться. Вдруг пред нами выросло что-то большое, темное, принятое нами сначала за строение, но приблизившись, мы увидели что это стог сена. Не желая бесплодно утомлять себя и надрывать последние силы, я предложил переждать здесь и на рассвете, взяв правильное направление, двинуться дальше.
Мое предложение было охотно принято. С большим трудом мы забрались на верх стога, разгребли яму в которой и разместились довольно удобно. Немного согрелись и мои спутники стали дремать. Мне спать не хотелось и я сам вызвался бодрствовать.
Я был всецело поглощен мыслью о конечном этапе нашего путешествия, стараясь предугадать те препятствия и случайности, какие могли еще ожидать нас на этом пути. Вместе с тем, хотелось подвести итог всему, чему я сам был очевидцем, что видел и слышал за три недели своего скитания. В эти дни я побывал в Каменец-Подольской, Киевской, Таврической, Екатеринославской, Харьковской и Воронежской губерниях, был на границах Тамбовской, Саратовской и Ставропольской, наконец, с разных сторон приближался к Донской области частично ее захватывая, а затем пересек и значительную часть этой последней.

Глава 69. ЦАРСТВО ЗВЕРЯ

    Везде внимательно наблюдая жизнь и нравы и суммируя все слышанное и виденное во время своего переезда, я неуклонно приходил к одному и тому же печальному выводу. Россия представлялась мне бушующим морем, выбрасывающим на поверхность все то, что раньше таилось на дне. Всюду подонки и революционная чернь захватили власть и стали у ее кормила. Всюду резко выступали стихийные, разнузданные, с методами насильственного разрушения силы и по всей России от берегов Северного моря до берегов Черного и от Балтийского до Тихого Океана шел небывалый в истории погром всего государственного. Все было терроризовано, воцарилось насилие, произвол и деспотизм. Соблазнительные ходячие лозунги "грабь награбленное", "мир хижинам - война дворцам", "вся власть рабочим и крестьянам", "смерть буржуям и контрреволюционерам", "никакого права и закона, никакой морали" и т.д., брошенные в массы, имели роковое последствие и русский народ, потеряв голову, стал словно буйно помешанным. Все моральное разлагалось лестью грубым инстинктам и политическому невежеству масс и предательством. Это была трагедия Великой России и безумие русского народа. Россия неудержимо катилась в бездну большевистской анархии. Росли потоки человеческой крови, все некогда честное и святое захлестывалось волной подлости и измены. Было ясно, что большевизм заливает Россию, не встречая нигде сопротивления. Интеллигенция в страхе трусливо притаилась, и обывательская растерянность ширилась, как эпидемия. Уже появилась "лояльность" к новой власти, модным становился принцип "невмешательства" или "постольку-поскольку" отрекались от идеологии и традиций прошлого, от долга, воспевая дифирамбы большевизму, угодничая перед товарищами и делая красную карьеру.

    Происходила страшная драма жизни. Повсюду торжествовала и улюлюкала чернь. Героем и полноправным гражданином был только - русский хам, упивавшийся безнаказанностью наступившего разгула и давший полную волю своим низменным, кровожадным инстинктам.

     Дон еще судорожно бился, но и это казалось мне предсмертной его агонией, Против стихии, охватившей Россию, казачеству не устоять, думал я. Можно ли утешать себя несбыточными надеждами, закрывая глаза на реальную действительность и сознавать что Новочеркасск, куда мы так стремимся, доживает последние дни. Не далеко, быть может, то время, когда и на берегах Тихого Дона и в бесконечно широких казачьих степях воцарится красный хам. Это неизбежное зло, по моему, было необходимо казачеству.

    Большевизм в моих глазах, был заразой, которая мало кого щадила. Необходимо было переболеть каждому. Или нужны были героические меры, нужны были сверхчеловеческие усилия и страшное напряжение воли, чтобы этому злу противопоставить иное, здоровое начало и решительно и беспощадно проводить его в жизнь. Надо было здоровых как-то изолировать, а больных немедленно лечить и лечить энергично.

    Но проехав уже значительную часть Донской области, я нигде не чувствовал влияния Донского Правительства и нигде не заметил, чтобы в этом отношении им принимались бы какие-либо видимые меры. С несомненностью я установил, что яд большевистской пропаганды на Дон несли фронтовики. Я видел, как прибывая на станцию назначения и никем не встреченные, казаки расползались по домам, неся заразу в хутора и станицы и заражая, конечно, здоровых. Неоднократно был свидетелем того, как большевистские агитаторы свободно разъезжали по Донской земле, особенно по станциям, разжигая ненависть и страсти и увлекая за собою в первую очередь голытьбу и чернь, а затем малодушных. Наряду с этим, видел редкие, жалкие и робкие попытки противоположного течения дать массе противоядие, основанное лишь на чувстве долга и совести, на понятиях весьма отвлеченных и большинству мало понятных.

    Вместе с тем, казалось, что пока большевизм частично захватил казачество, но в то же время не было никакой уверенности, что он быстро не распространится и не станет явлением общим. Поэтому, возможно было, что и дурман большевизма, окутавший нашу Родину, начнет рассеиваться ранее в Центральной России, чем на юго-востоке, а последний может стать ареной кровавых столкновений.

    Мысленно переживая все это, я чувствовал, как помимо воли скептицизм закрадывался в мою душу, сменяя прежние преувеличенные надежды на Дон и казачество и как росло убеждение, что попав в Новочеркасск мы, тем самым, обрекаем себя на верную гибель.

    Будущее рисовалось мне в весьма мрачных красках. Но что было делать? Как поступить? Как лучше разрешить этот мучительный вопрос? Поддаться нахлынувшему чувству пессимизма и выказав малодушие повернуть обратно, - мне казалось, - недопустимым и постыдным. Можно было еще: скитаться, но под вечным страхом быть узнанным и зверски замученным - значит бесцельная и глупая смерть. Идти к большевикам, - прельстившись животными благами жизни, - не позволяли совесть, долг и любовь к Родине. Оставалось одно: идти в Новочеркасск и там, если суждено, погибнуть сознательно, за Родину, честь, за свои идеалы. И невольно я вспомнил моих "мудрых" сослуживцев, оставшихся в Румынии. Они ожидали "просветления" обстановки, дабы после того, в зависимости от обстоятельств, принять то или иное решение.

Глава 70. В СТАНИЦЕ ХОМУТОВСКОЙ

    Уже начинало светать. Где-то далеко раздался одинокий выстрел, внезапно нарушивший немое безмолвие степи. Я насторожился, но кругом опять стало тихо.
Усилием воли я разогнал свои грустные мысли, нарушавшие душевное равновесие и разбудил сладко спавших Сережу и капитана.

    Перед нами расстилалась ровная, серая, окутанная предрассветным туманом степь, тянувшаяся во все стороны. Мы пошли на северо-запад. Примерно через час вдали стал обрисовываться одиночный крест, каковой, по мере нашего приближения, увеличивался, пока не обратился в церковную колоколенку, какого-то селения, расположенного в долине.

    Встретившийся на дороге мальчик-пастух, лет 8-9, объяснил нам, что перед нами Хомутовская станица.

    Мы направились к станице, намереваясь за нужными информациями зайти в домик, стоящий на краю станицы, немного в стороне, где, как мы еще издали заметили, во дворе возилась женщина. Подошли, поздоровались и я спросил ее, не сможет ли она нас напоить чаем обещая за это заплатить.

    Ничего нам не ответив, она вплотную приблизилась к забору внимательно и подозрительно оглядела нас и вдруг совершенно неожиданно разразилась градом ругательств по нашему адресу. Я редко слышал, чтобы женщины ругались так мастерски, как она. Лексикон ее ругательств, видимо, был неисчерпаем и на нашу голову, как из рога изобилия, сыпались отборные и, не лишенные остроумия эпитеты. "Ча-ай-ку напиться" - передразнивала она нас, "дубиной вас гнать анафем проклятых, носит вас нелегкая, перевода на вас нет, кажинный день ходят бездельники, да только честной народ мутят, а ежели чего не досмотришь - сейчас же стащат, дьволы полосатые. Чиво ты зеньки выпучил, - взвизгнула она, - обращаясь к Сереже, ишь рожа-то разбойничья, кирпича просит, проваливай по добру, по здорову, а то хужее будет, ей Богу запущу кизяк (особый вид топлива в виде четырехугольных плиток, приготовляемых из коровьего помета с примесью соломы) в харю, тогда увидишь", видимо уже не владея собою, - кончила она. Не столько опасаясь, что она приведет в исполнение свое намерение, сколько избегая привлечь внимание соседей, мы, проклиная в душе сварливую бабу, уже повернулись, чтобы удалиться.

    В этот момент, на пороге дома показался довольно пожилой казак. "Что вам угодно?" сухо и столь же нелюбезно спросил он, подойдя к нам.

    Кратко объяснили ему, что мы с фронта возвращаемся домой. Пришли в станицу, хотели часок отдохнуть и напиться чаю, обещая за это заплатить или взамен дать сахару и чаю. А хозяйка, приняв нас за разбойников, рассердилась, начала кричать и ругать.

    Казачка в разговор не вмешивалась и лишь воинственно подбоченившись, с большим вниманием слушала наши объяснения. Осмотрев нас пытливо и, подумав немного, казак промолвил "коли чай, сахар имеете, а за хлеб заплатите, то вода найдется, а баба, как баба, пес лает, ветер носит" и он кивнул в ее сторону. "А ты, хозяйка. обратился он к ней - пойди-ка да напеки нам пышек". Не прошло и получаса, как мы, сидя в теплой комнате, распивали чай и с жадностью уничтожали огромное количество душистых, горячих пышек, которые казачка едва успевала жарить и подавать на стол. С хозяином казаком разговор никак не вязался. В нем проглядывало затаенное недружелюбие или недоверие к нам и на наши вопросы, он отвечал с большой неохотой. Иначе держалась казачка. У нее озлобление против нас, как будто бы прошло и своими ответами она часто опережала мужа. Несомненно, значительную роль в ее успокоении, надо думать, сыграл подарок, сделанный нами в виде чая и сахара.

    В скором времени, несмотря на несловоохотливость нашего хозяина, нам все же удалось выведать, что казаки Хомутовской станицы никакого участия в происходящих событиях не принимают и сохраняют нейтралитет. Причем, казак пытался доказать нам, что такое решение - самое лучшее, ибо большевики - друзья "трудового казачества" и воюют они не с ним, а с буржуями, которые забрав казну бежали из России и укрылись в Новочеркасске и что станиц и хуторов большевики не тронут.
Судя по тому, как казак говорил, можно было полагать, что, прежде всего, он сам мало верит в свои слова, а передает, как попугай, чужое, где-то им слышанное.
Когда же я указал ему, что их нейтралитет кончится тем, что большевики, завладев Новочеркасском и Ростовом, примутся делить землю между казаками и иногородними, он совсем сбитый с толку, долго не знал что ответить.

    "Да мы не дадим, пусть только попробуют, свое-то отстоим, поднимемся все как один", неуверенно возразил он.
   
    "Нет - сказал я, - тогда уже будет поздно. Атамана не будет, не будет никакой власти, которая бы вас объединяла, пушек и пулеметов у вас нет, винтовок мало, - ну и большевикам, вооруженным до зубов, расправиться с вами будет не трудно.
Сейчас вы не поддерживаете Атамана, верите больше фронтовикам да большевикам, обещающим вас не трогать, а они, покончив с Атаманом, примутся за станицы и хутора и начнут заводить у вас свои новые, хохлацкие порядки".

    Здесь в разговор вмешалась хозяйка, уже дано проявлявшая признаки нетерпения. "Вот, как послушаю вас" - сказала она - "и так все правильно и хорошо выходит по-вашему, а наши-то фронтовики, дуралеи целый день горланят, да только путного от них ничего не услышишь, а беспутства наберешься. По ихнему Бога выдумали попы, старших и начальства не признают, Атамана кричат тоже не надо. И кто бы еще говорил - пусть бы степенные казаки, - а то все непутевые, - не иначе как бездомные и голодранцы. А по ночам, как свиньи напиваются, кур крадут, девок затрагивают и орут во всю глотку "теперича слобода". Как погляжу я на вас, так вижу, что вы люди душевные, мирные, нет у вас злобы на уме, а когда увидела вас у калитки, ну, думаю, опять бродяги, ходят бездельники, да народ мутят и сами не работают и другим мешают. Ну, конечно, осерчала", закончила она, как бы извиняясь за свой суровый прием.

    Казак насупившись угрюмо молчал. От нас не ускользнуло то обстоятельство, что на почве разного понимания и толкования большевизма, здесь в семье происходят очевидные разногласия. Жена всецело разделяла нашу точку зрения и не скрывая радовалась, что в лице нас, нашла себе неожиданно единомышленников, а муж, будучи иного мнения, сердился, хмурился, говорил мало, больше отнекивался. Наша беседа уже тянулась часа два. Мы вполне отдохнули, были сыты и стали подумывать об отъезде. Хозяин вызвался нанять для нас подводу до станицы Ольгинской. В этом ему помогла жена, дав несколько весьма ценных указаний. Казак ушел и вскоре вернувшись с досадой заявил, что только один станичник соглашается ехать, но требует за это 25 целковых. Хотя по тому времени, названная сумма была очень велика, но нам не оставалось другого, как согласиться. Пока запрягали лошадей, мы успели собраться, поблагодарить хозяев за их гостеприимство и приступили к расплате. Однако, хозяйка наотрез отказалась принять от нас плату. Нам стоило много труда убедить, наконец, ее мужа взять деньги. Увидев это, она принесла кусок сала, схватила несколько пышек и сделав сверток сунула Сереже со словами:
"Возьмите, в дороге-то пригодится".

Глава 71. ДОРОГА К ДОМУ

    Пара сытых, крепких лошадей, быстро несла нас к станице Ольгинской. Мы не успели еще выехать из низкой лощины, как вдали на горизонте, показался, гордо сиявший в лучах солнца, золотой купол Новочеркасского собора. Нас охватило необъяснимое радостное чувство. Близился конец томительного путешествия. То, что еще недавно, было только далекой мечтой, скоро могло осуществиться. Словно очарованные дивным видением красавца собора, приковавшего наше внимание, мы, не сводили с него глаз и по мере приближения стали различать спускавшиеся и расползавшиеся вокруг него группы строений, составлявшие город Новочеркасск.
Это был мой родной город. В нем я родился, учился, в нем прошло мое детство и дни юности. Воспоминания давно прошедшего, бесконечно дорогого, светлого и несравнимо лучшего, чем была неприглядная действительность, волной нахлынули на меня и наполнили душу. Как в калейдоскопе мелькали картины милого прошлого, быстро сменяя одна другую.

    Закрывая глаза, я отчетливо представлял себе город, каждую его улицу, поворот, спуск или подъем, и даже многие здания. В последний раз я был в Новочеркасске лет 6 тому назад и, в сущности не нашел в нем каких-либо заметных перемен. И тогда он продолжал быть все тем же старо-дворянским гнездом, тихим и уютным для отдыха уголком, без шумной и трескучей жизни, всегда присущей крупным торговым центрам. Покоем и деревенской тишиной веяло в его улицах. Тихий церковный звон его многочисленных церквей, не заглушался стуком колес, шумом автомобилей, гулом фабричных сирен и в вечерний час своим мелодичным звуком создавал в душе тихое молитвенное настроение.

    С каждой минутой нас сильнее и сильнее охватывало жгучее нетерпение скорее достичь цели и мы начали нервничать. Нам казалось, что едем мы очень медленно, хотя на самом деле лошади, от которых высоко валил пар, безостановочно бежали крупной рысью. По дороге встречали казаков. Проехало несколько вооруженных верховых, которые при встрече, приветствовали нашего возницу, не интересуясь нами.

    Наконец, достигли станицы Ольгинской, торопливо расплатились за подводу и, не желая терять времени на поиски новых лошадей, двинулись дальше пешком, вдоль окраины станицы. Местность была мне знакома, ибо в детстве, я часто бывал здесь. Шагали бодро, иногда чуть не бегом, с одной лишь мыслью, скорее добраться до цели.

    Нам предстояло пройти верст двадцать, уже в первый час, думаю мы отмахали не менее 6-7 верст, так как стали ясно различать станицу Аксайскую, отделенную от нас рекой Доном.

    Замедлили шаг и пошли осторожнее, двигаясь параллельно дамбе. Незаметно подобрались почти вплотную к р. Дон. На той стороне, поодаль, виднелась железнодорожная станция Аксайская, мелькали люди. Наш берег был пустынен. Дон стоял покрытый льдом. В одном месте был устроен досчатый настил. Будучи уверены, что станица Аксайская в руках Донского Правительства, мы перекрестились и оглянувшись кругом, бегом пустились по льду через Дон. Вот и другой берег. Нас никто не останавливает, никто не обращает внимания. Остановились, осмотрелись и полезли на железнодорожную насыпь, откуда медленно, крадучись, направились к вокзалу.

    И только не доходя несколько шагов до станции, мы ясно увидели офицеров и казаков - в форме и погонах, что послужило наглядным доказательством того, что мы в стане белых.

    Итак, наконец-то, сбылось наше заветное желание. Кончилось тяжелое скитание с вечным страхом и опасением. Со слезами на глазах, не говоря ни слова, мы бросились обнимать и целовать друг друга. Слова были излишни. Каждый переживал счастливые минуты нравственного удовлетворения и по-своему оценивал прелесть наступившего момента. Из положения преступников, всюду травимых и преследуемых, вынужденные всегда быть начеку, всегда следить за каждым словом, каждым жестом, дабы мелочью не выдать себя - мы становились снова людьми с правами и обязанностями.

    Первое время никак не могли отделаться от странного чувства, не чуждаться людей и не видеть в каждом встречном своего противника, готовящего нам какую-либо каверзу. Вероятно необходимость постоянно быть начеку, обратилась уже в привычку и нам трудно было сразу привыкнуть к новому положению и не реагировать чутко на всякие внешние проявления.

    Держались пока в стороне от публики.

    Зато быстро и основательно забыли и выбросили из нашего обихода опошленное слово "товарищ", которым мы широко пользовались в пути, заменив его обращением по имени и отчеству Но Сереже, видимо, нравилось больше именование по чину и он с оттенком некоторой щеголеватости и напускной дисциплинированности, ежеминутно обращался ко мне, вытягиваясь и отчеканивая: "г-н полковник, позвольте закурить, г-н полковник, прикажите купить билеты" и т.д.

    Я не мог удержаться от смеха, при виде вытягивавшейся его фигуры, чересчур это выходило комично и никак не гармонировало с его видом. Кстати сказать - моим первым движением было наскоро привести себя в порядок и освободиться от ужасного моего плаща, что я и сделал, сняв его и оставив на вокзале.

Глава 72. НА ЧЕМ ОСТАНОВИТЬСЯ, ЧТО ВЫБРАТЬ

    Публики на станции толпилось много, однако бестолковой суеты, как у большевиков не было, поддерживался все-таки видимый порядок. Но в одном было несомненное сходство: как у большевиков, так и здесь, все стены вокзала пестрели распоряжениями Донского Правительства, воззваниями Добровольческой организации и многочисленными призывами о записи в партизанские отряды. Не могу не сказать, что часть из последних, писанная, вероятно, наспех, отдавала несколько вычурностью слога, а иногда, кроме того, были проникнуты некоторой долей самовосхваления. По стилю и изложению это напоминало скорее конкуренцию коммерческих предприятий, расхваливающих свой товар, чем серьезное обращение к чувству долга.

    Весьма характерны были и названия отрядов, в роде: "Белый дьявол", "Сотня бессмертных", "Волк" и другие. Я тщетно искал делового, сухого, строгого приказа офицерам, а не воззвания и, к сожалению, его не нашел. Мои спутники, обойдя стены и с интересом прочитав все плакаты, сейчас же завели разговор на тему - куда лучше поступить.

    Один стоял за Добровольческую организацию, восхваляя ее доблесть и героизм и проникнутый большим уважением к ее вождям - генералам Алексееву и Корнилову, другой же за Донскую армию, глубоко уверенный, что только казаки, сохранившие местами и до сих пор дисциплину, а на фронте на деле доказавшие свою преданность Родине и верность присяге, наведением порядка среди "товарищей" смогут дать отпор большевизму, сплотившись вокруг своего популярного и всем известного героя - Генерала Каледина. После долгого и горячего спора, грозившего подчас перейти в ссору, капитан выбрал Донскую армию, а Сережа - Добровольческую.

    Гораздо сложнее оказалось решить второе, а именно, в какой отряд или часть.
Здесь выбор был еще труднее.

    Я умышленно не вмешивался в их спор и только внимательно слушал их рассуждения. Не прийдя ни к какому определенному решению, они, в конечном результате, согласились на том, что надо еще "осмотрется", "ориентироваться" "разобраться в обстановке" и только после этого сделать окончательный выбор.

    Спор между моими коллегами и конечное их решение навели меня на некоторые размышления. Если, думал я, у капитана и Сережи, "подумать" и "разобраться в обстановке" займет не более одного-двух дней, то поступят ли так другие? Не явится ли для малодушных такая свобода выбора без ограничения времени, законным предлогом оттягивать свое зачисление в ряды армии и, в случае нужды, свое бездействие оправдывать заявлением, что вопрос куда поступить еще не решен окончательно. Или еще хуже: в одном месте утверждать, что поступает туда-то, а в последнем называть первое. Позднее я убедился, что временами так и было. Кроме того, мне неоднократно пришлось слышать, как честные и высокопорядочные офицеры сетовали, говоря, что такой способ вербовки только развращает нерешительных, укрывает шкурников и способствует всяким авантюрам.

    По их мнению, прежде всего, следовало иметь одну организацию, или армию и вместо принципа "добровольчество" надо было выставить принцип "обязательство", столь понятный и близкий не только военнослужащим, но и каждому гражданину, любящему свою Родину. При этих условиях в каждом пункте существовало бы одно бюро явки или записи, каковое не занималось бы зазыванием военнообязанных, а каждый сам лично, под страхом действительной ответственности, в известный срок, должен был туда явиться для получения назначения в зависимости от чина, специальности и годности к службе.

    Надо было силой заставить край дать людей для борьбы с большевиками и считать, что защищать родину обязан всякий, а если кто и уклоняется, того должно принуждать к этому, не стесняясь средствами.

    Отсутствие приказа о принудительной мобилизации имело следствием уклонение от службы огромного количества офицеров, а особенно неказачьих, проживавших в Новочеркасске и Ростове и опасавшихся добровольно поступить в отряды по тем только мотивам, что при наличии приказа об их мобилизации, они в случае, если победа останется за большевиками, легко смогли бы оправдать свое участие в противобольшевистском движении, сославшись на это распоряжение. Были случаи и с казаками, когда станицы готовы были мобилизоваться и только ждали приказа из Новочеркасска, но такового не было и мобилизация не осуществлялась.

    У ген. Каледина одно время была подобная мысль и он намеревался даже посылать карательные экспедиции для вразумления станиц, воспринявших большевизм и для проведения принудительной мобилизации, но, к сожалению, своего замысла он не осуществил, не поддержанный своим правительством.

    Около 2 часов дня из Ростова пришел поезд, шедший на Новочеркасск. Мы взяли билеты III класса, но сели во второй, используя старые офицерские привилегии. На всякий случай, я приготовил свое офицерское свидетельство, бывшее при мне и предусмотрительно зашитое в рукав бекеши. Эта предосторожность оказалась кстати.
Подошедший контролер-офицер в сопровождении конвоя, в вежливой форме потребовал от нас удостоверений, что мы офицеры. Показав свое, я попросил его на слово поверить мне, что мои спутники тоже офицеры, и если они так одеты, то лишь потому, что мы только что вырвались от большевиков. Офицер отнесся к нам с большим участием и вполне удовлетворился моим заявлением.

    Не могу не вспомнить здесь одну смешную деталь: тулуп Сережи издавал такое страшное зловоние, что вся публика, особенно дамы, видимо негодовали, не зная как избавиться от его присутствия. Мы же вначале, не понимали, почему публика нас сторонится и избегает, как прокаженных. Один за другим, наши соседи вставали и удалялись в конец вагона, где оставались стоять, временами бросая в нашу сторону недружелюбные взгляды и возмущенно обмениваясь словами между собою по нашему адресу. Наконец, мы догадались в чем дело и Сережа вышел на площадку, где и оставался все время до прихода поезда в Новочеркасск.

Глава 73. В НОВОЧЕРКАССКЕ

    Было 3 часа дня 23 января, когда мы достигли Новочеркасска. Сгорая от нетерпения скорее войти в курс событий, а также помыться, переодеться и принять мало-мальски приличный вид, мы, протиснувшись через пеструю толпу, заполнявшую столь хорошо мне знакомый Новочеркасский вокзал, наняли извозчика и поехали на Барочную улицу в партизанское общежитие.

    Еще в поезде нас предупредили, что в городе острый жилищный кризис, все переполнено, в гостиницах мест нет и единственно, где мы можем найти кровать - общежитие.

Источник: И.А. Поляков. Донские казаки в борьбе с большевиками (Мюнхен, 1962)

Глава 74. БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ВТОРОГО ВСЕРОССИЙСКОГО СЪЕЗДА СОВЕТОВ О БОРЬБЕ С
КОНТРРЕВОЛЮЦИОННЫМИ (???-Л.С.) ВЫСТУПЛЕНИЯМИ

26 октября (8 ноября) 1917 г.

ВСЕМ СОВЕТАМ

    Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов поручает Советам на местах принять немедленно самые энергичные меры к недопущению контрреволюционных выступлений, «антиеврейских» и каких бы то ни было погромов*). Честь рабочей, солдатской и крестьянской революции требует, чтобы никакие погромы не были допущены.
    Красная гвардия в Петрограде, революционный петроградский гарнизон и матросы обеспечили столице полный порядок.
    Рабочие, солдаты и крестьяне всюду на местах должны поступить по примеру петроградских рабочих и солдат.
    Товарищи солдаты, казаки (!!!-Л.С.), на вас в первую очередь ложится обязанность обеспечить подлинно революционный порядок.
    На вас смотрит вся революционная Россия и весь мир.
Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов
Петербург, 26 октября 1917 г.

Декреты Советской власти. М., 1957, т. 1, с. 16–17
(Далее: Декреты…)

*) Погромы, в том числе еврейские, являлись одним из острейших методов борьбы контрреволюции с Советской властью в первые годы после Великой Октябрьской социалистической революции. Участники погромов (в основном выходцы из наиболее реакционных слоев мелкой буржуазии и уголовные элементы) нападали на государственные и общественные учреждения, на продовольственные магазины, склады, уничтожали и расхищали народное имущество, убивали видных революционных деятелей. Организация погромов и участие в них рассматривались Советской властью как одно из опаснейших посягательств на завоевания пролетарской революции (а где здесь ЕВРЕИ?).

Источник: В.И. Ленин и ВЧК, Сборник документов (1917-1922), М.: Политиздат, 1987.


Глава 75. КАЛЕДИН В СТАНИЦЕ УСТЬ-МЕДВЕДИЦКОЙ

    Неожиданно в станицу Усть-Медведицкую пожаловал сам Войсковой атаман, генерал Каледин. К этому времени по станицам еще мало кто знал — разве что телеграфисты и высокое начальство — о состоявшемся недавно в Петрограде государственном совещании, на котором Каледин имел важные переговоры с генералами Корниловым и Алексеевым. Но именно в связи с этими переговорами и возникло у Атамана решение объехать некоторые станицы родного Дона, поговорить со старослужилыми казаками, разъяснить сложную обстановку в столице и выработать предположительные меры против растущей революционной волны.

    Пока в старой Воскресенской церкви шло торжественное богослужение, на площадь прибывали все новые посланцы с дальних улиц и окрестных хуторов. Толпились тут не только степенные и заслуженные старики, почему-либо не попавшие в церковь, все как один в почищенных мундирах, с крестами и медалями за службу, но и хмурые фронтовики в расхристанных ватниках-поддевках, и нарядно одетые дамы вперемешку с учащимися реального, и служилая интеллигенции, и учительство, затянутое в парадные сюртуки; гомонили веселые казачки в белых платочках и тесных кофточках с рюшами и оборками, прислуга из богатых домов, дорвавшаяся до узелков с подсолнечными и тыквенными семечками, летели под ноги шелуха и конфетные обертки — праздник! Сверхсрочники местной команды, поставив в козлы винтовки, ждали в вольном строю начала парада. Алели лампасы, блестели сапоги, на фуражках взблескивали овальные кокарды.

    Торжественный молебен отслужил сам архиерей, затем дьякон провозгласил многая лота правителю Дона, и церковный хор дружно пропел здравицу. На паперти засуетились. Постаревший, но все еще усердный пристав Караченцев приказал освободить проход.

    Дородный, внушительный ликом и осанкой Каледин вышел под восторженные крики «ура» в сопровождении большой свиты духовенства, окружного и станичного начальства, разодетых в белые платья и пелерины дам. Он улыбался, склонив голову, и, проходя по плацу, доброжелательно приглядывался к толпившимся вокруг него станичникам. Юные гимназистки, в белых передничках, радостно-счастливые и смущенные, преподнесли Алексею Максимовичу Каледину букеты полевых цветов. Начальник местной команды, престарелый и грузноватый есаул, отдал рапорт, начался парад. Затем атаману подали лакированный фаэтон окружного атамана Рудакова, и он со свитой проследовал к станичному правлению, где была назначена встреча с выборными станиц и хуторов.

    Зал для заседании, или «майдан», как его называли в правлении, на этот раз не смог вместить всех желающих. Поэтому было приказано открыть все окна и двери двусветного зала, и толпа на площади могла бы слышать каждое слово атамана. Стариков пропустили вперед, в ряды георгиевских кавалеров и офицеров-фронтовиков. Сюда попал и отец Миронова, Кузьма Фролович, и сын самолично уступил ему место, отодвинувшись в конец ряда, в кружок гомонящих фронтовиков. Окна заслоняли ветки пыльных акаций, молодежь снаружи висела на подоконниках, на сцене и в зале было душновато — сход как сход.

    Наконец устроились за столом и окружной Рудаков, и станичный Емельянов, и предводитель местного дворянства Коротков, еще какие-то чины, и тогда Миронов увидел выходящего на сцену Каледина, а следом за ним Председателя Войскового круга Павла Михайловича Агеева. Захотелось даже окликнуть старого друга, заметно набиравшего авторитет в Новочеркасске, умело побивавшего консервативную часть круга (так называемую «черкасню» головного на Дону округа) популярным ныне умеренным демократизмом и лозунгами февраля, обещавшими Донской области какую-никакую, но автономию и сохранение некоторых земельных и обрядовых традиций. Павел Михайлович сел за столом президиума по правую руку от Войскового, и Миронов лишь кивнул ему и сдержанно усмехнулся.

    Рудаков заговорил сразу о возвращении революцией исконной вольности Донскому Войску, выборности властей сверху донизу, готовности казачества нести верную службу матушке-России. Умышленно сбился на скороговорку, дабы поскорее представить присутствующим Каледина.

    — Господа станичники! — громко и властно окликнул казаков Атаман и прислушался к утихающему гомону и шиканью внутри зала и за распахнутыми окнами. — Дорогие мои соратники и побратимы! Вот уже полгода, целых шесть месяцев, наша мать-Россия и Отечество переживают тяжелое потрясение и смуту. Государь свергнут с престола, что повлекло за собой неизбежное безвластие, анархию... Внутренние враги обнаглели окончательно, сеют рознь между русскими людьми, внешние — ликуют и засылают к нам своих агентов, которые еще больше разжигают эту междоусобицу и вражду между нами... — Далее следовал рассказ Каледина о немецких шпионах, прибывших весной в Петроград в товарном пломбированном вагоне из-под устриц, о разрухе на заводах и нерадивости фабричных рабочих, которые занялись пьянством и забастовками вместо того, чтобы примерно трудиться ради военной победы и укрепления внутренних сил государства. Многие солдаты, забыв присягу, дезертируют с позиций, открывая врагу путь в глубину российских просторов. И совершенно прав наш уважаемый донской писатель и поэт Федор Дмитриевич Крюков, написавший недавно страстные и горькие стихи: «Плачь, Россия, — твои солдаты предали тебя!..»

    Каледин говорил около двух часов, задевая в душах людей больные струны. Старые казаки-бородачи крякали от гнева и возмущения, сжимали кулаки, молодежь стыдливо отводила глаза, кое-кто кисло усмехался или прятал набухшие слезами глаза.

    — К чести сыновей тихого Дона, ваших сынов, господа старики! — бросил атаман громкие и льстивые слова в передние ряды и поднял голос до призывного восторга. — К чести нашей и наших предков части казачьи на фронте еще хранят порядок и традиционную дисциплину, честно выполняют свой воинский долг перед Отечеством! Только отдельные негодяи, поддавшись агитации немецких шпионов и забыв святую присягу и казачью честь, свернули на позорную дорогу предательства и смуты...

    — Позор! — внятно и громко выкрикнули из переднего ряда.

    Зал зашевелился, утихли гомонившие за подоконниками парни. Ради негодующих выкриков Каледин сделал длительную паузу и удовлетворенно вытер лоб платком. Большая часть его нынешней миссии была выполнена, создано необходимое настроение, против которого уже никто не дерзнул бы возражать.

    — Временное правительство, господа, руководимое присяжным поверенным Керенским, из тех демократов, что издавна разлагали моральный дух нашего народа, оказалось, разумеется, неспособным водворить порядок в армии и в тылу... Будучи неплохим оратором, Каледин рисовал отвратную картину безвластия и анархии в огромной, темной стране, и сама по себе вытекала необходимость срочного и жестокого вмешательства в эту анархию хорошо организованной воли патриотов и защитников порядка... В передних рядах какой-то немощный старичок в засаленном чекмене с обсыпанным перхотью воротом жалко всхлипнул и по-детски вытер глаза тылом кулачка, а его сосед, еще крепкий атаманец, порывисто вздохнул и крякнул от избытка чувств:

    — Перепороть идолов поганых, в кровь!..

    Но впереди еще были слова Атамана об истинных зачинщиках измены, социалистах, посягающих на власть во всем мире, а потому и навалившихся нынче на мать-Россию, которая — все знают! — искони была всему миру голова!

    — Вы, станичники, сидящие здесь по выбору станиц и хуторов, самые заслуженные люди Дона! — говорил по-отечески Каледин. — На ваших плечах старые боевые погоны, а мундиры многих украшены боевыми крестами и медалями за победы над иноверцами и чуждым нам басурманством! Я верю, что вы не посрамите вольный Дон, бросите своим сынам боевой и призывный клич сплотиться вокруг истинных вождей народа — верховного главнокомандующего Корнилова и партии народной свободы. Вы и сами по первому зову, как один, встанете на защиту родного Дона и нашей правды против внешнего врага и внутренних супостатов! Ура!..

    Передние ряды встали, за ними шумной волной поднялись и остальные. Громом покатилось по залу слитое в сотни голосов «ура», офицеры брали фуражки на локоть, как в парадном строю. Уже и площадь гремела раскатами голосов.

    — Ну, а к чему царя-то скинули, жить-то как будем теперя? — прохрипел кто-то в дальнем углу. — Замирения-то скоро дождемся?

    Фронтовики волновались, с усмешками поглядывали на Миронова, который тоже снял фуражку, но держал ее в опущенной руке. Сам он не замечал этих взглядов, его приковала к себе трибуна, на которой уже возвышался окружной атаман Рудаков, полковник и службист, словно заученную молитву повторял слово в слово речь Войскового. Власть трибуны, связывающей разум и волю людей простейшей демагогией, бесила Миронова, зубы его были накрепко сжаты. А трибуна не пустовала, следом за Рудаковым и предводителем дворянства Коротковым говорил народный демократ, студент Лежнев, длинный, прыщавый молодой человек:

    — Наша родина, господа, изранена, и хозяйство ее разрушено! Чем же его латать, как не близкой победой, посильным для спесивых немцев экономическим обложением, называемым военной контрибуцией! И это не праздные мысли, ведь Германия стоит уже над собственной могилой, остается только столкнуть ее русским штыком! Румыны и турки выведены из борьбы дальновидной политикой нашего правительства... Пусть заплатят немцы звонкой монетой, оправдают хотя бы часть тех несметных расходов, которые понес наш народ в этой великой схватке мировых гигантов! Воевать мы сейчас не то что должны, это — смертная наша обязанность, единственный выход, и — до победного конца! Но прежде надо разделаться с большевиками и прочими анархистами, претендующими на власть и на исконно казачьи земли на Дону, Кубани и Тереке!

    Миронов встретился глазами с Агеевым, и тот смущенно передернул плечом и отвел глаза, пережевывая что-то губами, обрамленными николаевской бородкой, дескать, ничего тут не поделаешь, впадает человек в крайности, несет ахинею хуже любого остолопа из «черкасни», но ведь ничего не поделаешь, с некоторых пор у нас — полная свобода слова?..

    «Боже мой, какие фортели выкидывает жизнь, какая сложная коловерть засасывает всех в пучину лжи и демагогии, — подумал Миронов. — Атаман Каледин, на словах порвавший с монархией, открыто призывает к диктатуре и реставрации; недоучившийся студент и «архидемократ» Лежнев зовет к расправе над революцией; Павел Агеев, способный в прошлом общественник, только отчасти не согласен с ними, но сидит за одним столом! А в Петрограде между тем взводный командир 4-го казачьего полка Феодосий Кузюбердин, говорят, брал шашку «на караул», встречая на Финляндском вокзале поезд с большевиками и Лениным, охранял возникший там митинг. Таково размежевание, таков выбор перед всяким честным человеком!»

    На трибуне бушевали выборные старики, вахмистры и урядники прошлых походов и мобилизаций. В лихо заломленной фуражке, с серьгой в обезображенной золотухой и седыми волосами ушной раковине, старик-усть-хоперец кричал в зал:

    — А хто они такие, энти социалисты? Как это так, чтобы отнять у нас кровную землю? Тут у них политика вроде забавы дьявольской, а люди-то при чем, кормить чем будем жен, детей, матерей? Хто велит губить вольное казачество, нею Расею? Да мы их, нехристей, и бараний рог! Все как один! Ежели в девятьсот пятом многие ишо сумлевались, душой болели за энтих благородных, што против царя, так теперя уж спал туман, все развиднелось, теперя они милости не дождутца, теперя и мы грамотныя! — старик негодовал от души, его слишком напугали ученые люди.

    — Кузьмич, что же это они затевают? — вдруг спросил ближний фронтовик с погонами подхорунжего и перевязанным глазом, теснясь через толпу ближе к Миронову. — Это чего же они удумали? Все — в обрат, что ли?

    — Революцию, значит, побоку? Была да сплыла? — негодовал еще один из-за спины Миронова. — Опять «государь», опять «до победного конца»? Сами нехай попробуют. Нажрали тут ряшки тыловые!

    — А полковые комитеты зачем выбирали?

    Миронов еще собирался только выйти к трибуне и задать несколько вопросов президиуму и самому Войсковому атаману, но солдатская, служивая масса прямо-таки выталкивала его из плотной толчеи к сцене и трибуне. Да и накал уже был столь опасный, что следовало вмешаться. Миронов отделился от подоконника и потянулся легкой рукой к сцене.

    — Разрешите... слово? — негромко сказал он.

    Когда Миронов сделал только первое движение, снял руку с эфеса и произнес едва ли не вполголоса эти слова, в зале сразу же остекленела тишина, люди насторожились, потому что Миронов никогда не вступал в дело без веской причины, никогда не обманывал общей надежды, такова была его репутация в станице.

    Генерал Каледин мгновенно оценил обстановку. Вытер вспотевшие, посеребренные виски платком и, щурясь, с ненавистью посмотрел в лицо Миронова. Он его помнил еще с давних пор, больше по фамилии, но ему не приходилось еще сталкиваться вблизи с этим прославленным и скандальным героем Дона... Были директивы в штаб дивизии с начала войны, чтобы держать Миронова на самых уязвимых участках, направлять в глубокую разведку, бросать на прикрытие отступающих, дабы сложил он свою буйную голову на поле брани и во славу Отечества поскорее... «Но — ничего не брало, выходил сухим из воды, точнее — словно Иванушка-дурачок из котла с кипящей смолой! — летуче пронеслось в уме генерала. — Но... какова слава!»

    — Войсковой старшина Миронов? Вы? Хотите слова? — спросил твердым голосом генерал. И, собравшись внутренне, бросил резко, в приказном тоне: — Я запрещаю вам говорить здесь! Вы не оправдали своего звания и боевых наград на фронте, в роковой час, когда только начиналась смута...

    По залу пронесся шепот, несогласное мычание как бы прервало речь генерала. В группе фронтовиков кто-то напомнил внятно насчет боевых орденов Миронова — как же это, мол, не оправдал звания! — они все, восемь, сверкали на груди, и серебром отливал эфес почетного георгиевского оружия. Крикнули громче, с шалым ухарством:

    — Просим Миронова! Чего там, ваше высокобродь... Свобода ж!

    — У Миронова и сын погиб там! За вас, тыловых...

    — Фронтовики просють! Надо уважить, по казачьему обычаю! На круг!

    — Покорнейше... просим! Миро-но-ва!

    Да, со стороны казалось, не сам Филипп Миронов оказался на высокой трибуне, а его просто выжала, выделила из себя и подняла взволнованная и плотная группа казаков-фронтовиков, недавно прибывших на поправку, залечивать раны. Злобная и неукротимая в своих желаниях.

    — Господа, это самоуправство! — гневно сказал Каледин. Тревога прошла судорогой но барственному, крупному лицу генерала.

    — Чего там, ваше превосходительство! — опять ухарски выкрикнул конопатый урядник, стоявший у самой сцены, Фома Шкурин. — Нехай Кузьмич скажет свою линию, мы его помним аж с девятьсот пятого! Ни разу не обманул — хоть в бою, хоть на игрище!

    — Дать слово герою войны Миронову! — гаркнул бас в задних рядах, и по голосу узнали силача и кулачного бойца Ивана Карпова. — Он поболее вашего за Расею крови пролил, да и не один раз! Ж-жа-лаим!

    А за ним рассудительный, спокойный голос:

    — Филиппа Кузьмича в таком деле послухать нелишне, мы тут не просо веем, а всю жизню, может, на кон ставим!

    Миронов видел со стороны растерянное и счастливое лицо отца, престарелого урядника, немой вопрос в ого непрерывно моргающих глазах: слава при тебе, сынок, и доверие людей с тобой, но так ли идешь ты на этом собрании, не стопчут ли они твоей правды, поймут ли казаки-то? И кивнул с уверенностью: так все идет, отец! Иначе — некуда. И не с кем...

    Генерал Каледин еще готов был пресечь нежелательное отступление от заранее продуманного порядка схода, но Павел Агеев, склонившись, быстро сказал что-то Каледину. Сам поднял руку и кивнул Миронову, как бы разрешая говорить.

    — Разрешите, господни генерал? — не довольствуясь этой милостью председатели круга, еще медлил Миронов, испрашивая формального разрешения. Он был не так высок за трибуной, при среднем росте, и голос имел мягкий, домашний. Но были жестоки его темные глаза, и почему-то хватал за душу каждого этот негромкий голос.

    — Почему «господин генерал», а не ваше превосходительство? Стыдитесь! — вскричал кто-то из офицеров в переднем ряду, и Миронов увидел, как дрогнуло и раскисло от огорчения лицо отца.

    — Титулование отменено великой русской революцией, гражданин подъесаул, — сказал Миронов с мстительным холодком в голосе и вышел из-за трибуны к самой рампе, чтобы его лучше видели и слышали. — Никто, даже самый высший начальник, не имеет права и возможности вернуть то, что упразднено навеки волею народа! Например, неограниченную монархию с ее позорным правлением, разбазариванием народного богатства, изменой на фронтах, невинно пролитыми морями русской крови... Все это отменено Февральской революцией, как и титулование.

    Кажется, он сумел успокоить отца. Не только словами, но и самообладанием, проявленным в горячий момент, как в бою. «Перед самим Войсковым не сробел, — подумает старик. — Хай знають наших! Сыздетства таким в мир вышел!»

    — Господин генерал Каледин говорил тут о твердой власти и одобрял смертную казнь для солдат и казаков, отмененную революцией... Но что такое «твердая власть» царя и его чиновников, наказных атаманов из немцев, мы хорошо усвоили, и возвращать все это не хотим! — продолжал Филипп Кузьмич мягким спокойным голосом. — Они затеяли проигранную заранее войну, и теперь демократ Лежнев собирается поправлять дела за счет военных контрибуций, не понимая, что мировой синдикат, а точнее, альянс «Франка-Марки-Доллара» не позволит ему одолеть Германию! Он не понимает, по убожеству сознания, что это не война, а позорная и подлая игра и сделка за спиной России и ее глупенького царька, а теперь — за спиной нашей неповоротливой буржуазной демократии! Буржуи — это одна шайка-лейка, и они не дадут России выйти из войны с победой! Надо же это понять, господа, они же Россию делят — если не по территории, то по сферам влияния и природным богатствам!

    — Так им, сынок! — Кузьма Фролович вроде даже всхлипнул от нахлынувших чувств и вытер глаза кулаком. — А то они досе сами не знали, идолы!

    Каледин медленно бледнел, уставясь в зеленую скатерть. Большие бледные руки его безвольно лежали на этой теплой скатерти. Он должен был все это слушать, как некий приговор взбаламученной стихии, входящей в силу не только по России, но вот уже и в пределах родной Донщины...

    — Мы хорошо помним эту «твердую власть» еще с русско-японской! — с гневом говорил Миронов, накаляя себя и сидящих в зале. — Нам надоела «философия благонамеренности и всеобщего воровства», как писал о состоянии тыловых умов писатель Серафимович, мы помним, как царь-батюшка засылал на фронт иконы вместо оружия и снарядов, а японцы били солдат и казаков — почти безоружных — в упор шимозами и пулеметами! Генерал Куропаткин — тогда, а нынешние верховные, вроде Керенского — теперь! — гнали и гонят солдат и нас, донцов, на верную смерть! Вы тут все знаете, что я это испытал на собственной шкуре! Где была ваша «твердая власть» и ваша совесть, когда армию Самсонова — а ведь там немало было и казачьих полков! — искусственно поставили в окружение? Кто вы такие, не изменники ли вы все, если так запросто распоряжаетесь казачьими животами? Казачьей и русской, мужицкой кровью?

    В президиуме уже поняли, что так хорошо задуманное собрание бесповоротно испорчено. В зале было нехорошее движение, анархический гомон, прорывались неуместные выкрики:

    — Режь им, Кузьмич, правду-матку!

    — Верно! Миронов зря не скажет! Предали Расею!

    — На фронт их! Пущай повоюют, какие храбрые дюжа!

    — До победного конца, стерьвы, а там в подкидного дурака карту скидывают, перемигиваются, и все — за наши гунья!

    Атаман Рудаков тщетно звонил колокольчиком. Миронов посмотрел на него с ненавистью и обратился прямо к генералу:

    — Хотел бы знать также, господин генерал, что означают ваши слова — казаки, мол, должны поддержать генерала Корнилова? В чем именно? Разве тысячи казаков уже не положили головы свои в преступном июльском наступлении генерала Краснова только потому, что главковерх Корнилов послал их в бой без пушек и снарядов? Ради чего, ради каких целей его поддерживать? Чтобы его хозяева — миллионер Рябушинский с Милюковым, Гучковым и прочей компанией смогли уморить голодом рабочих, разгромить социал-демократов и левых эсеров, а с ними, в пеленках, и русскую революцию?

    Не выдержал окружной атаман Рудаков, резко поднялся за столом:

    — Это — большевистская агитация, господа! Войсковой старшина Миронов, вы забыли, где находитесь, здесь — не анархический митинг!

    За ним встал и Павел Агеев, сказал увещательно, почти по-дружески:

    — И верно, Филипп Кузьмич, не слишком ли вы раскачиваете кораблик? Стоит ли так упрощать целый ворох сложных вопросов, навалившийся на всех нас, — это и в самом деле попахивает анархией!

    Но Миронов был уже на самом взлете, его нельзя было остановить подобной фразой. Ответил насмешливо, с небрежением:

    — Вы же знаете все, что я человек беспартийный, анархистов тем более не терплю!

    Многие казаки подобные слова о партийности и анархизме слышали впервые, чувствовали, что на их глазах вершится непонятный политический спор, но всем хотелось, чтобы верх одержал Миронов.

    — Не пойму, Павел Михайлович, — продолжал он. — Что с вами-то стряслось? Ведь мы с вами еще в девятьсот пятом одну веревку начали крутить, против наказных атаманов и самого царя, за справедливость, а теперь что же? Теперь, видно, расходятся наши дорожки? Правда-матка тяжеловатой стала?

    Агеев смутился вдвойне: с одной стороны, перед казаками, как отступник от правого, народного дела, с другой — перед генералом Калединым за свое участие в событиях десятилетней давности. Поправил пенсне и сказал с грустной усмешкой Миронову:

    — Я, Филипп Кузьмич, как и вы нынче... не против справедливого передела Войсковых земель, и даже не против «углубления революции», поскольку речь идет о демократизации отношений в народе. Но я против безмерного форсирования событий, обострения проблем и вообще действий не по разуму, когда можно продолбить самое дно, в которое провалится и Россия, и наш Дон, да и сама революция! Тут надо бы подходить с оглядкой...

    — Именно из-за вашего либерализма на Дон и слетелись монархические вороны, именно поэтому вы и отдали свой печатный орган «Вольный Дон» в руки кадета Черевкова? Словами дел не прикроете, Павел Михайлович. У вас даже почтовой связи с фронтовыми частями нет! — закричал Миронов. — И после этого вы говорите, что заодно с трудовым народом?

    На площади заорали хором так, что дрогнули стены:

    — Верна-а-а! Верна-а говорит Миронов! Ура — Миронову!

    — Теперь все понятней стало! Этот их насквозь видит, до самой селезенки рубает! Во голова!

    Переждав крики и рев, Рудаков с гневом предложил кончать речь. Миронов, сжав губы, пристально посмотрел на него, потом со вздохом сожаления достал из кармана тужурки газету «Солдатская правда», медленно и тяжко, страдая, развернул на скошенной трибунке.

    — Вот тут большевики и левые эсеры говорят, что надо на фабриках ввести рабочий контроль, а помещичью землю переделить по справедливости между крестьянами... Чем это, простите, угрожает нам, казакам? А — ничем!

    Зал снова загудел и заволновался. Рудаков тщетно пытался навести порядок и тишину колокольчиком. Каледин, откинувшись на спинку стула, пристально и неподвижно смотрел в гудящий, вышедший из повиновения зал. На его глазах творилось то самое, от чего он собирался предостеречь вверенное ему Войско и русское население всей области.

    — И, наконец, последнее, — сказал Миронов. — Я спрашиваю вас, сидящих здесь, выборные станиц и хуторов Усть-Медведицкого округа! Кто от вас, от нас всех, был делегатом съезда в Новочеркасске? Разве фронтовики, те, кто проливал кровь за Россию? Кто выбирал атаманом генерала Каледина? Есть тут такие? Два-три «цивильных» деятеля от канцелярий? Выбрал Каледина своим вождем офицерский «Союз спасения России», монархически настроенные офицеры, враги народной революции и господа в крахмалках! Народ и на этот раз не спросили...

    — Это уж наглость! Покиньте трибуну, Миронов! — заревел вышедший из себя Рудаков.

    — Это оскорбление!

    Весь президиум поднялся, кто-то пошел к Миронову, чтобы силой столкнуть его с подмостков. Но группа фронтовиков как-то незаметно, в одно движение оказалась наверху, окружила трибуну с Мироновым плотным кольцом. Сквозь этот строй пробивался с обнаженной шашкой, наершинясь, свитский есаул Игумнов.

    — Дорогу офицеру! Дорогу чести! — тонко кричал он. Голос от напряжения садился и глох... Перед ним расступились, и есаул выскочил с шашкой перед Мироновым:

    — Вы оскорбили его превосходительство, генерала Каледина и в его лице все офицерство Дона! Требую немедленно извиниться, Миронов, и взять сказанные слова назад! Или...

    — Мерзавец! Вон его! — крикнули из переднего ряда.

    — Гляди ты, он — на Миронова! — шало и злорадно усмехнулся урядник Шкурин с перевязанным глазом, — Гляди, какой храбрый...

    Миронов увидел внизу отца, горестно опустившего голову, сам побледнел и каменно усмехнулся. Этот есаул-негодяй, ни дня не воевавший на передовой, не знающий, как страшен человек в бою, вынуждал его на крайнюю меру — пролитие крови, сейчас, здесь. Как при ночной тревоге или неприятельском окружении...

    Игумнов еще произносил слова предупреждения, а в переносье ему уже холодно уставился граненый ствол мироновского призового нагана.

    — Бросьте палаш, есаул! Считаю до трех...

    Это был голос того Миронова, перед которым не мог устоять в бою никто, когда недюжинная воля человека действовала, как сильный гипноз. Офицерский клинок как бы пошатнулся и медленно стал опускаться вниз — дрогнула рука. А какой-то казак легко вывернул шашку из слабой руки есаула и, ударив о колено плашмя, переломил лезвие надвое. Обломки со звяком полетели под стол президиума. В зале творилось что-то невообразимое, все стоя орали «ура» Миронову.

    Члены президиума молча переглянулись. Каледин кивнул, с чем-то соглашаясь, и вышел в боковые двери. Остальные старались идти так, чтобы со всех сторон охранять Войскового атамана.

    Миронов медленно водворил свой наган в кобуру и тоже соскочил с подмостков — прямо в толпу казаков.

    На крыльце остановился и, чувствуя полную поддержку толпы, окружавшей его со всех сторон, поднял руку.

    — Не поддавайтесь на дешевые посулы! — крикнул он. — Казаками хотят вымостить дорожку, как в девятьсот пятом! Но теперь у них не получится, теперь-то мы знаем, что социальная революция, братья-казаки, ничем не угрожала и не угрожает простым людям! Запомните это крепко-накрепко, чтобы не понесть ошибки и ныне, и в будущем!

    Миронов сам переболел этими мыслями не раз, выносил их в спорах и сомнениях, судьба родного народа виделась ему с предельной ясностью. И когда начинал говорить на эту больную для него тему, сам не замечал, как до звона напрягается голос, открытой и ясной для людей становится его искренность, страдание души.

    — Ох, проклятый сын, до чего же за живое берет, а? — гомонили в толпе пожилые казаки. — Как смолоду перегорел душой, так, видно, и досе еще не остыл человек! Беда! И куды только несет его — не поймешь!

    — Остер — и на шашку, сказы были, и на мыслю, и на слово! Такому бы в атаманах больших ходить, так ведь нет, не примают!

    — Э-э, атаманил он в молодых годах в Распопинской, недолго просидел, больно ершистый! С коннозаводчиками да с черкасней не поладил. Нашенский казак, мы про него тут все знаем.

    Миронов говорил с крыльца долго. Вспомнил и про Парижскую коммуну, и про «Народную волю», как Василия Генералова, донского казака и студента, повесили с другими в крепости за попытку цареубийства. О Булавине, конечно, не забыл, про царские милости Петра Великого, казнившего Дон поголовно, спускавшего плавучие качели-виселицы с верховьев реки до самого Азовского моря... За что служили казаки белому царю — непонятно, служили они, точнее, России, потому что Россия — великая мать всему народу, а казаки — не что иное, как ее хваткие руки, готовые в любой час хоть на какую работу, а хоть бы и на кровавую сечу ради Отечества и свободы его в ряду других держав. На том стоим, братцы! Умирать не страшно, только бы за правду, за народное дело!

    Миронов стоял перед народом, сняв парадную фуражку, и волнение иссушало и без того впалые его щеки, наполняло влагой глаза.

    Тут на крыльцо взбежал телеграфист, за ним писарь окружного управления Щегольков. Запыхавшись, писарь протянул Миронову листок бумаги и крикнул в толпу, что получена срочная телеграмма из Питера от Временного правительства. Филипп Кузьмич заглянул в текст, выругался в полушепот и поднял руку с форменным бланком почты:

    — Вот, дождались! В Питере раскрыт заговор монархистов-генералов, казаки! Из Петрограда нас обязывают арестовать на Дону генерала Каледина, а на Западном фронте — главковерха Корнилова! Митинг надо срочно распустить, граждане, и немедля выслать конвой за атаманом и его свитой. — Миронов оглядел площадь, как бы выискивая надежных себе помощников, и скомандовал властно, как в бою:

    — Вахмистра учебной команды — ко мне!

    Так они уж час, как за Пирамидой скрылись, теперя на Клетскую либо Перелазовские бугры мчат! — отозвались в толпе. — Лови их! Казаки ведь тоже!

    — Догнать! — приказал Миронов. — На конь!

    Полусотня охотников оседлала коней, уже через десяток минут вырвалась на пыльный шлях за крайними дворами. Слышался удалявшийся топот, а старые казаки и служилые инвалиды, сбившиеся в кучки, крестились от страха и великого недоумения. Жухлое подошло время, если казачье воинство начало гоняться по степям за своим кровным атаманом! Хорошего тут ждать не приходилось. Старик Миронов шел домой один в великом смятении. Филиппа понесло с фронтовиками зачем-то в правление, как он сказал, революционный порядок наводить...

    Погоня вернулась поздно вечером ни с чем: оказалось, Каледин в станице Клетской сменил лошадей... Ночью телеграфист принес в дом Миронова новое сообщение: на станции Белая Калитва казаки 39-го Донского полка вынесли решение арестовать атамана, проезжавшего в черте их станицы, но Каледин, кем-то предупрежденный, миновал Белокалитвенскую окружной дорогой. Миронов стал вдруг средоточием общего внимания и даже неофициальной властью в станице.

    Он брился утром на кухне, когда началась новая размолвка с женой. Завтракал, не глядя на Стефаниду. В семье назревали полный разрыв, непонимание и вражда. И уже почему-то не было в душе никакого чувства и желания успокоить Стефаниду.

    — Сегодня же буду проситься в полк, угомонись! — сказал он, исчерпав в себе последнее терпение.

    — Так они тебя и пустили туда, изверга! — с досадой сказала Стефанида и, заплакав, ушла в спальню.

    Окружной Рудаков принял Миронова с неприкрытой злобой, сказал, что насчет отправки Миронова в полк никаких приказов не поступало, он будет запрашивать Новочеркасск. Ясно, они не хотели выпускать его из рук в полковую массу... Св-волочи!

    — Отправьте меня в полк немедленно! — закричал Миронов. — Вы думаете, я не понимаю, что это — не отдых, а домашний арест? Хотите, чтобы я обратился к населению станицы и растряс вашу подлую шайку, как в девятьсот шестом?! Немедленно заготовьте документы к отъезду!

    И пошел собирать тарантас на станцию.

    Выезжали под самый закат, на ночь глядя. Огромное кучевое облако, вызолоченное, словно большая царская корона, висело на закатном сиянии, медленно отплывая к югу. Там сгущалась красно-лиловая непроглядная мгла, обещавшая ночную грозу.

    У крыльца и калитки гомонили казаки, уезжавшие вместе с командиром в часть. Кони стояли по ту сторону забора, подседланные, с переметными сумами, готовые к длительному переходу.

    — Куда едем, Филипп Кузьмич, на Себряково или на Суровикино? — спросил урядник Шкурин, уже снявший повязку на глазу, лихой, но злонравный казачишка из полковой разведки.

    — Думаю, лучше на Себряково, — сказал Миронов. — Объедем Новочеркасск стороной. Сейчас он нам не нужон.

    — Лады! — сказал Фома Шкурин и усмехнулся едко. — В Новочеркасск мы опосля, с другой стороны заедем... всей дивизией! Верно?

    Миронов молча посмотрел на него, потом вздохнул и пропаще махнул рукой. Казаки засмеялись.

    Он вернулся в дом, побыл там немного и, выйдя за калитку, легко поднялся через стремя в седло. Первый раз в жизни жена не вышла проводить его в полк, сказалась больной. Казаки тронули от ворот в молчаливом раздумье, тихо, не торопя лошадей. У каждого было тревожно на сердце...

Источник: Анатолий Знаменский. Красные дни. Роман-хроника. Книга 1.



*) ВЛАСОВ Михаил Евграфович ВЛАСОВ Михаил Евграфович (дон.)(31.10.1879 -?)(V колено) — из дворян, Казак Новочеркасской станицы, Всевеликого Войска Донского, сын генерал-майора Евграфа Алексеевича, р. ? г. Мать — дочь полковника Гавронская Антонина Денисовна, р. ? г. Сестры: Мария, р. 25 сентября 1865 г., Любовь, р. 24 июня 1867 г. Братья: Алексей, р. 19 апреля 1869 г., Николай, р. 20 октября 1877 г. [РГВИА, ф.330, оп.57, д. 482, ПС за 1884 г.]. Общее образование получил в Донском кадетском корпусе(1898). Окончил Николаевское кавалерийское училище (1900; по 1-му разряду). Выпущен в л.-гв. Казачий полк. Хорунжий (ст. 09.08.1900). Сотник (пр. 06.12.1904; ст. 09.08.1904). Подъесаул (пр. 06.12.1908; ст. 09.08.1908). Есаул (пр 26.08.1912; ст. 09.08.1912). На 10.01.1914 в том же чине в л.-гв. Казачьем полку. Участник мировой войны. На 30.07.1915 в том же чине и полку. Полковник (пр. 30.07.1915; ст. 15.06.1915; на вакансию). На 01.08.1916 в том же чине и полку. Командир 7-го Донского каз. полка. Участник Белого движения на юге России в составе Донской армии, а позже ВСЮР и Русской армии. Эвакуирован на корабле "Цесаревич Георгий". В 1921 г. был на излечении в 4-м госпитале. Член Общества русских монархистов в Афинах. Умер в Пирее (Греция). Могила не сохранилась.
Чины:
на 1 января 1909г. - лейб-гвардии Казачий Его Величества полк, подъесаул
Награды:
Св. Станислава 3-й ст. (1907)
Св. Анны 3-й ст. (1913)
Св. Анны 4-й ст. (ВП 07.03.1915)
Св. Станислава 2-й ст. (ВП 12.08.1915).
Источники:
1. Список есаулам гвардейских и армейских казачьих частей по старшинству в каждом войске. Составлен по 10.01.1914. С-Петербург, 1914
2. Список полковникам по старшинству. Составлен по 01.08.1916. Петроград, 1916
3. ВП по военному ведомству/Разведчик №1276, 21.04.1915
4. Волков С.В. Генералы и штаб-офицеры русской армии. Опыт мартиролога. В 2-х тт. М. 2012.
5. Жалнина-Василькиоти И.Л. Родной земли комок сухой. Русский некрополь в Греции". М., 2012
6. Русский Инвалид. №167, 1915
7. Русский Инвалид. №183, 1915

Глава 76. ВЕРСИЯ СМЕРТИ АТАМАНА КАЛЕДИНА

    Описания смерти почти у всех авторов словно списаны друг у друга. Приведем лишь два.

    В 1997 году заместитель директора по науке Старочеркасского музея-заповедника М. Астапенко (Остапенко)*) по публикациям речи М. Богаевского в «Донской волне» 29 января 1918 года»(Донская волна (ДВ), 1918, N 4, С.13) в фактически первой наиболее полной биографии знаменитого атамана, рисует сцену самоубийства с самоубийственной самоуверенностью. Такая вот картина вырисовывается в его изложении.

    Вчитаемся:

    «...Атаманский дворец опустел, Алексей Максимович остался один. Подойдя к окну, он выглянул на площадь. Холодный январский день догорал над городом, по небу медленно ползли сине-черные тяжелые тучи, а над городом, не спеша, опускался туман. ... О чем думал Атаман в эти последние минуты своей жизни, нам никогда уже не узнать...

    ...Где они теперь, эти казаки?! Предатели...

    Горечь полной безысходности сдавила атаману горло, слезы подступили к глазам. Он отошел от окна и, гулко печатая шаги, через зал, увешанный портретами Войсковых Атаманов, прошел в комнату жены...

    ...Мария Петровна беседовала с какой-то посетительницей, и Алексей Максимович, быстро прикрыв дверь ее комнаты, прошел в покои брата Василия. Тяжело присев за столиком, стоящим рядом с деревянной кроватью, он принялся быстро писать свое последнее письмо (думаете, жене, не обратившей на него никакого внимания? Нет! Генералу Алексееву! — авт.)... Положив письмо на стол, Алексей Максимович снял китель и аккуратно повесил его на спинку стула. Потом 6ережно снял нательный Георгиевский (???) крест и вместе с часами-браслетом, показывавшими два часа тридцать минут, положил на стол. Перекрестившись, он лег на кровать и, приставив к груди кольт, выстрелил в сердце»(Астапенко М.Л. Атаман Каледин. Ростов-на-Дону, 1997. С. 107).

    Посмотрим, что о самоубийстве пишет в 2003 году Андрей Смирнов, отстоящий от события почти на целый век:

    «Закончив рвать и жечь бумаги, Алексей Максимович, видимо, хотел попрощаться с женой. Он прошел через кабинет в приемную, но Мария Петровна, увлеченная разговором с посетителем, даже не повернула головы»(Смирнов А. Указ. соч. С. 261).

    Кабинет и приемная находились друг напротив друга через коридор. В приемной должен был находиться один адъютантов, но о нем никто не упоминает, в том числе и Смирнов. А комната жены — будуар, находилась как раз (рядом - Л.С.) с малой гостиной, в которой и жил брат атамана — Василий.

    Где же все-таки находилась жена? Ведь если в будуаре, то из него дверь ведет в малую гостиную, и на выстрел быстрее ее никто не мог бы вбежать в комнату. Если первым вбежал денщик, то он мог только через другую дверь, выходящую из комнаты брата в пустынный коридор. Но вот вбежавший следом за денщиком пудель наверняка от жены.

    Жена фактически была рядом с мужем, но вела себя странно. Это жена-то, наверняка, знавшая все о психической надломленности атамана. Или не было никакой надломленности, а был холодный расчет и надежда на партизан? Кто еще ближе его душе, как не жена? Из этого можно сделать предположение, что она не видела никакой опасности и наверняка знала о подлинных планах мужа, потому и не волновалась и не обратила на его появление внимания. Знала, что есть еще время для разговора, никакой угрозы мужу в данный момент нет.

    Дальше Смирнов пишет: «Не почувствовала, как напряжены нервы мужа, как тягостно ему на душе». Профурсетка, а не самый близкий атаманской душе человек, знающий всю подноготную творящихся событий. А какая жена этого не может знать?

    Смирнов рассуждает: «Может быть, заговорив с ним она отвлекла бы его». От чего? Все авторы дружно обвиняют жену: почему не заговорила. Да не нужно это было, "план отхода" (кавычки мои - Л.С.) с ней согласован, о чем тут разговаривать,

    «Каледин постоял несколько минут в дверях и, вздохнув, вошел в небольшую комнату отдыха, где стояли походная кровать (складная железная, а не деревянна как пишет Астапенко. — авт.) и тумбочка... Медленно, как в полусне, генерал снял китель. Затем отстегнул часы-браслет и достал из кобуры револьвер (Какой? Обычно офицеры были вооружены револьвером системы наган (т.н. ревнаган). — авт.). Вытащил из-под ворота нижней рубахи материнскую иконку, поцеловал ее, перекрестился, прилег на кровать, взял револьвер и выстрелил в сердце»(Смирнов А. Указ. соч. С.261).

    Оба автора подчеркивают одну и ту же деталь, Алексей Максимович, боевой генерал и, безусловно, человек чести, стрелялся не в генеральской форме, как можно было бы предположить по офицерскому кодексу чести, а можно сказать, в исподнем (Точно так же поступил и генерал Крымов — стрелялся на кровати в исподнем. Это что, традиция такая была в русской имперской армии?).

    Расходятся только в деталях — Астапенко пишет о снятом с шеи нательном кресте. Смирнов о нем не упоминает, а говорит о снятой с шеи материнской иконке.

    А снимал ли атаман вообще что-либо с шеи? То, что Каледин снял китель и прилег на кровать может означать еще и простую мысль: перед трудной встречей в городской думе он прилег отдохнуть и, утомленный бессмысленными разговорами со своим правительством, посетителями и просителями, сразу уснул.

    Тут-то и мог войти убийца, который за минуту до выстрела осмотрелся и запомнил те детали, которые потом с его слов пошли гулять по разным изданиям. Кто бы он ни был, из окружения атамана или нет, но вот руку его точно направлял кто-то из врагов Каледина, явных или тайных. Явным, открытым врагом был Голубов. Но мог ли он осуществить задуманное без поддержки тайного врага атамана или человека, получившего чей-то приказ на ликвидацию скрытно готовящегося к Степному походу с партизанами Войскового атамана.

    Здесь уместно вспомнить германских агентов, направленных лично Лениным для убийства Каледина. Кто может поручиться за то, что эти же агенты или уже другие не были вновь отправлены в Ростов и Новочеркасск? И уж точно никто не может поручиться за то, что эти новые агенты не выполнили поручение Ленина по убийству Каледина. Только кто их допустил к Атаману? В день ли убийства или внедрил заранее? Такое мог сделать, в том числе, и М. Богаевский по требованию Голубова, получившего указание от Антонова-Овсеенко через резидента большевиков Щаденко в Каменской. Или от Харламова, если вспомнить его последующие в эмиграции контакты с фашистской Германией. Мог ли Харламов быть германским агентом в дореволюционные и революционные годы? Теоретически да. Мог быть и двойным агентом, работая и на «Антанту», и на немцев.

    Однако контакты трех представителей войсковой старшины в деле убийства Каледина — только предположение, не лишенное, правда, основания, учитывая странные отношения М. Богаевского и Голубова в течение 1917 и 1918 годов и тесные отношения М. Богаевского с Харламовым еще со студенческих лет в Петербурге.

    Выстрел в небольшом помещении был громким, а отдачей револьвер кольт, несомненно, должен был отбросить держащую его руку либо по телу вниз, либо от тела в сторону. Но руки атамана были сложены на груди, а оружия нигде не было.

    Удивительная загадка самоубийцы.

    Выстрел слышали во дворце, но кто первый вбежал в комнату за кабинетом? Астапенко сообщает, что денщик.

    Это еще одна загадка. Войсковому атаману по штату положен адъютант-офицер, и не один. Где они находились в момент смерти атамана? О них никто ничего не пишет. Кроме того, в приемной всегда должен дежурить офицер, но где был он? Тоже никто ничего о нем не пишет. Значит, все разошлись, и никого в рабочих помещениях Войскового атамана не было. Но откуда взялся денщик, фамилия которого не называется? Очень даже мог быть денщик, а председатель правительства, считавшийся самым приближенным к Каледину человеком, мог иметь особые отношения с его денщиком. Если таковой в самом деле обслуживал семью атамана.

    Вбежал? А, может, сначала успел выбежать, забыв бросить в комнате убитого револьвер? А потом, на глазах у потрясенных соратников атамана, снова вбежал в комнату. Но чтобы потомки думали, будто все было «взаправду», Астапенко упоминает даже вбежавшего следом пуделя. Кто мог это фиксировать столь хладнокровно? Кто в такой суматохе мог заметить перебежки денщика? А почему первой не была жена Алексея Максимовича которая несколько минут назад находилась в приемной мужа? Денщик опередил?

    А откуда он вбежал? Ведь в малую комнату вели две двери — одна из кабинета, другая из коридора. Неужели двери в Атаманском дворце не запирались? Кстати, окно в комнате убитого оказалось открытым. Вряд ли Каледин это сделал сам, зачем ему? Если убийца не денщик, то другой убийца мог выпрыгнуть со второго этажа и скрыться. Например, посланец от Голубова.

    Конечно, это версия. Но вкупе с другими несуразностями, достойная внимания. Астапенко вообще сообщает невероятный факт: «...В комнату вбежал запыхавшийся Митрофан Богаевский с женой. Увидев, что все кончено и  Атаман мертв, он поправил голову покойного, осмотрел рану, полез под кровать и нашел сплющенную пулю».
Зачем нужно было поправлять голову, если в нее не стреляли? Или, может быть, выстрел все же был сделан именно в голову? Тогда понятно, почему поправил. От выстрела в голову, она, естественно, могла быть повернута. Кстати, такой версии придерживались некоторые исследователи... и сам М. Богаевский проговорился об этом, выступая перед Малым кругом 7 февраля 1918 года. Относительно поднятой М. Богаевским пули, то это на современном языке называется сокрытием улик. Почему это сделал Председатель Войскового правительства и почему он не назначил следственную комиссию? Чем не способ скрыть убийство? И почему о пуле промолчал в своем выступлении Богаевский, и почему отдал ее брату Африкану Богаевскому?

    Любопытен   эпизод   воспоминаний последнего: "Я проводил почти все время в штабе, приходя домой только обедать и ночевать. На другой день после кончины
А.М. (30 января 1918 года. — авт.) я вечером ушел в штаб. Едва подошел к письменному столу в кабинете и зажег электричество, как из-за ширмы, где стояла кровать (ввиду массы работы мне приходилось иногда ночевать в штабе), поднялась какая-то темная фигура и двинулась ко мне. Это было так неожиданно, что я сразу даже не узнал, кто это был. Оказалось, что в мое отсутствие приехал из Новочеркасска брат Митрофан Петрович и, не желая беспокоить меня на квартире, поджидал меня в штабе.

    Брат сильно изменился: похудел и как-то осунулся. Настроение духа у него было крайне удрученное. Он рассказал мне некоторые подробности смерти Каледина. Она произвела на него такое потрясающее впечатление, что он не в силах был оставаться во дворце и в Новочеркасске и уехал с женой в Ростов. Бедный брат чувствовал себя совершенно выбитым из колеи и положительно не находил себе места. В Новочеркасске ему делать уже было нечего. События развивались быстрым ходом. Вновь избранный атаман, генерал Назаров, уже не в силах был поднять упавший дух казаков и заставить их бороться против большевиков. Начиналась агония Дона: уже не за горами было полное водворение красной власти... Вскоре брат уехал с женой в Сальские степи, где у него было много друзей среди калмыков. Здесь он надеялся успокоиться и быть в безопасности, так как искренно верил, что калмыки его не выдадут, укроют»(Богаевский А.П. Указ. соч. стр. 31).

    Генерал А. Богаевский не говорит о том, что его брат Митрофан вернулся затем в Новочеркасск. Эту деталь мемуарист почему то опускает в своих воспоминаниях. Но известно, что М. Богаевский выступал в Новочеркасске на Войсковом Круге 7 февраля и ни словом не обмолвился о поездке в Ростов. Создается впечатление, что Митрофан в панике бежал из Новочеркасска, боясь, что его в чем-то могут заподозрить.

    Астапенко в сноске по факту изъятой пули сообщает, что «позже эта пуля была передана в фонды Донского музея в Новочеркасске»(Астапенко М.П. Указ. соч. С. 149). Но, во-первых, та ли эта пуля, а во-вторых, когда была передана? Возможно, что во времена атаманства А. Богаевского. Но известно ведь, что если баллистики не сопоставляли пулю с оружием, то она не может быть признана  подлинной.

    И снова придется напомнить, что в комнате, где случилась смерть Каледина, оружие не нашли. Во всяком случае, о том все молчат. И это самый надежный способ погасить пересуды. Атаман мертв. Но почему совершена самая большая провокация в отношении Каледина — появление его так называемого предсмертного письма?
Поразительно это письмо генералу Алексееву. Хотя на нем стоит точное время его написания — 2 часа 12 минут. До рокового выстрела оставалось еще двадцать минут, совершенно непонятно чем заполненных. А еще не ясно, зачем оно вообще было написано и кем?

    Фактически для всех пишущих о самоубийстве атамана Каледина письмо является главным доказательством. Ну как же, написал, да не кому-нибудь, а главному предателю бывшей Российской империи. Жене ни словечка, ближнему кругу и «милым казакам» ничего, а этому масонскому перевертышу целое письмо, да с извинениями, да с рекомендациями не ходить войной на большевиков. Что это? Горячечный бред полностью потерявшего контроль над собой человека? Или, может быть подделка,чтобы этого человека представить именно в таком неприглядном виде и заложить мотив психологической его надломленности, все объясняющей? М. Богаевский после ареста тоже призывал не воевать с большевиками. В самом ли деле одной головой думали два руководителя донских казаков, а поступали по-разному?

    По одной версии, написал письмо якобы в кабинете, по другой — в комнате, где застрелился. Хотя у него вряд ли было время для подготовки этого письма. Хронология всех действий Атамана, которые отслеживало его окружение(Об этом 8 февраля 1918 года говорил в своей речи на Малом Круге Митрофан Богаевский), не дает ему такой возможности, ибо он почти постоянно оставался в поле их зрения. А тут целых двадцать минут никто не видит, что делает Войсковой атаман, хотя кто-то вроде как в подробностях и подсматривает, как он готовится к смерти. Но это еще что! Письмо пролежало то ли в кабинете атамана, то ли в комнате, где он застрелился, целых две недели, пока вдруг не было обнаружено. И ни кем-нибудь, а
вошедшими 12 февраля в Новочеркасск казачьими «революционерами» под командой войскового старшины Голубова. Где, в каком архиве хранится это письмо? Неизвестно. Во всяком случае, разные авторы цитируют его либо без указания источника, либо по большевистскому журналу («Пролетарская революция на Дону», № 4, с. 230).

    Вот это обстоятельство и наводит на размышления об искусной подделке. Во всяком случае, можно согласиться с русской эмиграцией, которая еще 80 лет назад вынесла этому сфабрикованному документу свой непререкаемый приговор.

    Читал ли письмо генерал Алексеев? Генерал с частями Добровольческой армии в это время находился в «Ледяном походе» по землям недружелюбной Кубани и вряд ли читал «предсмертное» письмо Каледина.

    Обратимся все же к тексту самого письма, тут много прелюбопытных пассажей, подтверждающих мысль о подделке. Его почему-то многие авторы называют предсмертным письмом-завещанием донского атамана.

    Вот его текст:

    «Многоуважаемый генерал Алексеев, волею судьбы и желанием казачества, Тихий Дон Вам вверил судьбу казачества и предложил избавить Дон от ненавистников свободного и здорового казачества, от врагов всякого национального самоопределения, от большевиков. Вы, с Вашим горячим темпераментом и боевой отвагой, смело взялись за свое дело и начали преследование большевистских солдат находящихся на территории Войска Донского. Вы отчаянно и мужественно сражались, но не учли того обстоятельтва, что казачество идет за своими вождями до тех пор пока вожди приносят лавры победы, а когда дело осложняется, то они видят в своем вожде не казака по духу  и происхождению, а слабого проводителя своих интересов и отходят от него.
    Так случилось со мной, и случится с Вами, если Вы не сумеете одолеть врага; но мне дороги интересы казачества и я прошу щадить их и отказаться от мысли разбить большевиков по всей России. Казачеству необходимы вольность и спокойствие; избавьте Дон от змей, но дальше не ведите на бойню моих милых казаков.
    Я ухожу в вечность и прощаю Вам все обиды, нанесенные мне Вами с последнего Вашего появления в нашем кругу.
               
                Уважающий вас Каледин.
     29 января, 2 часа 12 минут».

    Во-первых, странное обращение Каледина: «Многоуважаемый генерал Алексеев...» Если уж многоуважаемый, то непременно должно быть Михаил Васильевич. По крайней мере, обращался Каледин к бывшему Главнокомандующему Российской армией в один из самых острых моментов отношений с ним, когда пошел за примерением 26 ноября 1917 года. Тон письма доверительный и никак не соотвествует начальному сухому и не субординационному обращению, и стиль это явно не Георгиевского кавалера. Уж наверняка знал Атаман, как, согласно армейской субординации, следует обращаться к бывшему Главнокомандующему.

    Знал, что надлежит не иначе, как «Ваше высокопревосходительство генерал Алексеев...». Не большевики же, в конце концов, общались друг с другом, а генералы.

    Чужая здесь рука была, не знал подделыцик, как следует писать обращение.

    Во-вторых, почему Каледин, якобы, пишет о том, что «...Тихий Дон вверил Вам (Алексееву. — авт.) судьбу казачества...». Да, Атаман делал все возможное, чтобы не втянуть казачество в дела Белого движения. Не оттого ли Добровольческая армия вынуждена была покинуть Новочеркасск — столицу донского казачества, и перебазироваться в Ростов, казачьим никогда не бывший? А как любопытно: якобы Атаман вверяет судьбу казачества в руки предателя Алексеева и просит, буквально умоляет «пощадить их (казаков. — авт.) и отказаться от мысли разбить большевиков по всей России».

    Что, Атаман гимназист, не понимает политических тенденций и пишет школьные глупости? Но Каледин был опытный политик. И даже если он писал письмо сам, то, стало быть, пораженцем и трусом стал, чего за боевым генералом раньше не наблюдалось.

    Кто же помог ему так переродиться? Уж не Войсковое ли правительство?

    В-третьих, автор письма вносит в него ключевую фразу, позволяющую понять, что он очень хорошо знает ментальность донского казачества: «...Казачество идет за своими вождями до тех пор, пока вожди приносят ему лавры победы, а когда дело осложняется, то они видят в своем вожде не казака по духу и происхождению, а слабого проводителя своих интересов и отходят от него».

    Прямо на лекции по истории либо историка Харламова, либо историка М. Богаевского, не хватает упомянуть Разина, Пугачева, Булавина. Предают казаки своих вождей, ох, как предают!

    Да что там эти предательства, все равно остаются «милыми казаками» и Голубов с Мироновым, и Подтелков с Кривошлыковым, и даже те, о готорых ранее говорил в своем обращении Войсковой Атаман: «...удостоверены факты продажи казаками своих офицеров за денежное вознаграждение». Ничего себе «милые казаки»! Мог ли так написать Каледин, который знал не только эти вопиющие факты, но был предан казачеством без надежды на помилование? Вряд ли. Перестарались подделыцики. Вот только кто они? Либо сами большевики, либо те, кто хотел спасти свою шкуру, стремясь переметнуться к большевикам.

    Автор фальшивки пытался показать моральную капитуляцию атамана Каледина, что до сих пор не подтвердилось никакими документами.

    Почему была необходимость в изготовлении данной фальшивки? Ведь застрелился — значит капитулировал. Ленин об этом на всю страну раззвонил. Почему этого мало вдруг показалось, например, большевикам? Хотя о чем тут еще рассуждать, какие аргументы приводить в доказательство самоубийства? Большевикам слов Ленина было вполне достаточно. Кому же тогда мало было аргументов? Предсмертных писем никому ведь не оставил, даже жене. А вдруг не поверит казачество в самоубийство, вдруг атаман и не думал стреляться, потому никому ничего не писал? Вдруг просто прилег отдохнуть и уснул, в это время из соседней комнаты вошел убийца и выстрелил спящему атаману то ли в голову, то ли в сердце.

    Безусловно, письмо выгодно было прежде всего «красному главкому» Голубову. Он и около могилы подтвердил, что там лежит Каледин. Выгодно было войсковой старшине, чтобы не возникли в казачьей среде пересуды, а у интеллигенции — исторические параллели.

    Хотя Митрофан Богаевский простодушно проговорился об исторических параллелях с Кондратием Булавиным, причем дважды. Первый раз до смерти Атамана, второй раз после его смерти.

    Так кому выгодна была подделка?

Тайна похорон Атамана

    Итак, Алексея Максимовича Каледина нет в живых. Как бы там ни было, но нет. Начинается подготовка к похоронам.

    Тут еще больше загадок, чем можно было предположить, читая опубликованные материалы.

    А материалов следственной комиссии нет, ее просто не назначали. Зачем? Вдруг выводы ненужные сделает, объявит об убийстве. Так что официальных следственных документов нет, свидетелей тоже никто не опрашивал. А ведь кому-то надо было все так повернуть?

    «В Атаманском дворце услышали "негромкий" (кавычки мои - Л.С.) выстрел из кольта. Офицеры заметались, ища врача (вспомним другую версию — «Атаманский дворец опустел»(Астапенко М.П. Указ. соч. С. 105 — авт.). Над телом Каледина в истерике билась жена. Атаману врач был уже не нужен. Где похоронен первый в XX веке Атаман Донского Войска? Ни один из участников похорон об этом не пишет»(Соколов А. А. Указ. соч. С. 262).

    А вот как описывает атаманские похороны и даже дает в книге рисунок его могилы М. Астапенко: "Нескончаемой вереницей тянулись люди в собор (Войсковой Вознесенский. — авт.). Темные одежды, встревоженные лица без слов говорили, что со смертью атамана Каледина Дон потерял все: спокойствие, свободу, а может быть, и жизнь... Огромный собор был переполнен, люди стояли спина в спину, ярко горели электрические паникадила и люстры. Два архиерея в золоченных облачениях, в обслуживании большого числа священников и дьяконов, служили панихиду. Войсковой хор в полном составе, облаченный в голубые кунтуши, пел сосредоточенно-торжественно, и мощные голоса певчих терялись где-то в мрачной пустоте огромного купола (очень кудревато написано при условии, что все ненавидели Войскового атамана. — авт.) ...Тело почившего атамана в это время покоилось в небольшой церквушке Атаманского дворца»(Астапенко М.П. Указ. Соч., С. 108).

    Так над кем совершалась служба в соборе?

    Далее Астапенко пишет: «К вечеру 1 февраля гроб с телом атамана перенесли в Войсковой Вознесенский собор, два офицера с обнаженными шашками встали в почетный караул. Началась панихида, по окончании которой две старые монахини остались в храме, чтобы всю долгую январскую ночь читать заупокойные молитвы».

    Стоп, первая оговорка по Фрейду, гроб выставили только первого февраля, то почему "январские ночи". Может, гроб стоял до первого февраля, а потом произошло что-то таинственное?

    Читаем далее: «В три часа ночи караул у гроба атамана и умершего накануне от ран офицера-партизана Виктора Николаевича Крупского сменился».

    Один из караульных, С. Рытиков, вспоминая те жуткие мгновения, писал: «Я был назначен в почетные часы к гробу атамана с трех часов ночи, и с подошедшими другими офицерами, мы сменили старых часовых. Глухо раздавались наши шаги по мраморным плитам собора, а потом опять все стихло... Я стоял у гроба атамана, глядя на его удивительно спокойное восковое лицо. (запомним эту существенную деталь — авт.). Стоя на часах, я был крайне удивлен, что монахиня, поминая усопших, произносила имена Алексея и Владимира вместо Виктора. И когда я после смены заметил это ей, монахиня ответила: «И, батюшка, что ж тут такого, что я ошиблась? Лежат, родненькие, как отец с сыном...»(Астапенко М. П. Указ. соч., С. 109).

    Вот вам, читатель, и вторая оговорка по Фрейду.

    В Новочеркасске ходили упорные слухи о том, что хоронят не атамана Каледина, а молодого юнкера, погибшего на позициях. Если учесть, что тело атамана не сразу выставили в пределах Войскового Вознесенского собора, то у организаторов похорон было время подменить, восковой отливкой маски с лица атамана, голову убитого юнкера.

    Почему это было сделано? Возможно, потому, что убит был Каледин не в сердце, а в голову, и об этом тоже писалось.

    Правда, это пока домыслы, но кто знает, ведь тело до сих пор не найдено.

    М. Астапенко в своей книге описывает распространенную версию: «С утра 2 февраля в кафедральном соборе, переполненном казаками и казачками, началась заупокойная обедня, а затем отпевание. Службу вел архиепископ Гермоген»(Астапенко М. П. Указ. соч., С. 109). После этого гроб с телом Войскового атамана пронесли по улицам Новочеркасска и захоронили на городском кладбище рядом с кладбищенской церковью.

    Православная церковь, как всем хорошо известно, не отпевает самоубийц и не разрешает хоронить их в пределах кладбищ. Только за оградой. Почему в случае с Калединым был нарушен незыблемый церковный канон? Стало быть, знали иерархи, что не было самоубийства. Но, проводя официальные похороны, знали они и про то, что будут и другие, тайные похороны.

    Процитируем Александра Смирнова, с которым, в принципе, согласны: "Вероятно те, кто провожал гроб с телом Атамана в последний путь, поклялись сохранить в тайне место захоронения (по какой причине — это отдельный вопрос. — авт.). Тайну хранить было нетрудно потому, что провожающих было, не считая вдовы, шестеро: Карев, Светозаров, Епифанцев, Сиволобов, полковник Янов и доктор Брыкин. Остальные министры Донского правительства, узнав, что никакого официального акта в Городской управе не будет, дали деру из Новочеркасска еще до наступления темноты"(Смирнов А.А. Указ. соч. С.262).

    Но вот опять загадка, где же находился во время тайных похорон самый верный соратник Каледина Митрофан Богаевский? У брата в Ростове? Или все же вернулся в Новочеркасск? Но тогда почему не принимал участия в похоронах? Кто не доверял ему? Жена? Или все шестеро? Во всяком случае, этот факт необъясним.

    Наверное, провожавшие Каледина в последний путь были самыми верными его сторонниками. Но почему было тайное захоронение? Разве только, что это была подмена тел до панихиды в Войсковом Вознесенском соборе с целью сокрытия от будущего каких-то улик или просто сбережения тела от надругательства большевиками.

    Когда красные «голубовцы» заняли Новочеркасск, могилу Каледина разрыли. Увидев «восковое лицо в прекрасной сохранности (опять восковое лицо, да еще в прекрасной сохранности. Может, оно и правда было из воска? — авт.) войсковой старшина Голубов... показал казакам мертвого атамана, удостоверил его личность и приказал зарыть могилу.

    Ходили слухи, что красногвардейцы, разрыв могилу Каледина, сорвали с него погоны, «подчинив» таким образом советской власти, а потом опять засыпали могилу»(«Донская волна», 1918,18 июня. С. 15).

    Дурь какая-то! Наверняка Голубов знал, что в официальной могиле нет тела бывшего атамана, но вот где оно — не знал. И мы не знаем до сих пор.

    Смерть Каледина всколыхнула было черствое сознание одурманенных пропагандой казаков, но очень ненадолго. Погоревали, не приняв никаких действий, и успокоились в своих хуторах. До падения Новочеркасска оставалось две недели. И новый Войсковой Атаман Назаров поделать уже ничего не мог, хотя и очень старался. Казаки не хотели защищать свою столицу от «казачьих войск красного главкома» Голубова.

Странная речь М. Богаевского

    «На Войсковом круге 7 (21) февраля перед самым бегством из Новочеркасска выступил с речью донской «баян» Митрофан Богаевский... Говорят, что перед неминуемой гибелью даже закоренелый преступник склонен к покаянию, к искренности. Возможно, что нечто подобное и происходило в тот день и с бывшим заместителем атамана и главой Войскового правительства Каледина. Теперь же, с высоты прожитых десятилетий, каждый волен судить о степени его искренности»(Кандауров И.М. Указ. соч. С.301).

    Прежде, чем обратиться к полному тексту речи Митрофана Богаевского, необходимо сделать пояснение. Существуют как бы два текста данной речи, и оба используются публикаторами. Один берется из журнала "Донская волна", №12 от 26.08.1918 г. Другой — из издания «Пролетарская революция на Дону» (1924. Т.4). Оба текста в большей части совпадают, но есть и некоторые разночтения. Например, в начале речи в «Пролетарской революции» изменена первая фраза, что конкретизирует суть последующего поведения М. Богаевского и дает наводку на его «нигилистическое» отношение к казачеству до "момента учебы в Петербургском университете и знакомством с Харламовым. Эта фраза звучит так: «Одиннадцать лет прошло, как я поверил в казачество. За эту веру, быть может, придется поплатиться». Либо эта начальная фраза является подлинной, либо большевики хотели ею что-то сказать, намекая на двуличность автора. Кстати и сам Богаевский косвенно подтверждает, что казачеству "златоуст" не верил в начале жизни, не верит и в конце. "Судить меня вы можете, — говорит он казакам на Круге. — Но ответ я дам перед моей совестью». Какая же может быть ответственность перед ними, если нет казакам веры? Но если соврали большевики, предложив новое начало речи, то ведь могли соврать и изменить, приведенную большевиками начальную фразу и белые. Она болеее обтекаемая, но сохранила в себе червь Митрофанова сомнения.
Приведем речь полностью, извинившись перед читателем за возможные повторы отдельных кусков речи, которые были использованы ранее в данном тексте. Позволим и некоторые комментарии по тексту, речь дает дополнительные характеристики личности «златоуста-историка», а это очень важно.

    Итак, вот речь Богаевского по варианту журнала "Донская волна".

    «Одиннадцать месяцев тому назад я имел счастье, или, может быть, несчастье, поверить, что казачество еще не (?), что оно еще не сослужило до конца свою историческую службу. Теперь за эту веру, быть может, мне и придется поплатиться. Слишком часто мое имя упоминалось рядом с именем Алексея Максимовича. Да и были к тому основания. С некоторыми из вас я начал работу в Петрограде, на Всероссийском казачьем съезде в апреле прошлого года, затем она продолжалась здесь, на первом казачьем съезде, на Войсковых Кругах, и закончилась десять дней тому назад.
На мою долю выпало счастье работать с одним из великих русских людей нашего времени. Да, великих! Когда Алексея Максимовича выбирали атаманом, многие боялись этого избрания. Говорили: это боевой генерал, как бы он нас не вернул к старому строю (выделено мной. — авт.)(Вот и объяснение тех противоречий, которые сопутствовали атаманству Каледина. Войсковая старшина хотела старинной вольницы, а имперский генерал этого стремления переломить не смог. Результат для всего казачества оказался печальным). О нем говорили еще на съезде. А на Круге это имя уже было у всех на устах. Его имя упоминалось как честное имя. Закончились выборы 18 июня. Алексей Максимович и я оказались у власти. Взялись мы за дело. Нельзя сказать, что это был легкий путь. С самого начала появились препятствия, которые тормозили нормальную работу (выделено мной. — авт.)(Это признание того, что Каледину было противодействие, в том числе и со стороны восковой старшины). Появились большевики. Появились новые люди, взявшиеся управлять государственным кораблем. Никто не знал этих людей. Первое знакомство с ними состоялось на московском совещании. Поехал туда Атаман, послушал, вернулся и сказал: «Сволочь!» Так и сказал. Было затем Демократическое совещание. Войсковое правительство и туда посылало представителей. Но государственных людей и там не видели.

    В августе мы сделали ошибку — заключили блок с кадетами. Да, это была ошибка: блок был нам во вред. Потом эту ошибку исправили, блок был расторгнут. Пришел конец августа. Возникло «корниловское дело», а с ним и "калединское". Казакам не верили. Не верят им теперь, не верили никогда. Со времен Бориса Годунова. Вспомните расправу Петра Великого и Алексея Михайловича. Сильно рсправился с казаками Петр. Много казачьих станиц уничтожено, много снято казачьих голов. Прошло десять лет, и удалой атаман Кондратий Булавин пустил пулю в лоб в Старочеркасской станице, как это сделал на днях и наш последний выборный Атаман Алексей Максимович - (выделено мной. — авт.). (Вот почему М. Богаевский поправлял голову Каледина. Выстрел в голову! Тогда зачем М. Богаевскому понадобилось распространять, еще и версию с выстрелом в сердце? И становятся понятны неоднократные упоминания в разных источниках «воскового цвета лица покойного» и то, что он не сразу был выставлен для прощания в Войсковом Вознесенском соборе, а лежал сначала в часовне при атаманском дворце, закрытой для посетителей)
    Наступил царский период. Прошли сотни лет, дождались свободных дней казаки. Выбрали атамана — своего казачьего атамана, Алексея Максимовича Каледина. По всей России, да не только России — по всему свету пошло имя Каледина.
    Первый народный избранник. Первый казачий атаман. Не только боевой генерал, но честный человек, знающий дело, видный администратор, герой войны, раненый, заслуженный.
    Все его знали. Все к нему шли. Да когда нужно было — о нем и забыли. И ушел он от нас. С проклятьем ушел.
    Какая-то дьявольская затея вселилась в русских людей. Словно все сразу ополоумели. И к ним закралось в душу дьявольское наваждение, что сгубило великую мощную Россию.
    Проклятое сомнение пошло не от старых казаков, не с Дона. Оно пришло из Московии, от фронтовиков, от нашей молодежи (выделено мной. — авт.)(Как же глубоко ненавидел сепаратист М. Богаевский Россию, называя ее публично и презрительно Московией!).

    В чем же заключалось сомнение? Про атамана Каледина говорили, что он контрреволюционер. Да и многое о нем говорили. Но никто доподлинно не мог сказать, в чем выразилась эта контрреволюционность. Но говорили. Говорили и верили. Но это была ложь. Никаких контрреволюционных замыслов у него не было. В этом отношении, как и во всем, что делал, он чист. И едва ли кто из молодых может похвастаться, что он так же чист, как был чист атаман Каледин. Ведь на Круге его единогласно переизбрали. Весь Круг, за исключением каких-нибудь 30 человек, оказал ему свое доверие. А на Круге, знаете, участвовали и фронтовики. На последнем Круге, когда переизбирали атамана, их было не меньше полутораста.
    Значит, свыше ста фронтовиков голосовали за атамана Каледина.
    При выборе Каледина говорили фронтовики, как они смотрят на большевиков. Мы еще не знаем, что из этого выйдет, не знаем, где они сядут. Не знаем. Не многие увидят и вспомнят.
    В Россию мы не шли и завоевывать ее не собирались. В октябре начались московские (питерские. — авт.) события. Стало выясняться, чего хотят большевики.

    — У вас, — говорили они, — Атаман контрреволюционер, контрреволюционная Добровольческая армия, разные там кадеты, юнкера и прочие. Они собираются накинуть на Россию прежний галстук самодержавия.
    Да, правильно. Интеллигенции приготовлен галстук большевиками. Всем интеллигентам. Всем, кто не "трудовой".
    Интеллигенцию расстреливают, а кое-кого и пытают. Зверь-человек развернулся во всю. И теперь еще больше, чем когда-либо, интеллигенция оказалась виновата. Это та самая интеллигенция, что еще при Александре I добывала русскому народу свободу. Вы, конечно, помните декабристов: Рылеев, Пестель и другое. Да и после того интеллигенция немало сложила голов за свободу России. Но народ остался рабом  (Из этого абзаца со всей очевидностью выявляется двойственная суть М. Богаевского как политика. Историк не мог не знать, что декабристы были масонами, стремившимися низвергнуть не столько царя, сколько Россию, что разночинная интеллигенция во все времена активно пилила сук, на котором сидела. Знал, но своим казакам-товарищам говорил неправду. Не потому ли, что сам был масоном (нет пока этому подтверждения) или, подчиняясь масонам, активно с ними сотрудничал? А фразу о рабстве русского народа с упоением произносили угоревшие от вседозволенности интеллигенты конца ХХ века, разрушив СССР. Не правда ли, занятные терминологические совпадения?)

    Алексей Максимович усмирял ростовский бунт. Кого усмирял? Это был сброд. Их усмиряли дети да несколько казачьих частей. Ростов был усмирен почти бескровно. Крови могло бы и совсем не пролиться, если бы у нас было хотя бы два полка, верных своему долгу.
    После усмирения Ростова сказка стала еще страшнее. Окончив дело с Ростовом, Алексей Максимович сказал: «Большевикам — не верить!».

    Тяжелую драму переживал в то время Алексей Максимович. Переживали ее и мы. На Круге все сложили свои полномочия. Нас вновь избрали.
    Но дело было не в избрании. Алексей Максимович хотел категорически отказаться от атаманства. Но он верил, что еще поймут казаки, куда их ведут большевики. Верил, что они поймут своего атамана.
    Но он ошибся. Все было сказано. И глубокая тоска заглянула в душу Алексея Максимовича. Силы не стало. Надеяться было не на кого. Нужен был один полк, его не было.
    — Что же, будем прятаться, — говорил Алексей Максимович. Когда казаки стали отказываться от исполнения приказов, стало ясно, что надеяться не на кого. Алексей Максимович начал было формировать новую армию, но было уже поздно. Казаки стали расходиться, а оружие продавать.

    «Казачья песенка спета», — так казалось нам. А вместе с тем думали: «А может быть, в станицах остались защитники Дона?». Да и не мы одни так думали. Так думали и в Воронеже. Думали, что казачья песенка спета, но остерегались. Надежды возлагали на другие средства. Печатный станок еще работает, бумаги для денежных знаков тоже еще много, и пропагандой заниматься еще можно. Можно и подкупом действовать. Газетами и листками засыпают Дон, словами разными улещают, о «трудовом казачестве» заговорили. А казак и растаял.

    Много клиньев забили между Войсковым правительством и казачеством. Забивали их и некоторые члены Войскового Круга. Сказываются и те клинышки, которые забивал Николай Павлович Лапин. Он тоже шел за «трудовое казачество», и добра казачеству хотел. Поздно лишь понял он, что не по той дороге шел. Перед смертью сам хватался за голову, да было уже поздно. Не туда пошел. А ему верили, за ним шли. От рук «трудового казачества» и погиб. Я глубоко уважал Николая Павловича, несмотря на то, что мы были с ним политическими противниками. Он погиб. Погиб интеллигентный человек. А много ли у нас их? Дойдет дело и до «нетрудовых». В округах, может быть, и можно что сделать. Едва ли. И Второй Донской, и Усть-Медведицкий, и Хоперский округа в руках большевиков. Кто работал, кто вел их сюда? Красная гвардия? Нет, казаки, фронтовые казаки.

    Кто видел Алексея Максимовича в последние дни, тот поймет, почему он был сумрачен. Он осознавал, что борьба с большевизмом бесцельна. Сумрачен он был потому, что ниоткуда поддержки не видел. Вокруг имени нашего покойного атамана распускали самые нелепые, самые фантастические слухи.

    Враги казачества говорили, что у Алексея Максимовича 30 тысяч десятин земли. Говорили, что у меня имеется, ни много, ни мало, шесть тысяч. Досужие люди даже у Павла Михайловича Агеева, у этого казака, прямо от земли, нашли земельку.

    Мне приходилось видеть покойного атамана часто. В последнее время мы жили в одном доме. Виделись ежедневно, иногда даже по несколько раз в день: то я к нему поднимусь наверх, то он сойдет ко мне вниз. В немногие свободные минуты мы толковали с ним о том, что делать. В декабре ему казалось, что выход найден. Он повеселел и всецело отдался своей идее. Он говорил: «Так давайте устроим жизнь общую с иногородним населением. Большевики в большем числе среди них, среди иногородних. Я считаю, что управлять краем, опираясь на одну группу населения, нельзя» (выделено мной. — авт.) (М. Богаевский проговаривается о том, что Каледин стремился к единению с иногородними, большинство из них было русскими и украинцами. Сепаратисты же, к которым принадлежал М. Богаевский, в пределах как Донской области, так и пресловутого Юго-Восточного союза, русских и украинцев не хотели видеть. Это принципиальное политическое расхождение Каледина и М. Богаевского, тщательно скрываемое обоими от общественности. См. текст выше)

    Так говорил Алексей Максимович. Говорил и верил. На Круге он отстаивал эту мысль, и было создано объединенное правительство. Результаты деятельности этого правительства налицо, и я о них говорить не буду.

    Мне тяжело говорить об Алексее Максимовиче. Я сжился с ним, полюбил его. Мне кажется, что я нашел в нем своего отца. В 1905 году умер мой отец — «севастополец». И вот, мне кажется, я снова его встретил. Что-то общее в них обоих.

    На неказачьем заседании Алексея Максимовича встретили молча. Ему не хлопали в ладоши. Но верили. В конце концов, съезд с ним помирился. Холодок растаял. Дела как будто настраивались.

    В созданном объединенном правительстве провели один закон — земельный. По существу закон был большевистский. Но мы с ним примирились. Теперь со многим приходится мириться.

    Вы посмотрите-только, что делается вокруг. Все гибнет. Гибнут старые хозяйства, гибнут показательные поля. Теперь уже не восстановить погибшего племенного скота, не восстановить расхищенных богатств, народного богатства.
В народе живет в настоящее время одна сила. Это сила разрушения. Силы созидания нет. Вспомнит народ, да будет поздно.

    Мы хотели кое-что сделать, но сделать почти ничего не удалось. Первое время казаки верили своим атаманам. Но скоро настали другие времена — попали под власть хулиганов. Ничего святого не стало. Всюду стали видеть дурное. Когда старались восстановить порядок, на это смотрели как на восстановление старого режима.
Паритет приносил мало пользы, впрочем, и вреда от него не было (О бездарности «паритетного» правительства под руководством Богаевского уже писалось выше. Но если оно не приносило ни пользы, ни вреда в труднейший период атаманства Каледина, то это был абсолютный ноль. А ноль, он и в Африке ноль. Скорее можно говорить о хорошо организованном саботаже со стороны Войскового Правительства по отношению к Донскому атаману. Догадайтесь с одного раза, кто бы это мог организовать?).

    Нас упрекают в создании Добровольческой армии. На Круге в декабре месяце мы ставили вопрос о ней, и Круг, как и январский крестьянский съезд, высказался за существование Добровольческой армии. Это было не наше решение. Нам сказали: пусть армия существует, но если она пойдет против народа, она должна быть расформирована. Этого мы и придерживались (выделено мной - авт.) (В этом отрывке отражены два принципиальных вопроса. Первый - Добровольческая армия в основном состояла из русских офицеров и потому не приветствовалась сепаратистами Войскового правительства. Второй — М. Богаеский проговаривается о механизме управления Войсковым правительством: «Нам сказали: пусть армия существует. ... Это было не наше решение». Тогда чье? И чего стоят все заявления того же правительства о его самостоятельности, чего стоят все решения об объявлении независимости от большевистской России. Им сказали, а ослушаться они не могли. Недаром для развязывания гражданской войны с Дона туда прибыли самые яростные ненавистники России из бывших масонских думцев и масонские генералы. В том подчинении масонам и лежит мотив для устранения Каледина. Как хорошо известно, он еще с генералом Брусиловым разошелся на почве неприятия масонства и всякой левизны)

    Теперь положение таково: казаки защищать свою область Донскую отказались, отказались безнадежно. Когда мы это увидели, то полагали единственное спасение в созыве Войскового Круга и неказачьего съезда. Мы спешили созвать и Круг и съезд. Вместе с тем мы сделали распоряжение о переизбрании членов Войскового Круга. Не раз посылались нам упреки за это распоряжение. Говорили: как это Войсковое правительство рискнуло переизбрать Круг, оно не имело на это права. Имело или нет, судите сами. Но я вам должен сказать вот что. Еще на первом съезде я говорил, что на Круге должны быть и фронтовые казаки. Фронтовики были приглашены, и им дали места по одному на 500 человек. Это было актом справедливости. Ведь на фронте были наши дети, наши лучшие силы.

    На первом же Круге стали говорить, что Круг буржуазен, что он состоит из чиновников, избран неправильно и так далее. То же говорили они и на следующих Кругах. Иногородние тоже были против Войскового Круга первого созыва. Они говорили, что Круг старый не совсем хотел паритета. Войсковое правительство сочло возможным назначить перевыборы. Войсковой атаман был против этого. Первое постановление правительства о перевыборах им было опротестовано, и лишь после того, как было вынесено новое постановление, оно было приведено в исполнение, так как согласно последнему постановлению Круга оно становилось законом (Не идя на паритет с иногородними, декабрьский Войсковой круг под руководством В. Харламова делал все, чтобы превратить мирных в прошлом иногородних в ожесточенных врагов казачества. И М. Богаевский старается свалить вину на мертвого Каледина, который не может себя защитить. Ведь только что он говорил о том, что идея паритета принадлежала Войсковому атаману, и тут же обвиняет его в саботировании своего же собственного предложения. Каково!).

    Итак, мы собирали на Круг новых людей. Торопились. Но было уже поздно. Казаки ушли с Таганрогского фронта. На Родакове случилось то же. На Миллерово 35-й полк сделал все, чтобы разрушить нашу защиту. В Царицыне, на Чирской, на Хопре не все обстояло благополучно.

    Каменский военно-революционный комитет сидел за этим столом. Он многого требовал. Мы сказали Подтелкову и его компании: проводите выборы, агитируйте, проводите на Круг тех людей, которые отвечают настоящему времени. 4 февраля мы уйдем. Пусть после нас новые люди правят Доном. Власти мы не добивались и за нее не стоим. Скажите только, вы за большевиков или же будете защищать казачество?
Они ответили нам: «Мы казаки, и будем стоять за казачество!».

    A в это время Чернецову уже пришлось биться с красногвардейцами. Чернецов с казаками не дрался. Такой наказ был ему дан покойным атаманом — с казаками в бой не вступать, и Чернецов с казаками не бился. Не бился до сих пор, пока Иуда нашего времени, Николай Голубов, не предал казачество.

    Чем дальше шло время, тем положение на Дону становилось тяжелее. Во второй половине января дела наши стали ни к черту. Алексей Максимович повесил голову. Он говорил: «Круга мы не дождемся, надо кончать дело!».

    29 января Алексей Максимович позвал меня к себе, как день был сумрачен, так сумрачен был и Алексей Максимович. Подал мне две телеграммы— одну от Корнилова, другую от Алексеева.

    Как видите, выяснилось, что казаки не поддержали. Бросили многомиллионной стоимости Провальский конный завод, бросили рудники. В Провалье не только завод представлял ценность, там богатейшие рудники. Все это было брошено большевикам. Когда пришли ко мне казаки одного из полков и просили дать им лошадей, я сказал им:

    — А вот у нас лошади остались на Провальском заводе после захвата его большевиками, не будет ли вам угодно поехать на Провалье, выгнать оттуда большевиков, взять завод, охранять его и пользоваться лошадьми.

    Они мне ответили на это вот что:

    — Нет, если бы отбить лошадей, мы поехали бы, а завод — на что он нам?

    Да, так вот, прочитал старый атаман эти телеграммы и сказал: «Созывайте объединенное правительство». А тем временем стали думать: 147 штыков всего осталось на фронте. Детей, юнкеров и офицеров. Дети не боялись класть свои головы за родной Дон. Бодро и смело шли юноши и, умирая, отстаивали Дон, отстаивали его свободу. Они не щадили своей жизни. Они знали, что отдают ее за счастье Дона. Мне не только тяжело и больно, мне стыдно теперь говорить о них. Много гимназистов сложило свою голову за Дон. Среди них было немало и моих учеников. В Платовской гимназии я читал историю. Много говорил им по истории Дона. И они верили так же, как верил я, в возрождение былой мощи Дона. Поняли и верили.

    Поняли ли это донские казаки? Я думаю, поймут, да будет поздно. Нам говорили: «Вы приказывайте! Мы исполним». Мы приказывали. Не только приказывали, а и кланялись. Да не помогало.

    Я расскажу вам про одну батарею, стоявшую в Новочеркасске. Старый боевой генерал, наш атаман, просил батарейцев: «Идите и помогите!».  Заломались — не пойдем! Обиделись, видите ли, Чернецов пушку у них взял. Заржавленную пушку. Кричали: «Что же мы, не казаки? Это позор для нас! Никто не может и не должен отбирать у нас оружия. Разве мы не воины? Мы на фронте три с половиной года».

    А это не позор для воина — не исполнять приказ? А они атаманского приказа не исполнили. Я никогда не забуду этого хамства. Именно хамства. Иначе назвать нельзя. Атаман все же упросил. Обещали пойти. И пошли. Да не далеко ушла эта славная батарея. Только до вокзала и дошла. С вокзала и вернулась. Я как будто предчувствовал то, что случилось. На январском съезде учителей я говорил, что, может быть, «булавинская история» вспыхнет у нас на Дону. И она повторилась («Булавинская история» — это история предательства казачьей войсковой старшиной законно избранного атамана. Историк М. Богаевский не мог этого не знать, и, заявляя про повтор этой истории на Дону, он делает намек на причастность войсковой старшины к смерти Каледина. Для будущих исследователей)

    29 января Алексей Максимович прочитал телеграммы и сказал, сколько у нас сил, и предложил правительству уйти.

    - Борьба бесцельна. Пусть новые люди возьмут власть в свои руки.

    — Говоря это, он, видимо, торопился.

    — Господа, короче говорите. Время не ждет. Ведь от болтовни Россия погибла.

    Атаман сложил свои полномочия. Я сделал то же. Так же поступили и члены правительства. Правительство перестало существовать.

    Вы спросите, какие же причины заставили нас уйти. Bот какие.

    У нас не было никакой реальной силы. Нам не на кого было опереться. До Круга было далеко, а опасность надвигалась со всех сторон. Мы не могли согласиться на избиение народа. Нет сомнения, что большевики, заняв Новочеркасск, подвергнут жителей насилию.

Источник: Вячеслав Родичев "Тихий Дон атамана Каледина"


*) АСТАПЕНКО (ОСТАПЕНКО) Михаил Павлович
    Член Союза писателей России с 1992 года, прозаик, историк, публицист. Живёт и работает в станице Старочеркасской.
    Родился 17 ноября 1951 года в Брянской области. В 1974 году окончил исторический факультет Ростовского-на-Дону госуниверситета (ныне Южный Федеральный университет). Печататься начал с 1977 года. Автор более 1200 статей и 62 книг по истории казачества России.
    Астапенко М. П. – член Союза журналистов России. Академик Петровской академии наук и искусств (СПб). Лауреат премии Всесоюзного литературного конкурса имени Максима Горького, лауреат региональной литературной премии им. М.А. Шолохова, лауреат Ростовского областного литературного конкурса им. В.А. Закруткина. В 2001 году награжден Почетной грамотой Государственной Думы Российской Федерации, а в 2003-м – «Патриаршей Грамотой» Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, в 2013 г. – награжден серебряной медалью «За заслуги в сохранении русской культуры» Межотраслевого объединенного комитета по наградам.
В 2000-2002 годах в 4 томах (10 книгах) вышла «История донского казачества» М.П. Астапенко. В 2011 году издана его «История казачества России» в 15 томах. По «Истории казачества России» в 3 томах М.П. Астапенко профессор Пьер Готье вел преподавание курса истории российского казачества на факультете славистики Сорбоннского университета в Париже.
Михаил Астапенко снялся в эпизодических ролях в художественных фильмах «Оглашению не подлежит» («Мосфильм» 1983) и 16-ти серийном художественном фильме «Атаман» («Мосфильм», 2005), где в главных ролях снимались выдающиеся советские и российские актеры Олег Стриженов, Лев Борисов, Вадим Спиридонов, Евгений Леонов-Гладышев, Василий Мищенко.

Список книг Астапенко М.П. (1984-2014 гг):
1. «Останется вечно монументом». Ростов-на-Дону, Ростиздат, 1984.
2. «Славен Дон». Ростов-на-Дону, Ростиздат, 1985.
3. «И будет помнить вся Россия» (историческое повествование об атамане М. И. Платове). Москва, «Молодая гвардия», 1986.
4. «Атаман Платов». Москва, «Современник», 1988.
5. «Кондратий Булавин». Ростов-на-Дону, Ростиздат, 1988.
6. «…Подвиг дивный…». Ростов-на-Дону, «Приазовский край», 1991.
7. «Его называли автором «Тихого Дона». Ростов-на-Дону, «Единство», 1991.
8. «Донские казаки. 1550-1920 гг.». Ростов-на-Дону, «Логос», 1992.
9. «Донской казачий календарь». Ростов-на-Дону, «Приазовский край», 1994.
10. «Край донской казачий». Ростов-на-Дону, 1994.
11. «Краткое пособие по истории Донского края». Ростов, издат. РГУ, 1995.
12. «Донские казачьи атаманы. 1550-1920 гг.». Ростов-наДону, 1996.
13. «Атаман Каледин». Ростов-на-Дону, издательство ЗАО «Книга», 1997.
14-16. «История казачества России». 3 тома. Книги 1-5. Ростов-на-Дону, издательство Ростовского университета, 1998.
17. «История донского казачества». Ростов-на-Дону, «Донской издательский дом», 1999.
18-21. «История донского казачества в повествованиях и рассказах». В 4 тома. 10 книг. Ростов-на-Дону. Издат. Терра, 2000-2002.
22. «Атаман Платов». Ростов н/Д. «Гефест», 2003.
23. Очерки истории адвокатуры Дона. 1873-2000. (в соавторстве с Е.М.Астапенко и Д.П.Барановым). Ростов, «Приазовский край», 2000.
24. Тоже. Дополненное и исправленное. Ростов, «Приазовский край», 2003
25. Душа казака. Н.Н.Туроверов. (совместно с Е.М.Астапенко) Москва, Издат. Русаки, 2002..
26. История донского казачества. Ростов-на-Дону, Издат. «Менада», 2001.
27. Донские казачьи атаманы. Доп. Издат «Гефест». Ростов, 2003.
28. История донского казачества. ООО «Мини-Тайп». Ростов, 2004.
29. Природа и история Родного края (совместно с Е.Ю.Сухаревской). Ростов-на-Дону. Баро-Пресс, 2005.
30. То же. Издание 2-е. Дополненное. Ростов-на-Дону, 2006.
31. То же. Дополненное издание. Ростов-на-Дону, 2007.
32. История Дона и донского казачества. Ростов, «Баро-Пресс», 2005.
33. История Дона и донского казачества. Доп. Ростов, «Баро-Пресс»,2007.
34. «История донского края». До 1920 г. (с Е.М.Астапенко», Ростов, «Мини-Тайп», 2006.
35 История донского края. 1920-2006 (с Астапенко Е.М.). Ростов, 2007.
36. Донские казачьи атаманы. 1550-2005. Ростов-на-Дону. «Терра-Принт», 2007.
37. Николай Туроверов: казак, воин, поэт (совместно с Астапенко Е.М.). Ростов-на-Дону, «Странник», 2008.
38. История казачества России. 1 том. Книги 1-2. Ростов-на-Дону, «Мини-Тайп», 2008.
39. Степан Разин. Историческое повествование. Ростов-на-Дону, «Странник», 2008.
40-54. История казачества России. В 15 томах (книгах). Новочеркасск, издат. «ЛИК», 2011 г.
55. Хрестоматия по истории донского казачества. Составление. Ростов-на-Дону, издат. «Ростовкнига», 2012.
56. За честь и славу России. Ростов-на-Дону, «Ростовкнига», 2012.
57. Донские казачьи атаманы. 1570-1920 гг. ростов-на-Дону, «Ростовкнига», 2012.
58. И славен Дон. История Донского края в рассказах и картинках. Ростов-на-Дону, «Ростовкнига», 2012.
59. Вихорь-атаман. Историческое повествование об атамане М.И.Платове. Ростов-на-Дону, «Ростовкнига», 2013.
60. Вихорь-атаман. Историческое повествование об атамане М.И.Платове. Серия «Донская библиотека. Михаил Астапенко». Ростов-на-Дону, «Ростовкнига», 2013.
61. Донская энциклопедия. Персоналии и населенные пункты. Таганрог, 2014.
62. Николай Туроверов: казак, воин, поэт (совместно с Астапенко Е.М.). Ростов-на-Дону, «Терра», 2014.
   

    В этот же день в Новочеркасск вошел Дроздовский полк*), прибывший на Дон из Румынии, и в этот же день приехал из Константиновской станицы генерал-майор Петр Николаевич Краснов. Образовавшийся «Круг Спасения Дона» единогласно избрал П.Н. Краснова Войсковым атаманом.

    На следующий день генерал Краснов пригласил всех генералов во дворец, познакомился с ними и отпустил, а Балабина просил остаться. Он предложил ему стать членом Донского правительства и управляющим отделом коневодства и ремонтирования армии. Балабин отказывался, не желая бросать строевую службу, но Краснов настаивал, говоря: «Безвыходное положение, вы коннозаводчик, больше некого назначить, а если вам эта работа не понравится, я через четыре месяца дам вам любую дивизию».

    Балабин согласился. В Управлении коневодства он нашел полный штат служащих и опытного секретаря Смазнова*).

    Для армии нужны были лошади. Балабин сейчас же образовал три комиссии и назначил им районы для сбора лошадей в армию, по известной шкале. На автомобиле он объезжал эти районы и руководил приемом лошадей.

    Председателем одной из этих комиссий был полковник И.А. Клевцов, бывший  помощник командира 12-го Донского полка, когда им командовал Балабин. А  помощником Балабина в управлении стал бывший командир лейб-гвардии Казачьего полка полковник А.А. Мишарев*).

*) МИШАРЕВ Александр Андреевич (дон.)(?-?)
Чины:
на 1 января 1909г. - лейб-гвардии Казачий Его Величества полк, сотник


    Генерал Краснов энергично принялся за работу. Образовал правительство, сформировал новую дивизию, первым полком которой стал лейб-гвардии Казачий полк. Вторым – лейб-гвардии Атаманский полк. Командиром лейб-казаков был назначен полковник Василий Аврамьевич Дьяков*). Начальником дивизии – опытный генерал Генерального штаба генерал-лейтенант Федор Федорович Абрамов*). Работали все не покладая рук и вскоре дивизия стала образцовой.

*) ДЬЯКОВ Василий Аврамьевич (дон.)(6 янв. 1886 - март 1945) – из дворян Области Войска Донского, сын офицера, станицы Новониколаевской. Донской кадетский корпус 1903, Николаевское кавалерийское училище 1905. Полковник л.-гв. Казачьего полка. Георгиевский кавалер. В Донской армии; с 1 апр. 1918 участник восстания в Новочеркасске, с 6 апр. 1918 в отряде войскового старшины Семилетова, с 10 мая 1918 командир 1-го полка 1-й Донской конной дивизии, с 4 сен. 1918 командир л.-гв. Казачьего полка, ранен 22 фев. 1919, с 6 апр. 1919 — командир гвардейской бригады 1-й Донской конной дивизии, с 28 окт. 1919 начальник той же дивизии до эвакуации Крыма. Генерал-майор (4 апр. 1919). Был на о. Лемнос, 12 дек. 1920 — 1921 командир 1-й бригады 1-й Донской конной дивизии, затем до 1924 в распоряжении представителя Главнокомандующего Русской Армии в Польше, с 1924 в Данциге. Погиб в марте 1945.
Чины:
на 1 января 1909г. - лейб-гвардии Казачий Его Величества полк, хорунжий
Источники:
1.Волков С.В. база данных «Участники Белого движения в России»


    На заседаниях правительства быстро решались все вопросы. П.Н. Краснов удивлял всех знанием по всем отделам управления. День свой Петр Николаевич начинал с 6 часов утра. От 6 до 8 он ездил верхом. Его всегда сопровождала супруга, которая говорила, что это единственное время, когда она может поговорить с мужем. С 8 до позднего вечера Краснов занят делами. С 8 часов утра начинается прием посетителей. Управляющие отделами входили без очереди. Балабина Петр Николаевич просил всегда входить в его кабинет без доклада, не обращая внимания, что у него кто-то есть. Он всегда говорил: «Как я люблю ваши доклады – все понятно, все интересно, все дорого для меня». Генерал Краснов любил лошадь, и во всех его романах всегда есть кое-что о лошадях.

    Донская армия продвигалась на север, тесня красных, и вскоре вся Донская область была освобождена от большевиков. Донской армией и управляющим военным отделом был полковник Денисов, вскоре произведенный в генералы. Начальником штаба Войска Донского был назначен полковник Поляков*, тоже впоследствии произведенный в генералы. Генерал-майора Краснова Большой Войсковой Круг произвел в генералы от кавалерии, минуя чин генерал-лейтенанта.

    К сожалению, начались разногласия с главным командованием, которое не понимало казаков, не знало казачьего быта и истории казачества. Балабин, заведуя коннозаводством и ремонтированием армии, не имел отношения к этому разногласию, но болел душой, видя, что это разногласие идет во вред общему делу борьбы с большевиками... Депутаты Большого Войскового Круга (парламент), неопытные и не понимающие дела, настроенные недобросовестными людьми, считали своей обязанностью не работать, не помогать, а все критиковать. Однажды на заседании Круга они вынесли недоверие командующему армией генералу Денисову, и генерал Краснов заявил, что недоверие генералу Денисову он принимает на свой счет. Недоверие Денисову – это недоверие ему, так как они работают вместе. Он положил пернач на стол и покинул зал заседаний.

    Войсковым атаманом был избран генерал-лейтенант Богаевский. Командующим армией стал генерал Сидорин*).

    20 июля 1919 года приказом Донскому Войску Балабин был произведен в генерал-лейтенанты.

    Хотя наша Донская армия, продвигаясь на север после больших сражений, очистила донскую землю от большевиков, но чувствовалось, что нам не удержаться и все-таки придется эвакуироваться за границу. Ведь на Дон навалилась вся Россия. А из Петрограда и Центральной России многие, спасаясь от большевиков, прибывали в Новочеркасск...

Источник: Евгений Балабин. Далекое и близкое, старое и новое

*) ВЛАСОВ Михаил Евграфович (дон.)(31.10.1879 - 1938) — из дворян, Казак Новочеркасской станицы, Всевеликого Войска Донского, сын генерал-майора Евграфа Алексеевича. Мать — дочь полковника Гавронская Антонина Денисовна, Сестры: Мария р. 25 сентября 1865 г., Любовь, р. 24 июня 1867 г. Братья: Алексей, р. 19 апреля 1869 г., Николай, р. 20 октября 1877 г. Имущество 1500 десятин земли и дом в Новочеркасске [РГВИА, ф.330, оп.57, д. 482, ПС за 1884 г.].
Окончил Донской императора Александра III кадетский корпус (ДИА3КК) и Николаевской кавалерийское училища (НКУ) по 1 разряду.
Юнкером с 31 августа 1898 г. Произведен в хорунжие 9 августа 1900 г. с зачислением в Л.-Гв. Казачий полк. [РГВИА, ф. 330, оп. 58, д. 395, ПС за 1900 г.].
Хорунжий Л.-Гв. Казачьего полка; сотником с 6 декабря 1904 г. со старш. с 9 августа 1904 г., награжден С-3 — 7 января 1907 г. Подъесаулом с 6 декабря 1908 г. со старш. с 9 августа 1908 г.; есаулом с 26 августа 1912 г. со старш. с 9 августа 1912 г. За отличие в делах награжден А-4 — 7 марта 1915 г. Есаул Л.-Гв. Казачьего полка; произведен в полковники 30 июля 1915 г. со старш. С 15 июня 1915 г.; награжден С-2 — 12 августа 1915 г. Командиром казачьегог полка № 7 с 20 марта 1917 г. [Выс. Приказы].
Полковник, командир 7 ДКП; умер в 1938 г. похоронен на Русском военно-морском кладбище в Пирее (Греция)[ж. Новик, вып. 4 (28), Нью-Йорк, 1940, с.71]
[Корягин С.В., Власовы и другие. Серия «Генеалогия и семейная история Донского казачества» Выпуск 21. М.: Русаки, 2001]
 
*) ЮРЛОВ Иван Давыдович -
 
*) ЧЕРНЕЦОВ Василий Михайлович (22.03.1890-01.1918) - родился в 1880 г., из казаков станицы Усть-Белокалитвенской, Всевеликого Войска Донского. Сын ветеринарного фельдшера. Образование получал в Каменском реальном училище, в 1909 г. закончил Новочеркасское казачье училище. На Великую войну вышел в чине сотника, в составе 26-го Донского казачьего полка (4-я Донская казачья дивизия). Выделялся отвагой и бесстрашием, был лучшим офицером-разведчиком дивизии, трижды ранен в боях. В 1915 году В.М. Чернецов возглавил партизанский отряд 4-й Донской казачьей дивизии. И отряд этот рядом блестящих дел покрыл неувядаемой славой себя и своего молодого командира. За воинскую доблесть и боевое отличие Чернецов был произведен в подъесаулы и есаулы, награжден многими орденами, получил Георгиевское оружие, был трижды ранен.
Пылкий Чернецов пытался заразить своим духом и офицерскую массу. Положение на фронте становилось все более угрожающим. Пополнение рядов защитников было необходимо. В Новочеркасске находилось, по данным генерала С.В. Денисова, около 3000 офицеров, по данным регистрации офицеров большевиками после занятия ими Новочеркасска — около 4000. Генерал И.А. Поляков называет цифру 7000 — “бездельников”, - по его выражению.
По просьбе Чернецова был отдан приказ по гарнизону офицерам зарегистрироваться. Перед регистрацией, с целью ознакомить офицеров с положением на фронте, было устроено собрание. Все помещения Офицерского собрания были переполнены. После речей A.M. Каледина и М.П. Богаевского, ярко обрисовавших создавшееся положение и, призывавших офицеров пополнить тающие ряды партизан, с пламенной речью выступил Чернецов, заклинавший офицеров поддержать Войскового атамана в его тяжелой борьбе по защите Дона. Речь свою Чернецов закончил такими словами: “Господа офицеры, если так придется, что большевики меня повесят, то я буду знать — за что я умираю. Но если придется так, что большевики будут вешать и убивать вас, благодаря вашей инертности, — то вы не будете знать, за что вы умираете...”
В перерыве Чернецов предложил офицерам записываться в его отряд или составить самостоятельный отряд партизан. Из присутствовавших около 800 офицеров записалось только 27, что вызвало возмущение Чернецова. “Всех вас я согнул бы в бараний рог, и первое, что сделал бы, — лишил содержания! Позор!” После этого выступления записалось 115 человек — больше желающих не оказалось. На следующий день вечером была назначена отправка записавшихся на станцию Лихая — явилось 30, остальные “распылились”!!!
А.В. Марыняк

*) СЕМИЛЕТОВ Эммануил Федорович (1873-1919) р. 16 июня (крещение 17 июня Богоявленская церковь) в х. Задоно-Кагальницком.
Отец -  Федор Степанович (1836-1884) р. 21 мая (ГАРО. Ф. 304. Оп. 1. Д. 1164. Л. 117об-119). Атаман станицы Богоявленской с 1871 по 1874 и 1878 по 1881 гг. (Памятные книжки Области Войска Донского). Умер от чахотки 8 апреля 1884 г., похоронен 10 апреля на кладбище х. Задоно-Кагальницкого.
Мать – дочь сотника Елизавета Ивановна Пашкова (1845-?) с 16 февраля 1864 г.
Мачеха – дочь есаула Усть-Быстрянской станицы, Акулина Константиновна Рыковскова (1854-?) с 29 мая 1883 г.
Братья: Владимир (1865-1890) р. 8 февраля (крещение 12 февраля Богоявленская церковь) в х. Задоно-Кагальницком; Иван (1866-1872) р. 19 января (крещение 22 января Богоявленская церковь) в х. Задоно-Кагальницком. Умер 7 февраля 1872 г., похоронен 9 февраля на хуторском кладбище.
Сестры: Анна (1870-1873) Умерла от скарлатины 8 октября 1873 г., похоронена 9 октября на хуторском кладбище; Александра (1872-?) р. 1 мая (крещение 4 мая Богоявленская церковь) в х. Задоно-Кагальницком.
Сводные братья: Евмений (1874-?) р. 18 сентября (крещение 29 сентября Богоявленская церковь) в х. Задоно-Кагальницком, Степан (1875-?) и Петр (1884-?) р. 28 июня (крещение 30 июня Богоявленская церковь) в х. Задоно-Кагальницком.
Окончил НКЮУ по 2-му разряду. В чине хорунжего 15 Донского Казачьего полка с 29 ноября 1894 г. С 28 января 1899 г. – помощник смотрителя окружного склада Усть-Медведицкого округа. В чине сотника с 29 ноября 1899 г. (Приказы Войску Донскому). С июля 1900 г. в 5 Донской Казачьей отдельной сотни. В чине подъесаула с 15 апреля 1904 г. 27 апреля 1907 г. вышел в отставку с чином есаула и мундиром. Товарищ председателя в Донском сельскохозяйственном обществе. В 1913-1914 гг. состоял в Правлении Новочеркасского отдела всероссийской лиги для борьбы с туберкулезом (Памятные книжки Области Войска Донского). С началом Первой Мировой войны 1914-1918 гг., несмотря на слабое здоровье и признанную непригодность к строевой службе, добровольно вступил в армию 4 сентября 1914 г. Подъесаул 15 Донского Казачьего полка. За отличия в боях награжден орденами: Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (28.10.1915 г.), Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом (21.04.1916 г.). 28 мая 1916 г. произведен в чин есаула. 24 ноября 1916 г. награжден Георгиевским оружием. Награжден орденом Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом. С 25 июня 1917 г. в чине войскового старшины 15 Донского Казачьего полка. По Высочайшему приказы от 29 октября 1917 г. награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (Высочайшие приказы; Приказы Войску Донскому; Корягин С.В. Шолохов, Крюков или…? М., 2005. – Вып. 50. – С. 208-209).
В конце 1917 г. вернулся на Дон и организовал из молодежи 2-й по численности (после отряда есаула Чернецова) партизанский отряд. При атамане Каледине участвовал в обороне Новочеркасска еще на дальних подступах. После гибели Каледина, выступил со своим отрядом (в составе двух конных и трех пеших сотен при 2-х орудиях на 13-ти подводах) в Степной поход под командой Походного атамана П.Х. Попова. Участвовал в боях за станицы Великокняжескую и Платовскую, в которых его отряд понес значительные потери. Во время Общедонского восстания, полковник Семилетов Э.Ф. с марта по апрель 1918 г. командовал Северной группой войск. В апреле 1918 г. произведен в генерал-майоры Кругом Спасения Дона. Избранный 4 мая 1918 г. Донским атаманом генерал Краснов, отдал в тот же день приказ о расформировании партизанских отрядов. Семилетов Э.Ф. не получил нового назначения. Он, как и многие другие офицеры, перешел в Добровольческую армию. В декабре 1918 г. командующий Донского пешего батальона (сформированным им) в Новороссийске. С февраля 1919 г. командующий всеми партизанскими отрядами Донской армии при генерале Богаевском. Весной 1919 г. назначен начальником сводно-партизанской дивизии. Скончался от сыпного тифа в самом конце ноября 1919 г. Похоронен в Новочеркасске (Рутыч Н.Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России: Материалы к истории Белого движения. – М. 2002. – С. 283-284).
В мае и октябре 1919 г., генерал Семилетов Э.Ф., 114 человек его партизанских отрядов «за отличия в боях против красноармейцев» были награждены Георгиевскими крестами 2 – 4-й ст.ст. Из них 1 человек – 2-й ст., 11 человек – 3-й ст. и 102 человека – 4-й ст. (Приказы Всевеликому Войску Донскому).
Жена -  дочь полковника Раиса Алексеевна Широкова.

*) ГОЛУБОВ Николай Матвеевич - род. 1881 г., уроженец станицы Новочеркасской, окончил ДИАЗКК в 1899 г. и МАУ. [Вечеслов А.Ф. «25 лет ДИАЗКК», Новочеркасск, 1908, с. 188]. Из юнкеров Михайловского артиллерийского училища (МАУ) произведен в хорунжие 13 августа 1901 г. со старш. с 9 августа 1900 г. с зачислением в батарею № 3. Хорунжий батареи № 20; сотником с 15 апреля 1905 г. со старш. с 9 августа 1904 г.; состоял в батарее № 20 по 27 сентября 1906 г. Сотник, состоящий по Донской артиллерии; утверждено награждение за отличие в делах А-3 МБ - 8 февраля 1907 г. Сотник; вышел в отставку по болезни без наград - 9 января 1908 г. Отставной сотник; вновь в службе с зачислением в комплект ДКП - 2 сентября 1914 г. [Выс. приказы]. Сотник. Ранен [ДОВ, № 210, л. 4,16 сентября 1914 г.]. Сотник полка № 28; за отличие в делах награжден: А-3 МБ - 10 января 1915 г., В-4 МБ - 14 апреля 1915 г., С-2 М - 11 сентября 1915 г., чином подъесаула - 19 марта 1916 г. со старш. с 16 июля 1915 г. Подъесаул полка № 28; переведен в полк № 27 - 11 июня 1916 г. Подъесаул полка № 27; переведен в батарею № 22 - 7 сентября 1916 г.; произведен в есаулы 15 сентября 1916 г. со старш. с 22 сентября 1915 г. Есаул батареи № 22; переведен в 1-ю Запасную батарею - 31 марта 1917 г.; за отличие в делах награжден А-2 М - 12 апреля 1917 г. Есаул 1-й Запасной батареи, прикомандированный к полку № 40; произведен в войсковые старшины 21 апреля 1917 г. со старш. с 9 августа 1916 г. [Выс. приказы].
    …войсковой старшина, артиллерист, мятежная душа; в эпоху борьбы за Казачий Присуд сыграл гнусную роль предателя. Учился в Донском кадетском корпусе, который окончил в 1899 г. С юных  лет отличался неуравновешенным, порывистым и буйным характером, учился неважно и часто подвергался наказаниям за дикие шалости и нарушения дисциплины. В 1902 г. из Михайловского артиллерийского училища выпущен хорунжим в 3 Дон. каз. батарею. Молодым офицером со страстью увлекался скаковым спортом; на своем вороном жеребце «Сант-Яго» часто приходил первым во время состязаний и получил несколько призов.
    В начале Русско-японской войны перевелся в 19-й Дон. каз. полк и добровольцем ушел на фронт. С командиром полка не ужился и был откомандирован в 26-й Дон. каз. полк. Тут приобрел репутацию одного из лучших офицеров-разведчиков, но вскоре стал знаменитым и по скандалам в харбинских притонах. После войны ему пришлось уйти в запас, как говорили, из-за редакции расписки в получении боевого ордена: «Орден в память поражения русских армий Японцами получил». Оказавшись вне строя Г., поступил в одну из высших школ г. Томска. Здесь его буйная натура вскоре проявилась в избиении редактора местной газеты за непочтительный отзыв о донских институтках. В студенческой среде он впервые познакомился с идеалами русского революционного движения и они нашли какой то отклик в его мятежной душе, несмотря на то, что он оставался патриотом и, внимание, оказанное ему государем ценил очень высоко. Противоречия подобного рода находили место во многих его жизненных правилах и поступках. Во время Балканской войны 1912 г. он оказался добровольцем в Болгарской армии, командовал батареей и награжден военным крестом, который демонстративно вернул Болгарскому царю, после выступления Болгарии на стороне врагов России в 1914 г. Во время Первой Мировой войны сотник Г. снова зачислился в конницу, а не в артиллерию. Состоял в 27 Дон. каз. полку, отличался исключительной храбростью. Говорили о нем, что он никогда не ложился под обстрелом противника, был ранен 16 раз пулями и осколками снарядов, вел себя по-братски с казаками и независимо с начальством. Может быть, благодаря этому постоянно запаздывал с продвижением в чинах, что его весьма возмущало.
Февральская революция застала Г-ва в Новочеркасске на излечении после очередного ранения. Человек стихии, азартный игрок во всех проявлениях, он с полным рвением включился и в политическую деятельность. Неизвестно, стал ли он членом, какой-либо партии или руководствовался личными склонностями и побуждениями. Во всяком случае, он провозглашал идеи крайние, которые пришлись по вкусу малому количеству Казаков, но зато делали его своим человеком у казаков запасного полка. Попав представителем казачьего гарнизона на первый Донской Круг, он выступал с теми же идеями и оттолкнул от себя солидных и умеренных во взглядах «стариков». В резкой и активной оппозиции по отношению к законной донской власти проявлялась его деятельность во время атамана А.М. Каледина. Трудно предполагать в нем искреннего сторонника большевиков. Чего он хотел, не выяснилось до конца его дней. Вернее всего, в его действиях нашла отражение основная установка его хаотической натуры: оппозиция ради самой оппозиции. При, весьма своеобразных, представлениях о чести, о доблести, он готов был рисковать, идти против течения при любых обстоятельствах, было ли это на поле битвы или на арене политической. За подрывную деятельность в пользу русских революционных идей он был арестован по приказанию Заместителя Донского атамана М.П. Богаевского. Но, дав обещание уйти от всякой политики и по ходатайству Походного атамана ген. Назарова, вскоре был выпущен с гауптвахты. Освободившись, Г. сразу же скрылся в станицу Каменскую, стал во главе войск Военно-революционного комитета, способствовал гибели есаула Чернецова и разгрому его партизанского отряда. Потом, ведя пропаганду среди остатков некоторых полков, убедил их в необходимости присоединиться к его отряду, хотя бы для того, чтобы занять Новочеркасск раньше красногвардейцев и матросов. Например, 10 Дон. каз. полк присоединился к нему по причинам скорее патриотическим. Сохранившийся от демобилизации и верный правительству, полк еще недавно защищал свои станицы от налетов красной гвардии. Но Г. сумел убедить казаков и офицеров, что Донское правительство так или иначе падет, а если в Новочеркасск ворвутся первыми матросы, то они там не оставят камня на камне. После этого полк вместе с офицерами примкнул к его отряду, с ним вместе занял и донскую столицу и, действительно, не давал разбушеваться красным, пришедшим на следующий день. Новочеркасск потерял много офицеров, расстрелянных матросами, но он потерял бы много  больше, если бы жители и их дома не находили защиту у голубовцев. Рассмотревшись в обстановке, Казаки не дали большевикам расстрелять офицеров, арестованных на гауптвахте. Погибли только взятые в первый день, среди них атаман Назаров и с ним шесть генералов и штаб- офицеров. Красная гвардия распоряжалась в городе не больше двух-трех суток. В дальнейшем дежурные сотни голубовцев решительно препятствовали арестам и грабежам до тех пор, пока красногвардейцы не ушли из города. Когда Г. появлялся в общественных местах, его тотчас же окружала толпа просителей и, если он не руководствовался личными антипатиями и был в состоянии помочь, то помогал. В некоторых случаях разрешал Казакам укрывать в своих рядах честных офицеров. На улицах города постоянно возникали столкновения между солдатами революции и голубовцами.

*) ПОПОВ Петр Харитонович (10 января 1867, ст-ца Мигулинская, — 6 октября 1960, Нью-Йорк) — Донской атаман, Генерального штаба генерал от кавалерии. Казак Новочеркасской станицы. Родился в семье чиновника, основателя Донского музея и исследователя донских древностей Харитона Ивановича Попова.
Окончил 6 классов Новочеркасской классической гимназии с золотой медалью.
1891 — Окончил Новочеркасское казачье юнкерское училище. Выпущен подхорунжим в 12-й Донской казачий полк.
1892 — Хорунжий. Уволен на льготу.
Со льготы командирован в 8-й Донской казачий полк (Одесса).
1897 — Сотник.
1899 — Окончил Николаевскую академию Генерального штаба. Капитан Генштаба. Адъютант штаба 1-й Гренадерской дивизии.
1902 — Преподаватель тактики и администрации в Александровском пехотном училище.
Отбыл ценз командования эскадроном в Сумском гусарском полку.
1904 — Подполковник, штаб-офицер для поручений при штабе Московского военного округа.
1908 — Полковник. Отбыл ценз командования полком в 1-м Донском казачьем полку.
10 января 1910 — январь 1918 — Начальник Новочеркасского казачьего юнкерского училища. Преподавал топографию и психологию.
6 апреля 1914 — Генерал-майор.
Представитель Мигулинской станицы на первом Войсковом Круге. Был кандидатом на пост Донского атамана.
Июнь 1917 — Был первым кандидатом на должность начальника штаба при атамане Каледине, но отказался, оставшись в училище.
30 января 1918 — Вновь избранный Донской атаман генерал Назаров назначил генерала Попова Походным атаманом для продолжения борьбы с большевиками.
Собрал воедино разрозненные партизанские отряды (юнкера Новочеркасского казачьего юнкерского училища, Семилетовцы, Яковлевцы и Калмыки, остатки 2-го и 9-го кадровых полков — всего 1500 штыков и шашек при 10 орудиях и 28 пулеметах /по другим сведениям - при 5 орудиях с 500 снарядами и 40 пулеметах/).
12 февраля 1918 — С приближением красных к Новочеркасску выступил в Степной поход, стремясь сохранить кадры Донского войска.
13 февраля 1918 — На совещании в станице Ольгинская пытался убедить генерала Корнилова уйти с его отрядом за Дон, в Сальские степи, чтобы там дождаться Общедонского восстания, но генерал Алексеев решительно воспротивился этому плану, и Добровольческая армия ушла в Ледяной поход на Кубань.
4 апреля 1918 — Перешел обратно через Дон и двинулся на освобождение правобережных станиц и Новочеркасска.
15 апреля 1918 — Командующий Донской армией.
23 апреля 1918 — Занял Новочеркасск и после упорного боя удержал ее с помощью подошедшего отряда полковника Дроздовского.
3 мая 1918 — В связи с расформированием партизанских отрядов был оставлен при Донском атамане Краснове для поручений.
5 мая 1918 — Генерал-лейтенант. Предложен пост представителя Войска Донского в Константинополе.
6 мая 1918 — Подал в отставку, которая была принята.
7 февраля — 19 октября 1919 — Председатель Донского правительства и министр иностранных дел при атамане Богаевском.
12 февраля 1919 — Генерал от кавалерии. Пожизненный Походный атаман.
15 марта 1920 — Представитель Донского атамана в Константинополе.
Апрель 1919 — Председатель созданного Богаевским Союза степняков-партизан.
Ноябрь 1919 — март 1920 — В распоряжении атамана Богаевского.
Апрель 1920 — В резерве Донского корпуса в Русской армии генерала Врангеля.
1920 — Создал в Габрово (Болгария) первую Донскую станицу за рубежом.
1924 — Подал в отставку и переехал во Францию.
Работал в ремонтной мастерской, неудачно пытался организовать казачий кооперативный гараж.
1928 — Уехал в США. Работал на ферме, потом поваром.
1934 — Выставил свою кандидатуру на выборах Донского атамана, но не был избран.
1938 — Выбран Донским атаманом, но выбранный в 1934 году генерал граф Граббе продолжал считать себя Донским атаманом.
1938 — Переехал в Прагу.
1939 — Арестован германскими властями за отказ участвовать в формировании казачьих частей в составе Германской армии, но вскоре выпущен с запрещением заниматься какой-либо общественной деятельностью.
1946 — переехал в Америку, где дважды переизбирался Донским атаманом. Неудачно пытался создать Зарубежное Донское правительство.
Последние годы жил в доме престарелых Толстовского центра. Скончался от последствий инсульта 6 октября 1960 г. в Нью-Йорке. Похоронен на Свято-Владимирском кладбище в г. Касвилл, Нью-Джерси.
Сочинения
1. Герои Дона (Новочеркасск, 1911 г.).
2. Донские Казаки и их заслуги перед отечеством (Новочеркасск, 1912 г.).
3. Рукописи "Борьба за свободу Дона" и "Дон в изгнании" (Сожжены администрацией дома престарелых).

*) СМИРНОВ
*) ДЕНИСОВ Святослав Варлаамович — родился в 1882 г. в станице Пятиизбянской;  генерал-лейтенант и командующий Донской армии. Образование получил в Донском кадетском корпусе, а в первый офицерский чин произведен из дополнительного корпуса Михайловского артиллерийского училища; после семи лет службы в казачьих батареях принят в Академию Ген. штаба и окончив ее отбыл ценз командования сотней в 17 Баклановском и в 7 Дон. каз. полках. На фронт Первой Мировой войны вышел капитаном ген. шт. в должности старшего адъютанта штаба Уральской каз. дивизии; после производства в чин подполковника генштаба, прослужив несколько месяцев в штабе 4-й армии назначен на должность начальника штаба 2-й Казачьей Сводной дивизии, при начальнике дивизии генерале П.Н. Краснове. Служил с ним около двух лет, а затем получил в командование 11 Дон. каз. полк. После революция отвел полк на Дон из хаоса разложившегося фронта и прибыл в Новочеркасск в середине февраля 1918 г., когда там уже распоряжались большевики; по-этому ушел в станицу Богаевскую. Здесь, с первых дней восстания против власти советов, станичники выдвинули его на пост начальника обороны.
Когда повстанцы войскового старшины М.А. Фетисова 1/14 апреля 1918 т. заняли Новочеркасск, туда же на следующий день прибыл и полковник Д., который от этого времени руководил действиями восставших станиц. После сдачи Донской столицы (4/17 апреля), он сумел поддержать дух станичников, реорганизовал их отряды, подготовил к новым наступлениям. Вместе с бывшим командиром бригады 5-й Дон. дивизии ген. К.С. Поляковым он создал первые кадры Донской армии и выполнял в ней обязанности нач. штаба. Позднее, когда из степей подошли партизанские отряды Походного атамана П.Х. Попова, полковник Д. получил в командование Южную группу войск и, руководя ею лично, 25 апреля занял Новочеркасск. Походный атаман тогда же произвел его в чин генерал-майора, а новоизбранный Донской атаман П.Н. Краснов назначил его командующим Донской армии и управляющим Военно-морским отделом. На этих постах ген. Д. был точным исполнителем указаний неутомимого атамана и вместе с ним пользовался большим авторитетом у донских бойцов. Вскоре произведен в чин генерал-лейтенанта, с оставлением в списках ген. штаба. Но, на Дону тогда существовала хотя и небольшая, но влиятельная группа недоброжелателей атамана и его помощников. В то время как ген. П.Н. Краснова поддерживали энтузиасты независимости Дона, сторонники Доно-Кавказского Союза и народные массы, видевшие в Немцах единственную близкую и реальную силу, способную дать помощь в неравной борьбе, партия его противников состояла из образованных и чиновных людей, у которых еще крепко сохранялись партийные или служебные связи с руководителями «Белого Движения», провозгласившего лозунг «Единая и Неделимая Россия». Эта партия пользовалась симпатиями и поддержкой Добрармии, ее люди не верили в конечную победу Германии, скептически относились к казачьим конституциям и к мероприятиям атамана Краснова. Главной задачей казачьих армий они считали «спасение России». К концу 1918 г. политическая обстановка в Европе дала видимость правоты этой партии. Германия была побеждена и отводила свои войска с Украины. Обнажался левый фланг Донцов, большевики давили массами многочисленных и хорошо снабженных армий, на Донском фронте неудача следовала за неудачей, падал дух, наступало отчаяние, а Деникин все не пускал кубанские полки на поддержку истекающему кровью Дону, как будто бы поставив свою помощь в зависимость от перемен в Донском правительстве. Группировки (Донского Круга стали понимать, что Добрармия поспешит с поддержкой только в том случае, если уйдет в отставку германофильское и сепаратистское Донское правительство. И первой жертвой этих веяний пал генерал Д. Только по этой скрытой причине, а совсем не по причине его бездарности, Круг и выразил ему недоверие, дав тем понять и атаману, что ему пора уступить место представителю противной партии.
Ген. Д. вышел в отставку 2-го февраля 1919 г. Через Батум, Константинополь и Германию в начале двадцатых годов он прибыл в Нью-Йорк. Здесь по его инициативе возникла Донская станица, объединившая первых эмигрантов, попавших в США. От ноября 1925 г. он стал ее атаманом; после переезда в г. Страдфорд (шт. Коннектикут) его выбрали председателем Казачьего Союза в Америке, каковым он состоял долгие годы; Умер 19 апреля 1957 г. в Страдфорде и там же погребен. Осталась вдова Зоя Александровна и дети Игорь и Ирина.
Из написанных им книг в Константинополе была издана «Записки. Гражданская война на юге Россия», часть первая, 1921 г., а также «Белая Россия». Альбом № 1, Нью-Йорк, два издания в 1937 г. (Казачий Словарь Справочник)

*) Дроздовский полк -
*) СМАЗНОВ
*) АБРАМОВ Федор Федорович (23.12.1870-08.03.1963)- Полковник (12.1905). Генерал-майор (10.01.1914). Генерал-лейтенант (11.1916). Окончил Полтавский Петровский кадетский корпус, 3-е Военное Александровское пехотное и Николаевское инженерное (военное) училища (по другим сведениям, из 3-го Военного Александровского училища переведен в Михайловское артиллерийское училище, 1891), Николаевскую академию Генерального штаба (1898). Участник русско-японской войны 1904 — 1905, служил в штабе Маньчжурской армии (командующий — Куропаткин) и начальником штаба 4-й Донской казачьей дивизии. Участник Первой Мировой войны: служил начальником Тверского кавалерийского училища, 01.1914—01.1915. Генерал-квартирмейстер 12-й армии (командующий генерал Плеве, начальник штаба генерал Миллер), 01-09.1915. С 12.09.1915 командир 15-й кавалерийской дивизии и 4-й Донской казачьей дивизии, 09.1915—02.1916. Назначен начальником штаба Войска Донского (02.1917), но, не приняв должности, убыл на фронт командиром 2-й Туркестанской казачьей дивизии, 02.1917-01.1918. В Белом движении: в распоряжении атамана Войска Донского, 01 — 03.1918, командующий Северной группой Донской армии, 03 — 05.1918. Командир 1-й Донской конной дивизии «Молодой» Донской армии, 05 — 12.1918. Командир Донской гвардейской казачьей бригады, 12.1918—02.1919. Командир 1-й Донской казачьей дивизии, 02 — 12.1919. Инспектор кавалерии Войска Донского, 12.1919—03.1920. После эвакуации из Новороссийска в Крым — командир Донского корпуса, 04—10.1920. Командующий 2-й армией в Русской армии Врангеля, 10—11.1920. В эвакуации с 11.1920: Турция (Галлиполи), Болгария (с 1923 г.). Активный деятель Русского Общевоинского Союза — РОВС, начальник 3-го отдела в Софии. (... из послевоенных публикаций явствует, что генерал Абрамов, связавшись с генералом Шатиловым и приняв принципы его деятельности в рядах РОВС (внешне совершенно не противоречившие идеологии и деятельности последнего), постепенно стал активным участником и одним из руководителей шатиловской «Внутренней линии» — Национального Союза нового поколения, являвшихся якобы «чисто политическими» организациями, а в действительности — параллельно РОВС действующей организацией, которая извращала основные идеи РОВС и до значительной степени находилась под контролем агентов НКВД, действовавших в Париже. Некоторые эпизоды из деятельности Абрамова в середине 1930-х годов дают основания полагать, что он под влиянием сложившихся обстоятельств стал по меньшей мере «агентом влияния» (как теперь это квалифицируется) — ВЧК-ГПУ-НКВД. Иногда это проявлялось очевидными факторами деятельности генерала на посту начальника РОВС в Болгарии. Генерал Абрамов, располагая явными, неопровержимыми фактами о деятельности того или иного агента НКВД, не только не передавал их в руки полиции, но и не принимал мер для пресечения их дальнейшей работы по развалу единства белогвардейской эмиграции (агент НКВД Малкин Иван Павлович - Л.С.). К таким же примерам может быть отнесена история с его сыном Николаем (родился в 1910). Эмигрировав в 11.1920 из Крыма, генерал Абрамов оставил сына на Кубани на попечение своей сестры. НКВД не упустил из своего внимания наличие такого фактора и начал пристально следить и «воспитывать» Николая Абрамова в нужном для НКВД духе, готовя его для заброски в ряды белой эмиграции в качестве своего агента. Было ли получено согласие генерала Абрамова на такую деятельность сына — остается тайной. Однако достоверно известно, что Николай Абрамов был активным сторонником советской власти, вначале пионером, затем комсомольцем. Николай был принят в морское училище и даже «выпущен» за границу как матрос торгового судна. Вероятно, по разработанному в НКВД сценарию в первом же рейсе, по приходу судна в Гамбург, Николай Абрамов «бежал» (09.1931) и остался в Германии. Вскоре генерал Абрамов приютил сына в Софии (Болгария). Наделенный от природы умом, подготовленный в НКВД, Николай Абрамов, вступив в члены РОВСа и НСНП («Внутренней линии»), занялся сбором информации. Его деятельность и чрезмерная «любознательность» вызвали осуждение членов РОВС, потребовавших исключения Николая Абрамова из своих рядов и передачи его болгарской полиции. Болгарская полиция, со своей стороны, установила связь Николая Абрамова с резидентами НКВД в Софии. Разразился скандал. И только неимоверными усилиями генерала Федора Абрамова удалось уладить конфликт. Также неизвестны мотивы, по которым генерал Абрамов отказался возглавить РОВС после того, как был похищен Миллер. Казалось бы, именно Абрамов, как наиболее старший по возрасту и один из высших генералов Белой гвардии, должен был стать руководителем этой влиятельной организации, но место Миллера занял адмирал Кедров М.А., который вскоре приказом Абрамова (остававшегося старейшиной РОВС) был заменен генералом Арахангельским А.П., а резиденция РОВС была удалена из Парижа (из «сети Игнатьева», прежнего русского военного агента во Франции с 1910 г.) и переведена в Брюссель. Сам генерал Абрамов делал все, чтобы казаться преданным идеям Белой гвардии и эмиграции. В период Второй Мировой войны генерал Абрамов предусмотрительно покинул («на всякий случай») Болгарию перед входом в нее советских войск, так как в ноябре 1944 он был введен в состав Комитета Освобождения Народов России (КОНР), руководимого генералом А.А. Власовым). Сразу после войны генерал Абрамов обосновался во Франции (Париж), а в 1948 переехал в США, где впоследствии нашел приют в Доме пенсионеров Казачьего комитета. Погиб под колесами автомобиля на улице Лейквуд городка Фривуд (вблизи Дома пенсионеров) вечером 8 марта 1963.
( Источник: Валерий Клавинг, Гражданская война в России: Белые армии. Военно-историческая библиотека. М., 2003.) 

*) ПОЛЯКОВ Иван Алексеевич - Из дворян. (10.08.1886-16.04.1969). Войсковой старшина (подполковник, 1917). Полковник (27.04.1918). Генерал-майор (14.08.1918). К 7 ноября 1917 г. служил в штабе 9 армии в г. Ботушаны (Румыния). Занимал должность начальника Военно-дорожного отдела. В конце ноября 1917 г. уезжает на Дон. 9 февраля 1918 г. назначается начальником службы связи и одновременно начальником Общего отделения штаба Походного Атамана. Позже исполняет обязанности 2-го генерал-квартирмейстера штаба Войскового Атамана. При отходе войск генералов Каледина и Назарова из Новочеркасска в феврале 1918 г. был «забыт» и провел в городе на нелегальном положении (под видом рабочего) около 1,5 месяцев. Принимал участие в обороне Новочеркасска (апрель 1918 г), являясь фактически начальником штаба отряда войскового старшины Фетисова. Позже, с 25 апреля, во время  «Заплавского сидения» занимал должность начальника штаба войск Южной группы, вплоть до освобождения столицы Донского Казачьего Войска. 10 мая 1918 г. произведен в полковники и 18 мая назначен начальником штаба Донских армий и одновременно начальником штаба Всевеликого Войска Донского. Произведен в генерал-майоры. Участник совместного совещания командования Добровольческой и Донской армий, состоявшегося 8 января 1919 г., на котором было принято решение об их объединении в Вооруженные Силы на Юге России (ВСЮР). 15 февраля 1919 г. на заседании Большого Войскового Круга Полякову было вынесено недоверие, в результате чего он подал прошение об отпуске и выехал в Геленджик. После Гражданской войны эмигрировал за границу. С началом 2-й Мировой войны проживал в Югославии. С декабря 1944 г. по личной инициативе, не состоя на службе, активно способствовал сближению П.Н. Краснова и А.А. Власова и объединению казачьих воинских формирований и РОА. В конце войны находился в Италии в Казачьем Стане, но репатриации избежал. Автор книг: «Донские казаки в борьбе с большевиками (Мюнхен, 1962); Краснов-Власов (Нью Йорк, 1959).

*) СИДОРИН
*) АЛФЕРАКИ М.М.

Глава 78. БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ

ОБРАЩЕНИЕ СНК «КО ВСЕМУ НАСЕЛЕНИЮ»
О БОРЬБЕ С КОНТРРЕВОЛЮЦИОННЫМ ВОССТАНИЕМ КАЛЕДИНА И ДУТОВА

25 ноября (8 декабря) 1917 г.

    В то время, как представители рабочих, солдатских и крестьянских Советов открыли переговоры с целью обеспечить достойный мир измученной стране, враги народа империалисты, помещики, банкиры и их союзники казачьи генералы предприняли последнюю отчаянную попытку сорвать дело мира, вырвать власть из рук Советов, землю из рук крестьян и заставить солдат, матросов и казаков истекать кровью за барыши русских и союзных империалистов. Каледин на Дону, Дутов на Урале подняли знамя восстания. Кадетская буржуазия дает им необходимые средства для борьбы против народа. Родзянко, Милюковы, Гучковы, Коноваловы хотят вернуть себе власть и при помощи Калединых, Корниловых и Дутовых превращают трудовое казачество в орудие для своих преступных целей. Каледин ввел на Дону военное положение, препятствует доставке хлеба на фронт и собирает силы, угрожая Екатеринославу, Харькову и Москве. К нему на помощь прибыл бежавший из заключения Корнилов, тот самый, который в июле ввел смертную казнь и шел походом на революционный Петроград. В Оренбурге Дутов арестовал Исполнительный и Военно-революционный комитет (ы), разоружил солдат и пытается овладеть Челябинском, чтобы отрезать сибирский хлеб, направляемый на фронт и в города. Караулов громит чеченцев и ингушей на Кавказе. Политическим штабом этого восстания является Центральный комитет кадетской партии. Буржуазия предоставляет десятки миллионов контрреволюционным генералам на дело мятежа против народа и его власти. Буржуазная Центральная рада Украинской республики, ведущая борьбу против украинских Советов, помогает Калединым стягивать войска на Дон, мешает Советской власти направить необходимые военные силы по земле братского украинского народа для подавления калединского мятежа. Кадеты, злейшие враги народа, подготовлявшие вместе с капиталистами всех стран нынешнюю мировую бойню, надеются изнутри Учредительного собрания прийти на помощь своим генералам — Калединым, Корниловым, Дутовым, чтобы вместе с ними задушить народ.
    Рабочие, солдаты, крестьяне, революция в опасности. Нужно народное дело довести до конца. Нужно смести прочь преступных врагов народа. Нужно, чтобы контрреволюционные заговорщики, казачьи генералы, их кадетские вдохновители почувствовали железную руку революционного народа. Совет Народных Комиссаров распорядился двинуть необходимые войска против врагов народа. Контрреволюционное восстание будет подавлено, и виновники понесут кару, отвечающую тяжести их преступления. Совет Народных Комиссаров постановляет:
    1. Все те области на Урале, Дону и других местах, где обнаружатся контрреволюционные отряды, объявляются на осадном положении.
    2. Местный революционный гарнизон обязан действовать со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху.
    3. Какие бы то ни было переговоры с вождями контрреволюционного восстания или попытки посредничества безусловно воспрещаются.
    4. Какое бы то ни было содействие контрреволюционерам со стороны местного населения или железнодорожного персонала будет караться по всей тяжести революционных законов.
    5. Вожди заговора объявляются вне закона.
    6. Всякий трудовой казак, который сбросит с себя иго Калединых, Корниловых и Дутовых, будет встречен братски и найдет необходимую поддержку со стороны Советской власти.

Совет Народных Комиссаров

Декреты…, т. 1. с 154–155

Источник: В.И. Ленин и ВЧК, Сборник документов (1917-1922), М.: Политиздат, 1987.

Глава 79. СТАНИЦА СПОКОЙНАЯ

    Жизнь в кубанских станицах текла по-прежнему. Тихо и спокойно было в Спокойной. Только подхорунжий немилосердно гонял молодых казаков на занятиях, выкрикивая команды зычным, далеко слышным голосом. Подхорунжим он стал на Западном фронте, после ранения старший урядник был произведен в подхорунжие, но, не пожелав отлеживаться в лазарете, приехал в станицу и начал обучать новобранцев, опираясь на костыль.

    Гаврюшка Бурба вместе со своими годками ел глазами начальство и старался преуспеть в изучении военных навыков. Еще в школе на школьных маневрах его произвели в урядники и, он с гордостью носил нашивки на погонах. Подхорунжий, заметив это старание, не раз хвалил его при всех новобранцах.
Казачата школьного возраста по-прежнему, за две недели до Рождества начали готовиться идти «рожествувать», разучивали тропарь праздника и мастерили «кiйки», чтобы отбиваться от собак. Кабаны были откормлены почти во всех казачьих дворах; но, чтобы «заколоть» такого кабана к празднику требовалась мужская сила. Казачки, мужья которых, сражаясь на фронтах, каждый день звали оставшихся в станице казаков помочь заколоть и разделать кабана, потому что и удержать-то его женщине трудно было. Мужчинам старшего возраста, оставшимися немобилизованными, парубкам и даже тем, что ходили «на занятие», приходилось чуть ли не каждый день на рассвете идти то к одной то к другой жене фронтовика и помогать им разделывать свиные туши.

    Парубки и дивчата по-прежнему собирались «на досвiтки» в зимние долгие вечера и хотя распевали больше военные песни, но в голове таили любовные мысли.
Варька Бурба тоже ходила «на досвiтки», но, как только парубки начинали «пытаться», сейчас же отправлялась домой: ни с одним парубком она не хотела идти «ночевать». Когда же встречалась с Катериной, то сама не знала, почему зло вскипает у нее в груди. Она отлично понимала, что Катерина перед нею не виновата, а все же злилась на нее.

    «Она, она отобрала у меня Кольку, - думала безотчетно Варька.  – Если бы не она, то, может, он и женился бы на мне…».

    Однажды Варька незадолго до Рождества «смыкала» (дергала) солому в «сапэтку» (плетенную из лозы большую корзину) с наветренной стороны скирды, где, несмотря на запрещение Фомы Матвеевича, бабы образовали уже целую нишу постоянным выдергиванием соломы; эта дыра была так велика, что в ней постоянно собиралась играть детвора. Вдруг Варька увидела, что с их заднего двора через оголенный зимой сад прошел, направляясь к скирде, Николай. Он часто приходил вечерами к своему другу юности Гаврюшке и, наверное, теперь тоже направлялся к нему. Варька, невольно задрожав от радости, стала торопливо дергать «ключкою» солому, наполняя ею корзину, чтобы потом отнести в хату и вечером протопить грубу».
Внезапно посыпала густая ледяная крупа с дождем; Николай подбежал к скирде и спрятался вместе с Варькой в ту нишу, которую сделали женщины, выдергивавшие солому железной ключкой. Места в нише было мало. Прижавшись друг к другу, чтобы не намочил дождь, казак с девушкой стояли молча. Варька испытывала непонятное волнение. Ей вспомнилось прошлое. Полтора года назад, когда Николай еще не был женатым, вот так же вдвоем они, идя домой, спрятались от дождя в нише скирды соломы возле коша Бурбы. Это произошло в июньскую ночь. После гулянья молодежи возле степной дороги. Они стояли, прижавшись друг к другу, и парубок Николай говорил ей: «Варенька, я люблю тебя! Не смейся, я только о тебе думаю и никакой другой дивчины знать не хочу…». Потом с шутливого согласия Варьки он стал целовать ее. Но она только хохотала над признаниями казака и, не понимая еще настоящих чувств любви, убежала от него, как дикая кошка, хотя тоже была уже неравнодушна к нему. Зачем тогда она так поступила? И ей вдруг захотелось, чтобы Николай теперь, вот сейчас, в эту минуту, повторил те приятные слова. Но он молчал, с нетерпением ожидая, когда уже пройдут жэтот налетевший дождь и ледяная крупа. Варька глубоко вздохнула раз, другой, глянула ласково в лицо Николая, но он, казалось, совсем не замечал внутреннего волнения девушки.

    - Варька! Гаврила дома? – вдруг спросил Николай.

    При его вопросе девушка вздрогнула с недоумением и огорчением. Он думала, что Николай скажет ей о давно забытом, а он всего лишь спрашивает про брата. Варька сконфуженно ответила:

    - Дома. Со скотиной управляется во дворе.
Опять оба замолчали. Прошло несколько минут.

    - Колька! – вдруг жалобно и как-то пискляво произнесла Варька.

    - Что, Варя?

    Ответила она не сразу, запнулась. А потом сказала совсем не то, что собиралась сказать:

    - Какая скверная погода: то снег, то дождь и крупа…
Николай, помолчав, глянул в ее пылающее лицо и вдруг захохотал:

    - Я вспомнил один момент. Не то ли сейчас ты хотела сказать, что я тебе говорил в июне прошлого года, когда мы вот так же стояли с тобою под скирдой вашей соломы, там, на степу?

    Варька молчала, потупив глаза и слегка склонив голову к его плечу.

    - Может, ты хочешь, чтобы я повторил те слова, над которыми ты тогда смеялась, а потом убежала, как коза?

    - Может… хочу, но… зачем, да и поздно теперь, - и она покраснела до ушей, часто и порывисто дыша.

    - Милая Варенька! Так ты меня любила? Почему же тогда не призналась в этом?

    - Да… любила, а поняла только, когда ты уже женился на Катерине.

    - Милая! Я ли тебя не любил? Да я мог бы ждать тебя и не один год, но ты обращалась со мной так, как будто ненавидишь меня. Ну, я и отстал. Потом сошелся с Катей, привык к ней, полюбил и женился. У нас скоро будет ребенок… Зачем вспоминать невозвратное?

    - Полюбил… Ребенок, - невнятно пробормотала Варька, прижавшись к стенке соломы. Вид у нее был такой расстроенный и приниженный, что Николаю вдруг стало до боли жаль эту смуглую, чернобровую девушку…

    - Милая моя желанная! – сказал Николай ласково. – Скоро нас отправят на войну. Кто знает, вернемся ли назад? Дозволь же хоть раз поцеловать тебя! – и он нагнулся к ее губам.

    Варька закрыла глаза и, обхватив шею Николая руками, страстно впилась в его губы, так же, как он тогда в степи, под скирдой соломы. Но вдруг отскочила, схватила корзину с соломой и побежала в дом. Вскочив в спальню, она вслух произнесла: «Дождь перестал».

    Николай выбрался из-под скирды и пошел навстречу Гаврюшке, который как раз в это время вел поить лошадей к колодцу…

     Вскоре после Рождества молодых казаков, ходивших прошлой осенью «на занятие» провожали на фронт. В назначенный день Гаврюшка, Варька, Наталья, а с ними и Христя пошли провожать Николая. Катерина, увидав Николая на коне, рыдала навзрыд. Гаврюшка и Наталья крепко поцеловались с другом юности, расставаясь надолго, а может быть и навсегда… Варька, по просьбе Катерины, осталась. Николай, в последний раз поцеловав Катерину, повернулся к ней  сказал: - Ну, соседка, прощевай! Оставайся счастливо!

    Он поцеловал ее, и вдруг Варька припала к коню, обхватила ногу Николая и зарыдала еще горше, чем Катерина, повторяя тихо: «Колька, Колька!». Николай смутился, покраснел и, тронув коня, выехал со двора.
Отец Николая с двенадцатилетней дочерью Нюрой, тоже заплаканной, простившись ушли в дом раньше, а Катерина и Варька продолжали стоять у ворот. Катерина неожиданно спросила плачущую товарку:

    - А ты чего ревешь? Разве и тебе жалко моего Колю?

    - Жалко… Ах, Катя, ведь я любила его раньше и сейчас люблю, - выпалила Варька.

    - Любишь моего законного мужа? Да как ты смеешь, девка бесстыжая?

    - Он мой. Я его любила еще до тебя, а ты его украла! Он мой, мой!

    - Ого! Опомнись, парубков тебе нет?!

    Катерина угрожающе придвинулась. Варька, всхлипывая, нервно ломала себе пальцы. Потом, подняв голову и смеясь сквозь слезы, сказала:

    - Ах, Катя, прости! Глупая я, не знаю, что болтаю… Ну, не обижайся, - и она принялась целовать Катерину.

    Расстались они, казалось, по-хорошему, хотя Катерина потом долгими ночами думала: «Неспроста Варька так ревела за моим Николаем. Наверное, между ними что-то было…».

    Через несколько дней после этого, простившись со всеми родными, наказав жене беречь сынишку Ивана, уехал в Баталпашинку и Гавриил Бурба.
   
Глава 80. БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ

ЗАПИСКА Ф.Э. ДЗЕРЖИНСКОМУ С ПРОЕКТОМ ДЕКРЕТА О БОРЬБЕ С КОНТРРЕВОЛЮЦИОНЕРАМИ И САБОТАЖНИКАМИ

7 (20) декабря 1917 г.

    Товарищу Дзержинскому

    К сегодняшнему Вашему докладу о мерах борьбы с саботажниками и контрреволюционерами.

   Нельзя ли двинуть подобный декрет:
О борьбе с контрреволюционерами и саботажниками

    Буржуазия, помещики и все богатые классы напрягают отчаянные усилия для подрыва революции, которая должна обеспечить интересы рабочих, трудящихся и эксплуатируемых масс.

    Буржуазия идет на злейшие преступления, подкупая отбросы общества и опустившиеся элементы, спаивая их для целей погромов. Сторонники буржуазии, особенно из высших служащих, из банковых чиновников и т.п., саботируют работу, организуют стачки, чтобы подорвать правительство в его мерах, направленных к осуществлению социалистических преобразований. Доходит дело даже до саботажа продовольственной работы, грозящего голодом миллионам людей.

    Необходимы экстренные меры борьбы с контрреволюционерами и саботажниками. Исходя из этой необходимости, Совет Народных Комиссаров постановляет:
1. Лица, принадлежащие к богатым классам (т.е. имеющие доход в 500 руб. в месяц и свыше, владельцы городских недвижимостей, акций и денежных сумм свыше 1000 руб.), а равно служащие в банках, акционерных предприятиях, государственных и общественных учреждениях, обязаны в трехдневный срок [25] представить в домовые комитеты в трех экземплярах заявления, за своей подписью и с указанием адреса, о своем доходе, своей службе и своих занятиях.
2. Домовые комитеты скрепляют эти заявления своей подписью, сохраняя один экземпляр у себя и представляя два остальных экземпляра в Городскую управу и в Народный комиссариат внутренних дел (адрес:…[26]).
3. Лица, виновные в неисполнении настоящего закона (в непредставлении заявлений или в подаче ложных сведений и т.п.), а равно члены домовых комитетов, виновные в несоблюдении правила о хранении этих заявлений, сборе их и представлении в указанные выше учреждения, наказываются денежным штрафом до 5000 руб. за каждое уклонение, тюрьмой до 1 года или отправкой на фронт, смотря по степени вины.
4. Тому же наказанию подлежат лица, виновные в саботаже работы или в уклонении от работы в банках, государственных и общественных учреждениях, акционерных предприятиях, железных дорогах и т.п.
5. Как первый шаг к введению всеобщей трудовой повинности постановляется, что лица, указанные в § 1, обязаны, во-первых, постоянно иметь при себе копии с вышеуказанных заявлений, снабженные удостоверением домовых комитетов, а равно начальства или выборных учреждений (фабрично-заводских комитетов, продовольственных комитетов, железнодорожных комитетов, союзов служащих и т.п.); в удостоверении должно значиться, какую общественную службу или работу выполняет данное лицо, живет ли оно при семье, как неработоспособный член ее, и т.п.
6. Во-вторых, эти лица обязаны в недельный срок со дня издания настоящего закона завестись потребительско-рабочими книжками (образец их при сем прилагается) для ведения еженедельных записей приходов и расходов и для внесения в книжки удостоверений от комитетов и учреждений того рода службы общественной, которую данное лицо несет.
7. Лица, не подходящие под условия § 1, представляют в домовые комитеты в одном экземпляре заявление о своем доходе и месте работы, обязуясь иметь при себе копию этого заявления, удостоверенную домовым комитетом.

Ленин В.И. Полн. собр. соч.,
т. 35, с. 156–158

В записке В.И. Ленин, по-видимому, говорит о поручении Ф.Э. Дзержинскому от Совнаркома 6 (19) декабря 1917 г. (см. документ 15). 7 (20) декабря 1917 г. СНК заслушал Ф.Э. Дзержинского (см. документ 17). Проект декрета «О борьбе с контрреволюционерами и саботажниками» на этом заседании не обсуждался.

Источник: В.И. Ленин и ВЧК, Сборник документов (1917-1922), М.: Политиздат, 1987.

ИЗ ПРОТОКОЛА № 21 ЗАСЕДАНИЯ СНК
7 (20) декабря 1917 г.

    Председательствует В. И. Ленин
    Слушали:

    ...9. Доклад Дзержинского об организации и составе Комиссии по борьбе с саботажем.
    Состав (еще не полный): 1) Ксенофонтов, 2) Жиделев, 3) Аверин, 4) Петерсон, 5) Петерс, 6) Евсеев, 7) Трифонов В., 8) Дзержинский, 9) Серго? 10) Васильевский?
Задачи комиссии: 1) Пресек{ать} и ликвидир{овать} все контрреволюционные и саботажнические попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходили.
    2) Предание суду Революционного трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выработка мер борьбы с ними.
    3) Комиссия ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения.

    Комиссия разделяется на отделы: 1) информационный, 2) организационный отдел (для организации борьбы с контрреволюцией по всей России и филиальных отдел{ов}), 3) отдел борьбы.
    Комиссия сконструируется окончательно завтра. Пока действует Ликвидационная комиссия Военно-революционного комитета. Комиссии обратить в первую голову внимание на печать, саботаж, к.д., правых с.-р., саботажн{иков} и стачечни{ков}. Меры — конфискация, выдворение, лишение карточек, опубликование списков врагов народа и т.д.

Постановили:

    9. Назвать комиссию — Всероссийской чрезвычайной комиссией при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем — и утвердить ее.

    Опубликовать.

    Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, ф. 19, on. 1, д. 21, л. 2. Подлинник.
(Далее: ЦПА ИМЛ)

8 (21) декабря 1917 г. в состав ВЧК были введены В.Р. Менжинский, К.А. Яковлев, А.П. Смирнов.
10 (23) декабря 1917 г. в газете «Известия ВЦИК» было опубликовано следующее сообщение: «По постановлению Совета Народных Комиссаров от 7 декабря 1917 г. образована Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
Комиссия помещается: Гороховая, 2. Прием от 12 до 5 часов дня».
Настоящая выписка из протокола СНК ранее публиковалась в журнале «Пролетарская революция» (1926, № 9 (56), с. 82–83) и в сборниках «Из истории ВЧК» (с. 78–79) и «Внутренние войска Советской Республики 1917–1922 гг.» (М., 1972, с. 26); во всех случаях некоторые слова текста протокола были прочитаны неправильно.

Источник: В.И. Ленин и ВЧК, Сборник документов (1917-1922), М.: Политиздат, 1987.

ЗАПИСКА Г.И. БЛАГОНРАВОВУ и В.Д. БОНЧ-БРУЕВИЧУ*

8(21) декабря 1917 г.

8/ХII 1917 г.
Тт. Благонравову и Бонч-Бруевичу

    Аресты, которые должны быть произведены по указаниям тов. Петерса, имеют исключительно большую важность, должны быть произведены с большой энергией. Особые меры должны быть приняты в предупреждение уничтожения бумаг, побегов, сокрытия документов и т.п.

Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин)

Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 50, с.18

    *) Записка В.И. Ленина касается арестов, которые должны были быть произведены по указанию члена ВЧК Я.X. Петерса в поезде американской военной миссии Красного Креста. У арестованных были обнаружены документы, свидетельствовавшие о связях американских дипломатов, в том числе посла США Френсиса, с контрреволюционерами.
По этому поводу 9(22) декабря 1917 г. в газете «Известия ВЦИК» (№ 247) было опубликовано сообщение, в котором говорилось: «Отдельные союзные офицеры, члены союзных военных миссий и посольств позволяют себе самым активным образом вмешиваться во внутреннюю жизнь России, разумеется, не на стороне народа, а на стороне контрреволюционных империалистических калединско-кадетских сил. Мы предостерегали этих господ не раз. Но настал, по-видимому, час последнего предостережения. Виднейшие представители Соединенных Штатов оказываются замешанными в калединский заговор; они принимали все меры, чтобы оказать ему содействие. Под видом поезда Красного Креста, предназначавшегося для Юго-Западного фронта, американские офицеры в Яссах, гг. Андерсон и Перкинс и их соучастники, русские офицеры Колпашников и Верблюнский, сделали попытку обмануть бдительность советских властей, отправить несколько десятков автомобилей и многое другое на Дон, в распоряжение Каледина.
    Заговор оказался раскрыт. Полковник Колпашников и другие его участники арестованы. Захвачены бумаги исключительной важности. В телеграмме г. Андерсона, начальника американской миссии Красного Креста в Яссах, полковнику Колпашникову поручается получить у г. Френсиса, посла Соединенных Штатов, 100 000 руб. на отправку поезда… в Ростов. В захваченных у Колпашникова бумагах имеется подписанное г. Френсисом удостоверение в том, что поезд идет „из Петрограда в Яссы“. Сейчас этот таинственный поезд никуда не пойдет. Он задержан в Петрограде Советской властью.
    Заговор раскрыт. Заговор американских (и не только американских) империалистов с калединцами. Нити этого заговора ведут, как мы видели, очень высоко.
    Слово за г. Френсисом! Слово за теми, кто его сюда послал…»

Источник: В.И. Ленин и ВЧК, Сборник документов (1917-1922), М.: Политиздат, 1987.


Глава 81. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ НОВОЧЕРКАССКА

    Начинало смеркаться, когда мы*) приехали в партизанское общежитие и через коменданта Войск. старшину К. получили разрешение остаться в нем. Нам отвели кровати и зачислили на довольствие. Надо заметить, что при вступлении сюда, нам не было поставлено условия необходимости зачисления в какой-либо отряд, а поздно мы узнали, что часть из находившихся, уже давно живут здесь никем не тревожимые и не помышляя о поступлении в партизанские части.

*) Автор "Воспоминаний" и его спутники кап. М. и поручик С. Щеглов, пробравшиеся из Киева на Дон в Новочеркасск. См. главу 3.
       
    Подавляющее большинство наполнявших общежитие составляла безусая молодежь: кадеты, гимназисты, юнкера и студенты. Некоторые были уроженцы Донской области, другие бежали сюда со всех концов России, после долгих скитаний по лесам и глухим проселкам, воодушевляемые одним чувством - горячей любовью к Родине.
       
    Совместная жизнь, примерно одинаковый возраст, одинаковый и юношеский порыв и в равной степени воинственный задор, сроднили их всех, составив одну крепкую и дружную семью. Интересно то, что молодежь в обстановке разбиралась слабо, события расценивала наивно, чисто по-детски, но наряду с этим, готова была каждую минуту отдать за Родину самое главное - жизнь и с таким неподдельным увлечением и удалью, чему мог только позавидовать всякий и в более зрелом возрасте. Комната-спальня, похожая скорей на коридор с довольно неопрятными стенами, была сплошь заставлена бесконечно длинными рядами коек. Здесь в хаотическом беспорядке валялись подушки, шинели, одеяла, сапоги, подсумки, ящики с патронами, винтовки, книги и бутылки.

    Среди партизан царило оживление. Разбившись на малые группы, каждый из них чем-то занимался. Одни разбирали и чистили винтовки, другие возились около стоящего пулемета с любопытством рассматривая его и, вероятно, видя впервые, третьи - прилаживали подсумки и наполняли их патронами, или примеряли длинные и неуклюже сидевшие на них шинели, четвертым - офицер объяснял употребление прицела, некоторые, сбившись в кучу, затаив дыхание с горящими глазами, с завистью слушали, не пропуская ни одного слова, рассказы о боях уже "бывалого" партизана, наибольшая часть ремонтировала, как могла, свое обмундирование, пришивая пуговицы или неумело стараясь сделать заплаты, на довольно уже поношенном одеянии и, наконец, только немногие, лежа на кроватях, углубились в чтение, ничем не интересуясь и не обращая внимания на окружающую обстановку. Ежеминутно раздавались меткие замечания, вызывавшие взрыв смеха, слышались шутки, перебивая друг друга, весело звучали молодые голоса, своей беззаботностью невольно заражая и все окружающее.

    Заняв наши кровати и получив по смене белья, мы направились в городскую баню, дабы радикально отделаться от наших неприятных спутников, в огромном количестве приставших к нам в дороге. По пути зашли в парикмахерскую, где оставив наши бороды, приняли свой обычный вид.
       
    Вернулись в общежитие поздно, когда уже многие спали и едва успели захватить остатки ужина. Предвкушая удовольствие впервые за месяц спокойно растянуться на кровати, мы наскоро поели и, забыв недавние тревоги, и огорчения, через несколько минут уже спали крепким и безмятежным сном. К моему стыду, проснулся я очень поздно. Кругом опять стоял галдеж, словно все спешили наверстать время, потерянное за время сна. Я торопился в штаб, намереваясь в тот же день представиться Атаману и вкратце доложить ему свои путевые впечатления. Вместе с тем, хотелось, как можно скорее узнать новости, расспросить обо всем, и безотлагательно приступить к работе, по которой я уже изрядно стосковался.
         
    Улицы города, паче ожидания, были весьма оживлены. На Платовском проспекте, среди прохожих, я встретил много знакомых, своих сослуживцев и однокашников по Донскому корпусу. Некоторых я не видел долгие годы. С одними из них меня связывали узы еще детской многолетней дружбы, с другими годы училища, были и просто знакомые по Петрограду или по Великой войне. Как обычно, в таких случаях, взаимно сыпались общепринятые вопросы: Давно ли здесь? Откуда? Когда? Как живешь? Что делаете? Где служите? Куда записался? Где и как устроился? Какие планы? Видел ли того-то? Был ли там-то? и т.д.

    Мое заявление, что я только что приехал в Новочеркасск, вырвавшись из Советской России, вызывало у них удивление и понятное любопытство. Многие из них, наспех характеризовали мне положение, ориентировали в обстановке, давали советы и указания и делали свои предсказания на будущее. Вскоре, благодаря этим информациям, я мог считать себя достаточно посвященным в курс событий и Нозочеркасской жизни. Но меня поразило одно характерное общее, проходившее, у всех красной нитью: не было веры в успех дела, чувствовалась чрезмерная моральная подавленность, проскальзывала разочарованность в том, что все средства уже использованы, все испробовано и, словно сговорившись, многие из них бросали фразы граничившие с отчаянием: "Ну попал ты в пекло", "Мы только мечтаем отсюда улизнуть, а ты сюда приехал", "Не вовремя прибыли", "Не поздравляю вас с приездом", "Посоветуйте, как легче пробраться в Москву и как надо нарядиться, чтобы не быть узнанным", "Здесь всему скоро конец", "Один в поле не воин, а казаки воевать не хотят", "Ни Донской, ни Добровольческой армии нет, все это лишь громкие названия". "Надрываясь из последних сил, кое-как, молодежь удерживает большевиков, но никакой уверенности, что эти господа завтра не будут здесь хозяйничать, конечно, у нас нет", "Казаки заразились нейтралитетом, а часть сделалась красными и вместе с большевиками наступает на Новочеркасск", "Лучше не дожидаться конца и заранее выскользнуть из этого гнезда, иначе попадешь на большевистскую жаровню" и т.п. все в том же духе.

    Вот какими мрачными штрихами рисовали мне обстановку, сваливая главную вину за все на штаб, Атамана и Правительство, обвиняя их в бездействии, нерешительности и неумелом использовании всех средств для действительного отпора противнику.

    Не скрою, что на меня, как нового человека, эти разговоры, дышавшие безнадежностью, подействовали угнетающе и было трудно, после всего слышанного, не поддаться грустным размышлениям. Значит, думал я, миновав благополучно большевиков, я попал здесь еще в более сложные и запутанные обстоятельства.
Но особенно сильно меня поразил тот резкий контраст настроений здесь и в общежитии: там - молодежь, глубокая вера, ни тени робости или сомнения, радужные надежды на будущее и полная уверенность в конечный успех; здесь же
- старшее поколение с парализованной уже волей, охваченное черным пессимизмом отчаяния и крепким убеждением, что борьба с большевиками обречена на неудачу.

    Наблюдая настроения в общежитии, я убеждался, что идеологические порывы вели молодежь к самопожертвованию и что боевая тактика большевизма, сопровождаемая всюду небывалыми жестокостями вызвали горячий протест, прежде всего, со стороны молодежи, поколение же более зрелое, остановилось, как бы на распутьи...
Под впечатлением этих мыслей я достиг штаба.

    Грязные и темные коридоры, некогда бывшей семинарии, а теперь штаба Походного атамана ген. Назарова и Войскового штаба, были полны довольно пестрой публикой.
Преобладало офицерство разных родов войск, чинов и возрастов. Судя по их озабоченным лицам, каждого привело в штаб какое-либо дело. Все суетливо толпились, любопытно озираясь кругом, читали развешенные здесь многочисленные распоряжения штаба, ловили дежурного офицера, обращались один к другому со всевозможными вопросами, стараясь получить информацию или нужную справку. Одни, видимо, явились по вызову, другие ожидали назначения, третьи наводили справки, четвертые "разнюхивали" положение на фронте и, думается, последняя категория была самая многочисленная. В коридорах и на лестницах, представлявших сплошной муравейник, ежеминутно спускавшихся и поднимавшихся людей, стоял сплошной гул от приветствий, восклицаний и громких разговоров. Непрестанно хлопали двери и из них, с деловым видом и папками бумаг выбегали молодые, элегантно одетые, офицеры, бряцали шпорам, торопливо проталкивались сквозь толпу посетителей, старательно избегая назойливых расспросов, исчезали в соседних дверях и через короткий срок, появлялись снова.

    Первое впечатление создавалось, как будто благоприятное и можно было думать, что передо мной большой и хорошо налаженный механизм делового штаба. Но эта деловитость была лишь кажущаяся. Добиться нужных информации или решить требуемый вопрос, при царившей внутри сутолоке, оказалось делом довольно сложным. Я начинал уже терять терпение, пока случайно не натолкнулся в коридоре на своих знакомых, обещавших оказать мне всяческое содействие. Однако и их интервенция помогла мало.

    Представиться начальнику штаба полковнику Сидорину*) мне не удалось.
По словам адъютанта, у него непрерывно шли важные заседания и он никого не принимал. Потолкавшись здесь добрых два часа и достаточно ознакомившись с положением на фронте и порядком в штабе, я побрел в Атаманский дворец. Но и здесь меня ждала неудача: у Атамана ген. Каледина приема не было.

*) СИДОРИН Владимир Ильич (дон.) - рожд. ок. 1878 г., ст. Есауловской; генерал-лейтенант и Командующий Донской Армии. Окончил Новочеркасский кадетский корпус и Военно-инженерное училище; после производства в офицерский чин зачислился добровольно в боевую часть на фронте Русско-японской войны и заслужил там Золотое оружие. В 1906 г. принят в Военную Академию, курс ее закончил блестяще и зачислен в службу Ген. штаба. Когда в армии появилась авиация, С. одним из первых прошел курс авиационной школы. В 1914 г. состоял в штабе Кавказского корпуса и во время начавшейся тогда войны с Германией и Турцией заслужил орден св. Георгия. Затем служил в штабе 2-й армии, а дни революции застали ею в должности начальника штаба того же Кавказского корпуса. По поручению Союза офицеров он приехал в Петроград и там открыто проявил оппозицию мероприятиям военных министров. Рассказывали, что однажды Керенский вызвал его для внушения, и один из его генералов предупредил: «Министр собирается вас ругать». «Передайте, чтоб не ругал, - ответил ему С. - Мы люди военные. Возможны осложнения...». Встреча с министром, после такого предупреждения прошла в мирных тонах. После падения Временного правительства С. оставил Петроград и пробрался на Дон. Несмотря на чин ген. штаба полковника, он в ноябре 1917 года уже состоял рядовым партизаном в одной из дружин г. Новочеркасска и участвовал в походе на Ростов. После этого атаман Каледин назначил его начальником полевого штаба для руководства борьбой с наседающими со всех сторон ленинцами. В январе 1918 года полковник С. стал начальником штаба Походного атамана ген. Назарова; оставался в этой должности и при ген. Попове, с которым совершил Степной поход и возвратился в отбитый от красных Новочеркасск. Круг Спасения Дона произвел его в чин генерал-майора и командировал во главе делегации для переговоров в киевский штаб германских оккупационных войск. После того как ген. П.Н. Краснов оставил пост Донского атамана, новый атаман ген. А.П. Богаевский в феврале 1919 г. назначил генерала С. командующим Донской армии, с одновременным производством в чин генерал-лейтенанта. Ему вскоре удалось возродить подорванный дух деморализованных неудачами войск, увеличить численность армии до 60 тыс. бойцов и перехватить инициативу боевых операций от красных в свои руки. Вместе с тем ген. С. сохранил и независимость суждений. Когда Добр, армия объявила «Московскую директиву», он обратил внимание ген. Деникина на недопустимость самоуправства и насилия, чинимых следующими за армией помещиками и полицейскими приставами. Он протестовал также против наказания царских офицеров, поневоле вступивших в Красную армию. Все донские полки, по его настояниям, не перебрасывались на участки, далекие от Донской земли, а с генералом Врангелем возникли у него крупные разногласия, после отстранения от командирования корпусом ген. Мамонтова. Накануне Новороссийской катастрофы Военная Комиссия Верховного Круга Дона, Кубани и Терека, приняв решение отстранить генерала Деникина от командования казачьими частями, в феврале 1920 г. предложила ген. С-ну принять пост главнокомандующего объединенными казачьими армиями. Предложение поддержали и атаманы Донской, Кубанский, Терский и Астраханский. Но ген. С. отказался от этого поста, считая, что время для этой смены упущено и она не спасет положения. Вместе с тем обострились и отношения с генералом Врангелем, после того как донские дивизии должны были подчиниться ему в Крыму. Старая рознь разгорелась особенно в результате нескольких статей, опубликованных в «Вестнике Донской армии». Редактором этой газеты был сотник граф А.М. дю Шайля, начальник политической части штаба Донского корпуса. Он допустил в их содержании проявление сокровенных мыслей казачьих патриотов о праве на самоопределение, о равнодушии к судьбам России: «Какое нам дело до России?! Хочет она себе коммуну - пусть себе живет, хочет царя - пусть наслаждается, мы хотим жить так, как нам разум, совесть и дедовский обычай велит», - писала газета. «Истекли мы, Казаки, кровью до последней степени... Мы еще сможем драться с врагом по пути нашего движения в родные опустевшие станицы, но нет у нас сил для борьбы с врагом по пути к сердцу русского народа - Москве. Пусть по Московскому пути идут русские люди... Помните это наши руководители и не перенапрягайте ваших сил». За такие крамольные мысли газета была закрыта, ее редактор обвинен в государственной измене, а ген. Сидорин и его нач. штаба ген. Кельчевский преданы суду по обвинению в попустительстве: «имея сведения о преступной деятельности обвиняемого, сотника дю Шайля, не приняли зависящих от них должных мер». Не помогли свидетели защиты, донские генералы, не помогли протесты Донского Круга. Русский военно-морской суд приговорил генералов «к лишению воинского звания, чинов, орденов, дворянства и к четырем годам каторжных работ». Но, по ходатайству Донского атамана ген. Врангель своею властью заменил наказание «увольнением их от службы в дисциплинарном порядке, лишая их, с согласия Донского атамана, права ношения в отставке мундира». Все ограничилось высылкой генералов за границу. Сотник дю Шайля, при попытке к самоубийству, прострелил себе грудь и был оставлен в покое. Оставшись в эмиграции ген. С. проживал в Чехословакии, служил чертежником в топографическом отделе штаба армии, иногда выступал по приглашению Чешского Ген. штаба с докладами о состоянии Красной армии по опубликованным данным. Умер в Праге в 1939 г. (по данным А.П. Падалкина).

    Чтобы как-нибудь использовать свободное время, я решил заняться квартирным вопросом. После настойчивых поисков, в конце концов, мне удалось найти в Московской гостинице номер, случайно оказавшийся свободным. В этот же день, я переехал в гостиницу, оставив Сережу и капитана в общежитии.

    Следующий день я почти целиком провел в штабе, но также безуспешно и только 26-го января мне удалось представиться полк. Сидорину. Аудиенция была непродолжительна. Мне было сказано: "Хорошо, подождите, если куда-нибудь будет нужно, то зачислим, а пока будете на учете 1-го генерал-квартирмейстера". Эта была моя первая встреча с полк. Сидориным и, признаюсь, она не произвела на меня благоприятного впечатления. Быть может, имела значение и та отрицательная характеристика, которую я слышал о нем еще раньше, как о человеке не особенно талантливом, без достаточного опыта и авторитета, чрезвычайно склонного к спиртному и наряду с этим, с большой долей самомнения и особого умения использовать обстоятельства в личных целях и выгодах. Была подозрительна и его темная деятельность в дни Корниловского выступления, о чем упорно ходили нелестные для него слухи. "Один из некудышнего, говорливого и неудачного окружения Донского Атамана" - так характеризовал полк. Сидорина один мой друг, давно его знавший. Вскоре я имел возможность лично в этом убедиться, а примерно через два года, названный полковник, в то время уже генерал, кончил свою военную карьеру, будучи в Крыму предан суду Главнокомандующим Русской Армией*)

*) Полк. Сидорин был ставленником Войскового Круга во главе с Харламовым и Донского Атамана Ген. А. Богаевского.

    Согласно указаниям начальника штаба, я представился 1-му генерал-квартирмейстеру полк. Кирьянову*) и 2-му подп. П. И тот и другой, узнав о моем разговоре с полк. Сидориным, очень удивились его ответу. Они не скрыли, что у них огромная нужда в офицерах генерального штаба и потому обещали мое назначение сдвинуть с мертвой точки, рекомендуя мне зайти в штаб еще и сегодня вечером. Свое обещание они сдержали и 27-го января я был назначен начальником службы связи и одновременно начальником общего отделения штаба Походного атамана. Приступив к работе, я начал знакомиться с тем, что было уже сделано и что можно было еще сделать.

*) КИРЬЯНОВ Леонид Ипполитович (?)(17.06.1884-xx.08.1957) - Православный. Образование получил в Псковском кадетском корпусе. В службу вступил 31.08.1901. Окончил Павловское военное училище (1903). Из училища выпущен Подпоручиком (ст. 10.08.1903) в лейб-гвардии Волынский полк. Поручик (ст. 10.08.1907). Окончил Николаевскую академию Генерального Штаба (1909; по 1-му разряду). Капитан (ст. 30.04.1909). Цензовое командование ротой отбывал в лейб-гвардии Финляндском полку (30.10.1909-30.10.1911). Ст. адъютант штаба 16-го армейского корпуса (27.11.1911-09.02.1914). Обер-офицер для поручений при штабе Киевского ВО (с 09.02.1914). Участник мировой войны. И.д. старший адъютант отдела генерал-кварт. штаба 8-й армии (с 15.02.1915). Подполковник (ст. 15.06.1915). Полковник (пр. 06.12.1916; ст. 06.12.1916; на основании прик. по воен. вед. 1914 г. №756). Штаб-офицер для делопроизводства и поручений управления деж. генерала при Верх. Главнокомандующем (с 20.12.1916). Начальник контрразвед. отделения штаба Киевского ВО (с 15.09.1917). В Донской армии с 04.05.1918, на 26.06.1918. Генерал-майор (14.08.1918). На 20.11.1918 гл. начальник снабжения армии. Эвакуирован в 12.1919-03.1920 из Новороссийска в Константинополь на корабле "Константин". На 05.1920 в Югославии. В эмиграции в Бельгии. Умер 17.08.1957 в Намюре (Бельгия) или 22.08.1957 в Брюсселе.
Чины:
на 1 января 1909г. - лейб-гвардии Волынский полк, поручик
Награды:
Св. Станислава 3-й ст. (ВП 18.02.1914 с 06.12.1913)
Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (ВП 01.1915)
Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом (ВП 09.04.1915).
Источники:
1. Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
2. Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
3. Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
4. Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918./Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
5. Волков С.В. Офицеры российской гвардии. М. 2002
6. ВП по военному ведомству/Разведчик №1218, 04.03.1914
7. ВП по военному ведомству/Разведчик №1267, 17.02.1915
8. ВП по военному ведомству/Разведчик №1281, 26.05.1915
9. ВП по Военному ведомству. 1916. Информацию предоставил Константин Подлесский


    Оказалось, что чрезвычайно важный отдел связи в сущности не существовал. Городской телеграф и телефон, номинально подчиненные штабу, фактически работали самостоятельно. Сотрудничество штаба с телеграфом выражалось в том, что на городской станции телеграфа сидело поочередно по одному офицеру для связи. В здание же Штаба находилось несколько аппаратов Морзе, да один Юза, редко когда работавший, и вечно регулируемый, ибо временное его, по мере надобности, включение в линию, происходило не непосредственно, а через городскую станцию. С боевыми участками признавалось достаточным иметь лишь старые аппараты Морзе, пригодные скорее для музея, чем для ответственной работы. А в это время, городская станция, была полна разнообразными, более усовершенствованными, телеграфными аппаратами.

    Еще хуже обстояло дело с телефонами. Пользовались исключительно городской телефонной станцией, благодаря чему все служебные разговоры, становились достоянием общества, а одновременно и большевиков, наводнявших город. В самом штабе, работа точно распределена не была. Отделы были необычайно многолюдны, в полном несоответствии с наличным количеством бойцов и как всегда при этом бывает, давали минимум полезной работы: каждый рассчитывал на соседа.

    Определенно никто не знал круга своей деятельности. Во многом сказывалась полная импровизация. Малоопытный в административных вопросах начальник штаба, видимо, не представлял себе ясно функции своего штаба, не умел правильно наладить и целесообразно использовать штабной механизм, вследствие чего не будет преувеличением сказать, что во всем царил изрядный хаос и постепенно накоплялась масса нерешенных дел.

    Фактически на равных основаниях существовало два штаба: один Походного атамана, так сказать, боевой и другой - во главе с полк. генерального штаба
А. Бабкиным*) - Войсковой, со старыми своими функциями. Из-за невозможности разграничить точно круг ведения одного от другого, постоянно происходили шероховатости и трения.

*) БАБКИН Александр Иванович - довольно бездарный офицер.
(дон.)(13.06.1882-24.12.1974) - православный. Из казаков станицы Новочеркасской, сын офицера ВВД. Образование получил в Донском кадетском корпусе (1900) и Михайловском артиллерийском училище (1903). В службу вступил 01.09.1900. Из училища выпущен хорунжим (ст. 10.08.1903) в 6-ю лейб-гвардии Донскую Его В-ва батарею. Сотник (ст. 10.08.1906). Окончил Николаевскую академию Генерального Штаба (1909; по 1-му разряду). Капитан (ст. 30.04.1909). Цензовое командование сотней отбывал в отд. Оренб. каз. дивизионе (31.10.1909-01.11.1911). Ст. адъютант штаба 2-й Сводной каз. дивизии (08.01.1912-16.04.1913). Ст. адъютант штаба 20-го армейского корпуса (с 16.04.1913). Участник мировой войны. В 11.1914 в чине капитана был награжден Георгиевским оружием (ВП 11.11.1914*). И.д. штаб-офицера для поручений при штабе 20-го армейского корпуса (на 01.04.1915). Подполковник (ст. 15.06.1915). На 14.08.1915 в том же чине и должности. И.д. начальника штаба 6-й кав. дивизии (с 03.12.1915; на 03.01.1917 в должности). Полковник (пр. 06.12.1916; ст. 06.12.1916). Помощник начальника войскового штаба Войска Донского (с 12.08.1917). Осенью (?) 1917 прибыл на Дон. В 09.02.-19.05.1918 во время Общедонского восстания и.д. начальника штаба Войска Донского. Участник Степного похода. Вышел в отставку 19.05.1918. С 08.03.1919 вновь на службе с назначением начальником канцелярии председателя Донского правительства. С 15.09.1919 начальник 2-й Дон. каз. дивизии. С 25.03.1920 в резерве офицеров Генштаба при штабе Донского корпуса; с весны 1920 в Донском офицерском резерве; в 07-10.1920 в штабе ВВД, адьютант Донского атамана. До 15.09.1920 эвакуирован за границу как больной тифом. В 10.1920 распоряжением Донского атамана был направлен в Сербию для выяснения состава перевезенного в Белую Церковь Донского Мариинского института. С 12.02.1921 директор 2-го Донского кадетского корпуса. В 1922 покинул корпус и переехал из Королевства СХС во Францию. До 1948 работал на сельскохозяйственной ферме. В 1948 переехал в Канаду, где приобрел ферму. В 1955 переехал в Монреаль, где и скончался. Похоронен на православном кладбище г. Лапин в Канаде.
Чины:
на 1 января 1909г. - Гвардейская конно-артиллерийская бригада, сотник
Награды:
- Св. Станислава 3-й ст. (1912 21.03.1913)
- Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (10.1914)
- Георгиевское оружие - за отличiе въ д;лахъ противъ непрiятеля - за то, что въ бою 7-го августа 1914 года подъ Гумбиненомъ, при оголенiи нашего праваго фланга, посланный съ приказанiемъ, не только прорвался черезъ раiонъ, занятый разъ;здами противника, но, найдя отходящiя части, правильно передалъ распоряженiе, зат;мъ н;сколько разъ подвергая себя явной опасности, усп;шно поддерживалъ связь, орiентировывая начальниковъ частей, ч;мъ въ значительной степени способствовалъ достиженiю усп;ха. - РИ 09.11.1914 (ВП 11.11.1914*), капитан генерального штаба, старший адъютант штаба 20-го армейского корпуса.
- Св. Станислава 2-й ст. с мечами (ВП 01.04.1915)
- Св. Анны 2-й ст. (ВП 04.06.1915)
- Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом (ВП 14.08.1915).
Источники:
«Русскiй Инвалидъ» № 255 отъ 9-го Ноября 1914 года («Разв;дчикъ» № 1256, 1914 годъ).
«Русскiй Инвалидъ» № 266 отъ 20-го Ноября 1914 года (Описанiя боевыхъ подвиговъ, заслужившихъ высшiя награды.).
Рутыч Н.Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России: Материалы к истории Белого движения. М., 2002.
Волков С.В. Офицеры российской гвардии. М. 2002
"Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918./Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
ВП по военному ведомству/Разведчик №1254, 11.11.1914
ВП по военному ведомству/Разведчик №1280, 19.05.1915
ВП по военному ведомству/Разведчик №1294, 25.08.1915
Русский Инвалид. №184, 1915
Примечание:
* В приказе и в «Описании боевых подвигов...» указан как Алексей Бабкин (опечатка).
   
    В результате - значительная часть дорогого времени терялась на то, чтобы разобраться - какого штаба касается затронутый вопрос. К этому, конечно, прибавлялось, обычное в таких случаях, явление - антагонизм: между этими учреждениями и желание каждого, придравшись к чему-либо, спихнуть с себя работу, передав ее в другой штаб. Такую бумагу, как телеграмму или донесение, касающееся боевых столкновений, легко было определить, что она должна идти в штаб Походного атамана, в частности, оперативное отделение. Но гораздо больше было вопросов, каковые, по существу, могли быть отнесены и к одному и к другому штабу, иначе говоря, частично затрагивали оба эти учреждения. В таких случаях, начиналось бумажное творчество. Ни один из штабов не желал брать исполнения целиком на себя, предпочитая, вместо этого, отписываться и изощряться в виртуозности канцелярского языка. И вот вопрос, требующий нередко срочного исполнения, попав в штаб Походного атамана, одним из начальников отделений, переправляется в Войсковой штаб, причем, конечно, номеруется, заносится в исходящий журнал, запечатывается и передается для отправки, иногда ошибочно на почту (хотя оба штаба были в одном и том же здании), чтобы через день-два вернуться обратно в то же здание.

    В Войсковом штабе, какой-нибудь досужий начальник отделения, усмотрев, что это касается штаба Походного атамана, кладет резолюцию: "в штаб Походного Атамана по принадлежности", проделывается опять длинная процедура и через несколько дней бумага снова у нас. Тогда отстаивая престиж своего учреждения, а главное - самолюбие одного из начальников отделений, спешили сделать доклад начальнику штаба, естественно, в такой форме, что де это - не наше дело. Последний, по недостатку времени, или не разобравшись, как нужно, подписывает готовый уже ответ и все опять едет по старому пути, чтобы через некоторый промежуток времени, вернуться назад с новой резолюцией начальника Войскового штаба. Все очень довольны, что дело перешло в "высшие сферы", и каждый уверен, что начальник за него постоит и в обиду не даст. Когда же, наконец, после длительной бесцельной переписки, волнений и ненужных докладов, сопряженных с огромной потерей времени, приходили к какому-либо решению, то оказывалось, что обстановка настолько уже изменилась, что вопрос отпал сам собою.

    Для характеристики работы штаба приведу, хотя бы только такой случай: помню, после долгих настояний, мне, в конце концов, удалось убедить мое начальство в необходимости соединить штаб с Войсковыми учреждениями, расположенными частью на окраинах, военными телефонными линиями. Телефонного имущества было достаточно, но не хватало шестов, каковые можно было заменить жердями, имевшимися в изобилии у города. В обычных условиях, вопрос, казалось бы, решался быстро и просто: необходимое для нужд обороны, было бы реквизировано. Однако, практика того времени установила нечто иное и довольно уродливое. Жерди нужны были нам - штабу Походного Атамана, но хлопотать перед городской Управой о разрешении их использовать почему-то обязан был Войсковой штаб, каковому я, в свою очередь, обязан был письменно доказать для какой цели и почему необходимо нам указанное имущество. Применять реквизицию военное командование избегало, дабы окончательно не испортить и без того натянутые отношения между штабом и городским Управлением, расцениваемым штабом достаточно "революционным".

    Переписка длилась несколько дней, но без всякого результата. Видя, что этим способом толку не добьешся, я, исполняя в это время обязанности 2-го генерал-квартирмейстера, на свой риск, приказал офицеру с несколькими казаками отправиться на грузовике на городской склад и силой забрать жерди. Интересно то, что сторожа склада не только не протестовали, но наоборот, сами помогали казакам при погрузке, а Городская Управа на мои действия никак не реагировала, очевидно признавая это совершенно нормальным явлением. Я привел только этот случай, каковой, к сожалению, далеко не был единичным. Подобные несуразности встречались на каждом шагу и явно обнаруживали непонимание Донским командованием требований обстановки и переживаемого момента. Столь же примитивно велось дело и в оперативном отделении штаба, где ни его начальник подп. Роженко******, ни 1-й ген.-квартирмейстер, ни сам начальник штаба полк. Сидорин, не знали ни количества войск, ни их точного расположения, ни их боеспособности, ни их нужд. События на фронте, боевые столкновения, наступление и отход частей - все развивалось и шло само собой, независимо от влияния штаба, а скорее по милости случая и счастья.
Известный легендарный донской партизан полк. Чернецов, стяжавший громкую славу и одним своим именем, вызывавший у большевиков панический ужас, погиб 22 января близ хут. Гусева от руки изменника подхорунжего Подтелкова*) будучи окружен большевистски настроенным сводно-казачьим отрядом под начальством войск, старшины Голубова*)


Глава 17. КАДЕТЫ
 
Донской Императора Александра III кадетский корпус собирался всегда, к началу учебного года, 15-го августа.
К 6 часам вечера съезжались "звери"; к 8-ми являлись старшие классы. Отремонтированные за время летних каникул помещения корпуса быстро наполнялись оживленным гудением голосов.
Среди кадет за последние месяцы происходили перемены: заметно увеличивался рост, шире раскрывались плечи, менялся голос, уверенней становились движения, походка, кой у кого намечался уже пушок на лице. Каждый привозил с собой много новых впечатлений и ими хотелось, возможно скорее, поделиться с друзьями-одноклассниками.
В корпусе же все оставалось по-прежнему: посередине просторной двухсветной спальни — та же большая икона Божьей Матери с мерцающей перед нею лампадой, те же строго выровненные в четыре ряда кровати под серыми одеялами и с черными тумбочками для белья; в сотне — образ Георгия Победоносца; на прежних местах портреты Государей, Державного Шефа Корпуса; подвиги Архипа Осипова, взрывающего пороховой погреб; майора Горталова, принимающего атаку турок на редут; рядового Василия Рябова накануне казни... Атака Лубенских гусар, таблицы форм полков гвардии и армейской кавалерии, сонеты К. Р... В глубине залы заседланный конь, в нормальный рост, с длинной дорожкой для разбега, предназначенный для самых убийственных прыжков... Всюду знакомые лица служителей, трубачей, старого швейцара.
Однако, при съезде осенью 1917 года как-то не ощущалось общего возбуждения и радости предыдущих лет. Конечно, за минувшее лето мы слишком возмужали, но, думаю сейчас, были и другие причины: встреча наша оказалась в этот раз более спокойной и потому, что все мы еще оставались под впечатлением февральских событий, очень тревожных вестей с фронта и потому что, не высказываясь, мы чувствовали себя сильно осиротевшими после драматического ухода из корпуса нашего директора, генерала Лазарева-Станищева, отказавшегося служить Временному Правительству после отречения Государя Императора от престола. Помимо этого, кругом чувствовалась растерянность, недоговоренность, неопределенность и нам эти настроения передавались тоже.
И мог ли тогда, 15-го августа 1917 года, кто-нибудь предполагать, что именно нашему XXX выпуску — сплоченному и выправленному строю кадет VI класса — уже было уготовано судьбой оказаться несколько месяцев спустя в самом центре грозных и беспощадных событий Гражданской войны?..
I
"Ажинов Владимир, Антонов Павел, Бородин Аврамий, Брызгалин Николай..." так начинался в течении нескольких лет подряд список кадет моего II отделения. Он был одинаков в продолговатых черных книжках отделенного воспитателя — есаула Бориса Васильевича Суровецкого, всех преподавателей корпуса и в большом классном журнале, где ставились нам отметки за успехи и за нерадивость в науках. Теми же фамилиями открывался список VI—2 и 15-го августа 1917 года. Увы, дальнейшее внесло в него значительные изменения.
Новый учебный год начался, как и всегда: сначала разбивка по ранжиру, распределение по кроватям и по партам, потом новые книги, общий молебен, первые уроки, первые отпускные дни.
В городе было нехорошо и нездорово: в нем появилось много незнакомых лиц, военных разных чинов, то в походной форме, то в форме мирного времени, порой блиставших боевыми орденами, а часто только пестротой своих полковых цветов.
Каждый раз, кадеты приносили из отпуска все новые и новые неутешительные слухи о том, что творится в Петрограде и в других местах России, об увеличивающемся разложении на фронте, о тревожных настроениях на Дону и на Кубани.
Занятия шли вяло, уроки слушались невнимательно и так постепенно подошла, со свинцовым небом, дождями, а потом и с холодами, суровая поздняя осень.
Россия быстрее стекалась па Дон. И вдруг, как гром, пронеслась весть о происшедшем октябрьском перевороте, о широкой волне бунтов, восстаний, расстрелов, катившейся теперь по всей стране.
Один из бывших кадет — юнкер Елизаветградского училища рассказывал, как в Знаменке его юнкеров выбрасывали из вагонов озверевшие солдаты и матросы. Другие старшие кадеты — юнкера Николаевского училища, подробно объясняли, как они спаслись из разъяренного Петрограда и пробирались на Дон...
Эти рассказы стали единственной темой разговоров кадет и в классах, и на прогулках, и поздней ночью, в затихшей спальне.
А в ноябре, под Ростовом и Таганрогом, зазвучали первые выстрелы восставших большевиков. Из старших классов сразу исчезла небольшая группа кадет: во время дневной прогулки они просто перелезли через чугунную решетку плаца и прямо отправились на фронт под Ростовом.
В воспитательском составе корпуса произошло смятение. Оставшимся кадетам было объявлено, что все бежавшие будут исключены из корпуса и что, такой же драконовской мерой, будут пресечены все дальнейшие попытки.
Однако, некоторое время спустя, после ликвидации ростовского восстания, побывавшие в боях кадеты, вернулись с повинной в корпус и были благополучно приняты обратно, без всяких, тяжелых для них, последствий. Мы это очень оценили и приняли к сведению. Конечно, понюхавшие пороху под Нахичеванью, обстоятельно рассказывали нам обо всем виденном и пережитом и это еще больше взбудоражило сердца и умы. Старшие классы теперь только и говорили о предстоящих новых боях и сговаривались, как и куда уходить вместе, когда наступит час. Родители, корпус — ничто больше не интересовало их.
Уйти из корпуса стало в общем нетрудно, так как надзор за нами ослабел, как в городе, так и стенах помещения: в это тревожное время войск в Новочеркасске почти не было и кадеты строевой сотни, помимо кое-как продолжавшихся занятий, несли вместе с юнкерами гарнизонную службу в ответственных местах. Исчезнуть было таким образом весьма просто, но страшно было оказаться не принятым в часть или быть захваченным начальством во время бегства.
Но вот, как только Чернецов приступил к операциям в Донецком бассейне, в его отряд двинулась большая группа наших кадет. Вскоре после этого, корпус был закрыт и оставшиеся кадеты разъехались по домам.
Запоздавшие из старших классов, одиночками и небольшими группами, продолжали исчезать из Новочеркаска в партизанский отряд. Уходили с ними на фронт и студенты, и гимназисты, и реалисты, вся молодежь.
6 января 1918 года Марией Петровной Калединой, женой Донского Атамана, в помещении Офицерского Собрания, давался последний бал. Под аккомпанемент рояля играл виртуоз-балалаечник, худощавый высокий брюнет — есаул Туроверов. Загулявший слегка, есаул Л.-Гв. Атаманского полка Жиров слитно дирижировал музыкантами на хорах. Вавочка Грекова, убитая позже под Екатеринодаром, с восторгом танцевала мазурку. В буфете, на лестнице, в зале было много парадных мундиров, кителей, доломанов. В этой пестрой толпе офицеров привлекали общее внимание ротмистр текинец, ординарец генерала Корнилова, и красивый, с румянцем во всю щеку, подполковник Черниговского гусарского полка, георгиевский кавалер и однофамилец генерала.
А потом, в Новочеркасске, еще больше падал снег, крепче трещали морозы. Жизнь как-то оборвалась и растворилась в массе походных шинелей и папах, заметенных метелями.
События Гражданской войны понеслись, как в калейдоскопе, с изумительной быстротой...
После окончательного освобождения Новочеркасска восставшими казаками и подоспевшим вовремя отрядом полковника Дроздовского, Донской Кадетский корпус был снова открыт. Кадеты, находившиеся в армии, постепенно начали возвращаться в корпус для продолжения образования.
Когда мы расселись в классе по партам, оказалось много пустых мест: впереди не хватало нашего "козла" Вани Дьяконова, постоянного вдохновителя общих проделок и свалок, убитого в Корниловском походе. Не было на обычном месте и Павлика Антонова, тяжело раненого в Чернецовском отряде и зверски добитого большевиками, на койке больницы Общества Донских врачей. Пусто было и там, где сидел милый и горячий Володя Ажинов, скошенный двумя пулями под Выселками. Незанятым оставалось место тихого и набожного Бородина, лихого пулеметчика, скончавшегося от полученного тяжелого растения под Кореновской. Другие места пустовали из-за того, что целый ряд раненых кадет оставался еще на излечении среди них Николай Брызгалин, только что начинавший ходить на костылях, и "Халыба" Гриша Иванович, бессменный в бою, до своего первого ранения, ординарец поручика Курочкина.
В 1-ом отделении была та же картина: не хватало Пети Кутырева, убитого в голову в одном из первых боев Чернецова, и целой группы раненых кадет.
В остальных классах недосчитывались Леонида Козырева. Аркадия Семашко, Егорова, Андропова, убитых в разных отрядах, и других, не вышедших еще из госпиталей.
Когда наш добрый батюшка Тихон Донецкий, которого казаки Новочеркасска называли не иначе как "наш донской Златоуст", придя на урок, сел после молитвы за преподавательский столик, он медленно обвел класс глазами и тихо заплакал: "Бедные мои дети... Ведь, здесь еще так недавно сидел Ваня.... а там Володя... и Павлик..." Утирая слезы, он долго молча слушал рассказы очевидцев в смерти и о ранениях каждого кадета.
Корпусное начальство, однако, нас быстро "взяло в оборот" и повседневная жизнь снова заполнила все, отвлекая наши мысли от недавних тяжелых воспоминаний. Потеряв четыре месяца ученья, мы проходили теперь форсированным темпом курс учебного года, сокращенный стараниями преподавателей до возможного минимума,
Вскоре пустые места в классах начали заполняться кадетами других корпусов, стремившимися закончить свое образование в единственном в то время действовавшем в европейской части России вашем Донском корпусе. В сотне, среди синих с красным кантом и вензелем Александра III погон, запестрели красные погоны Первого кадетского, 1-го Московского, Суворовского корпусов, черные Орловского Бахтина, синие — одесского, белые Сумского, и т. д. Мы, донцы, широко и любовно приняли новоприбывших в нашу семью и быстро подружились с ними. Многие из них тоже побывали на фронте, были среди них и раненые. От них мы узнали, как был заколот штыками наш донской казак Денисов — кадет Воронежского корпуса, как в Корниловском походе несчастный Кикодзе Одесского корпуса продолжал идти в атаку с оторванными ногами, волочась на руках по пахотному полю и крича "ура!", и многое другое.
В корпус вернулись и наши офицеры-воспитатели, не оказавшиеся безразличными к событиям Гражданской войны: из Корниловского похода — войсковой старшина и есаул братья Суровецкие, войсковые старшины Виркин и Тусевич, есаул Арендт; из Степного похода — войсковой старшина Какурин.
Потом стали прибывать из лазаретов выздоравливающие раненые кадеты. Сел на свое обычное место и маленький Брызгалин, тот самый, что в станице Ольгинской стоял на левом фланге Чернецовского отряда, только что присоединившегося к Добровольческой Армии, когда капитан Курочкин представлял чернецовцев генералу Корнилову. Когда генерал подошел к третьему (кадетскому) взводу, капитан Курочкин доложил ему: "Кадеты всей России". Корнилов, поравнявшись с Брызгалиным, спросил его: — "Сколько вам лет?" Брызгалин, стараясь ответить самым низким басом, произнес: "Шестнадцать,"Ваше Превосходительство", на что генерал Корнилов, улыбаясь, заметил: "О, да... у него уже бас"...
Общий строй понемногу приобретал все более и более однородный характер: кадеты других корпусов надевали наши погоны и от этого еще крепче становилась общая спайка и дружба. Но не обошлось без инцидента: один из кадет 5 класса упорно продолжал носить форму своего Николаевского корпуса. Ему, красивому мальчику, видимо, было приятно щеголять в отпуску своим красно-черным поясом и драгунской шашкой, отличавшими его от других кадет. Одноклассники несколько раз дали ему понять, что таким поведением он высказывает явное пренебрежение к Корпусу, приютившему его. Они подчеркнули ему, что его казачье происхождение обязывает быть особенно корректным к своему Донскому Войску и нашему корпусу, и что на ношение шашки он вообще не имеет никакого права. Но, так как этот кадет не обращал внимания на их слова, они решили дать ему урок военной этики, без участия начальства.
Когда он как-то вернулся из отпуска в своей форме, отделение растянуло виновного плашмя и "покачало вниз пузом", объяснив ему во время экзекуции причину наказания.
В Донском корпусе это было высшей карой, применявшейся по постановлению всего класса за отступление от кадетских традиций. Наказание было болезненное и опасное для провинившегося. Оно очень преследовалось начальством. Но наказанный кадет не пожаловался, полностью прочувствовал, что ему объяснили, немедленно надел наши погоны и сейчас же после этого стал полноправным членом общей семьи.
В XXX выпуске появилось много знаков: Чернецовского отряда, за Корниловский и Степной походы, георгиевских крестов и медалей. Человек десять было произведено за боевые отличия сначала в прапорщики и позже в хорунжие или подпоручики. Новоиспеченные офицеры носили в корпусе кадетские погоны, но, уходя в отпуск, одевали офицерскую форму. Такое парадоксальное положение, наверно, было стеснительно для начальства. Однако, это нисколько не помешало моему однокласснику — Володе Полякову прочитать на своей письменной работе по математике отметку преподавателя Ивана Николаевича Лимарева, убитого большевиками в Новочеркасске в 20-х годах: "Единица прапорщику".
Несмотря па все пережитое, юность брала свое, а с ней возвращались и кадетские привычки. Нелегко было и раньше бороться с ними преподавателям и воспитателям, после же партизанских отрядов и походов справиться с ними им стало еще труднее. Нужно отдать справедливость, кадеты других корпусов держались, по крайней мере вначале, в стороне от общих проделок. Наша же "буйная вольница" все время придумывала что-то новое. Так, однажды, по отделению прошла таинственная инструкция начать ловлю мух. В свободное время закипела работа вдоль подоконников и пойманные мухи были запрятаны в спичечные коробки в глубине парт. Потом прошел приказ выдергивать из парусиновых рубах ниточки и подвязывать их к лапкам заключенных мух. Операция эта была весьма деликатная и очень занятная: подготовлялась большая авиационная атака на противника. Мухи с подвязанными ниточками были возвращены в "арсеналы", то есть в спичечные коробки, а потом весь наличный авиационный состав был разбит на эскадроны и парки.
Наконец, было собрано общее совещание с целью наметить "противника". Таковым, после обмена мнений, был избран Федор Вениаминович Мюлендорф, преподаватель немецкого языка. Мы его очень любили за добродушие, обожание немецких классических поэтов и смешной акцент. Полный, маленького роста, с большой лысиной и светлыми навыкат глазами, он был очень вспыльчив и именно поэтому-то мы и остановились на нем. Он умер в Новочеркасске от голода в 20-х годах.
Когда Мюледдорф вошел в класс и мы замерли "смирно", ожидая конца рапорта дежурного, шепотом побежал на задние парты сигнал: "1-й и 2-й эскадроны истребителей... Контакт".
Из-под приподнятых крышек парт начали появляться выпущенные из коробочек мухи с белыми ниточками па лапках. Сначала медленно, потом все быстрее они брали разгон по наклонному пюпитру и потом, "ура"... мухи поднимались вверх...
"Второй... третий парки... Контакт!" — и из соседних парт появлялись новые эскадроны.
Федор Вениаминович еще не успел разложить перед собой папки и книги, как перед его глазами прошла белая вертикальная черточка. Мюлендорф оцепенел, видимо, ничего не понимая. Надо было видеть выражение его лица в этот момент! Потом перед ним прошла другая белая черточка, третья, четвертая... Мюлендорф сидел, как зачарованный, и медленно багровел... Внезапно он замер, взмахнул рукой и стащил со своей лысины, за веревочку, снизившуюся туда муху. Федор Вениаминович внимательно рассмотрел техническое оборудование этого бомбовоза и потом, трясущейся рукою, записал в штрафной журнал весь класс. Попутно он поставил в нем большую кляксу и, ставя последнюю точку, сломал перо...
Конечно, как только о нашей авиационной атаке Мюлендорфа стало известно начальству, началось дознание. Как всегда, оно ничего не дало, виновных мы не выдали и мужественно отбыли наложенное наказание.
Еще позже выпуск был взволнован важным событием: одни из кадет, вернувшись из отпуска, передал нам от имени "шпаков" вызов на общий бой. Провожая вечером гимназистку, за которой он ухаживал, он был окружен группой гимназистов Платовской гимназии. Среди них оказался безнадежно-влюбленный в эту же девицу неудачный и ревнивый ее поклонник. Гимназисты стали задирать кадета, видимо, намереваясь его побить. Но кадет был не из робких, да еще при шашке. Поэтому возмущение гимназистов выразилось только в ругани, угрозах и, в конце концов, в предложении помериться силами, в укромном месте, всеми способными элементами Донского корпуса и их противников. Кадет торжественно пообещал представителям "шпаков" передать их вызов своим собратьям и дать ответ, по указанному адресу.
Дело в том, что в Новочеркасске еще с давних времен существовала вражда, между учениками Платовской мужской гимназии, "шпаками", как называли их кадеты, и нами. Кадеты дружили с реалистами, защищая, порой друг-друга, и были в приятельских отношениях с Петровской гимназией. В последнее время к нашим врагам примкнула еще группа семинаристов, носивших у кадет кличку "свечкодуев". В основе вражды лежала затаенная к нам зависть гимназистов. Им никогда не присылали общих приглашений на торжественные вечера и балы; от них уходили предметы их обожании — гимназистки, отдававшие предпочтение подтянутым и всегда веселым кадетам, хорошо носившим свою форму и четко отдававшим честь направо и налево в военном Новочеркасске. И сколько, таким образом, было разбито сердце "шпаков" на балах, концертах, на прогулках по Московской и в Александровском саду!
Период совместных испытаний в боях кончился и теперь "шпакам", видимо, хотелось свести по-настоящему счеты за прошлое с особенно ненавистными им кадетами.
"Атаман" выпуска, Федя Чирков, собрал заседание. На нем вызов "шпаков" был принят единогласно. "Штаб выпуска" взялся за разработку плана общего боя, другие занялись фазой сближения с противником и прочими деталями. Когда все было готово, "шпакам" был послан ответ: им назначалась встреча и обмен любезностями на Детской площадке Александровского сада, в определенный день и час. Место это было выбрано чрезвычайно удачно: Детская площадка, со всеми ее выходами и входами, была известна нам до мельчайших подробностей по концертам, бывавшим на ней в летнее время, и, как каток, в течении всей зимы.
Боевые элементы выпуска, отстранив хилых и очень усердных, в назначенное время исчезли из корпуса. Поодиночке, чтобы не привлечь внимание, мы сосредоточивались на Детской площадке к заходу солнца и занимали там указанные по плану сражения места. Когда, смерклось, разведчики донесли, что"шпаки" ждут нас толпой наверху. Выпуск начал обходное движение с обоих флангов, резервы укрепились в засаде, все входы и выходы были перехвачены заставами.
По сигналу, ударная группа "силачей" пошла наверх и быстро завязала там кулачный бой. Враги наши, видя перед собой немногочисленный ряд кадет, решили быстро справиться с ним и насели всей массой. Последние, отбиваясь, перешли в отступление, затягивая "шпаков" в "платовский вентерь", т.е.. к подножью площадки, где в густых кустах были сосредоточены главные силы. Когда сражающиеся достигли нижних аллей, оттуда выскочили со всех сторон наши свежие подкрепления. Бой был короткий и горячий. "Шпаки" быстро дрогнули, рассыпались и обратились б бегство, ища возможности выйти. Но там их перехватывали наши заставы и на прощанье всыпали дополнительную порцию горячих. Вскоре, поле сражения было очищено от врагов.
В городе быстро узнали, что на Детской площадке творится что-то необыкновенное. Наш часовой у главного входа сумел перехватить известие, что на Детскую площадку уже мчится плац-адъютант из Комендантского управления и с ним офицер нашего корпуса. Боевой отряд кадет моментально рассыпался и, разными путями, понесся обратно в корпус. Плац-адъютант и наш офицер нашли Детскую площадку пустой. В сотне же серьезные, спокойные лица, ни одной заметной ссадины, все на местах: поди, отыщи виновных. И скандала никакого. Так ото и прошло.
К сожалению, в общей перепалке оказались и невинные жертвы. Одной из таких стал симпатичный и очень любивший кадет молодой парикмахер, у которого мы частенько стриглись "под польку". В день битвы, он случайно попал со своим флиртом на Детскую площадку. Там, в темноте, его приняли за "шпака", сильно помяли и потом, как некоторых других врагов, раскачали, и перебросили через решетку сада на улицу. Милый парикмахер очень горевал о происшедшем, мы же долго утешали его и извинялись, стараясь загладить роковую ошибку.
Так мы подошли к концу учебного года. В один прекрасный день Борис Васильевич Суровецкий объявил, что по постановлению Педагогического Комитета, экзамены отменены и поздравил нас всех с переходом в последний VII класс.
Кадеты разъехались на летние каникулы. Белое движение крепло и Юг России очищался от красных. Новочеркасск сильно оживился. Появилась вера в светлое будущее, а с нею и радость жизни.

Источник: Иван Сагацкий, ХХХ выпуск. Военная быль, 1959, №39-40

Глава 82. БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ

    13-15 марта 1918 в Петрограде Собрание уполномоченных фабрик и заводов принимает декларацию, в которой говорится, в частности: "Мы, петроградские рабочие, в большинстве своем приняли переворот, совершенный от нашего имени и без нашего ведома и участия... рабочие оказали поддержку новой власти... Но прошло уже 4 месяца, и мы видим нашу веру жестоко посрамленной, наши надежды грубо растоптанными... Советы, не согласные с политикой правительства, бесцеремонно разгоняются... И не раз уже петроградские рабочие слышали из уст представителей новой власти угрозы пулеметами, испытали расстрелы своих собраний и своих манифестаций. Нам обещали хлеб, а на деле дали небывалый голод ... Под видом социализма нам дали окончательное разрушение промышленности и расстройство финансов. Нам дали расхищение народного достояния и накопленных капиталов людьми с ненасытным аппетитом. Нам дали царство взяточничества и спекуляции... Профессиональные союзы разрушены. Заводские комитеты не могут нас защищать. Городская дума разогнана. Кооперативам ставят помехи... Где свобода слова, собраний, союзов, печати, мирных манифестаций? Все ... раздавлено вооруженной рукой. Мы дошли до позора бессудных расстрелов, ... совершаемых людьми, которые являются одновременно и доносчиками, и сыщиками, и провокаторами, и следователями, и обвинителями, и судьями, и палачами. Мы требуем ... постановления об отставке Совета народных комиссаров".

Глава 83. ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО ЧЕРНЕЦОВА

    «Копия подлинной записки Чернецова и выдержки-донесения из «полевой книжки» генерала Усачева, проливающие свет на события, связанные с гибелью Чернецова. Записка посылалась к ген. Усачеву, состоявшему командующим войсками, сражающимися в Донецком округе. Первое донесение генерала Усачева относится к 21 января 1918 года.

21 января 1918 года.

    «Походному атаману. Полковник Чернецов с утра 20 по настоящее время ведет бой в районе станции Глубокой, 21 января, 19 часов, Каменская, Усачев».

Второе донесение, которое точной даты не имеет.

    «Походному атаману. Отходя от Глубокой 21 января, около 15 ч., полковник Чернецов с 30 дружинниками был захвачен казачьими частями 27-полка, 44-го и Атаманского под командой войскового старшины Голубова Николая. Полковник Чернецов ранен в ногу. Войсковой старшина Голубое прислал ко мне делегацию с просьбой прекратить кровопролитие, гарантируя жизнь полковнику Чернецову и дружинникам. Я посылаю делегацию с ультиматумом немедленно освободить пленных. Действия с моей стороны пока прекращены. Усачев».

    Через делегацию, упоминаемую в предшествующем донесении, генерал Усачев обратился к командиру полка и полковому комитету 27-го полка. Командиру полка генерал писал:

   "Полковнику Седову, 1918 г., 21 января (22 ч.), Каменская. Прошу вас употребить все усилия озаботиться о полковнике Чернецове и его людях, предоставив им медицинскую помощь, продовольствие и койки. Я надеюсь, что он немедленно будет доставлен вами в спокойном вагоне на ст(анцию) Каменскую. Прошу сообщить казакам, что против казаков никто не помышляет вести войну. Правительство просит казаков отрешиться от наветов большевиков и защитить Дон, который сам хочет устраивать жизнь без помощи посторонних. Генерал-майор Усачев».

    В том же роде было обращение и к полковому комитету 27-го полка:

    «Полковому комитету 27-го казачьего полка, 1918 г., 21 января, 23 ч., Каменская: Прошу вас, как казаков, приложить все усилия озаботиться о казаке полковнике Чернецове и его людях, предоставив медицинскую помощь, продовольствие, покой. Я надеюсь, что он немедленно будет доставлен в спокойном вагоне на ст. Каменскую.

    Прошу сообщить казакам, что против казаков никто и не помышлял войну. Правительство просит казаков отрешиться от наветов большевиков и защитить Дон, который сам хочет устраивать свою жизнь без помощи посторонних, красногвардейцев. Ввиду появления казаков на ст(анции) Глубокая, - я прекращаю действия, но прошу казаков занять Глубокую и обеспечить ее от захвата красногвардейцами. Генерал-майор Усачев».

    В тот же день, 21 января, генерал Усачев сделал в штабе походного атамана третье сообщение. В «полевой книжке» имеется выдержка из «разговора со штабом Походного атамана от 21 января, в 24 ч.». «Разговор» велся с дежурным офицером прапорщиком Терезниковым, по-видимому, по железнодорожному телефону. В выдержке появляются новые подробности катастрофы с Чернецовым.

    «Полковник Чернецов с 120 челов. предпринял обход с севера на ст. Глубокую, чтобы захватить эту станцию, и задача почти увенчалась успехом, но, благодаря подошедшим подкреплениям большевиков со стороны Миллерово, стал отходить в направлении на х. Гусев и Каменскую и, не доходя 7 верст до Каменской, был окружен конными частями, указанными в телеграмме, под командою в(ойского) с(таршины) Голубова. Произошел бой, и полковник Чернецов был захвачен раненным с 30 дружинниками в плен, а остальные дружинники были частью убиты, частью рассеяны; оставшиеся присоединяются к ст. Каменской. Пока еще не установлено, сколько таковых. А остальные дружинники находятся в ст. Каменской, которые с утра защищали ст. Каменскую, а двинутый отряд полк. Чернецова под командою е(саула) Лазарева был двинут по жел. дороге на Глубокую, результатом чего ко мне явилась делегация и принесла записку за подписями полк. Чернецова и в.с. Голубова следующего содержания».

    Последнее письмо Чернецова. Написано оно карандашом, беспорядочно, торопливо на листке, вырванном из записной книжки:

    «1918 г., 21 января, я, Чернецов, вместе с отрядом взят в плен. Во избежание совершенно ненужного кровопролития, прошу вас не наступать. От самосуда мы гарантированы словом всего отряда и войскового старшины Голубова.
Полковник Чернецов».

    Под подписью Чернецова имеется и подпись Голубова, сделанная характерным мелким почерком Голубова.
    «Войсковой старшина Н. Голубов, 1918 г., 21 января».

    С запиской Чернецова к генералу Усачеву приезжал в качестве делегата урядник Выряков 27-го полка. Делегация, посланная генералом Усачевым, придя на станцию Глубокую, никого не застала. Казаки с Голубовым ушли на Миллерово, а Глубокая занята была партизанским отрядом полковника Миронова (Филиппа Кузьмича). Обращение генерала Усачева к полк. Седову и полковому комитету не были доставлены по адресу».

*) РОЖЕНКО Владимир Ефремович (?)(28.08.1887-22.03.1918) - из крестьян. Окончил 5-ю СПб гимназию, Михайловское артиллерийское училище (1909) (по 2-му разряду). Окончил Николаевскую военную академию (1914; 2 кл.). Участник 1-й мировой войны. В службу вступил 31.08.1906. Подпоручик (14.06.1907). Поручик (ст. 14.06.1911) 23-й конно-арт. батареи. Причислен к ген. штабу (1915). Штабс-Капитан (пр. между 01.01. и 01.03.1916). Переведен в ген. штаб. Ст. адъютант штаба 1-го кав. корпуса (с 14.07.1916). Последний чин и должность - Капитан (ст. 14.06.1916), и.д. младшего штаб-офицера для делопроизводства и поручений особого делопроизводства управления генерал-кварт. при Верх. Главнокомандующем. Член Гл. комитета "Союза офицеров армии и флота". За поддержку корниловского мятежа арестован, заключен в быховскую тюрьму. Числился в резерве чинов при штабе Киевского ВО (с 27.09.1917). В 10.1917 освобожден из тюрьмы, выехал на Дон. Участник Белого движения. С 11.1917 в Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского (Ледяного) похода. В 02.1918 в станице Ольгинской «по личным побуждениям» оставил Добровольческую армию. Убит в станице Великокняжеской.
Чины:
Награды:
орден Св. Анны 4-й степени (1912)
Источники:
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918./Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
Слащев-Крымский Я.А. Белый Крым 1920. М., 1990


*) ПОДТЕЛКОВ - подхорунжий Лейб-Гв. 6-й Донской батареи. С началом революции быстро усваивает ходячие большевистские лозунги и начинает постепенно подбираться к власти. В феврале месяце 1918 г. становится президентом "Донской Советской республики". Когда весной 1918 года разрослось противобольшевистское казачье восстание, он из Ростова бежал в центр области и у хутора Пономарева был захвачен, вместе с двумя своими помощниками и 73 казаками его конвоя. По получении об этом донесения, было решено не доставлять его в Новочеркасск, а судить на месте. Полевой суд, состоявший исключительно из рядовых казаков, приговорил Подтелкова и его помощников к повешению, а 73 казака к расстрелу.
Казнь была приведена в исполнение немедленно в присутствии хуторян. Характерно, что среди судей были казаки чьи сыновья находились в конвое Подтелкова.

*) ГОЛУБОВ Николай Матвеевич -  Донской казак по происхождению. Окончил Донской кадетский корпус и Михайловское артиллерийское училище. Служил в донской артиллерии, а затем ушел в Томский университет, где - считался крайних правых убеждений. В дни Великой войны вернулся на службу. Неглупый, лично храбрый, алкоголик, с большими наклонностями к авантюризму, он с началом революции, видимо, задался целью стать "красным донским атаманом" и с неутомимой настойчивостью начал проводить в жизнь свой замысел. Не стесняясь в средствах, он добивается популярности и влияния среди части казачества, склонного к усвоению большевизма и в дни Каледина увлекает за собой небольшое количество казаков, составляет из них "революционную ватагу" и с ней ведет борьбу против Донского Правительства. Как известно, борьба кончилась самоубийством атамана Каледина и падением Новочеркасска. Но мечта Голубова не осуществилась. Атаманом он не стал. Звезда Голубова стала закатываться. Большевистские главари потеряли в него веру. Голубов заметался и начал сдавать позиции. Последняя его попытка поднять казаков против пришлого элемента (им же приведенного), захватившего власть в области, окончилась убийством Голубова в станице Заплавской казаком Пухляковым. Так кончилась мятежная жизнь красного донского главковерха.

    Сведения об этом в штабе первое время были неопределенны и разноречивы. Обояние этого Донского героя было настолько сильно, что долгое время не хотели верить в его гибель, все надеялись, что каким-то чудом он уцелел, и спасся. Но мало-помалу, полученные донесения и рассказы очевидцев, подтвердили его смерть, внеся большое уныние и поколебав дух, как военного командования, так и всех защитников Дона. Гибель степного богатыря была незаменимой потерей для Дона. С ним терялась последняя опора независимости и свободы Донского края. Достойных Чернецову заместителей не нашлось. Партизанские отряды войск. старш. Семилетова, прапорщика Назарова, есаула Лазарева, сотника Попова и др. оказались гораздо слабее.

    Задачей партизанских отрядов было не допускать большевиков в Новочеркасск, боем отстаивая каждый шаг. Кучка верных долгу офицеров, кучка учащейся молодежи, несколько казаков не изменивших присяге, - вот все, что защищало Новочеркасск и поддерживало порядок в городе, кишевшем большевиками. Иногда босые, плохо одетые, плохо вооруженные, без патронов, почти без артиллерии, они огрызались от навалившихся на них со всех сторон большевистских банд и таяли не по дням, а по часам.

    Большевики, непрестанно усиливаясь, с каждым днем наседали смелее и энергичнее. Не только все железные дороги из Европейской России в Новочеркасск и Ростов были в их руках, но они уже владели Таганрогом, Батайском, и станицей Каменской, где образовался военно-революционный казачий комитет и где была штаб квартира Подтелкова и К*. Особенно сильно напирали красные со стороны станицы Каменской, стремясь постепенно изолировать Новочеркасск и превратить его в осажденную крепость.

    Без ропота, с небывалым порывом, мужественно несли свою тяжелую службу донские партизаны, напрягая последние силы, чтобы сдержать этот натиск противника. Ростовское направление прикрывалось Добровольческой армией, ведшей бои с большевиками на Таганрогском и Батайском направлениях. С других сторон Новочеркасск, в сущности, был открыт и легко уязвим.

    При создавшихся условиях, всякая мысль о наступательной операции сама собой отпадала. Приходилось, стоя на месте, отбиваться, иногда уступая противнику, отходить понемногу к Новочеркасску, что грозило кончиться полным окружением.
Стальное кольцо вокруг города постепенно суживалось, обстановка становилась серьезнее и безнадежнее. Положение осложнялось тем, что главный источник пополнения боевых частей - приток добровольцев извне совсем прекратился, просачивались редко только отдельные смельчаки.

    Применить принудительную мобилизацию, хотя бы в районе, подвластном Донскому Правительству, как я уже указывал, не решались. Оборону основывали на добровольцах, которых и штаб и Правительство настойчиво зазывали в партизанские отряды, выпуская чуть ли не ежедневно воззвания к населению. И грустно, и бесконечно жалобно звучал в воздухе призыв "помогите партизанам". Большинство обывателей уже свыклось с этим и относилось ко всему безучастно. А в Новочеркасске в эти дни, на огонек имени Каледина и Добровольческой армии, собралось значительное число людей разной ценности. Среди них были и люди достойные, убежденные, но были случайные, навязанные обстоятельствами, как ненужный балласт, в лице всякого рода, отживших свой век антикварных авторитетов. В общем, были ценные работники и были люди, личной карьеры. Вторые составляли своеобразную шумливую, резко реагирующую на всякие события клику, стремившуюся примкнуть к власти и во что бы то ни стало доказать, что до тех пор спасение России невозможно, пока не будет образовано Российское правительство и портфели поделены, конечно, между ними. Временами встречались фигуры известных политических деятелей (М. Родзянко, П. Струве, Б. Савинков, П. Милюков) прибывших на Дон спасаться от большевиков и неоднократно проявлявших желание вмешаться в дела донского управления.

    Нервно бурлила городская жизнь. Сказывалась непосредственная близость фронта. Падение Новочеркасска становилось неизбежным и эта грядущая опасность мощно овладела сознанием всех и насыщала собой и без того сгущенную, нездоровую, предгрозовую атмосферу. Все яснее и яснее становился грозный призрак неумолимо надвигавшейся катастрофы и все сильнее и сильнее бился темп городской жизни, словно вертясь в диком круговороте. Какое-то отчаяние и страх, озлобление и разочарование и, вместе с тем, преступная беспечность, захватывали массу.
Отовсюду ползли зловещие, тревожные слухи, дразнившие больное воображение и еще более усиливавшие нервность настроения. На улице, одни о чем-то таинственно шептались, другие, наоборот, открыто спорили, яростно браня Правительство, военное командование, как виновников нависшего несчастья. Гордо поднимала головы и злобно глядела чернь и городские хулиганы. А на позициях, неся огромные потери в ежедневных боях, число защитников непрерывно уменьшалось. Пополнений и помощи для них не было.

    Между тем, в городе уже с пяти часов вечера трудно было пройти по тротуарам Московской улицы и Платовского проспекта из-за огромного количества бесцельно фланирующей публики. На каждом шагу, среди этой пестрой толпы, мелькали, то шинели мирного времени разных частей и учреждений, то защитные, уже довольно потрепанные полушубки, вперемешку с дамскими манто, штатскими пальто, белыми косынками, составляя, в общем, шумную, здоровую и сытую разноцветную массу. Это были праздные, элегантно одетые люди, их веселость и беспечность никак не вязалась с тем, что было так близко.

    Словно было два разных мира: один здесь - веселый беспечный, но в то же время трусливо осторожный, с жадным желанием жить во что бы то ни стало, а другой, хотя и близко, но еще невидимый, где порыв и подвиг, где лилась кровь, где в зловещем мраке ночи, беспомощно стонали раненые, где доблестно гибли еще нераспустившиеся молодые жизни и совершались чудеса храбрости и где бесследно исчезали, попадая в рубрику "безвестно пропавших". Чувствовалось, что люди как-то очерствели и нервы совершенно притупились. Уже не вызывал в душе мучительных переживаний унылый погребальный звон колоколов Новочеркасского собора, напоминая ежедневно о погибших молодых героях. Каждый день, жуткая процессия тянулась от собора по улицам города к месту вечного упокения: несколько гробов, наскоро сколоченных, порой окруженные родными или близкими, а чаще, безименные, чуждые всем, под звуки траурного марша, сопровождались одиноко только Атаманом Калединым ("Поход Корнилова", А. Суворин, стр. 9). Это были те юнцы-герои, кто бросив семью, родное, близкое, одиноким пришел на Дон, кто не жалея своей жизни, охотно шел на подвиг с одной мыслью - спасти гибнущую Родину.

    Так красиво умирали юноши, а в то же время, по приблизительному подсчету в Новочеркасске бездельничало около 6 тысяч офицеров. Молодежь вела Россию к будущему счастью, а более зрелые элементы пугливо прятались по углам, всячески охраняли свою жизнь и готовились, если нужно, согнуть шею под большевистским ярмом и снести всякие унижения, лишь бы только существовать. То же было и в Ростове. Недаром ген. Корнилов говорил: "сколько молодежи слоняется толпами по Садовой. Если бы хотя пятая часть ее поступила в армию, большевики перестали бы существовать" (За два дня до смерти Атамана Каледина, я был принят им. Уже тогда на его лице была заметна какая-то грусть и обреченность. Он упрекал казаков и Правительство в непонимании обстановки и предсказывал неминуемую в ближайшие дни гибель Дона. Его правдивые слова врезались в мое сознание и сильно отразились на моем настроении.)

    Но, к сожалению, русский интеллигент, везде гонимый, всюду преследуемый и расстреливаемый, предпочитал служить материалом для большевистских экспериментов, нежели взяться за оружие и пополнить ряды защитников. Ярко всплывала шкурная трусость. Растерянность, охватившая высшие сферы, еще крепче засела в обывателя. Одни зайцами запрятались в погреба и шевеля настороженными ушами над сложенными чемоданами, глубокомысленно обдумывали куда и как безопаснее улизнуть из Новочеркасска. Другие готовились с прежней гибкостью позвонков пресмыкаться перед новыми владыками и мечтали быстро сделать красную карьеру. Все ненавидели большевиков, однако, несмотря на это, вместо дружного им отпора с оружием в руках, большинство свою энергию и силы тратило на то, чтобы какой угодно ценой, но только не открытым сопротивлением, сохранить свою жизнь.

    Тщетно Каледин взывал к казакам, но они на зов его не откликались. Уже в казачьих станицах местами начали появляться комиссары, чужие казакам люди, вместо атаманов стали создаваться советы, приказы атамана Каледина на местах не исполнялись.

    Столь же безуспешны были попытки и Походного атамана ген. Назарова*) поднять на борьбу с большевиками городское население, в частности, многочисленное офицерство пассивно проживавшее в Новочеркасске. Все как будто сознавали опасность, но охотников, взяться за оружие, было очень мало.

*) НАЗАРОВ Анатолий Михайлович (дон.) - родился в 1876 г., станице Филоновской; сын учителя приходской школы, артиллерист-академик, генерал-майор, Донской атаман. По окончании Донского кадетского корпуса, прошел курс Михайловского артиллерийского училища и в 1897 г. был произведен в чин хорунжего; в 1905 г. окончил по первому разряду Академию Генерального штаба, год командовал сотней в 8-м Дон. каз. полку, потом участвовал в Русско-японской войне, служил в армейских штабах и преподавал в Тифлисском военном училище. Во время Первой Мировой войны командовал 20-м Дон. каз. полком и проявил необычайные военные способности; при ликвидации Свенцянского прорыва, тяжело ранен осколком снаряда; произведен в чин генерал-майора и получил в командование отдельную казачью бригаду. Ген. И.Ф. Быкадоров, встречавшийся с ним на боевом фронте, пишет: «Самообладание у полковника Назарова в бою было исключительное. Он удивительно успокаивающе действовал на окружающих и подчиненных. Уменье разбираться в обстановке и быстро принимать решения, сознание ответственности и отсутствие боязни ее, настойчивость и энергия в проведении принятого решения, гибкость мысли при учете обстановки, широкая инициатива - были отличительными качествами А.М. Назарова. Безукоризненно, кристально честный Анатолий Михайлович во всем и всегда требовал и добивался честности». «Он был выдающимся офицером ген. штаба, широко образованным не только в военном деле» (Донская летопись II).
    Откомандовав 3-ей Дон. каз. дивизией, в конце 1917 г. ген. Н. получил назначение на пост командира кавалерийского корпуса. По дороге к месту службы на Кавказский фронт, он задержался в Новочеркасске и, после встречи с атаманом Калединым решил остаться в рядах бойцов за Дон. Атаман назначил его начальником обороны Таганрога, потом командующим отрядами Ростовского округа и, наконец, Походным атаманом.
    В начале января 1918 г. штаб Походного атамана помещался в станице Каменской, прикрываясь с севера партизанскими отрядами, а с запада сотнями 10-го Дон. каз. полка. Во второй половине января того же года его штаб должен был отойти в Новочеркасск. Ген. Назаров был сторонником борьбы до конца с любыми силами. Он знал свой народ и был убежден, что Казаки не примирятся с чужой большевицской властью и восстанут. Он не соглашался с последним приказом атамана Каледина: «Прикажите партизанам не стрелять. Больше ни одного выстрела!». Не соглашался и с решением Донского правительства передать полномочия органам Новочеркасского городского и станичного самоуправления, но и сам не мог справиться с тяжелой задачей, выпавшей на его долю.
    Сразу после рокового выстрела, унесшего жизнь атамана Каледина, его пост автоматически должен был занять Походный. 4-го февраля, на первом заседании собравшегося Круга, ген. Н. просил освободить его от этой ответственной службы Дону, но Народное Собрание постановило «Войсковой Круг просит и настаивает, чтобы генерал Назаров в этот грозный час не слагал с себя полномочий Войскового атамана и тем самым исполнил долг истинного сына Тихого Дона». «Тихий Дон» и желание его представителей для генерала Н. не было пустым звуком; на требование Круга он ответил коротко: «Долг свой исполню до конца».
    Паритетное правительство из Казаков и иногородних, существовавшее при атамане Каледине, сложило свои полномочия в день его смерти 29 января и его члены разъехались, кто куда мог. Новый атаман оказался в полном одиночестве со своим небольшим штабом и двумя тысячами партизан. А в это время вокруг Новочеркасска и Ростова все теснее смыкались красные войска. Слабые силы Добрармии и донские партизаны должны были сдерживать, находившуюся под опытным руководством и хорошо вооруженную 39-ю стрелковую дивизию и множество матросско-красногвардейских отрядов. Каждый день приходилось ожидать с севера и казачий «революционный» отряд Голубова. Атаман и Круг призвали к оружию всех боеспособных Казаков из ближайших станиц. Собралось около трех тысяч человек, но как раз в это время Добровольческая армия оставила Ростов и отошла в станицу Ольгинскую. В обстановке общего неустройства пополнение не было организовано и разошлось по домам.
Круг требовал почти постоянного присутствия атамана и работал в обстановке нервной неопределенности. Искали выходов из безнадежного положения. В конце концов, приняли решение перенести заседания в станицу Константиновскую, но медлили до тех пор, пока это решение осуществить уже было невозможно. Атаман, человек рыцарской чести и долга, оставался вместе с Войсковым Кругом даже после того, как город Новочеркасск покинули последние партизанские отряды. Разъезд, посланный от партизан для его сопровождения к отрядам, уходящим в степи, привез приказ, не ждать его и двигаться дальше.
    12 февраля 1918 г. в 5 часов пополудни донскую столицу заняли полки Голубова. Войсковой Круг в присутствия Донского атамана продолжал заседать в одной из зал здания Судебных Установлении, когда к ним ворвался Голубов. Он сорвал с атамана генеральские погоны, взял под стражу его и председателя Круга Е.В. Волошина и угрожающе приказал депутатам «убираться к чертям». Оба арестованные знали, что помилования им не будет. Сохранилось письмо атамана Н. к жене из заключения: «12.2, камера № 10. Гауптвахта. Дорогая и глубоко любимая жена! Я не называю тебя обычным моим ласкательным словом, так как обстановка далеко не обыкновенная. Подробности ареста ты уже, вероятно, знаешь из телеграмм. Понятно сведения эти далеко не истинны. Но истину и я не мог бы сообщить, так много было нелепого. Но и в трагическом много комизма и, я имел возможность смеяться. Смешнее всего было зрелище ста-двухсот человек Круга (Верховной власти), вытянувшихся в струнку перед Бонапартом XX века. Целую тебя, любимый Китулик. Целую детей. Скажи сыновьям, что им не придется стыдиться памяти отца, а бедной Танечке придется довольствоваться воспоминанием о том, что вы закрепите в ее сознании. Передай мой привет всем знакомым».
    Пребывавший с атаманом на гауптвахте офицер М.К. Бугураев рассказывал: «В то время, как все арестованные беспокоились за свою участь; нервничали в ожидании возможного расстрела ген, Назаров был особенно спокоен. Многие из арестованных приходили к нему. Они в его спокойствии, как бы искали сил, чтобы выдержать все возможные испытания. Искали у него утешения и помощи для себя, просили совета».
«Во все время ареста ген. Назаров держал себя с большим достоинством, что чувствовали не только арестованные, но и Казаки караула. Всегда был необыкновенно выдержан, тих, внимателен и приветлив со всеми».
    «Часто на гауптвахту приходили и солдаты большевики. Им интересно было увидеть ген. Назарова, этого мужественного атамана, беззаветно храброго генерала, человека, который, не боясь смерти, добровольно и сознательно остался на своем посту в городе. Когда же один из таких посетителей (матрос) начал ругаться, ген. Назаров, возмущенный его непристойным поведением, вызвал немедленно начальника караула и в повышенном тоне приказал ему: «тотчас же убрать этого мерзавца... Как ни странно, приказ был выполнен сразу и так, что матрос позорно бежал в страхе и, очевидно, боясь, что Казаки караула могут расправиться с ним по-своему — по-казачьи. После этого инцидента Казаки караула уже не разрешали непрошеным посетителям входить внутрь гауптвахты».
    Разговаривая с «красными» Казаками, «он говорил совершенно безбоязненно, свободно и открыто: «На Дону обязательно будет и очень скоро восстание Казаков против большевиков», а о себе, — «что его уже с гауптвахты не освободят, не выпустят и… вероятно... скоро расстреляют. Он, очевидно, предчувствовал свой трагический конец».
    Действительно, в ночь на 18 февраля семерых узников, по распоряжению местного большевистского штаба, взял красногвардейский караул, будто бы для перевода с гауптвахты в тюрьму. Их повели за город к Краснокутской роще. Среди них был и атаман. Расстреливали красногвардейцы-шахтеры. Из них старший не умел толково распорядиться, подать команду и атаман сам командовал своим расстрелом. Сняв с шеи иконку-благословение, он помолился и приказал своим палачам построиться в ряд. Потом, скрестив руки на груди, приказал: «стрелять, как Казаки! Сволочь, пли!»
    Атамана честного, мудрого, бесстрашного, любившего свой Дон не стало... В эту ночь с ним рядом пало еще шесть достойных памяти и славы Казаков: генералы Усачев, Труднев и Исаев, ген. штаба подполковник Рот, войсковые старшины Волошинов и Тарарин

Источник: Казачий Словарь Справочник.

    С большим трудом, удалось из всего многочисленного праздного офицерства, сколотить небольшой отряд для внутреннего порядка и охраны города.(...главная причина неудачи в том, что вместо строгого приказа о мобилизации было приглашение - Авт.) При таких условиях вопрос - где найти источник пополнения боевых отрядов, был главный и собой затемнял все другие. В силу этого, все остальное признавалось второстепенным и потому нередко вооружения, снаряжения, боевых припасов, обмундирования и даже продовольствия не хватало именно там, где требовалось, несмотря на то, что в городе было много и оставалось неиспользованным.

    Было видно, что начальник штаба Походного атамана уделяет чересчур большое внимание лицам, предлагавшим услуги по организации партизанских отрядов, наивно веря, что эти люди каким-то чудом смогут достать нужных бойцов. На этой почве появилось много лиц, которые, обычно, украсив себя с ног до головы, оружием, уверяли начальника штаба, а иногда Походного или Донского Атамана, что они смогут сформировать отряды и найти людей. Для этого им необходимы только официальное разрешение и, главное, деньги. Им верили, хватаясь за них, как утопающий за соломинку.

    В результате, произошли огромные злоупотребления казенными деньгами, распутывать которые мне пришлось уже весной и летом 1918 года.

    К моменту моего приезда в Новочеркасск, Донское Правительство именуемое "паритетным", доживало свои последние дни. Не касаясь этого вопроса подробно, я укажу только насколько такое Правительство пользовалось авторитетом среди военных кругов с одной стороны, а с другой - как сильно было его влияние на казачью массу. Возникло оно еще в декабре месяце 1917 года, под непосредственным влиянием Атамана Каледина, считавшего, что управлять областью, опираясь на одну часть населения, невозможно, необходимо к местным делам привлечь все население.
Исходя из численного отношения казачьего и неказачьего населения края Войсковой Круг 3-го созыва, несмотря на горячие протесты некоторых депутатов, решил в конструкцию ввести арифметическое начало, - паритетное. Так создался пресловутый паритет.

    Предполагалось, что привлечением к управлению краем элементов неказачьего происхождения, будут избегнуты осложнения внутреннего характера, вырвана почва для агитации большевиков и иногородних, обвинявших казаков в захвате власти на Дону за счет "трудящихся масс" и вместе с тем иногородние станут на защиту области.

    В результате такого решения, после состоявшегося 29 декабря 1917 года съезда иногороднего населения к коллективу из 16 казачьих членов Правительства (8 членов Правительства и 8 Войсковых "есаулов" с правом совещательного голоса) было пристегнуто еще 16 членов от неказачьего населения (8 членов Правительства и 8 эмиссаров).

    Курьезно то, что выборы членов Правительства происходило от округов, по принципу популярности и хорошей репутации в округе, независимо от их способности быть полезными советниками и действительными помощниками Атаману в предстоящей огромной и ответственной работе.

    Кроме того, портфели разбирались уж после выборов и потому никто заранее но знал для какой роли и работы он предназначается. К этому следует добавить, что представители неказачьей части правительства, большей частью - случайный элемент на Дону, не были даже знакомы с особенностями краевой жизни, часто не обладали никакими специальными знаниями, без всякого административного опыта, с весьма ограниченным кругозором, ибо образовательный ценз некоторых из них, не простирался далее ценза сельского учителя.

    До известной степени то же самое было применимо и к представителям казачьей части Правительства. Но у них неопытность в административных вопросах и в управлении несколько компенсировалась знанием быта и особенностей жизни всего населения Донской области. Наконец, если вторые все-таки пользовались известным влиянием среди казачьей массы, то первые никакого авторитета среди иногородних не имели.

    Думаю, что и этой краткой характеристики достаточно, чтобы представить себе убогую конструкцию многочисленного коллектива, составлявшего Донскую власть.
Каждый вопрос решался миром, председательствовал Атаман, блистал своим красноречием донской баян - его помощник М.П. Богаевский. Происходили ежедневные жестокие словесные дебаты. После бесконечных словопрений, выносились кой-какие резолюции, чаще всего запоздалые, ибо жизнь идя быстрым темпом, опережала их. Весьма ярко работу донского Правительства рисует член его Г.П. Янов*, говоря: "Все заседания Правительства происходили в зале бывшего Областного Правления и имели характер политического собрания, а не делового заседания правительственного органа (Донская Летопись. Том II, стр. 182 и 183).

*) ЯНОВ Георгий Петрович, р. 23 дек. 1878. Из дворян ВВД, казак станицы Новочеркасской Области Войска Донского. Кадетский корпус, Павловское военное училище 1898. Есаул л.-гв. Казачьего полка, в штабе Войскового атамана ВВД. В Донской армии; янв. 1918 войсковой есаул — член Донского правительства; глава Совета Обороны во взятом восставшими казаками 1 апр. 1918 Новочеркасске, до 28 апр. 1918 председатель временного Донского правительства, затем председатель «Круга спасения Дона», с 5 мая управляющий отделом внутренних дел Донского правительства, с 7 мая 1918 войсковой старшина, затем полковник, с 12 июня 1918 товарищ председателя войскового Круга, сент.–окт. 1918 начальник войсковой стражи, с 25 окт. 1918 в составе посольства ВВД в страны Антанты, с начала 1919 окружной атаман Черкасского округа, редактор газеты «Донские областные ведомости». Генерал-майор. В эмиграции в Югославии, 1922–1923 атаман казачьей станицы в Белграде. Ум. 28 дек. 1924 в Белграде. (Волков С.В.  Офицеры российской гвардии: Опыт мартиролога. — М.: Русский путь, 2002. — 568 с.)

    С первых же дней функционирования власти "Объединенное" донское Правительство оказалось разъединенным. Казачьи представители "Паритета", стараясь создать деловую обстановку управления, неизменно встречали со стороны некоторых неказачьих представителей умышленное непонимание нагромождающихся событий и "политическую обструкцию" во всех вопросах, касающихся как обороны, так и внутреннего распорядка в крае.

    Выступления в заседаниях проф. Кожанова*), швейцарского подданого Боссе*) и эмиссаров Воронина (ВОРОНКОВА - Л.С.)*) и Ковалева, постепенно создавали убеждение, что в донском Правительстве не так уж единодушно смотрят на необходимость борьбы с большевиками и не все благополучно со стороны большевизма... После первых же дней заседаний донского Правительства - стало ясно, что представители неказачьей части, за исключением Светозарова, Мирандова и Шошникова, со всеми эмиссарами являются не союзниками в деле борьбы с большевиками, а тормозом и что найти общий язык при создавшейся обстановке является невозможным. В связи с этим, надежда на привлечение в ряды защитников Дона иногородних совершенно отпала: среди же "фронтовиков", в возвращающихся частях и в станицах, съезд "неказачьего" населения и "Паритет" дал новую возможность к уклонению от исполнения своего долга перед родным краем. Казаки "фронтовики" перестали нападать на "добровольцев" и партизан, перестали обвинять Войсковое Правительство и говорить о "контрреволюции", организуемой на Дону, но зато для успокоения совести выдвинули новый мотив: "Иногородним теперь все дали. Их люди тоже в Правительстве. Пусть Правительство организует иногородних. Пойдут они против большевиков и мы возьмемся за винтовки. А одним нам большевиков не осилить".
Далее: "неказачья часть, получив все права, напротив не чувствовала никаких обязанностей (Донская Летопись. Том II, стр. 186) и делала все возможное, чтобы не отдалить, а приблизить катастрофу. Для усиления средств, вернее обстановки обороны - Атаману и командованию Добровольческой армии необходимо было ввести осадное положение.

    Согласно существовавшему соглашению между казачьей частью и неказачьей - Атаман без одобрения Правительства такого приказа самостоятельно отдать не мог. И вот по поводу осадного положения происходят в течение двух дней горячие дебаты

    ...Та же история повторилась и с объявлением железных дорог на военном положении... Чтобы создать устойчивое (Донская Летопись. Том II, стр. 188) положение в городе Новочеркасске и парализовать всякую возможность выступления местных большевиков, все офицеры были взяты на учет и сведены в сотни офицерского резерва, который и нес патрульную и караульную службу в городе. Не успел соорганизоваться "офицерский резерв", как со стороны неказачьей части Правительства последовал не запрос, а форменный допрос Атамана: для чего, для какой цели организуются офицерские сотни и т.д." "Областное Правление "превратилось в какую-то ярмарку. А рядом (Донская Летопись. Том II, стр. 195) с этим, ежедневные вечерние заседания, а иногда и утренние при нервной обстановке и при наличии, хотя и при полной корректности, но заметного холодка взаимной отчужденности неказачьей и казачьей частей Правительства. В дополнение к этому-разделение прав и обязанностей по отделам управления совершенно не было ... Дела, по всем отделам управления, как административного, так и экономического характера, решались коллективно, да и для такого решения не хватало времени, так как политические вопросы и вопросы обороны доминировали ...

    И естественно, что при отсутствии системы, фактически - было отсутствие и управления ...

*) КОЖАНОВ - профессор

*) БОССЕ

*) ВОРОНИН - ВОРОНКОВ

Глава 19. КАДЕТЫ

    Осенью 1918 года, когда мы съехались снова. Корпус оказался переполненным из-за прибывших к нам отовсюду кадет разных корпусов. Вместо нормального штата человек 50-ти в выпуске, в обоих отделениях моего VII класса теперь насчитывалось больше 100.

    Младшие классы тоже были расширены до пределов возможности. Всюду было проведено уплотнение пространства и, чтобы облегчить создавшуюся обстановку, кадетам, у которых были родители в городе, было предложено стать "приходящими".

    Список моего отделения, конечно, сильно пополнился. Как выяснилось однажды из общей переклички, в ставших двух классах оказались представители всех 30 российских кадетских корпусов.

    Пажеский был представлен - графом Колей Ребиндером; Первый кадетский — Орловым, Тарасовичем, Косяковым; 2-й — Кострюковым; 3-й Московский - Алтуховым; Орловский — Сомовым и Бересневичем; Одесский - Романцовым, Яковлевым; Тифлиский — Лебпсом, Петровым; Воронежский — Донсковым и т.д.

    Это была большая, веселая и однородная по духу семья. Никого ничему не надо было учить: все были своими, так как в нас во всех было заложено одно и то же воинское воспитание.

    Новый директор, генерал-лейтенант Чеботарев, бывший офицер 6-й Л.-Гв. Донской Казачьей Его Величества батареи, окончивший Михайловскую Артиллерийскую Академию, очень умело взял корпус к свои мягкие, но уверенные руки.

    Помимо проявляемого им большого интереса к нашему учению, к строевой и гимнастической подготовке, он всячески старался оживить повседневную жизнь кадет, часто устраивая концерты и балы.

    Сам талантливый поэт, генерал Чеботарев принимал близкое участие в издании корпусного журнала "Донец" и читал на вечерах своих стихи. Мы сразу оценили его и даже не старались придумать ему кличку.

    6 декабря, в день корпусного праздника, в Сборном зале после церкви был парад. Перед Атаманом проходили церемониальным маршем бывшие и настоящие кадеты. В шеренге первого выпуска, среди других офицеров, шел Африкан Петрович Богаевский; в одной из следующих старался попасть в ногу путавшийся в рясе и разучившийся уже ходить по-военному батюшка. Много дальше, звеня шпорами, отчетливо заходил плечом строй юнкеров Новочеркасского училища, и, наконец, мы все остальные.

    В сотне неожиданно появился Атаман Петр Николаевич Краснов и объявил о том, что производит полковника Леонтьева в генерал-майоры. Мы грянули "ура!" и бросились к нашему командиру. Но смущенный и растроганный Леонтьев угрожающе затряс бородой и руками: "Не смей! Тут есть и постарше!" Не тут-то было: сразу сзади сильно нажали несколько десятков крепких рук, подхватили его и "деревня" стал подлетать под самый потолок... Леонтьев продолжал с возмущением что-то кричать и жестикулировать в воздухе.

    Петр Николаевич Краснов смотрел на сцену с благодушной улыбкой.

    Однажды вечером в класс на занятия пришел Суровецкий и, о удивление, — в новых штаб-офицерских погонах. Это было приятной для нас неожиданностью, но мы были сильно смущены тем, что не успели поздравить его с производством.

    Во время короткой перемены класс быстро сговорился и, когда на втором часу вечерних занятий Борис Васильевич сел на свое место, минут пять спустя мы без команды отчетливо вскочили и замерли смирно.

    Суровецкий в недоумении посмотрел даже на дверь, предполагая, что пришел кто-нибудь из высшего начальства. Но старший отделения Митяй Поворотов, в коротком слове объяснил, что кадеты просят принять их общее поздравление. Суровецкий был тронут и расцеловал Митяя.

    В праздничные дни выпускному классу разрешалось после вечернего чая переходить в Сборный зал. Там шли нескончаемые разговоры и воспоминания о жизни разных корпусов, о недавних боях и походах.

    Кто-нибудь садился за рояль, смыкался круг и пелись хоровые песни, кончавшиеся общей "звериадой". Порой играл балалечный оркестр или просто гудели гребешки и мы лихо танцевали друг с другом. Устраивались и настоящие концерты.

    На них читались стихи, Орловец Бересневич рассказывал солдатские истории, Одессит Вилли Романцов смешил до боли в животе еврейскими анекдотами и т.д. Ставились иногда целые пьесы, подчас весьма веселого характера. Одна из таких "драм" читалась на 14 разных языках, благодаря наличию представителей корпусов всей России, знавших самые разнообразные провинциальные наречия и европейские языки. Это было очень смешно и мы веселились от души.

    В один из таких вечеров выпуск устроил свой закрытый парад. К нему мы подготовлялись довольно долго, устраивая себе кивера, доломаны, расшитые шнурами от оконных штор, собирая в городе погоны, оружие и шпоры.

    Никто из воспитателей теперь нас больше не тревожил, поэтому, в назначенный день, мы одели пестрые разнообразные формы и с хором "трубачей", то есть балалаечников, выстроились всем выпуском в зале.

    Раздалась команда. "Генерал" выпуска, Гриша Иванович, в генеральском артиллерийском мундире своего отца, с саблей, важной походкой вошел в зал. Он поздоровался с парадом и, медленно обойдя фронт, обратился к выпуску со словом.

    Но, вдруг, к нашему ужасу, отворилась боковая дверь и на пороге ее показался командир сотни генерал Леонтьев, возвращавшийся случайно из лазарета. Он опешил, замедлил шаги и издали с изумлением разглядывал шеренги странных офицеров...

    Гриша Иванович, однако, не растерялся и сразу подошел к "деревне" с рапортом. Генерал Леонтьев довольно серьезно выслушал его и прошел к середине строя. От Ивановича отделился его адъютант Володя Поляков, в белых "лосинах", иначе говоря кальсонах и в экзотическом доломане, и, прыгая козлом, на воображаемой кровной лошади, передал командующему парадом приказание проходить церемониальным маршем. Леонтьев не удержался, улыбнулся и даже спросил: "А это что же, гусар что ли?"

    — К церемониальному маршу! Повзводно...на одну взводную дистанцию! — раздалась команда.

    "Хор трубачей" грянул марш и выпуск стал проходить перед начальством. Гриша Иванович, держа руку под козырек, почтительно склонялся к "деревне", представляя ему части... Легкая кавалерия шла курц-галопом.

    Но, вместо ожидаемой нами похвалы за старание, мы расслышали слова Леонтьева: "Дураки... жеребцы", и "деревня" смеялся себе в бороду.

    После рождественских каникул, стали серьезно нажимать на занятия. Дело в том, что выпускные экзамены были объявлены обязательными по всем предметам. С другой стороны, в то время, как кадеты не-казаки могли выбирать между нашим юнкерским училищем, где было открыто четыре отдела: пластунский, конный, артиллерийский и инженерный, Кубанским, Киевским пехотным и Сергиевским артиллерийским, мы, коренные донские кадеты, были обязаны поступать только в наше Новочеркасское.

    Число вакансий на его артиллерийский, инженерный и даже конный отделы было довольно ограничено, предвиделась конкуренция со стороны и поэтому стало необходимым срочно выравнивать и поднимать свои отметки.

    Развлечения были заброшены. Мы насели на книги. Повседневная жизнь стала серьезной, сосредоточенной и, благодаря этому, далее посыпались прибавки баллов за поведение.

    Борис Васильевич Суровецкий нередко теперь приходил из города в вечерние часы, чтобы помогать отстающим. Лучшие математики собирали вокруг себя слабых учеников, разбирали с ними задачи и натаскивали их по самым трудным вопросам. Кончить Корпус должны были все и на этом сосредоточилась воля выпуска.

    И вот наступили экзамены. Пусть останется тайной, как именно мы подготовились к ним. Но. верно, для ныне здравствующих наших бывших воспитателей и преподавателей будет необыкновенным сюрпризом узнать, что, хотя экзаменационные темы и хранились под ключем в кабинете инспектора классов, тем не менее, главные из них стали нам известными в самый последний момент.

    Каюсь в этом от лица всего XXX выпуска и даю слово, что совершилось это без всякого участия или попустительства кого-либо из воспитателей, преподавателей или служителей корпуса.

    За темы по математике сразу засело несколько самых лучших учеников. Быстро решив задачи, они опрашивали каждого: "Сколько у тебя но этому предмету?". И, если у кадета выходило шесть, ему давали решение на восемь баллов; если у него было восемь, то на десять и т.д.

    Эта умеренность была совершенно необходима, дабы у начальства, не появилось подозрения в самостоятельности экзаменующихся. В общем же все оказались довольны, клянчившим же больше сообща порекомендовали уменьшить претензии.

    Гораздо хуже вышло с темами по русскому языку: тут уж корпорация помочь ничем не могла, но все же открылась возможность проштудировать заранее намеченные вопросы. В конце концов, после математики остальное было маловажно.

    Когда на экзамене были объявлены темы, лица кадет угнетали сосредоточенностью. Самые сильные математики, как и следовало ожидать, сдавали работы первыми. Более слабые относили их с приличным опозданием, сделав тревожное или немного разочарованное лицо.

    Плохим же ученикам было приказано дотянуть до того момента, когда экзаменаторы напали сами почти силой отбирать решения задач у оставшихся. Улыбки не было ни одной.

    Но зато, вернувшись в сотню, экзаменовавшиеся особенно резво неслись в курилку, хлопали по плечу и щекотали друг друга. Царила полная радость, но причина ее должна была остаться секретом решительно для всех, кроме кадет XXX выпуска.

    Преподавательский и воспитательский состав, видимо, был доволен ходом экзаменов. Правда, кадеты подметили, что на некоторых устных экзаменах Суровецкий подкладывал знакомые билеты кое-кому из наиболее слабых учеников, но страдные дни, затянувшиеся на добрый месяц, все же подходили к концу.

    Самое страшное — анализ бесконечно малых, аналитическая геометрия, тригонометрия, русский — были сданы. Оставшиеся экзамены не пугали уже никого: на них, в крайнем случае, даже плохим ученикам, можно было теперь и провалиться с полным чувством собственного достоинства.

    Явившись как-то, как "приходящий", из дому на один из экзаменов, я узнал, что накануне в корпусе произошло необычайное событие.

    Воспользовавшись дежурством скромного и неискушенного в кадетских проделках есаула Шерстюкова, XXX выпуск в темную безлунную ночь, целиком, в сапогах и фуражках, умудрился выскользнуть из постели, спуститься вниз и, через оставленное открытым окно, выбраться на плац перед корпусом.

    Один из кадет прихватил с собой трубу урядника. Два же другие неизвестными средствами и путями проникли на колокольню корпусной церкви и подняли там трезвон во все колокола. Услышав его, патруль домовой охраны из местных жителей решил, что это набат и что в городе где-то замечен пожар или какая-то другая тревога. Трезвон кадетской церкви был подхвачен соседними церквами и так пошло по всему Новочеркасску.

    А в это время строй голых кадет слушал с энтузиазмом несколько пламенных прощальных речей, обращенных к XXX выпуску. Один из поэтов, взобравшись на тумбу,вдохновенно читал свои стихи, потом другой кадет, на трубе урядника, начал играть боевые сигналы. По ним повелось учение, закончившееся наступлением и смелой общей атакой метеорологической будки.

    Выпуск благополучно вернулся прежним путем в спальню. Набат же еще долго продолжал звучать в городе, где, видимо, никто ничего не понимал и обыватель беспомощно метался с пожарной кишкой или винтовкой в руках.

    Начинать кампанию новых дознаний ввиду кончающихся экзаменов было невозможно. Конечно, на мое лицо "зачинщика" лишний раз было обращено особое внимание, но тут-то, при всем желании, меня подцепить никак, было нельзя, так как в эту ночь я, действительно, спал дома, да еще на собственной кровати.

    Воспитатели ограничились каменными выражениями лиц, неприятными намеками и фразами: гроза бурлила где-то на неизвестной глубине.

    И вот наступил день: последний экзамен был сдан. Заниматься стало нечем. Кадеты готовились к разъезду и проводили время в классах и в Сборном зале в долгих разговорах.

    Потом Борис Васильевич Суровецкий сделал нам полный отчет о результатах экзаменов. В порядке старшинства по окончанию корпуса был прочитан список выпуска, и отметки, шедшие в аттестат. Поздравив нас с окончанием Корпуса, Суровецкий перешел ко второй части своего сообщения; он объявил, что, по приказанию свыше, весь выпуск, с вахмистром во главе, вместо каникул, прикомандировывается на один месяц к юнкерскому училищу, отбывающему летний сбор в лагере на Персияновке.

    Борис Васильевич пообещал нам, что там нас хорошо "возьмут в шоры" и с улыбкой просил этому нисколько не удивляться.

    Одиночных наказаний за недавний ночной выход никто не получил. Постановление начальства, хотя оно многих и не устраивало, мы приняли бодро и тоже с улыбкой.
Наконец, был выпускной бал и после этого мы уехали отбывать дисциплинарный стаж при юнкерском училище.

    Осенью, для окончивших, во Фронтовом зале, был устроен прощальный обед с воспитателями и преподавателями. Мы сидели вразбивку с ними и непринужденно разговаривали и с Федором Павловичем Ратмировым, и с милейшим "лаптем" Александром Ивановичем Абрамцевым, и с Федором Вениаминовичем Мюлендорфом. с нашим общим любимцем Иваном Николаевичем Лимаревым, с "деревней" и другими.

    Мы сами теперь объясняли им детали наиболее нашумевших наших проделок. Воспитатели и преподаватели казались совсем иными: не строгими, имевшими права на все наши радости и горести, а добрыми, досягаемыми, отечески-приветливыми, тоже по своему переживающими грусть прощания. Они сами заботливо угощали нас едой, подливали в стаканы вина.

    Произносились тосты, от которых наворачивались слезы, и шире расправлялась наша грудь: Мы — XXX выпуск!

    А в голове неясно мелькало: "Спасибо вам за все, дорогие наши церберы и экзекуторы, семилетние терпеливые жертвы нашей юности, строгостью, внимательностью и преданностью своему делу сумевшие обуздать и довести до конца нашу трудную и бурлящую семью. Прощай, родной, до смерти запечатленный в душе Донской Императора Александра III, мой Кадетский Корпус".

    После прощания, поступившие в Новочеркасское военное училище кадеты, строем, под командой своих офицеров, покинули навсегда корпусные стены.

    Это была последняя с нами служба Бориса Васильевича Суровецкого.

    В училище нас приняли под свое покровительство бывшие донские кадеты — Миша Данилов, вахмистр 1-ой конной сотни, и Володя Поляков, вахмистр 2-ой пешей сотни.
С этим перевернулась последняя страница нашей юности и началась другая жизнь.

Источник: Иван Сагацкий, ХХХ выпуск. Военная быль, 1959, №39-40

Глава 84. КОВАЛЕВ   

    Отец Виктора Ковалева ...был хуторской кузнец, неудачливый вдовый казак, рано потерявший надежду на добрый зажиток и выпивавший с горя. На работе преображался и сына, прибывшего из военно-ремесленного училища, веселил поговоркой: «Не ленись, Витюшка. Куем с тобой подковы — лошади в облегчение, людям на счастье!» Так и было: кто бы ни зашел под закопченный кров ковалевской кузницы, хоть сосед, а хоть и проезжий путник, справлял с охотой и за копеечную плату старый кузнец любое дело, помогал от всей души. Выпала однажды и ему большая удача: сын Виктор по росту, природной силе и по добродушному обличью зачислен был на военном призыве не куда-нибудь, а в лейб-гвардии Атаманский полк, красоту и славу Донского Казачьего Войска, в самый Санкт-Петербург. И сказал отец на прощание, когда садился уже Виктор на коня: «Будь справедливый! Даром кровь людскую не лей, даже и противника, ежели он сдался, пощади. Казак — человек вольный, воин храбрый, сердцем отходчивый, так всегда было. Негоже ему кровопивцем быть, особо в нашенское время, сынок, когда бунты кругом, а суды — Шемякины!». Время было тяжелое: война с японцем, пожары и бунты по России.

    А три года спустя станицу Кременскую на Дону поднял колокольный набат, словно по большой тревоге созывался сход всего станичного юрта. И военный писарь зачитал устрашительную казенную бумагу с гербами, в которой говорилось, что будто бы их земляк, добродушный и рассудительный в прошлом парняга, ныне атаманец, Ковалев оказался опасным государственным преступником и христопродавцем, замышлявшим бунт и перемену власти. За участие в военной организации Петербургского комитета РСДРП приговаривался Ковалев к каторжным работам и, в назидание прочим бунтовщикам, лишался чинов, орденов и казачьего звания...

    Перепуганный отец ездил в окружную станицу Устъ-Медведицкую узнавать: что и как; там сказали: попервости, за нелегальный кружок в полку, приговорили будто Виктора к четырем годам каторги, а после обнаружилась опасная связь его с подпольщиками Лифляндии, гарнизоном города Риги, и тогда Особое судебное присутствие уж не поскупилось и отвалило уряднику-революционеру полных восемь лет кандалов с последующим бессрочным поселением в Сибири.

    Отец, старый служака, не стерпел позора и отчаяния, захворал душой, протянул после год с небольшим и умер от полной безнадежности жизни. Казаков и в самом деле судили жестоко, не в пример остальным политическим.

    31 марта 1907 года, перед этапом, в кандальной петербургской пересыльной тюрьмы заковали Виктора Ковалева в ножные и ручные цепи, и пошел он через вологодскую и красноярскую пересылки к месту заключения, с тревожной пометкой на личном деле: «особо опасный». Эта строгая пометка обеспечила Ковалеву мелкие и жестокие придирки тюремщиков, самые тяжкие работы на руднике, раннюю чахотку, кровохарканье и почти неизбежный конец в Енисейской тайге. В первых числах января 1916 года срок каторги кончился, кандалы сняли, но от лютых сибирских морозов Виктор стал уже задыхаться; сухим кашлем разрывало грудь, временами шла горлом кровь. Его перевели из Канского уезда в Минусинский, где климат мягче, но чахотка продолжала съедать его большое и крепкое тело. Ковалев слабел, сильнее телесной хвори убивала душу неотступная тоска: ведь ссылка была пожизненной! «Нет, не увидишь, казак, ты милых сердцу донских вершин, сгниешь в сибирском захолустье без всякого толку!..» Проклинал Ковалев нелепицу давних обстоятельств, при которых попал он в руки охранки.

    Политический кружок Ковалева в полку, связанный прямо с большевистским подпольем, до времени ставил перед собой цели общего и правового образования — революционную пропаганду с целью приобщения казачества к той политической борьбе, которая с начала девятисотых годов захватила рабочие окраины столицы и часть армии. Из таких кружков постепенно вырастала Военная организация партии, действовавшая в глубочайшей конспирации.

    Однажды ни явочную квартиру пришла энергичная женщина в хорошей одежде, с вуалеткой, назвалась Ириной Шорниковой, секретарем Военной организации, и предложила составить от имени членов Военной организации РСДРП наказ своей фракции в Государственной думе, дабы не отстать, мол, от рабочих столицы, которые не так давно передали такой наказ своему депутату...

    Ковалев воспротивился. Можно было подумать, что ответственный организатор Ирина не понимает разницы между требованиями заводской массы рабочих и армии. Это могло скомпрометировать и поставить вне закона всю думскую фракцию большевиков, раскрыть подполье. Но куда там! Шорникова подавила всех страстной речью в защиту революции — ради которой ничего нельзя жалеть! — а заодно и в защиту предлагаемого ею наказа. В этом наказе, между прочим, говорилось, что, завоевав место в Государственной думе, демократическая Россия обязана показать обветшавшему самодержавию всю свою силу, как со стороны рабочего движения, так и со стороны революционной армии...

    Сложность большой политики не подавила и не смяла Ковалева, его практический ум и рассудительность помогали распознавать сердцевину явлений. Он отказался участвовать в передаче наказа думцам.

    Охранка, извещенная обо всем своевременно, устроила засаду. Вся военная делегация — квартирмейстер флотского экипажа Алексей Архипов, кубанский казак Тимофей Долгов и еще четверо солдат Преображенского и Семеновского полков в парадной форме — была взята прямо в комитете социал-демократической думской фракции, на Невском, 92. А ровно через десять дней в охранное отделение доставили и непричастных к «вручению» атаманцев во главе с Ковалевым. Спустя время был создан шум вокруг социал-демократической фракции, все ее пятьдесят пять депутатов были арестованы, а потом вообще разогнана и Вторая Государственная дума.

    Впоследствии, в вологодской пересыльно-каторжной тюрьме, от видных большевиков Ковалев узнал, что Шорникова вообще-то не Ирина, а Екатерина Николаевна, агентурная кличка — Казанская... Ее хотели будто бы отдать в руки Красина и Камо для следствия и партийного суда, но Казанская оказалась проворнее, с помощью все той же охранки успела сбежать за границу.

    «Да стоит ли вообще жить после всего этого? — не раз мучительно думал Ковалев, сжимая кулаки, негодуя на провокаторов и доносчиков разного рода и масти. И всякий раз брал на короткий чумбур свою ослабевшую волю: — Стоит! Трижды — стоит! Наперекор судьбе, назло негодяям! Стоит хотя бы ради тех сотен тысяч и миллионов простых людей, живущих по всей России от Кавказских гор до самого Питера и Архангельска слепой трудовой жизнью и даже не подозревающих, какое тяжкое ярмо они несут и какое новое, еще более беспросветное будущее готовят им проходимцы от политики вроде проклятой Шорниковой-Казанской!»

    Жить, безусловно, стоило, раз уж он пересилил железо кандалов и безумно длинный каторжный срок, но чахотка подтачивала его изнутри. А впереди была весна, и он опасался, что не переживет первых оттепелей, талой воды...

    Внезапно под самое благовещенье, в середине розового, искрящегося солнечным инеем марта, телеграф на ближайшей почте выбил на бегущей ленте долгожданные слова, как спасение всех сирых, страждущих и обиженных: свершилось! в Петрограде — революция!

    Боже мой, весь народ, не исключая буржуев, купцов, полицейских и духовного сословия, надел на пиджаки, полушубки и форменные сюртуки алые банты из шелковых ленточек, а что же сказать о политкаторжанах и ссыльнопоселенцах! Железная дорога вдоль всей Сибири — с Енисея, Байкала, рудного Приамурья собирала политических, точно отмытое вешней водой самородное золото. И вместе с ними валом валила прочая, сборная каторжанская порода. И все в Питер, в Москву, в Иваново, в Ростов — туда, где ныне решаются судьбы людские и всенародные на десятки и сотни лет вперед!

    Ковалев ехал в переполненном вагоне, наблюдал встречи разъединенных тюрьмой и ссылкой земляков и однодельцев, слушал нескончаемые разговоры и споры о будущем России, республики, и то и дело отмечал спорные вопросы, острейшие сшибки мнений и политических страстей, которых не было раньше. Странное дело: меньшевистская фракция теперь стала для большевиков более далекой и враждебной, чем, к примеру, левые эсеры или даже крестьяне-трудовики! Получалось, что революция как бы оттолкнула от революционной борьбы меньшевиков-интеллигентов, объединила их с Временным комитетом Государственной думы, с буржуазной верхушкой. «Ничего, время развяжет все узлы, отберет и отсеет зерно от мякины! Главное — с самим народом теснее сойтись, обсудить спорные моменты, помочь найти истину дня!» — думал он, залезая после кружки кипятка на верхнюю полку, в тепло и вагонную качку.

    Ковалев мерз в этой бесконечной дороге, закутывался в старую, вытертую шинель. Не чаял, когда же медлительный поезд выберется через Урал к Волге, спустится к русской вешней равнине. И родина вспоминалась в эти минуты не празднично убранной, богатой горницей казачьего куреня, а теплой — самое главное, теплой и сухой — саманной хатой или даже кухней-овчарней, с непродуваемыми, толстыми стенами и низким беленым потолком. С натопленной русской печью, с запахом только что вынутых из нее вяленых груш, свежесмазанных земляных полов, посыпанных под троицу сухим чебором. Уюта, тепла хотела усталая душа — и ничего более.

    В родном хуторе Головском, по письмам, теперь уж никого из родных не было, все поразъехались. Ковалев держал путь в хутор Фролов, на речке Арчеде, впадающей в Медведицу. Там замужем была старшая сестра Евдокия с тремя взрослыми сыновьями, и там же, при станции Арчеда, имелись мастерские и, возможно, депо с рабочими — место приложения сил для труда и партийной работы.

    И отмахали прощально лапы сибирской тайги, отшумели последними метелями степи Приуралья, Волга проплыла в мутном вагонном окне с гремящим ледоходом. Льдины с изломистыми краями теснили и крошили одна другую, в черных полыньях открывалась бездонная глубина — точь-в-точь как в нынешней бурной, разломавшей привычный быт, уходящей в неведомое жизни... Первый же пароход, спускавшийся к Царицыну, принял Ковалева на борт, потом была пересадка на железную дорогу, и замелькали полустанки с памятными названиями. Гумрак, Котлубань, Качалино, за речкой Иловлей открылись родимые, до слез желанные донские холмы! Солнце сияло по-весеннему, зеленая мурава уже прорезалась жальцами ростков по пригоркам, в путейских выемках близ воды глазасто желтели венчики мать-мачехи... Даже и болезнь вроде бы отступила либо вообще осталась где-то далеко, в холодной ссыльнокаторжной Сибири, стало легче на душе. Дышать-то как хорошо на родине, господи ты боже мой!

    Во Фролове он бывал парнем, до службы, его тут многие знали. Домишко сестры нашел без труда. И вот постаревшая, болезненная с лица женщина — ей давно перевалило за сорок, — в накинутом ватном жакетике, повязывая наскоро платок, бросилась от крыльца к калитке, зарыдала у него на груди в голос. Признала в длинном, усталом и слабосильном путнике в потрепанной шинели, с нищенской котомкой давно пропавшего своего брата.

    — Витя, братушка, родимый мой? Жи-во-о-ой!.. — обнимала она худую, жилистую шею и острые плечи пахнущего паровозным дымом и крепким дорожным потом брата-каторжанина. — Тощий-то, тощий, как чехонь, с того света и то лучше вертаются! — бормотала она несвязно сквозь сухие, бедные свои слезы. И радовалась наперекор судьбе: — Живой — и слава богу! Слава богу, Витя. Счас мы... У нас тут все хорошо, братушка, хорош! Куприян как раз по ранению домой пришел, в местной команде, а Ваня с Мишей ишо не служили, женихуют — у нас тут все слава богу, лишь бы уж ты!

    Боже мой, ведь живой с того света человек вернулся! Никто и надежды такой не имел, а вот оно, повернулась жизнь другим концом!

    Первым делом, ополоснув лицо и руки, — за стол. Жизнь поправляется, корова на провеснях отелилась, молозивом еще молоко отдает, куры несутся, поросенка к пасхе зарежем, а нынче пока куриную лапшу наскоро сварить... То-то народ удивится, особо наши хуторяне, прибившиеся к станции железной дороги в наймы: атаманец Ковалев жив-здоров и заявился домой в тот самый момент, когда жизнь под ногами заколыхалась, каруселью идет, когда в такой голове, как у него, самая великая нужда.

    Два дня Ковалев отдыхал, кохался под приглядом сестры после доброй бани, в чистой кровати, сидел на завалинке, расспрашивал племянника Куприяна о настроениях в хуторской местной команде, думал о том, как наладить связи с Царицыном. А на третий день Ковалева пригласили на сход хуторян и рабочих обсудить текущий момент. Хуторской атаман Голубинцев и приехавший из станицы мировом судья Синёв говорили о высоких целях демократической революции, верности союзникам, необходимости жертв во имя патриотизма и победы в сильно затянувшейся войне. А народ частенько оглядывался в сторону и назад, где сидел партийный человек, политкаторжанин, окруженный тремя великовозрастными племянниками и рабочими со станции. Не скажет ли чего нового приезжий, пострадавший в давние годы за политику?

    Пришлось все-таки выйти к столу почетного президиума. Тут никому не запрещалось высказаться, на то и свобода.

    Говорил он, на удивление, тихо, без митингового крика и надрыва, приглашал к рассудку и трезвому размышлению.

    — Тут вот опять набивают оскомину насчет войны «до победного конца», в точности как и рекомендовано комиссаром Временного правительства, — сказал Ковалев, сжимая острый, костистый кулак на уровне своей впалой груди и хмуро, затаенно усмехаясь. — Но само Временное правительство много ли думало над своей политикой? Оно, верно, как и многие темные люди у нас, полагает, что Россия в этой войне бьется ни равно с другими странами за передел рынков и место в мире... Тогда б и говорить нечего! Но — если здраво глянуть — бьются-то все западные страны именно за передел либо грубое утеснение нашей матушки России, рвут ее на куски, а мы будто и не видим: глаза у нас завязаны. У кого — но умыслу, у кого — по глупости, а то и по нерадению!

    Собрание разом затихло и как бы качнулось ближе к Ковалеву. Вольно уж странные и новые мысли он высказывал! Люди-то привыкли жить в некой условной игре умолчании: вот это нам положено знать, это заказано свыше, а на это я и сам но хочу открыть глаза... Ложь стала как бы полноправным и неотъемлемым соучастником этого бытия. А тут просверкивало что-то другое: вывернуть все секреты с подкладочной стороны налицо, открыто взглянуть правде-матке в глаза...

    — Вы поглядите, что с нами делают-то! — говорил Ковалев все тем же спокойным баском, почти по-дружески. — Уже лет пятьдесят, как Зимний дворец набит у нас под завязку немцами, а вся промышленность, за малым исключением, шведская и англо-франко-бельгийская! Вот они чего хотели, то с нами и делали. И продолжают делать, несмотря на свержение монархии! — Ковалев откашлялся и добавил еще разъяснение по тому же пункту: — Теперь, конечно, дворец Зимний опустел, но Россия-то как была дойной коровой для мирового спрута с длинными щупальцами, так и осталась! Говорят, будто бы России нужны Дарданеллы... Так если нужны, не посылали б солдат и казаков в атаки с голыми руками, а дали бы пушки и аэропланы — верно? Не Дарданеллы, а надо им Россию обескровить, чтоб не брыкалась, чтоб сожрать ее по частям. Тут, братцы мои, с давних пор существует против нашего народа тайный мировой заговор, и нам — народу то есть — пора это понять и с этим кончать! Ленин всю эту шайку кратко называет им-пе-риализмом. Они во всех странах душат рабочих, но то — свои, а тут еще чужая, серая страна лежит, токо, мол, протяни руку и бери, хоть железо, хоть нефть, а то и золото, не говоря о дармовых рабочих руках. Нет, из войны надо выходить сразу, хотя бы и сепаратно, как призывают большевики! И второе: решить положительно те задачи, какие стояли и стоят до сих пор перед революцией, — о земле и рабочем контроле на фабриках. Вот о чем надо думать, граждане.

    Какой-то ветхий старичок в мундире, посаженный в передний ряд, руку приставил корчиком к жилистой, светящейся насквозь ушной раковине, прошамкал едва слышно насчет того, что говорили, мол, и раньше о большевиках, что они — немецкие шпионы, и вот из слов политика это, мол, прямо и проистекает. Таких надо бесперечь обратно в Сибирь загонять, христопродавцев. Ковалев не стал обижаться на старца, подошел на два-три шага ближе ради его глухоты. И сказал с прежним спокойствием:

    — А вы, отец, когда-нибудь слыхали про миллионера Морозова? Ну, владельца ситценабивных фабрик? Честный был человек, хотя и капиталист!.. А главное — патриот по-хорошему. Так он еще в девятьсот пятом году, и даже раньше, большие деньги давал без всяких процентов большевикам, на революцию. Такие дела творились у нас, что без очков и не разберешь!.. А давал потому, что понимал и видел: душат Россию чужие капиталы и скоро додушат насмерть, а она, сердешная, этого даже и не понимает. И спасение только одно — в революции. Этот капиталист не токо про барыши, но и про судьбу народную думал... далеко вперед заглядывал! Так что задача у нас ясная: капиталы отнять у кровососов, чтобы народ сам хозяином стал, сам собою и распорядился. И своими богатствами — тоже. А вы, как я полагаю, и Савву Морозова можете назвать немецким шпионом, отец? Или, может, поостерегетесь на миру? Раскиньте мозгами!

    — Вот, дьявол, бреет! Прямо по сухому, а чисто! — выкрикнул какой-то казак в дальнем углу.

    — Эт верно — насчет дойной коровки! Эта и мы чуяли: держут Расею за вымя эти кровососы, чего уж скрывать! А как с етим быть, вот закавыка-то!

    Собрание расстроилось, народ, почесывая в затылках, начал расходиться. После Ковалева слушать приезжего мирового судью и даже своего хуторского атамана никому не хотелось. И когда расходились от правления, замечал Ковалев со всех сторон пристальные, явно заинтересованные взгляды рабочих и многих казаков. «Ничего, братцы, завтра я вам еще засыплю жару за ожерелок, а то и в мотню, тогда не так зачешетесь... — молча и добродушно усмехался Ковалев, искоса поглядывая вокруг.

    Дня через два, вечером, зашел к нему потолковать железнодорожный служащий Запащук, партиец с двенадцатого, имевший связи с Царицыном и с окружным комитетом партии в Каменской. Сказал — после знакомства — с довольной усмешкой, дымя через открытое окно в палисадник:

    — Казаки наши... после собрания толкуют, чтобы избрать, мол, бывшего урядника Ковалева делегатом на войсковой съезд в Новочеркасск! Войскового атамана выбирать «на кругу». Это как?

    — Пустое дело, там у нас голосов не наберется... — сказал Ковалев, но внутренне был польщен чрезвычайно. Как-никак, царский суд лишил его казачьего звания, а люди вот собирались возвратить не только звание, но и права гражданина во всем объеме.

    — Так оно и будет, — кивнул Запащук по поводу съезда и достал из нагрудного кармана свернутую в трубку, примятую газету «Правда», передал из рук в руки: — За седьмое апреля... В ней — тезисы Ленина. Прямо говорится о взятии власти. Большие задачи на ближайшее будущее, Виктор Семенович. Надо бы и вам в окружной комитет наведаться.

    Ковалев кивнул согласно. Он уже отдохнул порядочно, мог входить в работу.

    — Тут, на соседних станциях, наши люди есть? В Михайловке и в сторону Царицына? — спросил на всякий случай.

    — Очень мало, — сказал Запащук. — Больше меньшевиков и эсеров. В Ростове есть даже мнение объединяться...

    — Это — как же? — насторожился Ковалев.

    — Ну вот. И в Каменской наш Щаденко — против! Да. А в Себряково стоит 5-й запасной казачий полк, и там хорунжий Лапин Николай Павлович эсдек, сочувствующий нам. Поискать придется...

    — Добро, — сказал Ковалев. — На днях съезжу в Каменскую. Вы говорите, Щаденко — фамилия?

    К действию Ковалева подгоняли не только события, но — внутренняя страсть наверстать упущенное за долгие годы каторги и ссылки. Эти годы образовали его, пообтерли среди грамотных людей, научили понимать политические задачи и, что важнее, политические разногласия. В сердце постоянно жила некая вина за то, что когда-то не разглядел в подлой бабенке Казанской матерого провокатора и первейшую сволочь. Теперь он был старше на десять лет, а мудрее — на сто. И с него был, соответственно, велик партийный спрос. Это он понимал отчетливо.

Источник: Анатолий Знаменский. Красные дни. Роман-хроника. Книга 1.

*) КОВАЛЕВ Виктор Семенович (дон.)(1883-1919) – служил в Санкт-Петербурге, в Лейб-гвардии Атаманском Казачьем полку, большевик с 1904 г. Состоял в Военной организации РСДРП(б) и был связан с Лифляндским подпольем, ссылался на каторгу, был закован в цепи. В 1918 г. председатель ЦИК Донской советской республики, затем политкомиссар 23-й Мироновской дивизии. Один из руководителей борьбы за советскую власть в Донбассе. Член РСДРП с 1905 г., проследовал в тюрьму, из неё после суда над ним за революционную деятельность - на каторгу. В октябре 1917 г. он вновь в Петрограде, участвует в перевороте, становится одним из организаторов Казачьего отдела ВЦИК. В апреле 1918 г. председатель 1-го съезда Советов Дона, где избирается председателем ЦИК Донской советской республики. Был комиссаром 23-й стрелковой дивизии РККА, которая была сформирована из казаков северных округов Дона под командованием героя Русско-Японской войны бывшего войскового старшины Филиппа Миронова и очень успешно действовала против частей Донской армии Всевеликого Войска Донского, творя расправы над казачьими станицами и хуторами южных округов. За что советская власть в начале 1919 г. устроила кровавую баню, именуемую расказачиванием, их собственным станицам и хуторам.   

Глава 85. КРИЗИС ВЛАСТИ НА ДОНУ   

    Беспристрастная оценка событий в январские дни "паритета", - говорит Г. Янов, - дает право сказать, что трагедия создавшегося общего положения была в том, - что не было веры в победу, не было риска выявления твердой власти и единой воли, - у власти стоял коллектив, фактически состоящий из 36 человек, контролирующий, применяющийся к массе, коллектив разнородный по своей психологии, разуму, убеждениям, чувствам. И в результате, вместо быстрых решений и обсуждения каждого проекта, вместо твердых приказов - акты соглашений, опровержений и уговариваний... И рядовая масса это чувствовала, а казаки особенно, так как в их представлении о власти, прежде всего, требовались импозантность, сила и воля. И чувство бессилия власти, неуверенности в завтрашнем дне,, перебрасывалось не только на рядовую массу, но и на интеллигенцию".

    Такой же отзыв о Донском Правительстве дает Г. Щепкин ("Донской Атаман ген. от кавалерии П.Н. Краснов". Г. Щепкин. Стр. 13), говоря "...Прежняя, существовавшая непосредственно перед приходом большевиков, власть на Дону обладала многими недостатками. Еще покойный незабвенный соподвижник Великого Атамана-мученика Каледина, М.П. Богаевский говорил, что заседания Правительства превращались в бесконечные разговоры и споры: время проходило в выработке соглашений, в рассуждениях и колебаниях. Власть была бессильна и произошла драма, страшную историю которой с ужасом прочтут потомки".

*) ЩЕПКИН Г

    Нет нужды доказывать, что такое Правительство пользоваться авторитетом среди населения области не могло. Круга своей деятельности оно точно не установило, а, вместе с тем, своим возникновением, оно в конец расстроило административную деятельность бывшего ранее аппарата Областного правления. Силы власти не чувствовалось, власть существовала только номинально. Недовольство и неудовлетворенность Донским парламентом возрастали прогрессивно. И простые казаки, и офицерство, и донская интеллигенция косо и недоверчиво смотрели на свое Правительство.

    В военных кругах, росту этого недовольства значительно способствовала опубликованная в начале января широкая амнистия политическим арестантам, иначе говоря - большевикам, с которыми уже фактически шла ожесточенная борьба. Резало глаза и то, что в составе Правительства находятся члены из того крестьянского съезда, который осуждал Донскую власть за то, что она сделала Новочеркасск центром буржуазии и контрреволюции и вынес резолюцию о разоружении и роспуске Добровольческой армии, борющейся против наступающих войск революционной демократии, смягченную, правда, затем и вылившуюся в форму политического контроля над Добровольческой армией.

    Крестьянское население Области не изменило своей непримиримой позиции по отношению к казакам, совершенно не считалось со своими представителями в Правительстве, склоняясь больше к большевикам, местами, кое где, открыто их поддерживая (В Донской Летописи, том II, стр. 168 К. Каклюгин оправдывает Донское Правительство Калединского периода, утверждая, что оно не оказало никакого влияния на судьбу Дона и в то же время признается, что "это Правительство не проявляя творчества в работе, не дало на фронт ни одного бойца". У меня иное мнение: по-моему корень зла лежал в Правительстве; оно само не творило и мешало творить Атаману, вместо дела занималось политикой соглашательства с большевиками и пустой болтовней, давая, конечно, этим общий тон и своим шатанием мысли заражая и все окружающее. Болтология, процветавшая на верхах, проникала в массу и в результате, равняясь на верхи, предпочиталось поговорить, нежели работать да еще и рисковать жизнью. Следует вспомнить предсмертные слова А. Каледина, обращенные к членам Донского Правительства 29 января 1918 года, за час до смерти: "...предлагаю высказаться, но прошу, как можно короче. Разговоров было и так достаточно. Проговорили Россию...").

    События развивались сами собой, вне влияния Правительства, чаще всего направляясь на местах случайными деятелями, неизвестными Правительству.
Штаб походного Атамана всегда был в курсе всех заседаний Донского парламента и нередко постановления или намеченные мероприятия служили не только злободневной темой и объектом насмешек и анекдотов в обществе, но и давали достаточную пищу для резкой критики деятельности Донского Правительства.

    Для нас не было тайной, что в составе Правительства находятся агенты большевиков (Кожанов, Боссе, Воронин и др.) и потому целый ряд мероприятий, настойчиво диктовавшихся чрезвычайным моментом, как правило, задерживался проведением в жизнь. По каждому, даже срочному вопросу в Донском парламенте возникали бесконечные пререкания, что понижало его авторитет в наших глазах, вызывало чувство негодования, а вместе с тем и подрывало веру в конечную победу над противником. И нужно признать, что совокупность всех этих условий уже дало большевикам моральную победу над нами, физическое же наше поражение было вопросом ближайшего будущего. Вероятно это сознавал и Атаман Каледин, но тем не менее, он не решался выступить против течения. Подвергаясь разнообразным и противоположным влияниям, ген. Каледин не находил в себе сил изменить курс и продолжал задыхаться в атмосфере нерешительности и колебаний. Вокруг него, всюду царила беспочвенность и пустота. Беспомощно борясь против силы вещей и обстоятельств, он мучительно искал себе действительную поддержку делом, а не словом, но все его усилия были тщетны... Правительство вязало его не грубыми, грузными цепями, а тончайшей проволокой, которая хотя и не была сразу видна, но держала однако не менее крепко.

    Не подлежит сомнению, что и Каледин и Назаров мучительно искали верный выход из создавшегося положения и напрягали все силы, чтобы изменить обстоятельства. Но мне казалось, обстановка была такова, что все уже было бесполезно. Изменить положение могло только чудо, но не люди, ибо тогда, когда многое зависело от людей, когда можно было еще многое поправить и создать солидную оборону Края, ничего не сделали, время упустили и спохватились слишком поздно.

    В период атаманства Каледина, поддержание порядка в Области, а затем и оборона границ Дона от большевистского нашествия, как известно, сначала возлагались на казачьи части (8-я казачья дивизия и другие), случайно очутившиеся на Дону.

    Когда же эти части, вследствие морального разложения, стали неспособными в боевом отношении, Донское Правительство льстило себя надеждой, что казачьи полки возвращающиеся с фронта послужат надеждой опорой Донскому краю. Однако и это не оправдалось. Фронтовики оказались настолько деморализованными, что ген. Каледин вынужден был отдать приказ об их демобилизации, надеясь, что в обстановке родных станиц, влияния семьи и стариков, они быстро излечатся от большевистского угара.

    Чтобы иметь хоть какую-нибудь реальную силу, в конце 1917 года обратились к партизанству (Каледин на это согласился с болью в сердце, не желая рисковать молодыми жизнями и подвергать молодежь ужасам гражданской войны. Донская Летопись. Том II. стр. 174.) и набору добровольцев, куда потянулась учащаяся молодежь и первый партизанский отряд Чернецова был сформирован 30-го ноября 1917 года.

    Вот те главные основания, на которых в течение более полугода зиждились и поддержание внутреннего порядка в области и внешняя оборона ее границ. До сих пор обойдено молчанием и невыяснено, почему не призвали своевременно молодых казаков последнего призыва и не сформировали из них 2-3 хороших конных дивизии? Почему для той же цели не использовали уже обученные очередные сменные команды казачьей молодежи в количестве более 10 тыс. человек, накопившихся в области (Гражданская война на Юге России. Ген. Денисов. Стр. 16 и 117. Пишущему эти строки несколько позднее (через три месяца) пришлось организовывать "Донскую Молодую армию" и одновременно вести боевые операции по очищению Донской земли от большевиков. Результаты были положительные. Ошибочно думать, как некоторые полагают, что психология казачества была тогда иная и этим только и объясняется успешность создания армии. Утверждая так, очевидно не знают, что новобранцы, неказаки, особенно Таганрогского округа, были совершенно деморализованы большевиками и всемерно противились поступлению в войска. Однако применением особых мер по устранению их из среды будирующего элемента, о чем я укажу в IV части моих "Воспоминаний", поставленные в условия казарменной жизни с пунктуальным распределением всего времени, при неотлучном надзоре днем и ночью офицерского состава, в свою очередь находившегося под неослабленным наблюдением, изолированные, наконец, от влияния большевистской пропаганды - они этими мерами в 4 месяца были превращены в образцовых солдат). Для оправдания этих формирований в глазах Временного Правительства найти предлоги было нетрудно: в целях лучшего обучения пополнений для отправки на фронт, в видах "самоопределения" и "широкой автономии Края", для поддержания порядка в области и для защиты от покушений и "слева" и "справа", для создания милиции и т.д.

    Еще легче было объяснить казачьей массе цель этих формирований, указав, что благодаря им, казаки старших возрастов, утомленные войной и уже отслужившие свой срок, смогут, вернувшись домой, сразу попасть в свои станицы, и приступить к мирному устройству своей жизни. Нет сомнения, что эти начинания Донского Правительства встретили бы в казачестве не только сочувствие, но и всемерную поддержку, не говоря уже о стариках, но даже и со стороны фронтовиков, считавших бы, что свое они своевременно отслужили, а теперь очередь за молодежью.

    Помню, по дороге на Дон, я часто слышал заявления казаков, что они свою службу уже кончили, - "буде", говорили они, - "пусть теперь послужат молодые, как мы когда-то служили", а казаки, последнего призыва, слыша это ничего не возражали, очевидно считая такое положение вещей совершенно нормальным.

    Стань Донское Правительство на такой путь, откажись от пустых разговоров и ненужной болтовни, не теряя ни минуты времени возьмись энергично за дело формирования и обучения новых казачьих частей где-либо в Задонье, в районе наиболее стойких станиц, дальше от городов и, следовательно, дальше от пагубного влияния всевозможных революционных настроений, - уже к концу октября оно имело бы в своих руках 2-3 отличных дивизии молодых казаков, которые и послужили бы действительной опорой Дону и надежным прикрытием для дальнейших формирований, а в руках Правительства представили бы ту реальную силу, без которой ни одна власть существовать не может. При этих условиях, едва ли могли иметь какое-либо значение и развить преступную деятельность изменники казачества - Голубовы, Подтелковы, Мироновы*, Лагутины** и другие, а также едва ли бы имело место присоединение возвращающихся с фронта казачьих частей к большевикам. Но повторяю, по неизвестным мне причинам, никаких попыток в этом отношении Донской властью сделано не было, время проговорили и дело обороны Дона докатили до пропасти.

*) МИРОНОВ Филипп Кузьмич (дон)(14(26).10.1872 – 02.04.1921) - родился на хуторе Буерак-Сенюткин, станицы Усть-Медведицкая Области Войска Донского в семье казака. Окончил церковно-приходскую школу и два класса гимназии, освоив остальной курс самостоятельно. В 1890—94 гг. проходил действительную военную службу, откуда, как один из лучших, поступил в 1895 году в Новочеркасское казачье юнкерское училище, успешно окончив его в 1898 году. Уже в качестве офицера принимал участие в Русско-японской войне в составе 26-го Донского полка, где заслужил славу лихого казака, поскольку командовал сотней, которая ходила в тылы врага, а также четыре ордена, чин подъесаула и связанные с ним права личного дворянства. За принадлежность к революционному движению Миронов был уволен из войск в 1905 году. Был отчислен из Донского Войска (с лишением чина подъесаула «за действия, порочащие звание офицера»). В 1914 году пошел добровольцем на фронт в составе 30-го Донского полка 3-й Донской дивизии, становится командиром разведывательной сотни этой дивизии (ему вернули звание подъесаула), производится в есаулы (март 1915) и войсковые старшины (январь 1916), награжден Георгиевским оружием и офицерским орденом святого Георгия 4-й степени. За последующие два года он был награжден еще 4 орденами, дослужившись до звания войскового старшины (подполковника). С марта 1916 года помощник командира 32-го Донского полка по строевой части. После Октябрьской революции 1917 примкнул к большевикам. Во время Гражданской войны командовал крупными войсковыми формированиями, включая 2-ю Конную армию. Пользовался весьма большой популярностью среди донского населения. Выступал против политики расказачивания и не получил поддержку Л.Д. Троцкого в вопросах взаимодействия с крестьянством. В сентябре 1918 года был награжден орденом Красного Знамени № 3, став одним из первых кавалеров. Выступал против некомпетентного, по его мнению, военного руководства Троцкого. Узнав о циркулярном письме о расказачивании, видимо, фальсифицированном по инициативе Донбюро, в письме члену РВС Южного фронта Сокольникову Миронов пишет: «… пора разогнать политических авантюристов Донбюро, а вместе с ними и Троцкого из армии…». В октябре 1919 года за самовольное выступление из Саранска с недоформированным Донским казачьим корпусом на Южный фронт против армии А.И. Деникина был арестован по приказу Троцкого С.М. Буденным и приговорен к расстрелу, но сам Троцкий остановил расстрел, затем Миронов был помилован ВЦИК. По версии белых (А. Деникина), в августе 1919 года Миронов поднял восстание, к которому примкнули несколько донских советских полков. Восстание было подавлено в несколько дней войсками Буденного (4-й кав. дивизией О. Городовикова, впоследствии замкомандарма Миронова). На заседании Политбюро ЦК РКП(б) 23 октября 1919 года Миронову выражено политическое доверие и поручено командование конной армией. В 1920 году вступил в РКП(б). 12-14 октября 1920 года за разгром войск барона П.Н. Врангеля в завязавшемся Никопольско-Александровском сражении, за срыв намерений Пилсудского и Врангеля соединиться на правобережье Днепра и разгром конных корпусов генерала Н.Г. Бабиева и генерала И.Г. Барбовича Миронов был награжден почетным революционным оружием и орденом Красного Знамени. Участвовал в разгроме войск белых на Перекопе и изгнании из Крыма остатков белых армий. В феврале 1921 года был арестован по ложному обвинению Дончека, когда неосторожно заехал в родную станицу (якобы его Вторая конная армия целенаправленно не разгромила армию Махно, так как с 1919 года командиром корпуса у Махно служил родной брат Филиппа Кузьмича - хотя, на самом деле, махновцы были Мироновым разбиты, ушел только сам Махно с небольшой группой приближенных). Убит часовым во дворе Бутырской тюрьмы при невыясненных обстоятельствах, уже после смерти фальсифицировано дело о подготовке им вооруженного восстания на Дону - причем фальсификаторы не знали, что он уже расстрелян. Исследователи Р.А. Медведев и С.П. Стариков утверждали, что убит Миронов был по личному распоряжению Л.Д. Троцкого, ярого ненавистника казачества. Реабилитирован Военной коллегией Верховного суда в 1960 году «за отсутствием состава преступления». Зять Миронова Александр Голиков был также арестован ВЧК, но впоследствии освобожден. Расстрелян в 1937 году.
Жены: 1-я 
2-я Суетенкова Надежда Васильевна (ум. после 1961), учительница, сестра милосердия в Донской армии, взята в плен в 1918.
Чины:
Награды:
за Русско-японскую войну:
Орден Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» (1905)
Орден Св. Анны 3-й степени (1905)
Орден Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом (1905)
Орден Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом (1905).
за Первую мировую войну:
Золотое Георгиевское оружие (1914)
Орден Св. Анны 2-й степени с мечами (1916)
Орден Св. Анны 1-й степени (1917)
за гражданскую войну:
два ордена Красного Знамени (первый КЗ за № 3)
Почетное оружие (со впаянным в эфес вторым КЗ).

*) ЛАГУТИН Иван Алексеевич (дон.)(? – 11.05.1918) - казак станицы Букановской, революционер. Служил ветврачом в 14-м Донском казачьем полку. С началом революции поддержал большевиков. В октябре 1917 года избран председателем казачьего комитета при ВЦИКе. Расстрелян вместе с другими членами подтелковской экспедиции в хуторе Пономареве Краснокутской станицы.
(Карташов Юрий Ильич. «Верхнедонцы» (100 биографий казаков Верхне-Донского округа)

    Возможно, что Донское Правительство не совсем ясно представляло себе сущность большевизма, ибо жило иллюзиями, наивно веря, что людей воспринявших большевизм, можно излечить словами. Не имея за собой надежной силы, Донская власть в средних числах января вступила в переговоры с Каменским "революционным Комитетом" и пригласила в Новочеркасск большевистских главарей Подтелкова и К*. "Комитет" возглавляя главным образом далеко не полные 10-й, 27-й, 35-й и гвардейские казачьи полки, большевистски настроенные, обещал сохранить "нейтралитет".
Правительство его заявлению поверило, а в итоге, от руки этих казаков погиб краса Дона - партизан Чернецов.

    Наступивший временный период недовольства и возмущения вскоре прошел и, Донская власть, забыв горький опыт, через короткий срок снова стала на путь соглашательства с большевиками, чтобы опять получить хороший урок, и, в конечном результате, снова заплатить за него жизнью лучших сынов казачества: Назарова, Волошинова, Усачева*), Груднева*) и др., расстрелянных большевиками, после взятия Новочеркасска.

*) УСАЧЕВ Киприан (Куприян) Яковлевич (1857-17.02.1918) - в 07.1916 в чине ген-майора командир 2-й бригады 5-й Донской каз. дивизии. Награжден Георгиевским оружием (ВП 04.07.1916; за отличие в 29-м Донском каз. полку). С 07.05.1917 командовал 5-й Дон. каз. дивизией. После Октябрьского переворота У. в конце ноября 1917 увел дивизию с развалившегося фронта. По прибытии на Дон предложил свои услуги атаману Назарову. В 01.1918 окружной атаман ст. Каменской, командующий войсками Каменского района. 12.02.1918 он арестован занявшими Новочеркасск красными во гл. с Голубовым, вывезен красногвардейцами с гауптвахты и расстрелян в Краснокутской роще, вместе с атаманом Назаровым и пятью другими казачьими начальниками.

*) ГРУДНЕВ Помпей Михайлович — рожд. ок. 1872 г., станицы Новочеркасской; генерал-майор и Окружной атаман Усть-Медведицкого округа во время правления А.М. Каледина; расстрелян красногвардейцами и матросами вместе с Донским атаманом А.М. Назаровым в ночь на 18 февраля 1918 г. (ст. ст.)
(Казачий Словарь Справочник).

    И даже теперь, на краю гибели, Правительство устраивало бесконечные заседания, произносились длинные речи, происходили горячие споры, взаимные упреки, вырабатывались декларации и воззвания, шло соревнование в словопрении и красноречии, принимаемое и видимо совершенно искренно, под влиянием психоза того времени, за деятельную и полезную работу в борьбе с большевиками. Те же явления наблюдались, к сожалению, и в нашем штабе Походного Атамана. Не было решительности и необходимой быстроты в проведении в жизнь тех или иных мероприятий и главное, - не было веры в конечный результат. Моральная подавленность совершенно убила всякую инициативу. Принятию каждого решения обычно предшествовала долгая ненужная волокита и многократные обсуждения у высших чинов штаба. А дело стояло, ждало...

    В общем, вспоминая то время, могу сказать, что охотников поговорить и из пустяка создать шумиху ненужных дебатов, было очень много, но настоящих работников, самоотверженно, с любовью и полной верой в успех дела исполнявших бы свою маленькую, быть может, мало заметную, но чрезвычайно полезную работу, почти не было. Дети, иногда даже 12-летние птенцы, тайно убегая из дому, пополняли партизанские отряды, совершали легендарные подвиги, а в это же время, взрослые - под всякими предлогами уклонялись от исполнения своего долга перед Родиной.
Я слышал, что присутствуя однажды на похоронах детей-героев в Новочеркасске, ген. Алексеев в надгробной речи сказал, что над этими могилами следовало бы поставить такой памятник: одинокая скала и на ней разоренное орлиное гнездо и убитые молодые орлята... "Где они были, орлы?" спросил ген. Алексеев.

    Лица, стоявшие близко к Каледину, уже с января месяца замечали в нем сильную перемену: Атаман стал замкнутым, часто находился в удрученном состоянии и, видимо, переживал мучительную тяжелую душевную драму. С глубокой верой в былую доблесть донцов - всегда верных своему долгу, - всегда надежная опора Русского государства, ехал ген. Каледин на Дон, будучи убежден, что и теперь, как и всегда раньше, казачество в тяжелую минуту поможет России. Но мечта его не сбылась и горячая вера скоро сменилась разочарованием.

    Став Атаманом, Каледин стремится установить порядок в Области и оградить донцов от тлетворного влияния революции, а также восстановить старинные формы казачьего управления и ввести жизнь в нормальную колею. Однако, при проведении этого в жизнь, он натолкнулся на ряд препятствий, обусловливаемых влиянием революции.

    Преодолеть их Каледину не удалось, ибо положив в основу своих решений крайнюю осторожность и нерешительность, он не рисковал открыто выступить против разрушительных сил и, быть может, даже наперекор настроениям казаков
- фронтовиков. Атаман Каледин держался средней линии и в результате - все его попытки поднять казачество на защиту родного края, применяя осторожно, то одни, то другие средства и возможности, оказались безуспешны и он не смог осуществить свою заветную мечту - создать на Дону базу для будущего восстановления России.
Эти его замыслы, как известно, всецело совпадали со взглядами ген. Алексеева, неоднократно говорившего, что Россия гибнет и казачество должно отстоять свои области и дать основу, откуда началось бы освобождение нашей Родины. До последних дней ген. Каледин не терял веры и тщетно надеялся, что казаки одумаются, возьмутся за оружие и спасут Дон от красного нашествия.

    Ко времени моего приезда на Дон, Добровольческая армия и генералы Алексеев и Корнилов уже покинули Новочеркасск и перешли в Ростов, сделав его центром формирования своей армии. По просьбе ген. Каледина, в составе донских частей для усиления обороны Новочеркасска был оставлен офицерский батальон с батареей Добровольческой организации.

    Положение руководителей Добровольческой армии, как мне казалось, было довольно щекотливое. Неоспоримо одно, что со стороны Атамана они встречали полную поддержку, но не всегда видели таковую со стороны всех членов Донского Правительства. Нахождение центра формирования частей Добровольческой армии в столице Дона, давало повод к яростным нападкам на Донскую власть. Негодовали иногородние, поддерживали их "фронтовики", усматривавшие в организации на Дону Добровольческой армии главную причину активных действий со стороны большевиков.
Но, в общем, можно сказать, донская интеллигенция и казачья масса, относились к Добровольческой армии, довольно безразлично. Во всяком случае, с переездом в Ростов (не чисто казачий город) эти нападки совершенно стихли, а вместе с тем, вожди Добровольческой армии, получили большую свободу действий.

    Официально взаимоотношения Донского Атамана с Добровольческой армией основывались на особом соглашении, подписанном ген. Калединым, отчасти под влиянием представителей Национального Центра, приехавших из Москвы на Дон.
Смысл названного соглашения заключался в том, что ген. Алексеев брал на себя ведение финансовых дел и вопросы внешней и внутренней политики; ген. Корнилов - организацию и командование Добровольческой армией; ген. Каледин - формирование Донской армии и ведение всех дел Войска Донского, а верховная власть в крае и решение принципиальных вопросов принадлежала "Триумвирату" этих лиц.

    Не лишено интереса, что создание такого "Триумвирата", настойчиво требовали представители Московского Центра, заявляя, что только при этом условии и совместной работе генералов Каледина, Алексеева и Корнилова, они могут рассчитывать на моральную и материальную помощь Московских общественных организаций и, кроме того, только в этом случае, можно будет получить от союзников денежную помощь.

    Упорно ходил слух о том, будто бы и сами представители союзных военных миссий, прибывшие в Новочеркасск еще в конце декабря 1917 года, обещали широкую материальную помощь. Но в итоге, ни Москва, ни союзники ничего не дали. Жили, расходуя местные наличные запасы, каковые, кстати сказать, были весьма ограничены. Если память не изменяет, то с разрешения ген. Каледина из Ростовского отделения Государственного банка Добровольческой армии один раз было отпущено около 15 миллионов рублей.

    По мере численного уменьшения, в виду потерь, наших партизанских отрядов и значительного роста сил красных за счет разного сброда (ФРОНТОВЫХ дезертиров, предвкушавших богатую наживу) в Новочеркасске - обстановка все более и более складывалась не в нашу ПОЛЬЗУ. Учитывая это ген. Каледин решил устроить 26 января заседание совместно с высшими руководителями Добровольческой армии, с целью выработки плана дальнейшей борьбы с большевиками, придавая ему чрезвычайно важное значение. Предполагалось, перетянув свободные силы Добровольческой организации к Новочеркасску, сосредоточить кулак и энергичным наступлением добиться решительного успеха в одном месте, каковой, подняв угасший дух бойцов, мог бы благоприятно отозваться на других направлениях и быть может, повлиять на настроение казаков ближайших станиц.

    На посланное приглашение прибыть в Новочеркасск генералы Алексеев и Корнилов ответили отказом, сославшись на серьезность положения на фронте. В качестве их представителя из Ростова приехал ген. Лукомский (В штатском одеянии, с запущенной бородой и в темных очках, очень трудно было узнать генерала Лукомского). Кроме членов донского Правительства, на этом заседании присутствовали члены Донского Круга, вернувшиеся после объезда станиц и несколько московских общественных деятелей.

    Сделанные доклады определенно подтвердили, что Дон окончательно развалился и нет никакой надежды улучшить положение. Не было просвета, не было ниоткуда помощи. Настроение стало совсем тревожным, когда представитель Добровольческой армии заявил, что их армия не только ничем не может помочь Новочеркасску, но ген.
Корнилов настойчиво просит не задерживать дальше и вернуть в Ростов офицерский батальон, бывший до этого в составе Донских частей.

    После такого заявления, в сознании присутствующих, как мне передавали, определеннее выявился призрак неизбежности падения Новочеркасска.
Напряженно искали выхода из положения. Часть собрания внесла предложение переехать Правительству в район еще крепких станиц с низовьях Дона и там снова попытаться поднять казачество. Надеялись, что непосредственное сближение Атамана с казаками даст хорошие результаты. Но и это предложение не нашло единодушия, а вызвало лишь длинные споры и красноречивые словопрения и, в конце концов, ни к какому определенному соглашению собрание не пришло.

    Со скорбным лицом, рассказывали участники собрания, внимательно и сосредоточенно слушал всех Атаман Каледин, а затем категорически заявил, что Новочеркасска он не оставит, никуда из столицы Войска не уйдет и, если все погибнет, то погибнет и он, но здесь. Так кончилось это заседание, не дав никаких положительных результатов, не принеся ничего утешительного и напротив только окончательно подорвав веру в успех дела.

    Прошел день и 28 января штаб печатал и рассылал очередное, оказавшееся последним, воззвание Донского Атамана с исчерпывающей полнотой, рисующее безотрадную и грустную картину развала Дона.

    "Граждане казаки! Среди постигшей Дон разрухи, грозящей гибелью казачеству, я, ваш Войсковой Атаман, обращаюсь к вам с призывом, быть может последним.
Вам должно быть известно, что на Дон идут войска из красногвардейцев, наемных солдат, латышей и ПЛЕННЫХ НЕМЦЕВ (выделено мной - Л.С.), направляемые правительством Ленина и Троцкого.

    Войска их подвигаются к Таганрогу, где подняли мятеж рабочие, руководимые большевиками. Такие же части противника угрожают станице Каменской и станциям Зверево и Лихая. Железная дорога от Глубокой до Чертково в руках большевиков.
Наши казачьи полки, расположенные в Донецком округе, подняли мятеж и, в союзе с вторгнувшимися в Донецкий округ бандами красной гвардии и солдатами, сделали нападение на отряд полковника Чернецова, направленный против красноармейцев и частью его уничтожили, после чего большинство полков - участников этого гнусного дела - рассеялись по хуторам, бросив свою артиллерию и разграбив полковые денежные суммы, лошадей и имущество.

    В Усть-Медведицком округе, вернувшиеся с фронта полки в союзе с бандой красноармейцев из Царицына, произвели полный разгром на линии железной дороги Царицын-Себряково, прекратив всякую возможность снабжения хлебом и продовольствием Хоперского и Усть-Медведицкого округов.

    В слободе Михайловке, при станции Себряково, произвели избиение офицеров и администрации, причем погибло, по слухам, до 80 одних офицеров. Развал строевых частей достиг последнего предела и например, в некоторых полках удостоверены факты продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение.
Большинство из остатков, уцелевших полковых частей, отказываются выполнять боевые приказы по защите Донского края.

    В таких обстоятельствах, до завершения начатого переформирования полков, с уменьшением их числа и оставлением на службе только четырех младших возрастов, Войсковое Правительство, в силу необходимости, выполняя свой долг перед Родным краем, принуждено было прибегнуть к формированию добровольческих казачьих частей и, кроме того, принять предложение и других частей нашей области, главным образом, учащейся молодежи, для образования партизанских отрядов. Усилиями этих последних частей и, главным образом, доблестной молодежью, беззаветно отдающей свою жизнь в борьбе с анархией и бандами большевиков, и поддерживается в настоящее время защита Дона, а также порядок в городах и на железных дорогах, части области. Ростов прикрывается частями" особой Добровольческой организации.

    Поставленная себе Войсковым Правительством задача, довести управление областью до созыва и работы ближайшего (4 февраля) Войскового Круга и Съезда, неказачьего населения - выполняется указанными силами, но их незначительное число и положение станет чрезвычайно опасным, если казаки не прийдут немедленно а состав добровольческих частей, формируемых Войсковым Правительством.

    Время не ждет, опасность близка, и если вам, казакам дорога самостоятельность вашего управления и устройства, если вы не желаете видеть Новочеркасска в руках пришлых банд большевиков и их казачьих приспешников-изменников долгу перед Доном, то спешите на поддержку Войсковому Правительству, посылайте казаков-добровольцев в отряды. В этом призыве у меня нет личных целей, ибо для меня атаманство - тяжкий долг.

    Я остаюсь на посту по глубокому убеждению в необходимости сдать пост, при настоящих обстоятельствах, только перед Кругом.
               
                Войсковой Атаман Каледин, 28 января 1918 года."

    В этот же день, ген. Корнилов телеграфно известил Донского Атамана о намерении со своей армией покинуть Ростов и, вместе с тем, настойчиво просил немедленно вернуть с Персиановского направления офицерский батальон Добровольческой организации.

    Ослабление сил на нашем главном боевом участке фронта и без того все время оседавшем под натиском большевиков, грозило катастрофой. Безотрадность положения создавала в штабе тревожное настроение. Во что бы то ни стало, надо было, чем-нибудь и как-нибудь восстановить на боевом фронте равновесие, нарушаемое уходом в Ростов офицерского батальона - почему помыслы всех были направлены на это.

    День 29 января - памятная и роковая дата для Донского казачества. Уже с утра ширился таинственный слух, вскоре ставший достоянием общим, - будто бы колонна красной кавалерии движется в направлении станицы Грушевской и, значит, Новочеркасска. С этой стороны город был совершенно открыт и у нас не было никаких свободных сил, чтобы ими задержать здесь противника. Если действительно большевистская конница появилась на указанном направлении, думали мы, то значит, каждую минуту она может очутиться в городе.

    Многим известно какое состояние обычно наступает в тыловых штабах, когда создается непосредственная им опасность. Нервничая спешили сколотить 1-2 разъезда и выслать их с целью определения состава и численности столь неожиданно появившегося противника. В то время, когда в штабе, теряя голову, лихорадочно искали выхода из критического положения, в Атаманском дворце совершался последний акт донской трагедии.

    По приглашению Атамана во дворец, на экстренное утреннее заседание собрались члены Донского Правительства, прибывшие, кстати сказать, далеко не в полном составе. Об этом совещании есаул Г.П. Янов, присутствовавший на нем, рассказывает так: "А.М. Каледин в сжатой форме доложил всю обстановку и соотношение сил на фронте. В моем распоряжении - докладывал Атаман - находится 100-150 штыков, которые и сдерживают большевиков на Персиановском направлении. Перед вашим приходом я получил сведения от приехавшего помещика, что сильная колонна красной кавалерии, по-видимому, обойдя Добровольческую армию, движется по направлению к станице Грушевской. От ген. Корнилова мною получена телеграмма, извещающая о его намерении покинуть г. Ростов и ввиду этого, его настоятельная просьба, срочно отправить офицерский батальон с Персиановского фронта в его распоряжение (А.М. взволновано прочел телеграмму). Дальше, как видите, борьба невозможна. Только лишние жертвы и напрасно пролитая кровь. Прихода большевиков в Новочеркасск можно ожидать с часу на час. Мое имя, как говорят "одиозно" ... (Эта фраза принадлежала члену Правительства С.Г. Елатонцеву). Я решил сложить свои полномочия, что предлагаю сделать и Правительству. Предлагаю высказаться, но прошу как можно короче. Разговоров было и так достаточно. Проговорили Россию...".

    Думаю, что впервые за все время, никто из членов Донского парламента не протестовал. Слова Атамана и его решительный тон с одной стороны, с другой
- безысходная, жуткая обстановка, угрожавшая личной их безопасности, очевидно, произвели на присутствующих удручающее впечатление. Все быстро согласились с ген. Калединым, сложили свои полномочия, решив власть передать городской Думе и "демократическим организациям".

    Тотчас это решение стало известно Походному атаману и оно вызвало с его стороны горячий протест. Ген. Назаров считал что передача власти Городской Думе угрожает общей резней, ибо власть немедленно фактически захватят местные большевики. Однако, Каледин, видимо уже замышляя что-то, не хотел внять благоразумным доводам Походного атамана и остался при своем решении.

    Предполагалось официально акт о передаче власти составить в 4 часа пополудни. Но не успели последние члены Правительства покинуть дворец, как с быстротой молнии пронеслась весть, что Атаман А.М. Каледин выстрелом покончил расчеты с жизнью.

    Словно рыдая о безвозвратной потере, печально загудел колокол Новочеркасского собора, извещая население о смерти рыцаря Тихого Дона. Гулким эхом катился погребальный звон по Донской земле воскрешая воспоминания о былом, хорошем прошлом и тревожа душу ужасом настоящего и неизвестностью будущего.

    Будущий историк, справедливо оценив события, найдет истинные причины, толкнувшие Донского Атамана на роковой шаг. Мои личные наблюдения и мнения лиц, близко стоящих к Атаману, дают мне основание сказать, что главную причину такого решения надо искать, прежде всего, в том жутком чувстве одиночества, которое в последнее время испытывал ген. Каледин и в том глубоком разочаровании, которое наступило у него, когда вместе с его надеждами, все стало рушиться кругом, когда он окончательно убедился в неподготовленности к плодотворной работе своего окружения, и неспособности его претворять чувство в волю и слово в дело, когда, наконец, гибель и позор Дона стали неминуемы. Исчезла вера и не вынесло сердце старого казака ужаса безвыходной обстановки и неизбежности позора родного казачества.

    Ген. Лукомский по поводу смерти ген. Каледина говорит: "Не выдержал старый и честный Донской Атаман, так горячо любивший Россию и свой Дон и так веривший прежде донцам". (Архив Русской Революции. Том V. "Воспоминания ген. Лукомского". Стр.14.)

    Полк. П. Патронов, участник Корниловского похода посвятил ген. Каледину следующие строки: "Известие об его кончине подействовало на нас удручающим образом в Ростове. Мы сразу почувствовали, что потеряли на Дону самого близкого человека, теряем поэтому и связь с Доном. И тогда же сразу решено было уходить в широкие степи, в неведомую даль, искать "синюю птицу"... И не раз мы упрекали, зачем он так малодушно отказался от борьбы, зачем не ушел с нами? Мы не учитывали рыцарской души старого казака и Атамана. Ведь он меньше всего думал о себе или о своей жизни. Видя же гибель Дона, считал бесчестным уйти или скрываться". ("Вечернее время" от 29 июля 1918 года, No 43).

    Член Донского Правительства Г.П. Янов, касаясь причин смерти А.М. Каледина пишет: "Анализ прошлого вынуждает прийти к заключению, что "Паритет" в гибели Каледина сыграл роль одного из звеньев целой цепи событий и причин, толкнувших Атамана к роковому концу... "Мертвая зыбь" непрекращающихся политических заседаний утомляла А.М. Каледина, отнимала время, убивала веру в победу..."

    Ген. Деникин в "Очерках русской смуты" Калединский период характеризует так: "Но недоверие и неудовлетворенность деятельностью Атамана Каледина нарастала в противоположном лагере. В представлении кругов Добровольческой армии и ее руководителей, доверявших вполне Каледину, казалось, однако, недопустимым полное отсутствие дерзания с его стороны. Русские общественные деятели, собравшиеся со всех концов в Новочеркасск, осуждали медлительность, нерешительность Донского Правительства...

    Во всяком случае, в среде Правительства государственные взгляды Каледина поддержки не нашли и ему предстояло идти или путем "революционным" наперекор Правительству и настроениям казачества, или путем "конституционным, демократическим, которым он пошел и который привел его и Дон к самоубийству...
Когда пропала вера в свои силы и в разум Дона, когда Атаман почувствовал себя совершенно одиноким, он ушел из жизни, ждать исцеления Дона не было сил". ("Очерки Русской Смуты", ген. Деникин. Том II, стр. 3).

    В "Кратком историческом очерке освобождения земли Войска Донского от большевиков и начала борьбы за восстановление единой России" о смерти Каледина мы находим следующие строки: "Измученный борьбой с казаками, не слушавшими его голоса, стесняемый Кругом, Каледин не вынес ужаса сложившейся обстановки и 29 января 1918 года застрелился". ("Очерки Русской Смуты", ген. Деникин. Том II, стр. 3).

    А. Суворин, вспоминая события того времени на Дону, пишет: "Слабым членом его ("Триумвирата": Каледин, Алексеев, Корнилов) был Каледин и слабость его состояла в том, что он никак не мог найти в себе решимости взглянуть опасности прямо в глаза, не уменьшая ее угрозы и прямо и твердо сказать себе жестокую истину положения: мечта добиться сколько-нибудь сносных отношений с Правительством большевиков, есть только мечта и мечта пагубная. Должно немедленно готовить надежную силу против большевизма, готовить, пользуясь всяким часом времени, всеми средствами, бывшими под руками...
    На Каледина сильно действовало нашептывание местных слабовольцев: - Не будь "Корниловщины" на Дону, большевики оставили бы его совершенно в покое..." ("Поход Корнилова", А. Суворин. Стр. 3-4.)

    Ген. Денисов о последних днях Каледина говорит: "Нескончаемая болтовня безответственных членов Донского Правительства, подсказывала Атаману безысходность положения и надвигающегося позора на Донское казачество...
   
    С верою в лучшее будущее для родного Войска Атаман Каледин навеки закрыл, полные скорби, свои глаза, не пожелав быть свидетелем, хотя бы и временного, позора Дона". ("Гражданская война на юге России". 1918-20 гг., стр. 24-25).

    Публицист Виктор Севский по случаю полугодовщины смерти Каледина, писал: "Из Каледина многие делали генерала на белом коне, но вот теперь, когда его нет, когда есть свидетельские показания, записки современников и исторические документы, повернется ли у кого язык бросить упрек мертвому, но живущему в умах и сердцах честных Каледину.
   
    Не белый генерал, а гражданин в белой тоге независимости мысли. Гражданин каких мало. Россия гибнет потому, что нет Калединых". ("Приазовский Край" от 28 июля 1918 года, No 108).

    В газете "Свободный Дон" в статье "Три Атамана" М. Оргин, вспоминая Каледина, говорит: "Совершенно один... В полнейшем духовном одиночестве жил Каледин и от одиночества этого, а также от страшного несоответствия чистых стремлений его, с тем, обо что они ежедневно разбивались и погиб прекрасный Атаман и блестящий полководец". ("Свободный Дон", No 2 от 3 апреля 1918 года).

    Когда весть о внезапной смерти Атамана сделалась достоянием населения, в городе и штабе создалось нервно-возбужденное настроение и появились признаки паники. Каждую минуту можно было ожидать выступления местных большевиков, почему все внимание военного командования пришлось перенести с внешнего фронта на внутренний. В то же время разъезды, высланные в направлении станции Грушевской, никакого противника не обнаружили и, видимо, за колонну красной кавалерии, наступавшей к Новочеркасску с наиболее уязвимой стороны, были приняты не что иное, как гурты скота.

    Это известие приободрило военное командование, однако напряженное состояние в городе продолжало оставаться.

    Получив власть, Городское Управление, не будучи подготовленным к такого рода деятельности, совершенно растерялось и, вероятно, в короткий срок, пассивно сдало бы город большевикам, если бы на помощь не пришли казаки Новочеркасской станицы.
Собравшись в ночь на 30 января в здании Новочеркасского станичного правления, вместе с казаками других станиц, случайно оказавшимися в городе, они, несмотря на многократные и категорические отказы, убедили ген. А.М. Назарова принять временно должность Донского Атамана, облекли его неограниченными полномочиями и заверили, что с своей стороны они приложат все усилия, чтобы поставить под ружье всех казаков ближайших станиц.

    Ген. Назаров, проезжая Дон в конце 1917 года, остался здесь по просьбе Атамана Каледина, принял сначала в командование казачью дивизию в Усть-Медведицком округе, затем участвовал в борьбе с большевиками в Таганрогском и Ростовском районах и после был назначен Походным атаманом Войска Донского.
Донской казак по происхождению, талантливый офицер Генерального штаба, молодой, энергичный, большой силы воли, с широкой инициативой, быстро разбиравшийся в обстановке, ген. Назаров, за свое короткое пребывание на Дону, приобрел большую популярность и считался всеми естественным заместителем Атамана Каледина.

    На должность Походного Атамана назначили начальника Новочеркасского Юнкерского училища ген. П.X. Попова (офицер генерального штаба, служил в штабе Московского военного округа. В чине полковника получил Новочеркасское военное училище, в котором оставался в продолжение всей войны, вплоть до начала гражданской борьбы. Со строевой службой знаком был мало) а для административного управления привлекли к работе Областное Войска Донского Правление, находившееся до этого времени в загоне. Калединское Правительство существовать перестало.

    С назначением нового Походного Атамана характер работы штаба, в сущности, нисколько не изменился. Только настроение офицеров стало как-то еще более нервное и более суетливое и окончательно пропала вера в конечную победу.

    Все внимание и весь интерес большинства офицеров штаба сосредоточивались, преимущественно, на изобретении планов наиболее безопасного бегства. Подобные соображения доминировали над всем остальным, составляя ежедневную тему разговоров. Усиленно запасались штатским платьем и некоторые в таком виде стали появляться в штабе. Лучшим доказательством панического настроения служит то, что на другой день, после смерти Каледина, в штабе не досчитывалось большого количества офицеров, в том числе и некоторых, довольно видных работников. Также бесследно скрылись и многие, бывшие еще вчера члены Донского парламента и на похоронах Атамана присутствовало из всего многочисленного правительственного коллектива, только 6 человек.

    Часть спешила изменить свой внешний вид, запуская с этой целью бороды и вооружаясь темными очками. Старательно выясняли пункты скопления большевиков и нахождение военно-революционных комитетов, дабы, в случае нужды, предусмотрительно обойти эти места. Весьма подробно изучали пути сообщения, часто забрасывая меня, как проехавшего большевистское царство, разнообразными вопросами о том, как большевики осматривают, как проверяют документы, какие удостоверения лучше иметь при себе, как надо быть одетым, за кого легче себя выдать и т.п.
Такое тревожное настроение офицеров штаба, естественно, расплывалось во все стороны и, казалось, не должно было ускользнуть от внимания Походного Атамана и начальника штаба, но, к сожалению, и тот и другой были или совершенно близоруки, или смотрели на это сквозь пальцы, не находя нужным объяснить офицерам недопустимость их чрезмерного опасения и в то же время определенно заявить, что, если придется отступать, то должны будут уйти все, составив один отряд, о чем своевременно будут даны соответствующие распоряжения.

    Какими мотивами руководились названные лица мне неизвестно, но, будучи сам в штабе, я могу подтвердить, что в этом отношении они проявили удивительное попустительство и ничем необъяснимую халатность и ничего не сделали для поддержания бодрости духа и укрепления веры среди офицеров в конечную победу над большевиками. Таинственность, сопровождавшая их собеседования и странная безпечность в отношении лиц, им подчиненных, имели следствием подрыв к ним доверия с одной стороны, а с другой - подсказывали необходимость каждому о своей судьбе заботиться самостоятельно.

    Неуверенность в завтрашнем дне, способствовала развитию весьма своеобразных заболеваний, а именно: офицер, подав рапорт о болезни и, следовательно, освободившись от работы, все свободное время посвящал устройству своих личных дел и подготовке к бегству, при этом, переодевшись до неузнаваемости он, однако, по несколько раз в день, бывал в штабе, узнавал новости и, в зависимости от изменений обстановки, вносил коррективы в свой намеченный план. В числе других "заболел" и 2-й генерал-квартирмейстер генерального штаба подп. П. и мне было приказано вступить в исполнение его обязанностей. Видя, что при дальнейшем развитии такой "эпидемии" я рискую остаться в своем отделе в единственном числе, я, собрав офицеров, категорически объявил им, что всякого "больного" замеченного мною в штабе, буду рассматривать, как умышленно уклоняющегося от исполнения своего долга и, в соответствии с этим, применять меры воздействия. "Кто болен, - пусть сидит дома и не показывается ни на улицу, ни в штаб. Вы должны знать, господа, добавил я, - что о времени ухода штаба, если то будет вызвано обстоятельствами, я буду знать заранее и потому смогу вас предупредить своевременно".

    Говоря так офицерам, я, конечно, был глубоко убежден, что меня, как 2-го генерал-квартирмейстера, начальник штаба, о своих намерениях поставит в известность, когда будет то необходимо, а я предупрежу офицеров. Но к глубокому моему огорчению, я в этом жестоко ошибся и, как увидит читатель, со мной сыграли некрасивую и даже, я бы сказал, преступную шутку.

    Собравшийся 4-го февраля под председательством Е. Волошинова довольно малочисленный из-за неприбытия многих членов Войсковой Круг (На крестьянский съезд в этот день никто не прибыл, почему он и не состоялся) единогласно подтвердил избрание ген. Назарова Донским Атаманом и настойчиво призывал его исполнить перед казачеством свой долг до конца. На эти категорические просьбы ген. Назаров, как известно, ответил пророческими словами: "Я свой долг исполню до конца - исполните и вы свой".

    Жертва Каледина, казалось, не пропала даром. Моральное значение выстрела было огромно. Он заметно оживил настроение, пробил казачью совесть, прояснил сознание необходимости продолжения борьбы и отстаивания всеми силами Донской земли от большевистского нашествия и, в общем, создал большой духовный подъем. Я слышал, как казаки говорили: "Не дожил Атаман Алексей Максимович. Сами его загубили и хоть теперь должны будем искупить наш грех".

    Такому настроению особенно в первый момент много способствовали и решительные мероприятия казаков Новочеркасской станицы, энергично принявшихся за дело, объявивших всеобщую мобилизацию, подтвержденную затем Войсковым Кругом, составивших сразу боевую дружину, чем дали другим хороший пример. Со всех ближайших станиц в Новочеркасск потекли казаки, главным образом, старики, чтобы с оружием в руках отстоять родной край. Шли одиночным порядком, шли целыми отрядами, вооруженные чем попало, иногда под командой офицеров. Можно было думать, что в казачьем сознании наступил психологический перелом, произошел, как будто, сдвиг, началось выздоровление от "непротивления" большевизму, что побудило Донского Атамана просить Добровольческую армию задержаться в Ростове и даже обещать ей помощь людьми.

    Однако, этот сильный духовный порыв продолжался недолго, и постепенно замирая, вскоре совсем погас. Произошло это по моему мнению, во-первых, потому, что серая казачья масса с одушевлением шедшая на защиту города, не встретила у населения ни радушия, ни ласки.

    Городские обыватели остались - "сердцем хладные скопцы". Во-вторых, не нашли казаки в городе даже и самого элементарного, казенного приема. Не были заготовлены помещения для их размещения, часто отсутствовала горячая пища, не хватало вооружения, а фактически оно в наличии было, по несколько дней казаки оставались на улице, предоставленные самим себе и большевистской пропаганде, формирование шло слабо, во всем царила ужасная бестолочь.

    В общем, надо признать, что штаб Походного Атамана, не сумел одухотворить движение и использовать такой благоприятный момент для увеличения сил обороны.
И, конечно, главная вина лежит на начальнике штаба полк. Сидорине, оказавшемся не на месте и совершенно неспособным к творческой и организаторской работе.
Таковым был и походный Атаман ген. П.X. Попов.

    В своих "Воспоминаниях" ген. Лукомский, бывший тогда представителем Добровольческого командования при Донском Атамане ген. Назарове, говорит: "В Новочеркасск тысячами стали стекаться донцы для формирования новых частей.
Казалось, что Дон ожил. Но, в значительной степени, вследствие того что штаб Донского войска оказался в это время не на должной высоте... скоро подъем прошел и казаки стали расходиться и разъезжаться по станицам". (Архив Русской Революции. Том V, стр. 149).

    Наконец отрицательную роль в этом отношении сыграли колебания и неуверенные действия и Войскового Круга. Делая усилия поднять дух, зажечь патриотизмом казачьи сердца, внушить мысль о необходимости борьбы, - он своими колебаниями, сеял только в массу нерешительность, создавая вокруг себя нервную и неустойчивую обстановку.

    И вот, первоначальная надежда и энергия, не оправдав чаяний, вызывает постепенное уныние и внедряет в сознание мысль о бесцельности дальнейшей борьбы.
Суровые постановления Круга о мобилизации, о защите Дона до последней капли крови, об учреждении военных судов и т.д. - сменяются вскоре посылкой делегаций к отрядам красной гвардии с рядом весьма наивных вопросов.

    Действительно, 6-го февраля 1918 г. Войсковой Круг постановил:
- Защищать Дон до последней капли крови.
- Объявляет себя верховной властью в области Войска Донского.
- Облекает всей полнотой власти Войскового Атамана.
- Решает немедленно формировать боевые дружины для мобилизации 1-й, 2-й и последующих очередей до всеобщего ополчения включительно; приказывает арестовать и изъять из станиц и хуторов агитаторов и предать их суду по законам военного времени.
- Мобилизовать работающих на оборону.
- Сформированные дружины немедленно выставить на фронт.
- Единогласно просить и настаивать, чтобы ген. Назаров в этот грозный час не слагал с себя полномочий Войскового Атамана и тем самым исполнил бы долг истинного сына Тихого Дона.
- Учрежденным военным судам приказывалось немедленно приступить к исполнению своих обязанностей.

    Вполне естественно, что подобные решительные шаги Войскового Круга горячо приветствовались всеми защитниками Дона, вселяя уверенность, что Донской парламент встал, наконец, на правильный путь и заговорил настоящим языком.
Но прошло несколько дней и Круг сдает позиции и посылает к красным свою делегацию с таким Наказом:
    "По имеющимся у Круга точным сведениям, причинами посылки на Дон карательной экспедиции советом народных комиссаров послужили следующие политические обстоятельства:
- Недемократичностъ состава Войскового Круга по мнению совета народных комиссаров.
- Неучастие неказачьего населения в управлении областью.
- Возглавление Войскового Правительства ген. Калединым и обвинение его в контрреволюционности.
- Присутствие на Дону группы политических деятелей, не пользующихся доверием широких демократических масс.
- В настоящее время общеполитические условия в государстве вообще и на Дону в частности, коренным образом изменились, а именно:
1) Согласно полученной радио-телеграмме установлен факт наступления немцев в глубь России, угрожающий самостоятельности страны и неприкосновенности завоеваниям революции.
2) Войсковое Правительство распустило в январе месяце Большой Войсковой Круг первого состава и созвало на 4 февраля сего года Круг в новом составе с целью проверить настроение и волю населения и выявить его отношение к современным событиям. Одновременно с созывом Войскового Круга на 4 сего февраля был созван Областной съезд неказачъего населения на одинаковых с Кругом демократических основаниях для установления общего управления краем. Ген. Каледина нет, а Войсковое Правительство, выбранное Кругом первого созыва, сложило с себя полномочия.
3) Приняв во внимание все изложенное, Войсковой Круг желает знать точно и правдиво:
- Какие же причины в настоящее время заставляют войска народных комиссаров быть на положении войны с Доном.
- Какие цели они преследуют.
- По чьему распоряжению производится это наступление на Дон.
- Почему в рядах войск народных комиссаров присутствуют ВОЕННОПЛЕННЫЕ АВСТРИЙЦЫ и ГЕРМАНЦЫ (выделено мной - Л.С.).

Глава 86. станица КОНСТАНТИНОВСКАЯ

    Ясным солнечным зимним днем, 11 февраля 1918 года, уже под вечер, я с женою и есаулом Кульгавовым, на двух извозчичьих санях, нанятых в Новочеркасске за пятьсот рублей, подъезжал к станице Константиновской. Красное солнце тихо склонялось за Дон, но мороз не усиливался, а все был такой же ровный, спокойный, дышащий дыханием степи, снегом покрытой, белой, чистой, точно умывшейся.

    В памяти стояло последнее свидание с Атаманом Назаровым. Это было вчера. Я только что вышел из маленькой своей квартиры в подвале, в Новочеркасске, когда меня нагнал казак с запиской. Атаман просил меня к 9-ти часам в помещение областного правления. Посмотрел на часы. Уже время идти — пешком только-только дойду. В областном правлении на Платовском проспекте было грязнее, чем все эти дни, по лестницам и коридорам валялись бумаги, солома, ящики, но людей толпилось меньше, и те, кого я встречал, смотрели не на меня, а как-то мимо, хмуро и косо.

    Атамана Назарова я застал в маленькой комнате подле зала заседаний. Там тоже было насорено, валялись зеленые и красные бандероли от кредитных билетов, стояли в углу деревянные ящики. В комнате, кроме Назарова, были Походный Атаман Попов и его начальник штаба, полковник Сидорин. Они сейчас же вышли, и мы остались вдвоем.

    Невысокого роста, стройный, красивый, в одних рыжеватых усах, с коротко остриженными волосами, в неизменном своем полушубке, крытом серым сукном с золотыми погонами, Назаров был чем-то взволнован, как будто куда-то спешил.

    — Ну вот, — сказал он, протягивая мне руку, — Петр Николаевич, и случилось то, чего надо было ожидать.

    Ростов занят большевиками. Добровольческая армия отошла к станице Аксайской. Я говорил с Корниловым. Драться за Новочеркасск они не будут, говорят, если казаки не хотят за него драться, то и мы не будем. Уходят.

    —  Куда? — спросил я.

    Назаров махнул рукой неопределенно.

    —  На восток. В задонские степи. Там хотя пропитаться можно. Я отправляю туда и Попова с партизанами. Новочеркасск, придется бросить...

    Назаров помолчал немного, брови его хмурились.

    — У меня есть план, — сказал он, — формироваться в 1-м Донском округе, в Константиновской, и оттуда ударить на Александро-Грушевский и прервать сношение с севером. Новочеркасск падет. Они не удержатся. В 1-м Донском округе у казаков, кажется, настроение хорошее.

    — Я боюсь, — сказал я, — что известие о сдаче Новочеркасска Голубову и большевикам окончательно подорвет веру казаков в правительство.

    — Знаю... знаю, — прервал меня Назаров... — Но последние партизаны отошли сегодня ночью, и между мною и Голубовым пустое место. Я боюсь, что уже сегодня Голубов займет Богаевскую станицу и нам не пробраться будет в Константиновскую. Я и хочу просить вас поехать в Константиновскую и формировать там дружины.

    —  Ваше превосходительство, — сказал я, — я боюсь, что из этого формирования ничего не выйдет. Казаки вышли из повиновения и ни меня, ни вас не послушают.

    —  Знаю и это. Но туда завтра едут члены Круга и я с ними, и вопрос убеждения мы берем на себя, вам только организовать, учить, а там дальше видно будет. Я прошу вас выехать сегодня же.

    —  Слушаюсь.               

    —  У вас деньги есть?               

    —  Около пятисот рублей осталось.
   
    Назаров подошел к ящику, стоявшему в углу, вынул из него пачку 25-рублевых билетов и, подавая мне, сказал:

    —  Вот тут ровно две с половиной тысячи. Возьмите на первое время.
Пока я писал расписку, он говорил мне:

    — Возьмите отсюда с собою человек пятнадцать офицеров, они все собраны генералом Грудневым* в собрании. Вам надо иметь своих людей при себе. Итак, до послезавтра в станице Константиновской.

    Он протянул мне руку и в самую душу заглянул своими прекрасными, честными, прямыми, не умеющими лгать глазами.

    Больше мы не видались. Назаров остался в Новочеркасске, веря казакам, и был убит большевиками на своем посту выборного Атамана.

*) ГРУДНЕВ Помпей Михайлович (дон.)(07.07.1864-17.02.1918) — уроженец станицы Новочеркасской; генерал майор и Окружной атаман Усть-Медведицкого округа во время правления А.М. Каледина; расстрелян красногвардейцами и матросами вместе с Донским атаманом А.М. Назаровым в ночь на 18 февраля 1918 г. (ст. ст.)(Казачий Словарь Справочник).

    Отец – Михаил, р. ? г. Мать - ?, р. ? г. Братья: Владимир, р. 1863 г,. полковник,  Сергей, р. ок. 1875 г. 

    Православный. Образование получил в Киевском кадетском корпусе. В службу вступил 16.08.1881. Окончил 1-е военное Павловское училище. Выпущен в комплект Донских каз. полков. Хорунжий (ст. 12.08.1883). Сотник (ст. 01.01.1885). Подъесаул (ст. 06.10.1891). Окончил Офицерскую кав. школу "успешно". Командовал сотней (5 л. 1 д.). Есаул (ст. 15.04.1893). Войсковой Старшина (ст. 26.02.1905). Помощник окружного атамана Хоперского округа (26.02.1905-21.09.1912). Полковник (пр. 1909; ст. 27.05.1909; за отличие). Окружной атаман Хоперского округа (с 21.09.1912). На 19.07.1915 в том же чине и должности. Генерал-майор (пр. 06.12.1916; ст. 06.12.1916; за отличие). Начальник Донского офицерского резерва (01.-02.1918). Расстрелян красными в Новочеркасске вместе с Донским атаманом ген. А.М. Назаровым 17.02.1918.
Чины:
на 1 января 1909г. - Войско Донское, управление окружного атамана Хоперского округа, войсковой старшина, помощник окружного атамана
Награды:
Св. Станислава 2-й ст. (1908)
Св. Анны 2-й ст. (1913)
Св. Владимира 4-й ст. (ВП 19.07.1915).
Источники:
1. Список полковникам по старшинству. Составлен по 01.03.1914. С-Петербург, 1914
2. Список полковникам по старшинству. Составлен по 01.08.1916. Петроград, 1916
3. Высочайшие приказы по Военному Ведомству/Правительственный вестник.
4. Егоров Н.Д. Русский генералитет накануне Гражданской войны. (Материалы к биографическому справочнику). М. 2004.
5. Волков С.В. "Энциклопедия Гражданской войны. Белое движение". СПб, 2003.
6. Русский Инвалид. №165, 1915

* * *

    В офицерском собрании я застал человек пятьсот донских офицеров. Было грязно, шумно, накурено. Видно было, что многие и ночевали здесь. Вдоль стен коридора, на материей крытых диванчиках и креслах, валялись винтовки, ранцы и мешки. Тяжелое впечатление производили они на меня, с детства приученного смотреть на оружие с особым уважением. Я разыскал генерала Груднева, начальника офицерского резерва, и передал ему содержание своего разговора с Назаровым. Груднев стал настаивать, чтобы я вышел на сцену и осветил офицерам обстановку, так как они, по его словам, ничего не знали.

    Меня он провел на сцену домашнего театра, устроенного в большом зале собрания. Там, в гостиной, между пыльных кулис, среди беспорядочно расставленной мебели и походных коек, я застал почти всех генералов Донского Войска. Все были знакомые и сослуживцы. Тут же я нашел полковника Тапилина*), который мне был хорошо знаком как выдающейся строевик и храбрый командир сотни: он командовал у меня в полку 4-й сотней, и я сказал ему, чтобы он подыскал мне человек пятнадцать надежных офицеров, чтобы ехать в Константиновскую организовать дружины.

*) ТАПИЛИН Владимир Иванович (дон.)(07.10.1876–октябрь 1920) - из дворян области Войска Донского. Сын сотника Ивана Ивановича. Казак станицы Кумшацкой, 1-го Донского округа. Донской кадетский корпус (1894), Николаевское кавалерийское училище (1896) (по 1-му разряду), Офицерская кавалерийская школа. В хорунжие произведен 12.08.1896 в 9-й Донской казачий полк. В 9-м Донском казачьем полку (12.08.1896–1913); в 8-м Донском казачьем полку (1913); состоял в комплекте Донских казачьих полков (1913–1914); в 9-м Донском каз. полку (1914–1915); в 7-м Донском казачьем полку (1915–15.04.1916); командир 29-го Донского казачьего полка (15.04.1916–19.11.1917); командующий 1-й бригадой 7-й Донской казачьей дивизии (19.11.1917–?). Полковник (02.06.1916). Георгиевский кавалер. В июле – авг. 1917, во главе карательного отряда подавил мятеж 46-й пех. дивизии.
    Участник Общедонского восстания. В 1918 вступил в ряды Донской армии. Произведён 31. 01. 1919 в ген.-майоры. Должности: ком. самостоятельного отряда в р-не слобод Орловка и Мартыновка 1-го Донского округа (весна 1918), командир отряда в составе войск Чирского района (июль1918), Цымлянского района (август 1918), Задонского района (август — октябрь1918), действовал в районе станции Зимовники, Южной группы Восточного фронта (октябрь 1918 — январь 1919), Северного фронта (январь-февраль 1919), врид. начальника 6-й пешей дивизии 4-го Донского корпуса (март-апрель 1919), начальник 8-й пешей дивизии (май 1919), командир 8-й Донской пластунской бригады в составе 5-й Донской дивизии (май –ноябрь 1919), 2-й бригады 3-й Донской конной дивизии (назначен 09. 08. 1919, вступил в должность в ноябре 1919 – апр. 1920); состоял в Донском офицер. резерве (апр. – май 1920); ст. пом. ком. Гундоровского Георгиевского полка (май – июнь 1920); инспектор тыла Донского корпуса (июнь – 03. 10. 1920); нач. гарнизона села Большой Токмак (сент. – 03. 10. 1920). Вечером 02. 10. 1920 получил шифрованную телеграмму, на шести листах, о движении частей РККА. В связи с тем, что спешил играть в преферанс, отложил разборку шифра до утра. В 3 часа утра 03.10.1920, село было атаковано красной конницей и он был взят в плен. Зарублен красноармейцами в селе Астраханка Ново-Васильевской волости Бердянского уезда (ныне село Астраханка Мелитопольского района Запорожской области, Украина). Погребен в селе Большой Токмак Бердянского уезда Таврической губернии (ныне г. Токмак Токмакского района Запорожской области).
    Из воспоминаний полковника Ивана Михайловича Калинина: «… Вечером 2 октября получил из штаба армии предписание – быть наготове и дать отпор неприятелю в случае появления его у Б. Токмака. Страдая слабостью зрения, генерал не захотел долго возиться с большой телеграммой, – на шести страницах, – при искусственном свете, отложил эту работу до утра и предался своему любимому спорту – игре в преферанс. …Инспектор тыла Донского корпуса, генерал В.И. Топилин, добрейшей души человек, храбрец в бою, каких мало, георгиевский кавалер мировой войны; невзирая на все это и на свои более чем зрелые годы, был прелегкомысленнейшим существом. Могло ли ему придти в голову, что от той шифрованной телеграммы, которую он глубоко засунул во внутренний карман своего френча, – читать некогда, ждет пулька, – зависит жизнь нескольких тысяч человек, а быть может, и судьба всей крымской кампании? Эта пулька, как потом, оказалось, стоила жизни самому Топилину в числе многих других, погибших от налета красных. …Генерал Топилин, начальник гарнизона, был взят в плен красными на церковной площади, где он стоял на испорченном броневике в единственном числе, так как все его подчиненные, не исключая и коменданта города, «драпанули». Красные долго возили его за собой на тачанке и хотели отправить в Москву в виде трофея. Но когда они пробивались, …в свою сторону, на них до того энергично насели наши части, что они сами едва ускакали, побросав тачанки с военной добычей и порубив пленных офицеров. Несчастного инспектора тыла похоронили в Токмаке, примерно через неделю после налета, вместе с несколькими десятками других жертв его преступного легкомыслия…».
    Жены: фон Крейтер Ольга Константиновна (27.01.1880–ок. 1907). В 1-м браке Балабина. Умерла в России. Зинаида. Умерла в начале 60-х в г. Харьков Харьковской области, УССР (ныне Украина).
    Брат - Тапилин Евгений Иванович.

Чины:
cотник (15.04.1900)
подъесаул (15.04.1904),
есаул (15.04.1909)
войсковой старшина (22.01.1915)
полковник (02.06.1916)
Награды:
Орден Святого Георгия 4-й степени (23.05.1916)

Источники:
Список есаулам гвардейских и армейских казачьих частей по старшинству в каждом войске. Составлен по 10.01.1914. Санкт-Петербург, 1914

    Тем временем зрительный зал наполнился, и мне пришлось выйти и повести беседу, как тогда безграмотно говорили, «о текущем моменте». Офицеры все знали. Они знали даже и больше, они знали, что Голубов не сегодня-завтра займет Новочеркасск. Их всех, или почти всех, охватила какая-то апатия, равнодушие, желание ничего не делать. Они изверились в казаках, они надеялись на то, что если они ничего не будут делать, и им ничего не будет. У многих сквозило то же, что было и у казаков: «Голубов свой, и с ним идут казаки — не звери же они?». «А дальше что?» — спрашивал я. «Будем работать в поле. Большевики — это перемена декораций». Большинство не хотело и как-то даже боялось покинуть Новочеркасск, где у многих были семьи.

    Тапилин с трудом набрал мне пятнадцать офицеров, согласившихся ехать в Константиновскую. У них не было ни лошадей, ни оружия. Вопрос этот тут же уладили. Генерал Груднев, бывший заведующим коневодством Донского Войска, дал им станичных плодовых жеребцов (обычно эти жеребцы были неуками. не знавшими седла и ехать на них верхом было очень рискованно - Л.С.), общими усилиями добыли седла, получили револьверы, и было решено, что они сумерками, поодиночке, чтобы не обращать на себя внимания казаков, будут пробираться в Константиновскую.

* * *

    Станица Константиновская лежит на реке Дон в девяноста верстах от Новочеркасска в глуши степей. Железной дороги к ней нет, и сообщение поддерживается летом пароходами по Дону, зимой лошадьми по степным шляхам на станцию Тацынскую или прямо на Новочеркасск. Станица хлебная и виноградная, очень богатая, в ней много каменных домов, электрическое освещение, водопровод, что, впрочем, не мешает ей утопать в садах, иметь маленькие домики, окруженные службами, чахлый станичный бульвар, место сбора всей станицы по вечерам, именуемый «брехалкою», и жить тихой, размеренной жизнью, полной мелких будничных сплетен и разговоров о цене на рожь, о том, что кислое молоко дошло до 2-х рублей за корец, о том, у кого отелилась корова, а у кого покрали кур.

    К этому тихому углу я и приближался ясным вечером 11 февраля. Пахнуло запахом прелого навоза и соломенного кизячного дыма, родным вечерним запахом степной станицы, в котором столько прелести и какой-то тихой задумчивой грусти.

    У спуска к низкому мосту через р. Дон, затертый белою пеленою льда, в степи, в отдалении замаячили знакомые силуэты колонны конной казачьей части. По однообразию тона пятна видно было, что идут строевые казаки или, как их тогда называли на Дону, да и повсюду, — «хронтовики».

    Кто они, враги или друзья? Каковы их намерения, и если это большевики, то в какую же ловушку попадаем мы все, ища спасения и помощи здесь.

    Мы проехали мост раньше казаков и втянулись в улицу, идущую наверх. Заскрипели под полозьями саней камни улицы, вправо и влево показались низкие заборы палисадников, переплет голых сучьев фруктовых деревьев и приземистые, крытые железом домики.

    Мы остановились у гостиницы Куницына. В грязных номерах было грязнее обыкновенного, пахло холодным табачным дымом, стены комнат были проплеваны чуть не насквозь, из небольшой столовой неслись хриплые мужские голоса — там обедала какая-то компания. С трудом удалось воткнуться в какой-то номер с сомнительной чистоты меблировкой и тускло горящим электричеством. Все было занято управлением окружного атамана. Я попросил пригласить атамана к себе.

* * *

    Окружным атаманом был со времен Каледина войсковой старшина Лукьянов***, человек лет сорока, ловкий, вкрадчивый. Всю свою службу он провел при Войсковом штабе на должности адъютанта и привык к обращению с начальством.

***) ЛУКЬЯНОВ Александр Андреевич (дон.)(?-?) - на 1 января 1909г. - Войско Донское, подъесаул, помощник старшего адъютанта

    Он сейчас же явился ко мне в кителе с погонами и при шашке, и, представившись, не успел я ему что-либо сказать, как заговорил сам.

    — Уезжайте, ради Бога, скорее отсюда, — говорил он. — Эх, и принесла же вас сюда нелегкая. Впрочем, куда вы уедете? Мост уже заняли казаки 9-го полка, пропуска никому не дают. Всех офицеров арестовывают. Сегодня ночью и меня арестуют.

    Он говорил это спокойно, правда немного возбужденно, но говорил как человек, который со всем смирился и которому стало все безразлично.

    Я рассказал ему о планах Атамана Назарова.

    —  Никуда это не годится. Сегодня ночью у нас будет «советская власть».
Что такое эта «советская власть» никто хорошенько не понимал, но всякий чувствовал, что надо снимать погоны, надо куда-то скрываться.

    — Что же делать офицерам, которые едут со мною? — сказал я.

    —  Распыляться по хуторам.

    —  Атаман Назаров и члены Круга?

    —  Они сюда не приедут. Я удивляюсь, как и вы-то сюда пробрались. Нет, все кончено. На Дону советская власть.

    Был какой-то фатализм в этих словах, было что-то величаво-спокойное в ожидании ареста и покорности той новой власти, которая вдруг сама появилась и захватила все в свои руки.

    Каюсь — у меня этого преклонения перед самопроявившейся властью не было, и быть арестованным в четвертый раз, когда я только что выскочил из своего плена в Великих Луках, что-то не хотелось, и я высказал все это Лукьянову. Но борьба была совершенно немыслима, ибо все пало ниц, все признало советскую власть и покорилось ей.

    Я решил скрываться. Кульгавов нашел удивительно добрых людей — одну старуху, вдову-казачку, женщину прямую и честную, которая, рискуя своею головой, приютила нас у себя с условием, что я никуда ходить не буду, прогуливаться буду по вечерам, когда стемнеет, по саду с высоким забором и спрячу у нее револьвер, погоны и Георгиевский крест. Есаул Кульгавов устроился поблизости у знакомых.
Мы исчезли среди садов и хат тихой и сонной станицы.

    Ночью действительно в станице Константиновской стала советская власть. Во главе совета оказался приказчик местного Мюр и Мерелиза — Мореков, человек тупой, глупый и жадный, он наименовал себя «комиссаром Константиновской станицы», при нем возник военно-революционный комитет с военным комиссаром сотником Тапилиным. Сотник Тапилин торжественно отрекся от своего казачьего звания, обезоружил казаков и раздал оружие местным босякам, рабочим, приказчикам и ученикам реального училища, образовав из них станичную милицию.

    Хмурились казаки, но надоевшие им за войну винтовки отдали милиционерам, признали Морекова и ожидали каких-то великих милостей и откровений от новой власти.

    Войскового старшину Лукьянова и человек тридцать офицеров посадили в тюрьму, часовыми стала милиция, и станичные дамы и барышни стали носить туда ужины и обеды. По отзывам, там, жилось недурно, и было видно, что часовые и сами комиссары побаивались своих узников. Ждали поддержки из Новочеркасска, ждали красной гвардии и матросов и все грозили ими.

    «Вот придут... Вот покажут... Никого живыми не выпустят... Всех буржуев передушат».

*  *  *

    Газет не было. Жили слухами. На «брехалке» ежедневно появлялись «самозванцы», которые приходили из окрестных хуторов, и видели людей, бежавших из Новочеркасска, появились и беженцы из Новочеркасска.

    Оттуда шли вести одна ужаснее другой. Атаман Назаров, временно исправлявший должность атамана, выбранный в первые дни после революции, Войсковой старшина Волошников****, Груднев, тот самый, который 10 февраля встречал меня в собрании и так заботливо снабжал офицеров лошадьми, полковник Рот***** расстреляны большевиками. Старик генерал Исаев****** с библейской белой бородою, заведовавший госпиталями, убит на улице за то, что устраивал лазареты для «кадетов», и труп его оставлен лежать на улице города в назидание «буржуям», убит врач и сестры милосердия лазарета общества врачей г. Новочеркасска. Раненых и больных вытаскивали с коек и расстреливали на улице. Избивали мальчиков, кадетов и гимназистов; где-то нашли списки партизан и по ним разыскивали сподвижников доблестного Чернецова. Выдавала домашняя прислуга и за три рубля указывала красной гвардии, где скрываются те, кто с нею боролся. Большевики принесли с собою страшное разложение, моральный упадок нравов — честь стала предрассудком, честность — анахронизмом.

    Трупным запахом, кровью замученных невинных жертв несло оттуда, и казалось, что какая-то черная туча надвигалась на столицу Донского казачества и поглотила ее без остатка.

* * *

    Станица притаилась, но жила своею жизнью. Моя хозяйка-старуха все возмущалась нараставшей дороговизной. «Мука стала 15 рублей пуд, — слыханное ли дело, а, батюшка? А все Мореков. Ну, где ему править! Ему с аршином стоять, а не станицей править. И казаки недовольны!» — ворчала она за обедом.

    Притихшая было «брехалка» снова ожила. По настоянию казаков все офицеры, и в том числе Лукьянов, были выпущены, и станичные барышни делали им овации. Какой-то безусый хорунжий ходил в погонах и шпорах, и комиссар не смел его арестовать.
«Хронтовики» партиями исчезали из станицы и возвращались через несколько дней с отличными лошадьми, взятыми от коннозаводчиков. Они не могли утерпеть, чтобы не похвастать добычей перед своими бывшими офицерами. Приходили по утрам, таинственно вызывали скрывавшегося «арестанта» и говорили: «Глянь-ко, Петра Александрыч, какого жеребца я надысь привел с Корольковской зимовки. Знатный жеребец!»

    Мореков ежедневно переговаривался по телефону с Новочеркасском, где комиссарили пьяный дегенерат Голубов, неграмотный и грубый Подтелков и зверский палач Медведев*), и все грозил, что он приведет Константиновскую в порядок.
—  Новочеркасск требует крови, — говорил он, — Новочеркасск не доволен тем, что не было в станице расстрелов.

    Каждый день по станице ходили слухи о предстоящих ночью арестах. Облагали богатых граждан данью в два миллиона рублей, но никто ничего не давал, и Мореков и Тапилин молчали. Казаки-большевики 2-го и 9-го полков не исполняли приказов и медленно, но верно расходились из станицы, разочарованные большевистской властью, разжигалась всегда большая рознь между казаками и иногородними, и комиссары чувствовали, что казаки не на их стороне. Дружина из иногородних была труслива, не умела владеть оружием и была недостаточно кровожадно настроена.

    Мореков просил присылки матросов и красной гвардии. Но матросам и красной гвардии не улыбалось ломать поход по степи, они упивались властью в Новочеркасске и Ростове. Да и боялись казаков.

    —  Вот откроется Дон, станет навигация, пароходом придем, всех буржуев передушим, кровушки напьемся, — говорила власть из Новочеркасска.

    А «брехалка» подхватывала эти слова, ахала, возмущалась, трепетала, девицы по вечерам прижимались к кавалерам, будущим жертвам палачей, и еще веселее с истеричным надрывом смеялись, и росло и крепло чувство в станице, что так нельзя жить, что это не власть и не правительство.

    Трепетали Мореков и Тапилин, заискивали перед казаками. Приказали произвести выборы полкового командира. 9-й полк избрал своего бывшего командира полковника Короченцова*).

*) КОРОЧЕНЦОВ Леонид Викторович (дон.)(10.04.1870-?) - р. 10 апр. 1870. Новочеркасская гимназия, Новочеркасское казачье училище 1890.(офицером с 1891).
на 1 января 1909г. - 9-й Донской казачий генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова полк, есаул.
Полковник, командир 9-го Донского казачьего полка. В Донской армии; до 5 июля 1919 командир 9-го Донского казачьего полка. Вышел в отставку 15 апр. 1920, потом с весны 1920 командир штаб-офицерской сотни в Донском офицерском резерве до эвакуации Крыма. Был на о. Лемнос. В эмиграции на 1922 в Болгарии. Осенью 1925 в составе Донского офицерского резерва там же. Жена - Александра Константиновна
(Балабина), усыновл. дочь - Людмила, р. 6 окт. 1902. /2; 14–88,115,121,144; 55; 361–75; 652–13/
   
    Отрезвлялись казаки. А когда с первым весенним теплом потянуло от черной степи ароматом чернозема, когда задрожало в розовом тумане степное марево и стали мычать коровы, просясь на луговой простор станичной толоки, — зашумела станица, и грозные стали предъявлять требования комиссару и его совету.

    Поднимался весь Дон снизу доверху и шел изгонять большевиков и советы...

Источник: П.Н. Краснов «В донской станице при большевиках (февраль 1918 года)»

Глава 87. САБЛИН

    Только 12 февраля делегаты Круга смогли предстать перед главнокомандующим большевистскими войсками Северного фронта Ю. Саблиным*). Последний на постановленные ему вопросы дал весьма характерные ответы, заявив, что они воюют потому, что Дон не признал Советской власти в лице Ленина, Троцкого и других, с признанием же этой власти военные действия сейчас же будут прекращены и что вообще они с казаками, а особенно с трудовым казачеством не воюют, добавил он, но казачество, как таковое, должно быть уничтожено с его сословностью и привилегиями.

*)САБЛИН Юрий Владимирович (?)(12(24).11.1897 - 19.06.1937) - родился в г. Юрьев Лифляндской губернии. Русский, из дворян (из семьи московского книгоиздателя). Образование: 7 классов гимназии (1915 г.), 2-я Московская школа прапорщиков (1917 г.), ВАК при Военной академии РККА (1923 г.), военная школа летчиков (1924 г., экстерном), Высшая школа летчиков-наблюдателей (1925 г.), КУВНАС при Военной академии РККА им. М.В. Фрунзе (1927 г.). Учился в Московском коммерческом институте. Одновременно вольнослушателем посещал занятия в Московском университете. После окончания первого курса института летом 1916 г. поступил на военную службу охотником на правах вольноопределяющегося. Участник Первой мировой войны: младший фейерверкер артиллерийской батареи (Юго-Западный и Румынский фронты). Был отравлен газами. Прапорщик армейской пехоты (05.1917 г.). Младший офицер роты (56-й пехотный запасный полк (г. Москва)). После Февральской буржуазно-демократической революции – член исполкома Московского совета солдатских депутатов (03.1917 г.). В 10.1917 г. избран в состав Московского военно-революционного комитета (ВРК), член штаба Московского ВРК.. Делегат 2-го Всероссийского съезда Советов, провозгласившего советскую власть в России. На съезде избран членом ВЦИК (10.1917 г.). В дни вооруженного восстания в Москве командовал отрядом Красной гвардии, захватившим здание Московского градоначальства. После установления советской власти в Москве — член президиума Московского совета рабочих и солдатских депутатов (11.1917 г.). Зимой 1917-18 гг. принимал участие в боях с войсками Центральной Рады на Украине и белоказачьими формированиями на Дону, командир 1-го Московского сводного революционного отряда (с 14.12.1917 г.) и начальник Северного боевого участка Юго-Восточного фронта по борьбе с контрреволюцией (с 01.1918 г.). Руководил взятием г. Новочеркасска. В Красной армии добровольно с 1918 г. Участник борьбы с германской интервенцией и Гражданской войны (Украинский, Южный и Юго-Западный фронты). Командующий 4-й армией (03.–04.1918 г.). Военный комиссар Московского района обороны Западного участка отрядов завесы (04.–07.1918 г.). Начальник штаба ЦК партии левых эсеров по организации вооруженного восстания в Москве (06.–07.1918 г.). Участник левоэсеровского мятежа в Москве (07.1918 г.). За участие в мятеже Ревтрибуналом при ВЦИК 27.11.1918 г. приговорен к одному году лишения свободы. С учетом боевых заслуг перед революцией президиумом ВЦИК 29.11.1918 г. был амнистирован. Командир повстанческого отряда на Харьковщине, позже 11-го Украинского советского полка (12.1918–07.1919 г.). Командир 3-й бригады 41-й стрелковой дивизии (07.–10.1919 г.). Командующий группой войск 14-й армии (10.–11.1919 г.). С 05.1919 г. член РКП(б)(в 1915-1917 г. состоял членом партии эсеров, 1917-18 г. - левых эсеров). Начальник 41-й (12.11.1919-03.01.1920 г.), Эстонской (20.02.-14.03.1920 г.), 46-й (02.04.–14.06.1920 г.) стрелковых дивизий. Командующий Правобережной группой войск 13-й армии (02.-31.07.1920 г.) и начальник 52-й стрелковой дивизии (17.07.– 07.08. 1920 г.). Начальник сводной кавалерийской дивизии (08.-09.1920 г.). Командир Отдельной кавалерийской бригады 6-й армии (10.-11.1920 г.). Начальник 16-й кавалерийской дивизии (10.12.1920-19.04.1921 г.). Как делегат 10-го сьезда РКП (б), принимал участие в подавлении Кронштадтского мятежа 1921 г., помощник командующего Южной группой войск 7-й Отдельной армии (с 14.03.1921 г.). В 1921—1922 гг. — слушатель Военной академии РККА, ответственный секретарь президиума Военно-научного общества академии, член редколлегии журнала «Красная армия» (орган академии) и заведующий военным отделом газеты «Известия». После окончания Высших академических курсов — в распоряжении Главного управления Воздушного Флота РККА. В 1923-24 прошел курс летной подготовки в составе тренировочной авиационной эскадрильи сдал экзамен за курс летной школы (07.1924 г.). По окончании курса усовершенствования Высшей школы летчиков-наблюдателей - начальник штаба и врид начальника-военкома ВВС Туркестанского фронта (04.1925–01.1926 г.). Участник борьбы с басмачеством в Средней Азии и Туркестане. Был признан негодным к летной работе по состоянию здоровья. В распоряжении Главного управления РККА (с 01.1926 г.). Командир и военком 99-й стрелковой дивизии (г. Черкассы) Украинского военного округа (с 11.1926 г.). Начальник учебного отдела и заместитель начальника КУВНАС РККА (07.1930–02.1931 г.) , помощник инспектора пехоты РККА и военрук Коммунистического университета трудящихся Востока (07.1930–05.1931 г.). Начальник 52-го управления военно-строительных работ (УНР-52) и комендант Летичевского укрепленного района (с 05.1931 г.), одновременно. командир и военком 97-й стрелковой дивизии (г. Жмеринка) Киевского военного округа (с 02.1936 г.). Комдив (26.11.1935 г.). Награжден двумя орденами Красного Знамени (1921 г.). Арестован 25.09.1936 г. Военной коллегией Верховного суда СССР 19.06.1937 г. по обвинению в принадлежности к антисоветской организации приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в тот же день. Определением Военной коллегии от 12.12.1956 г. реабилитирован.
Чины: Прапорщик армейской пехоты (05.1917 г.)
Источники:
1. Скоркин К. В. «Обречены проиграть» 2011 г.
2. Черушев Н.С., Черушев Ю.Н. Расстрелянная элита РККА (командармы 1-го и 2-го рангов, комкоры, комдивы и им равные). 1937-1941. Биографический словарь. М., 2012.
3. Гражданская война и военная интервенция в СССР. М. 1983.

    Еще не были закончены эти переговоры, как красные войска вошли в город и начали кровавую расправу над беззащитным населением.

    Светлым днем и проблеском последней надежды было прибытие в Новочеркасск, походным порядком от Екатеринослава, в блестящем виде, 6-го Донского казачьего полка, под командой войск. старшины Тацина*). В чрезвычайно тяжелых условиях, полк с оружием пробил себе дорогу домой. Его прибытие было встречено общим ликованием. Такое неожиданное подкрепление, когда, казалось, все погибло сильно увеличивало силы защитников Дона и вселяло уверенность, что в умелых руках, дисциплинированный и закаленный в боях полк, легко справится с дезорганизованными бандами красных и, быть может, повернет колесо боевого счастья в нашу сторону.

*) ТАЦЫН (ТАЦИН) Владимир Петрович (дон)(4 авг. 1871-?) - из дворян Области Войска Донского, станицы Старочеркасской. Отец - Петр, р ? г. Мать - ?, р. ? г. Брат - Лев, р. ? г. есаул.
    Новочеркасская гимназия (не окончил), Новочеркасское казачье юнкерское училище 1894 (офицером с 1895). Офицер 6-го Донского казачьего полка. Полковник того же полка. В Донской армии. В отставке с 15 сен. 1918 генерал-майором. Сын - Борис (р. 18 авг. 1901).
Чины:
Награды:
Источники:
Волков С.В. База участников Белого движения.

    После торжественной и трогательной встречи полка Кругом и Атаманом, после горячих оваций и речей, вызывавших у многих слезы, - полку предоставили временный отдых в Новочеркасске, намереваясь через день-два отправить на фронт, на что все казаки охотно соглашались. Но расположив полк на отдых, не сумели изолировать его от большевистской пропаганды, вследствие чего, посланный на Персияновский фронт, полк объявил нейтралитет и по сотням разошелся по станицам.

    Так пропала и эта последняя надежда и неизбежным стал роковой конец.
7-го февраля ген. Назаров, учитывая сложившуюся обстановку, не счел возможным задерживать больше Добровольческую армию, о чем уведомил ее командование, сообщив также, что казачество помочь ему не может.

    В свою очередь, ген. Корнилов, видя что дальнейшая оборона Ростовского района не даст положительных результатов и может лишь погубить армию, решил увести ее на Кубань, предполагая там усилиться казаками и получить новую базу. Однако, как известно, эта надежда не оправдалась. Выйдя в ночь с 8 на 9 февраля из Ростова, плохо снабженная, почти без артиллерии, с небольшим количеством снарядов, без необходимых запасов обмундирования, без санитарных средств, Добровольческая армия, имея в своих рядах около 2500 бойцов, проделала тяжелый крестный путь с тем, чтобы в апреле 1918 года вновь вернуться в свою колыбель - Донскую землю.

    Уход Добровольческой армии, кроме того, что подвергал Новочеркасск новой угрозе с Ростовского направления, имел еще и большое психологическое значение: все пали духом, считая сдачу города вопросом ближайшего времени - дней или даже часов.

    В ночь на 12 февраля состоялось военное совещание, о чем я узнал на другой день, на котором Походный Атаман ген. П.X. Попов настоял на необходимости без боя, спешно, оставить Новочеркасск и отойти в станицу Старочеркасскую.
Донской Атаман ген. Назаров был иного мнения, полагая еще возможным с имеющимися силами, дать бой, выиграть его, поднять этим дух бойцов, привлечь казаков соседних станиц, после чего, быть может, казаки, составлявшие большевистски настроенный отряд Голубова, разошлись бы по своим станицам.

    Когда решение военного совета было сообщено Войсковому Кругу, он, не протестуя, поспешил отправить от себя делегацию к Сиверсу и Голубову для переговоров об условиях сдачи города.

    Между тем, Походный Атаман и начальник его штаба, руководясь непонятными для меня соображениями, свои намерения почему-то держали в "строгой" тайне и я уйдя из штаба, как обычно, поздно ночью на 12 февраля, ничего не подозревал о том, что решено завтра очистить город.

    Вернувшись к себе домой (в это время я занимал комнату в частном доме у врача X. на Ямской улице) я был сильно удивлен, когда услышал от моих симпатичных хозяев, вопрос - правда ли, что завтра штаб уходит и город будет сдан большевикам?

    Полагая, что это - очередная сплетня, пущенная друзьями большевиков с провокационной целью, я стал категорически отрицать, утверждая, что если бы эти сведения, хотя немного соответствовали истине, то я, находясь в штабе, наверное бы знал обо всем скорее, чем они. Говоря так, я, конечно, был уверен, что иначе быть не могло. Но на следующий день, я воочию убедился в обратном. В самом деле, то, что по легкомыслию или иным непонятным для меня мотивам, начальник штаба Походного Атамана держал секрете от меня - 2-го генерал квартирмейстера, т.е. одного из ближайших его помощников, - окольными путями делалось достоянием всего населения. Разве не абсурд, что о решении оставить город ставят ночью в известность членов Круга, об этом узнают частные лица, а предупредить своевременно офицеров отдела 2-го генерал-квартирмейстера не считают нужным.

    Утром 12 февраля меня поразило необычайное возбуждение и особенная суетливость на улицах города. Сердце сжалось недобрым предчувствием. Еще издали, я заметил у штаба скопление груженых повозок, окруженных толпой чрезвычайно пестро одетых людей, большей частью вооруженных. Через минуту я был в курсе происходившего.

    Трудно в кратких чертах описать то, что творилось тогда в штабе. Происходило не отступление, планомерное, заранее продуманное и подготовленное, а было просто неорганизованное, беспорядочное бегство во все стороны, как говорят, куда глаза глядят. Никто не знал, что нужно делать, какую работу выполнять, сидеть ли в штабе и чего-то ожидать или собираться, но где, когда идти или не идти, но куда и как.

    Не было ни приказа Атамана, ни распоряжений штаба, не было даже простых словесных указаний, которыми легко можно было восстановить порядок, успокоить офицеров и, наконец, в крайнем случае, предоставить каждому устраиваться по личному усмотрению. Во всем сказывалась поразительная нераспорядительность и преступная паническая растерянность высшего военного командования. Все носились по зданию, как угорелые; одни нервно что-то искали, торопливо перебирая бумаги, другие наоборот, оббежав несколько комнат, садились и апатично угрюмо молчали, видимо совершенно отчаявшись, некоторые показавшись в штабе, сейчас же исчезали и вскоре снова появлялись, переодетыми до неузнаваемости, иные, появившись на минуту, пропадали бесследно. В общем, царило смятение обычно предшествовавшее панике.

    Внутренне я упрекал себя за свою беспечность и свою доверчивость к лицам, стоявшим во глазе военного командования, вследствие чего, в критический момент, я оказался предоставленным самому себе.

    Между тем, на моих глазах, "приближенные" к начальнику штаба полк. Сидорину, какие-то лица, судя по их прекрасному дорожному одеянию, хорошему вооружению и наличию отличных поседланных лошадей, были, очевидно, о всем своевременно осведомлены. Надо думать, что при выборе их и зачислении в лоно "своих доверенных" руководились отнюдь не положением занимаемым ими, талантами, храбростью и доблестью или иными положительными качествами, а мотивами исключительно личного порядка как-то: родства, приятельства, хорошего знакомства и тому подобными соображениями.

    С трудом я выяснил, что банды Голубова уже заняли станицу Кривянскую в трех верстах от Новочеркасска и, следовательно, каждую минуту могли быть в городе.
Но, видимо, Голубов не решался вступать в город, пока мы его не очистим. Держась наготове, он ждал этого момента.

    В отделе 1-го генерал-квартирмейстера все документы, имевшие даже и историческую ценность, безжалостно уничтожались сжиганием в печах. То же рекомендовали делать и мне, дабы по наличным спискам большевики не смогли установить кто офицер и кто служил в штабе. В эти тревожные часы, я неоднократно порывался поймать начальника штаба, чтобы с одной стороны излить ему свое негодование по поводу его возмутительного отношения, как ко мне, так и офицерам мне подчиненным, а с другой - хотелось узнать дальнейшие намерения командования и получить какие-либо указания для офицеров своего отдела. Однако, все мои настойчивые попытки оказались безуспешны. То его не было, - он куда то исчезал, то был страшно занят и не желал ни с кем говорить ...А кругом все торопливо носились, все переворачивалось, уничтожалось, сжигалось... Оставляя пока в целости только телеграфные аппараты и телефоны, чтобы до последней минуты держать связь с боевыми участками, я приказал все бумаги уничтожить.


Глава 80. БОЙ ПОД СТАНЦИЕЙ ДОЛЖАНСКАЯ

    2-я сотня партизанского отряда генерала Семилетова*) спешно формировалась в начале января 1918 года в опустевшем здании Донского кадетского корпуса. После первых боев под Ростовом и последовавшего за ними призыва есаула Чернецова*), на который сразу откликнулась учащаяся молодежь Новочеркасска, и кадеты в первую очередь, корпус был закрыт.

    Не успев, по разным причинам, попасть к Чернецову, наша группа, несколько кадет и гимназистов, решила ехать на фронт со второй сотней Семилетова.

    Заручившись согласием офицеров сотни принять нас, мы, в день отправки отряда на фронт, ушли тайком из дому и явились к командиру сотни есаулу Бокову. Нас записали в один взвод, выдали нам винтовки, патроны и приказали не расходиться.

    Сотня пестрела разнообразием одежд: казенного обмундирования не было, и поэтому все выходили на фронт в том, в чем явились для записи в отряд. В составе сотни были офицеры, одиночные юнкера и даже кое-кто из старых казаков, но главная масса партизан состояла из учащейся молодежи, рвавшейся в бой с большевиками.

    Во время раздачи оружия произошел несчастный случай. Он произвел очень тяжелое впечатление на окружавших. Один из офицеров отряда объяснял нашему кадету Каменеву, как надо обращаться с японской винтовкой. Каменев стоял против него и, вытянув шею над дулом винтовки, следил за его объяснениями. Офицер кончил и нажал на спуск. Грянул выстрел: офицер забыл вынуть оставшийся в винтовке патрон.

    Каменев, убитый наповал, свалился к ногам офицера. Тот бросился к кровати, где лежал его наган, и хотел немедленно застрелиться, но его вовремя схватили и отобрали у него револьвер. Офицер долго бился на постели и рыдал, потом затих и остолбенел.

    Через несколько часов сотня выступила походным порядком на вокзал. Была морозная темная ночь. Гражданская война уже охватывала город своими ужасами. Только кое-где жизнь напоминала о себе через щели неплотно закрытых ставень. Город казался вымершим, и, когда сотня, выйдя на Московскую, запела “Смело мы в бой пойдем”... улицы ответили ей гробовым молчанием.

    Маленький вокзал Новочеркасска был забит толпою военных, в шинелях и полушубках. Всюду было грязно, холодно и беспорядочно. В ожидании погрузки сотня разместилась в одной из зал.

    Вдруг на станции началось оживление: со стороны Зверева подходил поезд. Громыхая и тяжело выпуская пары, он остановился у перрона. “Чернецовцы с фронта... раненые и убитые...” — пронеслось в толпе.

    Действительно, на одной из платформ поезда из-под брезента, заметенного снегом, виднелись чьи-то сапоги, отброшенная в сторону рука... Легко раненные выходили сами. Среди них и конвоиров мы узнавали наших кадет. Их лица были суровы и озабоченны.

    “Ранен... убит... остался на фронте”, — слышались их короткие ответы на расспросы о друзьях. Потом начали проносить тяжело раненных. Большинство их оказалось тоже кадетами нашего корпуса. Некоторых, за недостатком носилок, несли на растянутых одеялах или шинелях.

    Наконец подали состав. Сотня уже собиралась грузиться, как что-то загорелось на паровозе. Партизаны бросились к нему, и пожар был вскоре благополучно остановлен. В ту же ночь поезд тронулся в направлении на Зверево.

    На следующее утро поезд пришел на маленькую станцию Гуково, одиноко стоявшую в открытой и безлюдной степи. Здесь сразу бросились в глаза свежие следы недавнего боя: Гуково накануне было взято ночным налетом Чернецова и на станции произошел короткий, но жестокий рукопашный бой.

    Большевики оказались захваченными врасплох в вагонах, и чернецовцы в эту ночь были беспощадны. На обледенелом снегу всюду виднелись побуревшие пятна крови, валялись гильзы и патроны, а сейчас же за станционной постройкой в нескольких местах лежали рядами трупы красных. Среди них нерешительно бродили полуодичавшие собаки и одинокие свиньи с запачканными кровью рылами. Один из убитых — латышский стрелок — глядел серыми глазами в небо. Между бровей чернело небольшое отверстие, а по переносице и щеке, к углу рта, стекла и застыла тоненькая струйка крови.

    На рассвете следующего дня Усачев, мой однокашник по корпусу, потянул меня за рукав и таинственно прошептал на ухо: “Пойдем скорее”. Я молча последовал за ним. Невдалеке от станции, за большой скирдой сена, стояло отделение юнкеров Донского военного училища. Перед юнкерами держались спиной к скирде какой-то рыжий парень и три человека в обтрепанной австрийской форме. Командующий отделением юнкеров обратился к венграм и предложил им повернуться спиною. Два унтер-офицера повернулись по-военному лицом к сену, третий же, оказавшийся поручиком, ответил матерной руганью и замахнулся в ярости рукою на юнкера.

    Тот вовремя отпрыгнул в сторону и крикнул: “Отделение, пли...” Раздался короткий залп...

    Эти трое венгров были захвачены юнкерами случайно: во время боя с Чернецовым они, перераненные, пользуясь темнотою ночи, успели зарыться в скирду сена.

    Немного погодя на станцию Гуково пришел разъезд юнкеров. Ища убежища от ледяного ветра, он расположился за этой скирдой. Одна из лошадей, пощипывая сено, наткнулась на ноги забравшегося туда венгра и захрапела; раненый же застонал от боли. Встревоженные юнкера моментально отыскали спрятавшихся и вытащили их из скирды. Все трое оказались инструкторами Красной армии, а таковых с самого начала Гражданской войны не щадили.

    Ночью наш взвод при одном пулемете погрузился на паровоз и вышел на разведку в сторону Должанской. Темнота была полная. Над степью крутила сильная метель. Паровоз, с потушенными огнями, продвигался очень тихо, боясь наскочить на взорванный путь. Все были начеку и с напряжением вглядывались вперед, где все сливалось в однообразный черный хаос. Так паровоз добрался до соседней станции. Она тоже оказалась пустой.

    Партизаны, сменяясь, простояли всю ночь в сторожевом охранении. В рощице около станции показалось еще темнее. Под ветром жутко цокались сосульки на ветвях и зловеще, на разные голоса, скрипели стволы деревьев. Мороз заметно крепчал. Глубокой ночью паровоз со взводом тронулся обратно на Гуково.

    Еще до рассвета наш длинный эшелон с двумя трехдюймовыми пушками впереди, установленными на открытых пульмановских платформах, отошел от Гукова на Должанскую. По полученным сведениям, Должанская была занята большевиками-шахтерами Донецкого бассейна и шедшими с ними латышами и бывшими военнопленными из австрийской армии.

    Таким образом, бой казался неизбежным. Для молодой 2-й сотни семилетовцев он являлся первым боевым крещением, как и для большинства юных добровольцев-партизан.

    Начинало сереть. Метель немного улеглась. Со всех сторон простиралась однообразно-ровная пелена глубокого снега. В вагонах шли негромкие разговоры. Говорили о чем угодно, кроме предстоящего боя, но именно поэтому чувствовалось, что все напряжены и что все думают только об этом бое.

    Рассвело совсем. Поезд вдруг начал замедлять ход и потом остановился. Вдоль вагонов шел офицер и вызывал охотников в дозоры. Несколько партизан спрыгнуло к нему на насыпь. Офицер объяснил им задачу, и они, рассыпаясь в обе стороны от пути, пошли вперед.

    Отпустив их на полверсты, поезд медленно проследовал за ними.

    Не прошло и четверти часа, как от дозоров донесся выстрел. Мы увидели, что дозоры сворачиваются и поспешно отходят назад. Впереди зазвучали другие выстрелы, и над эшелоном понеслись одиночные пули.

    Впереди, верстах в полутора от поезда, местность слегка поднималась и скрывала происходящее вдали. Там же железнодорожный путь, проходя между двумя небольшими холмами, круто поворачивал влево. Мы, несомненно, вошли в боевое соприкосновение с большевиками, и они были где-то там, за этим поворотом дороги.

    Вьюга поднималась снова. Пули летели чаще. Огонь красных усиливался. Сотня спешно выстроилась на насыпи и потом повзводно, рассыпаясь на ходу, стала вытягиваться влево от железнодорожного пути. Вдоль него тянулись непрерывной вереницей щиты от снежных заносов. Сугробы снега доходили до их верхушек и местами образовывали сплошные перекаты. Ближе к повороту начинался с той же стороны пути редкий перелесок.

    Партизаны перелезли через шиты и, выйдя в степь, пошли одной широкой цепью к противнику. Большевики заметили наше движение и еще усилили огонь. Подойдя к перегибу местности, цепь залегла, и начался бой по всей линии фронта. В грохоте стрельбы не стало слышно ни команд, ни криков партизан. Рядом со мной лежал Усачев. Он уже побывал в боях под Ростовом.

    Большевики стреляли точно и не жалели патронов: пули буквально засыпали нашу цепь. Слух улавливал разные звуки: тонкие, певучие, коротко свистящие, как шмель. Некоторые пули вздымали облачка снега, смешанного с землей, и это сопровождалось чем-то вроде небольшого взрыва. Усачев объяснил: “Они стреляют из разных винтовок. Гудят пули Гра, а взрывы — от австрийских дум-дум”. Огонь стал настолько силен, что поднять голову было уже трудно. Цепь казалась пригвожденной к земле.

    Немного влево работал один из наших пулеметов. Прислуга его состояла из гимназистов Петровской гимназии. Вскоре после начала боя там оказался убитым наповал Беляевский. Вслед за ним были перебиты все остальные номера. В конце концов, случайно влетевшая в ствол пуля заклинила пулемет и вывела его окончательно из строя.

    Есаул Боков держался около нас. В светло-коричневой кожаной тужурке, в брюках с лампасами и с карабином в руках он спокойно ходил вдоль цепи, наблюдая за боем. Подойдя к месту, где мы лежали, он закричал: “Четыре человека с правого фланга... Перейти через щиты к железнодорожному полотну, в прикрытие к пулемету”... и Боков указал невдалеке маленький бугор, у поворота дороги. На нем звучно строчил юнкерский пулемет.

    Два гимназиста, старый казак-калмык и я четвертый бросились к щитам. Добраться до них по глубокому снегу, под сильнейшим огнем, было нелегко, но еще труднее оказалось перелезть через них в шинели и с оружием в руках.

    Обледеневшие, с острыми концами, они были в человеческий рост. Щиты настолько занесло снегом, что пришлось руками разгребать к ним проход. Под тяжестью тела они нагибались и выскальзывали из рук. Большевики увидели нас и, повели беглый огонь по щитам. После долгих усилий мы все же справились с ними и очутились с другой стороны в длинном пустом коридоре, образовавшемся между щитами и бугром. Мы отдышались там и привели себя в порядок.

    Казак-калмык быстро покинул нас и поднялся на вершину холмика. Оттуда он принялся рассматривать даль, не обращая внимания на свистевшие пули. Когда я, в свою очередь, поднялся наверх, калмык улыбнулся мне: “Только что сбил одного... так и грохнулся...”

    — “Где же большевики?”

    — “Да вот, совсем недалеко... Может быть, шагов восемьсот... То лежат, то подходят поодиночке”.

    Я вглядывался вперед, но ничего, кроме ровной пелены снега, разобрать не мог. Юнкерский “максим” работал рядом почти без перерывов. Через головы размеренно неслись снаряды из обеих наших пушек и глухо рвались где-то у большевиков.

    Степь продолжало заметать снегом. Мороз безжалостно пронизывал до костей. Сзади по коридору к нам подполз человек с нарисованными на шинели погонами поручика. Он был из команды связи.

    Поручик передал, что большевиков очень много, что наша сотня несет большие потери и из-за убийственного огня не может сдвинуться со своей невыгодной позиции. Выкурив папиросу, поручик пополз обратно.

    Бой шел с неослабевающим напряжением. Свыкшись с первыми впечатлениями и страхами, мы теперь по очереди поднимались на бугор, расстреливали оттуда, по указанию калмыка, обойму, потом возвращались вниз в свою дыру.

    У нас уже слышались шутки, и как-то совсем незаметно мы просто забыли о происходившем рядом с нами, потеряв всякое понятие о времени.

    К действительности вернул нас тот же офицер-телефонист. Его лицо было перепугано, и он очень торопился. Не добежав до нашей ниши, поручик закричал:
— Вы с ума сошли! Отходите скорее назад. Рядом больше никого нет... Офицерский отряд уже отошел на правом фланге, наша сотня тоже начала отход...

    Когда мы выскочили из норы, юнкерского пулемета на прежнем месте уже не было. С ним же, видимо, ушел и казак-калмык. Со стороны, где недавно лежала наша цепь, не слышалось больше ни одного выстрела. Вдали виднелись фигурки семилетовцев, отходивших к дымившему верстах в двух поезду...

    Стало сразу жутко: попасть в плен к большевикам, какой ужас. Мы бросились бежать, но снег был по колено, и пришлось быстро перейти на шаг. Потом мелькнула другая страшная мысль: “А вдруг нас бросят? Подождет ли нас поезд?”.

    Мы с тревогой смотрели туда, где намечались белые дымки паровоза. Моментами чудилось, что поезд действительно уходит назад.

    Мы шли вдоль перелеска, подбадривая друг друга, как вдруг Петя Попов заметил лежавшего на снегу между деревьев человека. Услышав наши голоса, человек поднял голову и с ужасом посмотрел на нас. Только тогда мы рассмотрели на его плечах офицерские погоны.

    Второй гимназист спросил меня:

    — Берем его...

    Но офицер, не поняв этих слов и, видимо, приняв нас за подходивших большевиков, потянулся к расстегнутой кобуре за наганом.

    Мы закричали: “Свои” и бросились к нему, но офицер поднялся на руках и пополз в перелесок, оставляя за собой на снегу две широких кровавых полосы.

    — Петька, бери наган, — бросил я Попову, прижав офицера к земле.

    Тот застонал от боли и закричал:

     — Уходите сами. Дайте мне возможность застрелиться... У меня перебиты обе ноги...

    Но мы вырвали у него наган.

    — Господин сотник, берите нас за шеи... Скорее. Бог даст, вынесем... Будем сменяться... — И мы силой потащили его.

    Офицер сначала отбивался, умолял бросить его и вернуть ему револьвер. Ноги его волочились по снегу, и он страдал от боли, но раздумывать или обращать на это внимание было некогда: каждая упущенная минута могла стоить всем жизни.

    Мы несли сотника, часто сменяясь, тяжелым шагом, забыв о несшихся в спину пулях. Мысль была сосредоточена только на поезде. Казалось, что мы никогда не дойдем до него. Ни справа, ни слева, ни позади никого из наших не было видно, и большевики вот-вот должны были появиться из-за поворота железной дороги.

    Все же расстояние до поезда стало как будто сокращаться. Мы шли теперь открыто, прямо по полотну. Большевики откуда-то заметили нашу группу, и пули понеслись на нас густым роем, но страх быть брошенными придавал мужества и сил.

    Уже оставалось не более полуверсты до поезда. “Лишь бы заметили нас”, — сказал с надеждой Попов. Офицер затих и, напрягая последние силы, держался за наши шеи.

    И радость — нас заметили с поезда. Оттуда махали руками, торопя нас.
Пули свистели теперь с трех сторон: большевики обходили оба фланга и стремились сомкнуть кольцо вокруг поезда.

    Я помню, как в тумане, как мы дошли, как сразу стало легко, когда раненого офицера подхватили подбежавшие партизаны и как я, с трудом поднявшись на площадку товарного вагона, свалился, потеряв на несколько минут сознание.

    Я пришел в себя, когда Боков высылал из вагонов партизан отстреливаться от наседавших большевиков. Из-за телеграфного столба, откуда я стрелял, можно было отчетливо разглядеть на снегу подходившую цепь красных. Несмотря на наш огонь, большевики продолжали приближаться к поезду. Становилось тревожно. “Почему не уходим? Может быть, паровоз не в порядке?”

    Пули щелкали по рельсам, по насыпи, пробивали вагоны. Раздалась команда:

    — По вагонам! — и немного спустя:

    — Отставить! Продолжать стрельбу!

    В это время мы заметили вдали выходившего из перелеска человека. Он очень медленно направлялся к поезду. Разобрать издали, кто это такой, было невозможно. Боков колебался: он смотрел то на этого человека, то на подходивших большевиков и, видимо, прикидывал время.

    Потом он решительно крикнул: “Усилить огонь!”

    “Успеет ли дойти?” — приходила мысль. Потом сразу узнали его: это был гимназист Каргальский. Он приближался, медленно ступая, без винтовки, шинели и папахи. Черные кудрявые волосы, запорошенные метелью, трепал ветер. Лицо его было мертвенно-бледно, глаза закрыты, руки приложены к груди. Гимнастерка была распахнута до пояса, и вся грудь залита огромной паутиной разбрызганной крови.

    К нему побежали навстречу, подхватили его и успели передать сестре милосердия. Это был последний вышедший живым из боя партизан 2-й сотни. Погрузив Каргальского, Боков, наконец, крикнул:

    — По вагонам!

    Еще несколько томительных минут, и поезд, быстро набирая ход, стал отходить на юг. Большевики кричали издали, угрожающе махали руками и продолжали стрелять по эшелону.

    2-я сотня Семилетовского отряда в своем первом и неудачном бою под Должанской понесла тяжелые потери. Ни одного из убитых вынести ей не удалось, были брошены и некоторые раненые. Их участь была, конечно, ужасна.

    Среди вынесенных раненых оказался мой друг — Усачев, простреленный в цепи в обе лопатки, несколько минут спустя, после того как я перешел в прикрытие, к пулемету. Вынесли и тяжело раненного разрывной пулей в плечо красавца гардемарина Александра Попова*), бывшего вахмистра нашего корпуса. (Несколько недель спустя был зверски добит большевиками в Новочеркасске.)

    Силы большевиков под Должанской, как говорили об этом позже, во много раз превосходили наши. Большевики были осведомлены о наших намерениях захватить Должанскую и ожидали нас, заранее выбрав и пристреляв рубежи. Настоящий бой был начат ими лишь тогда, когда Семилетовский отряд очутился на намеченной большевиками линии. Этим объяснялись наши тяжелые потери под Должанской.

    Вынесенный же офицер оказался сотником Зарубиным. Много позже, когда кадеты, после окончательного освобождения Новочеркасска, собрались в корпусе, я узнал, что в одном из младших классов учился его брат. Сотник Зарубин, оправившийся от ранений, как-то приехал днем в корпус с целью лично поблагодарить неизвестного ему по фамилии кадета, вынесшего его из боя под Должанской.

    Дежурный офицер оповестил об этом сотню, но я был очень застенчив и не назвал себя. Немного погодя мы выходили на прогулку. В вестибюле я сразу узнал его, но мне стало неловко, что сотник может узнать меня.

    Поэтому, проходя мимо, я особенно отчетливо отдал ему честь. Зарубин внимательно посмотрел на меня, но не остановил. Несколько месяцев спустя он был убит, если не ошибаюсь, на Воронежском фронте.

Источник: И.И. Сагацкий. Бой под станцией Должанская. Впервые опубликовано: Военная Быль. 1956. № 17. Май.

Примечания

*) САГАЦКИЙ Иван Иванович, р. 27 декабря 1901 г. Кадет Донского кадетского корпуса. В Донской армии; в январе 1918 г. во 2-й сотне партизанского отряда Семилетова. Окончил Донской кадетский корпус (1919). Доброволец в 42-м Донском казачьем полку; затем юнкер Атаманского военного училища. Старший портупей-юнкер в л.-гв. Казачьем полку до эвакуации Крыма. Хорунжий, 6 марта 1921 г. выпущен в л.-гв. Казачий полк на о. Лемнос. Сотник. В эмиграции во Франции, окончил в 1927 г. Парижский университет, инженер-геолог, к 1939 г. член полкового объединения, сотрудник журнала “Военная Быль”. Умер 15 июня 1981 г. в Париже.

*) Впервые опубликовано: Военная Быль. 1956. № 17. Май.

*) СЕМИЛЕТОВ Эммануил Федорович, р. в 1872 г. Новочеркасское военное училище. Офицер 15-го Донского казачьего полка. Войсковой старшина (из отставки). В Донской армии; с конца 1917 г. командир партизанского отряда, полковник. Участник Степного похода, начальник собственного отдельного отряда. С 11 апреля 1918 г. командующий Северной группой. Вышел в отставку 8 мая 1918 г. В Добровольческой армии и ВСЮР; с 10 октября 1918 г. в резерве чинов при штабе главнокомандующего, с 6 декабря 1918 г. командир Донского пешего батальона, c 11 января 1919 г. и на 22 января 1919 г. в резерве чинов при штабе главнокомандующего ВСЮР, с марта 1919 г. командующий партизанскими отрядами Донской армии, затем начальник Сводно-Партизанской дивизии, в сентябре—октябре 1919 г. начальник 3-й отдельной Донской добровольческой бригады. Генерал-майор (с апреля 1918 г.). Умер 9 декабря 1919 г. в Новочеркасске.

*) ЧЕРНЕЦОВ Василий Михайлович, р. в 1890 г. в ст. Калитвенской. Из казаков ст. Усть-Белокалитвенской Области войска Донского. Каменское реальное училище (1907), Новочеркасское военное училище (1909). Есаул, командир сводной казачьей партизанской сотни при 4-й Донской казачьей дивизии, комендант Макеевских рудников. В ноябре 1917 г. организовал и возглавил партизанский отряд своего имени, с которым совершил ряд успешных рейдов на Новочеркасском направлении. Полковник (с января 1918 г.). Взят в плен и убит 21 января 1918 г. под Глубокой.

*) ПОПОВ Александр Николаевич. Морской корпус (1918). Старший гардемарин. Вахмистр Донского кадетского корпуса. В Донской армии; в январе 1918 г. во 2-й сотне партизанского отряда Семилетова. Тяжело ранен. Расстрелян большевиками 14 марта 1918 г. в лазарете № 1 в Новочеркасске.

Глава 88. ОТСТУП   

    Около полудня мало-помалу, штаб опустел. Офицеры куда-то разбрелись. Меня назойливо преследовал мучительный вопрос, - куда идти, как поступить, что делать с собой? Выйдя в коридор, я случайно натолкнулся на одного из телеграфистов-юзистов, работавшего в службе связи, который меня знал еще по штабу IX армии, но я его помнил весьма смутно. Подойдя ко мне и обменявшись нескольким словами, он спросил: "А как вы решили поступить г-н полковник?"

    - "Еще и сам не знаю", - ответил я, - "но думаю достать лошадь: ехать в станицу Старочеркасскую или Ольгинскую, где, кажется, собираются офицеры и туда же, вероятно, отойдут партизаны".

    - "В офицерской форме", я думаю, небезопасно идти сейчас по городу и особенно по его окраинам", - заметил он.

    - "Если хотите, возьмите мое пальто. Вашу бекешу я отнесу домой, спрячу, а когда вернетесь, вы получите ее в целости. Меня большевики не тронут, я человек штатский, работал здесь по принуждению, будучи мобилизован, ну, а вам, если они вас задержат, грозят большие неприятности", - заключил он.

    Это предложение было сделано так искренно и с таким теплым участием в моей судьбе, что я тронутый до глубины души его заботой, не мог подыскать слов, чтобы выразить ему мою горячую признательность. И до сих пор, я с особым чувством благодарности вспоминаю этот бескорыстный жест человека, мало меня знавшего и выручившего в такой критический момент. В период моих скитаний в Новочеркасске, а затем боевой жизни в Заплавах, его пальто, с которым я не расставался, сослужило мне огромную службу, заменяя в течение более двух месяцев и матрац, и подушку и одеяло. Горячо поблагодарив телеграфиста за оказанную услугу, я натянул его пальто на себя и тотчас же отправился в поиски за лошадью. У входа в штаб, встретил ротмистра Д. Сенявина*, однокашника по кадетскому корпусу. Он, как и я метался и не знал что с собой делать. Сговорились ехать вместе. По его словам у него на Покровской улице находились готовые лошади, предоставленные ему коннозаводчиком Корольковым. До Покровской нам предстояло пройти большую часть города и мы пустились почти бегом, строя по дороге разнообразные планы предстоящей поездки.

*)СЕНЯВИН Дмитрий Львович (?)(?-?)
на 1 января 1909г. - 10-й уланский Одесский Е. Выс. Вел. герцога Люксембургского и Нассауского полк, корнет
   
    Город резко изменил свою физиономию. Еще вчера, как будто бы, ничто не предвещало роковой, трагической развязки, надвинувшейся, как ураган. Едва ли кто предполагал, что атмосфера разрядится так внезапно и непредвиденно. Еще вчера в штабе обсуждались меры противодействия противнику, строились планы об увеличении боевых отрядов за счет сокращения тыла, а также принудительной мобилизации городского населения, до поздней ночи текла работа и ничто, казалось, не говорило о столь близкой катастрофе. А сегодня панический страх овладел городом. Словно обезумев от ужаса, жители судорожно искали спасения, безотчетно бросались во все стороны, занятые одной мыслью - бежать и спастись, спастись во что бы то ни стало. Дикой казалась мысль, что этот всегда спокойный и патриархальный город доживает последние минуты своей свободы, что скоро его захлестнет кровавая волна произвола и кровавого террора.

    Когда мы запыхавшись достигли цели, нас постигла неудача: конюх доложил нам, что за несколько минут до нашего прихода ворвалась группа юнкеров и силой забрала коляску и сбрую. Действительно на конюшне стояла пара сытых великолепных коней, не ходивших, к сожалению под седлом. Не теряя времени, мы стали искать телегу или сани, намереваясь купить таковые, хотя бы и за большую цену. Куда мы ни обращались, кого ни спрашивали, всюду получали отрицательный ответ. В бесплодных поисках проходило время и было уже около трех часов дня, когда мы, вынуждены были отказаться от нашего намерения и решили искать иного выхода. Мы расстались.
Я поспешил к себе домой, чтобы забрать хотя бы самые необходимые вещи и пешком идти в станицу Старочеркасскую или Ольгинскую, где и присоединиться к Добровольческой армии или к Донскому отряду.

    Дома я испытал ужасно неловкое чувство перед моими милыми хозяевами, вспоминая наш вчерашний разговор и мои категорические утверждения об абсурдности слухов и невозможности внезапного оставления нами города. Но потрясенные событиями не менее меня и замечая мою сконфуженность, они деликатно воздержались от излишних расспросов и, напутствуя меня сердечно и искренно, желали мне остаться невредимым и благополучно добраться до станицы Старочеркасской. На прощанье, я заглянул и к моим дальним родственникам, принимавшим во мне самое горячее участие. Здесь мне пришлось выдержать град упреков за мою беспечность и убедительные доводы о недопустимости пытаться выскользнуть из города в полувоенном обмундировании в то время, когда красные войска Голубова уже входят в город.

    Общими силами стали видоизменять мое одеяние. Примерно через час я выглядел уже настоящим рабочим. С общим видом не гармонировало только пальто, к тому же довольно на меня малое, рукава чуть не по-локти, но меня уверили, что это даже к лучшему, ибо сразу видно, что пальто с чужого плеча и значит "благоприобретенное". Во всем было много и комического и трагического. Смеялись сквозь слезы, каковые перешли в рыдания, когда я стал торопливо прощаться, спеша выбраться из Новочеркасска.

    В томительном ожидании чего-то нового, охваченный чувством страха, смешанного с любопытством, город будто замер. Улицы опустели. Кое-где на перекрестках группировались подозрительного вида типы, нагло осматривавшие редких одиночных прохожих и пускавшие вслед им замечания уличного лексикона.

    Наступал момент торжества черни. Временами раздавались редкие одиночные выстрелы, а где-то вдали грохотали пушки. То забытые герои-партизаны, не предупрежденные об оставлении Новочеркасска, боем пробивали себе дорогу на юг. О них не вспомнили. В суматохе забыли снять и большинство городских караулов, каковые ничего не подозревая, оставались на своих постах, вплоть до прихода большевиков. Такая нераспорядительность Донского командования подорвала к нему доверие и многие партизанские отряды не пожелали влиться в Донской отряд, предводительствуемый Походным Атаманом ген. Поповым, а присоединились к Добровольческой армии. В числе ушедших с добровольцами находился и сподвижник Чернецова, поруч. Курочкин, а также Краснянский, Власов, Р. Лазарев, ушел с добровольцами и ген. Богаевский.

    В пять часов вечера, пройдя часть города, я свернул с Почтовой на Хомутовскую улицу, намереваясь выйти к кладбищу, откуда взять направление на хутор Мишкин, затем на станицу Аксайскую и далее на Ольгинскую.

    Не доходя до окраины города я встретил прохожего, по виду рабочего, который поравнявшись, бросил мне на ходу фразу: "не спеши, товарищ, наши идут с этой стороны".

    Не совсем поняв его, однако, не вступая с ним в разговор, я ускорил шаг, но не прошел и двухсот шагов, как между кладбищем и Ботаническим садом, стал ясно различать маячащих отдельных всадников, державших направление на город. Было совершенно невероятно, чтобы здесь оказались наши партизаны, идущие к тому же в город, скорее это могли быть только красные.

    Итак, следовательно, единственное, бывшее, по-моему, свободным юго-западное направление, было уже отрезанным. Со всех остальных сторон, я знал, Новочеркасск был окружен противником.

    Впоследствии оказалось, что мне следовало взять южнее, т.е. идти по Платовскому проспекту до окраины города, а затем круто повернуть на юг, мимо новой тюрьмы, тогда я, вероятно, мог бы благополучно улизнуть из города. Одно время у меня явилась мысль, обмануть бдительность всадников и проскользнуть незаметно, но путала наступавшая темнота. Легко было сбиться с дороги и случайно натолкнуться на большевистские отряды со всех сторон подходившие к Новочеркасску. Встреча с ними в степи, конечно, грозила расстрелом. Не желая насиловать судьбу, я решил, что если так случилось, значит, мне не суждено было уйти из города. Пришлось из двух зол выбрать одно. Позднее оно оказалось весьма тяжелым испытанием и не раз заставило меня пожалеть о том, что задержавшись в Новочеркасске, я пропустил благоприятный момент и не успел во-время выскочить из города. Но с другой стороны, впоследствии, когда большевистские деяния стали известны, выяснилось, что все лица, захваченные красноармейцами этой ночью на дорогах, были ими на месте убиты, а часть доведена до города и расстреляна у вокзала.

    Не зная куда приткнуться, где преклонить голову, я, терзаемый мрачными мыслями и томимый чувством жуткого одиночества, повернул обратно и машинально побрел в противоположную сторону, где когда-то жил мой дальний родственник, старый холостяк. К моей большой радости, он был дома, принял меня сердечно и ласково, ободрил и предложил переночевать у него.

    А в это время город уже перешел во власть "Северного революционного казачьего отряда", под начальством Голубова.

Глава 89. СМЕРТЬ АТАМАНА НАЗАРОВА   

    Войсковой Круг во главе с председателем и Атаманом в 4 часа дня молился в соборе о спасении города и казачества от надвигающейся опасности, а после молитвы вернулся а здание для продолжения своего заседания.

    С ватагой казаков Голубов ворвался в помещение, где заседал Круг, приказал всем встать и спросил: "Что за собрание?" Затем подбежав к Атаману, продолжавшему сидеть, он грубо закричал:

    - Кто ты такой??

    - Я выборный Атаман. -спокойно ответил ген. Назаров.

    - А вы кто такой - спросил он у Голубова.

    - Я революционный Атаман - товарищ Голубов. Затем сорвав с Атамана погоны, Голубов приказал казакам отвести ген. Назарова и председателя Круга на гауптвахту.

    Многие представители парламента, пользуясь суматохой, быстро скрылись, переоделись и растворились в толпе.

    Небывалую силу духа, мужество и красивое благородство проявил в этот момент, рассказывали мне, ген. Назаров, оставшись сидеть один, когда все члены Круга послушно встали по команде Голубова (В предсмертном письме жене ген. Назаров, между прочим, писал: "...смешнее всего было зрелище 100-200 человек Круга (Верховной власти), вытянувшихся в струнку перед Бонапартом XX века"). Испуганно и беспомощно озирались казаки-старики.
   
    Когда же кто-то из них спросил:

    - А как же нам быть?

    - Нам не до вас, убирайтесь к черту - закричал Голубов.

    Так закончил свою жизнь Донской парламент.

    Какие мотивы побудили Донского Атамана остаться в Новочеркасске и обречь себя на гибель и почему имея полную возможность покинуть город, он этого не сделал, остается и доныне неразгаданным. Некоторый свет на это проливает ген. Лукомский, указывая в своих "Воспоминаниях", что в ночь на 12 февраля он последний раз говорил по телефону с ген. Назаровым.

    "Он (Назаров) мне сказал, что он решил, вместе с Войсковым Кругом не уезжать из Новочеркасска; что оставаясь, он этим спасет город от разграбления. Я ему советовал ехать в армию ген. Корнилова; сказал, что оставаясь в Новочеркасске, он обрекает себя на напрасную гибель. Ген. Назаров мне ответил, что большевики не посмеют тронуть выборного Атамана и Войсковой Круг; что, по его сведениям, первыми войдут в Новочеркасск, присоединившиеся к большевикам донские казаки под начальством Голубова; что этот Голубов, хотя и мерзавец, убивший Чернецова, но его Назарова, не тронет, так как он за него как-то заступился и освободил из тюрьмы... Мои уговоры были напрасны; ген. Назаров еще раз сказал, что он убежден, что его не посмеют тронуть, а затем добавил, что если он ошибается и погибнет, то погибнет так - как завещал покойный Атаман Каледин, сказавший, что выборный Атаман не смеет покидать своего поста" ("Воспоминания" ген. Лукомского. "Архив Русской Революции". Том V, страница 150).

    Возможно, что было так, как утверждает ген. Лукомский, но поражает уверенность ген. Назарова, что большевики не посмеют его тронуть и что оставшись, он этим спасет город от разграбления.

    Факты и действительность того времени говорили совершенно обратное и, кроме того, по крайней мере, раньше у ген. Назарова такой уверенности не было. Ведь настаивая на военном совещании в ночь на 12 февраля на необходимости дать большевикам последний решительный бой, Атаман Назаров тем самым, показывал, что с большевиками другим языком, кроме языка пушек и пулеметов, говорить нельзя и никакая сентиментальность с ними не допустима.

    Правильнее предположить, что на ген. Назарова в последний момент повлияло постановление Круга оставаться в городе, питавшего еще, я думаю, смутную надежду на благоприятный исход своей делегации, посланной к большевикам для переговоров.
Но как и нужно было ожидать, пока делегация - вела переговоры, большевики заняли город и начали жестокую расправу с мирным населением. Надо думать, что именно это решение Круга, морально связав Донского Атамана, обрекло его на бесцельную жертву. В значительной степени повинно и Донское командование, не сумевшее отступление из города провести планомерно и систематически и допустившее беспорядочное бегство. Бежать из столицы Дона Атаману и Кругу - позорно, но во временном отступлении ничего постыдного нет. Произойди отход не так внезапно и сколько-нибудь организовано, а не так, как на самом деле было, и прояви Походный Атаман ген. Попов немного решительности и настойчивости, нет сомнения, что и Донской Атаман и Круг легко бы отказались от своего необоснованного решения и ушли бы в Задонье.

    Еще более туманен вопрос с вывозом из Новочеркасска довольно значительного золотого запаса Государственного Казначейства. В течение утра 12 февраля вопрос этот поднимался несколько раз, происходили длительные переговоры по телефону штаба с Донским Атаманом, готовились уже подводы для погрузки золота, назначался уже конвой, затем вдруг все отменялось, чтобы через некоторый срок начаться снова.

    В общем, колебались и в конечном итоге часть золота досталась большевикам.
В "Донской Летописи" ("Донская Летопись". Том II. стр. 222-223). Ис. Быкадоров*) старается оправдать такое решение, указывая, что золотой запас был Государственным достоянием, а не Донским, что с вывозом его в Донской отряд отступавший в степи, терялась бы моральная ценность самого похода, а сверх того, наличие в отряде золота составляло бы приманку и вызывало бы у большевиков настойчивость и энергию в преследовании. С этим можно было согласиться, если бы, во-первых, - входившие в Новочеркасск большевики являлись законными представителями Российской общепризнанной власти, а не простой бандой деморализованной черни, во-вторых, - моральная ценность похода не только не пострадала бы, но возросла, если бы Государственное достояние было спасено от расхищения его разбойниками и грабителями, наконец, можно было бы, по частям передать его на хранение в наиболее стойкие станицы, чем устранилась бы опасность разжигать аппетиты у большевиков в преследовании отряда в расчете на золотую наживу.

*) БЫКАДОРОВ Исаак(ий) Федорович (19.05.1882-20.09.1957)  - рожд. 19 мая 1882 г., станицы Нижне-Кундрючевской генерал-майор, историк, тов. председателя Донского Круга, член Верховного Круга Дона, Кубани и Терека. Родился в семье донского полковника Федора Васильевича Б. и его жены Дарьи Ивановны, ур. Ажогиной; окончил классическую гимназию в Ростове н-Д., из которой поступил в Новочеркасское юнкерское училище и в 1902 г. произведен в чин хорунжего. В 1907 г. принят в Академию Ген. штаба и прошел ее полный курс, но в 1910 г., незадолго перед выпуском, возвратился в строй по причине серьезной семейной трагедии. Во время Первой Мировой войны за отличия был награжден многими боевыми орденами, в тоя числе орденом св. Георгия 4 ст., но потерял один глаз. В мае-июне 1917 г. был делегатом своего полка на первую сессию Донского Войскового Круга, а после развала Русской армии возвратился с фронта на Дон в чине полковника. Весною 1918г. Казаки, восставшие против соввласти, из станиц Нижне-Кундрючевской, Усть-Белокалитвенской, Екатериненской, Владимирской и Ермаковской избрали полк. Б-ва своим командующим и под его начальством очистили округ от красной гвардии. После этого, во все время борьбы за Дон ген. Б. командовал отрядами и дивизиями или представлял свою станицу на Войсковых Кругах. От 1920 г. находился в эмиграции. Ген. Б. командир решительный и смелый, натура деятельная и темпераментная с широкими культурными интересами. Он не оставался пассивным и на чужбине. Будучи - пламенным казачьим патриотом, всегда усердно собирал 'материалы по казачьей истории и использовал их для своих книг "История Казачества" и "Борьба Донских Казаков за выход в море", которые были изданы уже в эмиграции. Он также стал одним из основоположников и первым председателем Доно-Кубанской инициативной группы начавшей в 1927 г. Вольно-казачье Движение. Его книги, как и отдельные статьи в казачьей прессе, дали теоретическое обоснование  казачьей   национальной идеи и поставили некоторые вехи для Казаков в их исторических исканиях. Впоследствии ген. Б. отошел от идеалов независимости, возрожденных при его же участии, и стал заявлять себя сторонником федерации с Россией, но продолжал требовать от всех признания нерушимости Донских Основных Законов, провозгласивших Дон самостоятельным государством.
 Ген. Б умер во Франции 20 сентября 1957 г. (Казачий Словарь Справочник).

Глава 90. СТЕПНОЙ ПОХОД   

    Говоря о моральной ценности Степного похода, нельзя упускать, что его возглавители в то время меньше всего об этом думали и ничего не сделали, чтобы придать походу больший удельный вес. Если бы вопрос стоял иначе, то нет сомнения, что оставление Новочеркасска выполнили бы планомерно и продуманно, предоставив всем желающим возможность участия в походе, а население было бы открыто оповещено, что отряд уходит в степи, где будет ожидать выздоровления казачества от большевистского угара (существование отряда для красных главарей все равно не было тайной) и будет служить светлым маяком для всех горячо любящих Дон и тем ядром, к которому должны примыкать все обиженные и угнетаемые большевистским произволом и насилием. Подобное обращение к населению, молниеносно разнеслось бы по Донской земле, поддержало бы дух казачества, а наличие отряда служило живым доказательством намеренного непризнания Советской власти верхами казачества. На самом деле, выход из города, превратившийся в бегство, стремились обставить ненужной таинственностью, создав в населении впечатление личного спасения небольшой группы офицеров и учащейся молодежи. В этом отношении, надо признать, Добровольческая армия высоко держала знамя, определенно говоря, что уходит в неизвестную даль, глубоко веря в близкое оздоровление казачества от большевистского угара.

    В конечном результате, главная причина невывоза золота заключалась в той бестолоче, какая существовала в городе 12 февраля. Сначала получилось разрешение на вывоз золота, затем "кто-то" звонит по телефону, передавая от имени ген.
Назарова отмену первоначального распоряжения. Ищут Атамана и долго его не находят; начинаются снова разговоры, новые решения и новые отмены, а время шло и, в конце концов, много золота осталось в городе и досталось красным.

    Кстати сказать, "благородный жест" Донской власти большевики расценили по своему "Белогвардейская сволочь" - говорили они - "так улепетывала, что не успела захватить "свои" деньги". Не спасла эта щедрая благотворительность и город от разграбления и красные, начав вводить свои порядки и заливать Донскую землю кровью лучших сынов казачества, бесцеремонно расхищали золотой запас, не входя в рассмотрение - Государственный он или Донской. Когда же нависла угроза захвата нами Новочеркасска, большевики предусмотрительно вывезли остаток золота и так умело его скрыли, что все тщательные розыски, остались безуспешными.


Глава 91. ВОЙНА ГЕРМАНИИ, АВСТРО-ВЕНГРИИ и УНР против СОВЕТСКОЙ УКРАИНЫ (февраль — апрель 1918)

ГЕРМАНСКИЙ СЛЕД

    31 января 1918 года в Бресте делегация УНР, по тайному решению нескольких украинских эсеров из Совета министров Украинской республики, обратилась с меморандумом к Германии и Австро-Венгрии, в котором войска германского блока призывались на помощь УНР в борьбе против вторжения на территорию Украины большевиков. Этот меморандум стал логическим продолжением договора о мире в Бресте (27 января 1918 г.), между УНР и странами германского блока. Делегация УНР подписала первый мир в истории кровавой мировой войны 1914–1918 годов. Первый мир, когда поверженная страна не выплачивала контрибуций и не покупала мир уступкой части своих территорий. Более того, по Брестскому миру, к Украине (УНР) переходила часть территорий со смешанным украинско-польским населением — Холмщина и Подляшье. Австрия обещала предоставить автономные права «коронного края» украинским Галичине и Буковине. Немецкие банки сулили предоставить УНР большой денежный кредит.

    Хотя военная конвенция, которая стала правовой основой для вступления австро-германских войск на территорию Украины, между УНР, Германией и Австро-Венгрией была официально. оформлена только 18 февраля 1918 года, германское командование уже 31 января дало свое предварительное согласие на вступление в войну против большевиков и начало активно готовиться к походу в Украину.

    Грядущая война обещала стать войной «за еду»... Продовольственные ресурсы Германии и Австро-Венгрии на четвертом году войны были полностью исчерпаны. Армейские части и городское население этих империй испытывало большие продовольственные трудности. Центральным империям, находящимся в состоянии блокады, не хватало и сырьевой базы, а Украина, являл а собой кладезь полезных ископаемых. По тайному договору с Германией УНР обязывалась за оказанную военную помощь предоставить Германии огромное количество продовольствия и сырья. На эти украинские запасы рассчитывала и ленинская гвардия, начиная поход в Украину. В России, особенно за прошедшие после Октября четыре месяца правления Ленина, хлебные трудности приняли характер национальной катастрофы. Большевики любой ценой хотели добыть и отстоять украинский весенний урожай хлеба 1918 года, который мог спасти их режим от краха.

    В первых числах февраля 1918 года премьер УНР Голубович лично приехал в Брест, чтобы обговорить вопросы войны с немецким командованием. Даже глава Центральной Рады Грушевский не был поставлен в известность о подробностях этих тайных переговоров. По приезде из Бреста премьер собрал Совет министров, на котором скупо изложил только схематичный план общего наступления украинских и австро-германских войск на восток. Многие в Центральной Раде тогда считали, что помощь Австрии и Германии сведется только к передаче под руководство украинского командования особого легиона Галицких сечевых стрельцов*, частей Австро-Венгрии, набранных из украинцев-галичан и частей «Синей дивизии», сформированных в Германии из украинцев-военнопленных. Общее количество предполагаемой военной помощи расценивалась в 40–50 тысяч хорошо экипированных и обученных солдат (преимущественно украинского происхождения). При этом считалось возможным привлечь германские войска, которые планировалось разместить в Белоруссии, привлекая их только к охране северной границы УНР с Белоруссией.

    Интересно, что, заручившись поддержкой немцев, уже 14 февраля 1918 года Центральная Рада решила предложить начать мирные переговоры Советской России, надеясь, что привлечение германских частей еще можно избежать и что большевики отдадут все свои завоевания в Украине только из-за страха перед вторжением немцев. Основой для переговоров Центральная Рада предлагала признание Россией полного суверенитета УНР, вывод всех советских войск с территории УНР, возвращения всех контрибуций, наложенных большевиками на население Украины, возвращение исторических украинских реликвий, компенсации Россией всех разрушений во время большевистско-украинского конфликта. Кроме этих, явно законных требований, Центральная Рада требовала и явно невозможного: передачи Украине территорий Кубани, Крыма, Черноморской, Ставропольской губерний, Таганрогского округа, 4 уездов Воронежской и 1 уезда Курской губерний России, а также всего Черноморского флота.

    Немецкие и австро-венгерские части численностью более 230 тысяч человек (29 пехотных и четыре с половиной кавалерийские дивизии) начиная с 18 февраля 1918 года стали переходить украинский участок линии Восточного фронта и продвигаться в глубь Украины. 19 февраля 1918 года немецкие войска вошли в Луцк и Ровно, 21-го — оказались в Новоград-Волынском. Кое-где задержавшиеся на позициях или в приграничных гарнизонах, фронтовые части бывшей российской армии не чинили никаких препятствий вторжению. Они были полностью разложены мирной пропагандой как большевиков, так и сторонников Центральной Рады. Эти борющиеся между собой силы были едины в пропаганде полной демобилизации старой армии.

    Но пока немецкие войска еще пребывали в прифронтовой зоне, украинское командование решило самостоятельно, силами только Запорожской бригады в тысячу бойцов, захватить Житомирщину, разбив красный отряд Киквидзе, засевший в Бердичеве. Борьба с этим отрядом, который был единственно боеспособной красной частью к западу от Киева, была вопросом чести для республиканцев. Им нужно было взять Житомир и Бердичев еще до прихода немецких частей, чтобы показать военную мощь УНР, боевой потенциал украинской армии. Ведь необходимо было заставить немцев считаться с армией и правительством УНР.

    Запорожцы генерала Присовского 21 февраля 1918 года атаковали Житомир, который обороняли разрозненные части 7-й большевизированной армии, и к 23 февраля заняли город. Далее части запорожцев ударили по Бердичеву, который обороняли не только деморализованные отряды 7-й армии, но и группа Киквидзе. В Житомир, куда переехал штаб Запорожской бригады, для военной корректировки операций прибыли немецкие порученцы и украинские генералы Бронский*) (представитель армии УНР при немецком штабе) и Натиев*).

    Однако во время сражения за Бердичев командир куреня запорожцев — прапорщик Мацюк*), покинув свои части, бежал с поля боя в Житомир, а группа Киквидзе из обороняющейся превратилась в наступающую. Только с помощью артиллерии удалось отбить контрнаступление красных. Новое наступление республиканцев на Бердичев прошло уже под началом полковника Болбочана. Но и последующие атаки на Бердичев (25–27 февраля) не принесли ожидаемого перелома, как и не изменил ситуацию подоспевший из-под Ровно на помощь Запорожской бригаде отряд Петлюры в 320 штыков.

    Отряду Киквидзе (1400 бойцов) удавалось отбиваться от наступавших республиканцев и успешно контратаковать. Только с приближением к Бердичеву крупных немецких частей отряд Киквидзе, не желая сталкиваться с германской армией, своевременно покинул Бердичев и отошел, чтобы занять оборонительные позиции у Киева.

    Немецко-австрийские войска стали главным фактором новой войны. Война эта велась силой двух империй: Германской и Австро-Венгерской, а малочисленные украинские войска УНР, хотя и служили авангардными силами наступления, полностью зависели от решений немецкого командования. Украинскому командованию нужно было обязательно согласовать с немецким командованием все свои военные операции и тактические действия.

    Австро-венгерские войска 25 февраля 1918 года также вторглись в пределы УНР, перейдя приграничные реки Збруч и Днестр, и с ходу заняли города Каменец-Подольский и Хотин. В середине февраля 1918 года в районе Каменец-Подольского проходили бои 12-й украинизированной дивизии П. Ерошевича***** против наступавших на город остатков 12-го большевистского корпуса и 3-го Кавказского корпуса. Украинские войска разбили фронтовых большевиков и установили свой контроль над Каменец-Подольским уездом, чем облегчили продвижение по территории Подолии австрийских войск. Австрийские военные силы, наступая на одесском направлении — вдоль железной дороги Львов — Тернополь — Жмеринка — Вапнярка, быстро оккупировали Подолию, встретив в первых числах февраля только небольшое сопротивление красных фронтовиков у Винницы и Жмеринки.

    После боев под Бердичевым части гайдамаков были отведены к Коростеню, который был взят ими без боя, а части запорожцев выдвинулись в авангарде наступающих немецких войск по направлению Казатин — Фастов — Киев. Еще одна группа войск УНР двигалась по шоссе Житомир-Киев.

    А тем временем в Киеве большевики готовились к обороне, которая была заведомо обречена. Ведь наступавших было раз в десять больше обороняющихся... На заседании Народного секретариата Советской Украины был создан Чрезвычайный комитет обороны (с правами руководства всей обороной страны). Ведущую роль в этом комитете играли Ю. Коцюбинский и Н. Скрыпник*). В. Примаков был назначен чрезвычайным комиссаром обороны Киева, поручик А. Павлов*) возглавил штаб обороны города. Киев и вся Украина были объявлены на военном, осадном положении. Но комитет практически не контролировал ситуацию даже в Киеве, где остро чувствовался вакуум власти, а приказы большевиков уже никем не исполнялись. Население города бойкотировало грозные приказы «комитетчиков», оружие не сдавало, не записывалось в революционную армию обороны и ожидало скорой смены власти. У большевистского руководства в Киеве не было даже достаточного количества денег, чтобы платить своей армии профессиональных революционеров, и комитет решил конфисковать золото у населения Киева, что привело к дополнительной неразберихе в городе.

    Солдаты-фронтовики из прежних большевизированных армий разошлись из Киева по своим родным городам и селам, предоставив оборону Киева киевлянам. К концу февраля 1918 года большевики в Советской Украине располагали: 2,5 тысячами бойцов — в районе Киева, 4 тысячами — в южных армиях Муравьева, занятых стычками с румынской армией, и еще 4 тысячами бойцов, разбросанных по гарнизонам городов Украины. Еще 20 января 1918 года большевиками был издан Декрет об организации добровольной Народной Революционно-Социалистической Армии Советской Украины, или, как ее тогда называли, — армии «червоного козацтва» (красного казачества). На роль главнокомандующего этой армией был назначен военный министр (секретарь) Советской Украины Ю. Коцюбинский. Однако термин «Червонэ козацтво» официально не употреблялся, а с марта 1918 года он был заменен названием «Войска советских республик Юга России» (что лишало эту силу даже формальных украинских характеристик). Мобилизация трех возрастов в эти «войска», которая была объявлена большевиками в Украине, ничего не дала. Вся мощь новой власти едва достигала 10 тысяч штыков и сабель. К этому времени даже части Центральной Рады (общее количество до 13 тысяч человек) могли самостоятельно бороться против большевиков Украины.

    На позиции у Киева, на Житомирском и Ирпенском направлениях, окопалось только 1500 красных бойцов. Большевики лихорадочно создавали части наемников-интернационалистов из бывших военнопленных: чехов, венгров, немцев, а также китайцев. Боевые отряды шли на фронт только в том случае, если в большинстве своем состояли из идейных членов революционных партий: коммунистов, левых эсеров, анархистов, максималистов. Острый конфликт между двумя командующими — Ю. Коцюбинским и М. Муравьевым — привел к отсылке Муравьева с его «воинством» на Румынский фронт (по личному приказу В. Ленина). Это произошло за день до начала австро-немецкого наступления. Но командир 1-й армии Егоров отказался подчиняться командующему Коцюбинскому (считая своим командующим только Муравьева). Тогда, по приказу Коцюбинского, был арестован армейский комитет не подчинившейся армии Егорова. В ответ на эти действия Муравьев стал арестовывать сторонников Коцюбинского в войсках. Путаница и хаос в советских частях были страшнейшими... В последних числах февраля 1918 года советское командование пыталось перебросить 1-ю армию, находящуюся под Одессой, на север, для усиления обороны Киева. Но железнодорожные пути были уже в руках австрийцев, республиканцев и "вольных казаков".

    В Киеве примерно с 25 февраля царила паника и растерянность, провоцируемая поспешной эвакуацией и всевозможными слухами. Слабые надежды большевики еще возлагали на Чехословацкий корпус (части, враждебные немцам, считающие себя союзниками Антанты), который в конце февраля 1918 года вырвался из Житомира и стремился через Киев выйти к Курску, в Россию. Отдельные заградительные части чехословаков вынужденно обороняли Киев, чтобы дать возможность своему корпусу эвакуироваться из города до прихода немецких войск, ведь австрийские власти считали чехословаков (недавних подданных австрийской короны, солдат австро-венгерской армии, которые добровольно сдались в российский плен) военными предателями.

    26 февраля на заседании Народного секретариата Коцюбинский заявил, что удержать Киев невозможно. 27 февраля Народный секретариат перебрался на Киевский вокзал и разместился в вагонах на станции, боясь внезапного падения города. Заблаговременно (в ночь на 28 февраля) исчезли из Киева Народный секретариат и все управленческие красные структуры... Опасаться было необходимо, ведь самодеятельным стихийным отрядам Советской Украины противостояла военная машина Германии и Австро-Венгрии.

    Уже после сдачи Киева немецким войскам Муравьев напишет: «Заявляю, что потеря Украины — это есть результат работы Коцюбинского и некоторых других, которые секретарствовали с узконационалистической точки зрения...»

    Армейская группа генерала Г. Гронау — XXXI резервный германский корпус (3, 18, 35, 48-я ландверные дивизии) беспрепятственно двигался по железной дороге Брест — Гомель — Брянск, прикрывая германские части, действующие в Украине, с севера. На исходе своего пути корпус встретил незначительное сопротивление армии Берзина, прикрывавшей Брянск.

    XXVII германский корпус (2, 89, 92, 93, 95, 98-я ландверные дивизии) двигался по железной дороге на главном направлении — от Ковеля на Киев — Чернигов — Полтаву - Харьков — Курск. XXII германский корпус (20, 22-я ландверные дивизии) наступал в Центральной Украине и, имея центр в Житомире, постепенно оккупировал Правобережную Украину. 1-й германский резервный корпус (16, 45, 91, 215, 224-я ландверные дивизии и 2-я Баварская Кавалерийская дивизия) выступил позднее — на Харьков и Донбасе. Этот корпус, двигаясь в первом эшелоне, принял на себя всю тяжесть боев за Полтаву, Харьков, Донбасс. Выполнив задачи, с овладением Донбасса он двинулся на Ростов. В начале апреле 1918 года сформировалась Крымская германская группа генерала Коша (212, 217-я пехотные дивизии и Баварская кавалерийская дивизия), которые должны были покорить Северную Таврию и Крым.

    Австрийские части Второй армии фельдмаршала Э. Бема-Эрмоли******** были представлены XII, XVII и XXV корпусами (11, 15, 30, 31, 32, 34, 54, 59, 154-й пехотными дивизиями, 2, 7-й кавалерийскими дивизиями, 145-й пехотной бригадой), заняли Подолию, Одесскую губернию (XXV корпус), Херсонщину (XII корпус), часть Екатеринославщины (XVII корпус).

    Зная, что немцы готовят торжественное вступление в Киев, атаман Гайдамацкого коша Петлюра потребовал от украинского командования дать возможность гайдамакам первыми войти в Киев. В местечке Малин на совещании украинских командиров в связи с этим вопросом возник острый конфликт между Петлюрой, премьером Голубовичем и новым военным министром Жуковским. Премьер и военный министр были категорически против предложения Петлюры, считая, что в Киев первыми должны войти основные силы — немцы. Именно им предназначался этот триумф, и украинские политики боялись обидеть своих союзников. Но по приказу Петлюры один из его командиров — атаман Волох — развернул пулеметы гайдамаков прямой наводкой на окна министерского вагона и потребовал согласия на вступление гайдамаков в Киев, угрожая военным переворотом, который могут учинить гайдамаки. Таким образом согласие премьера и военного министра было получено, и отряд Петлюры устремился на Киев вдоль железной дороги, опережая на 8–10 часов движение германских сил.

    Первый бой за столицу произошел у станций Бухтеевка и Бородянка. Результатом боя был отход красных на станцию Ирпень. Бои у станций Ирпень и Буча вновь свели гайдамаков с отрядом Киквидзе, который, используя огонь тяжелой артиллерии, пытался контратаковать. Но гайдамаки сумели опрокинуть наступавших и перехватить инициативу...

    Штаб обороны советского Киева во главе с Примаковым в ночь на 30 февраля бежал из города, передав власть демократической городской думе и грузинской вооруженной дружине. Оставив Киев, части красных заняли позиции на левом берегу Днепра, но общая их численность оказалась мизерной — примерно 800 бойцов при двух орудиях покинули Киев. Советское правительство Украины бежало в Полтаву. Но уже 10 марта 1918 года, опасаясь падения Полтавы, оно двинулось еще дальше на юг — в Екатеринослав.

    1 марта 1918 года передовые отряды армии УНР — гайдамаков, сечевых стрельцов и запорожцев, вступили на западные окраины Клева. На следующий день Петлюра устроил парад на Софийской площади Киева, по которой маршем прошли войска, вошедшие в город. При большом скоплении народа епископом был проведен молебен в честь изгнания большевиков... Парад закончился проведением по площади колонны пленных советских солдат. На следующий день в Киев прибыли немецкие войска, правительство УНР, Центральная Рада. Вступление гайдамаков Петлюры в столицу и их несанкционированный парад вывели руководство Рады и немцев из себя (Петлюра был сторонником Антанты). Премьер Голубович добился полного удаления от войска Петлюры, этого «...авантюриста, пользующегося большой популярностью». Петлюра был освобожден от командования гайдамаками (с этого времени и до середины ноября 1918 г. Петлюра оставался гражданским, частным лицом, вне армии и большой политики). Гайдамаки же, утеряв «партизанский» статус, были сведены в 3-й Гайдамацкий пеший полк и переведены под командование бывшего царского полковника Сикевича********. Их вывели подальше от Киева — на большевистский фронт.

    Австро-германская армия и украинские войска быстро и почти беспрепятственно продвигались на восток по линиям железных дорог. В авангарде австро-германских войск на Полтавском направлении действовала Запорожская дивизия армии УНР (около 8 тысяч штыков).

    Таким образом, Правобережная Украина вернулась под контроль УНР практически без боя. Целые уезды юга Киевщины и севера Херсонщины контролировала украинская милиция "вольных казаков", которая подрывала красный тыл и делала невозможным использование большевиками ресурсов села. В феврале 1918 года руководство вольным казацством перехватил член Центральной Рады Юрий Тютюнник********* — руководитель штаба Звенигородского коша казачества (самой сильной формации "вольных казаков"). Он создал революционный комитет, который захватил власть в Звенигородском уезде и мобилизовал население на борьбу с большевиками. Вокруг Тютюнника собралось до 8 тысяч "казаков" и крестьян. В конце февраля 1918 года Звенигородский кош разоружил оставшиеся в строю части 2-го гвардейского (большевистского) корпуса, захватил станцию Бирзула, прервав тем самым связь Киева с армиями Муравьева. 6 марта отряд звенигородских "вольных казаков" выбил большевиков со станции Бобринская. "Вольные казаки" установили контроль над огромной территорией Центра Украины между Каневом — ст. Христиновка — ст. Помошная — ст. Знаменка. "Вольные казаки" оказали помощь армии УНР в середине марта 1918 года в боях с красными на Полтавщине и Черниговщине.

    Однако в конце марта 1918 года по требованию немецкого командования началось разоружение отрядов "вольных казаков", а вскоре последовал указ Центральной Рады о демобилизации (запрете) формирований "вольных казаков".

Глава 92. ОТ ПОРАЖЕНИЯ К ПОРАЖЕНИЮ

    Ничтожные советские силы сопротивления не представляли серьезной преграды для наступления австро-германских войск. Революционные части могли только затормозить продвижение на восток на несколько дней.

    К 3 марта 1918 года австрийские войска, захватив Подолию, вышли к Балте, где концентрировались отдельные отряды армии УНР. Появление у Балты австрийских частей угрожало тылам Южных армий. Командарм Южных советских армий М. Муравьев приказал частям 3-й Одесской армии остановить продвижение австро-германских войск вдоль линии Юго-Западной железной дороги и закрыть фронт Днестр — Бирзула — ст. Помошная — ст. Знаменка. Интересно, верил ли командарм в возможность исполнения подобного приказа и создания 250-километрового фронта силами четырех тысяч необстрелянных красногвардейцев?

    5–7 марта проходили бои между красными и австро-венгерской армией у станций Слободка и Бирзула. В этих боях австрийцы потеряли убитыми более 500 солдат и офицеров. Малочисленные и слабо организованные части Одесской армии не могли противостоять регулярной армии противника и отступили, открыв тем самым путь на Одессу. А в Одессе в начале марта проходили стихийные солдатские беспорядки, сопровождаемые погромами магазинов и винных складов. Демонстрацию одесситов, которые требовали прекращения войны и власти Учредительного собрания, войска Муравьева разогнали пулеметным огнем. Тогда даже В. Юдовский (глава Одесской советской республики) был вынужден констатировать, что большевики Одессы «...оторваны от масс совершенно».

    Австрийские войска, захватив станцию Бирзула (красной обороной Бирзулы командовал легендарный матрос-анархист Железняк — А. Железняков, «ликвидатор» Учредительного собрания), ударили по станции Раздельная, находящейся в часе езды от Одессы. Стало ясно, что Одессу большевикам не удержать. Всеобщая мобилизация, объявленная большевиками в Одессе, не дала ожидаемых результатов, а боевые дружины рабочих и членов партии были немногочисленны. На 630-тысячный город нашлось только около тысячи красных добровольцев, в том числе отряды анархистов, левых эсеров и батальон китайцев под руководством Ионы Якира*). Защитники Одесского района не могли оказать значительного сопротивления наступающей на Одессу 3-й пехотной и 2-й кавалерийской дивизий 12-го корпуса австрийской армии. Командарм М. Муравьев раздраженно констатировал: «Защита Одессы стала невозможной. Город дал всего 500 красноармейцев, в то время как в городе 120 тысяч пролетариев», а «...регулярные войска отказываются воевать».

    11 марта 1918 года советские войска покинули оборонительные позиции в 10 километрах от города и бежали в Одессу. Ленин остро интересовался положением обороны Одессы, предлагая выгнать население города для рытья окопов и продолжать оборону. Одесский совет предложил сдать город без боя (296 голосов за эвакуацию, 77 — против), ссылаясь на пассивность масс. Румчерод также признал оборону Одессы бесполезной. Муравьев был вынужден отдать приказ об отступлении, приказав «...при приближении к Одессе врага открыть огонь всеми пушками по буржуазной и национальной части города и разрушить ее». Муравьев только повторял требования Ленина о необходимости уничтожения всех ценностей, которые невозможно будет вывезти перед приходом немцев. Однако этот чудовищный план не был исполнен по причине панической и хаотичной эвакуации красных войск. Городская дума 12 марта взяла на себя власть в Одессе и договорилась с австрийским командованием о беспрепятственной эвакуации красных армий. На следующий день части австрийских войск под руководством генерала Коша*) без боя заняли покинутый большевиками город.

    Немецкое командование планировало отрезать малочисленные красные армии в Украине от России и, оттеснив их к центру Украины, уничтожить. Уже к 12 марта немецкие войска заняли Черкассы, Золотоношу, Чернигов, грозя окружением армиям Муравьева, отступающим из-под Одессы. Муравьев, бросив войско на произвол судьбы, бежал в Москву. 1-я революционная армия (сформированная в марте 1918 года под руководством П. Егорова) двинулась из района Одессы к району Кривой Рог — Знаменка. Вскоре командование 1, 2 и 3-й революционных армий принял на себя командарм первой армии П. Егоров. Эти армии обороняли подступы к новой «столице» Советской Украины — Екатеринославу.

    По своей численности и боевому снаряжению южные армии не дотягивали даже до регулярных полков. Так, 2-я революционная армия была сколочена из разномастных малодисциплинированных частей (отряда Котовского, китайского батальона, отряда екатеринославских красноармейцев, отряда фронтовых солдат), составляющих всего около одной тысячи бойцов (командир Е. Венедиктов*). 3-я революционная армия (Одесская) под командованием левого эсера П. Лазарева*) состояла из 2,5 тысячи бойцов.

    К 6 марта 1918 года в Украине стало известно, что правительство Ленина за спиной украинского народа расплатилось с немцами землями Советской Украины — 3 марта 1918 года в Бресте был подписан мирный договор между Советской Россией и немецким блоком (Германией, Австро-Венгрией, Турцией, Болгарией). По этому, позорному для большевиков, мирному договору Украина намечалась зоной пребывания австро-германских войск, трактовалась как самостоятельное государство Украинская Народная Республика. Советская Россия должна была признать УНР, законность правительства Центральной Рады, заключить с УНР мир и вывести свои войска с ее территорий. Советская Россия должна была также прекратить всякую агитацию и пропаганду против правительства и государственного строя УНР. Но приказы главкома советских войск Крыленко о прекращении боевых действий против австро-германских войск не работали в Украине. Российские части Антонова-Овсеенко переформировывались в украинские и направлялись на фронт против наступающих частей германского блока, а в Москве делали вид, что с Германией и Австро-Венгрией воюют исключительно «украинские товарищи». Война продолжалась под украинской вывеской, а главкому Антонову-Овсеенко рекомендовалось Лениным называться только Овсеенко, дабы ввести в заблуждение германцев относительно украинской принадлежности их противника.

    3 марта немецкие войска, а за ними и части запорожцев выступили из Киева в направлении Полтавы, смяв нестойкие, малочисленные красные части на левом берегу Днепра у Киева. Тогда же красный штаб обороны Киевского района распался, а его командующий Павлов бежал. 5 марта для организации сопротивления наступлению с запада была создана советская Военная коллегия во главе с Коцюбинским. Коллегия обратилась к красногвардейцам Кременчуга, Харькова, Екатеринослава, Чернигова с просьбой направить на помощь Полтаве свои красногвардейские отряды и установить надежную связь для координации совместной обороны. Но эти призывы ничего не дали...

    Ответственным за неудачи на фронте был объявлен командующий войсками Коцюбинский (как «ненадежный» и «сепаратист»). Уже 7 марта, по предложению ленинского СНК, он был заменен «надежным» В. Антоновым-Овсеенко, который срочно приехал в Полтаву принимать дела. Разочарованный Коцюбинский заявил и о своей отставке с поста военного министра (народного секретаря военных дел Советской Украины). Новым военным министром был назначен двадцативосьмилетний Е. Неронович*) — бывший член Центральной Рады, предавший своих единомышленников и перешедший к большевикам. Однако 23 марта 1918 года Неронович был захвачен солдатами УНР и расстрелян, а пост военного министра остался вакантным.

    10 марта 1918 года Народный секретариат выехал из Полтавы в Екатеринослав, ввиду опасности сдачи Полтавы и внутреннего конфликта. К этому времени секретари узнали о подписании ленинским правительством Брестского договора с Германией, по которому Советская Украина «уступалась» Центральной Раде и австро-германским войскам. Часть секретарей (Е. Бош, Г. Пятаков) были шокированы этим сообщением и отказались от своих постов, решив уйти на фронт простыми политработниками. Их несогласие с ленинским планом вызвало правительственный кризис в Советской Украине.

    Амбициозный Антонов-Овсеенко стремился к установлению режима красной военной диктатуры, и обострившийся военный конфликт способствовал этому. Антонов-Овсеенко предложил большевистскому руководству немедленно создать военный союз «советских республик Юга»: Украины, Одесской и Донецко-Криворожской республик, Крымской области. Но Одесская, Донецко-Криворожская республики и Крым не признали приоритета центральной власти за Народным секретариатом и решили обороняться самостоятельно. Антонов-Овсеенко назначил левого эсера Ю. Саблина*) командующим 4-й армией, левого эсера В. Киквидзе — командующим Полтавским фронтом, большевика Примакова — командующим Бахмачским фронтом, Коляденко*) — командующим Знаменским фронтом. Но В. Киквидзе скоро вышел из строя из-за тяжелой контузии, полученной в бою за Гребенку.

    Антонов-Овсеенко решил развернуть партизанскую войну против интервентов, пытаясь организовать крестьянство Полтавщины и Харьковщины в партизанские отряды. Но ни времени, ни кадров, ни средств уже не было...

    Деятельность нового главы Народного секретариата Николая Скрыпника*) началась с острого конфликта с Антоновым-Овсеенко. Антонов-Овсеенко считал Народный секретариат маловлиятельным, ничего не решающим, марионеточным правительством и прислушивался только к указаниям из России. Он упорно называло Украину просто «Югом России», считая себя вправе вмешиваться во все дела республики..

    Зная о «качествах» своих войск, Антонов-Овсеенко думал «притянуть» в Украину советские войска из России. Но он смог добиться только направления в помощь Украине малочисленных отрядов Р. Сиверса и Ю. Саблина из Донской области, общая численность которых составила всего чуть более 3 тысяч бойцов. Колонна Р. Сиверса (до 2 тысяч штыков) была переброшена с Дона для обороны Черниговщины, но опоздала. Чернигов был сдан германским войскам уже 12 марта. После сдачи Чернигова армия Сиверса была направлена в район стратегической станции Бахмач (восток Черниговщины), куда уже к 13 марта беспрепятственно подошли немецкие силы. Заняв оборону вокруг Бахмача, отряд Сиверса получил название 5-й революционной армии (состояла примерно из 3,5 тысячи штыков, увеличилась за счет присоединения к отряду Сиверса частей сербских и чешских интернационалистов, петроградских, харьковских и винницких красногвардейцев, отряда "красного казачества"). С этими небольшими силами 5-я армия пыталась остановить наступление немецких эшелонов Северной колонны (27-й германский корпус) и отдельных отрядов армии УНР, прикрывая путь на Новгород-Северский и Глухов. Однако эти, уже побывавшие в серьезных боях, потрепанные отряды всячески стремились не вступать в бои с немецкими и австрийскими регулярными частями.

    Чехословацкий корпус, не успев эвакуироваться с украинских земель, до прихода немцев вынужден был также ввязаться в бой у станции Бахмач, приняв на себя часть немецкого удара. Скрыпник тогда телеграфировал в Центр: «Чехословаки сражаются с немцами хорошо, но держатся двусмысленно по отношению к гайдамакам, пропуская их мимо себя, фронтовые части в общей массе не дееспособны». Недееспособность всей армии вылилась в сдачу Бахмача 15 марта 1918 года (после первого же боя с главными германскими силами) и бегство армии в направлении на юго-восток, к городку Ромны и дальше к границе Советской России, к Путивлю, сосредоточившись на мнимой обороне этого района России. В северо-восточном районе Черниговщины, у Новозыбкова, немногочисленным отрядам Берзина и Ремнева (1,5 тысячи штыков) приказано было сдерживать немецкие войска. Но они уже не представляли какой-либо боевой силы, разложились, терроризируя местное население, отступали при появлении сил противника.

    18 марта немецкие силы пытались остановить луганские красногвардейцы под началом Клима Ворошилова*), которые стремились отстоять Конотоп, дабы не подпустить врага к Харькову. Однако и эта преграда была быстро сметена немецкой армией. 27 марта немецкие части вошли в Гадяч, а к 1 апреля заняли Сумы и Ахтырку, выйдя к условной украинско-российской границе. Получив уже в первом столкновении с противником (под Бахмачем) сильный удар от регулярных немецких частей, колонна-армия Сиверса спешно отступила на Путивль — Волчанск — Новый Оскол, не принимая боя с немцами и оголив фланг Полтавской и Харьковской групп, а также стратегический железнодорожный путь на Купянск — Ростов. В этом направлении немецкое командование выдвинуло пехотную и кавалерийскую дивизии. Они стремились окружить полтавскую и харьковскую группировки красных.

    Тем временем германские войска и Запорожская дивизия армии УНР наступали на главном направлении кампании — Полтавском. Первые бои с отрядами красных за станцию Яготин показали неспособность и этих советских частей к обороне, которая, если и держалась, то благодаря сопротивлению чехословацкого отряда, имеющего один броневик. Немецкие войска выбили красных с позиций у станции, но большевики, отступая, разрушали железную дорогу, мосты, телеграфные столбы, затормозив этим движение союзных армий на восток. Трудности в борьбе против большевиков для союзников (частей Германии, Австро-Венгрии и УНР) заключались, прежде всего, в преодолении больших пространств, а не в вооруженном сопротивлении красных частей. Больше проблем было с порчей железных дорог, мостов, чем с революционными армиями. В основном военные столкновения происходили только на железнодорожных магистралях, станциях, вдоль железных дорог, по которым двигались наступающие. Практически продолжалась начатая большевиками «эшелонная» война, только на этот раз страдали от нее уже красные.

    У станции Гребенка войска союзников почувствовали первое серьезное сопротивление, оказанное сводным отрядом Киквидзе, насчитывающим до 2800 бойцов (отряды киевских, харьковских, гребенковских красногвардейцев, некоторые российские отряды, бронепоезд). Два дня красные, неся значительные потери, героически сдерживали наступление противника. Однако 16 марта, во время боев у станции Гребенка, конный полк запорожцев неожиданно наскочил на городок Лубны и по железной дороге направился обходным путем на Полтаву. При приближении противника в Полтаве началась паника и эвакуация советских органов власти.

    Поддался панике и Антонов-Овсеенко, который, бросив свои армии под Полтавой и Харьковом, 18 марта спешно уехал в Москву, в поиске экстренной военной помощи. К этому времени стало ясно, что советская власть в Украине может продержаться не больше месяца (красные потеряли Бахмач, Конотоп, Гадяч, Золотоношу, Кременчуг, Черкассы, юго-западное Причерноморье). Однако немецкие части неожиданно затормозили свое наступление на Полтаву. Это было связано с тем, что немецкое командование получило сообщение о том, что на фронт, под Ромодан, прибыли боеспособные чехословацкие полки и тяжелая артиллерия, снятая с фортов Севастополя. Немецкое командование решило подождать подхода своей тяжелой артиллерии и основных сил. Временная приостановка немецкого наступления была воспринята красными командирами как слабость и подтолкнула их к первым контратакам.

    20 марта большевики провели контрнаступление, стремясь отбить Лубны и Гребенку. У Лохвицы на контрудар отважился конный полк "красных казаков". Но когда подоспели основные немецкие части, контрнаступление переросло в бегство красных отрядов. В это время из Москвы под Полтаву прибыла подмога: отряд — «армия товарища Петрова» (около 2 тысяч штыков, 3 пушки, 3 броневика). Но эта «армия» всячески стремилась в бои не вступать и через десять дней нахождения в прифронтовой зоне бежала в глубокий тыл, в Воронеж, где ее бойцы вскоре подняли бунт.

    21–22 марта гремели бои за станцию Ромодан... Несколько бронепоездов и броневиков красных, полторы тысячи солдат 4-й революционной «полтавской армии» Ю. Саблина, а также два чехословацких полка (2 тысячи штыков) отбивали наступление немецких войск. Но результатом этих боев была потеря красными таких городков, как Ромодан, Хорол, Миргород, после чего настал черед Полтавы. Запорожцы атаковали город «в лоб», а немецкая конная дивизия генерала фон дер Гольца*) ударила во фланг обороны от Кременчуга (25 марта немецкие войска вошли в Кременчуг). 28 марта 1918 года немецкая центральная колонна, вместе с Запорожской дивизией, ворвалась в предместья Полтавы. На следующий день Полтавский полк "красных казаков" (до 600 человек) под командой И. Бокитько*) (начальник штаба красной обороны Полтавы) перешел на сторону частей УНР. Батарея полка Бокитько открыла огонь по отступавшим красным эшелонам на станции Полтава. Недавние "красные казаки", сорвав красные ленты с папах, надели нарукавные желто-блакитные повязки и сами выбили остатки красных из города. Этот казацкий полк вошел в состав запорожцев, но вскоре был расформирован по частям как малонадежный. От Полтавы германские войска и украинская дивизия двинулись на Харьков и станцию Лозовая, а 31 марта заняли станцию Ворожба.

    Части австрийской армии (25-й и 27-й корпуса) наступали в двух направлениях, стремясь выйти в тыл красной обороны с юга, с Херсонщины: 1-я группа наступала на Казатин — ст. Бобринская — ст. Знаменка — Екатеринослав; 2-я — на Николаев — Херсон — Вознесенск — Александровск. Небольшие отряды армии УНР наступали впереди колонны австрийских войск на станции Бобринская и Знаменка.

    16 марта австрийские и германские войска, выйдя к реке Южный Буг, приблизились к Николаеву. На берегу Буга произошел бой австро-германцев с николаевскими красногвардейцами, которые на день задержали продвижение неприятеля. Но уже 17 марта Николаев пал, причем городская дума Николаева (накануне захватившая власть) приветствовала вступление австро-венгерских войск. Но вскоре николаевская организация солдат-фронтовиков, большевики и местные рабочие подняли восстание против австрийской армии. Поводом к нему послужил приказ австрийского командования о разоружении населения, а также известие о начале в соседнем Херсоне антиавстрийского восстания. Повстанцы, получив помощь от матросов из Крыма, смогли захватить большую часть города и продержаться четыре дня.

    Городская дума Херсона и Украинская Рада Херсона пригласили австрийские и германские войска вступить в город, который к этому времени уже был занят тремя сотнями дружинников, подчинявшимися городской думе. 19 марта австрийские части стали входить в Херсон, но на следующий день в нем началось восстание солдат-фронтовиков против австрийских захватчиков, которое поддержали огнем корабли советской Днепровской флотилии. В бой вступили и прибывшие из Крыма отряды моряков во главе с анархистом А. Мокроусовым, отряд интернационалистов. Восставшие захватили думу и вокзал, вытеснили интервентов на окраины города. Только к 5 апреля 1918 года Херсонское восстание было окончательно задушено. Восстания в Николаеве и Херсоне задержали продвижение австро-венгерских войск в Северную Таврию и к Александровску. Потери оккупантов в ходе восстаний составили около 2 тысяч человек, что превысило их общие потери за все время боев на Правобережной Украине. Однако это было стихийное сопротивление, не подготовленное разбежавшимися в панике властными структурами, которые не смогли организовать ни оборону, ни мобилизацию населения.

    Поражения революционных армий, в первую очередь, были связаны с ненадежностью красного тыла. В последних числах февраля 1918 года, когда австро-германцы только подошли к Киеву, отряд анархистки Марии Никифоровой, известной больше как атаманша «Черной гвардии анархистов» Маруся (500 человек, 2 пушки, 7 пулеметов, броневик), появился в Елизаветграде. Прибытие отряда в Елизаветград было связано с тем, что восставшими горожанами за разбой из Елизаветграда был изгнан красный отряд Белинкевича. С приходом отряда Никифоровой начались расправы с восставшими контрреволюционерами, грабеж буржуинов. Поползли слухи, будто бы анархисты ограбили одну из заводских касс, где находилась зарплата рабочим за два месяца. Против анархистского террора выступили рабочие Елизаветграда под руководством меньшевиков, эсеров и лидеров профсоюзов. Они создали для борьбы против анархистов Временный комитет революции, который призвал демобилизованных солдат из окрестных сел прибыть в город, чтобы защитить демократию от анархии. На улицах города три дня гремел бой. Только вмешательство красного отряда матроса Полупанова прекратило бойню. Жертвами ее стали около 100 человек убитыми и 140 — ранеными. В том же Елизаветграде в марте 1918 года, "красное казачество" объявило себя "вольным казачеством" и ликвидировало власть большевиков. Созданные в начале февраля 1918 года большевиками полки "красного казачества" дезертировали при приближении «союзников». Разбегались местные советы и ревкомы, а власть переходила к местным городским думам и земствам.

    Мобилизация в советскую армию трех возрастов провалилась, так и не дав никаких ощутимых результатов. Несмотря на горячие призывы лидеров большевиков к пролетариату добровольно записываться в советские части по защите революционного отечества, жители Украины практически полностью проигнорировали этот грозный призыв. С треском провалившаяся мобилизация в некоторых местах стала поводом для антибольшевистских восстаний. Подобные восстания прошли в Конотопе, Глухове, Прилуках, Сумах. В апреле 1918 года антибольшевистские восстания перекинулись на Юг Украины, восстали жители Гуляй-Поля, Бердянска, Мариуполя. По всей Украине было собрано всего около 10 тысяч защитников Октября, в основном из красногвардейцев-рабочих, из партийных военизированных дружин: левых русских эсеров, большевиков, анархистов, а также из отрядов интернационалистов: венгров, чехов, немцев, сербов, китайцев.

    Лидер большевиков Евгения Бош, вспоминая весну 1918 года, писала, что большевистские армии не только не пользовались симпатией у местного населения, но и вызывали проявления враждебности. Местное население прятало в лесах от революционных армий ценности, коней и продовольствие, которое красными реквизировалось под маркой эвакуации. Частенько отступающие красные отряды обстреливали отряды крестьянской самообороны. Антонов-Овсеенко отмечал в руководстве «красным станом»: «...расхлябанность», «самодурство и помпадурство». А вот что сообщал военком Сытин о революционных армиях Украины: «Они отличаются полной неорганизованностью и отсутствием самого элементарного военного обучения... Главный их недостаток — это отсутствие гражданского долга, полное отсутствие сознания важной ответственности и взятого на себя обязательства, люди совершенно не признают командный состав и приказаний совершенно не исполняют. Массовые заявления, что их обманным путем прислали не учиться, как обещали, а гонят на убой, куда они идти не желают... Общий голос всех начальников фронта: лучше присылать формирований в 10 раз меньше, но качественно лучше».

    Командование красными частями в марте — апреле 1918 года отмечало развал обороны, полную дезорганизацию тыла, открытый саботаж многочисленных противников советской власти. Авантюристы, а иногда и грабители, оказались во главе отдельных, наскоро собранных отрядов. Большинство красных отрядов спасалось бегством уже при появлении противника, а более 70% бойцов просто не знали, во имя чего они продолжали воевать после заключения Брестского мира. Не помогли в этих условиях даже грозные приказы Антонова-Овсеенко о революционном суде над дезертирами и паникерами. Единственной надежной силой Антонову-Овсеенко казались тогда латышские, интернациональные отряды, а также отряд анархиста Петренко, который 24 марта у Звенигородки самостоятельно принял бой против немецких войск.

    Отряд Маруси Никифоровой в конце марта 1918 года держал оборону у Александровска. Интересно, что в бою он столкнулся с включенным в состав австрийской армии отрядом (легионом) Украинских сечевых стрельцов (УСС), которым командовал загадочный Васыль Вышываный — полковник УСС. В действительности это был австрийский князь Вильгельм фон Габсбург*), который почему-то решил претендовать... на украинский престол! Сыну австрийского адмирала, родственнику австрийского императора и итальянской княжны едва исполнилось тогда 22 года. Но уже с 13 лет, когда его семья поселилась в замке в Галиции, Вильгельм стал изучать польский и украинский языки. Учась в военной академии в Вене, он не забывал об Украине, мечтая стать ее королем. Войско Вышываного в составе 11-й австрийской дивизии приняло участие в наступлении на Херсон, Никополь, Александровск. В дальнейшем Вышываный оказался в центре европейских интриг. Австрия и украинские галицкие политики надеялись на воцарение монарха Васыля-Вильгельма в Украине, но союзная Германия была категорически против, а гетман Украины Скоропадский отправил три ноты австрийским властям с требованием отзыва своего конкурента с Украины. У гетмана появились сведения, что Васыль-Вильгельм заводит тайные контакты с политическими и церковными лидерами Украины, и — о ужас! — с лидерами крестьянских повстанцев против гетмана на Херсонщине. В октябре 1918 года Вышываный был отозван с Украины в родную Австрию.

    Деятели Народного секретариата, осознав, что Советская Украина отдана Лениным германцам, предлагали прекратить войну и начать переговоры с Центральной Радой, но Антонов-Овсеенко был непреклонен в стремлении любыми путями продолжить войну, которая давала ему неограниченную власть. К концу марта 1918 года наступлению союзников противостояло приблизительно 24 тысячи красных бойцов, из которых до 5 тысяч составляли интернационалисты (чехи, сербы, немцы, китайцы...) и примерно 13 тысяч — отряды левых эсеров, анархистов и большевиков, местных красногвардейцев, солдат-фронтовиков, матросов-черноморцев, 4 тысячи — войска, прибывшие из России. Из 30 тысяч большевиков-партийцев Левобережья и Юга Украины во фронтовых частях набиралось всего до 4 тысяч.

    В то же время военное командование стало формировать «вольные батальоны» — автономные отряды, не желающие никому подчиняться и действующие против немцев на свой страх и риск. Один такой отряд — будущего батьки — анархиста Нестора Махно получил от советского командования 6 орудий, 3 тысячи винтовок, 11 вагонов снарядов и патронов... хотя вооружить надо было всего 500 человек. Из России для вооружение украинских красноармейцев прибыло огромное количество вооружения — около 70 тысяч винтовок, 1800 пулеметов, 36 пушек, 90 бомбометов, а также деньги в сумме около 70 млн. рублей. С такими средствами можно было создать мощную армию, но большевики не смогли поднять народ на борьбу и уже некому было раздавать оружие. Никита Сергеевич Хрущев, тогда молодой рабочий-партиец Донбасса, занимался формированием рабочих отрядов в Юзовке. Однако его усилия тогда никак не повлияли на ход событий.

    В марте 1918 года отряд Маруси Никифоровой «бузил» против большевиков в Александровске, а в Екатеринославе местные анархисты, подняв бунт, захватили тюрьму, выпустив из нее всех заключенных, разоружили отряд еврейских социалистов, милицию как «контрреволюционные части».

    Всячески камуфлируя перед Германией непосредственное участие Советской России в войне в Украине, Ленин, тем не менее, даже после подписания Брестского договора продолжал тайно руководить этой войной и был заинтересован в ее продолжении. 14 марта он в письме к С. Орджоникидзе (Чрезвычайный комиссар Украины от ЦК ВКП(б) и фактический наместник Ленина в Украине) требует создать «боевой фронт» против продвижения австро-германской армии на восток, с участием Донбасса и Крыма, считая, что «они должны обороняться независимо от ратификации мирного договора». Бойцы революционных армий, которые слепо верили вождю, превращались в пушечное мясо, которое «расходовалось» не в расчете на победу, а с уверенностью проигрыша. Все уже было решено в Бресте, но комиссары продолжали гнать людей под пули, причем вопреки мирным договоренностям, подписанным Лениным. Эта тайная война стоила пролетариату Украины около 10 тысяч жизней наиболее преданных революции бойцов и нескольких тысяч жизней мирных жителей. Война стала преступной и позорной не со стороны солдат, которые защищали свою Родину и свои социалистические идеалы, а со стороны руководства страной, отсиживающегося в тихом Кремле.

    17–19 марта 1918 года в Екатеринославе проходил Второй съезд красных Советов Украины, на котором было принято неожиданное для Ленина решение — провозгласить независимое от Советской России государство — Советскую Украину (советская УНР). Советская Украина до этого момента считалась только автономной частью Советской России. Большинство Президиума исполкома съезда Советов проголосовало за прекращение войны и начало мирных переговоров с Центральной Радой и Германией. Эти решения подорвали единство большевистских организаций Украины, расколовшихся на сторонников продолжения войны и ее противников. Да и сам высший законодательный орган Советской Украины — ЦИК Советов Украины — был переизбран. При этом левые украинские и левые российские эсеры в нем составили большинство, оттеснив господствующих до этого времени в Советах большевиков. Это создавало угрозу выхода из-под контроля большевиков всей системы советской власти Украины. К тому же оппозиция опиралась на военную силу, ведь большинство руководителей военных формирований были левыми эсерами или близкими к ним анархистами или максималистами.

    Падение авторитета большевиков, особенно после подписания ими Брестского мира, привело к возрастанию популярности левых украинских и российских эсеров, а также левых украинских эсдеков. В переизбранной ЦИК Советской Украины левые эсеры (российские и украинские) имели 49 мест, а большевики — 47. Заручившись большинством съезда, эсеры потребовали важнейшие портфели в правительстве, в том числе и военных дел, а также подчинение главнокомандующего Антонова-Овсеенко решениям большинства ЦИКа. Однако большевиков поддержала небольшая фракция левых украинских социал-демократов, дав им возможность с помощью нескольких недостающих голосов отстоять украинский «Олимп». В ответ на это эсеры демонстративно отказались входить в Народный секретариат, став к нему в оппозицию и начав формировать свое параллельное правительство — «Комитет 16-ти» — и свою «эсеровскую» армию, вследствие чего развал советской обороны еще более усилился.

    30 марта (по некоторым данным 2 апреля) 1918 года Центральная Рада обратилась к Совнаркому Советской России с предложением прекратить бессмысленную войну и установить военное перемирие. Ленин, боясь реакции со стороны Германии, дал 3 апреля свое согласие на переговоры о мире с Центральной Радой. В апреле 1918 года к «украинскому вопросу» в Москве остыли, продолжение войны в Украине грозило опасностью продолжения военного конфликта на территории Советской России и существованию ленинского режима. Но несмотря на свое «мирное» согласие, Ленин продолжал тайно требовать от украинских и донецких товарищей продолжения бессмысленной войны.

Глава 93. ДОНЕЦКО-КРИВОРОЖСКИЙ ТУПИК

    В конце марта 1918 года под властью Народного секретариата Советской Украины осталась только территория Донецко-Криворожской республики, имевшей свое отдельное советское правительство, которое не очень жаловало «украинских товарищей». Немецкие войска и отряды УНР приблизились к двум главнейшим пролетарским центрам Украины: Харькову и Екатеринославу. Наступление немецких войск на Харьков развивалось в двух направлениях: обходном, по линии границы с Советской Россией (Бахмач — Ворожба — Сумы — Харьков), и лобовом (Полтава — Харьков).

    Южная колонна немецкой армии (22-й корпус) рвалась к Екатеринославу, оборона которого формировалась из трех малочисленных армий: 1, 2, 3-й, внушавших лидерам большевиков большие опасения. 1-я армия расположилась на подступах к городу, 2-я — у Кривого Рога, 3-я — у станции Синельникове Состояние тыла этих армий было плачевным. Фланговый нажим вынудил эти три революционные армии уже 2 апреля сдать Екатеринослав (первой бежала с позиций 2-я армия), а к 7 апреля немецкие войска захватили станцию Синельниково и город Павлоград, разогнав остатки трех революционных армий, ушедших на Левобережье Украины. 1-я революционная армия и посланная ей на помощь новая Резервная армия (командир А. Беленкович) еще пытались закрепиться сначала по левому берегу Днепра, а потом в районе Б. Токмак — Орехов — Чаплино — Александровск. Но уже к 15 апреля и эти рубежи пали. Путь в Донбасс для союзников был открыт. Остаткам советских армий удалось отойти к Юзовке, некоторое время удерживая оборону станций Чаплино и Гришине К 20 апреля разгромленные отряды этих трех армий отошли к Мариуполю и Славянску. Еще 21 марта 1918 года, предвидя падение Екатеринослава, советское правительство Украины, боясь внезапного прорыва немецких войск, перебралось в Таганрог (весной 1918 года он считался самым восточным городом в составе Советской Украины, с 1925 года — территория Российской Федерации).

    Для борьбы на Востоке Украины и в Донбассе с запада выдвигался 1-й резервный германский корпус, а в Крым готовилась наступать Отдельная германская группа из пяти германских дивизий.

    С 20 марта Антонов-Овсеенко пытался создать участки обороны — фронты на подступах к Харькову. Фронтом у Сум руководил нарком Донецко-Криворожской республики И. Кожевников*, фронтом у Люботина — нарком той же республики Б. Магидов**, фронтом у Ворожбы — К. Ворошилов. К началу апреля 1918 года бои разгорелись уже за Харьков, к которому подошли германские войска и Запорожская дивизия УНР.

    Провозглашенная на Харьковщине советская мобилизация дала обратный эффект — появление антибольшевистских повстанческих групп из крестьян, отказывавшихся служить в армии, в тылу красной обороны. Тотальная эвакуация ценностей на восток озлобила местных жителей. Харьковские рабочие, еще недавно оплот советской власти, выступили против эвакуации из города заводов, сырья, продовольствия, ценного имущества. В Харькове прошли демонстрации протеста против эвакуации, слышались призывы к восстанию против большевиков (только из Харькова было вывезено 1 тысячу вагонов с хлебом, 50 паровозов, оборудование 17 заводов...).

    Под ударами противника рушились линии обороны советского Харькова. Вместо них создавались новые, однако и они не могли остановить наступающих. Остатки 4-й и 5-й революционных армий и отряды 1-й Донской революционной армии не были способны к обороне. Лучшая часть "красных казаков" бежала с позиций. Немецкая дивизия прорвала оборону у станции Люботин, уничтожила части 1-й Донской армии и вышла к Харькову. 7 апреля немецкие и украинские войска вошли в Харьков, разбив 2-ю Особую армию (была создана из разбитых частей армии Сиверса), после чего немцы двинулись к границе УНР с Советской Россией — на Купянск и Белгород. Уже 9 апреля 1918 года немецкие войска переходят западные границы России и захватывают Белгород и Льгов. А разбитые войска красных, которые обороняли Харьков, частью отошли в Россию, частью — в Донбасс. СНК (правительство) Донецко-Криворожской республики бежало из Харькова в Луганск. 16 апреля И. Сталин*** дал указание руководителям этой республики обороняться до последнего солдата, провести полную эвакуацию ценностей Донбасса в Россию.

    Операция по взятию Харькова стала первой пробой сил в Украине генерал-фельдмаршала Эйхгорна*), который с 5 апреля 1918 года стал командующим немецкой армией в Украине, во многом определяя не только военную, но и внутреннюю политику в Украине.

    К началу апреля 1918 года Запорожская дивизия войск УНР превратилась в значительную силу и состояла из 20 тысяч штыков и сабель, при 5 бронепоездах, 12 броневиках, 64 пушках, 4 самолетах. Входящая в нее Донецкая группа войск армии УНР полковника Сикевича (4 полка), наступая в авангарде немецких войск, 4 апреля ворвалась в Донбасс, завязав бой за станцию Лапна с остатками Одесской армии П. Лазарева*). К 8 апреля эта группа захватывает Константиноград (ныне Красноград) и стратегическую станцию Лозовую. Далее Донецкая группа быстро продвинулась в направлении Барвенково — Славянок. Харьковская группа запорожцев приняла участие в штурме Харькова.

    В апреле 1918 года лидеров большевиков особенно интересовала оборона Крыма (базы Черноморского флота) и Донбасса (важнейшей промышленно-сырьевой базы). В Донбассе после падения Полтавы, Екатеринослава и Харькова собралось довольно много разбитых на различных направлениях советских отрядов, общий потенциал которых давал возможность дать отпор наступающим.

    Еще 7 марта 1918 года большевики создали штаб обороны Дон-Кривбасса во главе с партийцем Моисеем Рухимовичем*). Однако этот штаб так и не смог подготовить район к обороне. Только к концу марта из красногвардейцев Донбасса была сформирована Особая Донецкая пролетарская армия (командующие А. Геккер*), позднее П. Баранов*), 7 тысяч бойцов) для прикрытия Донбасса с севера по линии р. Оскол — р. Северский Донец — Изюм. В то же время в Донбассе спешно формировалась еще одна новая армия из рабочих-красногвардейцев, получившая название «Пятая армия», взяв такую нумерацию после разгрома 5-й армии Сиверса. Однако это формирование не превышало 2,5 тысячи добровольцев. В середине апреля 1918 года Донецкая армия влилась в пятую армию и ее возглавил К. Ворошилов (командарм 5-й).

    Тогда же было создано два укрепленных района обороны: 1-й район — Юзовка — Гришино — Мариуполь (отряды, отошедшие от Екатеринослава — Резервной, 1, 2, 3-й революционных армий, красногвардейцы), 2-й район — Луганск — ст. Сватово — Дебальцево (отряды 1-й Донской, Донецкой, 1-й Особой, 2-й Особой (бывшей 5-й Сиверса), 5-й революционных армий, красногвардейцы). Такое обилие армий и штабов создавало дикую неразбериху, ведь некоторые армии не имели даже 1 тысячи бойцов. 17 апреля немцы захватили Валуйки и Изюм, начав операцию по овладению Луганском.

    Особым упорством отличались бои у станции Родаково на подступах к «Луганску 24–26 апреля. Командующий Антонов-Овсеенко решил провести контрнаступление и ударить всеми имеющимися силами Донецкой армии на Изюмском направлении на Купянск, надеясь предотвратить этим возможность полного захвата немецкими войсками Донбасса и Луганска. Но это контрнаступление закончилось очередным громким провалом, бегством советских частей. 24 апреля немецкие войска, захватив Купянск, Бахмут, Славяносербск, двинулись дальше — к Старобельску. Новая контратака со стороны Луганска на Старобельск закончилась бегством советских войск с фронта. Старобельская группа оказалась отброшенной в Донскую область России, где и была уничтожена белоказаками.

    К 27 апреля Луганск был эвакуирован, а части, его оборонявшие, отступили на Дон к станции Лихая. Немецкие войска захватили станцию Чертково в Донской области, перекрыв отступление на Воронеж, угрожая полным окружением Донецкой группировки красных, у которых оказался только один путь из «мешка» — по ветке железной дороги на станцию Лихая.

    На середину апреля 1918 года приходятся оборонные бои в степном украинском Приазовье. Вместе с «вольными» отрядами анархистов Махно, Петренко и Мокроусова, матросов Степанова и Полупанова отряд Маруси Никифоровой пытался оборонять Гуляй-Поле, станцию Пологи, Бердянск. Командующий Антонов-Овсеенко вспоминал, что на южном участке фронта его штабу удалось установить связь только с отрядом Никифоровой, большевистские же отряды разбежались. Часть отрядов отсиживалась в эшелонах, даже не желая занимать боевые позиции. Под давлением сил оккупантов армия Егорова «растворилась», а «вольные» отряды Резервной армии отступили к Таганрогу.

    В бои в украинском Приазовье неожиданно вмешалась еще одна сила — части  дроздовцев, которые шли с Румынского фронта через степи Украины на соединение с основными силами Добровольческой армии генерала Л. Корнилова. Пользуясь общей неразберихой и умело маневрируя среди красных и австрийских войск, отряд полковника М. Дроздовского (около 1100 штыков) прорвался из Бессарабии к Днепру, где атаковал укрепления красных у Каховки. Падение под ударами дроздовцев Каховки (12 апреля 1918 г.) послужило началом развала всей линии обороны красных в нижнем течении Днепра. 15 апреля дроздовцы выбили красных из Мелитополя и устремились к Бердянску и Мариуполю.

    На украинском «Олимпе», размещавшемся в тыловом Таганроге, кипели нешуточные страсти. Большевики, «побив горшки» с российскими и украинскими левыми эсерами, стали друг друга арестовывать. Однако мнение украинских народных секретарей уже мало интересовало Москву, считавшую хозяевами Востока Украины Орджоникидзе и Антонова-Овсеенко. В Таганроге, в здании ЦИК Советов Украины, большевики арестовали Никифорову за неподчинение, грабежи, антисоветские выступления. Отряд ее, еще представлявший боевую ценность, развалился...

    Нарком по делам национальностей Сталин, исходя из провала борьбы за Украину, выразился откровенно в отношении к правительству Советской Украины: «Достаточно играли в Правительство и Республику, кажется, хватит, пора кончать игру». Сопротивление второй половины апреля 1918 года продолжалось только для того, чтобы вывезти в Россию стратегические ценности из Украины. «Таганрогское» правительство Советской Украины находилось в замешательстве не только по причине практически полной потери своей территории и армии, но и от попытки выступления союзных левых эсеров. В Таганрог в конце марта 1918 года прибыли и организовали там Главный военный штаб лидеры российских левых эсеров Камков, Карелин, Штейнберг — ярые противники Брестского мира с немцами. Они прибыли на «украинское пепелище» не просто ради любопытства, а намереваясь сорвать Брестский мир и втянуть Россию в новую войну против немцев, И попутно — захватить денежные средства у своих недавних друзей — большевиков. Левоэсеровский отряд таганрогского военкома арестовал народных секретарей — министров Советской Украины. В номерах гостиницы, где жили лидеры большевиков В. Затонский, С. Косиор и другие, были осуществлены обыски и изъятие казенных денег «на продолжение революционной войны в Украине». Эсеры считали, что народные секретари просто прикарманили украинские народные деньги. Через несколько дней этот скандал удалось замять, очевидно, уже после дележа партийных денег. Успехам левых эсеров помогала внутренняя борьба среди коммунистов Украины между «правыми» — ориентирующимися исключительно на Москву, стремившимися немедленно прекратить сопротивление, и «левыми», которые надеялись уйти от давления Москвы и продолжить борьбу против оккупантов.

    Левые эсеры добились (неожиданно для Москвы) большего, чем ожидали сами... 17 апреля на заседании ЦИК Советов Украины и Народного секретариата было решено создать объединенное правительство — Временный Повстанческий Народный секретариат, в который вошли: от большевиков — 4 секретаря, от левых украинских и российских эсеров — 4, от левых украинских эсдеков — 1. Полновластие, казалось, вот-вот окажется в руках вечных оппозиционеров. Но этой власти оставалось жить считанные дни.

    20 апреля 1918 года Народный секретариат и ЦИК Советов Советской Украины самораспустились. На следующий день члены правительства Советской Украины и цекисты выехали из Таганрога в Москву, решив прекратить борьбу за Украину. Понимая, что Украину не удержать, они предложили перейти на повстанческую тактику борьбы — демобилизовать армии, а вместо этого начать организацию партизанских отрядов во вражеском тылу.

    Немецкие войска, преследуя советские отряды, перешли границу и вторглись в пределы России: в Орловскую, Курскую, Воронежскую губернии. Единственной возможностью избежать широкомасштабной войны с германским блоком для ленинского правительства стало решение немедленно свернуть всякое сопротивление остатков украинских армий Антонова-Овсеенко. До 1 мая 1918 года, дня сдачи немцами Таганрога, еще наблюдались отдельные стычки в восточном Донбассе (у Таганрога сражались отряды Резервной армии А. Беленковича). Но с мая борьба замерла... Вторая война за Украину была проиграна большевиками еще в начале кампании. Около 70 дней понадобилось войскам союзников для захвата всей территории Украины, примерно столько же длилась первая война за Украину.

    4 мая 1918 года Антонов-Овсеенко официально объявил о прекращении войны и роспуске своих армий. В тот же день на станции Коренево германское командование подписало с представителями Советской России соглашение о прекращении военных действий на Курском направлении. Все войска Советской Украины (по требованию немецкого командования), попавшие на территорию России, должны были быть разоружены и интернированы. Но выполнение этого пункта соглашений с немцами носило достаточно формальный характер, отряды с Украины перебрасывались на другие красные фронты, прежде всего против белогвардейцев. На участке новой границы — от Суджи до Рыльска — между войсками России и войсками союзников была создана буферная нейтральная зона в 10 километров.

    Командование австро-венгерских и германских войск тайно поделило между собой земли Украины на зоны оккупации. Австрии достались Подольская, Херсонская, часть Екатеринославской губернии; Германии — все остальные земли Украины. К середине апреля 1918 года Центральная Рада и Совет министров УНР хотя и считали себя высшей властью в Украине, практически уже не контролировали внутреннее положение в стране. Провинциальная администрация, которая оставалась верной УНР, утратила всякую связь с Киевом и оказалась под влиянием австро-германского военного союзного командования.

Глава 94. КРЫМСКИЙ УЗЕЛ

    19 марта 1918 года самостоятельность вновь созданной Социалистической Советской республики Таврида (в составе Таврической губернии) провозгласил Первый съезд Советов Тавриды. Таким шагом местные большевики надеялись вывести Крым и уезды Северной Таврии (Мелитопольский, Днепровский, Бердянский) из-под удара германских и австро-венгерских войск, которые уже подошли к устью Днепра (границы Северной Таврии). Один из руководителей новой республики А. Слуцкий*, объясняя эту позицию, откровенно заявил: «... броситься в войну мы не можем, так как Красная Армия превратилась в банду мародеров».

    Общий весенний кризис советской власти особенно обострился в отрезанном фронтами Крыму. В ходе перевыборов Советов, в апреле 1918 года, местные эсеры и меньшевики сумели завоевать большинство в ряде ключевых Советов: Севастопольском, Евпаторийском... Профсоюзы Крыма также оказались оппозиционной большевикам силой. Всюду вспыхивали локальные восстания против диктатуры пролетариата (Бердянск, Керчь). Особенно опасным для местной власти было недовольство крымско-татарского населения, которое в начале апреля 1918 года переросло в вооруженное восстание на Южном берегу Крыма и в горной части полуострова.

    22 марта, когда войска австро-германцев вплотную приблизились к административной границе Северной Таврии, правительство вновь созданной республики ограничило ее территорию только Крымским полуостровом. Но самостоятельность республики не вызывала уважения у пришельцев с запада. Германские войска вторглись в Северную Таврию, а с 16 апреля приступили к операции по штурму Перекопа.

    За пять дней до этого, 11 апреля 1918 года, часть Запорожской дивизии — Крымская группа полковника П. Болбочана получила приказ от военного министра УНР: «...тайно от немецких войск двигаться в Крым». Интересно, что Четвертый универсал Центральной Рады не включил Крым в состав УНР, более того, при подписании Брестского мира делегация УНР отказалась от претензий на Крым и на Черноморский флот. Но аппетит приходит во время еды... и лидеры УНР через полтора месяца властвования осознали все значения флота и полуострова для будущего Украины. 14 апреля, одновременно с частями австрийской армии, Крымская группа Болбочана (конный, пехотный полки, инженерный батальон, отряд самокатчиков, 10 броневиков, 2 бронепоезда, 8 пушек) появилась на станции Синельниково, а вскоре продвинулась к Александровску, где натолкнулась на первую линию таврической обороны Александровск — Вознесенск — Карловка. 16 апреля после непродолжительного боя группа Болбочана овладела Александровском одновременно с австрийскими частями, которые прибыли из Херсона на кораблях (два монитора Дунайской австрийской флотилии, судно с 6-тысячным десантом, батарея), и 15-й немецкой дивизией, двигавшейся от Екатеринослава.

    Красная Армия Советской Тавриды (командир Гольдштайн**, 6 тысяч штыков) все еще занимала оборонительные позиции в Северной Таврии, от Днепровского лимана, по Днепру до Берислава, а дальше по Левобережью — Торгаевка — Калка — Мелитополь — Бердянск. В некоторых местах оборона представляла собой окопы с колючей проволокой и артиллерийскими расчетами, демонтированными с фортов Севастополя. Немецкие и австрийские войска не спешили штурмовать эти укрепления, ожидая подхода своей тяжелой артиллерии. 18 апреля 1918 года группа Болбочана ворвалась в Мелитополь, принудив отступить красные части к Бердянску. Болбочан успел захватить несколько самолетов, пушек, банк, хотя в тот же момент в город вошла 15-я немецкая дивизия. Болбочан планировал штурмовать Сиваш с его линиями укрепленных окопов, блиндажами, тяжелой артиллерией. Этот план казался многим стратегическим безумием.

    Удар отряда дроздовцев по станции Акимовка, отрезавший Крым от мелитопольской линии обороны, помог маневрам группы Болбочана. Украинское командование направило дезинформацию в штаб красной обороны Крыма о том, что к Чонгарскому мосту, соединявшему полуостров с материком, железнодорожной веткой движутся отступающие от Мелитополя красные отряды. Выдавая свою группу именно за такой красный отряд, Болбочан смог захватить заминированный железнодорожный мост через Сиваш — один из главных стратегических объектов северного Крыма. 20 апреля в Крым, смяв дезориентированные части обороны Сиваша, в тайне от немецкого командования ворвалась группа Болбочана.

    В это же время немецкие войска, прорвав оборону перекопских укреплений (19 апреля), начали штурм Юшуньской линии обороны и, преодолев ее, направились к Симферополю по шоссейной дороге. 22 апреля группа Болбочана, двигаясь по железной дороге быстрее немецких частей, шедших по шоссе, захватила Джанкой и развернула наступление на Симферополь. Против группы Болбочана красное командование смогло направить всего 500 солдат и матросов, несколько бронепоездов. Но такие ничтожные силы уже не могли остановить наступление... Утром 24 апреля группа Болбочана неожиданно захватила Симферополь. Вследствие паники в стане обороняющихся запорожцы захватили множество военных трофеев, в том числе всю документацию штаба обороны Крыма.

    Тайные попытки правительства УНР присоединить к своей территории Крымский полуостров и объявить весь военный Черноморский флот собственностью УНР вызвали резкий протест у немецкого командования. Захват Симферополя группой войск УНР произошел в тот момент, когда к Симферополю со стороны Перекопа уже приближались немецкие части, считавшие Крым и Черноморский флот только своими военными трофеями. Уже вечером 24 апреля во главе немецкой дивизии в Симферополь прибыл генерал фон Кош*). Он ультимативно потребовал немедленного и полного вывода группы Болбочана из Крыма. В противном случае германские войска грозили начать силовые действия против запорожцев, вплоть до применения оружия. Немецкому командованию правительство УНР отважно врало о том, что в Крыму нет никаких войск УНР. В то же время на заседании Центральной Рады 20 апреля 1918 года Черноморский флот был провозглашен флотом УНР, и премьер УНР приказал войскам Болбочана двигаться на Севастополь. Несколько дней шло препирательство лидеров Центральной Рады с немцами, причем военный министр Жуковский и премьер УНР Голубович давали совершенно разные приказы. Дело пахло международным скандалом и военным конфликтом. Голубович даже предложил Болбочану проучить немцев и начать борьбу за Крым. Но конфликт закончился мирно — выводом войск Болбочана из Крыма в район Мелитополя (27 апреля 1918 г.), извинениями перед немцами, заявлением Жуковского о происшедшем недоразумении.

    Но захватом Симферополя борьба за Крым не завершилась. Советские войска продолжали борьбу против восстания крымских татар, вспыхнувшего южнее Симферополя. 21 апреля красные матросы-десантники высадились в Ялте, Судаке, Феодосии и начали теснить неорганизованные отряды крымских татар, занявших Алушту и Гурзуф. Вплоть до 30 апреля продолжались бои матросских отрядов против татар и передовых частей германской армии. Во время вооруженного конфликта татарам удалось взять в плен и расстрелять большую часть членов советского правительства республики Таврида.

    С 25 по 29 апреля проходила оборона Севастополя советскими частями, в ходе которой немецкие войска застряли на подступах к городу. Но когда оборона уже была бессмысленна (29 апреля), на многих судах Черноморского флота был поднят украинский флаг, а командующий флотом контр-адмирал Ю. Саблин, не зная о баталиях вокруг Крыма, потребовал прекратить наступление немецких войск на базу флота — Севастополь, по причине признания флотом власти УНР. Тогда моряки посчитали, что лучше оказаться под флагом УНР, чем отдать флот в руки германцам. События в Крыму разворачивались на фоне общего кризиса власти Центральной Рады. Вечером 26 апреля 1918 года немецкие войска разоружили украинскую Синежупанную дивизию армии УНР. Эта дивизия (одна из лучших в армии УНР) была сформирована в Германии из украинских военнопленных и передавалась Украине по просьбе Центральной Рады. 29 апреля пала и сама Центральная Рада.

    Однако немецкие войска, не обращая на демарши Саблина никакого внимания, продолжили атаки на Севастополь. Только капитулянтская позиция Центрофлота***** вынудила часть революционных матросов пойти на сдачу Севастополя и флота. С 28 апреля отряды, не согласные капитулировать, начали отступление по узкой прибрежной дороге на восток, по маршруту Севастополь — Ялта — Судак - Феодосия — Керчь, пробиваясь через районы, занятые восставшими татарами. К 5 мая, крайне поредев, они достигли Керчи и перебрались на Таманский полуостров.

    30 апреля 1918 года 600 кораблей флота с 3,5 тысячами матросов на борту покинули Севастополь, взяв курс на Новороссийск, намереваясь перейти там под красное командование. Часть Черноморского флота (7 линкоров, 3 крейсера, 5 миноносцев) осталась в Севастопольской гавани во главе с контр-адмиралом М. Остроградским. В тот же день в Севастополь, покинутый его защитниками, стали входить немецкие отряды.
   
Источник: Савченко В.А. Двенадцать войн за Украину. — Харьков: Фолио, 2006. — (Время и судьбы).

Глава 95. БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ

ПОСТАНОВЛЕНИЕ СНК ОБ ОТПУСКЕ СРЕДСТВ НА СНАРЯЖЕНИЕ ЧАСТЕЙ КОРПУСА ВОЙСК ВСЕРОССИЙСКОЙ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ, ОТПРАВЛЯЮЩИХСЯ НА ФРОНТ, И НА ПЕРЕФОРМИРОВАНИЕ ВОЗВРАЩАЮЩИХСЯ С ФРОНТА ЧАСТЕЙ

12 декабря 1918 г.

    Совет Народных Комиссаров в заседании от 12 декабря с.г. по вопросу об отпуске в распоряжение Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности 10 000 000 рублей на снаряжение частей корпуса войск ВЧК, отправляющихся на фронт, и на переформирование возвращающихся с фронта частей постановил: Отпустить в распоряжение Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности в возмещение расходов по снаряжению отправляющихся на фронт частей корпуса войск ВЧК и на переформирование возвращающихся с фронта на отдых частей из средств Государственного казначейства авансом 7 000 000 рублей (семь миллионов рублей) и 3 000 000 рублей (три миллиона рублей) из кредитов по смете Народного комиссариата по военным делам на покрытие расходов по оплате вещей, полученных войсками корпуса ВЧК из довольствующих учреждений Военного ведомства с тем, чтобы впредь все расходы, вызываемые отправкой на фронт отрядов ВЧК, как и содержание этих отрядов за время их пребывания на фронте, производились за счет Военного ведомства.
Председатель В. Ульянов (Ленин)
За секретаря Л. Озеревская

ЦПА ИМЛ. ф. 2. on. l, д. 7758.
Подлинник

    *) Все отряды и батальоны при ЧК составляли единый корпус войск ВЧК, создание которого было предусмотрено постановлением I Всероссийской конференции чрезвычайных комиссий, проходившей в Москве 11–14 июня 1918 г. (см.: Из истории ВЧК, с. 138).
    Основной функцией войск ВЧК было подавление вооруженных мятежей, бандитских и кулацких выступлений в тылу Красной Армии. Вместе с тем эти войска использовались командованием Красной Армии на фронтах гражданской войны.

Источник: В.И. Ленин и ВЧК, Сборник документов (1917-1922), М.: Политиздат, 1987.

ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ БЮРО ЦК РКП (б)

19 декабря 1918 г.

Слушали:

    1. О Всер. чрез, комиссиях.

    Постановили:

    1. Т. Дзержинский доложил о заседании ВЧК, на котором было постановлено обратиться к ЦК о разрешении конфликта у Козловского*) с остальной коллегией.
Далее выяснилось, что в печати за последнее время печатались статьи о деятельности ВЧК, которые носили не столько деловой характер, сколько злобное отношение. Было принято следующее решение:

    1) Ввиду заявления ВЧК, что неразрешение конфликта тормозит работы ВЧК, ЦК предлагает Комиссариату юстиции временно заменить т. Козловского в качестве представителя Комиссариата в ВЧК до улаживания конфликта. Разбор конфликта поручить т. Сталину.
    2) ЦК партии постановил, что на страницах партийной и советской печати не может иметь место злостная критика советских учреждений, как это имело место в некоторых статьях о деятельности ВЧК, работы которой протекают в особо тяжелых условиях.

    Слушали:

    2. Военный контроль.

    Постановили:

    2. По вопросу об объединении деятельности ВЧК и Военного контроля решено согласиться с положением, выработанным при Реввоенсовете. Заведующим Военным контролем назначить т. Кедрова, если не встретится возражений со стороны Реввоенсовета. Поручить т. Троцкому переговорить с Реввоенсоветом.

ЦПА ИМЛ, ф. 17, on. 2, д. 7, л. 1.
Подлинник

    *) Конфликт возник в связи с тем, что М.Ю. Козловский поддерживал ложные утверждения о незаконных репрессиях, якобы осуществляемых ВЧК. Решению по второму вопросу предшествовала тщательная проверка органов Военного контроля и чистка его отделов от враждебных элементов.
    1 января 1919 г. по указанию ЦК РКП (б) был создан Особый отдел ВЧК. К середине января органы Военного контроля были слиты с фронтовыми и армейскими ЧК и образованы особые отделы, на которые возлагалась борьба со шпионажем и контрреволюционными элементами во всех частях и учреждениях Красной Армии.

Источник: В.И. Ленин и ВЧК, Сборник документов (1917-1922), М.: Политиздат, 1987.

Глава 96. БУРЦЕВ

Письмо С.Г. Сватикова — В.Л. Бурцеву
г. Ростов-на-Дону, 1919 — 29 янв[аря] ст[арого] ст[иля]
 
    Дорогой Владимир Львович.

    Большим счастьем для нас обоих было узнать из какого-то большевистского органа, что Вы освобождены, а потом, что Вы уехали. Куда? Никто не знал (После освобождения из тюрьмы в начале 1918 г. Бурцев эмигрировал сначала в Финляндию, затем в Швецию). Я покинул С [анкт]-П [етербург] в ноябре 1918 г. (Так в тексте. Явная описка, речь идет, конечно, о ноябре 1917 г.), когда мне в Смольном дружески посоветовали ехать. Я пришел снова хлопотать о свидании с Вами. Приезжал в П[етро]-П[авловскую] крепость, хотел пройти по старому разрешению, но там уже вожжи были подтянуты и тов. Благонравов (Благонравов Г.И.— большевик, комендант Петропавловской крепости) меня к Вам не пустил. Представьте себе горе Пол[ины] В[асильевны] (Сватикова П.В.— жена Сергея Григорьевича), в Вас влюбленной. Я был глубоко и искренне огорчен. На Дону я видел всех людей ноябрь-февральского казачьего движения, видался и работал с Корниловым и Алексеевым (Генералы Корнилов Л.Г. и Алексеев М.В. — организаторы Добровольческой армии). Первый из них, памятуя нашу совместную работу в С[анкт] -П[етербурге], был ко мне очень внимателен. Когда кольцо у Ростова замыкалось, Корнилов вызвал меня, сказал, что совещался с дон[ским] атаманом Назаровым (Генерал А.И. Назаров был избран донским атаманом после самоубийства А.М. Каледина 29 января 1918 г. 25 февраля 1918 г. Новочеркасск был захвачен 10-м и 27-м революционными казачьими полками. Назаров и президиум заседавшего там малого Круга были арестованы. Казачий круг был распущен, а генерал Назаров расстрелян) и признал положение безнадежным. Эвакуация раненых началась раньше, но только что решено уходить. Предлагал мне идти с ними. Я сказал, что в обозе быть грузом не хочу, а ружья мне давать он не хотел. Рискнул остаться. В городе мало кто знал о моем пребывании, а пришедшие большевики не знали меня. Я обнял Корнилова, который сменил свое пальто мещанина на офицерскую походную шинель. Папаха и сапоги остались те же.— “Увидимся ли, С[ергей] Г[ригорьевич]?” — спросил Л[авр] Г[еоргиевич]. — Я шутил: “Эх, Л[авр] Георгиевич]. Вы можете сказать: я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, и от Александра Федоровича, и из Быхова (Сватиков намекает на побег Корнилова из австрийского плена, а затем из тюрьмы в г. Быхов, где содержались арестованные по указанию А.Ф. Керенского руководители корниловского выступления). Конечно, увидимся! Что бы Вас ни ждало — лавры Цезаря или корона, но терновый венец я уже вижу на Вашей голове. Во имя свободной России, единой России — с Богом — к победе!”. Корнилов приказал караулу выходить. На улице строился еще последний отряд, на тротуаре. Подъезжали повозки Кр[асного] Креста с белым верхом.
    Какая-то сестра милосердия, видимо, офицерская жена, причитает: “О, Господи, из Пруссии отступали, с Карпат, но так — никогда не приходилось”. Ночь упала на землю... И вдруг стало тихо на улице, все опустело... Я вошел в Парамоновский дворец (Ныне в этом здании помещается библиотека Ростовского университета), где только что звучали шаги в зале с колоннами, всюду было пусто... На столе в кабинете разведки пылали зажженные бумаги, огонь готов был охватить мебель.— “Что же, барин,— спросил меня сторож,— али дому гореть, чтобы большевикам не доставался?...”. Я приказал тушить пожар, сложить все бумаги из дома костром на дворе. Прибежавшие в дом сестры милосердия помогали таскать бумаги. Когда они отъехали от дома, я стал у калитки в решетке дома. Скакали офицеры, спрашивали, здесь ли штаб, и спешили дальше на восток. Прибежала группа рабочих. — “Ушли?” — “Нет еще, в доме караул и останется до 2 ч[асов] ночи, уходите”.— Группа убежала. Прискакал старый полковник, — “Здесь ли поручик Ивановский? Скажите, если заедет, что отец достал лошадь и присоединяется к отряду”. С севера неумолчно гремели пушки и летели снаряды. Целили, видимо, по Парамоновскому дому. Снаряды рвались все ближе и ближе, недолет, перелет. Прибежали 2 англ[ийских] офицера. — “Где Корнилов?” — “Штаб выступил!”. Тут снаряд упал вблизи. Англичанин, ложась, толкнул и меня: — “Да ложитесь же!”. Через минуту встали, обнялись. Они пошли спешно в город, я в дом, обыскал столы Алексеева и Корнилова. У Л[авра] Г[еоргиевича] на столе лежал горчичник, ни клочка писаной бумаги. Костер с бумагами, снесенными мною и сестрами, уже догорал на снегу. Я выглянул на улицу. Выйти сюда было уже опасно. Справа и слева по Пушкинской надвигались группы местных жителей, большевиков и просто думавших пограбить. Дом был очищен от бумаг. Сторож причитал над обстановкой, лампами, горевшими на столах и пишущими машинами. — “Все „им" достанется”. Выходя из калитки на заднюю улицу со сторожем, мы услышали радостное “ура”. Толпа проникла с улицы, и новые хозяева радостно занимали дворец. На Садовой (Ныне Большая Садовая, переименованная из улицы Ф. Энгельса) было пусто, всюду лежал белый, глубокий, только что выпавший снег, ярко светили фонари, но нигде ни одного человека. Глухо, как в деревне...
    Пушки за городом гремели. Большевики не решались входить в город, не веря слуху об уходе добровольцев...(Ростов был занят 24 февраля 1918 г. красногвардейскими частями под общим руководством В.А. Антонова-Овсеенко. В.И. Ленин, придававший большое значение захвату Ростова, 23 февраля телеграфировал: “Экстренно. По нахождению наркому Антонову. Сегодня же во что бы то ни стало взять Ростов” (Ленин В.И. ПСС. Т. 50. С. 46) Кое-где раздавались отдельные выстрелы!... Потом мы пережили 74 дня “советской” власти, видели убийства на улицах, обыски. Приходили арестовывать сестру за “саботаж”, хотели убить меня, обстреливали с перепугу дом из пулемета. Смерть была вокруг и вблизи — не раз. На первый день Пасхи отряд Дроздова (Так в тексте. На самом деле — М.Г. Дроздовского. Полковник Дроздовский сформировал в декабре 1917 г. на Румынском фронте отряд численностью около 1000 чел. В марте выступил в поход на соединение с Корниловым. 4 мая дроздовцы захватили Ростовский вокзал, но вскоре были выбиты частями 2-й Украинской армии, прорвавшейся к Ростову из Новочеркасска) ворвался в город с запада, у нашего дома стояла пушка, и по ней били оттуда, а от ее выстрелов сотрясался весь дом. На четвертый день канонада усилилась, за Доном горел поезд со снарядами, снаряды рвались непрерывно. И вдруг стало тихо. Дроздовцы-офицеры ехали верхом с востока по Б[ольшой] Садовой. Кто-то крикнул: “Корнилов, Корнилов — впереди!”. Я выбежал, задыхаясь, на улицу, но это был не Корнилов, и не корниловцы (Генерал Л.Г. Корнилов был убит 31 марта 1918 г. при штурме Екатеринодара). Дроздовский отряд обошел Ростов, помог восставшим казакам взять Новочеркасск и ворвался в Нахичивань. Толпы народа запрудили тротуары, кричали — ура, Христос воскресе. Но они ничего не знали о Корнилове, эти офицеры, пришедшие сюда с боем с румынского фронта. Вдруг кто-то закричал: “глядите, глядите, немцы!” (Немцы вошли в Ростов 8 мая) С запада черной сплошной массой двигались германцы в касках. Дойдя до Малого просп[екта](Ныне пр-т Чехова) они круто поворачивали на юг к Дону. Через 4 дня я уехал спешно на свидание с ген[ералом] Алексеевым, в ст[аницу] Мечетинскую. Деникин был в потрепанном тулупчике с обветренным лицом и бородою лопатой. Глядя на него думалось, как у Тургенева: “Экий чуйка!” — “Скажите, С[ергей] Григорьевич],— спросил меня Алексеев,— не знаете ли, где этот сукин сын Керенский?”.
    Теперь о деле. Вы знаете, конечно, что П.Е. Парамонов приглашен Деникиным быть министром пропаганды и агитации. Мысль подал полк[овник] Киз, помощник ген [ерала] Пуля (Генерал Пуль — руководитель Британской миссии на Кавказе), присланного сюда для информации. Он говорил, что нужно вести пропаганду в Европе, ибо дело не в правительствах, а в народе; последний же под влиянием колоссальной большевистской пропаганды, утверждающей, что б[ольшеви]ки — социалисты etc. Н[иколай] Е[лпидифорович] предложил мне ехать в Париж, найти Вас (мы не знаем, где Вы), организовать издание книг, брошюр и листовок, а Вас просить взять на себя управление Российским] Тел[еграфным] А[гентством] за границею. Однако ему Краснов навязывает в товарищи Ф.Д. Крюкова, который из русскобогатовца превратился в яркокрасновца (Крюков Ф.Д.— известный донской писатель; большая часть его произведений опубликована в демократическом “Русском богатстве”. Депутат I Государственной думы. В августе 1918 г. избран секретарем Большого Круга). Другим товарищем приглашен, кажется, Д.Д. Гримм (Гримм Д.Д. — профессор права Петербургского университета, член левой группы Государственного совета, активный деятель партии кадетов), чтобы заменять Н[иколая] Е[лпидифоровича] в заседаниях в Ставке. Я остаюсь каким-то товарищем сверх комплекта, и не прочь отказаться, если не поеду за границу. Ставить меня на утверждение Н[иколай] Е[лпидифорович] не решается из-за моего столкновения с ген[ералом] Драгомировым (Генерал А.М. Драгомиров — председатель Особого совещания при главнокомандующем вооруженными силами на Юге России — фактически деникинского правительства. Впоследствии заменен ген. А.С. Лукомским). Этим летом два германских агента, офицеры, штабс-капитаны Панченко и Васильев сделали вооруженное нападение на мою квартиру ночью, чтобы убить меня за статью якобы о Николае II, на самом же деле из-за того, что я верно, все время германской оккупации, держался союзнической ориентации. Они разбили дверь и, не найдя меня (я побежал в соседнюю квартиру вызывать милицию по телефону), стреляли в упор в мою сестру — хозяйку квартиры, и бежали, услышав приближение людей на помощь. Они потребовали письменно от меня, чтобы я взял назад слова о Николае. Я отказался, равно и от дуэли, предложенною “группою офицеров, сторонников династии дома Романовых”. Я отказался, полагая, что писатель свободен выражать мнение об исторических деятелях, и узнавши, что означенные офицеры издают газету, т[ак] н[азываемый] “Бюллетень” на германские деньги. Этот поступок бандитов остался безнаказанным. Правда, Краснов выслал из Р[остова] отряд особого назначения, коего выходка по отношению ко мне лишь завершила ряд безобразий и злодейств, но покушавшиеся на убийство беззащитной и посторонней женщины остались безнаказанны. Все же Драгомиров, ярый царист, нашел, что правы были монархисты, а не я.
    Парамонов просил меня написать Вам, что он оплатит Ваши счета, но я все же очень советую делать наоборот: сперва получите деньги, а потом расходуйте. Нелепо, конечно, но у правительства, претендующего на всероссийское, даже на ю[южно]-росс[ийское] значение, денег мало, да и переводят неаккуратно. Парамонов испросил на 3 мес[яца] 8 милл[ионов] рублей. Желательно, чтобы Вы поставили [на] службу “Унион” или переименовали его в “Росста”. Как угодно! Пишите Н[иколаю] Е[лпидифорови]чу, что необходимо прислать к Вам полномочного представителя для решения всех вопросов о бюро не только печати, но и издательства и т.д. Мы могли бы обсудить все нужды, решить все вопросы и двинуть дело, о котором говорил полк[овник] Киз, т.е. пропаганду за границею. В России же лучшие пропагандисты — сами большевики!
    Право! Пропаганда действием с их стороны очень активна.
    Мне кажется, что и Пуль, и Эрлиш переоценили Краснова, который так усердно служил Вильгельму II и с такою неохотою глядит на союзников. Союзники явно делают ошибочную ставку на эту личность (Генерал П.Н. Краснов был избран Войсковым атаманом 16 мая 1918 г. Приветствовал оккупацию части Донской области немецкой армией, заключил с Германией соглашение о поставках донским казакам немецкого оружия и боеприпасов в обмен на зерно, скот и сырье. 19 февраля 1919 г. подал в отставку и уехал в Германию. Причина отставки — военные неудачи и противоречия с командованием Добровольческой армии). Он — царист и proboches nous reslons anliboshes, quand m;me (Франц.— Он царист и пробош, мы же останемся антибошами в любом случае. Боши — бранное прозвище немцев).
    Что это за политическое совещание в Париже? Многие восторженно приветствуют кн. Львова и Савинкова. Не все еще слопали царисты. Хотя главная задача, конечно, разрушение большевистского Карфагена! Это главное! Хотя и много делают зла идее единой России злодейства реставраторов. Однако не они победят (Однако правые все-таки “слопали” Парамонова вместе со Сватиковым. Уже 18 марта 1919 г. Сергей Григорьевич писал Бурцеву: “Я пробыл товарищем министра 2 месяца фактически и с 17 янв[аря] по 21 февр[аля] юридически, и подал в отставку. Парамонов — тоже. Причина — крайнее черносотенство Драгомирова, коему подчиняется и Деникин, более осторожный, спокойный и разумный.... По-видимому, примирительная программа Парамонова отвергается и заменяется более правой. Я же хлопотал о том, чтобы меньшевики работали совместно с Добрармией. И удавалось! Эх, Львович. Ничему-то люди не научились и не забыли. Мстительные и злобные!..” (ГАРФ, ф. 5802, оп. 1, ед. хр. 535, л. 44—45 об.)).
Целую Вас, тороплюсь кончить. Письмо пойдет с А.И. Гучковым. Прилагаемое разошлите.

    Ваш Сергей Сватиков

    Мой адрес через Парамонова.

Источник: ГАРФ, ф. 3802, on. 1, ед. хр. 535.— Автограф.

Примечания

*) БЛАГОНРАВОВ Георгий Иванович (1895-1938) – государственный деятель.
В КП с марта 1917 г. Образование среднее. Учился в Московском университете до 1915 г.
    Студентом примкнул к революционному движению. Служил в армии в 1915-1917 годах. Окончил военное училище. Прапорщик запасного полка в Егорьевске в 1917 г. С февраля 1917 г. председатель полкового комитета запасного полка в Егорьевске. До сентября 1917 г. – председатель Егорьевского Совета рабочих и солдатских депутатов. Комиссар Петроградского ВРК в октябре-ноябре 1917 г. Член чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Петроградского ВРК, Петросовета с 21 ноября по 7 декабря 1917 г.; чрезвычайный комиссар охраны Петрограда с декабря 1917 по май 1918 г.; член РВС Восточного фронта с 13 июня по 21 июля 1918 г.; комиссар железнодорожного подотдела ВЧК с ноября 1918 г. по январь 1919 г.; инструктор-ревизор ТО ВЧК с января по май 1919 г.; уполномоченный ТО ВЧК на Московско-Казанской железной дороге с мая по июнь 1919 г.; председатель Петроградской окружной ТЧК с июля 1919 по 1920 г.; член президиума, коллегии Петроградской ЧК с июля 1919 по ноябрь 1921 г.; исполняющий обязанности председателя Петроградской ЧК в августе 1919 г.; председатель тройки по обороне Петроградского железнодорожного узла с сентября по ноябрь 1919 г.; заведующий ТО ВЧК с 21 ноября 1921 по 6 февраля 1922 г.; член президиума ВЧК с декабря 1921 по 6 февраля 1922 г.; начальник ТО ГПУ-ОГПУ СССР с 6 февраля 1922 по октябрь 1931 г.; начальник административного управления НКПС РСФСР-СССР в 1922-1925 годах; начальник ЭКУ ОГПУ СССР с 28 апреля 1925 по 17 февраля 1926 г.; председатель правления Резинотреста ВСНХ СССР с марта 1926 по 1927 г.; член ВСНХ СССР с апреля по октябрь 1927 г.; член Коллегии ОГПУ СССР с 26 октября 1929 по 7 октября 1931 г.; заместитель наркома путей сообщения СССР с 16 декабря 1929 по 7 октября 1931 г.; уполномоченный СНК СССР по продвижению нефти в Астрахани и Баку с 23 августа 1931 по 1932 г.; 1-й заместитель наркома путей сообщения СССР с 7 октября 1931 по 21 сентября 1932 г.; заместитель председателя Комитета по перевозкам при СТО СССР с 8 октября 1931 по 1934 г.; 1-й заместитель наркома путей сообщения СССР с 21 сентября 1932 по 4 августа 1935 г.; начальник центрального управления шоссейных дорог и автомобильного транспорта при СНК СССР (ЦУШОССДОР) с 3 августа 1935 по 27 марта 1936 г.; начальник ГУШОСДОР НКВД СССР с 27 марта 1936 по 25 мая 1937; кандидат в члены ЦК ВКП(б) (17 съезд).
    Арестован 25 мая 1937 г. Осужден ВК Верховного суда СССР 2 декабря 1937 г. за контрреволюционную деятельность; приговорен к высшей мере наказания. Приговор исполнен 16 июня 1938 г.
    Определением ВК Верховного суда СССР от 11 июля 1956 г. реабилитирован.
    Звания: комиссар ГБ 1 ранга с 5 июля 1936 г.
    Награды: орден Красного Знамени (14 декабря 1927); орден Красного Знамени (22 октября 1930); знак Почетный работник ВЧК-ГПУ (V) №38.

Источник: Архив ВЧК/ Отв. Ред. В. Виноградов, А. Литвин, В. Христофоров. М.: Кучково поле, 2007. С. 667.


Электронная версия документа сделана на основании публикации: "Большевистский Карфаген" должен быть разрушен...: (Письмо С.Г. Сватикова В.Л. Бурцеву) / Сост. О.В. Будницкий // Отеч. история. - М., 1993. - N 2. - С. 148-152