МЫ НЕ РАБЫ

Андрей Ганчев
МОЙ ДЕД - РОВЕСНИК РЕВОЛЮЦИИ

***

Вид из окна оставался прежним. Мать и отец ничего нового там рассмотреть при всём желании не смогли бы. Впрочем, окном эту дырку в закопчённой стене деревянного дома назвать было трудно. Маленький квадрат, затянутый бычьим пузырём, защищающий помещение от ветра и пропускающий немного света днём. Да и на улице изменений никаких не было видно. Он и не мог бы заметить никаких изменений, поскольку всё своё время занимался всеми доступными ему на тот момент делами: сосал мамкину грудь и спал. Ребёнок был здоровый и по-младенчески деловой. То, что в маленьком окошке пробивался неяркий свет поздней осени, его совершенно не волновало. Так для моего деда начинался его первый год жизни, а для всех остальных – 1917-й от Рождества Христова.

***

Так получилось, что оба моих деда ровесники Октябрьской революции. Родом они из одной местности, недалеко от Ясной Поляны и имения графа Льва Николаевича Толстого, жили в нескольких километрах друг от друга, хотя и не были знакомы между собой. Имя им при крещении дали одинаковое – Сергей. И жизнь во многом складывалась одинаково. Потом в судьбу неумолимо вмешалась Вторая Мировая война. Но до войны всё было очень похоже, и жизнь обоих можно описывать одинаково.

***

Мой дед Сергей родился, когда Февральская революция уже произошла, а Октябрьская ещё нет. Хотя в младенчестве человек такие тонкости не воспринимает, тем более, что дедом он тогда ещё не стал, и даже отцом ничьим пока не был, а рос просто здоровым и крикливым младенцем, родившимся в многодетной и очень бедной семье. Вот только выжили в той многодетной семье лишь двое детей.
Деду повезло, судьба улыбнулась ему несколько раз. Отец его, мой прадед, не погиб на Мировой войне, хотя и вернулся за год до окончания израненный и травленый газом. Воевал прадед потом и на Гражданской войне за красных, а за кого ещё он мог воевать? Не добровольцем, мобилизованным, но вполне осмысленно, понимая, что воюет за себя и за свою власть. Вернулся со второй войны и рвал жилы на работе, пахал от зари и до зари. Пока воевал за красных, дома родился сын. Шансов выжить ребёнку в крестьянской семье в те времена, до революции и первые годы после, было немного – по статистике у одного из пяти, это в благополучной семье, а вот выжил сын прадеда, мой дед. Два последних сына выжили, подрастали, и с пяти лет стали уже отцу помогать в работе. Тогда мужчины взрослели в селе рано. У Некрасова, может быть, помните, если тот урок литературы не прогуляли:
- Семья-то большая, да два человека
Всего мужиков-то: отец мой да я...
- Так вон оно что! А как звать тебя?
- Власом.
- А кой тебе годик?
- Шестой миновал...

***

Причин любить предыдущую власть у его родителей не было. Да и любую власть любить причин у нормальных людей нет. Отношение к новой власти было сложным, а другим и быть не могло. Войну закончили, землю поделили, помещики и чиновники старой власти сбежали. Жизнь продолжалась. Но новая власть, со всеми недостатками, была своя. Представители новой советской власти были грубы, некультурны, некомпетентны в вопросах управления общества и совсем не разбирались в тонкостях экономики, очень мало образованы, а часто и совсем неграмотны, и иногда путали Гоголя и Гегеля и калий с кальцием. При прежней власти им не удалось бы стать даже писарями в волостном управлении. Естественно, со своими прямыми обязанностями новая власть справлялась значительно хуже старой, ибо не было опыта и знаний. Но представители советской власти происходили из народной среды, мыслили и воспринимали мир так-же, как и абсолютное большинство народа. «Бывшие», дворяне и купцы, чиновники и священники, офицеры и профессора вполне заслуженно презирали и ненавидели новую власть. Для них это было торжество быдла, хамов, мужичья и простонародья над светлыми идеалами. Но это действительно была власть от крови и плоти народа. Такой уж народ был на то время, и такую власть он породил из своей среды. И точно так-же народ ненавидел и презирал «бывших».

***

Все люди остались на своих местах, но изменения уже незаметно для всех начались.
Что явно изменилось, но пока явно не осознавалось всеми – формально все были объявлены равными перед законом. Было заложено начало изменения этики социальных отношений.
Земли у каждого двора стало больше, произошёл передел помещичьей земли на всех жителей деревни. Количество земли у крестьян стало больше вдвое.
Продотряды, начавшие свою деятельность при Временном правительстве, продолжали существовать и при Советской власти. Только в 1921 году, после окончания Гражданской войны началось постепенное улучшение жизни.
Младенческая смертность стала постепенно и неуклонно снижаться, хотя на бытовом уровне это было незаметно окружающим. За все годы жизни моего деда младенческая смертность в стране снизилась с 300 до 20 на тысячу родившихся. Его дети и внуки при Советской власти выжили все, и все получили высшее образование.

***

После двух революций 1917 года в деревне в бытовом и повседневном плане не изменилось ничего. Погода и природа остались прежними. В лесу по-прежнему водились грибы и ягоды, в реках ловилась рыба. Но в лесах уже можно было собирать хворост для отопления, не опасаясь арестов и штрафов мирового судьи по требованию помещика.
Одеваться и обуваться приходилось, как и всегда, в рубашки и штаны из домотканой ткани, зимой в валенки и полушубки. Мало кто мог позволить себе обновки из фабричной ткани.
Пол в доме оставался земляным, скотина зимой по-прежнему находилась в доме, никуда не делись вши и блохи.
Еды больше не стало. Полуголодное существование продолжалось.
Система «кусочков» продолжала своё существование. Всё так-же мать нередко говорила детям, когда они утром выходили в школу:
- Еды сегодня нет, вы пройдитесь по дворам в деревне, кто-нибудь и даст кусочек хлеба.
И действительно, обычно удавалось получить одну-две корки хлеба у соседей.

***

Крепостные отношения в Российской Империи закончились в 1861 году, более полувека до Революции. Уже только редкие старики что-то помнили о тех временах. Но стариков в деревне было мало. Средняя продолжительность жизни равнялась тогда 32 годам, шансов дожить до старости у крестьян было немного.
Но сословное деление осталось, фактическое и юридическое. А после двух революций сословное деление было юридически упразднено, все стали равными перед законом. И в такой ситуации формального равенства росло новое поколение ровесников революции. Деды и родители их застали сословное деление, а вот сами дети – нет.
Всё население страны на момент революции воспринимало сословное деление и сословное неравенство перед законом, как совершенно естественное явление, ведь никакого другого общественного устройства они никогда не видели и даже представить себе не могли. Это не значит, что они одобряли это неравенство, но ничего другого никогда в их жизни не было, как не было и во всех их поколениях до сих пор. Всегда кто-то рождался в крестьянской, а кто-то в дворянской семье, и это однозначно определяло их дальнейшую жизнь. И это сословное неравенство было значительно сильнее неравенства материального. Крестьянин мог разбогатеть, дворянин мог разориться, но всё равно у крестьян было законодательно меньше прав и больше обязанностей.
Все, абсолютно все люди вокруг старше деда, помнили отношения, существовавшие до революции. И отношения эти во многом оставались почти неизменными. Но изменилось нечто весьма важное: существовавшие ранее социальные отношения, когда одни люди по сословному признаку имели прав больше других, прекратились. Прекратились пока формально, юридически, даже если всё окружение маленького ребёнка, моего деда, таких слов не знало, да и не могло знать. Крестьяне, малообразованные, забитые и бесправные думали совсем другими категориями, да и умное слово «категории» они тоже не знали.
Знавшие такие умные слова куда-то исчезли за последние года. Уехали в неизвестность помещики из села, носящего их имя. Потомки знаменитого российского историка отправились осваивать Париж и Прагу. В неизвестность кануло большинство чиновников. Уехал старый поп местного храма, на смену ему появился молодой, наивный и искренне верующий.

***

А в деревне всё оставалось по-старому. Были бедные, и их было много. Ещё больше было очень бедных. С фронта мировой войны домой вернулось немало солдат, но приехали они не с богатством, а с ранами, увечьями, озлоблением на власти и медалями за храбрость и верную службу.
Были в тех местах и богатые, как без них, один или два. Крестьянин считался богатым, когда у него хватает своего хлеба до нового урожая, но и у богачей хватало своего хлеба только в урожайные годы, при неурожае же и богатые зерно вынужденно прикупали.
И зажиточные были, а степень зажиточности определялось тем временем, когда крестьянин вынужден покупать хлеб для прокорма семьи: до рождества, до масленицы, после святой, только перед новым урожаем. А если не на что купить хлеба – семью ждёт голод. Не диета для похудения, а настоящий лютый голод.
Основная же часть жителей была вынуждена всю зиму посылать своих детей в "кусочки".
Голод вообще в этих местах был явлением частым и обыденным, привычным, как явления природы. Местные жители хорошо ориентировались в приметах, например, ласточки низко летают – к дождю, а февраль наступает – придётся есть семенное зерно, запаривать сено с крыш, ловить мышей на еду в сараях и отправлять по снегу детей в "кусочки", христарадничать.
Хлеб в деревне у большинства традиционно заканчивался в феврале, и начиналось сначала недоедание, а затем и настоящий голод. В феврале в этой местности было невозможно найти никакую еду. Ягоды и грибы под снегом не водятся, реки и пруды замерзали, и нельзя было даже поймать рыбу или лягушку. Даже червяка из мерзлой земли достать невозможно. Мышами из опустевших амбаров семью не прокормишь. Оставались «кусочки».

***

Описывать этот голод в тех местах уже было некому. Грамотные думали о выживании, а не об оставлении дневников и мемуаров. Да и грамотные эти имели за спиной три класса церковно-приходской школы, что не позволяло заниматься эпистолярным жанром наряду с близким соседом, графом Толстым Львом Николаевичем. Тот про голод и нищету в местных окрестностях в своё время писал талантливо и красочно. Но скукота и беспросветность деревенских крестьянских страданий графу надоела быстро. И читатели воспринимали такие описания графом деревенского быта без восторга. Вот у Тургенева в описаниях простонародной жизни было больше динамики, экспрессии, интриги, краски ярче, страсти бурлят. У него там Герасим с какого-то перепуга топит бедную собачку, хотя всё равно не собирается возвращаться к вздорной барыне и уходит домой в родную деревню. Ушёл бы вместе с собачкой, которую барыня не хотела видеть и слышать, ничего бы не изменилось ни для барыни, ни для самого Герасима. Но Муму жалко, это читатель запоминал крепко. Собачку топят – жуткая трагедия! Крестьяне вымирают массово – скучная статистика.

***

Случилась революция, и описания её в основном оставляли те, кто литературно писать умел, кого этому учили в гимназиях и университетах, кто зарабатывал себе писательством на жизнь, не пахотой нечернозёмной земли, а изданием повестей и романов. «Наши дети, внуки не будут даже в состоянии представить себе ту Россию, в которой мы когда-то жили, которую мы не ценили, не понимали - всю эту мощь, сложность, богатство, счастье..." - писал Иван Бунин в книге "Окаянные дни".
Следует заметить, что также дети и внуки Бунина наверняка не смогли представить себе, что богатство и счастье принадлежали тогда совсем небольшой части народа, в лучшем случае одной пятой. А вот остальному населению было сложнее понять эту логику. Куда им понять мощь дореволюционного государства и счастье, если голод в крестьянских семьях был нормальным явлением ежегодно, если мой прадед был из тех, кто на праздник своим детям дарил не торт, а кусок чистого ржаного хлеба, и это было абсолютное большинство населения. И это большинство построило совсем другое государство, со своей мощью, сложностью, богатством и счастьем. Получилось очень не идеально, так ведь и люди новое государство строили не идеальные и не в тепличных условиях.

***

До Революции народное образование уже существовало. Но не для всех. Например, в селе Костомарово, к которому были приписаны и все окрестные деревни, где всех прихожан числилось 911 душ мужского пола и 898 женского, школа грамоты была открыта в 1892 году. Она размещалась в церковном здании. Законоучителем был священник, учителем – дьякон из низшего отделения семинарии. В 1897 году в школе обучалось 30 мальчиков.
А по всей Российской Империи не было закона о всеобщем обязательном обучении, охват начальной школой детей в возрасте от 8 до 11 лет к 1914 г составлял в целом по Российской империи 30,1 %, в городах — 46,6 %, в сельской местности—28,3 %.
После Революции в сентябре 1918 была отменена плата за обучение, организована трудовая школа из двух ступеней со сроком обучения 5 лет и 4 года. В 1934 году учреждены: начальная школа с 1 по 4 классы, неполная средняя школа с 1 по 7 классы, средняя с 1 по 10 классы. В 1933-1937 годах были созданы системы рабочих школ и профессиональных курсов.
Так получилось, что дед последовательно закончил начальную и среднюю школу, лесной техникум, а потом и Горный институт. Отец же его до Революции смог успешно закончить три года Костомаровской школы, и стал первым грамотным человеком в роду.

***

Дети подрастали и шли в школу. Там они учили грамоту и первыми написанными словами были: «Мы не рабы, рабы не мы», «Мы несём свободу миру», «Дети труда и неволи добыли свободу», «На смену старому миру идёт мир труда», «Знание и труд новый быт нам дадут», «Неграмотный – тот-же слепой, повсюду его ждут неудачи и несчастья».
В дореволюционном букваре фразы были другими: «Спаси от бед рабы твои, Богородице…», «Спаси, Господи, и помилуй раба Твоего», «У Бога милости много», «Папа купил соху», «Стёпа пастушок, пасёт тёлку, телёнка и поросёнка», «Плуг да соха – брат да сестра», «Миша купил лапти. Он лапти носит и косит», «Нищий старик весь день под окнами бродил и подаяния просил. Устал старик и сел отдохнуть. Шёл мимо Петя и подал нищему корку хлеба».

***

Результат нового образования получился неожиданным. У подрастающего поколения прервалась вековая традиция восприятия сословного общества, как единственной, естественной и неизменной реальности. Стало подрастать поколение, для которого оказался открытым весь мир: дети, в том числе и крестьянские, которых в стране было абсолютное большинство, могли получать образование, от элементарного до высшего, приобретать профессии, занимать любые должности и места в обществе без ограничений.
Фраза «Мы не рабы» со школьных лет въелась в сознание и подсознание и определила всю дальнейшую жизнь. И уж из этих Детей Революции рабы вообще ни при каких обстоятельствах появиться не могли, у них мозг уже по-другому воспринимал действительность. Тут впору вводить новое определение: АРИСТОКРАТИЗМ ДЕТЕЙ РЕВОЛЮЦИИ.
Из поколения ровесников Революции перестали получаться рабы. Получались свободные люди, народные аристократы: крестьяне, рабочие, служащие, инженеры, врачи, фельдшеры, офицеры, архитекторы, геологи, генералы, маршалы, министры, директора заводов, председатели колхозов, учителя и учёные, партийные деятели, продавцы и товароведы, писатели и художники. А рабы не получались, прислуга не получалась.
Дальше в жизнь вступило второе поколение Детей Революции, рождённые в 1934 и позднее. С теми было понятнее. Это послевоенное поколение, поднявшее послевоенную страну на небывалый уровень в мире, при этом сами они жили практически в нищете и иногда на грани физиологического выживания. Простонародная аристократия. Аристократы, когда их в обществе большинство, на такие свершения способны.
И было и есть третье поколение. Наше поколение. Того порыва и энтузиазма уже не имевшее, поскольку было избаловано хорошей жизнью и материальным изобилием. Но сохранившиеся повадки всенародного аристократического мышления, проявились хотя бы в том, что из нашего поколения никогда и ни при каких обстоятельствах не получается прислуга, не получаются рабы. И из детей наших не получается. За внуков пока говорить не приходится, нет статистики.
Видимо, именно как минимум три поколения разрыва с традициями сословного (читай - рабовладельческого) общества необходимы, чтобы полностью вытравить из менталитета народа идею о естественности сословного рабовладельческого общества.

***

Опыт жизни в Италии и общение с многочисленными иностранцами приводит к жестокому выводу: для полного разрыва с менталитетом рабовладельческого общества необходимо минимум три поколения.
В Италии иммигранты из разных стран испытывают разные трудности при поиске работы. Иностранцы без знания языка, итальянского менталитета и без востребованной профессии могут рассчитывать только на работу прислугой или нелегальными рабочими на стройках и фермах. То есть фактически – в режиме рабов.
По разным странам ситуация сильно отличается, а вот по территории бывшего СССР расклад получается характерный.
Самая лучшая прислуга и самые лучшие наёмные рабочие получаются из тех районов СССР, где советская власть держалась меньше трёх поколений, то есть установилась после Великой Отечественной войны. Замечательная прислуга получается из жителей Молдавии и Западной Украины, работники неприхотливые, послушные и дешёвые. Жители из этих зон очень ценятся итальянцами.
Из жителей Восточной Украины, России и всех остальных республик рабы не получаются вообще, даже если те и пытаются стараться из всех сил.

***

Мой дед не эмигрировал. Даже мысли об этом никогда не возникало, да и не могло возникнуть. Я, его внук, эмигрировал, только когда была уничтожена моя родная великая страна – СССР. А у него в 1944 году вражеский снаряд разорвался под ногами, и с того момента он вечно живой и вечно молодой. А перед этим он вступил бой с вермахтом под Перемышлем в июне 1941 года, попал в плен, скитался по лагерям военнопленных, бежал, разобрав пол в вагоне во время движения состава, находился на Украине в оккупации и жил в селе, вновь попал в Красную армию, и погиб в наступлении в 1944 году. Не герой? Да, наверное, не герой. Просто защищал свою страну, как мог, пока хватало сил и здоровья. Воевал и до плена, и после плена. До самой смерти. До прилетевшего снаряда во время наступления. Второй дед Сергей тоже воевал, потом работал горным инженером на шахте, на глубине «на семьдесят метров ниже покойников».
Дворян у меня в родне не было, старой аристократии в роду не замечено. Кормившие хлебом страну крестьяне были всегда. Металлурги, поставлявшие железо и чугун армии, строившие танки, производившие снаряды и винтовки были. Лесничие были, а дерево стране требовалось всегда. Горные инженеры, горняки были, шахтёры уголь стране давали в самые тяжёлые времена. Солдаты, офицеры и генералы Красной армии были. А дворян не было. Голубой крови не было. Белой кости не было. Брезговали родством благородные, не смешивались с простым народом, надо полагать, ну и не беда.
Военачальников не было, а вот разбившие Гитлера солдаты, старшины и офицеры были, и было их много, от рядовых до полковников и генералов. И до сих пор понятно, что не надо на нас нападать, пока живы дети и внуки победителей, плохо это для нападающих кончится.
А императорская кровь в жилах моих предков была, но это совсем другая история…