Лидия Григорьевна, ступив на мокрые от дождя деревянные ступеньки дачи, неожиданно поскользнулась и скатилась на землю. Упала на правый бок. Когда же попыталась встать, то сразу почувствовала нестерпимую боль в области правого бедра. Вскоре она поняла: без посторонней помощи ей не добраться до кровати, и стала с надеждой смотреть сквозь штакетник деревянного забора на улицу. На её счастье, мимо дачи проходила соседка. Она-то и помогла старой женщине подняться на ноги, взобраться по ступенькам в дом, где и уложила её на кровать, приговаривая: «Да как же это вы так, Лидия Григорьевна!» На предложение вызвать скорую старушка махнула рукой и, болезненно морщась, ответила: «Ничего, Наташенька, заживёт! – помолчав, добавила: – Авось, образуется… А ты иди… иди по своим делам, милая. Спасибо, что помогла. Если сын Коля позвонит, скажи, чтобы приехал на днях. Да не пугай, что упала… ».
Сын, уже немолодой высокого роста мужчина с наголо постриженной лысеющей головой и большим пивным животом, приехал на дачу только через три дня. О его прибытии сообщил радостный лай собаки и её довольное фырканье, сопровождаемое частым перезвоном натянутой цепи. Лидия Григорьевна подняла голову и тут же услышала тяжёлый топот мужских ног, скрип открывающейся двери веранды. Это были шаги Николая, которые она узнала бы из тысячи других. Дверь комнаты распахнулась, и он, немного пригибаясь, шагнул в её тесную комнату.
– Ну что тут у тебя стряслось? – сходу проговорил сын и сбросил с плеча на пол тяжёлый рюкзак. Не дождавшись ответа, снял потёртую джинсовую куртку, повесил на гвоздь в стене. – Фу! Жарко сегодня… Духота. Ты чего это молчишь? – посмотрел он на мать. – Та лежала в постели, накрывшись клетчатым далеко не новым пледом, и улыбалась. – А мне сказали, что ты приболела. Уже выздоровела?
– Да как тут не выздороветь, сыночек приехал… Подойди ко мне, что бы я на тебя посмотрела.
Николай ухватил грубо сколоченную табуретку, подтянул её к кровати и уселся сверху. Их глаза встретились. Лидия Григорьевна внимательно осмотрела его лицо. Заметив желтоватые мешки под серыми и воспалёнными глазами, глубокие борозды морщин на лбу и лилово красный цвет кожи лица и губ, говорящий о злоупотреблении спиртным, тихо сказала:
– Всё пьё-ёшь…
– Ну, ты даёшь, мать! Прямо как участковый… – подскочил он, подошёл к окну, рванул на себя небольшую форточку – и в комнате запахло августовским летом. Затем достал дешёвые сигареты, закурил.
– Ты не обижайся, Коленька. Тебе же пить нельзя. От этого и на работу не берут, и для здоровья вредно. Пенсию мою получил?
– Получил, получил… – раздражённо ответил тот. – Да только от неё почти ничего не осталось. За коммунальные четыре тысячи отвалил да тебе продукты привёз. А жить на что?
– Так вот я и говорю, бросай эту проклятую выпивку. Сейчас другое время. А чтобы меньше за квартиру платить, надо счётчики на воду поставить.
– Ага! А их что даром ставят?
Старушка вздохнула и осторожно ответила:
– На водку-то находишь…
Николай замолчал, докурил сигарету, выбросив её на улицу, направился к рюкзаку.
– Вот принимай! – стал он выкладывать продукты на стол.
– Ты их, Коленька, сразу в холодильник, а то я упала со ступенек, да, видать, сильно – еле хожу. Перила надо к ним приделать. – Во дворе снова раздался собачий лай. – Ишь, как лает? Голодный Рыжий: не смогла до него добраться. Спусти его с цепи, чтобы он мог сюда приходить.
– А ты что? Так плохо ходишь? – и Николай подошёл к кровати. – Дай-ка посмотрю. Может, доктора надо…
– Да что доктор! На фронте, помню, полдня с ранением провалялась в снегу, чтоб немецкий снайпер не добил… И ничего! Срослось. А фрица того я всё равно укокошила, как только он голову поднял.
– Да про это ты мне с самого детства твердишь... В каком месте ушиблась?
– Вот здесь, – положила Лидия Григорьевна ладонь на плед чуть выше правого бедра. – Видать, кость отшибла. Терпеть можно, а вот ходить – тяжело. Лежать больше надо.
– Ну, дня два я смогу побыть: завтра суббота. А вот в понедельник придётся в Москву ехать, чтобы работу искать.
– Езжай, Коленька, езжай…
– Пожрать бы не мешало. Ты ничего не готовила?
– Да куда уж мне, сыночек. Может, сам яичницу с колбаской пожаришь. Заодно, и собаку покормишь.
– Это можно, – весело ответил Николай и снова подошёл к рюкзаку. – Хотел дома с Зинкой «раздавить», да, знать, ей не повезло, – усмехнулся он, вынимая бутылку водки и две бутылки пива.
Лидия Григорьевна безнадёжно всплеснула рукой, но тут же поинтересовалась:
– А что, она часто приходит к тебе?
– Сейчас, мать, пожарю, на стол соберу, и поговорим.
Старушка, поджав губы, замолчала. Пока Николай возился с едой и кормил собаку, она стала думать о Зинке, работающей продавщицей в местном магазине. Один раз сын приводил её в гости, и Лидия Григорьевна сразу навела о ней справки. Через знакомых она узнала, что их гостью полгода назад выгнал муж за измену и пристрастие к выпивке. Заодно, лишил её возможности проживать в его приватизированной квартире, тем более, что общих детей они так и не нажили.
Сорокалетняя Зинка выглядела соответственно своему возрасту, но была младше Николая на целых четырнадцать лет. Её правильные черты лица и фигуристое тело привлекали мужчин. Слабая, как говорят в народе, «на передок» она обычно отвечала на оказанное ей внимание очередным ухажёром, тем более, если тот предлагал ещё и похмельное застолье. «Как бы ни захомутала Коленьку! Небось, жить негде, вот и прицепилась, зараза. А он слюни распустил, дурачок. Надо бы с ним поговорить», – решила она.
Николай накрыл стол. Матери приготовил отдельную тарелку, которую пристроил на оставленной возле кровати табуретке. Затем откупорил бутылки и спросил:
– Пивка будешь?
Лидия Григорьевна замешкалась, не решаясь показать сыну, что была бы и не против такого мероприятия.
Наконец сказала:
– Ну, хорошо, сынок, налей. Давно не пробовала…
– То-то же! А говоришь: «Не пей!»
– Так я же попробовать, Коленька…
– Так и я, мать, водку только пробую! Да вот до сих пор не могу понять: стоит мне её пить дальше или не стоит?
– Да ну тебя, Колька…
Их разговор состоялся. Но когда сын услышал «новости» про свою подругу, махнул рукой и уверенно заявил:
– Брехня это, мать. Видел я её бывшего. Смотреть не на что! Такому, не захочешь, изменишь. В общем, слизняк. А Зинка – баба видная. Одни волосы чего стоят: черные как смоль, густые и длинные. Не у каждой молодухи такие бывают. И остальное… всё в полном порядке. А что выпить любит, так кто её сейчас не пьёт, проклятую?
– Уж не влюбился ли?
– Да как сказать?.. Понравилась она мне. Весёлая, хозяйственная. Иногда заскочит: то бельишко постирает, то чего-нибудь приготовит. Кстати, просила тебе привет передать.
– Вот как! Уж не в невесты ли набивается?
– А хотя бы и в невесты. Меньше слушай сплетни. А что по мне, так прямо скажу: баба она что надо. Хорошо бы вас поближе познакомить. Она столько анекдотов знает, обхохочешься.
– Глу-упый!. Ей от тебя прописка московская нужна. А как она её получит, то сразу рога наставит и водку начнёт хлестать. Вот тогда мы с тобой и обхохочемся до слёз, да поздно будет!
Через два дня Николай уехал в Москву. Предварительно он освободил пса от цепи. Почувствовав свободу, собака стал носиться по двору. Для начала облаяла прохожих, идущих мимо ворот, и лишь потом забежала по ступенькам в дачный домик. Там она ткнулась носом в пустую миску, оставленную Николаем на веранде, но ничего не обнаружив, влетела в комнату Лидии Григорьевны. «Рыжий! – обрадовалась она. – Иди-ка сюда, – и дала с руки кусочек колбасы. Собака в один присест проглотила подаяние и вопросительно уставилась на хозяйку. – Ма-ало, да?» – улыбнулась старушка и потрепала натёртый ошейником загривок. Пёс же на всякий случай просяще гавкнул и стал заглядывать в глаза благодетельницы. Однако, убедившись, что больше ничего не получит, растянулся на полу возле кровати.
* * *
Уже сидя в электричке, Николай посмотрел через окно на пасмурное небо и решил долго не мотаться по Москве в поисках работы. Сначала он заехал в Службу занятости, чтобы взять адреса предприятий, нуждающихся в рабочей силе. Поскольку у него не было никакого специального образования, молодая женщина, сидящая за столом, вежливо предложила на выбор адреса двух ЖЭУ. В одной организации требовался сторож, в другой – дворник. Пока Николай небрежно и с кислой миной рассматривал адреса, она положила перед ним дополнительно распечатанный лист.
– Вот ещё один. Недалеко от вас. Только там просили не присылать сильно пьющего работника, – внимательно посмотрела она на Николая.
Тот взял лист, прочитал адрес и улыбнулся:
– Так это ж то, что надо... и недалеко, девушка!
Затем свернул бумагу вчетверо, спрятал в накладном кармане джинсовой куртки. – А это вам, – вынул он из брюк немного помятую конфету в дорогой и красочной обёртке.
Оказавшись на улице, тут же поехал по выбранному им адресу.
Начальник ЖЭУ оказался на месте и после короткой беседы буркнул:
– Документы с собой? Та-ак… – взял он в руки потрёпанный паспорт. – Не сидел?
– Что вы! – приложил Николай руку к груди.
– А пальцы чего дрожат? Пьёшь?
– Да нет! Так, изредка… по праздникам, – соврал он и тоскливо посмотрел в окно.
– А для праздника повод всегда находится… Так?
– Что вы, что вы!
– Ну, ладно. Иди, – вздохнул начальник и откинулся на спинку старого кресла.
После посещения отдела кадров, в котором было подано заявление, довольный, Николай вышел на улицу. Посмотрел на часы. Уже наступило послеобеденное время, и ему захотелось не только перекусить, но и немного выпить, тем более, что появился хороший повод. До ближайшей винно-водочной палатки было недалеко, но по дороге ему вспомнилась Зинка, у которой на работе всегда имелась в заначке бутылка хорошей водки и закуска. Не раздумывая, он сел в троллейбус и через две остановки оказался возле её магазина.
Выложенный из светло-жёлтого кирпича тот имел большую стеклянную витрину, разукрашенную разноцветными неоновыми вензелями. Через стекло Николай увидел у Зинкиного прилавка большую очередь и остановился, обдумывая, как ему переговорить с ней без свидетелей. Обслуживая покупателей, Зинка ловко и быстро отсчитывала сдачу, не пробивая кассового чека. Когда же немолодой мужчина, купивший две бутылки водки, попытался что-то возразить, она, не обращая на него внимания, продолжала обслуживать очередь. В конце концов, один из мужиков, стоящий в очереди, потребовал не мешать торговле. Зинка не выдержала и, отсчитав рублёвую мелочь, громко хлопнула ею по прилавку: «Да подавись ты своей сдачей! Вот: наскребла. Забирай!». Мужики одобрительно загудели, а напиравшие сзади обозвали привередливого покупателя козлом. Николай почесал затылок и решил пройти к Зинаиде через задний двор.
Во дворе, у чёрной железной двери магазина, стояли грузчики. В замаранных фартуках на сильных и загорелых плечах, на которых болтались промокшие от пота майки, они разговаривали между собой, разбавляя речь матерными словцами.
– Ну, так я её на складе прямо на ящики и уложил… – донеслись до него слова незнакомого молодого грузчика.
Слушавший товарищ, завидев Николая, толкнул рассказчика локтем и закричал:
– Ко-ого я вижу, мужики! Коля пришёл…
Николай подошёл, поздоровался с каждым за руку.
– Много людей у прилавка. Не подойти… – объяснил он свой приход.
– Так водку дешёвую привезли! Вот и набежали. Скоро кончится... А ты к своей что ли? – спросил грузчик, первым заметивший его.
– К своей… Но, видать, не вовремя!
– У неё всего два ящика осталось. Или спешишь? Может, чо передать?
– Передай, что я пришёл. Ну и, сам понимаешь, пусть нальёт. Скажи, работу нашёл. Так и доложи, – важно распорядился Николай.
– О-о-о! Так это ж требуется обмыть по-челове-ечески! – воскликнул его собеседник и моргнул рядом стоящим товарищам.
– На-до, Коля… надо… – загалдели они.
– Ну, хорошо, угощаю!
– Вот это по-нашему! – хлопнул мозолистыми руками его собеседник и бросился в полутёмный коридор.
Назад он вернулся с бутылкой водки и закуской.
* * *
После работы Зинка не пошла ночевать к хозяевам, у которых снимала комнату. Её путь лежал к дому Николая. Когда она оказалась на пороге, он, не обращая внимания на сумку, попытался обхватить Зинку ручищами, чтобы поцеловать. Но она ловко вынырнула и рассержено сказала:
– Ты бы лучше продукты взял, Коля, а уж потом лез целоваться.
– Прости, Зин, бес попутал, – взял он сумку и понёс на кухню. – Ого! Звенят, родимые… – послышалось оттуда радостное восклицание.
– Звенят… звенят… Только смотри банку с огурцами не разбей!
– Да тут продуктов – на целую неделю! И сколько ты отдала?
– Нисколько!
– Ты это серьёзно? – показалось из кухни удивлённое лицо Николая.
– Заработала!
– Да-а… Хорошая у тебя работа. Видел... видел я сегодня, как ты «работаешь». Молодец!
– Тогда и не спрашивай. Принеси тапочки.
Николай трусцой забежал в ванную, вынес женские тапочки, и бросился в ноги Зинаиды. Он с притворным подобострастием посмотрел на неё снизу, подражая голосу услужливого лакея, сказал:
– Вашу нож-жку, мадам!
Зинка рассмеялась, подставила ногу, затем – вторую.
– Шу-ут, – продолжая улыбаться, ответила она. – За водку готов и пятки лизать.
– Если, Зин, ты будешь таскать с работы продукты, да ещё и водочку, то мне придётся носить тебя на руках.
– Ох! Ох! Пупок развяжется... Дай-ка я в ванную пройду. А ты пока начни картошку чистить. С лучком пожарим да с огурчиком…
Через час стол был накрыт. Они выпили по первой, закурили. Зинка, закинув ногу на ногу, стала рассказывать Николаю о способах «приработка» лишних денег за винно-водочным прилавком. Вскоре он узнал, что за весь рабочий день можно присвоить, благодаря доверчивости покупателя, несколько сотен рублей. А ежели продавать товар мимо кассового аппарата, то – и того больше. Правда в этом случае, разоткровенничалась она, приходиться делиться с директором, потому что тот может узнать о количестве выданных и проданных бутылок по накладной и кассовому аппарату. «Вот так-то, Коленька! – хвастливо подвела Зинаида итог сказанному, тряхнула копной чёрных волос и звонко рассмеялась. – Наливай ещё!»
После второго захода Зинка разоткровенничалась ещё больше. Теперь она перешла на отношения между продавцом и начальством:
– Самое главное – никому не перечить. Иначе, быстро окажешься в не очень доходном отделе с небольшим количеством покупателей. Даже с грузчиками, Коля, приходится считаться! – продолжала «исповедоваться» Зинка. – Понимаешь?
– Нет. Не понимаю. Причём тут грузчики? Мне всегда казалось, что они должны слушаться продавца и даже боятся.
И тут Николай вспомнил слова молодого грузчика, рассказывающего товарищам, как он поимел бабу прямо на складе. «Интересно, о ком он говорил? Уж не о Зинке ли?» – подумалось ему.
Подрагивающей рукой Николай снова разлил водку по стаканам, поднял свой и посмотрел на подругу:
– Будем! – и Зинка кивнула головой в знак согласия.
После выпитого поморщился, подцепил вилкой солёный огурчик, поднёс к носу, смачно надкусил и стал с хрустом жевать.
– Ну, а с грузчиками, Зин, ты умеешь ладить? – задал он провокационный вопрос.
– Да все они говнюки, Коля! Никому нельзя доверять. Обязательно хоть одну бутылку, да стащат. Выпьют, а потом сломанную тару покажут: мол, тряхнуло по дороге, и бутылка разбилась. И ни-че-го-шеньки им не докажешь!
Она сощурила глаза, пожала плечами и развела ладони перед своим носом. Затем покачала головой, посмотрела на Николая помутневшими глазами.
– И как же ты с ними справляешься?
– Как.. как... По-разному. Одному можно пригрозить, что больше не нальёшь, а с другим – можно и по-хорошему.
– Это как же?
– Вот недавно приняли к нам на работу молодого парня. Ты его, наверное, заметил. Красивый молодой человек, с усами, обходительный. Что ни скажешь, всё делает. А сегодня даже сам напросился помочь мне расставлять бутылки на полках. Ну, как его не отблагодарить?
– И как же ты его отблагодарила, сучка? – зло прищурился Николай.
– Это почему я сучка, Коля?! – выпучила глаза Зинаида.
– Да потому, что он тебя на складе, прямо… на ящиках с водкой, как последнюю шлюху, поимел! – вскипел Николай и грозно поднялся из-за стола.
– Ты что? В своём уме… Кто тебе это сказал? – побледнела Зинка и на всякий случай тоже вскочила.
– Он сам сегодня при мне перед мужиками хвастался... Убью! – схватил Николай пустую бутылку и замахнулся.
Прикрываясь руками, она истошно закричала:
– Дурак!! Он не мог такое про меня сказать, потому что я с ним на складе не была вообще! Можешь завтра спросить у него. Нет... Мы вместе спросим! – и вдруг расплакалась, размазывая дешёвую косметику по лицу.
– Ладно... Спросим, если надо, – примирительно ответил Николай, поставил бутылку и тяжело уселся за стол.
Зинка же поспешила в ванную, что бы смыть косметику. Вернулась с чистым лицом и немного припухшими губами. Когда подошла к столу, то молча уселась, не глядя на Николая.
Тот посмотрел на неё:
– Мать моя покалечилась, – и Зинка невольно подняла глаза.
– Как покалечилась?
– Говорит, что упала со ступенек. Теперь лежит, а ходит еле-еле. Продукты я ей завёз, плиту поближе пристроил и собаку отвязал, чтобы могла заходить в дом.
– И что теперь будешь делать? Ты же на работу устроился.
– В пятницу после работы и поеду. Поедешь со мной?
Она удивлённо посмотрела, но ничего не ответила.
– Я ей про тебя говорил и даже пообещал познакомить.
– Вот как! А ты лучше расскажи мамочке, что сегодня меня чуть бутылкой не прибил… И скажи за что. Может она после этого и знаться со мной не захочет.
– Ну, Зин…
– Что Зин? Будешь махаться, так я сегодня же от тебя и уйду.
– Прости… Может ещё по стопочке – на мировую! А?
– Хватит по стопочке. Чай попьём и спать ляжем. Или я домой пойду, пока ещё не поздно.
– Ты что?! – испугался Николай. – Ну, чай, так чай…
Когда легли в постель и потушили свет, он обнял Зинку, желая приласкать, но та грубо оттолкнула руку и отвернулась.
– Ты чего? – глухо и осторожно спросил он.
– Да ничего. Спать надо. Тебе и мне – завтра на работу.
– Ну и что? Я же тебя…
– «Я же тебя»! Ты меня сегодня к Гришке приревновал да ещё хотел бутылкой по голове ударить…
– Прости, Зин. Больше не буду, – ещё раз извинился Николай и снова обнял её.
На этот раз она его не стала отталкивать.
Когда их страсти улеглись, Николай откинулся на спину и заснул. Зинка же продолжала лежать с открытыми глазами, уставившись в потолок. Она вспомнила, как сегодня утром её фактически изнасиловал молодой грузчик, которого, впрочем, она сама же и попросила помочь ей принести со склада ящики с пивом. Всё произошло так быстро, что она и охнуть не успела. Оказавшись один на один в складском помещении, Гришка зажал Зинку в проходе между сложенными друг на друга ящиками и впился своими бесстыжими губами в её шею, потом ниже. Его руки скользнули под халат, и Зинаида сразу почувствовала, что уже ничего не может поделать с собой. Тем не менее, она стала слабо сопротивляться, но вместо того, чтобы громко возмутиться, начала тихо говорить, что она не такая, как он думает, и что надо бы закрыть дверь склада. От её слов Гришка возбудился ещё больше. Он ловко развернул Зинку лицом к ящикам, наклонил вниз – и бутылки предательски зазвенели под напором его сильных и ритмичных движений сзади.
Сделав своё дело, Гришка, как ни в чём не бывало, застегнул пуговки на ширинке, схватил соседний ящик с пивом и заспешил к открытой складской двери. Когда он вернулся, Зинка успела оправиться, прийти в себя.
– Ну как? Всё в порядке? – оскалился насильник.
– Нахал! – вынув шпильку изо рта и продолжая поправлять съехавшую причёску, ответила ошеломлённая жертва. – Я такого от тебя не ожидала… Небось, ещё и женатый.
– Жена-атый...
– И дети, небойсь, есть?
– Аж двое! – рассмеялся Гришка.
– Ну вот к своей жене и приставай, – осерчала Зинка. – А ко мне не лезь, а то…
– Что «а то»?
– Жене твоей расскажу. Вот что.
Гришка ничего не ответил, нагнулся и поднял ящик с пивом:
– Ну и сколько их тебе?
– Сколько надо, столько и принесёшь, – с усмешкой ответила она и стала с удовольствием разглядывать ладную фигуру Гришки, удаляющегося вместе с ящиком к складской двери.
... «Молодой ещё и женатый. Я ему только для этого дела нужна буду, – с сожалением подумала Зинка, лёжа в постели. Затем посмотрела на спящего с открытым ртом Николая. – А этот, кажется, серьёзно... На дачу к матери приглашает. Надо же! Конечно, выпивоха и брюхо нажил, но в моём возрасте хороших мужиков давно уже расхватали. Где их сейчас найдёшь? Да и время на это требуется: жди, когда он, хорошенький-то, замуж возьмёт! А мне надо сейчас в Москве зацепиться, чтобы за хату не платить. Не возвращаться же в деревню к больным старикам», – закончила раздумья Зинка, повернулась на бок и закрыла глаза.
* * *
В пятницу, после работы, Николай и Зинаида поехали на дачу. По дороге он рассказал, что мать, Лидия Григорьевна, – ветеран Отечественной войны и имеет награды за участие в обороне Москвы. После перестрелки с немецким снайпером получила тяжёлое ранение и была демобилизована и направлена на работу в горком комсомола по месту жительства.
– Она, ещё когда училась в семилетке, была активисткой и заводилой, а перед войной «дослужилась» аж до комсорга школы ФЗО * – со скрытой гордостью и лёгкой иронией пояснил Николай. – Так что смотри, Зин, не подкачай!
_____________________________________________
* Школа ФЗО – школа фабрично заводского обучения. Существовали с 1940 по 1963 год. Учащиеся находились на полном государственном обеспечении.
______________________________________________
– И что же это я должна делать?
– Водку меньше пить! – рассмеялся он. – Ну, и поговори с ней. Она это любит.
– Так ты, значит, водку будешь жрать, а мне предлагаешь мать твою развлекать! – заартачилась Зинка.
– Дура! – вспылил Николай. – Я ей уже сказал, что ты будешь жить у нас, пока она на даче отдыхает.
– Так зачем тогда везёшь меня?
– Затем, чтобы ты ей понравилась, чтобы она не беспокоилась и спокойно отдыхала.
– А потом?
– Там видно будет... – неопределённо ответил Николай. – Главное, чтобы ты ей понравилась. Пусть она думает, что у нас всё серьёзно, что ты меня любишь… Тогда она сделает так, как я попрошу.
– А что ты хочешь у неё попросить?
– Пожить подольше на даче, чтобы мы могли с тобой одни побыть.
– До заморозков? – начала понимать Зинка Николаеву стратегию.
– Ну да. А может, и дольше. Хорошо бы дачу утеплить. А к холодам ещё один обогреватель поставить. Жаль, что в своё время печь не выложил, – крякнул Николай и легонько пристукнул кулаком по коленке. – Ну, ничего! Может, зима будет тёплая…
– Выходит, ты меня к себе жить приглашаешь?
– Ну.
– А за проживание будешь брать водкой и натурой. Так?
– Причём тут водка? Я тебя… Ну, нравишься ты мне... – приложил он руку к груди, – вот и зову!
Зинка улыбнулась, внимательно посмотрела в его глаза и облегчённо вздохнула.
– Ладно. Уговорил, – тихо ответила она, заметив, что сидящие на соседних лавках пассажиры стали с интересом наблюдать за ними.
Тем временем, Лидия Григорьевна уже ждала сына, не раз выходя на веранду и с беспокойством поглядывая на калитку через открытую на улицу дверь. Калитка слегка подрагивала, звенела металлической щеколдой от усиливающихся порывов ветра, а по небу плыли дождевые облака. Судя по всему, собирался сильный дождь, и она боялась, что её любимый Коленька попадёт под него. Нога у Лидии Григорьевны начала подживать и ходить она стала больше, но ещё не решалась спускаться во двор по ступенькам. Поэтому и стояла в дверях, опершись на косяк, пока не увидела Николая, который, распахнув калитку, впустил во двор какую-то женщину.
– А вот и мы, мать! Принимай гостью.
– Здравствуйте, Лидия Григорьевна! – уважительно произнесла Зинаида, приблизившись к ступенькам.
– Здрасте, здрасте, – сухо ответила хозяйка, узнав Зинку.
Та, опустив глаза, поднялась по ступенькам, прошла вслед за Николаем в его комнату.
Когда они вышли оттуда, сын нарочито громко, чтобы слышала мать, которая сразу удалилась к себе, стал приказывать:
– Ты, Зин, берись сразу за дело. Мать покалеченная – встретить, как надо, не может. Так что начинай готовить ужин.
Зинка понимающе улыбнулась, спросила на чём готовить, где взять воды и, получив все разъяснения, принялась чистить картошку. Он же похлопал её по круглой заднице, заговорщически подмигнул:
– Давай, давай, Зин…
Затем вышел во двор, привязал собаку. Вернувшись, пошёл в комнату матери, откуда слышался голос телевизионного диктора.
– Как у тебя дела? Вижу, что уже потихоньку ходить начинаешь! – заискивающе обратился он, переступая порог.
Сидя на кровати, она посмотрела на сына и снова уставилась в телевизор.
Тогда Николай уселся за стол, подперев лицо рукой, спросил:
– Ты чего? Обиделась, что Зинку привёз?
Лидия Григорьевна, не глядя, махнула рукой и с досадой сказала:
– Да живи, как хочешь…
– Это ты зря. Сейчас она сготовит, а потом полы помоет, завтра стёкла протрёт. Ты же, мать, пока не можешь! Для этого и привёз. Заодно и познакомить, конечно, хочу. Лучше присмотрись к ней, чем чужих людей слушать.
Слова сына несколько смягчили Лидию Григорьевну, которая не умела долго сердиться. Она повернулась к нему, с ироничной улыбкой на сморщенном лице:
– Э-эх! Смотрины устроил… Ладно. Пусть убирает, а то Рыжий весь пол истоптал грязными лапищами.
– Вот это другое дело, мать! – обрадовался Николай. – Сейчас она приготовит, полы помоет, а потом и за стол сядем. Договорились?
– Договорились… договорились, – ответила Лидия Григорьевна примирительным голосом.
За ужином Зинка демонстративно отказалась пить водку и попросила налить ей только «пивка». Освоившись с ролью «порядочной невесты», она подкладывала еду Николаю и заботливо ухаживала за Лидией Григорьевной, предлагая ей то добавки, то постоянно спрашивая, чего подать ещё. Рассказала и анекдоты, которые так рассмешили хозяйку, что той пришлось вытирать навернувшиеся слезы кончиком головного платка.
После ужина Зинка ловко убрала со стола, ещё раз протёрла вокруг него пол и пошла на веранду мыть посуду. Довольный и подвыпивший, Николай с удовольствием наблюдал за ней, а когда остался один на один с матерью, спросил:
– И как невестушка. Хороша?
Лидия Григорьевна сделалась серьёзной, посмотрела на сына:
– Знаешь, что я тебе скажу? Жена не рукавица... Не спеши: зря люди говорить не будут. А там сам смотри…
– Так я, мать, и не спешу. Пусть поживёт у меня. Вот и посмотрим… Правильно?
– Правильно-то, правильно, да как бы она... ребёночком не наградила, пока мы будем присматриваться. А ты итак уже алименты Настюхе платишь? А как пойдёшь работать, их сразу выдирать начнут. Забыл?
– Зинка с мужем десять лет жила, а детей не заимела. Разве ты не знаешь?
– И про это знаю. Ну, и зачем тогда тебе такая жена?
– Эх, мать! Тебе не угодишь: и так плохо, и так нехорошо... А мне во как надоела бобыльская житуха, – досадливо провёл он ладонью по горлу. – А так смотри: и за мной уход будет, и тебе подмога…
– Да я-то, Коленька, только рада буду, если у вас всё сойдётся! Обмана боюсь.
– Не бойся, мать. Я не сахарный, да и тебя в обиду не дам. Пускай поживёт, а там посмотрим. Конечно, тесновато будет втроём в однушке, когда ты вернёшься с дачи. Но что поделаешь! Как-нибудь притрёмся.
Николай внимательно посмотрел на мать, и та, немного подумав, ответила:
– Если у вас всё хорошо сложится, мешать не стану. До холодов – на даче, а зимой – на кухне раскладушку поставим. Много ли мне надо? Лишь бы у тебя, Коленька, семейная жизнь сложилась.
На этом и договорились.
Утром гостья старательно вымыла окна, а потом предложила Лидии Григорьевне постирать постельное бельё. Однако запасного комплекта у той не оказалась, и было решено в следующий раз обязательно привезти его и «простирнуть бельишко». После обеда Николай и Зинка стали прощаться. Окончательно осмелев, она обняла хозяйку, пообещав наведывать её. Он спустил собаку с цепи, помахал рукой матери, стоявшей босиком на пороге веранды, и поспешил скрыться за калиткой, чтобы Рыжий не успел выскочить на улицу.
* * *
В тот год, начало подмосковной осени было очень тёплым. Деревья, по-прежнему одетые в зелёную, но уже не такую сочную листву, ещё радовали глаз, а безветренные и тихие дни не предвещали дождей и холодов. Дачный посёлок, в котором жила Лидия Григорьевна, опустел. Остались в основном пенсионеры, и мимо её окна стало меньше проходить знакомых соседей. Перед началом сентября к ней пыталась зайти Наташа. По всей вероятности, она уезжала в Москву до следующего лета, поскольку шла с большой сумкой через плечо и держала за руку пятилетнюю дочь. Но Рыжий рассерженным и громким лаем сразу пресёк её попытку войти во двор. В это время Лидия Григорьевна отдыхала на кровати, поглядывая через окно на улицу. Она торопливо сползла на пол и, как можно быстрее, заковыляла к дверям веранды, чтобы окликнуть Наташу, но не успела. Так они и расстались, не попрощавшись друг с другом.
Николай и Зинка приезжали ещё раз. Привезли продукты и чистый комплект постельного белья. Потом стал приезжать только сын. Он завёз обогреватель, заткнул щели в стенах и заклеил окна. При каждом посещении Николай был слегка выпившим, а садясь ужинать, выставлял на стол водку и пиво. На вопрос, почему он стал чаще «прикладываться к бутылке» и не выгонят ли его за это с работы, с пьяной самоуверенностью заявлял: «Не волнуйся, мать! Пью только по выходным и на работу прихожу трезвым как стёклышко». В ответ Лидия Григорьевна неодобрительно качала головой, вздыхала и с горечью говорила: «Да-а, Коленька! В отца пошёл. Он из-за пьянки-то и погиб: под машину попал. Царство ему небесное!» Когда же оставалась одна, то переживала за сына, вспоминала молодость и то, как растила его в послевоенное время.
Но дни бабьего лета были недолгими. Резкое похолодание и дождь вместе с усиливающимся ветром за несколько дней сорвали быстро пожелтевшую листву, и в комнате Лидии Григорьевны стало заметно прохладнее. Её тёплые вещи всё ещё находились в Москве, и привезти их на дачу сын обещал только в ближайшие выходные дни. Чтобы согреться, она включала обогреватель. Но старый прибор слабо грел, и в ожидании Коленьки ей приходилось, то и дело, залазить под своё не очень тёплое одеяло. На улицу она по-прежнему не могла выйти из-за ноги, да и к ней никто не решался зайти, заприметив бегающую по двору большую собаку.
В пятницу, ближе к вечеру, приехал Николай. Он был сильно пьян, но тёплую одежду привёз, как и обещал. Одевшись теплее, Лидия Григорьевна накрыла стол и стала расспрашивать сына, по какому такому случаю он сильно напился. Оказалось, что Зинаида, получив отпуск, поехала на две недели к своим родителям. Николай же был вынужден остаться в Москве, поскольку обещал привезти одежду, да и отпуск ему «светил» только через год.
– Ну, ты, мать, скажи! Разве так поступают!? – с обидой в голосе твердил сын. – Она – туда, а я – сюда... – и безнадёжно разводил руками. – Разве так делают?
– Ладно, ладно, – утешала Лидия Григорьевна, любившая и жалевшая сына. – Успокойся. Никуда она не денется. Приедет в Москву и опять к тебе прибежит. Жить-то ей здесь негде. Только ты, Коленька, не пей больше, а то ещё и работу потеряешь.
При упоминании о работе Николай слегка встрепенулся, но ничего не ответил.
На следующий день он стал собираться в Москву, несмотря на то, что Лидия Григорьевна просила остаться. Она боялась, что сын, оказавшись наедине, сильно напьётся из-за случившегося и не сможет выйти в понедельник на работу. Но уговоры не помогли: Николай всё-таки уехал, и мать, тревожась за него, плохо спала ночью. Вдобавок, почувствовала какое-то недомогание и лёгкий озноб. На следующий день, в воскресенье, ей стало понятно, что перенесённое переохлаждение в последние дни обернулось для неё простудным заболеванием.
Весь день Лидия Григорьевна крепилась, принимала аспирин и пила чай с малиновым варением. Однако к вечеру, почувствовав слабость и жар, слегла в постель. Рыжий, до этого беспокойно крутившийся под ногами, лёг на пол рядом и стал потихоньку поскуливать. Она потрепала его ослабевшей рукой по загривку, погладила по голове и ласково спросила: «Ну что ты? Проголодался? Вот немного отдохну, встану и чего-нибудь дам. – Собака радостно вскочила на слово «дам», завиляла пушистым хвостом, а потом внимательно посмотрела в глаза Лидии Григорьевны. – Ты чего? За меня волнуешься?» – Рыжий, как будто понявший смысл её вопросов, негромко гавкнул и опять со вздохом растянулся возле кровати, положив морду на лапы и посматривая на хозяйку снизу вверх коричневато-блестящими глазами.
Однако встать и накормить собаку Лидия Григорьевна не смогла. Неожиданно для себя, она заснула и проснулась только поздно вечером. В комнате было темно, в окно заглядывало звёздное небо, а на телевизоре невозмутимо отстукивал время большой и старый будильник. В её голове тоже что-то стучало, но намного быстрее и беспокойнее. Она хотела встать, чтобы включить свет, но так и не смогла оторвать словно чугуном налитую голову от подушки. Спустя некоторое время, заснула снова.
Утром Лидии Григорьевне стало легче. Шатаясь, она поднялась с постели, добрела до стола и вынула из целлофанового пакета начатый батон белого хлеба. Рыжий был тут как тут, потянулся носом к еде. «Кушай! – сказала она и бросила отломленный кусок на пол. Собака подхватила его на лету, почти не разжёвывая, проглотила. – Ишь! Совсем проголодался... – пробормотала хозяйка, затем протянула Рыжему остаток батона. Тот аккуратно схватил его зубами, положил на пол и, обхватив лапами, стал есть. – Ешь, ешь», – одобрила Лидия Григорьевна, кутаясь в халат. Её начало знобить, на лбу выступили капельки пота. Она измерила глазами расстояние до двери, ведущую на веранду и, оторвавшись от стола, шатаясь, заковыляла к ней. Произошедшая с ней неприятность, стала понимать она, может потребовать и посторонней помощи, а значит, надо каким-то образом дозваться соседей. Но как это сделать, если не можешь спуститься во двор по ступенькам? Оставалось одно: открыть уличную дверь веранды и ждать, пока кто-нибудь не появится возле, или напротив, калитки. Погода, как и в предыдущие дни, была сырой и ветреной. Поэтому Лидия Григорьевна, как только выглянула во двор, довольно скоро почувствовала очередной озноб, и была вынуждена закрыть дверь веранды, так и не дождавшись чьего-либо появления на улице.
Кряхтя и мысленно обращаясь к Богу, она улеглась в постель. С помощью пульта включила телевизор и стала смотреть какой-то малопонятный фильм. Потом задремала, просыпаясь лишь от громких криков героев картины или их выстрелов. Но вот сквозь сон до неё донеслись слова диктора, ведущего передачу новостей. Она открыла глаза и прислушалась. Говорилось об индексации пенсий, а в конце приятный женский голос сообщил о скором похолодании до минусовой температуры. Лидия Григорьевна выключила телевизор и стала размышлять. Она припомнила, что наступивший день был воскресеньем, и с тревогой подумала о том, что до приезда Коленьки ещё очень долго.
К вечеру жар значительно усилился, ей захотелось пить, но для этого надо было подняться с постели, чтобы подойти к столу: на нём остался стакан с водой. Лидия Григорьевна приподнялась – и почувствовала страшную слабость во всём теле. От сделанных усилий у неё закружилась голова, потемнело в глазах и тревожно забилось больное сердце. На какой-то миг ей даже показалось, что она может потерять сознание, и больше уже не пыталась напрягать беспомощное тело.
Ночь прошла в забытьи, а ранним утром подкралось удушье, от которого Лидия Григорьевна сразу проснулась. Глотая воздух пересохшим ртом, она немного приподнялась с подушки и упала на неё от очередной волны слабости и головокружения. Глядя в потолок, она начала читать молитву, но слова священного писания путались и ускользали из памяти. Неожиданно она увидела перед собой голову Рыжего, который встав лапами на кровать, разглядывал её. «Рыженький...» – едва шевеля губами прохрипела старушка и потеряла сознание.
Она очнулась от того, что почувствовала на пылающем лбу и лице живительную прохладу. Кто-то поправлял её голову и тёр шершавой, но влажной тряпкой кожу, отчего ей становилось легче. Когда открыла глаза, то увидела собачью пасть с высунутым длинным и розовым языком, с которого стекала слюна. Это был Рыжий. Заметив открытые глаза хозяйки, он оглушительно гавкнул, как бы призывая её больше не терять сознание. Спустя некоторое время, Лидия Григорьевна почувствовала себя лучше и заснула.
Но наступивший день облегчения не принёс. Снова и снова, задыхаясь, она теряла сознание, а к вечеру провалилась в тяжёлый бредовый сон. Ей снилось, будто она на фронте и лежит с тяжёлым ранением в холодном снегу, замаскировавшись от вражеского снайпера. Тот укрылся под сгоревшим немецким танком с воткнутым стволом башни в оттаявшую от огня землю, сделал первый выстрел, ранил её и ждёт, когда противник пошевелиться. Но Лида не двигалась. Истекая кровью, она тоже выжидала, когда немец решит, что его выстрел достиг цели.
Прошло около двух часов. Руки и ноги девушки заледенели от потери крови и сильного мороза. И вот она заметила, как что-то мелькнуло под танком, – и тут же нажала на спусковой крючок снайперской винтовки. Своего выстрела Лида почему-то не услышала, зато ясно и чётко различила хлопок, донёсшийся с вражеской стороны. После этого девушка мгновенно почувствовала страшную слабость и удушье.
Бредовый, но уже смертельный, сон Лидии Григорьевны продолжился. В полумраке она увидела, что лежит одна в огромной и пустой больничной палате с очень высокими, до самого чёрного неба, потолком. Рядом с кроватью – любимый сыночек, Коленька.
Мальчик наклонился и ласково спросил:
– Тебе холодно, мама? – и, не дожидаясь ответа, накрыл её с головой толстым и тяжёлым одеялом.