ДЕТИ ВОЙНЫ – ТРУЖЕНИКИ ТЫЛА.
В конторе бригадиры с директором думали над тем, какими силами провести весенне-полевые работы: где горючку для тракторов добывать, где запчасти доставать, да и кто сядет на эти тракторы. Недавно последние опытные трактористы (а их-то в совхозе и было всего три человека) ушли на фронт: бронь с них сняли, несмотря на то, что директор криком кричал на партхозактиве в райкоме партии о бедственном положении в совхозе и с трактористами, и с техникой.
Секретарь райкома долго и упорно втолковывал директору, что тот, в данный исторический момент недопонимает политическую обстановку в стране, и что он обязан обеспечить выполнение весенне-полевых работ, и поэтому ему необходимо изыскать людские резервы, а иначе партбилет на стол положит со всеми вытекающими последствиями. Заседание закончилось, народ потянулся на выход, секретарь остановил директора:
- Задержись, помыслим, как быть!
Помощница секретаря принесла на подносе два стакана горячего чая и немного печенья. Усевшись за стол, друг против друга, мужчины, молча, отхлебывали чай, как бы согревая свои застывшие от споров души, и остывая от возбуждения после только что закончившегося заседания.
Секретарь задумчиво разглядывал портрет Сталина висевший, напротив, на стене.
- Думаешь, ему легко? – исподлобья посматривая на директора, кивнул он в сторону портрета.
Директор сидел, выпрямившись, пустой стакан стоял перед ним. Крепко сжатый кулак левой руки лежал на столе. Пустой правый рукав, засунут за поясной ремень. В голове у директора вихрем проносились мысли: «Что же делать: запчастей для тракторов нет, трактористов толковых нет, да и тех недостаток. Какое уж тут недопонимание политической обстановки!» Он обернулся, посмотрел на портрет вождя, висевший над ним, и в голову вкралась крамольная мысль: «Ему-то легче, он своим народом играет, как пешками; мы для него – фигурки на шахматной доске или, как нынче говорят, на мировой арене. Он играет, а мы …»
От таких мыслей директора бросило в жар. Он вздрогнул, как тогда, когда очнулся в госпитале на операционном столе и обнаружил, что его правая рука не при нём, а лежит в тазике. Тогда было не страшно, а теперь стало страшно. Подумалось, может, озвучил свои мысли? Ох, уж эта контузия - иногда стал думать вслух! Посмотрел на секретаря райкома. И в сердце закипела злость. Директор так ударил кулаком по столешнице, что зазвенели стаканы. Вбежала испуганная помощница секретаря.
Секретарь райкома давно привык к таким вспышкам ожесточенности со стороны руководителей хозяйств, когда им действительно было трудно.
- Осторожнее, стол сломаешь! Да и второй руки лишишься, отшибёшь, - пошутил секретарь. – Этот «бабах» будем считать обещанием, что ты решительно берёшься вытягивать хозяйство из прорыва. Директор облегченно вздохнул: «Слава Богу – думал про себя, не озвучил свои крамольные мысли».
- Запчастями поможем и горючкой, - продолжал секретарь. - А вот с людьми …, - помолчал немного и, видимо, давно уже найдя приемлемое решение, предложил. – Вот что думаю, совхозных ребятишек, которые постарше придётся обучить на трактористов. Подумай, кого. Я слышал у вашего агронома сынишка - семиклассник технику любит, и работает как взрослый. Мы по осени его грамотой наградили. Да вот залежалась грамота. Вручи её парнишке, как положено, прилюдно.
На том и расстались, пожав друг другу руки: один правой – левую руку, другой левой – правую руку.
Обо всём, что произошло тогда на партхозактиве, вспомнил директор, пока бригадиры вразнобой обсуждали проблемы хозяйства.
- Есть предложение, как решить кадровый вопрос: к весне старшеклассников со школы снимем, обучим их на трактористов, - вступил в разговор директор.
- Это как же, - возмутились бригадиры. - А учиться?
- Учиться после войны будем, - ответил директор, как гвоздь забил, помолчав, добавил. - Так в райкоме партии не приказали, а присоветовали.
Все согласились. Это действительно было единственно возможное решение в сложившейся ситуации.
В середине апреля из Кинтерепа обозом привезли наших старшеклассников, и они начали обучаться на трактористов. Их для важности называли курсантами. Брата назначили бригадиром юных трактористов. Он уходил в мастерские ранним утром и возвращался затемно. В доме всё пропахло машинным маслом и лигроином. Бабушка, как ни проветривала дом, ничего не могла поделать с этими запахами. Да и что можно было сделать, если брат приходил домой чумазый и смывал с себя маслянистую грязь в тазике на кухне, а пропахшие лигроином ватные брюки и телогрейку сушил на печке.
Сестра ворчала на брата за его чумазость, а мне нравилось – дома пахло как в мастерских, куда я стремился попасть, но брат не разрешал, мол, дома дел полно. За завтраком, как всегда, я принимался канючить:
- Арька, возьми меня в мастерские, ну, возьми, ну, возьми …
Видимо так надоел ему, что он однажды согласился, но поставил условие:
- Будешь работать, болтаться не разрешу. Понял?
Еще бы не понять. Я так давно рвался в эти мастерские, что счастье моё было безмерным. Вмиг оделся и засеменил вслед за братом, так быстро шагавшим, что я чуть не задохнулся, пока дошли до места.
И тут я увидел, что значит бригадир для подчинённых. Курсанты в бригаде беспрекословно слушались брата, будто он был самым главным в мастерских, а не механик. Механик же только улыбался, глядя на то, как брат управляется с ребятами.
И как было не слушаться бригадира, когда он без всяких усилий рукояткой запускал двигатель трактора. А девчата и даже мальчишки вдвоём не могли и разок провернуть эту упрямую рукоятку. Да ещё бригадир самостоятельно выезжал на тракторе из мастерских, и начиналось обучение вождению этого шипастого колёсника.
На железное сидение похожее на лопату усаживался курсант. Брат устраивался на крыле, под которым вращалось зубастое колесо. Не дай Бог свалиться под такое колесо!
Обычно поначалу курсант не мог одновременно выполнять две операции: выжимать сцепление и включать передачу. Он, судорожно уцепившись за руль, изо всех своих силёнок давил на педаль сцепления. Брат включал передачу. Слышался скрежет шестерён, и брат кричал:
- Жми! Жми педаль!
Скрежет прекращался, и брат командовал:
- Теперь медленно отпускай педаль сцепления.
Куда там медленно! Уцепившись за рулевое колесо, весь, перекосившись в сторону педали, курсант резко отпускал её, и трактор прыгал вперёд, как норовистый конь вставал на дыбы, а потом с грохотом падал на передние колёса. Двигатель глох. Брат кубарем скатывался с крыла. А механик, стоявший в стороне и наблюдавший за процессом обучения, почему-то громко, не очень хорошими словами, вспоминал мать неудачника. Запускали двигатель. Брат, проверяя, не сломался ли трактор, под завистливые взгляды курсантов проезжал на нём круг-другой.
Так проходили день за днем, и в начале мая уже несколько самых крепких и умелых мальчишек и девчонок лихо гоняли на тракторе по кругу.
Директор совхоза назначил день выпускных экзаменов для юных трактористов. Экзамен проводился в воскресенье. День был теплым, земля подсохла. Возле ворот мастерских установили стол, накрытый красным полотном. Невдалеке стоял трактор, подготовленный к «истязаниям», как говорил механик.
Собрался народ: несколько дедов и почти все женщины совхоза. Матери переживали за своих детей, остальные сочувственно охали и ахали:
- Надо же, дожили! Детей лишаем детства! Куда им с трактором сладить, вот с лопатой – другое дело, ну, с лошадью - а тут с трактором!
Механик и брат в сторонке инструктировали взволнованных курсантов. Уговорились, что заводить трактор будет бригадир, и выпускать по очереди курсантов на экзамен будет он же, первыми - самых умелых, а потом – остальных.
За столом уселись бригадиры – экзаменационная комиссия. Директор, наверное, решил речь сказать, но потом взмахнул своей единственной рукой и сдавленным голосом только и произнес:
- Ну, с Богом, деточки!
Первым экзамен держал мой брат. Он показал себя профессионалом. За ним, как и договорились, держали экзамен сначала – уверенные в себе курсанты, а потом – все остальные. Вот только последняя курсантка чуть беды не натворила. Резко с места взяла и со второго круга чуть не наехала на комиссию: за время испытаний колёса трактора взрыхлили шпорами землю, и чтобы удержать трактор на круге требовалось приложить к рулевому колесу значительные усилия, вот и вырвало руль из слабосильных рук девчонки. Но, всё же, уцепившись двумя руками за него, она смогла в последний момент отвернуть трактор от стола.
Заглушили трактор. Испытуемых подозвали к столу. Брат выстроил их в линейку. Директор обнял каждого и вручил всем удостоверения, в которых было написано, что им присваивается, как военным, не квалификация, а именно звание тракториста. Потом из планшетки директор извлёк плотный лист бумаги, на которой по краям были изображены знамёна, а вверху в центре – портреты Сталина и Ленина, а за ними силуэты Маркса и Энгельса.
- Этой грамотой! - объявил торжественно директор. - Награждается за прошлогоднюю страду и за участие в подготовке трактористов наш самый юный бригадир!
Все одобрительно захлопали в ладоши, директор вручил брату грамоту. Обнял его и пожелал успехов.
Матери своих только что новоиспеченных трактористов повели домой. Деды долго сидели за столом, курили махорку и о чем-то беседовали с директором. Потом и они поковыляли по домам. Брат с механиком завели трактор, опробовали его на предмет исправности и поставили в ряд с другими, готовыми к весенней пахоте.
И никто тогда и не подумал о будущем юных тружеников, никто даже помыслить не мог, что эта жертва, принесенная во спасение страны, будет забыта этой самой страной. Никому тогда не могло даже в самом дурном сне привидеться, что эта самая страна будет изуродована. Что возглавят страну люди, которым безразличны жертвы того далекого юного поколения.
Настанет время, когда эти дети, став стариками, будут доживать свой век по скудности пенсии в нищете, и не будут приняты во внимание их заслуги в пору военного и послевоенного лихолетья при распределении скудных льгот, потому что не будут они признаны тружениками тыла. И новые «вожди», дорвавшись до богатств государства, погрязшие в заботах о личном обогащении, будут цинично обещать этим старикам в недалёком будущем блага, которых многие из них так и не дождутся.