(путевые наброски)
Звенит высокая тоска,
Необъяснимая словами.
Я не один. пока я с вами,
Деревья, птицы, облака....
Я вынужден ехать. И, если бы не дела, ноги моей там не было бы. Каждый раз ловлю себя на этой мысли, но надо.
Это, когда впервые, интересно. Всё такое необычное, яркое, броское. Как конфета в шуршащей, золотистой обёртке, как повстречавшаяся на пути сочная женщина в красивой одежде. А чуть позже: конфета – полный отстой. Начав жевать, хочется тут же выплюнуть. Содержимое не соответствует заявленному в обёртке. С женщиной – сплошная печалька. При внимательном рассмотрении замечаешь на её лице безуспешную попытку скрыть сыпь и морщины под толстым слоем штукатурки, а новомодная обтягивающая одёжка только усиливает диспропорции тела. И хотя она ещё молода, но вся такая больная и немощная. Почему-то старость так рано пришла за ней, настойчиво стучит и требует своего. И тебе становится её жаль. «А? Что? Нет-нет, вам показалось. Простите, я ошибся…». Надо быть аккуратнее со своим инспектирующим взглядом. Даже немного стыдно за себя.
Подъезжаем. Электричка уже в пригороде. За окном бесконечная вереница однотипных гаражей, повёрнутых спинами к жутко замусоренному железнодорожному полотну. На серых шлакоблочных стенах местные графитисты поизголялись от души. Пытались чего-то самовыразить яркими английскими буквами, но дутый гротескный шрифт напрочь отбил возможность прочесть написанное. Вся эта словесная какофония проплывает мимо непонятным разноцветным лоскутом.
На фоне маленьких частных домиков топорщатся невероятно высокие свечки новостроек. Им тесно и неуютно среди пригородной мелочи. Изо всех сил тянутся ввысь, отблескивая на солнце металлом и стеклом.
Город распирается и трещит по швам набитой до отказа рукавичкой. Строительные компании любыми способами пожирают маломальские кусочки земли. Для начала пытаются поставить хотя бы носочек, а чуть позже, конечно же, опустят пяточку. В расход пускают всё, что попадается на пути к заветной цели: роща, озерцо, свалка, старое кладбище. Если сильно захотеть, можно и целую улицу бросить экскаваторам на растерзание. Потом выросшие как грибы после дождя модерновые стеклобетонные монстры будут сиротливо пустовать в ожидании богатых покупателей.
Машинист электрички последний раз что-то промямлил в громкоговоритель, и состав заметно сбавил ход. Понятно без слов – впереди конечная.
Шипят тормоза, распахиваются двери, ручейки выпрыгивающих на перрон пассажиров стекаются в одну людскую реку. Она плывёт к вокзалу, слегка притормаживая у турникетов, чтобы на площади разделиться на несколько направлений. Спины, спины, спины впереди идущих. Мятые и влажные от многочасового сидения в вагонах. Сумки, пакеты, чемоданы, рюкзаки, портфели, доверху набитые тачки на колёсиках – провинция везёт товар в столицу.
Вокзальная площадь принимает людские потоки, гудит ульем. Бомжи с типичным видом и амбре, заробитчане, сбивающиеся в стаи в поисках работы, тётки, сдающие жильё, приставучие таксисты, такие же липучие цыгане. Им под стать торговцы шаурмой и пирожками. Подвыпившие вояки в камуфляже – характерный признак воюющей страны. Их много. Ходят группками и по одиночке. Обнимаются, братаются. Без опознавательных знаков различия званий и родов войск. Только нашивки на рукавах. У каждого батальона своя, замысловатая. Никто никого не приветствует, не отдаёт честь. Да и как отдавать, если на головах гражданские вязаные шапочки чёрного цвета без кокард. Какой-то военно-гражданский бред….
Торговые ларьки откровенного барахла окружают со всех сторон. Куда ни глянь – сплошной базар. Урны, полные мусора. Шум, гам, пыль, сигаретный дым. Запах кофе, вонь общественного туалета, дух перегоревшего подсолнечного масла, горечь посыпанного приправами пережаренного мяса. Под ногами тротуарная плитка. Пятнистая от вдавленной в неё навечно жевательной резинки. Ежеминутные объявления вокзального диктора перекрывают человеческий гомон…
Привет, столица. Очень громкая, беспокойная, многоликая, тесная, душная даже зимой, давящая на мозги, убивающая своей суетой.
На входе в метро людской поток замедляет бег, извивается водоворотом, бурлит. Жетончик в руке. Просочившись сквозь турникет, медленно сползаю эскалаторным водопадом вниз. Люди, люди, люди…. Одни плывут вниз, другие вверх – два противоположных течения. Те, что вниз, отклоняют туловища назад; те, что вверх заметно поддают вперёд. Интересный обман зрения, хотя все, безусловно, стоят вертикально. Всякий раз этому удивляюсь, когда пользуюсь метро.
Посередине стройный ряд фонарей, и реклама, реклама, реклама… Назойливая, повторяющаяся через каждый метр, не упускающая ни одного свободного места. Это безумно утомляет. Ощущаешь себя дебилом, которого специально напрягают повторениями, чтобы наконец-то запомнил, поверил, клюнул, позвонил, купился на якобы дешёвые квартиры, беспроцентные кредиты, дармовые продукты и прочий обман.
Люди, люди, люди… Сотни, тысячи, миллионы, снующие муравьями. Хотя нет. Муравьи бегают организованно с индивидуальными задачами, подчинёнными общей цели. А тут каждый сам по себе. Точнее в себе. Сгорбленные спины, согнутые шеи, обрюзгшие тела, пустые взгляды на бездушно-мертвецких серых лицах. Глаза закрыты, чтобы никого не видеть, в ушах наушники, чтобы никого не слышать. И плевать, кто рядом, начхать, что вокруг. Главное – мне не мешайте, и я вас беспокоить не буду. Бегите своей дорогой, а я своей. Каждый сам по себе, никого и ничего не замечающий.
Мобильный дьявол поглотил всех. Люди разучились смотреть вдаль, по сторонам, на небо. Перед глазами только планшет или телефон. Вот уж действительно – биомасса. Их души в интеренете. Они там живут, питаются, знакомятся, влюбляются, ругаются и просто треплются. Каждую секунду, каждую минуту, каждый час, всю жизнь. Такими легко управлять. Подкидывай туда, что нужно, и схавают, словно бактерии, и побегут овцами за очередным бараном по указанному направлению.
Старикам, женщинам, детям никто мест не уступает. Потому что их нет рядом, потому что каждый сам по себе, потому что в руках айфон, в глазах картинки, в ушах наушники, в мозгах информация.
Посередине вагона метро стоит, как бы это точнее сказать, особь мужеского пола трудноопределяемого возраста. Тоненькие ножки широко расставлены, как у гаишника на перекрёстке. Настолько тоненькие, что даже в новомодных узеньких штанишках они всё равно болтаются спичками. Такой грозной стойкой он пытается доказать свою мужественность. Горбатая спина, девичья шейка, костлявые неразвитые плечики, тоненькие детские ручки в замысловатых фиолетовых наколках. Безобразно взлохмоченные борода с усами как ещё один признак мужской особи. Подбородок прилип к впалой груди – он весь в телефоне. И только большой палец руки снуёт по экрану туда-сюда – листает. Безумные глаза сведены в одну точку. В том же сгорбленном состоянии выходит на остановке, не отрываясь от телефона. Какая лёгкая добыча для карманников. Сейчас их время, бери любого голыми руками. Потому что каждый сам по себе, в себе и вокруг никого.
И о, чудо – дядечка читает книгу! Настоящую с листочками. Экая нынче редкость! Смотрится среди всех этих айпадов, айфонов, планшетов и прочего гаджетанутого мусора динозавром, доисторическим пережитком, инопланетянином. Хотя на него всё равно никто не обращает внимания, потому что каждый сам по себе, в себе….
От приставучих торговцев и под землёй нет покоя. Входят, голосят на весь вагон, пытаются перекричать шум летящего состава. Заученный текст, монотонная речь, стотысячное повторение и тоскливый взгляд в пустоту. Будто и нет вокруг никого. И так целый день. Можно просто сойти с ума. Но в руках ширпотреб, который необходимо «толкнуть». Безрезультатно выходят.
А вот это уже поинтереснее. Целое представление в столичной подземке.
Цыганского вида женщина тянет за собой явно закормленную девочку на костылях. Истерический крик:
– Люди! Помогите моей дочке! Ей срочно нужна операция! Это может и с вашим ребёнком случиться! Посмотрите, какая страшная болезнь! Ножки совсем отказали! Помогите чем можете!
Девочка волочет ноги, навалившись на костыли. Задыхается, мучительные боли отражаются на лице.
Мамаша не просто просит. Нагло требует, толкая каждого в плечо и подсовывая под нос целлофановый кулёк для подаяний. Несколько человек расстаются с купюрами.
Ко мне подойти не осмелилась. Видимо в моей протокольной физиономии она узрела сотрудника соответствующих органов. Поспешила к двери. Снимает замызганную перчатку. Перекладывает деньги за пазуху. На холёной руке «несчастной» навороченный маникюр, ценою с хорошую пенсию, и все пальцы в золоте. Остановка. Девочка-инвалид складывает под мышку костыли и беглой походкой спешит за бойкой мамашей к следующему вагону – артистки.
На выходе из метро ничего нового: те же вереницы киосков, грязные торговцы, шум, вонь, пыль, мусор, духота. И людской водоворот безликих, угрюмых лиц. А по улице бесконечная, рычащая, изрыгивающая газами автомобильная река. Полдня такого безумия и ты уже на грани. Ещё немного и можно сойти с ума. А ведь они каждый день в этом дурдоме.
Несчастное деревце, обложенное со всех сторон плиткой. Для него маленький островок земли у самого основания. Решили, что столько хватит. Ну да, по себе судят. Асфальт, бетон, стекло, железо – всё, что нужно для жизни.
Узенькая полоска газона с жиденькой травой. Да и какой ей быть, когда с одной стороны машины, с другой нависающие стены зданий. Она ведь толком и солнца не видит.
Тоска…. Город большой, людей много, а поговорить не с кем. Странно, но именно здесь ощущаю себя бесконечно одиноким и подавленным. Я ведь когда-то тоже так жил: дом, работа, магазин, дом, работа, магазин… День ото дня, год от года, десятилетиями…. Да и жил ли?
Вечером каждый из них закроется в своём бетонном скворечнике наедине с телевизором и интернетом. А там бермудский треугольник – кухня, диван, туалет. День ото дня, год от года, десятилетиями…
Когда они смотрели на небо? Когда видели звёзды? Когда ходили босыми ногами по земле? Когда дышали травами и пили воду из колодца? Когда просыпались от пения птиц, а не от рычаний авто? Несчастные. Жалко их. Разве это жизнь?
Как прав был Серёга Есенин:
«Жизнь – обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.
Я всегда, когда глаза закрою,
Говорю: " Лишь сердце потревожь,
Жизнь – обман, но и она порою
Украшает радостями ложь.
Обратись лицом к седому небу,
По луне гадая о судьбе.
Успокойся, смертный, и не требуй
Правды той, что не нужна тебе".
Хорошо в черемуховой вьюге
Думать так, что эта жизнь – стезя.
Пусть обманут легкие подруги,
Пусть изменят легкие друзья.
Пусть меня ласкают нежным словом,
Пусть острее бритвы злой язык, –
Я живу давно на все готовым,
Ко всему безжалостно привык.
Холодят мне душу эти выси,
Нет тепла от звездного огня.
Те, кого любил я, отреклися,
Кем я жил – забыли про меня.
Но и все ж, теснимый и гонимый,
Я, смотря с улыбкой на зарю,
На земле, мне близкой и любимой,
Эту жизнь за все благодарю».
Дела сделаны и лишь одно желание – домой, домой! Немедленно! Ни минуты не теряя, преодолевая вокзалы, перроны, электрички, терпеливо прожигая время в пути. Подальше от этой помойной ямы, которой всё мало, которая разрастается раковой опухолью, превращая человека в непонятно для чего копошащуюся бактерию. А вечером в новостях очередное сообщение из столицы: опять что-то у них там сгорело, взорвалось, провалилось, обрушилось, прорвало. Кого-то убили, кого-то обидели, кого-то обокрали, сбили, отравили…
И вот она – земля. Родная земля, родные глаза, трава, деревья, воздух.… Первым делом скинуть оковы узких туфлей и босиком по траве. «Голову к берёзе, ноги в росу земли. Где вы мои грёзы, где ж вы мои сны?...».
Глубоко вдохнуть и сильно-сильно выдохнуть, с закрытыми глазами умиротворённо раствориться в вечной тишине. И только шелест ветерка в листве, мерное жужжание пчелы среди цветов, взмах птичьего крыла в небе, стрекотание сверчка в траве. Это дорогого стоит. За это можно всё отдать. Вот моя столица.
29 сентября 2017 г.