Октябрьская революция, основательно встряхнувшая застоявшуюся российскую жизнь, вытолкнула на поверхность злодеев и гениев, авантюристов и шарлатанов, карьеристов и выдающихся ученых, к числу которых, безусловно, относится сегодняшний мой герой - Евгений Поливанов.
Человек своего времени, гениальный филолог, востоковед и японист, яркий революционер и пророк, он разделил судьбу многих дворян и интеллигентов. Вознесённый на гребне революционной волны на политический Олимп, в трагическом тридцать седьмом - обвинён в шпионаже, арестован, замучен почти до сумасшествия, а через год расстрелян.
В год смерти ему едва перевалило за сорок пять. Его короткая жизнь – сплошное чередование взлётов и падений, торжества побед и тревоги. Он никогда не сидел на месте, постоянно путешествовал по центру России, Средней Азии, Дальнему Востоку, Японии, Китаю, Корее, теряя по дороге рукописи и имущество, как Хлебников – наволочки со стихами.
У Хлебникова с Поливановым вообще много общего: оба постоянно передвигались с места на место, никогда не думали о быте и деньгах, им не нужно было ничего, кроме творчества: ни славы, ни денег, ни благополучия. Главная особенность Евгения Дмитриевича заключалась в том, что к языку он подходил как к поэзии, передаваемой звуками, а не смыслами.
И здесь опять - параллель с Велимиром Хлебниковым. С ними обоими ничего нельзя было сделать – только уничтожить физически. Когда у Поливанова не было денег, он совершенно спокойно мог встать на улице и просить милостыню. Он ходил по кишлакам и пригородам среднеазиатских городов в одних калошах и рваной одежде. Годами Хлебников и Поливанов вели образ жизни дервишей, оба - влюбленные в Восток и оба – бесспорные гении.
Яркая личность и очень неоднозначный человек он соединил в себе бесшабашность, энергию и эпатаж. По заданию советского правительства работал с петербургскими китайцами, организовал Союз китайских рабочих, приучившие его снимать усталость опиумом. Позднее он пристрастился к героину.
В тюремных протоколах записано, что заключенному Поливанову Е.Д. требовалась дважды в день доза героина. Потому и удивляет, как много он работал и как много успел сделать. Преподавал в нескольких институтах, работал переводчиком, писал книги и статьи, активно включился в политическую жизнь, став участником вежливой «войны» – дипломатии.
Готовил революцию в китайских районах, привлекался Лениным, а потом Троцким, тогда Наркомом иностранных дел, к переводам и опубликованию секретных дипломатических протоколов царского правительства, участвовал в подготовке к подписанию Брестского мира. В партию вступил в девятнадцатом, за что был зачислен многими из числа старой профессуры в предатели.
Исключили его из партии за наркоманию и пассивность в двадцать шестом, но с правом восстановления. Вот такая странная формулировка. Однажды, якобы на спор, он положил кисть левой руки под колеса поезда, но отсутствие руки не мешало ему блестяще играть на фортепьяно или залезать по водосточной трубе в аудиторию к ошалевшим студентам. Для него не существовало понятия нравственности, жил с двумя женщинами, мог отказать в помощи нуждающимся, но мог и снять с себя последнюю рубаху.
Уезжая в экспедицию по Средней Азии, Поливанов брал с собой набитый конфетами и печеньями вещевой мешок, раздавая содержимое попадавшимся ему ребятишкам. Его ненавидели и любили, одни называли гением, другие - отбросами общества, как будто речь шла о совершенно разных людях, некоторые сравнивали его с героем романа Стивенсона доктором Джекилом и мистером Хайдом.
Филологи, японисты и востоковеды его боготворили, знавшие Поливанова лично - рассказывали о нем невероятные истории и легенды, в которых трудно отличить выдумку от правды. Говорят, он умел гипнотизировать; когда в одном из издательств ему отказались выдать аванс за еще ненаписанную работу, тут же сел на стул и в течение нескольких часов написал всю работу.
Мог без подготовки перевести с листа на узбекский Гёте. Одним словом, Поливанов – человек-легенда, чему в немалой степени способствовал и он сам, любивший мистификацию. В ней он не уступал знаменитому Бахтину. Каверин сделал его героем двух книг (новеллы «Большая игра» и «Скандалист» под именем профессора Драгоманова), а Шкловский называл его не иначе как гением, обыкновенным гением. Вот как описывает этого чудака Каверин:
«Звонок. «Кто там?» — «Извините за выражение: Поливанов». Так странно шутил только один из друзей Ю. Н. Тынянова, у которого я жил на Греческом проспекте в студенческие годы. Дверь открывалась, и в кухню — все «парадные» в ту пору были закрыты — входил высокий человек лет тридцати, немного прихрамывающий, худощавый, без левой руки, в солдатской шинели. Его встречали — мало сказать, с радостью — с захватывающим интересом.
И то и другое было вполне обоснованно. Интерес, однако, приходилось сдерживать, потому что он касался не только удивительной личности Евгения Дмитриевича, но и не менее удивительной его биографии. Он держался просто. Но это была совсем не та простота, которая позволила бы задать ему не относящиеся к предмету разговора вопросы. Расспрашивать его было как бы не принято, а по существу — невозможно».
Он мог мимоходом, почти шутя, сказать только одну фразу, из которой можно было сделать докторскую диссертацию. Евгений Дмитриевич говорил на восемнадцати языках, что зафиксировано в протоколах допросов. Это все основные европейские языки, латынь и греческий, китайский и японский, и многие тюркские (татарский, азербайджанский, узбекский и другие).
И это только те, на которых он свободно общался. Знакомые утверждали, что он знал гораздо больше, если учесть пассивные языки, на которых Поливанов читал и которые мог переводить. Отвечая удивлявшимся этому, профессор говорил, что один кардинал знал 72 языка, а он - всего лишь сорок пять.
Для Поливанова вообще не существовало языкового барьера: как только он попадал в новую языковую среду, тут же начинал осваивать язык и уже через некоторое время мог общаться на нем лучше, чем те, для кого язык был родным.
Сегодня о Евгении Дмитриевиче пишут книги, проводят поливановские чтения и конференции, особенно часто в среднеазиатских республиках, для которых он сделал особенно много, но и за рубежом его имя известно всем языковедам. После революции Поливанов активно включился в строительство новой языковой реальности, участвуя в знаменитой латинизации алфавитов.
Если перечислять все книги и статьи, написанные им за десять лет активной работы (с 1921 по 1931 годы), то двумя-тремя страницами не обойтись. Но в России имя легендарного филолога было закрыто на тридцать лет и только после реабилитации в 1963-м началось восстановление справедливости.
Биографию филолога восстанавливали по протоколам допросов и написанной от руки самим Поливановым на тюремных банках автобиографии. С трудом отыскивались фотографии, по крупицами собирались труды, многие из которых бесследно исчезли, восстановили точный день и год рождения, кто были его родители, где учился и т.д..
Согласно существующим на сегодня данным, Поливанов - уроженец Смоленска (1891г.р.). Отец – титулярный советник, служащий, мать – писательница и переводчик. Учился в Риге и уже тогда проявлял невероятные способности к языкам.
К двадцати одному году имел два серьезных филологических образования, окончив в двадцать лет восточную академию со специализацией на японском языке, а через год – Петербургский университет, историко-филологический факультет. Его учитель Л.В.Щерба, имевший много студентов-последователей, только одного Поливанова называл своим гениальным учеником.
Защитил в четырнадцатом году магистерскую диссертацию,а в двадцать восемь стал самым молодым красным профессором. В год революции ему всего двадцать шесть, всей душой поддержав переворот, он вступил в политическую жизнь. Двадцатые годы стали для него годами взлёта и признания, но продлилось это всего десять лет.
Вступив в борьбу с всесильным филологом Н.Я.Марром, когда-то деканом восточного факультета, поддержавшим в своё время молодого ученого в стремлении преподавать японский язык, к концу двадцатых он оккупировал весь филологический Олимп, а Поливанов вынужден был бежать из Москвы в Среднюю Азию: его сняли со всех должностей и подвергли жесточайшей обструкции.
Вскоре его арестовали и привезли в Бутырскую тюрьму, где под пытками он признался, что работал на японскую разведку, от чего позднее отказался. В тридцать восьмом ученому вынесли приговор – высшая мера наказания. Сталин лично включил имя Поливанова в расстрельные списки...
Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/polivanov/