Пристально Никифор в тёмное небо вглядывался, человеком тревожился, котом мяукал жалобно, хозяйку звал. А она там, в небе, лишь новыми сполохами вспыхивала да летела, летела в никуда за другом своим огненным. А за версту, из-за веток, внимательный прищур Седобородого небо ощупывал, за Фениксом с Драконом наблюдал не мигаючи. Не спящие постояльцы трактира на перекрёстке, вместе с самим хозяином Ноэлем, гудели во дворе, перстами ввысь указывали. Да ещё много полуночного народа местного невидаль небесную наблюдали – полёт удивительный тварей огненных.
Так бы и неслась вдаль птица горящая, себя забывая, упиваясь свободой да другом своим милым рядошним; в облака ночные серо-пушистые падая, из них свечою вылетая. Да вот только одно облако её
не выпустило…
Как будто в серое холодное молоко Феникс упала: и дышится иначе, и крыльям тяжело. Давит облачный дым на грудь птичью,
глаза застилает, не пускает дале. Но когда птица огненная слабине покорялась, а особливо, когда внутри Ведьмино сердце спрятано? Не бывало такого! Рвалась Феникс, кричала – как сквозь паутину холодную путь себе пробивала. И выбралась бы птица, да за два взмаха крыла до неба чистого, голос в облаке послышался. Не облако говорило – Туман Ведьму сыскал под звёздами…
- Остановись, Ведьма, не клич погибель свою, - шёпот знакомый шелестел-обволакивал, - вернись к земле, себя вспомни…
- Не остановишь, не остановишь, его не отнимешь, крылья не заберёшь, - стучало гулко в голове птичьей, - нет у тебя такой силы!
- И крылья забава, и ты для него – игрушка, - не отступал от своего Туман, - площадь вспомни, пустыню вспомни…Пустыню вспомни!
- Не хочу помнить, не буду… Былое в реке утонуло - в той самой реченьке утопло на веки, - вскинулась тихим смехом огненная птаха. Да с новой силой вперёд рванулась: виделись уже сквозь туман звёзды редкие да тень Дракона летящего.
Вздохнул Туман, гуще стал и холоднее, и там где сгустился он – картинки рисоваться начали. Показывались Фениксу края знакомые и не знакомые. Просека, солнечным светом озарённая, дом её лесной. А вон мельник с дочкой на телеге по дороге едут. По ведьминому подворью гномы швыряют, ягоды таскают да на колодец тайный
поглядывают. Вон и трактир перекрёстный мелькнул: на окнах занавесочки, во дворе цветочки цветут да лавочки новые рядком стоят. Никифор спящий на пороге, филин с вороном, Рафал в своей мастерской, камень указательный на дороге о трёх надписях, корзина трав душистых, ущелье Седое, болото близкое, книги, люди, рыцари-бродяги, колдуны и чародеи – всё плыло и кружилось в дымке перед Фениксовым взором. Эти картины силы Ведьмины отнимали, а может, птичьи силы. Наливались тяжестью крылья и сердце, к земле тянули. А потом увидела Ведьма в Тумане человека уходящего, по снежной тропке ступающего. Оборачивался, кричал ей что-то, рукой махал. Новая картинка того человека снова показала: на крыше сидел неловко, в одной руке молоток держал, в другой книгу, а потом опять он – Никифору в плошку молоко льёт; пряжу держит; сидит, голову подперев, слушает что-то; на бересте царапает перед свечой малой; сердится, смеётся, цветы протягивает. Вот тогда и вздрогнула птица, падать начала, перья свои ярко-жаркие в тумане том теряя…
Кабы не ельник густой да разлапистый, расшиблась бы Ведьма. Но ели её мягко приняли, на землю тёплую, щедро хвоей усыпанную, опустили бережно, да и отшатнулись, чуть шумя. Кинулся Никифор к хозяйке, заурчал, мордой в лицо её поцарапанное ткнулся, лапой толкнул:
- Эй! Ведьмааааа…Жива? Ведьма… чтоб тебя… Жива? Как ты-то так? А… сдуру-то…Ведьмаааа…
Колдунья не сразу глаза открыла, а когда открыла - в них ещё огни полыхали дикие. Вспыхнули пару раз да и потухли. Обвела взглядом Ведьма вокруг себя, попыталась подняться… Впервой так сильно пожалел Никифор, что котом обернулся. Кинулся бы к ней, руку подал, поднял бы с земли, обнял бы по-отечески. «Ан, нет, - мысленно поправил себя чёрный да мудрый, наблюдая, как быстро стареет-меняется его хозяйка, - по-сыновьи обнял бы, по ходу». Подумал так, и вдруг порадовался:
- Морок! У тебя морок выходит, Ведьма! Значит, сила осталась! При тебе осталась!
Потом они вдвоём долго сидели на том же пригорке. Ведьма вздыхала, вслух сожалела о новом плаще испорченном, а о чём сожалела молча, о том никому не ведомо. Кот слушал в пол-уха, сам погружённый в свои мутные кошачьи мысли. Ночное небо было чистым и звёздным, не было уже в нём ни птиц, ни драконов, ни облака туманного, лишь горизонт опоясывался бледною нитью рассвета далёкого.
- Пора домой, кот, - тихо молвила Ведьма. – Светает. С Ежом надо решать, да и устала я самую малость.
- Ещё бы, - таки не удержался от лёгкой ехидцы в интонации Никифор, - слушай, а может это лечится как-то? Может зелье такое есть, чтоб его забыть? Или морок? Такой, как на нём лежит? А то ведь, как на пороховой бочке жить…
Ведьма глянула на кота и промолчала. Ответила лишь тогда, когда
подходили они к своему подворью:
- На себя не могу такой морок наложить. А зелье есть – да только вместе с ним всех забуду. И тебя в том числе. Всё как с чистого листа . А у меня багаж в голове слишком ценный, чтоб им разбрасываться. А как дальше быть, спрашиваешь? Отвечу. Какое лучшее лекарство
от любви горькой?
- Другая любовь, - не сморгнул глазом Никифор.
- Да уж, - впервые ухмыльнулась Ведьма, - а я говорю – жизнь. Лучшее лекарство от горькой любви – жизнь. Со всеми горестями да радостями, работами да заботами. День за днём. Вот такое особое зелье. Буду им лечиться. Раз помогло – снова излечит. А ты, кот, забудь что видел. И никому о том не сказывай. Не приказываю – прошу…
- Не дурак, поди, - буркнул Никифор в усы. А потом искоса глянул на свою хозяйку – старую сгорбленную женщину в полотняном истрёпанном плаще с обгоревшими краями – и подумал, что сейчас ей лишним будет знать о том, что под старой елью, в ямке неглубокой, кошачьими лапами вырытой, под землицей и хвоей,
хоронится мешочек с узорными рунами. А в том мешочке, чёрный-чёрный, как ночь сама, лежит уголёк неприметный, изредка в глубине малой искоркой вспыхивая…
Дракон не заметил, куда спутница огненная пропала. Только была рядом - и нет её. Повертел головой шипастой - нет птахи в небе. Окликнул рыком - не отзывается. Облетел круг по небу да к горам и направился. Уносил с собой Дракон тревогу неясную да тоску лёгкую, словно утерял он что-то то, но в мыслях его драконьих слова седобородого колдуна звучали: "Не можешь решить загадку - забудь её".