Богиня

 
Вообще-то ее звали Вероника. Это он придумал сокращение, оставив только вторую часть имени: «Богиня победы в Греции!»
Ей сразу понравилось, даже больше подходило характеру, как считала.
Затолкав подальше на полку для ручной клади куртку, и дорожную сумку, весь свой нехитрый багаж, Ника бросила на сиденье у окна новую книгу Бориса Акунина. В самолете время тянется особенно долго.
Устроившись, распахнула на первой попавшейся странице, и сразу же оказалась в плену прочитанного:
«С тем, кто унес частичку твоего сердца, не расстанешься до конца жизни, а, возможно, и дольше того».
Какое точное попадание в цель. Мысль совпадала с ее нынешним ощущением.
В особых жизненных ситуациях дается подсказка. Ника хорошо это знала. Она ведь сама сочиняла гороскопы для небольшой газеты, печатающей рекламу, и местные новости. И читателям нравились ее прогнозы.
Сегодня, кстати, во второй половине дня следует всех простить, и отпустить неудачу, прошлое.
Не позволяя себе додумать до конца, утешалась мыслью, что расстаться предстоит с неудачей, и все обернётся к лучшему. Но, где-то глубоко внутри, ею овладело тревожное беспокойство.
Нет-нет, лучше уж, конечно, жалеть о сделанном, чем о не случившемся.
Мечта, окутанная непостижимой прелестью поэзии Верлена, и Рембо, воплотилась в странную привязанность: яркое, окрыляющее чувство, вырывающее из будничного плена. И, кажется, особенную прелесть с самого начала придавало то обстоятельство, что он был француз. Именно это облагораживало его, громоздило на величественный пьедестал, созданный её витиеватыми фантазиями. Даже само имя - Жан - светилось волшебными золотистыми лучами.
С момента их последней встречи прошло уже больше года.
Тогда тоже была осень, и природа словно сговорилась держать их взаперти проливными дождями, что, впрочем, вполне соответствовало общему настроению, и сумбурному плану.
Пока ехали за много миль, подальше от Парижа, он все время гнал машину, словно боялся опоздать, не останавливаясь на отдых.
Посматривая на стареющего, несколько располневшего, с невеселым взглядом мужчину, она старалась разглядеть в нем что-то такое, что влекло, и держало их обоих в капризном напряжении порочной этой связи, не имеющей ни перспективы, ни развития. Былая красота его умных глаз, непослушная копна густых каштановых волос, чувственные губы... Но все это уже было скорее напоминанием о прошлом, как и весь их увядающий роман.
– Я могу вот так, всю жизнь, ехать с тобой в машине: теплая рука легла ей на колено. Вперяясь в полосу убегающей дороги, освещаемую тревожным светом фар, подхватил замерзшую ладонь, и с особой, трогательной нежностью стал целовать, сжимая, и поглаживая пальчики. Люди с таким взглядом редко бывают счастливы. Скорее сами нуждаются в поддержке, или помощи. Но об этом лучше не спрашивать, лучше помалкивать, так же сосредоточенно вглядываясь в темноту, думать, что там, впереди, все будет хорошо, все обязательно вывернет к лучшему.
 
Дом в небольшом городке принадлежал однокурснику, разбогатевшему после удачной женитьбы, и теперь прожигающему состояние в путешествиях с молодой женой. Узнав, что Ника приезжает, он сразу же предложил ей пожить в пятизвездочном раю с бассейном, выражаясь его словами, пустующем в эту пору года.
Под вечер, утомленные бурными страстями вперемежку с отрывочным сном, выбирались в ближайший, единственный на всю округу магазин. Долго шли по узкой, заросшей высоким кустарником дороге, то и дело прижимаясь друг к другу. Нике казалось, что это и есть счастье. Голова гудела растревоженной пустотой, и ничего, ничегошеньки не хотелось. Обернулась к нему:
- Si vous saviez que je vous aime,
Surtout si vous saviez comment…
(Если бы вы знали, что я вас люблю, особенно, если бы знали, как...)
- О, ты читаешь Прюдома!
Хозяйка, невысокого роста ливанка с квадратной фигурой, укладывая в прозрачный пакет свежий хлеб, сыр, помидоры, и местное красное вино, понимающе разглядывала их, проникая крохотными колючими глазками глубоко за пазуху, а может и дальше.
Фальшиво улыбаясь, впечатала им в след: «Au revoir!»
 
Противно заныло где-то глубоко под-ложечкой.
Самолет набрал высоту. Мягкий баритон командира экипажа объяснял в микрофон подробности полета.
Ника подняла ладонь, и тупо взглянула на касательные линии, образующие загадочный силуэт жизни. Скорее ощутила, чем увидела, и внутренне съежилась от пристального взгляда соседки.
Поверх узких очков в тонкой голубой оправе на нее уставилась немолодая, энергичная дама, явно заинтересовавшаяся книгой.
- Ты русская?!
- Да.
- Вот здорово! Я читала Достоевского и Толстого! Оччень! -  тут она повысила голос, - хорошие писатели. Я тоже писательница. Как раз пишу роман на тему русской культуры. Действие происходит в Сибири.
Очки механическим движением твердой руки слетели с носа на колени, скрипнув сложившимися дужками. Взор мечтательно устремился куда-то поверх торчавших над сиденьями затылков, и замер в прищуре подрагивающих век.
- Современный молодой олигарх строит себе огромный дом. Архитектор этого дома - внебрачная дочь царя Николая. У них начинаются отношения. Ну и так далее.
В этот момент Ника тяжело вздохнула, потеряв контроль над собой.
Напряженное лицо воодушевленной пересказом дамы придавало недописанному роману особенный драматизм.
- Я про русскую культуру мало что знаю, - продолжала она, - никогда не была в России. Сама родом из небольшого местечка на севере, у нас была молочная ферма. Про коров, хахаха, могу много рассказать. А это все придумала, но, надеюсь, сойдет. Что скажешь?
- Интересно.
Ника вспомнила, что недавно, разглядывая книги в доме подруги, наткнулась на географический атлас с картинками для шведских детей, в котором Москву представляли гусар, медведь, и матрешка.
Если удачно переставлять все эти основные компоненты, где царь, допустим, и медведь – символы русской истории, гусар и олигарх - любовники, а внебрачная дочь и матрешка – представительницы загадочной русской души, вполне возможно написать не один роман, что ей вот только что успешно продемонстрировала попутчица.
Добавить ещё, что по вечерам в гости к олигарху, который за ужином ест борщ и пьет водку, заедая домашними пирожками с капустой, приходит из близлежащего леса медведь, и клянчит пирожки.
Медведь откликался на кличку «Мишка», и грубо поворачивает тяжелый зад, когда олигарх, прихлопывая в ладоши поет ему песню «Калинка», после чего бросает в медведя пирожком, и тот, спешно, на четырех лапах удалялся в лес, унося пирожок в зубах.
А сын олигарха замешан в хакерском скандале во время американских выборов. Будет весьма современно и оригинально.
Но ничего такого Ника не сказала, просто подумала, представив, как на последнем предложении вытянется лицо писательницы.
Хотелось углубиться в свои мысли, ворошить в памяти особенные минуты, события, перебирать оттенки ощущений, продвигаясь к назначенной встрече, погружаться в эту негу. А кто сказал, что человеку нужна только видимая жизнь. Внутренняя энергия, порождаемая мечтой, даже сильнее способна подталкивать к переменам, наполнять чудесной творческой силой, способностью изменяться, преобразовывать себя из червячка в бабочку.
Ника наконец поняла откуда исходит раздражающий запах перегара. Старик в цветной вязаной шапочке на сиденье впереди тихо спал, приоткрыв рот. А когда его соседка, тоже заснув, роняла сумку, он резко вздрагивал, вздергивал упавшую голову, и смачно откусывал от яблока, брызгая на окружающих свежим плодовым соком.
Яблоко кончилось как раз к обеду.
Кукольно-красивая стюардесса, приветливо улыбаясь, протягивала лоточки с разогретой едой.
Ника зачерпнула содержимое корявой пластиковой вилкой, и уронила кусочек на платье. Тут же смахнула его салфеткой, растирая едкое пятно как можно интенсивнее, и напористее. Это синее платье она долго выбирала по разным бутикам, прежде, чем решиться на столь дорогую покупку. Но одно лишь движение, мелькнувшее отражение в зеркале, сведенные в тайной улыбке бледные губы, когда представляла, как выйдет в нем на встречу Жану...
Последнее письмо просто перевернуло душу. Повод он нашел случайный, какой-то взрыв в ресторане, террористическая атака, все ли хорошо с тобой? Кто бы мог подумать, что террористы сыграют в ее судьбе (вот ведь, скажите пожалуйста), положительную роль. Просто Янь и Инь в действии.
Она-то считала, что смогла подавить в себе тоску и привязанность к нему. Сколько можно погружаться в ту же проблему, чтобы потом опять ощущать себя потерянной, одинокой, еще сильнее, чем прежде.
Куда там! Едва распознав в адресной ленте его имя, чуть не задохнулась от глотка счастливой отравы, сладкой этой лжи. Ведь столько раз уже случалось, пора бы и привыкнуть. Но людям хочется верить в чудеса, в гороскопы, в сказки. И всегда находится подтверждение, как ни странно. Вот у той-то, или у этого получилось же! Поздравляем! А почему со мной такого не может быть? Я тоже хочу!  Даже очень! А может и правда сбудется?
Он прислал необычную фотографию: в лесу, среди сосновых деревьев, в мягкой черной шапочке, из-под которой выбиваются светлые легкие кудряшки, и в теплом бежевом мохеровом свитере с высоким воротником, она снисходительно, даже как-то по-царски смотрит, чуть наклонив голову, и улыбается чуть в сторону, с такой таинственностью во взоре, словно знает все наперед, и не боится вовсе. Он писал, что часто разглядывает этот снимок, и понимает, что не может без неё жить, что ему так нужно её увидеть, так много ей рассказать, и что его жена уезжает к матери, нет, он не знает точно, когда.
Пришлось долго ждать, пока жена определиться с датой отъезда, и все это время он звонил ей по дороге домой, или в обеденный перерыв, под шум парижских улиц, задыхаясь от быстрой ходьбы, или от волнения, прерывисто дышал в трубку, и говорил, говорил, как не может дождаться, как не даст ей спать, и как рад, что они, наконец-то будут вместе.
Все это добавило в застывшую жизнь Ники столько энергии радости, и внутреннего света, что она преобразилась, расцвела, похорошела, и все чаще ловила себя на мысли, что в общем-то и сама давно об этом мечтала, просто ждала нового шанса, этого выдуманного, и стыдливого «хочу», сорвавшего встречные потоки его и её восторженных влечений, затаенных чувств, в которых они теперь не могли разобраться, и барахтались, захлебываясь всплесками взаимных желаний.
 
- Наверняка она уже в Париже.
Жан собирался позвонить прямо по дороге домой, но решил, что лучше сделать это в спокойной обстановке.
Пока выслушивал нудный рассказ супруги про мамину астму, ее давление, и прогноз погоды, все время приближал в мыслях ту счастливую минуту, когда...
Жена, наконец, уехала, сухо поцеловав на прощание.
- Пока, позвоню попозже.
- Буду ждать. Передавай привет маме!
- Конечно!
В опустевшем доме царил беспорядок. Он разделся, и, зачем-то, сел к письменному столу, словно собирался что-то записывать. Повертел меж пальцев тоненький карандаш. Посмотрел в календарь. Три пустые строчки расписания вечернего времени перечеркнуты косой линией сверху-вниз, отмененный визит к врачу. Боли в ногах беспокоили все чаще, и болезненные уколы прямо в коленный сустав не помогали. Но сегодня им овладела иная, надрывная, лежащая камнем на сердце боль.
Линия упиралась в самую нижнюю клеточку, помеченную тревожной буквой N. Только он знал, что это значит, и вглядываясь в букву замирал при виде перевоплощений, ощущал, как расширяется она в пространстве, и занимает собой все вокруг, мешая дышать, думать о делах, отвлекая от работы.
Поразительно, как удивляла, и возбуждала она его, встречая в прихожей в одной только золотисто-шелковой накидке. Бросалась навстречу, прижимая всей тяжестью обожаемого тела к сварливо дребезжащим стенкам дверного шкафа, как неистово приникала влажными горячими губами к его рту, одурманивая ароматами духов, смешанным с ее неповторимым, мускатным каким-то, запахом.
Он почти физически чувствовал, как дрожит ее спина от касаний кончиками пальцев вдоль ложбинки позвоночника, и, легкость упавших на лицо шелковистых волос, когда она склонялась над ним, полуодетым, лежащем навзничь.
От этих мыслей где-то глубоко внутри вспыхнул огонек, и нестерпимо захотелось прижаться к ней, просто быть рядом. Всему этому следовало бы дать выход, решить: либо уйти, либо порвать навсегда, оставить только память.
Банально! Но страшила даже мысль о том, что придется вдруг поменять размеренную жизнь, дом на берегу моря, и яхта… Престарелые родители всегда так радуются, когда они с женой навещают их на праздники. Как объяснить им, как отнять у них это спокойное ощущение семьи? Куда деть годы совместной жизни с искренне любимой некогда женщиной, сказавшей ему желанное «да», ставшей добрым другом. Во истину: в горе, и в радости…Она хороший человек, не причинивший ему страданий. Не ее вина, что навсегда пустующее место, там, где мог бы вырастать их ребенок, уже не заполнить ни кем, и никогда.
А эта губительная привязанность к другой, теплой и веселой женщине: ma d;esse (богиня), petitе amie (подруга)… Иногда казалось, что жена догадывается, но надо отдать ей должное, разговоров не заводила.
Он явно беспокоился о ненужных последствиях. Потому так тщательно, и настойчиво требовал безопасности, так основательно внушал ей, что ничего другого, кроме этих, ставших неожиданно слишком частыми, встреч, между ними быть не может.
- Однажды я дал слово у алтаря своей жене, и сдержу его.
Она бунтовала, и наступали расставания, и периоды разочарований, и он убеждал себя, что надо поставить на этом точку, разойтись окончательно, но запах ее ласкового тела преследовал его ночами, едва закрывал уставшие глаза, и желание овладевать ею настигало с новой силой, и заполняло сны.
Его дыхание совпадало с порывистым дыханием ее груди, захватывало в плен, уводило в глубины бессознательного. И он погружался в этот ритм, растворялся, пропадал в нем, а очнувшись, хотел бежать, и хватался за телефон, чтобы немедленно слышать голос, но тут же остывал, осознавая себя в привычной обстановке обжитого дома. Все пройдет, думал он, это всего лишь страсть. И знал, что стоит ему подать знак, написать несколько ничего не значащих строчек, как тут же качнется, и закружит водоворот ее присутствия, её света, и позовет за собой…
Он вздрогнул, испугавшись звука упавшего, и покатившегося карандаша, встал, и принялся ходить по комнате, обхватив ладонями затылок, натыкаясь на разбросанные вещи.
Пора, наконец, осмыслить....
 
Сталкиваясь то и дело друг с другом в тесном проходе, пассажиры размеренно шагали по галерее выдвижного трапа, перекатывая чемоданчики, дорожные сумки, и расходились в разных направлениях, теряясь в гулкой немоте аэропорта.
Нику никто не встретил. Да она и не ждала. Глядя сквозь мелькающие силуэты, стараясь сосредоточиться на реальности.
Яркие рекламы магазинов полыхали неоновым светом. И, как контраст, пугающая неизвестностью темнота за огромными стеклами окон. Ника представила, что в это же самое время, именно сейчас, другую сторону Земли вовсю освещает Солнце. Но здесь его не видно. Погруженная в неживой, неистовый свет, она увидела себя как-бы сверху, маленьким существом на темной стороне планеты.
Поглубже укутавшись мягким шарфом, зашагала в сторону такси.
Адрес хорошо знала, это была та же самая квартира в центральном округе, которую, долгое время он снимал специально для их встреч.
Веселый молодой таксист то и дело рассматривал ее в зеркальце заднего вида, одновременно успевая вписываться в повороты, и тормозить на светофорах. При этом он, похохатывая, торопливо рассказывал что-то, но она с трудом понимала, о чем идет речь, занятая своими мыслями.
За окном рассыпались веселыми огоньками анфилады домов, галереи витрин, оживленные островки открытых кафе, узкие рукава ползущих под гору улиц. Как ни странно, любимый город предстал вдруг чужим, неприветливым, бездушным, неудачной декорацией к знакомой пьесе.
В подъезде пахло сыростью. Потемневшая желтая краска отделялась от высоких стен неровными трещинами, уводящими во мрак. Неуклюжий металлический лифт лязгнул тяжелой дверью, словно захлопнув за ней пространство этого вечера, и тяжело пополз вверх, натужно гремя, и спотыкаясь на каждом этаже.
Ключ, как и ожидалось, топорщился под грубым полосатым ковриком у двери. Чуть в стороне высокая плетеная корзина с зонтиками, подхватившими застывшую в коде кастрюлю.
Пустая квартира пахнула в лицо застоявшимся запахом смутной грусти. Он вспомнила, как уезжала отсюда, запихивала в рекламные пакеты свои вещи, выбрасывала шампуни и полотенца, как смотрела на прощание в мутное стекло маленького зеркала в ванной комнате, и видела расплывшееся пятно вместо лица. А потом неожиданно столкнулась в дверях с персоналом, нанятым для уборки. Две тоненькие филиппинские девушки приветливо закивали аккуратными головками, и, мило улыбаясь, выговорили что-то на непонятном языке. Очевидно, извиняясь, что пришли раньше.
- Tout va bien (все хорошо) - утешила их Ника, -  Adieu! - и шагнула за порог с грузом незавершенности, и желанием поскорее укрыться в привычный мир своей квартиры, подальше от этого места, где сказано столько ненужных слов, выпито столько горького вина.
Думала навсегда. И вот вам, приехала…
Картина в прихожей - все тот же натюрморт, неожиданно вернула к грустным размышлениям о случившемся накануне. Она покупала сезонную бруснику. Разнообразные, красочно - цветные овощи и фрукты россыпью и в ящиках выставлены вдоль стены недавно открывшегося магазина восточных товаров, хозяева которого, говорящие исключительно на своем языке, и хмуро провожающие взглядами покупателей, круживших, словно мухи, вокруг лотков с относительно недорогими фруктами, караулили, «как бы не украли, не ушли, не расплатившись!»
Седовласый мужчина с тяжелым взглядом молча выбил чек, и поставил пакет со слипшимися красными ягодами на ленту с другой стороны кассы. Ника только протянула руку, чтобы забрать, как почувствовала, что прямо перед ней взгромоздилась массивная враждебная фигура.
Резко оттолкнув Нику, мужчина, повадки которого выдавали в нем человека властного, не привыкшего видеть женщину впереди себя, встал у кассы, и прерывисто-громко заговорил на своем языке, схватил с ближней полки пакетик с солеными орешками, сгреб в карман сдачу, и, продолжая непрерывно поругиваться с кассиром, не замечая застывшую в недоумении Нику, вальяжно удалился. Только после этого она смогла забрать свой пакет, чувствуя унизительную беспомощность и досаду.
К этому моменту уже четко понимала, что ей откровенно показали то место, которое отведено женщине в этой культуре, все более завоевывающей современную Европу.
Выходя, чуть не столкнулась с огромным белым мерседесом, в котором этот вожак разворачивался на пешеходной площадке, наплевав на правила движения и парковки.
В таких случаях, особенно, когда обида подступает к горлу, нужно постараться быть критичной, возражать самой себе. Это всегда формирует точность мысли. Может быть - всего лишь частный случай, не все ведь такие. Но сразу вспомнила, что уже сталкивалась с подобным и раньше, в небольшом киоске, где обычно получает заказанную по почте косметику. Хозяин – неприветливый и резкий, точно так же проигнорировал ее, стоящую у прилавка, и занялся обслуживанием подошедшего, и вставшего впереди неё молодого выходца востока. И так же нарочито громко, и бесцеремонно обсуждали они что-то на своем языке, не замечая ее присутствия, и даже возмущения, уверенно демонстрируя ей отведенное женщине место. Но дело в том, что с местом этим она бы никогда в жизни не согласилась, а спорить, и ругаться с ними не подобает ее достоинству. Всю обратную дорогу, и еще долго потом, корила себя, что не смогла ответить, защитить себя. Разве такое возможно в современной Швеции?
- Я сюда больше не приду! - и поймала себя на неприятной мысли, - но ведь во всей округе, за исключением дорогого кооперативного супермаркета, в котором кассиры каждый раз, даже не извиняясь, обсчитывают в свою пользу, - кругом одни только такие магазины, и посетительницы их - понурые женщины в серых одеждах и платках перемещаются между полками, составляя отчетливый второй план.
Обязательно расскажу об этом Жану. Второй план. Надо запомнить.
 
Он позвонил через час. - Я так рад! Так соскучился! Наконец-то! Невыносимо ждать, когда вновь обниму тебя!  Жаль, но не смогу приехать раньше часа ночи, не получится!
- У тебя что-то случилось? Все в порядке?
- Нет, ну, в общем отчасти. Жена уехала, но она должна мне позвонить после двенадцати, а потом я смогу поехать к тебе, дорога займет около получаса, так что приеду примерно в час.
- Хорошо. Буду ждать. У нас впереди столько времени! Приезжай скорее!
- Должен тебя предупредить, к сожалению, так будет всю неделю. Днем я работаю, а потом должен быть дома, до двенадцати, она обычно звонит на домашний телефон, и спрашивает, как прошел день. Только после этого я смогу поехать к тебе. Поселить тебя в моей квартире не получится, вдруг соседи увидят…
И еще, неприятные новости, мой банковский счет прогорел, упали акции, я потерял много денег. Она у нас дома министр финансов, и я не смогу ей объяснить, куда потратил деньги, то есть не смогу тебе оплатить дорогу, прости. Но мы, по крайней мере, будем вместе несколько ночей, не могу дождаться, чтобы опять касаться тебя, целовать везде!
На другом конце провода наступила долгая пауза.
Удушливая тошнота подступила к горлу, и застучало в висках.
Он громко выдохнул в трубку, казалось, было слышно, как у него проступил на лбу, и на шее пот.
- Я скоро приеду, куплю по дороге твое любимое вино.
Обнимаю тебя!
 
Она включила кофеварку, и долго сидела за маленьким кухонным столиком, выпила большую чашку горячего кофе, а потом, не спеша оделась, повесила на плечо враз отяжелевшую сумку, и вышла в ночь.
Кастрюля в корзинке для зонтиков так и застыла с недоуменно раскрытым ртом, когда жесткий коврик укрыл бесполезный, отброшенный ключ.