глава 23 Удар из засады

Кузьмин Алексей
Смеющаяся гордость рек и озер

глава 23

Удар из засады

Писатель: Цзинь Юн

Переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин


Глубокой ночью в глухих горах, внезапно услышать ясно отчетливо собственное имя, Лин-ху Чун невольно перепугался, его первой мыслью было: «Это шифу и остальные!» Но это явно был женский голос, но уж точно не шинян, также это не был голос Юэ Лин-шань. Тут снова раздался женский голос, но издалека, тихий, и неразборчивый. Лин-ху Чун выглянул над склоном горы, и едва различил не то тридцать, не то сорок силуэтов, и сердце его заныло: «Кто же это ругает меня? Если это действительно клан Хуашань, то сяошимэй и остальные слушают, как меня ругают, и не знают, что и сказать?»
И тут же низкорослая фигуркалллрлвп продралась сквозь заросли кустарника, обошла косогор, быстро промчалась, нагнувшись в талии, забежала за дерево, и послышалось: «Наставница, старший брат Лин-ху совершает рыцарские поступки и бьется за справедливость...» Он услыхал только половину этой фразы, и тут же из памяти всплыло прекрасное личико, в груди потеплело, он узнал маленькую монахиню И Линь из клана северная Хэншань. Оказывается, это были люди клана северная Хэншань, а не Хуашань – огромное разочарование, его дух встрепенулся, но от И Линь больше и полфразы не послышалось. Зато послышался резкий и хрипловатый гневный старческий голос: «Ты малолетняя малышка, как смеешь упорствовать? Неужели ты считаешь, что письмо от господина Юэ из клана Хуашань поддельное? Господин Юэ всю Поднебесную известил своими письмами, что выгнал из школы Лин-ху Чуна, сказал, что тот спутался с людьми из демонического учения, а ты еще смеешь его оправдывать? Лин-ху Чун прежде спас тебя, он рассчитывал совершить маленькое доброе дело, чтобы втайне напасть на наш клан...»
И Линь произнесла: «Наставница, то было вовсе не маленькое доброе дело, старший брат Лин-ху своей жизни не щадил...» Тут старушечий голос заорал: «Ты все еще зовешь его старшим братом Лин-ху, Лин-ху шисюном? Тот человек, скорее всего, был расчетливый злодейский преступник, притворялся, обманул тебя, маленькое дитя. На реках и озерах у людей сердца демонов, на любые хитрости способны. Вы, молоденькие детишки, этих хитростей не видите, и легко попадаетесь на обман». И Линь ответила: «Наставница отдает приказ, ученица как может не повиноваться? Тем не менее, тем не менее, Лин-ху ши...», – последний иероглиф «сюн» так и не договорила, через силу заставив себя замолчать.
[И Линь, которая не является личной ученицей Дин Цзинь, называет ее «шибо» – «дядюшка-наставник». Данный женский клан внутри соблюдает ту же иерархию, что и в «мужских» школах боевого искусства. Но, чтобы не усложнять понимание, переводчик все же будет употреблять в данном случае термин «наставница».]
Старушка спросила: «Тем не менее – что?» Но И Линь испугалась, и говорить не осмелилась. Та старушка произнесла:  «В этот раз глава альянса Цзо с горы Суншань прислал известия, что колдовское учение начало энергичную деятельность в Фуцзяни, намереваясь заполучить секретный трактат о «мече, отвергающем зло» семейства Линь из Фучжоу. Глава альянса Цзо призвал все кланы меча пяти твердынь воспрепятствовать этому, чтобы трактат о мече не попал к дьявольским последователям колдовского учения, чтобы их боевое мастерство не получило великого прогресса, после которого в кланах меча пяти твердынь только непогребенные трупы останутся. Тот юноша из семейства Линь уже вступил в клан господина Юэ, если этот трактат окажется в клане Хуашань – лучше и быть не может, но коварные планы колдовского учения богаты уловками, они используют изгнанного последователя Лин-ху Чуна, который очень хорошо разбирается во внутренней ситуации клана Хуашань, это для нас очень невыгодно. Глава школы хоть и возложила ответственность на мои плечи, поручив мне привести вас в Фуцзянь, но в этом споре школ истины и зла все зависит от удачи, ни в коем случае нельзя относиться легкомысленно. Пройдем еще тридцать ли, и достигнем границы Чжэцзяна и Фуцзяни. Сегодня все немного намучились, пришлось идти всю ночь, пока дойдем до двадцать восьмой станции. Мы должны опередить колдовское учение, чтобы потом в покое ждать утомленного противника. Но всем следует быть предельно осмотрительными!» И несколько десятков учениц согласно откликнулись  ей в ответ.
Лин-ху Чун подумал: «Если эта госпожа наставница не является главой школы северная Хэншань, И Линь шимэй называет ее «Шибо». «В северной Хэншани три Дин» – это госпожа наставница Дин Цзин. Она получила письмо от моего шифу, считает меня порочным человеком, ну, за это ее винить нельзя. Она только сказала, что им нужно опередить, совершенно не зная о том, люди из колдовского учения уже устроили на ее пути засаду. К счастью, я ее заметил, но как же лучше им об этом рассказать?» Тут снова послышался голос госпожи наставницы Дин Цзин: «Когда войдем в пределы Фуцзяни, следует на каждом шагу принимать меры предосторожности, враг может напасть с любого направления. Возможно, в каждом трактире слуги и приказчики, в каждом чайном ресторане знатоки чайной церемонии все являются тайными шпионами демонического учения. Что говорить о том, что стены имеют уши, на самом деле, за любым кустом травы может прятаться враг. С сегодняшнего дня и впредь, мы не должны допускать, чтобы трактат о мече «Би се» попал в руки господина Юэ, Лин-ху Чуна или Дунфан Бибая из демонического учения».
Ученицы разом откликнулись: «Слушаемся». Лин-ху Чун знал, что Дунфан Бубай из демонического учения владеет не имеющим соперников магическим искусством, сам себя называет «Непобедимым» – «Бубай», но люди из истинных кланов за глаза прозвали его «Бибай» - «Неизбежно разбитый». Один звук изменялся с целью сбить спесь с врагов, поднять свой боевой дух. Услышав, что его имя, и имя его учителя стоит в одном ряду с Непобедимым Востоком, он усмехнулся горькой усмешкой: «Я только безымянная пешка, твоя наставница с Хэншани так на это смотрит, однако не заслужил такой чести».
Тут послышался голос Дин Цзин: «Всем идти сюда!» Ученицы откликнулись, потом семеро учениц на бешеной скорости помчались вниз по склону, прошло еще немного времени, и еще семеро помчались вниз. В искусстве легкости северной Хэншани есть один дополнительный раздел, знаменитый в мире боевых искусств, первые и последующие семеро человек располагаются на одинаковом расстоянии друг от друга, совершенно так же, как в боевом построении. Четырнадцать человек неслись, широкие рукава развевались, они мчались след в след, с одинаковой скоростью, вглядываясь в даль – прекрасное зрелище. И снова еще семеро понеслись вниз. Так раз за разом ученицы Хэншани становились в строй, всего было шесть отрядов, но в последнем было восемь человек – к ним присоединилась госпожа наставница Дин Цзин. Не все эти девушки были монахинями, там были и ученицы-миряне, в темноте Лин-ху Чун никак не мог определить, где в строю стоит И Линь, он подумал: «Каждая из этих сестер-наставниц клана Хэншань имеет высочайшее индивидуальное мастерство, но когда они будут продвигаться на узкой тропке между двумя пиками, люди из колдовского учения нанесут по ним внезапный удар из засады, и потери у них будут ужасными». Он тут же сорвал пучок травы, травяным соком натер себе лицо, вырыл глину, и размазал по лицу. К тому же он теперь весь был в курчавой бороде, так что И Линь не могла уже признать его. Он обошел тропинку слева, и начал обходить их по большому кругу. Обычно его искусство легкости не было выдающимся, но в этом деле все зависит от внутренней силы, а внутренняя сила у него сейчас была отменная – не то что прежде. С такой скоростью он очень быстро нагнал толпу последователей клана северная Хэншань. Он делал большой крюк, стараясь держаться подальше от госпожи-наставницы Дин Цзин, чье боевое искусство было очень высоким, чтобы она его не услышала. Выйдя на дорогу впереди них, он помчался вперед еще быстрее. Прошло уже немало времени, луна поднялась на небе, когда Лин-ху Чун добрался до начала узкой тропинки. Он остановился, чутко вслушиваясь, но не услышал и ползвука, подумал: «Если бы я собственными глазами не видел людей из демонического учения, спрятавшихся здесь в засаде, как бы я мог догадаться, что тут такое гиблое место». Он начал медленно-медленно пробираться вперед по тропинке. Подобравшись к перевалу после тропинки между вершинами, приблизился вплотную к месту засады, сел, размышляя: «Скорее всего, люди из колдовского учения уже заметили меня, но они боятся «бить по траве, чтобы спугнуть змею», кажется, не смеют меня атаковать». И он тут же припал к земле. Наконец послышался неясный шум шагов, он подумал: «Лучше всего заставить людей из колдовского учения напасть на меня, будет хоть малейший звон оружия, люди из северной Хэншани сразу все узнают».
Он заговорил, обращаясь сам к себе: «Лаоцзы всю свою жизнь больше всего ненавидит скрытые удары в спину, если возникла нужда драться – почему нельзя драться честным оружием? Спрятались, чертовой украдкой стремятся погубить людей, это самая позорная мерзость». Он говорил это негромко, но добавлял внутреннюю силу, чтобы эти слова передавались далеко, он догадывался, что люди из колдовского учения его слышат, но и представить не мог, что они затаятся, и не будут обращать на него внимания.
Прошло некоторое время, и передовой отряд хэншаньских сестер из семи человек подошел к нему. В лунном свете они увидели армейского офицера, спящего на земле, раскинувшего руки и ноги в стороны. В этом месте была теснина, пройти мог только один человек, и, если идти по земле, то не наступить на человека было невозможно. У этих сестер искусство легкости было неплохим, и они могли бы перепрыгнуть через человека, но «мужчина и женщина друг от друга отличаются» – перепрыгивать через лежащего мужчину было очень неприлично. Одна из женщин среднего возраста чистым звонким голосом произнесла: «Затрудняем вас, господин офицер, просим уступить дорогу». Лин-ху Чун что-то промычал в ответ, и вдруг громогласно захрапел. Буддийское имя той женщины было И Хэ – «Благородная Теплота», но в характере теплоты и на волосок не было. Видя, что офицер глубокой ночью разлегся спать на общей дороге, ситуация абсолютно неожиданная, да он еще и расхрапелся, наверняка делает это предумышленно. Она изо всех сил смирила гнев, произнесла: «Если вы не отойдете, нам придется через вас перепрыгивать». Лин-ху Чун продолжал безостановочно храпеть, и сквозь храп забормотал: «На этой дороге притаилось немало демонов из колдовского учения, не пройти. Э-э-э... Море страданий не имеет берегов... по... по... поверни голову и увидишь берег!»
Стоявшую впереди монахиню дернули за рукав, и все семеро отпрыгнули на несколько шагов назад.
Кто-то прошептал: «Сестра-наставница, этот человек какой-то странный». Другой голос произнес: «Боюсь, что это человек из колдовского учения, подстрекает нас на бой». Еще один голос продолжил: «Люди из колдовского учения никак не могут быть одетыми в одежду придворного офицера, даже если и переоденутся, то наверняка выберут другую одежду». И Хэ произнесла: «Не будем обращать на него внимания! Он не дает нам пройти, так мы перепрыгнем». Шагнула вперед, и прокричала: «Если ты и вправду не уступишь, придется нам проявить непочтительность». Лин-ху Чун потянулся, и медленно сел. Он боялся быть узнанным И Линь, обернулся лицом к склону горы, спиной к ученицам Хэншани, уперся руками в стены ущелья, покачиваясь и притворяясь пьяным: «Отличное вино, отличное вино!» И как раз в это время второй отряд хэншаньских сестер подошел к этому месту. Одна из учениц-мирянок спросила: «Сестра-наставница И Хэ, что тут делает этот человек?» И Хэ скривила бровь: «Да кто его знает!» Лин-ху Чун громко произнес: «Только что зарезал собаку, нажрался до отвала, и с вином перебрал, боюсь, стошнит. Ай-йо, подпирает, сейчас сблевну!» И тут раздались непрерывные звуки рвоты.
Все ученицы скривили брови и зажали носы, разом отойдя назад. Лин-ху Чун издал еще несколько звуков рвоты, хотя на самом деле его вовсе не вырвало. Ученицы стали шушукаться между собой, и в этот момент подошел третий отряд. Послышался мягкий голос: «Этот человек напился пьяным, бедняжка, дадим ему оправиться, потом пройдем без спешки». Лин-ху Чун едва услышал этот голос, его сердце екнуло: «И Линь сяошимэй, у нее действительно доброе сердце».
И Хэ однако возразила: «Этот человек специально здесь безобразничает, уж точно не с добрыми намерениями!» Вышла вперед, и закричала: «Отойди!», – и толкнула его в левое плечо. Лин-ху Чун пошатнулся, и закричал: «Ай-йо, буду паинькой!» Спотыкаясь и ударяясь в стены, прошел несколько шагов вверх. Прошел еще несколько шагов, и получилось совсем неловко - он застрял в узком проходе, и идущим позади не было другого способа идти вперед, кроме как перелететь через него. И Хэ наклонилась к нему, крикнула: «Отойди!» Лин-ху Чун откликнулся: «Слушаюсь, слушаюсь!», – прошел еще несколько шагов. Он шел, поднимаясь все выше, дошел до самого узкого места прохода, и что было сил закричал: «Эй, сидящие в засаде друзья, люди, которых вы ждали, уже здесь.  Выходите, никто из них не убежит!»
И Хэ и остальные вскрикнули, и тут же отступили назад. Кто-то сказал: «Тут очень опасное место, если бы нас атаковали из засады, было бы трудно защищаться». И Хэ спросила: «Если впереди засада, стал бы он кричать? Это все обман, впереди никого нет. Мы тут съежились от страха, на потеху врагам». Еще две монахини средних лет разом воскликнули: «Точно! Мы втроем пойдем вперед прокладывать дорогу, а младшие сестры-наставницы пусть идут позади». Трое обнажили длинные мечи, и быстро подбежали, оказавшись за спиной Лин-ху Чуна.
Лин-ху Чун громко изображал одышку: «Тут дорога совсем крутая, старик совсем стар, не может идти». Одна монахиня закричала: «Эй, ты, прими в сторону, дай нам вперед пройти, хорошо?» Лин-ху Чун ответил: «У людей, отрешившихся от мира, не может быть такого огненного темперамента, пойдут быстро – достигнут, пойдут медленно – тоже достигнут. Кхэ-кхэ, ай, протискиваясь через врата ада, лучше не спешить». Монахиня вскричала: «Это ты так обидняками, нас ругаешь?» Свистнул меч, пронесясь рядом с телом И Хэ, и его кончик уперся Лин-ху Чуну в спину. Она только хотела его припугнуть, когда меч дошел до тела, он тут же замер в полной неподвижности. Однако именно в этот момент Лин-ху Чун внезапно развернулся, увидел меч напротив груди, и закричал: «Эй, Ты... ты... ты что творишь? Я офицер на придворной службе, а ты так со мной невежлива. Эй, люди, сюда, хватайте эту монахиню!» Несколько молодых монахинь не сдержали смешка – этот человек находился в глухих горах, а вел себя так, будто командовал при дворе, – вот потеха.
Одна монахиня засмеялась: «Господин офицер, у нас срочное дело, мы очень торопимся, затрудним вас сдвинуться немного в сторону». Лин-ху Чун произнес: «Какой еще господин офицер, не господин офицер? Я уважаемый цанцзян, зови меня «цзянцзюнь» – «Генерал», как полагается». Семь или восемь монашек разом засмеялись: «Господин цзянцзюнь, просим тебя уступить дорогу!»
Лин-ху Чун усмехнулся, приосанился, расправил грудь, выпятил брюхо, но поскользнулся и рухнул наземь. Ученицы разом воскликнули: «Поосторожнее». Двое взяли его под руки. Лин-ху Чун поскользнулся еще раз, едва устоял, начал ругаться: «Бабушку твою... Какая тут земля скользкая. Местные чиновники все сплошь дармоеды, не могли послать нескольких работников дорогу отремонтировать». Он так поскользнулся два раза, упал, свернулся в маленькой впадине, ученицы клана Хэншань развернули свое искусство легкости, и одна за другой перепрыгнули через него. Одна из учениц рассмеялась: «Местные чиновники должны были прислать восемь человек с большим паланкином, чтобы уважаемый полководец перебрался через перевал, вот это было бы правильно». Другая добавила: «Генерал скачет на коне, не ездит в паланкине». Первая сказала: «Наш генерал отличается от обычных, боюсь, с коня свалится».
Лин-ху Чун гневно вскричал: «Что за глупости! Когда это я с коня падал? А вот когда в прошлом месяце эта чертова скотина сделала тигриный прыжок, я тогда свалился и руку повредил – так это не в счет». Все расхохотались, и вихрем взлетели на склон. Лин-ху Чун приметил одну стройную, как былинка, фигурку – это в самом деле была И Линь, потихоньку пошел за ней. Подошла новая группа монахинь, которым он опять мешал пройти. Он по-прежнему скользил и падал, но цеплялся руками, карабкался, и теперь двигался намного быстрее. Идущая за ним монахиня засмеялась: «Ты такой уважаемый господин генерал... ай, только небо знает, сколько раз ты уже свалился!»
И Линь повернула голову: И Цин, «Благородная Чистота», не торопи генерала. Если он будет спешить, то упадет лишний раз. Этот склон очень крутой, свалится туда – будет не до шуток». Лин-ху Чун увидел ее чистые блестящие глаза, подобные двум чистым родникам, в лунном свете ее лицо сияло неземной красотой, в ней совершенно не было вульгарной обывательской пошлости, он вспомнил день, когда она несла его в охапку, прижав к себе, спасаясь от преследования злодеев из клана Цинчэн, а он, не в силах шевельнуться, смотрел на ее прекрасное лицо. В это миг его сердце растаяло, он подумал: «На этом косогоре притаились могущественные враги, которые хотят причинить ей вред. Я свою жизнь отдам, но защищу ее, прикрою со всех сторон».
И Линь увидела, как он, застыв, смотрит на нее, разглядела его отвратительный облик, кивнула ему головой, и произнесла теплым и немного смешливым тоном: «Старшая сестра-наставница И Цин, если этот уважаемый генерал упадет, побыстрее поддержи его». И Цин сказала: «Он такой тяжелый, как я его удержу?» Вообще в клане горы северная Хэншань очень строгие запреты, а эти ученицы легкомысленно смеялись, но Лин-ху Чун так комично разыгрывал увальня, постоянно их смешил, к тому же рядом не было никого из старших, темная ночь да быстрая дорога, он произнес несколько безобидных шуток, и настроение у всех поднялось.
Лин-ху Чун грозно ответил: «Вы, девчонки, ничего не понимаете в тяжести и легкости. Я настоящий генерал, когда прорываю строй, убивая разбойников, в этот момент я бываю величественным, энергия смерти клокочет вокруг меня, если бы вы увидели меня в такой момент, хэ-хэ, как бы вы могли не восхититься моим видом? А вот эта заурядная горная дорога, смотреть не на что, как тут можно упасть? Это все вздор...ай-йо, беда!» Он споткнулся, будто под ногу попался маленький камушек, хватаясь руками за воздух. Идущие за ним ученицы пронзительно завизжали. И Линь быстро развернулась, и ухватила его. Лин-ху Чун схватился за ее руку, левой рукой оперся о землю, и так удержался от падения, вид у него был прежалкий. Шедшие за его спиной ученицы не удержались от смешков. Лин-ху Чун заявил: «Я иду по горной дороге в этих громоздких кожаных сапогах. Вот если бы я был обут как вы, в конопляные туфли, то можно гарантировать, что не мог бы упасть. К тому же, я только несколько раз поскользнулся, вовсе не упал, над чем тут смеяться?» И Линь потихоньку отпустила руку: «Точно, генерал обут в сапоги для верховой езды, для горной дороги они не слишком подходят». Лин-ху Чун сказал: «Хоть и не подходят, но вид величественный, если одеваться как вы, по простонародному, обуваться в конопляные туфли, то мне это будет неприлично». Девушки-ученицы, услыхав, что он предпочитает погибнуть ради приличий, снова принялись смеяться. В этот момент самые последние только втянулись в ущелье, а первые уже вышли на вершину косогора. Лин-ху Чун начал громко ругаться: «Эй, пришедшие сюда заранее похитители куриц, собачьи воры, нападающие на беззащитных, грабящие из-за угла. Какой вам навар с отказавшихся от мира, живущих горьким подаянием ради нескольких серебряников, берегитесь, я вам не позволю их грабить». И Цин засмеялась: «Если наш генерал с нами, полагаю, никакие преступники не осмелятся «бросаться землей над головой бога Тайсуй». Лин-ху Чун закричал: «Берегитесь, вон там вверху кто-то оглядывается».
Одна из учениц сказала: «Ну какой же вы нудный генерал, неужели мы будем бояться нескольких воришек?» Едва закончила говорить, как двое монахинь воскликнкули: «Ай-йо!», – и кубарем упали на землю. К ним кинулись двое монахинь, схватили их в охапку. Шедшие впереди ученицы закричали: «Злодеи используют скрытое оружие, берегитесь!»

[Скрытое оружие «ань ци» – разнообразные виды метательного оружия малого размера. Это метательные иглы, стрелки, ножи, «кистевые мечи» сюрикены, «рукавные стрелы» – бамбуковые трубки с пружиной, спусковым механизмом, и железным дротиком, их прятали в рукавах, пристегивая к предплечью, по одной или по три трубки. Метательное оружие могли смачивать ядом, но это уже больше литературное, чем реально существовавшее оружие. Ученицы клана северная Хэншань используют «рукавные стрелы» и «железные лепестки» – фантастическое оружие буддистов.]

Они еще не закончили кричать, как еще одна ученица свалилась на землю. И Хэ вскричала: «Всем пригнуться! Берегитесь скрытого оружия!» Тут все бросились наземь. Лин-ху Чун начал ругаться: «Расхрабрились мелкие разбойники, вы что, не знаете, что тут генерал присутствует?» И Линь потянула его за руку: «Скорее пригнись!»
Шедшие впереди ученицы применили скрытое оружие: рукавные стрелы и железные лепестки один за другим полетели вверх. Но враги спрятались за камнями, никого не было видно, и скрытое оружие упало без результата. Госпожа-наставница Дин Цзин заметила наверху признаки врагов, стремительно помчалась вверх, перепрыгивая через головы учениц, оказавшись за спиной Лин-ху Чуна, перевела дух, и перепрыгнула и через него. Лин-ху Чун закричал: «Счастье и удача! Вот невезение, вот невезение!», – и несколько раз сплюнул. Он увидел, как госпожа-наставница Дин Цзин распустила широкие рукава, защищаясь ими от врагов – брошенное врагами скрытое оружие либо втыкалось в летящие рукава, либо сбивалось.
Дин Цзин несколько раз взлетала и опускалась, достигла вершины, не успела остановиться, как почувствовала порыв ветра – шест из кованой меди несся раскроить ей голову. Услыхав свист оружия, явно очень тяжелого, она не осмелилась жестко его блокировать, уклонилась корпусом в сторону, увидела, что ее колют одновременно два «цепных копья» одно сверху, другое – снизу, с бешнной скоростью.

[Цепные копья - по всей вероятности, имеется в виду «гибкое копье» – наконечник копья на стальной цепи. Это оружие сохранилось по сей день в спортивном ушу.]

На выходе из ущелья враги поставили трех хороших мастеров, удерживающих важную стратегическую позицию. Дин Цзин закричала: «Бесстыжие!», выхватила меч, одним рубящим ударом отбила оба копья. Медный шест тем временем развернулся, и пошел сметающим ударом на уровне поясницы. Дин Цзин подставила под удар меч, пресекая атаку, но тот продолжил колющим ударом в ее левую руку. На склоне горы послышался визг учениц, и стук, подобный барабанной дроби. Оказывается, враги столкнули со скалы большие валуны. Ученицы Хэншани сгрудились на узком пространстве, прыгали и припадали к земле, уклонялись от летящих камней, и некоторые уже были раздавлены камнями. Дин Цзин отступила на два шага и закричала: «Всем развернуться назад вниз по склону, потом поговорим!»
Ее танцующий меч прикрывал отступление, мешая врагам преследовать. Хотя ужасный грохот не прекращался, люди наверху продолжали кидать камни, но к этому шуму добавился лязг клинков – внизу тоже была засада, они пропустили людей Хэншани вверх, потом ударили с тыла, и путь вниз оказался перекрыт. Ученицы снизу передали сообщение: «Наставница, перекрывшие дорогу враги обладают очень твердым гунфу, нам не пробиться», – и вслед еще одно сообщение: «Две ученицы ранены».
Госпожа-наставница Дин Цзин пришла в великий гнев, ветром слетела вниз, увидела двух парней, держащих в руках стальные сабли, заставлявших двух учениц пятится назад. Госпожа наставница Дин Цзин выкрикнула проклятия, быстро нанесла выпад мечом, но вдруг услышала двойной лязг – два восьмиугольных молота-метеора на длинных цепях полетели снизу, атакуя ее. Она хлестнула мечом, и один молот пошел вниз, столкнувшись с ее клинком, но второй продолжил лететь ей прямо в голову, и она пригнулась. Госпожа Дин Цзин слегка вздрогнула: «Вот это сила». На ровной земле она бы не стала принимать близко к сердцу это жесткое гунфу раскалывающих ударов, она бы могла применить изящную технику боковых атак, но в узком пространстве ей оставалось двигаться только вперед и вниз.
Восьмиугольные молоты порхали в руках у врагов, будто два черных облака бросались к ее лицу, а госпожа Дин Цзин не могла применить тонкое искусство меча, ей оставалось только шаг за шагом пятиться вверх. Вдруг впереди раздался дикий крик «Ай-йо», и еще несколько учениц были поражены скрытым оружием, и свалились на землю. Госпожа-наставница Дин Цзин собралась с духом, почувствовала, что у врагов наверху боевое мастерство послабее, им легче противостоять, и снова ринулась наверх, перепрыгивая через учениц, и еще раз перепрыгнула через Лин-ху Чуна. Лин-ху Чун закричал: «Ай-йо, что это такое, лягушка распрыгалась?» Дин Цзин шитай спешила прорвать окружение врагов, и не стала обращать внимание на его слова. И Линь с сожалением произнесла: «Извиняюсь, моя наставница это не специально». Лин-ху Чун непрерывно брюзжал: «Я заранее говорил, что здесь разбойники, а вы все не верили». А в сердце подумал: «Мне казалась, что засада колдовского учения наверху, но оказывается, внизу тоже немало хороших бойцов. Хотя в отряде клана Хэншань людей много, но на узкой тропинке им не развернуться, и их искусство не применимо».
Дин Цзин шитай добралась до вершины косогора, и внезапно увидела колыхание древка – железный буддийский посох бил ее в голову – оказывается, враги дополнительно укрепили оборону. Дин Цзин шитай подумала: «Если сегодня я здесь не прорвусь, то все вышедшие в поход ученицы нашего клана будут полностью разгромлены на этом самом месте». Она уклонилась в сторону, нанесла косой укол мечом, железный посох пролетел в нескольких вершках от ее головы, меч ударил вперед, коля держащего железный буддийский посох странствующего монаха. Этот прием был предельно опасен, в самом деле требовал перестать заботиться о собственной жизни, это был прием взаимного поражения с неизбежными ранами. Но внезапно странствующий монах не успел защититься, не успел вовремя отвести назад посох, раздался легкий хруст – и меч вонзился ему в бок. Тот странствующий монах до конца оставался героем, издал громкий крик, и ладонью разломил меч на две половинки, при этом его ладонь быстро потекла свежей кровью. Дин Цзин закричала: «Быстрее сюда! Дайте меч!» И Хэ стремительно взлетела вверх, размахнулась, крича: «Наставница, меч!» Дин Цзин развернулась, чтобы принять, но в этот момент два копья на цепях ударили: одно кололо И Хэ, а другое шло в Дин Цзин. И Хэ пришлось отбить мечом, но человек с копьем на цепи наседал, и принудил И Хэ отступить вниз, так что меч так и не попал в руки госпожи-наставницы Дин Цзин. Перед ней стояло трое врагов с копьями, двое держали сабли, и еще один с парными «кистями вынесения приговора», постепенно беря ее в круг. Дин Цзин быстро взмахнула ладонями, применив технику клана северная Хэншань «Ладонь небесного владыки», и четыре вражеских клинка, кувыркаясь в воздухе, полетели прочь. Ей было почти шесть десятков, но ловкостью и проворством она не уступала молодым. Ее атаковали вместе четверо бойцов колдовского учения, но так и не смогли справиться с безоружной старой монахиней, использующей только одни голые руки. И Линь испуганно вскрикнула:
«Ай-йо, что же делать? Что же делать?» Лин-ху Чун громко закричал: «Эти мелкие разбойники абсолютно слов не понимают, дайте дорогу, дайте дорогу! Генерал идет вверх арестовать мелких разбойников». И Линь торопливо возразила: «Нельзя идти! Они вовсе не мелкие воришки, они все мастера боевого искусства, ты, едва пойдешь, как они тут же тебя убьют». Лин-ху Чун выпятил грудь, с достоинством произнес: «Под синим небом, белым днем...», – он поднял голову, заметил, что небо едва начало светлеть, так что словам «Под синим небом, белым днем» можно было не придавать значения, и он продолжил: «Эти мелкие негодяи занимаются грабежом, оскорбляют женщин, эх, да они законов государя не боятся?» И Линь произнесла: «Мы не обычные женщины, и наши враги не простые мелкие грабители...» Лин-ху Чун большими шагами пошел вперед, протиснулся сквозь толпу учениц – те только прижимались к стенкам ущелья, давая ему проход.
Лин-ху Чун поднялся на склон косогора, и стал вытаскивать саблю. Вытаскивал довольно долго, притворяясь, что не получается, начал ругаться: «Бабушку ее так, эта сабля безобразничать вздумала, вся заржавела, не выходит из ножен. У генерала ржавая сабля – как ему изловить преступников?»
И Хэ рубилась мечом с двумя людьми из колдовского учения, изо всех сил защищала тропинку, услыхав за спиной бормотание, что саблю покрыла ржавчина, и ее не вытащить, она и рассердилась, и рассмеялась, закричав: «Скорее прочь, здесь опасно!» Издавая этот крик, несколько отвлеклась, копье на цепи засвистело в воздухе, нанося укол ей в плечо, и едва не попало в цель. И Хэ отступила на полшага, тот человек снова атаковал копьем. Лин-ху Чун заорал: «Назад, назад! Осмелел, мелкий преступник, ты что, не видишь, что здесь генерал?» Уклонился корпусом, и встал впереди, защищая И Хэ. Тот молодец с цепным копьем остолбенел от удивления, увидев его в придворной одежде, тут же прекратил орудовать копьем, замер, указывая его кончиком в грудь Лин-ху Чуну: «Ты кто такой? Тут только что внизу кто-то сопел, это ты был, собачий чиновник?» Лин-ху Чун разругался: «Бабушку твою так, ты меня собачьим чиновником назвал? Это как раз ты собачий преступник! Вы тут дорогу преградили, людей грабите, сюда явился данный генерал, а вы еще не разбежались, ни законов, ни велений неба не признаете! Данный генерал вас выловит, отведет в ямэнь, каждый получит по пятьдесят больших батогов, задницы у вас цветами расцветут, каждый мамочку будет звать!»
Молодец с копьем не собирался убивать столичного офицера, накликивать на себя неприятности, и заругался: «Быстрее катись отсюда утиным яйцом! Будешь докучать, Лаоцзы тебе, собачьему чиновнику, проколет три сквозных отверстия». Лин-ху Чун увидел, что госпожа-наставница Дин Цзин пока справляется с противниками, те пока не применяют скрытого метательного оружия, и не обрушивают камни, громко закричал: «Обнаглел, мерзавец, быстрее пади на колени и бейся челом, а то данный генерал не пощадит в ваших семьях и восьмидесятилетних старух, будете упорствовать, эх, поотрубаю вам головы...» Ученицы клана северная Хэншань, слушая его, только хмурили брови и качали головами, одинаково думая: «Это сумасшедший». И Хэ сделала шаг вперед, подняла меч в защите, готовясь отбить удар копья. Лин-ху Чун снова взялся за саблю: «Бабушку твою так, время вступать в сражение, а эта переданная от предков драгоценная сабля вся покрылась ржавчиной. Эх, если бы на драгоценной сабле было чуток поменьше ржавчины, я бы наверняка всем вам, мелким преступникам, головы поотрубал». Парень с копьем расхохотался: «Иди к мамочке!», и толкнул Лин-ху Чуна поперечным ударом древком копья.
Лин-ху Чун рванулся, сорвал с пояса саблю вместе с ножнами, закричал «Ай-йо», и неожиданно упал вперед. И Хэ вскричала: «Берегись!» Лин-ху Чун, кувыркаясь, кинул саблю вместе с ножнами, попав тому парню с пикой в поясницу. Тот парень и охнуть не успел, мягко осел на землю. Лин-ху Чун хлопнулся оземь, стал лихорадочно карабкаться, охая, поднялся и закричал: «Ага, ты тоже упал, мы сравнялись, Лаоцзы не проиграл, а ну-ка, давай побьемся еще раз». И Хэ схватила того парня, и отбросила назад, полагая, что раз они имеют на руках пленника, ситуация уже чуть получше. Трое людей из колдовского учения тут же бросились на выручку своего человека.
Лин-ху Чун закричал: «Ага, не хотят быть послушными, мелкие преступники препятствуют аресту». Выхватил поясной нож, не вынимая его из ножен, стал беспорядочно махать им туда-сюда, будто совсем не знал способов обращения.

[Яо-дао можно перевести и как «поясной нож», и как «поясная сабля», в отечественных словарях он переводится и как «короткий меч». Функционально он и является аналогом короткого меча, просто дизайн его соответствует длинному оружию – в данном случае сабле. Поэтому в данном случае, он, скорее всего, изогнут. В Китае и Японии были различные варианты парного оружия в рамках короткого и длинного меча или сабли и ножа. Поэтому переводчик не считает принципиальным, как называть данное оружие. В основном будет использоваться термин «поясной нож», но надо понимать, что это не перочинный ножик, ближе к японскому вакидзаси, чем к финке. ]

«Девять мечей Ду Гу», хоть и имеют раздел «отсутствия приемов», но движения все же изящны и грациозны, но эти были уродливы и неуклюжи, совершенно не похожи на приемы меча. Тем не менее он не без успеха колол и бил по точкам и каналам, в суматохе схватки было трудно попасть в нужные точки, но его чудесные навыки фехтования дополнялись мощной внутренней силой, хоть он никого и не убил, но, задевал точки и каналы так, что для врагов это было непереносимо, по пути он и руками бил по точкам, и свалил одного человека. Тут его шаги стали спутанными, походка нетвердая, размахивая ножнами поясного ножа, столкнулся с противником, раздался треск, и ножны поясного ножа жестко ткнули того в подбрюшье. Тот человек выдохнул, и свалился на землю. Лин-ху Чун издал крик «ай-йо», прыгнул назад, и ударил рукояткой другому противнику позади плеча. Этот человек тут же упал, кувыркаясь по земле. Лин-ху Чун споткнулся об него двумя ногами, выругался: «Бабушку твою так!», и врезался ножнами в другого противника, вооруженного саблей. Это был один из трех сильных мастеров, теснивших Дин Цзин, ножны врезались ему в спину, и одиночная сабля вылетела из ослабевшей руки. Дин Цзин воспользовалась случаем, провела удар ладонью ему в грудь. Раздался треск, тот человек выплюнул свежую кровь, и не подавал больше признаков жизни. Лин-ху Чун закричал: «Берегись, берегись!», – отпрыгнул назад на несколько шагов, и спиной столкнулся с тем мастером, что орудовал парными «кистями вынесения приговора». Тот человек тут же нацелился своим оружием ему в спину. Но Лин-ху Чун шатнулся, как пьяный, и рванулся вперед, ножнами заставив еще двоих противников из колдовского учения рухнуть на землю. Тут к нему снова подскочил тот человек с парными кистями. Лин-ху Чун закричал: «Мамочка!», и бросился удирать. Тот человек ринулся преследовать, но Лин-ху Чун внезапно остановился, согнувшись в пояснице, и выставив из подмышки рукоятку поясного ножа. Его противник, хоть и обладал высоким мастерством, но скорость была большая, он не успел остановиться, налетел на рукоятку, его лицо приняло изумленное выражение, будто он так и не мог в это поверить, а затем он плавно осел на землю.

Лин-ху Чун развернулся, и увидел, что схватка на верху косогора приостановилась, половина учениц Хэншани взобралась на склон, встав перед людьми из демонического учения, а остальные стремительно поднимаются наверх. Он громко закричал: «Мелкие преступники, видите же перед собой генерала, что же не падете на колени и не побьетесь лбами оземь, воистину поразительно!»  Ножны заплясали в его руках, и он ринулся на толпу людей из демонического учения. Те тут же скрестили с ним свои клинки. Ученицы из клана Хуашань уже хотели было бросится к нему на помощь, но тут Лин-ху Чун закричал: «Круто! Круто! Весьма свирепые мелкие преступники!», – и выскочил из толпы. Его шаги были очень тяжелыми, он мчался мимо грязной лужи, был неосторожен, растянулся на грязи, махнул ножнами, и попал прямо себе по голове, потеряв сознание. Но, пока он был в толпе врагов, он успел выключить еще пятерых. Обе стороны глядели на него, остолбенев от изумления.

И Хэ, И Цин вдвоем бросились вверх, крича: «Генерал, что с тобой?» Лин-ху Чун плотно зажмурил глаза, притворяясь, что не приходит в сознание. Старик, бывший главарем людей из колдовского учения, увидел, что противники потеряли офицера, из-за которого они потеряли одиннадцать человек. Когда этот офицер ворвался в их ряды, он постарался поймать его, но едва уберегся от его ножен, сабельные ножны, хоть и не попали в точки каналов на его теле, но удар был очень резким, а противник странным, он за всю жизнь ничего подобного не видел, у этого человека боевое искусство было очень высоким, а глубина – неизмерима. Он видел, как на его стороне пятеро были им повержены, и захвачены людьми из клана Хэншань, сегодня дела шли не лучшим образом, и он громко закричал: «Госпожа-наставница Дин Цзин, мы попали скрытым оружием в твоих учениц, противоядие хочешь получить?»

Дин Цзин шитай увидела, что ее ученицы, получившие ранения скрытым оружием, потеряли сознание и лежат без чувств, из ран течет черная кровь, она поняла, что скрытое оружие было смазано ядом, она поняла ситуацию, и вскричала: «Давай противоядие в обмен на людей!»
Тот человек покивал головой, тихо произнес несколько слов. Один из людей колдовского учения взял фарфоровую бутылочку, подошел к Дин Цзин, чуть поклонился. Дин Цзин приняла бутылочку, прошептала: «Если противоядие будет эффективным, тогда отпустим людей». Тот старик произнес: «Хорошо, госпожа-наставница Дин Цзин из Хэншани не тот человек, который не держит своего слова», – и махнул рукой. Люди колдовского учения вынесли тела раненых и убитых, снесли их к тропинке на западном склоне горы, и тут же скрылись из виду. Лин-ху Чун постепенно пришел в сознание, произнес: «Как больно!» Провел рукой по твердой шишке на лбу, изумился: «Ай, а где эти мелкие преступники? Куда убежали?»И Хэ усмехнулась: «Ты такой диковинный и несуразный генерал, только что благодаря тому, что ты влетел в ряды врагов, бился странно и бестолково, так все эти мелкие преступники внезапно отступили, испугавшись тебя.

Лин-ху Чун расхохотался: «Изумительно, изумительно! Великий полководец вышел на бой, с величественным видом, не похожим на прочих. Мелкие преступники при первой тревоге бросились врассыпную, ай-йо...»
Вытянул руку, и с жалким видом ощупал свой лоб. И Цин произнесла: «Генерал, ты ушибся? У нас есть лекарство».
И Хэ сквозь зубы рассмеялась: «Только боюсь, что «тело будет погребено в шкуре коня», что это за способ погребения героев?» И Цин сверкнула на нее глазами: «Вечно ты придираешься, к чему ты это сказала?»
[Во времена династии Хань Китай вел борьбу за замли Средней Азии, лежащие на Великом шелковом пути. При военных действиях в пустыне, сложился обряд погребения в шкуре коня. В дальнейшем, выражение «быть погребенным в шкуре коня» стало поговоркой, указывающей на павших героев.]

Лин-ху Чун произнес: «Мы, северяне, у нас завертывание мертвых в конскую шкуру отличается от методов, принятых у вас, на юге». И Хэ обернулась, засмеялась: «Так и мы тоже все северяне». Госпожа-наставница Дин Цзин передала ученицам бутылочку с противоядием, чтобы они дали его отравленным скрытым оружием соученицам, подошла к Лин-ху Чуну, поклонилась ему: «Старая монахиня клана северная Хэншань Дин Цзин, не осмеливается просить молодого рыцаря назвать свою высокую фамилию и большое имя».
У Лин-ху Чуна сердце похолодело: «Оказывается, у этой преждерожденной наставницы с горы Хуашань острый взгляд, она поняла, что я не старик, никакой не пожилой генерал». Он тут же совершил глубокий поклон со сложением рук, со всей вежливостью ответил:
«Пожилая наставница чересчур любезна. Данного генерала фамилия У, официальное имя Тянь-дэ. Первый иероглиф «Небо», как из пословицы «Небесная благодать широка и безгранична», второй иероглиф «Добродетель», как в трактате «Дао Дэ», офицер направляется в Цюаньчжоу на должность цанцзяна».
Дин Цзин видела, что он не хочет раскрывать свое происхождение, что он вовсе никакой не генерал, ответила: «Сегодня наш клан горы северная Хэншань столкнулся с великими трудностями, получил помощь от мастера принявшего вид генерала, великое добро, великая милость, не знаю, как и благодарить. Боевое искусство генерала глубочайшее, но убогая монахиня не может понять, из какой он школы, какого клана, в самом деле преклоняется».
Лин-ху Чун расхохотался: «Старая госпожа-наставница перехваливает, на самом деле, по правде, мое боевое искусство – это только две вещи: на верхнем уровне – «Снежные хлопья покрывают голову», на нижнем уровне – «Старое дерево извивает корни», на среднем уровне – «Выстрелить в черного тигра, похитить сердце» ... ай-йо, ай-йо».
Он и говорил, и «руки пляшут, ноги пританцовывают» – показывал формы кулачного искусства, прикладывая усилия, сделал вид, что его суставы пронзает резкая боль, украдкой взглянув на И Линь, увидел, что она испугалась, вид у нее выражал заботу, он подумал: «У этой младшей сестры-наставницы в самом деле доброе сердце, если бы она знала, что это я, что бы она подумала?»
Госпожа-наставница Дин Цзин, разумеется, поняла, что он притворяется, улыбнулась: «Раз уж генерал действительно решил не раскрывать себя, то убогая монахиня будет ежедневно возжигать благовония, молиться за твое драгоценное здоровье, чтобы во всех делах была у тебя удача». Лин-ху Чун ответил: «Премного благодарен. Прошу тебя попросить бодисатву чтобы мне подняться по службе и разбогатеть. Ничтожный генерал также желает пожилой наставнице и молодым наставницам всю дорогу попутного ветра, чтобы все несчастья обратились в счастье, и во всех делах была выгода. Хэ-хэ, хэ-хэ!»
Он громко рассмеялся, до земли поклонился госпоже-наставнице, с гордым видом развернулся, и пошел прочь. Он, хоть и притворялся сумасбродным, но еще со времен своего пребывания в союзе кланов меча пяти твердынь, не мог позволить себе быть невежливым с наставницами клана горы северная Хэншань. Ученицы Хэншани посмотрели, как он, ковыляя, отправился на юг, окружили наставницу, и зашушукались: «Наставница, что это за человек?», «Он и вправду сумасшедший, или притворялся?», «У него могучее боевое искусство, или ему просто повезло, он случайно сталкивался и по ошибке ударял, поражая противников?», «Мне кажется, он не похож на генерала, похоже, что он вовсе не стар, это так?»
Дин Цзин шитай вздохнула, обернулась к ученицам, которые пострадали от скрытого оружия, увидела, что после того, как их раны были смазаны противоядием, кровь на их ранах из черного цвета стала вновь красной, пульс окреп, и не было уже опасных симптомов, а после применения знаменитых в мире боевых искусств лекарств клана Хэншань они совсем поправятся. Она тут же распечатала точки и каналы пятерых пленников из колдовского учения, дав им свободу: «Пока отдохните в стороне под теми деревьями». Она села в стороне на валун, закрыв глаза, стала размышлять: «Когда этот человек ворвался в ряды людей врагов, на него напал их предводитель, старейшина колдовского учения. Но он не просто в один миг вывел из строя пять человек, но при этом не применял искусство воздействия на точки, его приемы ничуть не были похожи на приемы известных школ. Раз в нашем мире есть такой могучий молодой человек, то у какого высокого мастера он обучался? Если такие люди нам не враги, а друзья, то это великая удача для нашего клана северная Хэншань».

Она довольно долго размышляла, приказала ученицам принести кисть, тушечницу, и кусок тонкого шелка, написала письмо, сказала: «И Чжи, принеси почтового голубя». И Чжи откликнулась, из бамбуковой клетки на спине извлекла одного голубя. Дин Цзин свернула письмо в тонкую полоску, засунула его в маленькую бамбуковую трубочку, закрыла крышечкой, залила сургучом,  тонкой проволочкой прикрепила голубю на левую лапку, мысленно помолилась, и подбросила почтового голубя вверх. Голубь взмахнул крыльями и полетел на север, все дальше и выше, и в быстро превратился в крошечную черную точку.
Когда Дин Цзин писала письмо и выпускала голубя, ее движения были медлительны, и совершенно не похожими на те, проворные, как ветер, когда она только что билась против врагов. Она подняла голову, вглядываясь, но черная точка в небесах уже скрылась в белом облаке, но она по-прежнему неотрывно глядела на север. Никто не смел проронить и звука, хотя совсем недавно они постоянно посмеивались над неуклюжим генералом, хотя это и было весьма смешно, но на самом деле ситуация была очень опасной, и каждый понимал, что все они сейчас живыми прошли через смерть. Наконец, Дин Цзин шитай развернулась, и рукой подозвала девушку лет пятнадцати. Та тут же подошла к ней и шепотом сказала: «Шифу!» Дин Цзин легко погладила ее по голове, спросила: «Цзюань, ты сейчас боялась или нет?» Та девушка закивала головой: «Боялась! К счастью, этот генерал оказался очень смелым, обратил злодеев в бегство». Дин Цзин слегка улыбнулась: «Этот генерал не был очень храбрым, на самом деле у него очень высокое боевое мастерство».

Та девушка спросила: «Шифу, Его боевое мастерство очень высокое? Я же видела, что его приемы несуразные, он чуть-чуть зазевался, и сам себя ножнами по голове стукнул. Отчего же его сабля была вся ржавая, что он ее даже из ножен не смог вытащить?» Эта девушка Цинь Цзюань была личной ученицей Дин Цзин, умная и сообразительная, шифу очень ее любила.
[О том, что ученицы клана Хэншань называют своих наставниц «Шифу» – «отец-наставник», уже было примечание в начале.]
В клане горы северная Хэншань только шесть из десяти учениц были ушедшими из семей монахинями, остальные были ученицами-мирянами, были некоторые дамы сорокалетнего возраста, бабушки лет пятидесяти - шестидесяти, а Цинь Цзюань была самой молодой из учениц. Ученицы, увидев, что Дин Цзин разговаривает с Цинь Цзюань, постепенно окружили их. И Хэ влезла в разговор: «Да разве его приемы были несуразными? Это он все притворялся.
Сделать так, чтобы боевое мастерство высшего класса было незаметным – вот это и зовется высшим мастерством! Наставница, как ты считаешь, каково происхождение этого генерала? Из какой он школы, из какого клана?» Дин Цзин медленно покачала головой: «Боевое искусство этого человека можно описать как «глубочайшее и непостижимое», а кроме этих четырех иероглифов, я ничего не могу сказать».
Цинь Цзюань спросила: «Шифу, ты написала письмо наставнице руководительнице клана, так? Оно прямо сейчас будет доставлено?»  Дин Цзин сказала: «Голубь сделает остановку в обители «Белых одежд» - «Бай И ань» в Сучжоу, оттуда другой полетит в Цзинань в обитель «Чудесного образа» – «Мяо Сян ань», это еще одна смена. Затем следующий полетит в город Лаохэкоу проавинции Хубэй, в обитель «Чистоты и спокойствия» – «Цин Цзин ань» и только четвертый голубь долетит до Хэншани».

И Хэ произнесла: «К счастью, у нас потери людей не большие, сестры-наставницы, отравленные ядом, через пару дней совершенно поправятся. Что до раздавленных камнями и убитых клинками, то не стоит убиваться». Дин Цзин шитай подняла голову, уйдя в свои мысли, и не слушая ее болтовню: «Клан горы северная Хэншань отправился на юг в глубокой тайне, днем отдыхали, ночами шли, как же люди из колдовского учения заранее узнали о нас, и устроили здесь засаду?» Обернулась к ученицам: «Враги бежали, полагаю, некоторое время не осмелятся нападать. Все очень вымотались, к тому же здесь из съестного – только сухие припасы. Давайте поспим совсем немножко в тени этих деревьев». Все откликнулись, несколько учениц поставили чугунный треножник, начали кипятить воду, готовить чай. Они поспали несколько страж, и принялись за обед. Дин Цзин увидела, что у раненых сестер вид измученный, сказала: «Наш след уже взяли, больше нет смысла идти по ночам, к тому же раненые нуждаются в восстановлении сил. Сегодня вечером остановимся на ночлег на двадцать восьмой станции». Спустившись с горы, за три стражи дошли до двадцать восьмой станции. Это был важный перекресток на границах провинций Чжэцзян и Фуцзянь, пересекавшие хребет Сянься Лин – «Хребет зари святого», не могли пройти мимо этого места. Вошли в местечко засветло, но во всем поселке не было ни души.

И Хэ произнесла: «Странные обычаи в Фуцзяни, что-то рановато все спать легли». Дин Цзин ответила: «Давайте-ка найдем постоялый двор для ночевки». Клан горы северная Хэншань состоял в постоянном общении со всеми женскими обителями мира боевых искусств, но на двадцать восьмой станции не было приютов для монахинь, невозможно было заранее договориться о ночлеге в храме, оставалось ночевать в гостинице. Было неудобно, так как миряне употребляли много слов, запретных для монахинь, полагали, что встреча с монахиней – к несчастью, впадали в гнев по любому поводу. Хорошо еще, что монахини уже привыкли к этому, и не вступали в перепалки. Они посмотрели – но на всех заведениях двери и ставни были закрыты. Двадцать восьмая станция не сказать, чтобы большая, но и маленькой ее не назовешь, все же имеются около двухсот заведений, но, куда не посмотри – поселок как вымер. Закат еще не догорел, а на двадцать восьмой станции будто стояла глубокая ночь.
Они завернули за поворот улицы, и увидели, что над одним заведением болтается белый флаг с надписью «Постоялый двор покоя небожителей» – четыре больших иероглифа, но ворота плотно закрыты, и из-за них не доносится ни звука.  Ученица Чжэн Э подошла и постучала в дверь. Эта Чжэн Э была ученицей-мирянкой, на ее круглом лице постоянно было веселое выражение, она была общительной и разговорчивой, всегда вызывала у людей симпатию. Когда в дороге требовалось начать общение с посторонними, обычно посылали ее, чтобы посторонние, увидев монахиню, не дали от ворот поворот. Чжэн Э постучала несколько раз, подождала, потом еще ударила несколько раз, прошло довольно много времени, но из-за дверей никто не откликнулся. Чжэн Э стала звать: «Дядюшка трактирщик, прошу открыть двери». Ее голосок был тонкий и чистый, к тому же, как и у всех, занимающихся боевыми искусствами, ее голос мог распространяться далеко, был слышан и через несколько дворов. Но из гостиницы так и не донеслось ответа, ситуация явно была неожиданной. И Хэ вышла вперед, приложила ухо к воротам, внимательно вслушиваясь, обернулась и произнесла: «Наставница, внутри никого нет».
Дин Цзин глубоко внутри почувствовала, что что-то идет не так, вывеска выглядела очень новой, ворота были чистыми и отмытыми, вид был не заброшенный, она произнесла: «Пойдем, посмотрим еще, это не единственная гостиница в поселке».
Прошли еще несколько дворов, подошли к «Гостинице спокойствия юга». Чжэн Э подошла к воротам и постучала – то же самое, никто не откликнулся. Чэн Э предложила: «Сестра-наставница» И Хэ, войдем внутрь на разведку». И Хэ откликнулась: «Хорошо!», – и двое вошли, перепрыгнув через стену. Чжэн Э крикнула: «Есть кто-нибудь в гостинице?» Никто н откликнулся. Они обнажили мечи, вошли в главный зал, но прошли вплоть до конюшен, кухни, прошли каждую гостевую комнату, нигде не было ни человека. Однако на столах и стульях не было пыли, а в чайных чайниках чай еще не остыл.

Чжэн Э открыла главные ворота, чтобы Дин Цзин и остальные вошли и оценили ситуацию. Все только языками прищелкивали от удивления. Дин Цзин произнесла: «Разделиться на отряды из семи человек, и все осмотреть в поселке, выяснить, наконец, что происходит. Только не расходитесь далеко, найдете какие-либо следы – сразу доложите».

Ученицы откликнулись, и быстро ринулись наружу. В гостиничном зале осталась только одна госпожа-наставница Дин И. Сначала слышались шаги учениц, но потом установилась полная тишина. От тишины в таком большом поселке, как Двадцать восьмая станция, волосы могут встать дыбом, такая большая деревня, чтобы в ней не было слышно голосов, вплоть до того, что петушиного крика и лая собак не слыхать – это очень странно. Госпожа-наставница Дин Цзин внезапно забеспокоилась: «Не иначе, колдовское учение устроило здесь коварную ловушку? Ученицы не имеют большого опыта жизни на реках и озерах, как бы не попались на козни, как бы люди из колдовского учения не «выловили их всех одним броском сети».

[Разумеется, «реки и озера» в данном случае означают не географические термины, а жизнь вне рамок норм и правил обычного общества, жизнь не по писаным законам, см. предисловие.]

Выглянула за ворота, и увидела на северо-востоке мелькнувшую фигуру, и на западе кто-то вошел в дом, все были ее ученицы, и она немного успокоилась. Прошло некоторое время, Ученицы стали возвращаться с докладами, все подтверждали, что в поселке нет ни души. И Хэ сказала: «Не то что людей – и скотины тоже нет». И Цин произнесла: «Похоже, что люди ушли из поселка недавно, во многих комнатах сундуки раскрыты, все взяли ценные вещи и унесли с собой». Дин Цзин покивала головой, спросила: «Вы полагаете, что это?» И Хэ ответила: «Ученица предполагает, что люди из колдовского учения согнали отсюда народ, и скоро атакуют нас». Дин Цзин произнесла: «Точно! В этот раз люди из колдовского учения намереваются биться с нами в открытую, это очень хорошо. Вы боитесь, или нет?» Ученики разом ответили: «Искореним нечисть, уничтожим колдунов, для учеников буддийского учения – это долг перед Небом». Дин Цзин произнесла: «Тогда мы разместимся на ночлег в этой гостинице, приготовим пищу, потом еще поговорим. Сначала проверьте, не отравлены ли вода, рис и овощи». Обычно, когда в клане Хэншань принимают пищу, все немногословны, в этот раз – тем более все навострили уши, чутко вслушиваясь в звуки снаружи. Когда первая партия поела, поевшие сменили карауливших, которые вошли для еды. И Цин вдруг придумала план: «Наставница, мы пойдем, расставим побольше свечей и фонарей в разных помещениях, и враги не будут знать, где мы на самом деле». Дин Цзин одобрила: «Хороший отвлекающий маневр. Вы, семеро, идите, и зажгите фонари».

Она вышла из главных ворот, и увидела, как по западной улице в окнах домов один за другим зажигаются огни фонарей, прошло еще немного времени, и восточная улица тоже озарилась огнями. По всей улице лился свет, но не было слышно ни звука. Дин Цзин подняла голову – луна уже взошла, и она помолилась в сердце: «Бодисатва, защити и помоги, позволь нам всем без потерь вернуться обратно. Если почитательница вернется на северную Хэншань, с этого времени оставит сабли и мечи, проведет остаток дней в свете лампады у статуи Будды».

В былые годы она бывала в тяжелых переделках на реках и озерах, изведала немало лиха, но вчерашняя битва была очень опасной, она до сих пор не отошла от страха, самым тяжелым было то, что ей доверены жизни множества учениц, если бы она была одна, будь ситуация в десять раз опаснее, она бы так не тревожилась. Она снова помолилась: «
«Милостивая и милосердная, все видящая и все слышащая бодисатва Гуанъинь, если в этот раз нам, людям из Хэншани, не избежать потерь, пусть погибнет только одна почитательница Дин Цзин, почитательница берет на себя одну всю плохую карму, ведущую к смерти». И в этот миг с северо-востока раздался женский крик: «Спасите, спасите жизнь!» Среди полного безмолвия этот отчаянный крик был особенно нестерпимым. Дин Цзин слегка вздрогнула, голос вовсе не принадлежал ее ученицам, она всмотрелась в северо-восточную сторону, не различила там никакого движения, затем туда бросились семь учениц с И Цин, самостоятельно решивших первыми заняться расследованием. Прошло довольно много времени, но от И Цин не поступало никаких донесений. И Хэ произнесла: «Наставница, ученица вместе с шестью младшими сестрами отправится посмотреть». Дин Цзин кивнула, И Хэ скомандовала шестерым ученицам, и они побежали в сторону криков. В черноте ночи сверкнули огоньки на лезвиях мечей, и тут же исчезли. Прошло некоторое время, и женский голос вновь пронзительно закричал: «Помогите! Убивают! Спасите!» Ученицы Хэншани переглядывались, не понимая, что там происходит, почему И Цин и И Хэ так долго не посылают донесений. прошло уже много времени, если бы они столкнулись с врагами, то должен был бы быть шум боя. Но раздавался только этот женский крик «Помогите!», – все смотрели на госпожу-наставницу Дин Цзин, ожидая, что та снова пошлет людей на помощь. Дин Цзин произнесла: «Юй Сао, возьми шестерых младших сестер, иди, чтобы не случилось, обязательно пришли донесение». Юй Сао была дамой за сорок лет, изначально она была наемной прислугой при госпоже-наставнице Дин Сянь. Позже Дин Сянь увидела, что она умная и способная, приняла в ученицы, в этом походе с Дин Цзин она впервые в жизни вышла на простор странствий среди рек и озер. Юй Сао откликнулась с поклоном, взяла шестерых учениц, и отправилась на северо-восток.

Но, после того, как ушли эти семеро, словно «камень упал в глубокое море», никто не вернулся. Госпожа-наставница Дин Цзин тревожилась все больше, догадываясь, что враги подстроили коварную ловушку, заманив и переловив поодиночке одну за другой всех учениц; подождала еще некоторое время – все было тихо, и даже крик о помощи больше не раздавался. Дин Цзин произнесла: «И Чжи, И Чжэнь, оставайтесь здесь, заботьтесь о раненых сестрах-наставницах, что бы не произошло странного, ни в коем случае не уходите с постоялого двора, чтобы не попасться на стратагему «вынудить тигра покинуть гору»». И Чжи, И Чжэнь вдвоем согласно поклонились. Госпожа-наставница Дин Цзин обратилась к Чжэн Э, И Линь и Цинь Цзюань: «Вы трое пойдете со мной». Вынула меч, и помчалась на северо-восток.

Поблизости они увидели дом, погруженный во мрак и безмолвие. Дин Цзин закричала: «Люди из колдовского учения, выходите на смертный бой, прячетесь тут, как черти, разве вы настоящие герои и отличные китайские парни?» Подождала миг, и летящей стопой ударила в главные ворота. Раздался треск, дверной засов разломился, створки дверей распахнулись внутрь, но внутри царил непроглядный мрак, и не было видно – есть внутри люди, или нет.
Дин Цзин не посмела опрометчиво вламываться, закричала: «И Хэ, И Цин, Юй Сао, вы меня слышите?!»
Ее голос раскатился широко и далеко, прошло некоторое время, от дальних строений отозвалось эхо, и стихло, и снова установилась полная тишина. Она повернула голову: «Вы трое, держитесь поближе ко мне, не удаляться». С поднятым мечом промчалась вокруг дома, но не заметила ничего странного, забралась на крышу, и стала пристально озираться по сторонам. В этот момент ветер стих, листва на деревьях замерла, холодный свет лился на черепичные крыши – все было точно так же, как при прогулках под луной на горе северная Хэншань, только здесь еще были затаившиеся враги, тайна, и энергия смерти.

Дин Цзин имела только свое личное боевое искусство, враги так и не показали своего лица, у нее и «руки были связаны, и планов не было». Она и горячилась, и раскаивалась: «Если бы я заранее знала, что враги столь искусны в ловушках, никогда бы не посылала людей по отдельности...» И вдруг, она всплеснула руками, спрыгнула с крыши дома, развернула свое искусство легкости, и рванулась обратно в трактир «Спокойствия юга», крича: «И Чжи, И Чжэнь, ничего не видели?» Но из трактира никто не откликался.

Она быстро вбежала внутрь, внутри никого не оказалось, и даже отдыхавшие на кушетках раненые сестры тоже подевались неизвестно куда. У Дин Цзин была очень хорошая подготовка, но она не смогла успокоиться, кончик меча трясся в сиянии свечи, пуская легкие блики, она поняла, что даже меч не может твердо держать, у нее внезапно пропало несколько десятков учениц, что же случилось? И что теперь делать? Вдруг она почувствовала, что у нее во рту пересохло, все мышцы ослабли, и она не может двигаться.

Но это была лишь кратковременная слабость, она подышала, добавила движения в «киноварное поле», воодушевилась, сделала круг по постройкам вокруг гостиницы, не найдя никаких зацепок, закричала: «Э, Цзюань, идите сюда!» Но в тишине глубокой ночи услыхала лишь свой собственный голос, Чжэн Э, Цинь Цзюань и И Линь не подавали голоса. Дин Цзин закричала внутри себя: «Беда!»

Она выскочила за двери, закричала: «Э, Цзюань, И Линь, где вы?» Но за воротами только колыхались лунные тени, а три последовательницы бесследно исчезли. В одночасье ситуация изменилась к худшему, Дин Цзин не справилась с гневом, запрыгнула на крышу, и закричала: «Дьяволы из колдовского учения, выходите на смертный бой, не прикидывайтесь духами и чертями, на что это похоже?» Она покричала еще немного, но вокруг стояла абсолютная тишина. Она не сдержала ругательств, но было похоже, будто во всем большом поселке двадцать восьмой станции она осталась единственным человеком. Попав в безвыходную ситуацию, ее дух внезапно воспрял, и она громко прокричала: «Слушайте, вы, люди из колдовского учения! Если вы сейчас не покажетесь, значит, Дунфан Бубай бесстыжий трус, не осмелился послать людей встретиться со мной лицом к лицу. Что там за Дунфан Бубай – непобедимый Восток, это же просто Дунфан Бибай – Восток, обреченный на поражение, ну, кто осмелится посмотреть в лицо старой монахине? Дунфан Бибай, Дунфан Бибай, – ты трусишь, так и не вставай!»

Она знала, что в колдовском учении все поголовно чтут главу учения, как светлое божество, если кто-то поносит имя главы учения, а последователи не выходят его защитить, то это приравнивается к великому преступлению. Как и ожидалось, стоило ей прокричать несколько раз «Дунфан Бибай», и вдруг на крыши нескольких домов вышли семеро, прыгнули на ее крышу, и взяли ее в кольцо. Когда враги обнаружили себя, Дин Цзин обрадовалась: «Ну, давайте, дьяволы, ругнитесь на меня, я вас в куски покрошу, от вас и тени не останется». Однако семеро молча стояли вокруг нее. Дин Цзин пришла в ярость: «Где мои ученицы? Куда вы их утащили?» Но семеро хранили молчание. Дин Цзин взглянула на стоявших с западной стороны двух людей, возрастом за пятьдесят лет, с мышцами лица, будто закоченевшими, не выдававшими, ни гнева, ни радости. Она перевела дух, и закричала: «Хорошо, смотри на меч!», и сделала выпад в грудь человеку, который стоял на северо-западе. Она была в плотном окружении, сама понимала, что не сможет пронзить противника, это был только отвлекающий маневр. Но тот человек тоже догадался, что это была пустая угроза – не сдвинулся с места и не стал уклоняться. Дин Цзин первоначально предполагала вернуть меч назад, но, видя, что тот не обращает на укол внимания, не стала возвращать меч, а с силой послала его еще дальше вперед. Но у нее перед телом мелькнули две человеческие фигуры, хватая ее за руки.

Дин Цзин наклонилась, развернулась со скоростью вихря, и атаковала очень высокого человека, стоявшего на востоке. Тот скользнул на полшага назад, раздался лязг, в его руке появилось оружие – очень тяжелая железная доска, он послал ее навстречу мечу. Дин Цзин развернула кончик меча, послала его в стоящего слева старика. Тот старец протянул левую руку, и поймал ее меч за тело клинка, лунный свет заиграл на его черной перчатке, защищающей от мечей и сабель, только так он и осмеливался ловить клинок безоружной рукой.

Они схватились еще несколько раз, и Дин Цзин успела пересечься с пятью врагами, и почувствовала, что никто из них не был слабым противником, если бы бой шел один на один, или хотя бы против двух – она бы не убоялась, но против семерых - восьмерых, да еще при одновременной атаке, при любой благоприятной для нее возможности к слабому звену немедленно придет помощь со стороны, ей останется только получать удары, и очень трудно перехватить инициативу. Чем дольше она билась, тем больше тревожилась: «Я знаю почти всех выдающихся бойцов колдовского учения,  из десяти – восемь-девять. В союзе меча пяти твердынь мы знаем их школы, используемое оружие, для нас нет ничего неизвестного. Но происхождение этих семерых, для меня остается загадкой. Похоже, что колдовское учение за эти годы достигло великого могущества, раз у них оказалось столько ни разу не использовавшихся мастеров высочайшего класса».

Только-только провели приемов шестнадцать - семнадцать, Дин Цзин слева не успевала, справа запаздывала, задыхалась, бросила взгляд, и увидела, что на крыше появилось еще более десятка человеческих фигур. Эти люди явно раньше прятались в засаде, и внезапно показались только сейчас. Она внутри себя вскрикнула: «Всё, баста! Я только что с семерыми не совладала. А тут еще эти со стороны подстерегли. Дин Цзин сегодня трудно будет уйти, попадет в руки врагов, будет опозорена, не лучше ли самой с собой покончить. Этот «вонючий кожаный мешок» [буддийская метафора – бренное тело] только мое временное пристанище, совершенно не стоит о нем сожалеть, только жаль, что потеряла всех своих учениц, несколько десятков, вот позор для старой монахини перед поколениями предшественников». Трижды свистнул меч, враги расступились на два шага, она внезапно перевернула меч, и направила его себе в грудь. Меч был готов пронзить ей грудную клетку, как вдруг раздался звон, ее рука обмякла, и меч упал в сторону. Тут она увидела мужчину, схватившего её меч, который крикнул: «Госпожа-наставница Дин Цзин, не стоит сводить счеты с жизнью, друзья из клана горы Суншань уже здесь!» он обнажил свой меч, защищая ее. Раздался звон клинков, из засады выпрыгнули более десяти бойцов, и вступили в бой с представителями колдовского учения. Дин Цзин, избегнув смерти, воспряла духом, собралась с мечом броситься на врагов. Но увидела, что последователи клана Суншань бьются по двое на одного, и у представителей колдовского учения обстановка неблагоприятная. Их было значительно меньше, и они, засвистев, отступили на юг. Дин Цзин с мечом в руке бросилась преследовать, но тут ветер загудел, и с карниза полетело более десятка метательных стрелок. Дин Цзин подняла меч, и принялась отбивать метательное оружие. Темной ночью, в неверном свете луны, ее меч затанцевал в воздухе, раздалось позвякивание, она отбила более десятка стрелок, но семеро из колдовского учения уже скрылись вдали. Тут кто-то сзади воскликнул: «Хэншаньский «меч десяти тысяч цветков» изумительный и несравненный, сегодня мы все увидели это».

Госпожа-наставница Дин Цзин вложила меч в ножны, медленно развернулась, впала в созерцание, и успокоилась – только что она была неистовым воином, с яростным мечом в руках, и вот она вновь превратилась в скромную и теплую милосердную и добродетельную монахиню: «Премного благодарна старшему брату-наставнику Чжуну за прорыв окружения». Она узнала этого мужчину средних лет – он был учеником главы клана горы Суншань господина Цзо, его звали Чжун Чжэнь, а внешнее прозвище было «меч девяти изгибов». Это прозвище не значило, что форма его меча была изогнутой, но указывало на то, что его применение меча было бесконечно изменчивым, и не имеющим застывшей формы, для посторонних его изменения были непостижимы. Когда-то на восточном обрыве горы Тайшань, на пике созерцания солнца было великое собрание кланов меча пяти твердынь, и госпожа-наставница Дин Цзин имела с ним встречу. Среди остальных учеников клана Суншань она тоже узнала трех или четырех.

Чжун Чжэнь поклонился, обнимая кулак, с улыбкой произнес: «Госпожа-наставница Дин Цзин одна билась против семерых, упорно боролась с «посланниками семи звезд» из колдовского учения, методы меча превосходные, преклоняюсь, преклоняюсь». Госпожа-наставница Дин Цзин подумала: «Оказывается, этих семерых негодяев зовут «посланниками семи звезд»«. Она не хотела показывать, что не знала такой очевидной для других вещи, и не стала расспрашивать, подумав, что об этом будет не поздно потихоньку выведать и потом, раз она знает их прозвище, то это уже не трудно.

Остальные члены клана Суншань один за другим подходили к ней для ритуала приветствия, двое были учениками поколения Чжун Чжэня, остальные принадлежали к более молодому поколению.
Она провела ответный ритуал, и спросила: «Даже говорить неудобно, мы, люди из фракции северная Хэншань в этот раз прибыли в провинцию Фуцзянь, со мной было несколько десятков учениц, и все они вдруг потерялись в этом поселке. Брат-наставник Чжун, вы надолго прибыли на двадцать восьмую станцию? Не поможете ли старой монахине в поисках?»
Она поняла, что люди из фракции Суншань заранее затаились поблизости, наблюдая, как она выбивается из сил, и только в последний момент, когда она уже готова была покончить с собой, пришли на помощь. Было очевидно, что они дали ей опозориться, чтобы показать свою мощь, ей это показалось очень недостойным. Но все же несколько десятков учениц бесследно пропали, ситуация была тяжелой, и волей-неволей пришлось просить у них помощи. Если бы речь шла только о ней самой, то она бы предпочла погибнуть, но не обратилась бы к ним с просьбой. В этот момент, когда она обратилась к Чжун Чженю, ей было невыносимо стыдно. Чжун Чжэнь ответил: «У дьяволов из колдовского учения масса коварных уловок, они хорошо знали, что у госпожи-наставницы Дин Цзин непревзойденное боевое искусство, и силой трудно добиться победы, так они применили тайные планы, чтобы захватить учениц драгоценного клана. Госпожа-наставница, не волнуйся, хоть колдуны и расхрабрились, но не посмеют уничтожать младших сестер-наставниц драгоценного клана. Мы сейчас обсудим детальный план спасения». Говоря, он махнул левой рукой, приглашая ее сойти с крыши. Дин Цзин кивнула, и одним прыжком спрыгнула на землю. Чжун Чжэнь и остальные спрыгнули вслед за ней. Чжун Чжэнь пошел на запад: «Ничтожный покажет дорогу». Пройдя несколько десятков саженей, свернул на север, подойдя к трактиру «Спокойствие небожителей», толкнул дверь и вошел внутрь, сказав: Госпожа-наставница, поговорим здесь». К ним присоединились два младших ученика: «Волшебная плеть» Дэн Ба-гун, и «Лев с парчовой шерстью» Гао Ке-синь. Эти трое провели ее в просторный главный зал, зажгли свечи, сели, соблюдая разделение на гостью и хозяев. Младшие ученики принесли чай, и удалились, Гао Кэ-синь запер за ними дверь. Чжун Чжэнь произнес: «Мы давно почитаем методы меча клана горы Хэншань, и на первом месте…» Дин Цзин обхватила голову руками: «Нет, мои методы меча уступают главе школы , и так же уступают младшей сестре-наставнице Дин И».

Чжун Чжэнь улыбнулся: «Не стоит слишком скромничать. Двое моих учеников преклоняются перед героическим именем, а сегодня сами увидели несравненные методы меча, да вот припозднились с поддержкой, на самом деле совершенно без злого умысла, прошу не ставить в вину». Дин Цзин немного успокоилась, в это время трое последователей Суншани встали, и, обнимая кулак, совершили поклоны, она ответила им поклоном с буддийским сложением ладоней, сказав: «Хорошо сказано».

Чжун Чжэнь подождал, пока она сядет, произнес: «После того, как кланы меча пяти твердынь объединились в союз, они едины энергией, связаны поддержкой, изначально неразделимы, да только в последние годы редко встречаются друг с другом, во многих ситуациях действуют поодиночке, дают колдовскому учению набирать силу, они наглеют день ото дня».

Дин Цзин вздохнула, подумав: «К чему они затеяли этот пустой разговор?» Чжун Чжэнь продолжил: «Старший брат-наставник Цзо постоянно твердит, что объединение делает сильными, разделение – ослабляет. Если наши кланы пяти твердынь объединятся вместе, то колдовское учение нам будет не соперник, даже такие древние кланы как Шаолинь и Удан не смогут сравниться с нами по славе и могуществу. Старший брат-наставник Цзо имеет заветное чаяние собрать наши разделенные кланы в единый «Клан пяти твердынь». Тогда у нас будет множество людей и мощное положение, мы станем ведущей школой в воинском сообществе. Как госпожа-наставница относится к этой идее?»

Дин Цзин подняла бровь: «Убогая монахиня в клане Хэншань как постороняя, никогда не входила в дела управления. О таких великих делах нужно говорить с нашей настоятельницей. Сейчас самое главное – спасти потерянных учениц несчастного клана, а все остальное можно будет потом обстоятельно обсудить». Чжун Чжэнь улыбнулся: «Госпожа-наставница, не стоит беспокоиться. Раз клан Суншань столкнулся с этим делом, то беду клана Хэншань мы воспринимаем, как свою собственную, никак не можем позволить, чтобы младшим сестрам-наставницам был причинен вред». Дин Цзин спросила: «Конечно, премного благодарна. Однако, как брат Чжун смотрит на это дело? Он уже начал действовать?» Чжун Чжэнь улыбаясь, произнес: «У нас здесь госпожа-наставница, выдающийся мастер клана Хэншань, к чему нам бояться нескольких чертей из колдовского учения? К тому же, мои братья и племянники-наставники прикладывают все силы, если не справятся с несколькими второсортными чертями из колдовского учения, хэ-хэ, о чем тогда говорить».
Дин Цзин послушала, как он морочит ей голову, ходит вокруг да около, и разнервничалась, и рассердилась, встала и предложила: «Брат Чжун все прекрасно сказал, так пойдем уже!» Чжун Чжэнь спросил: «Госпожа-наставница куда пойдет?» Дин Цзин после этих слов будто лишилась дара речи, помолчала немного, потом произнесла: «Мои ученицы пропали не так давно, разумеется, они где-то поблизости, чем дольше затягивать с поисками, тем труднее будет найти». Чжун Чжэнь произнес: «Вероятно, не все знают, что рядом с двадцать восьмой станцией у людей из колдовского учения есть тайное гнездо, ученицы драгоценного клана, скорее всего уведены туда, так что я...»
Дин Цзин быстро спросила: «Где этот тайный притон? Пойдем спасать людей».
Чжун Чжэнь медленно произнес: «Черти из колдовского учения заранее подготовились, если мы просто пойдем, наверняка наделаем ошибок, не только людей не спасем, но и сами угодим в их ловушку. Так что я полагаю, нам нужно все надлежащим образом распланировать, а только потом идти спасать людей, это будет лучше».

Дин Цзин ничего не могла поделать, пришлось снова сесть: «Хочется узнать высокое мнение брата-наставника Чжуна». Чжун Чжэнь произнес: «У ничтожного на этот раз есть приказ главы школы отправиться в Фуцзянь для переговоров с госпожой-наставницей. Это дело имеет отношение к судьбе всего воинского сообщества, влияет на процветание или упадок наших кланов меча пяти твердынь, к этому нельзя относиться без должного внимания. Обсудим великое дело, затем спасем людей, тогда это будет совсем нетрудно». Дин Цзин спросила:
«Однако не знаю, что это за великое дело?» Чжун Чжэнь ответил: «Это то, о чем я уже говорил, объединение кланов меча пяти твердынь в один клан». Дин Цзин стремительно вскочила, у нее лицо посинело: «Ты.. ты... ты...» Чжун Чжэнь слегка улыбнулся: «Госпожа-наставница, ни в коем случае не пойми неправильно, не вини ничтожного, что он воспользовался чужой бедой, вынуждает госпожу-наставницу дать согласие». Дин Цзин в гневе закричала: «Ты первый сказал, чтобы я не сказала. Но если это не «воспользоваться чужой бедой», то что это такое?» Чжун Чжэнь ответил: «Драгоценный клан Хэншань и ничтожный клан Суншань, дела драгоценного клана ничтожный клан рассматривает как свои собственные, не пощадит своих жизней под саблями и мечами. Ничтожный, разумеется, приложит все силы для госпожи-наставницы, но не знаю, как остальные братья и племянники-наставники отнесутся к этому делу. Если бы наши кланы были объединены в один, то это точно было бы дело нашего клана, и никто не сумел бы отлынивать».

Дин Цзин произнесла: «Исходя из твоих слов, если мой клан Хэншань не захочет объединяться с твоим кланом Суншань, то на дело моих пропавших учениц ты будешь смотреть со стороны, опустив рукава?» Чжун Чжэнь ответил: «Я говорил не совсем так. Ничтожный получил приказ от главы школы, обсудить с госпожой-наставницей великое дело. По поводу остальных дел, приказа главы школы не было, и ничтожный не может допустить небрежность в делах. Госпожа-наставница, не вини меня». У Дин Цзин лицо от гнева побелело, она произнесла ледяным тоном: «Убогая монахиня не имеет полномочий решать дела объединения двух кланов. Даже если я и дам положительный ответ, а моя наставница глава школы будет не согласна, то все это будет тщетным». Чжун Чжэнь придвинулся к ней на локоть, и прошептал: «Только нужно, чтобы госпожа-наставница дала свое согласие, придет время, госпожа-наставница Дин Сянь не сможет отказать. С самого начала глава каждого клана на восемь-девять из десяти подчиняется главе моего клана. Госпожа-наставница по своему знанию добродетели, пониманию боевого искусства, времени вхождения во врата школы северная Хэншань, изначально должна была занять место главы клана Хэншань...»

Дин Цзин хлопнула по столу ладонью, отломив угол, и строго произнесла: «Ты сюда явился между нами сеять раздоры? Моя младшая сестра-наставница руководит школой, это связано с желанием предшествующей наставницы, сама Дин Сянь изо всех сил отказывалась от этого. Если бы Дин Цзин хотела стать главой школы, так еще тогда бы стала, нужно ли меня было подстрекать со стороны?» Чжун Чжэнь вздохнул: «Слова главы клана Цзо, оказывается, не были ошибочными». Дин Цзин спросила: «Что он сказал?» Дин Чжэнь ответил: «Прежде, чем я отправился на юг, старший брат-наставник Цзо сказал мне:
– Человеческие свойства госпожи-наставницы Дин Цзин очень хорошие, боевое искусство тоже очень высокое, все ей всегда восхищались, но в великих делах, она, к сожалению, не разбирается.
Я спросил его, что это значит. Он ответил:
– Я давно знаю Дин Цзин, как человека, ее характер высокий и чистый, не любит дутую репутацию, также не любит вникать в житейские дрязги, когда ты сообщишь ей о великом деле объединения пяти кланов, то нарвешься на неприятности. Но это дело очень важное, мы не можем не сказать ей об этом. Если госпожа-наставница Дин Цзин будет заботиться только о счастье отдельных людей, и не будет заботиться о жизни и смерти тысяч людей из истинных кланов, то это будет величайшей бедой для воинского сообщества, однако ничего поделать нельзя.
Дин Цзин поднялась и холодно произнесла: «Все эти пышные фразы на меня не действуют. Твой клан Суншань действует таким образом, что не только использует чужую беду, но, прямо говоря, бросает камень вслед упавшему в колодец». Чжун Чжэнь ответил: «Госпожа-наставница, это не совсем так. Если бы госпожа-наставница заботилась об общем благе мира боевых искусств, взяла на себя тяжелый труд помощи моему клану Суншань, Северной Хэншани, Тайшань, Хуашань, южной Хэншани в деле объединения, то мой клан Суншань непременно выдвинул бы тебя на пост главы школы «Клана пяти твердынь». Ты можешь видеть, что мой брат-наставник Цзо готов на все ради общего дела, вовсе не имеет личного интереса...»

Дин Цзин непрерывно отмахивалась рукой, крича: «Ты еще будешь говорить, не пачкай мои уши!» Подняла ладони, вывела силу, раздался треск, двери вылетели с петель. Ее тело мелькнуло, как тень, и она покинула заведение «Спокойствие небожителей».

Она вышла за ворота, в лицо ударил порыв осеннего ветра, остужая ее разгоряченное лицо. Она задумалась: «По словам этого Чжуна, колдовское учение имеет тайное гнездо рядом с двадцать восьмой станцией, мои ученицы попали туда. Не знаю, насколько можно верить этим словам?» Она не знала, что и предпринять, шла в одиночестве, в это время луна опустилась к горизонту, подарив ее длинной черной тенью, скользящей по сине-зеленой брусчатке. Пройдя несколько саженей, она вдруг задумалась: «Опираясь только на собственные силы, никак не смогу спасти учениц. Герои и славные рыцари древности были «способны согнуться, способны выпрямиться». Почему бы мне не ответить этому Чжуну согласием? После того, как спасу учениц, тут же покончу с собой, а «мертвые не могут быть свидетелями». Даже если он повсюду раструбит, что я бесстыдно отказалась от своих слов, опорочит мое имя, то все падет только на меня, Дин Цзин». Она глубоко вздохнула, развернулась, и медленно пошла обратно, к «Спокойствию небожителей». И вдруг на улице раздался громкий крик:

«Бабушку твою так, данный генерал хочет выпить вина и лечь спать, бабушку его так, этот прислужник, почему не открываешь двери побыстрее?» Это в самом деле был голос того цанцзяна У Тянь-дэ, который встретился им вчера на перевале «Зарницы святого». Этот голос был для нее, что деревянный шест для тонущего. Лин-ху Чун на перевале «Зарницы святого» помог клану Хэншань справиться с угрозой, это была настоящая удача, но скоро ушел, отправившись на двадцать восьмую станцию. В то время все заведения были открыты, он зашел в одного и закричал:
«Несите вино!»  Служка увидел, что это уважаемый генерал, не посмел лениться, тут же налил вина, сделал закуски, зарезал курицу, порубил мясо, с величайшей почтительностью и трепетом, досыта его накормил. Лин-ху Чун слегка захмелел,и подумал:
«Люди из колдовского учения потерпели величайший конфуз, наверняка не могут успокоиться, девять из десяти снова устроят неприятности клану горы северная Хэншань. Госпожа-наставница Дин Цзин бесхитростная героиня, не может быть соперницей колдовскому учению, так что пожалуй, я тайно понаблюдаю за ними». Расплатившись за еду и выпивку, пошел в трактир «Спокойствие Небожителей», где и уснул. Проснулся после обеда, едва успел умыться, и вдруг на улице раздался панический крик: «Бандиты из лагеря Пустынного вихря со Скалы осыпающихся камней сегодня вечером придут грабить двадцать восьмую станцию, встретят человека – убьют, увидят ценности – отнимут. Быстрее убегайте, спасайте жизни!» И в один миг панические крики стали раздаваться со всех сторон. Служка забарабанил ему в дверь, будто вторил грому небесному, вскричав: «Господин военный, господин военный, беда, нехорошее дело!»

Лин-ху Чун спросил: «Бабушку твою так, что за нехорошее дело?» Служка затараторил: «Господин военный, господин военный, великие цари лагеря Пустынного вихря со Скалы осыпающихся камней сегодня вечером придут грабить. Все бегут, спасая свои жизни». Лин-ху Чун отпер дверь, начал ругаться: «Бабушку твою так, под синим небом, ясным днем, при законном правительстве, в мирное время, откуда могут взяться разбойники? Тут находится данный генерал, как они смеют безобразничать?» Служка отвечал с кислой физиономией: «Эти великие цари... очень... очень кровожадные, он... они к тому же не знают, что ты, генерал... здесь находишься». Лин-ху Чун произнес: «Иди, и сообщи им». Служка ответил: «Ничтожный... ничтожный человек ни в коем случае не осмелится говорить, иначе ему разбойники башку снесут». Лин-ху Чун спросил: «Где находится лагерь Пустынного вихря со Скалы осыпающихся камней?»  Служка ответил: «О скале осыпающихся камней не слыхал, а вот бандиты из лагеря Пустынного вихря очень крутые, два дня назад ограбили Чжуншутоу, это в тридцати ли к востоку от двадцать восьмой станции, убили человек семьдесят - восемьдесят, спалили более ста дворов. Генерал, ты... хоть твое старейшество обладает великим воинским искусством, но парой кулаков трудно отбиться от четырех рук. В горном лагере, не считая великих царей, мелких прихвостней более трех сотен человек». Лин-ху Чун выругался: «Бабушку твою так, что такого особенного, чуть больше трех сотен? Данный генерал бился перед строем в тысячу войск, десять тысяч коней, семь раз входил, семь выходил, восемь раз врывался, восемь раз вырывался». Служка согласился: «Да! Да!», – и стремглав побежал прочь.

Снаружи был хаос: со всех сторон неслись женские крики, чжэцзянский говор мешался с фуцзяньским диалектом, Лин-ху Чун ничего не понимал, но догадывался, что это что-то вроде: «Мамочка, ты одеяло взять не забыла?», «Большое сокровище, маленькое сокровище, быстрее уходим, пришли разбойники!» Он вышел за ворота, увидел несколько десятков людей с узлами на спинах, с корзинами и бамбуковыми клетками в руках, убегающих в южном направлении. Лин-ху Чун подумал: «Здесь граница провинций Чжэцзян и Фуцзянь, генералы из Фучжоу и Ханчжоу оба не занимаются этой территорией, нет управления – возникают разбойники, губят народ. Раз уж я столкнулся с Цюаньчжоусским цанцзяном генералом У Тянь-дэ, не могу смотреть со стороны, спрятав руки в рукава, нужно убить всех этих разбойников, это зачтется во благо. Это называется, «государь дает пропитание, от служивого требуется верность». Бабушку твою так, почему бы и нет, ха-ха!» Подумав так, не смог удержаться от смеха, закричал: «Эй, служка, неси вино! Данный генерал напьется вволю, а потом уничтожит разбойников».

Но к этому времени все постояльцы, хозяин с главной женой, вторая жена и третья тоже, служки и повара – все уже гурьбой, снося ворота, вырвались наружу, в панике спеша убежать от разбойников. Лин-ху Чун крикнул несколько раз, но никто не явился. Ему пришлось самому пойти, и взять из печки подогретое вино, сесть в большом зале, и пить в одиночестве. Тут он услышан куриный переполох, ржание коней и хрюканье свиней – жители поселка угоняли с собой всю живность. Прошло еще немного времени, и звуки утихли, он выпил еще три чарки вина, все звуки паники исчезли, и в поселке установилась тишина. Он подумал: «В этот раз бандитам из лагеря Песчаной бури не повезет, уж и не знаю, откуда пронесся слух, но когда они войдут в поселок, тут и грабить-то будет нечего».

Таким образом, во всем большом поселке остался только он один, за всю жизнь с ним такого не случалось. И тут, посреди полного безмолвия, он услыхал вдали топот копыт, с юга мчались четверо верховых. Лин-ху Чун подумал: «Главари разбойников пожаловали, но почему их так мало?» Услыхал, как четыре лошади примчались на главную улицу, подковы зазвенели по серо-зеленой брусчатке. Один человек громко закричал: «Эй, бараны с двадцать восьмой станции, слушайте внимательно, атаманы из лагеря песчаной бури со скалы осыпающихся камней издали приказ – мужчинам и женщинам, старым и малым – всем выходить за ворота. За воротами убивать не будем, а кого найдем в поселке – поотрубаем головы». Прокричав приказ, и кони снова понеслись по главной улице. Лин-ху Чун посмотрел через щель ворот, но лошади уже скрылись, увидел только тени, вдруг сердце екнуло: «Здесь что-то не так! Эти четверо так лихо скачут, очевидно, что воинское искусство не слабое. Откуда в убогом разбойничьем притоне мастера такого уровня?» Распахнул ворота и вышел, по пустому поселку прошел чуть больше десяти саженей, рядом с кумирней духу места обнаружил большое дерево софоры, ветки были сплошь покрыты густой листвой, он прыгнул на дерево, заполз на самый верх, и сел на толстой поперечной ветке. Со всех сторон не доносилось ни звука. Чем больше он ждал, тем больше он чувствовал, что тут происходит что-то странное: передовые разбойники прибыли уже давно, а основного отряда все не было, неужели они послали нескольких прихвостней предупредить жителей поселка, чтобы те разбежались подобру-поздорову? Он ждал половину стражи, и только тогда вдалеке раздались голоса, однако это было щебетание женских голосов. Он вслушивался некоторое время, и признал голоса учениц клана Хэншань, подумал: «Как они сюда попали в это время? Точно, они днем отдыхали в диких горах». Он услышал, как они стучали в ворота «Спокойствия небожителей», потом пошли к другой гостинице. Гостиница «Спокойствие Юга» и храм духа местности были очень далеко друг от друга, и, после того, как они вошли туда, он не слышал, что там происходит, и о чем они говорят. Он смутно чувствовал: «Скорее всего, это колдовское учение приготовило здесь ловушку, хотят поймать клан Хэншань на крючок». Он спрятался на вершине дерева, и стал в тишине ожидать изменений. Прошло много времени, он увидел, как И Цин и ее семерка вышли зажигать фонари, и как вся главная улица залилась светом из окон различных заведений.

Прошло еще некоторое время, и вдруг на северо-востоке раздался женский крик: «Спасите!» Лин-ху Чун вздрогнул: «Ай-я, беда, ученицы Хэншани попались на уловку колдовского учения». Он тут же спрыгнул с дерева, и помчался к дому, где женский голос звал на помощь. Сквозь щель окна взглянул внутрь – комната не была освещена, через окно лился слабый свет луны, он заметил семерых или восьмерых мужчин, прижавшихся к стенам, и женщину, которая стояла в середине комнаты и громко кричала: «Спасите жизнь, людей убивают!» Лин-ху Чун взглянул на ее профиль, выражение лица было страдающим, очевидно, что ее раньше поймали в ловушку.

Ее крик еще не прервался, как снаружи послышался другой женский крик: «Это кто тут творит насилие?» Но ворота в дом не были закрыты, толчком открылась дверь, и семеро девушек ворвались внутрь, впереди была И Цин. Эти семеро ворвались спасать человека с обнаженными мечами в руках, очень торопились.

Вдруг кричащая женщина повела правой рукой, подбросив в воздух синий платок длиной локтя в четыре. И Цин и другие семеро тут же задрожали, словно у них головы закружились и в глазах зарябило, крутнулись несколько кругов, и тут же свалились. Лин-ху Чун вздрогнул, его с быстротой молнии пронзила мысль: «У этой девушки в руках платок, пропитанный сильнейшим ядом. Если я ворвусь спасать людей, наверняка тоже попадусь на ее уловку, остается только ждать».

Те прижавшиеся к стенам мужчины вскочили с веревками, и связали семерку И Цин. Прошло не так много времени, снаружи вновь послышался шум, тонкий женский голос спросил: «Что за люди здесь?» Лин-ху Чун уже встречался с этой монахиней на перевале «Зарницы святого», это была И Хэ, он подумал: «Ты такая вспыльчивая и самонадеянная, и вам не избежать превратиться в большие сверточки цзунцзы».
[Цзунцзы – блюдо из клейкого риса и другой начинки, завернутое в листья и перевязанное веревочкой.]
Тут И Хэ закричала: «Младшая сестра-наставница И Цин, ты здесь?» Тут же раздался треск, она ногой распахнула дверь, парами, плечом к плечу, влетели в помещение. Их мечи замелькали цветочными узорами, они защищались со всех сторон от невидимых в темноте противников. Они защищались и спереди и прикрывали пути отхода, но их никто не атаковал. Когда все семеро вошли внутрь, женщина в центре комнаты снова подкинула свой платок, и вторая семерка тоже потеряла сознание. Потом к ним присоединилась семерка под командой Ю Сао, и количество пленниц Хэншани увеличилось до двадцати одной. Они так и лежали связанные, без сознания по углам комнаты.
Тут один старейшина сделал знак рукой, и они начали потихоньку отступать из дома через заднюю дверь. Лин-ху Чун перебрался на конек крыши, крадучись стал следовать за ними, и в этот момент на крыше раздался звук ветра от развевающихся одежд, и более десятка человек прыгнули на крышу, и замаскировались там, в нескольких саженях от него. Лин-ху Чун осторожно соскользнул вниз, и увидел, что явилась Дин Цзин с тремя ученицами.

Лин-ху Чун подумал: «Беда, это стратагема «Вынудить тигра покинуть гору». Монахини, оставшиеся в гостинице «Спокойствие юга», попадут в неприятности». Он на пределе видимости разглядел, как тени метнулись к трактиру «Спокойствие юга», уже хотел пойти туда, чтобы увидеть, чем это закончится, как внезапно на крыше послышался шепот: «Дождитесь, когда старая монахиня вернется, и всемером задержите ее здесь». Голос раздавался у него прямо над головой, если бы Лин-ху Чун хоть немного пошевелился, его бы тут же обнаружили, ему пришлось вжаться в угол стены. Он услыхал, как Дин Цзин ударом ноги открыла главные ворота, и закричала: «И Хэ, И Цин, Ю Сао, вы меня слышите?» Голос разносился далеко вокруг, она обежала вокруг дома, потом заскочила на крышу, но внутрь заходить не стала. Лин-ху Чун подумал: «Почему она не ищет внутри? Стоит ей войти, и она тут же увидит своих связанных учениц». И тут же осознал: «Как раз хорошо, что она не входит. Люди из колдовского учения караулят на крыше, если она войдет, на нее нападут со всех сторон, она попадется, как черепаха в кувшин».

Тут он увидел, как она начала метаться туда-сюда, очевидно, «шесть душ были не на месте», и вдруг стремительно вернулась в гостиницу «Спокойствие юга», помчавшись так быстро, что следовавшие за ней три ученицы не смогли за ней угнаться. Он увидел, как из-за угла улицы выскочили несколько человек, взметнулся платок, и трое учениц свалились без сознания, их занесли в комнату, и в свете луны он увидел, что среди этих трех была И Линь. Лин-ху Чун вздрогнул от мысли: «Нужно ли прямо сейчас бросаться на выручку И Линь?» Но тут же подумал: «Если я сейчас себя обнаружу, Тут же начнется большая свалка. Люди из колдовского учения поймали так много учениц Хэншани, что «бросая камень в крысу, побьешь посуду», нельзя с ними биться лицом к лицу, надо действовать скрытно». Тут он услышал, как ДИн Цзин вышла из гостиницы «Спокойствие юга», и стала на улице громко ругаться, снова заскочила на крышу, и обрушила проклятия в сторону «Непобедимого Востока». Люди из колдовского учения не стерпели, и семеро связали ее боем. Лин-ху Чун посмотрел на несколько приемов, и подумал: «Техника меча у госпожи-наставницы Дин Цзин доведена до совершенства, хотя противников и семеро, она некоторое время продержится. А я тем временем спасу младшую сестру-наставницу И Линь». Он тут же проник в комнату, увидел, что в центре зала стоит человек с саблей, а три девушки, связанные, лежат у его ног. Лин-ху чун прыгнул вперед, вынул поясную саблю вместе с ножнами, и кольнул того в горло. Тот человек ничего не успел осознать, как уже потерял жизнь. Лин-ху Чун невольно остолбенел: «Что это у меня такая быстрая техника сабли?» Едва поднял руку, а уже ножнами сабли насмерть пробил ему горло?» Он и сам не знал, что с тех пор, как изучил «Великий метод звездного дыхания», начал использовать в своем теле истинную энергию шестерых святых из персиковой долины, хэшана Бу Цзе, и Хэй-бай Цзы. Он собирался напасть на него с ножнами, чтобы тот защитился саблей, а потом ударить ему по ногам, свалить, и спасти учениц Хэншани. Но он и не догадывался, что первый же удар отнимет у того жизнь. Лин-ху Чун в сердце немного пожалел убитого, отволок мертвое тело, нагнулся, и среди трех лежащих девушек обнаружил И Линь, проверил ее дыхание – оно было ровным, кроме потери сознания с ней ничего плохого не случилось. Он быстро нашел у печки ковш с ледяной водой, брызнул немного ей в лицо. Почти сразу она издала мягкий вздох, и проснулась. Она не понимала, где находится, прищурила глаза, вдруг осознала, вспрыгнула, но, так как ее руки и ноги были связаны, снова начала падать.

Лин-ху Чун произнес: «Маленькая госпожа-наставница, не бойся, данный генерал убил преступника», и саблей рассек ее путы. И Линь в темноте внезапно услышала его голос, смутно напомнивший ей голос «Лин-ху дагэ», о котором она грезила днями и ночами, она и испугалась, и обрадовалась, спросила: «Ты... ты Лин-ху да...» иероглиф «старший брат» не решилась выговорить, и сконфузилась, покраснела, и промямлила: «Ты... ты кто?»

Лин-ху Чун услыхал, что она его узнала, но потом изменила обращение, прошептал: «Данный генерал здесь, мелкие преступники больше не посмеют обижать вас». И Линь произнесла: «А, оказывается, это генерал У. Моя... моя наставница?» Лин-ху Чун ответил: «Она снаружи бьется с врагами, пойдем, посмотрим». И Линь сказала: «Сестричка Чжэн, сестричка Цинь...» Вынула из-за пазухи огниво, высекла несколько искр, увидела на полу два тела, произнесла: «Эн, они обе здесь». Собралась снять с них веревки, но Лин-ху Чун сказал: «Некогда, быстрее пошли на помощь твоей наставнице». И Линь ответила: «Правильно».
Лин-ху Чун повернулся и пошел наружу, И Линь последовала за ним. Они прошли несколько шагов, но увидели, как семь теней убегают, потом послышался свист и лязг отбиваемого скрытого оружия, услыхали, как кто-то громким голосом хвалит высоко-мощную технику меча Дин Цзин, как она признала в собеседнике человека из фракции горы Суншань, и как они с десятком бравых парней отправились в гостиницу «Спокойствие Небожителей». Лин-ху Чун сделал И Линь знак рукой, и они прокрались внутрь, чтобы подслушивать за окном. Там они услышали, как Чжун Чжэнь уговаривал Дин Цзин сначала дать согласие от лица клана Хэншань на объединение в единый клан, и только потом обещал помощь в розыске людей. Лин-ху Чун слышал, как он использует людскую беду, чтобы добиться своего, ему это не понравилось, и он начал сердиться, еще услыхал, как начинает гневаться Дин Цзин, и вышел наружу.

Лин-ху Чун дал Дин Цзин отойти подальше, и пошел ломиться в трактир «Спокойствие Небожителей»: «Бабушку твою так, данный генерал хочет выпить и спать, бабушку твою так, слуги, что двери не открываете?» Госпожа-наставница Дин Цзин в этот момент совершенно не знала, что делать, и очень обрадовалась, услыхав крик генерала, и направилась к нему. К ней навстречу выбежала И Линь:
«Наставница!» Дин Цзин еще больше обрадовалась, быстро спросила: «Где ты сейчас была?» И Линь отвечала: «Ученица была поймана людьми колдовского учения, этот генерал спас меня...» В этот момент Лин-ху Чун распахнул двери гостиницы, и вошел внутрь. В большом зале мерцало пламя двух свечей. Чжун Чжэн сидел на стуле в середине, он зловещим тоном произнес: «Кто тут шумит, быстро катись отсюда».

Лин-ху Чун, «разрывая рот», разразился ругательствами: «Бабушку твою так, данный генерал является государственным чиновником, ты осмелился так к нему обращаться? Эй, хозяин, хозяйка, слуги – немедленно выкиньте его отсюда». Люди из клана Суншань услышали, как он ругается, а потом громко зовет хозяина, хозяйку и слуг, поняли, что он силен только на словах, и все рассмеялись. Чжун Чжэнь подумал, что у них возникла проблема, среди ночи заявился этот собачий чиновник, он прошептал: «Нажатием на точки свалите мерзавца, только не убивайте». Цзинь Мао-ши и Гао Кэ-синь кивнули головами, ухмыляясь, подошли к нему: «Оказывается, это уважаемый господин офицер, упущение в ритуале». Лин-ху Чун ответил: «Вы поняли, и хорошо. Вы, дикие уроженцы юга, ничего не понимаете в правилах...» Гао Кэ-синь рассмеялся:  «Да, да!», – рванулся корпусом вперед, вытянул руку, и ткнул указательным пальцем, стараясь попасть ему в поясницу. Лин-ху Чун увидел, как тот атакует пальцем, собрал свою энергию, и направил в точку на пояснице, которая называлась «Сяо яо сюе» – поясничная точка смеха. Когда палец Гао Кэ-синя попал в эту точку, его противник разразился громким смехом, а он сам едва не потерял сознание.

Ничего не ожидавший Лин-ху Чун рассмеялся и спросил: «Твой человек никаких правил приличия не знает, что за шутки он шутит с данным генералом?» Гао Кэ-синь весьма изумился, и еще раз ткнул его пальцем, на этот раз в десять раз сильнее. Лин-ху Чун рассмеялся, отпрыгнул, смеясь, стал ругаться: «Бабушку твою так, ты чего это данного генерала щупаешь, серебро хочешь украсть? Ты мерзавец, таким ладным уродился, сразу видно, что талантлив, почему не пошел в учение?»

Гао Кэ-синь перевернул руку, схватил Лин-ху Чуна за левое запястье, собираясь провести бросок. Но он не ожидал, что едва его рука столкнется с запястьем противника, его собственная внутренняя сила начнет стремительно изливаться через середину ладони, да так, что не остановить. Он перепугался и изумился, хотел закричать, но сумел только широко открыть рот, а вот звук издать уже не получилось.

Лин-ху Чун почувствовал, как внутренняя сила противника переходит в его тело, точно так же, как в тот день, когда он сам поймал Хэй-бай Цзы, встревожился: «Эту злодейскую технику применять ни в коем случае нельзя». Он тряхнул ладонью, сбрасывая захват.

Гао Кэ-синь будто попал под императорскую амнистию, остолбенел, отступил назад, почувствовал, что все его тело ослабло, будто после тяжелой болезни, вскричал: ««Си син да фа», великий метод звездного дыхания!» Голос его сорвался, выдавая предельную панику. Чжун Чжэнь, Дэн Ба-гун и другие ученики клана Суншань разом прыгнули, спрашивая: «Что такое?» Гао Кэ-синь ответил: «Этот... этот человек использует... «Си син да фа»!»

В этот миг помещение озарилось мерцанием клинков, раздался шелест выхватываемых мечей, все схватились за оружие, а «Волшебная плеть» Дэн Ба-гун размахнулся своей плеткой. Самый быстрый меч был у Чжун Чжэня, мелькнуло холодное сияние, и его меч уколол Лин-ху Чуна в направлении горла. Пока остальные кричали, Лин-ху Чун сам бросился навстречу последователям клана горы Суншань, они одновременно кольнули его своими мечами, он заметил это движение, выхватил поясной нож, и, не вынимая его из ножен, стал использовать, как меч. Он успел хлопнуть каждого соперника по тылу запястья, послышался лязг, и мечи один за другим посыпались наземь. Чжун Чжэнь был высоким мастером, хоть и получил удар по тылу кисти, но меча не выронил, перепугался, и отскочил назад. Дэн Ба-гун попал в плачевное положение: рукоятка плети была выбита, плеть обвилась вокруг его шеи, так, что ему дыхание перекрыло.

Чжун Чжэнь оперся спиной о стену, в его лице не было ни кровинки, он произнес: «Среди рек и озер разносятся слухи, что прежний глава колдовского учения, хозяин учения Жэнь вернулся, ты...
... так ты и есть глава учения Жэнь, Жэнь Во-син?»

[Во-син переводится, как «Я иду»]

 Лин-ху Чун рассмеялся: «Бабушку твою так, какой еще Жэнь Во-син, Жэнь Ни-син – Жэнь Я иду, Жэнь Ты идешь, данный генерал когда сидит, не меняет фамилию, когда идет – не меняет имени, официальное имя Тянь-дэ, вот так. А вы с какой кочки, с какого лагеря мелкие разбойники?»

Чжун Чжэнь согнул руки аркой: «Ваше превосходительство явились на реки и озера, некий Чжун не может быть вашим противником, так что здесь прощаюсь». Толкнулся, и выскочил в окно. Гао Кэ-синь и другие один за другим тоже повыпрыгивали в окна, оставив на полу груду мечей, к которым даже не посмели прикоснуться. Лин-ху Чун взял в левую руку короткую саблю за ножны, правой рукой схватился за рукоятку, и несколько раз попытался выдернуть саблю, но так и не смог: «Эта драгоценная сабля в самом деле очень сильно заржавела, завтра найду точильный камень, отполирую хорошенько».

Дин Цзин поклонилась со сложением ладоней: «Генерал У, пойдем спасать моих последовательниц, можно?» Лин-ху Чун догадывался, что Чжун Чжэнь и другие убежали, и никто не сможет задержать Дин Цзин с ее волшебным искусством меча, сказал: «Данный генерал собирается здесь выпить несколько чарок вина, старая госпожа-наставница, присоединишься к выпивке?» И Линь услышала, что он снова завел речь о выпивке, подумала: «Если бы этот генерал столкнулся с большим старшим братом Лин-ху, они бы стали друзьями по выпивке». Она украдкой бросила на него хитрый взгляд, и обнаружила, что генерал тоже посматривает на нее, она покраснела, и сразу опустила голову. Дин Цзин произнесла: «Прошу простить убогую монахиню, она не пьет вина, генерал, вынуждена вас покинуть!» Она сложила ладони в буддийском поклоне, развернулась, и вышла вон. И Линь вышла следом за ней.

Выходя за двери, не удержалась, повернулась, и снова взглянула на него. Тот в это время искал вино, громко вскричал: «Бабушку твою так, в этой гостинице все люди под лучами смерти, а ты еще не выкатилась отсюда». Она подумала: «Его голос немного напоминает голос Лин-ху дагэ. Но этот генерал говорит очень грубо, к каждой фразе что-то добавляет, Лин-ху дагэ никогда бы так не стал так поступать, к тому же его боевое мастерство намного выше, чем у большого старшего брата Лин-ху. Я... как я могу думать о таких глупостях, в самом деле...»

Лин-ху Чун нашел вино, и сразу отпил из чайника добрую половину, подумав: «Эти монашки, матушки, девушки, скоро сюда вернутся, будут ворковать без конца, я скажу что-нибудь не так, сразу «обнаружатся конские копыта», так что лучше мне отсюда увильнуть. Пока они все очнутся одна за другой, времени пройдет немало, проголодаюсь ужасно, сначала надо поискать съестного».

Он допил чайник вина, пошел к печке поискать съестного, как вдруг услыхал пронзительный крик И Линь: «Наставница, наставница, ты где?» Судя по голосу, она была в ужасе.
Лин-ху Чун торопливо выскочил из заведения, побежал на голос, и увидел И Линь и еще двоих молодых девушек, которые стояли на большой улице, и кричали: «Наставница, шифу!»

[Еще раз возвращаемся к именованию. И Линь зовет Дин Цзин «Шибо» - «Дядюшка-наставник», так как не является ее личной ученицей. А другие зовут ее «Шифу» - «Отец-наставник», так как являются ее прямыми личными ученицами. В этом клане только женщины, но в своей иерархии они используют термины «мужских кланов». Здесь, вероятно, прослеживается древняя традиция переноса родственных отношений на отношения учителя и ученика, вероятно, это влияние учения Конфуция. Семейные роли переносятся на общество. Даже в Шаолине, в общине буддистов, прервавших родственные связи, все равно существует «семейная» структура.
Тем не менее, в этом переводе переводчик переводит «Шибо» как «Наставница», а «Шифу», оставляет, как есть.]

Лин-ху Чун спросил: «Что случилось?» И Линь ответила: «Я пошла спасать сестриц-наставниц Чжэн и Цинь, которые были без сознания, а наставница беспокоилась, что с остальными сестрами, и поспешила их разыскивать. Мы втроем вышли, и не знаем... не знаем, куда последовала ее старейшество». Лин-ху Чун увидел, что Чжэн Э на вид не более двадцати одного - двадцати двух лет, Цинь Цзюань еще моложе, лет пятнадцать - шестнадцать, подумал: «Эти девушки совсем не имеют опыта, как клан Хэншань мог таких посылать?» Улыбнулся, и произнес: «Я знаю, где они, пошли со мной». Он быстро пошел к тому большому дому на северо-востоке, ударом ноги распахнул дверь, но входить остерегся, опасаясь воздействия яда, произнес: «Платками замотайте рот и нос, там впереди чертовка из колдовского учения, яд использует». Левой рукой закрыл себе нос и рот, задержал дыхание, ворвался в дом, прошел в большой зал, и застыл на месте.

Раньше этот зал был забит связанными ученицами Хэншани, а теперь был абсолютно пуст. Он ойкнул, увидел на столе подсвечник, высек огонь, осветил пустой зал, но где же люди? Обшарил другие помещения, никаких следов не нашел, вскрикнул: «Вот это чудо, так чудо!»

И Линь, Чжэн Э и Цинь Цзюань втроем с подозрением смотрели на него. Лин-ху Чун произнес: «Бабушку твою так, вас, сестер клана Хэншань было так много, и всех вас отравила эта чертовка, всех тут связали и уложили, а вот – глазом не успел моргнуть, куда же все подевались?» Чжэн Э спросила: «Генерал У, ты видел, что наши сестры лежали здесь без сознания?» Лин-ху Чун ответил: «Да вот сон мне вчера приснился, смотрю я, и вижу, как множество пожилых монахинь и молодых монашек свалены тут и там в этом зале, как я мог ошибиться?» Чжэн Э произнесла: «Ты... ты...» Она сначала хотела сказать: «Ты же смотрел сон, как можно верить снам!», – но вспомнила, что он любит специально говорить глупости, если сказал, что приснилось – значит, видел собственными глазами, и она изменила свою речь: «Ты думаешь, куда же они подевались?»

Лин-ху Чун задумчиво сказал: «Может быть, в какое-то место, где много мяса и рыбы, они отправились, чтобы поесть как следует, или же где-то дают представление, они отправились пьесу смотреть». Он махнул рукой: «Вы, трое девчонок, лучше держитесь поближе за моей спиной, и не смейте отходить, если хотите мяса и рыбы поесть, то не стоит торопиться».

Цинь Цзюань, хоть и была ребенком, однако понимала, что ситуация угрожающая, все сестры попали в руки врагов, этот генерал постоянно болтает глупости, совершенно не подобающие. Из клана Хэншань в поход вышли несколько десятков человек, а остались только они трое, самых малолетних, так что она решила не препираться по пустякам, а выполнять распоряжения. Она с И Линь и Чжэн Э вышли за ним через ворота. Лин-ху Чун заговорил, обращаясь к самому себе: «Неужели вчерашний сон был не вещим, неужели мне почудилось? Сегодня обязательно надо увидеть правильный сон». Сам же подумал: «Все ученицы взяты в плен, но как госпожа-наставница Дин Цзин могла потеряться? Боюсь, что она осталась одна, столкнулась с хитрым планом врагов, необходимо отправится ее разыскивать. И Линь и другим девушкам здесь одним оставаться нельзя, нужно взять их с собой». Обратился к ним: «У нас сейчас вроде никаких дел нет, так что пойдем поищем вашу наставницу, посмотрим, где она развлекается, как вам такое?»

Чжэн Э откликнулась: «Это отлично! У генерала боевое искусство высочайшее, кругозор превосходный, боюсь, кроме тебя никто не сможет найти». Лин-ху Чун рассмеялся: «Вот насчет боевого искусства и кругозора – неплохо сказано. Данный генерал еще станет маршалом, высоко поднимется по службе, разбогатеет, обязательно пошлет вам серебра лянов сто или двести, чтобы вы купили себе новую одежду». Его слова лились рекой, он дошел до конца поселка, запрыгнул на крышу, и стал пристально всматриваться во все четыре стороны. В это время небо озарили первые лучи рассвета, осветив колышущееся туманное море, затопившее деревья вместе с их кронами, как он не всматривался, а на обоих больших улицах не увидел ни одного человека. Вдруг на большой южной улице мелькнуло что-то зеленое, но это было очень далеко, и он не разглядел четко. Но все улицы были пусты, а там явно что-то происходило. Он спрыгнул с крыши, и помчался со всех ног, подобрал эту вещь – оказалось, что это зеленая женская туфля, как у И Линь. Он подождал, пока подбегут трое учениц. Он показал туфлю И Линь: «Это твоя? Как ты ее здесь оставила?» И Линь взяла туфлю, хоть и знала, что обута, но невольно посмотрела на свои туфли – они были на ногах.

Чжэн Э сказала: «Это... это носили наши сестры, как она могла здесь упасть?» Цинь Цзюань произнесла: «Наверняка, когда наших сестер взяли в плен, они здесь боролись изо всех сил, вот туфля и слетела». Чжэн Э предположила: «Возможно также, она специально сбросила одну туфлю, чтобы оставить нам след».

Лин-ху Чун согласился: «Точно. У тебя боевое искусство высочайшее, кругозор превосходный. Нам нужно идти на юг, или на север?» Чжэн Э сказала: «На юг». Лин-ху Чун бешено помчался, очень быстро пробежал несколько десятков саженей, и трое учениц Хэншани остались далеко позади. Он вглядывался назад, опасаясь потерять из поля зрения, и не успеть спасти, если враги схватят и этих троих. Он пробежал немного, и остановился подождать. Когда они его нагнали, он снова устремился вперед, так пробегал несколько раз, и они преодолели несколько десятков ли. Дорога сузилась между лесистых гор, если тут враги устроят засаду, то легко смогут пленить учениц Хэншани. К тому же он увидел, что Цинь Цзюань уже устала, ее лицо покраснело, она была еще ребенком, и не могла так быстро бежать. Он замедлил шаги, и закричал: «Бабушку твою так, данный генерал обут в сапоги, бежал так быстро, в сапогах дыры протер, не может больше бежать, пойдем потихоньку». Четверо прошли семь или восемь ли, и вдруг Цинь Цзюань закричала: «Ай!» Она подбежала к густым кустам, и подняла зеленую шапочку, точно такую, какие носили монашки из клана Хэншань. Чжэн Э сказала: «Генерал, наших пленных сестер враги наверняка повели через эту тропинку». И трое учениц бросились вперед, а Лин-ху Чун на этот раз остался позади.

Ближе к полудню все четверо зашли отдохнуть и перекусить в маленьком трактире. Трактирщик, увидев что генерал идет с монашкой, и двумя молодыми девушками, был так удивлен, что постоянно кидал косые взгляды в его сторону. Лин-ху Чун хлопнул по столу и разругался: «Бабушку твою так, что вылупился? Монахинь не видал?» Тот ответил: «Слушаюсь, слушаюсь! Ничтожный не смеет». Чжэн Э спросила: «Дядюшка, не видал ли ты проходящих здесь нескольких монахинь?» Трактирщик ответил: «Монахинь не видал, а вот одна монахиня была. Была одна госпожа-наставница, но она была намного старше вас...»

Лин-ху Чун закричал: «Вот бестолочь! Неужели шитай, госпожа-наставница должна быть такая же молодая, как эти сяошитай – маленькие госпожи-наставницы?» Тот отвечал: «Да, Да». Чжэн Э торопливо спросила: «А как эта госпожа-наставница выглядела?» Трактирщик отвечал: «Она только торопливо спросила меня, не видал ли я нескольких монахинь, прошедших по этой дороге. Эх, так велика годами, а двигалась так быстро, в руках держала драгоценный меч, он у нее так и сверкал, будто она на сцене представление показывает». Цинь Цзюань хлопнула руками: «Это шифу, быстрее вдогонку». Лин-ху Чун ответил: «Не спеши, сначала наедимся досыта».

Четверо спешно доели еду, Цинь Цзюань купила четыре пампушки маньтоу, сказав, что это для шифу. У Лин-ху Чуна сердце заныло: «Она так почтительна к своей наставнице, а я, хоть и желаю исполнять долг перед своим шимфу, однако, это совершенно невозможно».

Однако, хоть они и гнались до сумерек, но так и не увидели следов Дин Цзин и учениц клана Хэншань. Дорога, заросшая сорной травой, становилась все уже, прошло некоторое время, и травы поднялись до пояса, и они уже не видели пути назад.

Вдруг с северо-запада раздался лязг клинков. Лин-ху Чун закричал: «Там люди сражаются, поглядим на веселье». Цинь Цзюань спросила: «Ай-йо, а вдруг это шифу?» Лин-ху Чун побежал на звук, пробежал несколько десятков саженей, и вдруг увидел свет – горели высоко поднятые факелы, а лязг клинков был еще громче.

Он добавил скорость, подбежал ближе – там с десяток человек держали факелы, став в круг, а в круге отбивался человек, широкие рукава его одежды плясали в воздухе, его меч блистал и звенел, сдерживая семерых врагов, это точно была Дин Цзин. За пределами круга на спине лежали несколько десятков человек, по их одежде было сразу видно, что это последовательницы клана северная Хэншань. Лин-ху Чун увидел, что у всех противников лица закрыты, тут же быстро подошел вперед. Вокруг стояло множество людей, со стороны наблюдавших за схваткой, и поначалу его никто не заметил. Лин-ху Чун расхохотался: «Семеро на одного, что за интерес?»

Люди со скрытыми лицами внезапно обнаружили его, и все испугались, повернулись, и начали внимательно всматриваться. Только семеро, сражающиеся разнородным оружием с Дин Цзин. не обратили на него внимания. Лин-ху Чун увидел, что Дин Цзин вся изранена, и даже лицо ее залито кровью, она бьется левой рукой, очевидно, что правая ранена. Тут из толпы раздался голос: «Кто таков?», – и двое с одиночными саблями выбежали навстречу Лин-ху Чуну.

Лин-ху Чун произнес: «Данный генерал на востоке бился, на западе воевал, конь не знал отдыха, постоянно сталкивался с такими как вы, мелкими разбойниками. Давайте знакомиться, данный генерал не рубит головы, не спросив имени». Один удалец засмеялся: «Оказывается, это просто сумасшедший». Махнул саблей, рубя ногу Лин-ху Чуну.

Лин-ху Чун закричал: «Ай-я, да ты в самом деле саблей машешь?» Уклонился корпусом, ворвался в толпу сражающихся, его сабля в ножнах начала бешено колотить по семерым, отбивая им запястья, и семь видов оружия упали на землю. Тут раздался еще один звук удара, – это Дин Цзин воткнула меч в грудь одного из врагов. Тот человек, выронив саблю, изумился, отскочил, и сам напоролся на удар быстрого, как молния, меча госпожи-наставницы. Дин Цзин покачнулась, тоже не устояла, и села на землю. Цинь Цзюань закричала: «Шифу! шифу!»

Она бросилась к ней, желая поддержать. Один из людей со скрытым лицом вытянул одиночную саблю, дотронулся до горла одной из учениц Хэншани, и закричал: «Отойди на три шага назад, или я ее убью!» Лин-ху Чун засмеялся: «Очень хорошо, очень хорошо, отойти, так отойти – что тут такого? Не только на три шага отойдем, и на тридцать тоже согласны». Внезапно выхватил поясной нож, и с ножнами кинул его тому в грудь. Тот человек издал звук «Ай-я», и его снесло ударом. Лин-ху Чун не ожидал, что у него такая сила, сам на миг остолбенел, потом схватил саблю в ножнах, и стал рубить, атакуя еще троих со скрытыми лицами, крича: «Не уйдете, так я вас захвачу, отведу в управу, каждый получит по тридцать батогов, бабушку вашу так!»

Главарь противников увидел, что воинское мастерство Лин-ху Чуна столь велико, просто фантастическое, сложил руки перед грудью: «Представ перед золотым лицом главы учения Жэня, мы уступаем». Махнул левой рукой и вскричал: «Здесь находится глава колдовского учения Жэнь, мы уступаем обстоятельствам». Они подхватили одного мертвеца, и четырех избитых, бросили факелы, и отступили на северо-запад, быстро скрывшись в траве. Цинь Цзюань бросилась к наставнице с чудесным лекарством от ранений их клана, И Линь и Чжэн Э начали освобождать от веревок сестер-наставниц. Четверо учениц подняли валявшиеся факелы, и окружили Дин Цзин. Все увидели, что она ранена, помрачнели, и никто не издал ни звука.

Дин Цзин едва дышала, с трудом открыла глаза, обратилась к Лин-ху Чуну: «Ты... оказывается, ты тот самый прежний глава колдовского учения... владыка Жэнь... Во-син?» Лин-ху Чун покачал головой: «Нет». Глаза Дин Цзин теряли блеск, ее дыхание укорачивалось, было очевидно, что она не выживет, задыхаясь, она произнесла: «Если ты Жэнь Во-син, то наш клан северная Хэншань уже полностью повержен, но... не надо... уничтожать до основания». Сказав это, уже не имела сил говорить дальше. Лин-ху Чун, видя, что ее жизнь висит на волоске, не осмелился паясничать: «Ничтожный по возрасту как может быть Жэнь Во-сином?» Дин Цзин спросила: «Но как же тогда... откуда ты владеешь «Си син да фа»? Ты ученик Жэнь Во-сина?»

Лин-ху Чун вспомнил рассказы шифу и шинян о кознях колдовского учения, за эти два дня он и сам видел их козни против клана горы Хэншань, и произнес: «Колдовское учение несет смерть, разве ничтожный может быть с ними в одной грязи? Тот Жэнь Во-син никак не может быть моим учителем? Госпожа-наставница, успокойтесь, мой учитель – праведный человек, исповедует рыцарский путь, он герой прежнего поколения воинского сообщества, с госпожой-наставницей имеет много общего». На лице Дин И появилась слабая улыбка, она прошептала: «Тогда я спокойна. Я...
мне не выжить, попавших в беду ... учениц Хэншани, отведи... отведи...» Она стала задыхаться, переждала, и продолжила: «Отведи их в Фучжоу, в обитель «У сян» – «Отсутствия образа» в безопасности, наша настоятельница... прибудет туда».

Лин-ху Чун произнес: «Госпожа-наставница, успокойся, ты отдохнешь несколько дней, раны заживут». Дин Цзин спросила: «Ты... ты обещаешь?» Лин-ху Чун увидел, что она впилась взглядом в ее лицо, старшась, что он откажется, и успокоил: «Раз госпожа-наставница отдала такой приказ, разумеется, выполню». Дин Цзин улыбнулась: «Амидафо, это тяжкое бремя... мне... мне уже не вынести. Молодой рыцарь, ты, в конце концов, кто?»

Лин-ху Чун видел, что ее взгляд гаснет, дыхание прерывается, видно, что ее жизнь заканчивается, не смог больше таиться, прислонил губы к ее уху: «Наставница Дин Цзин, позднерожденный – изгнанный из клана Хуашань Лин-ху Чун». Дин Цзин произнесла: «А! Ты... ты...», и на этом ее дыхание оборвалось. Лин-ху Чун крикнул: «Шитай, шитай!» Проверил ее дыхание, но его уже не было, и он не в силах был справиться с печалью. Ученицы Хэншани залились плачем, началась суматоха, все залились скорбью. Факелы упали на землю, их пламя погасло, и со всех сторон сомкнулась мгла.

Лин-ху Чун задумался: «Дин Цзин была высоким мастером, но встретилась с этими разбойниками, и внезапно рассталась с жизнью в этом безлюдном месте. Но она же была безобидной старой монахиней, зачем людям из колдовского учения понадобилась ее убивать?» И вдруг его пробила догадка: «Тот человек с замотаным лицом произнес:
- Здесь находится глава колдовского учения Жэнь, мы уступаем обстоятельствам. 
Но ведь люди из колдовского учения именуют его «Учением Солнца и Луны», если бы они услышали, как кто-то произнес эти два иероглифа: «колдовское учение», это был бы позор для них, они бы тут же убили такого человека. Но отчего же эти люди называли себя «колдовским учением»? Если они так себя называли, значит, точно к нему не принадлежали. Но каково же тогда их происхождение?»

Ученицы плакали от горя, он не посмел их беспокоить, прислонился к стволу дерева, и заснул.

Проснувшись утром, увидел, что несколько старших учениц охраняют тело Дин Цзин, а молодые девушки и монахини из клана Хэншань, свернувшись на земле, спят рядом с ними. Лин-ху Чун подумал: «Данный генерал получил приказ сопровождать такую толпу монашек в Фучжоу, это бы выглядело весьма необыкновенно. Хорошо, что у меня самого в Фучжоу шифу и шинян, я и без всякого приказа стал бы их по пути защищать. Он кашлянул, и подошел. И Хэ, И Цин, И Чжи, И Чжэнь, и другие ученицы Хэншани сложили ладони в буддийском приветствии: «Убогие монахини спасены великим рыцарем, великая милость, великое благодеяние, невозможно отблагодарить. Наставница к несчастью, попала в беду, перед переходом в нирвану дала важное поручение великому рыцарю, после этого, уважая ее волю, мы будем повиноваться». Они больше не звали его генералом, понимая, что это было маскировкой.

Лин-ху Чун сказал: «Какой еще великий рыцарь, невеликий рыцарь, слушать невозможно. Если вы мной не пренебрегаете, то зовите генералом. И Хэ и остальные переглянулись, и все кивнули головами. Лин-ху чун сказал: «Я вчера вечером видел сон, во сне вас околдовала ядом какая-то чертовка, и вы все оказались на полу комнаты. Но как вы после этого попали сюда?»

И Хэ ответила: «После того, как мы потеряли сознание, ничего не понимали. потом нас окатили ледяной водой разбойники, ослабили нам веревки на ногах, и вывели через маленькую дорожку на краю поселка, всю дорогу непрерывно гнали нас на привязи. Кто отставал – ту эти негодяи подгоняли плетьми. Еще не стемнело, как нас настигла наставница, они ее окружили, и предлагали сдаться...» Договорив до этого места, она зашлась в рыданиях.

Лин-ху Чун ответил: «Оказывается, была еще одна тропинка, неудивительно, что вы пропали без следа». И Цин сказала: «У нас есть еще одно важное дело, предать огню тело наставницы. Просим дать указания по проведению ритуала». Лин-ху чун замотал головой: «В религиозных церемониях данный генерал ничего не понимает, если я буду давать указания, это будет похоже на то, как слепой читает сутру «Трех повелителей».
[«Сань гуань цзин» - даосский канон. Лин-ху Чун опять паясничает, притворно путая буддизм с даосизмом.]
Данный генерал больше всего хочет продвинуться по службе и разбогатеть, вот это по мне!» Он отошел, и побежал на север. Ученицы разом закричали: «Генерал, генерал!»

Но куда же побежал Лин-ху Чун? Зайдя за косогор, он спрятался за стволом дерева. Через пару страж показались грустно идущие по тропинке ученицы Хэншани. Он дал им пройти далеко вперед, и пошел сзади, тайно охраняя их. Когда он достиг гостиницы, то задумался: «Я уже и с людьми из колдовского учения, и с людьми из клана Суншань успел посражаться, облик генерала У Тянь-дэ из Цюаньчжоу уже потихоньку становится известным среди рек и озер. бабушку его так, Лаоцзы больше не хочет быть генералом!» Он подозвал к себе слугу, вынул два ляна серебра, и купил у него всю одежду вместе с обувью и головным убором, сказав, что преследует преступников, ему надо переодеться, и чтобы тот никому об этом не рассказывал. А если расскажет, и бандиты убегут, то он вернется, чтобы отплатить. На другой день он пришел в заброшенное место, переоделся в одежду слуги, содрал с себя курчавую бороду генерала, всю его одежду и сапоги, оружие и документы, и закопал в землю, подумав, что больше никогда не сможет еще раз стать генералом.

Поначалу он чувствовал себя очень непривычно. Через два дня в Цзяньнине купил в оружейной лавке длинный меч, и завернул его в сверток на спине. Всю дорогу не было никаких происшествий, Лин-ху Чун убедился, что все монахини благополучно пришли в Фучжоу, и вошли в храм «Отсутствия образа» на его восточной стороне. Над входом в храм было, в самом деле, написано: «У Сян мяо», и только тогда он шумно перевел дух, подумав: «Ну, это дело я передал. Я обещал госпоже-наставнице, довести их до монастыря «У Сян», вести хоть и не вел, но разве они не вошли туда спокойно и безопасно?»