Золото, гл. 6

Альф Омегин
Глава шестая

Декабрь 1910 – апрель 1911 года

     Зима выдалась лютая. У Лисицкого не было термометра, но по ощущениям он знал, что морозы порой доходили до 40-а градусов. И, прикончив запасы вяленого и копченого мяса, он начал голодать, поскольку выйти на мороз, означало – не вернуться в «чум». Однажды мороз упал градусов до тридцати, и он, рискуя жизнью, решил сходить за тюленями. Чтобы все сделать быстро, он взял револьвер, намереваясь добыть не менее пяти-шести тюленей.  Лисицкий укутался в шкуру лося и храбро вышел на мороз. Идти на берег нужно было все время вниз, но встречный ветер с моря  бил в лицо, тормозил движение. И скоро ему стало жарко под плотной лосиной шкурой. Чем ниже он спускался к берегу,  тем меньше было снега на склоне. И скоро под ногами осталась лишь толстая ледяная корка, образовавшаяся от морских  брызг. По ней невозможно было идти, и до берега Лисицкому пришлось ползти на карачках. Навязанная на голову капюшоном шкура то и дело падала ему на лицо, а вьюга забивала снегом смерзшиеся глаза.

     Уже у самого берега страстное желание остановиться и отдохнуть было забыто, потому что нижний слой пропитанной потом одежды стал замерзать и поскрипывать на ходу. Ресницы его вконец смерзлись и, казалось, понадобится нож, чтобы их разодрать. Шершавым брезентом рукавицы он соскреб наледь с глаз и увидел, наконец, лежбище тюленей и морских котиков.  Лисицкий с трудом встал на ноги, качаясь, будто пьяный, подошел к ним вплотную и безжалостно расстрелял шестерых тюленей – самых крупных. Он не подумал о том, как будет тащить свои трофеи вверх, к жилищу и очень скоро горько пожалел об этом. Ему пришлось сложить тюленей на шкуру и, таким образом, тащить их наверх, по скользкому, обледеневшему склону. Но это была его пища – источник жизни, и он, скрипя зубами и подвывая от накатывающего бессилия, полз и полз наверх, к теплу.
     Лисицкий потом, утром не мог вспомнить, как он добрался до жилица. Вконец обессиленный и промерзший насквозь, он, каким-то образом дополз до «чума» и втащил внутрь уже замерзшие тушки тюленей. Утром он смазал почерневшие руки и лицо тюленьим жиром и сварил себе крутую похлебку. Он жадно глотал куски мяса, не чувствуя вкуса, и, обжигаясь, пил бульон, чувствуя, как силы возвращаются в его тело.
     А к вечеру пришли волки… Видимо, запах вареного мяса привлек их издалека, и оголодавшие хищники явились за добычей. Пока они ходили вокруг «чума», бестолково тыкаясь носами в промерзшие лесины, Лисицкий не волновался. Но когда волки когтями стали выдирать из стен клочья водорослей и пытаться могучими лапами разрушить стену, просовывая лапы в образовавшиеся отверстия, он схватился за  ружье. Голодные волки, озверев, рвали лесины лапами, грызли клыками, и стена зашаталась, грозя обрушиться. Лисицкий через дыру в стене поднес ствол к пасти самого злобного зверя, расшатывающего стену, и нажал на спуск. Выстрел отбросил тело хищника от стены… Волки взвыли, но не ушли, а с еще большим остервенением стали расшатывать хлипкое сооружение Лисицкого. Он перезарядил ружье и, рывком распахнув дверь, убил еще двоих.
     Волки ушли, но недалеко. Всю ночь Лисицкий, вздрагивая каждый раз при новом запеве, слушал их тоскливый вой, и ружье дрожало в его руках мелкой дрожью. Утром волки вернулись, и он убил еще четверых. И лишь тогда вокруг его жилища воцарилась тишина…
     Целый день ушел на то, чтобы починить стену и освежевать волчьи туши. Он не знал, годится ли мясо волка в пищу, но на всякий случай заморозил туши, высоко подвесив их на веревках, перекинутых через ветки деревьев. И волчье мясо, в конце января 1911 года, когда настали самые лютые морозы, спасло его от голода.
     Зима долго не сдавала свои права, измучив Лисицкого морозами и периодически надвигавшимся голодом. К началу апреля он, исхудавший, заросший до глаз курчавой бородой, уже был только тенью человека, поскольку сил бороться с голодом и со стихией у него уже не было…
     В ночь на 12-е апреля был сильный шторм. В надежде на то, что море выбросит на берег что-нибудь пригодное в хозяйстве, Сергей Лисицкий, собрав в кулак волю и остатки сил, далеко ушел по берегу, осматривая цепким взглядом полосу прибоя. И внезапно остановился… Он увидел на берегу лежащего ничком человека и бросился к нему. Человек был жив, и Лисицкий привел его в чувство. Кашляя и отхаркиваясь, человек с помощью Лисицкого присел на гальке и заговорил. Выяснилось, что Василий Лаптев, так звали несчастного, – с транспорта, тащившего на Курилы несколько семей староверов, выселенных с Дона, которым согласно царскому указу предписано было впредь жить на Курильских островах. Во время шторма судно, исходившее в морских просторах не одну тысячу миль, дало течь, а вскоре начало трещать всеми своими переборками. Все, кто плыл на нем, стали прыгать в шлюпки, которые тут же разбрасывали волны, а они с сыном решили положиться на Бога, и остались на судне. Утром судно налетело на береговую отмель, и Василия, который стоял в это время на носу, выбросило в море. Он смог добраться до берега и… потерял сознание, израсходовав все свои силы в борьбе со стихией.
     Лисицкий – сам изможденный до предела,  дал Василию отдохнуть, а затем они отправились на поиски судна, которое нашли примерно в версте, за вдающейся в море косой. Сильно накренившись, старый корабль с дерзким названием «Илья Муромец», стоял метрах в двухстах от берега.
     Сколько ни кричал Василий, его сын не отзывался, а добраться вплавь до судна, он не решался.
     - Ничего, Василий! – сказал Лисицкий. – Скоро начнется отлив, и мы сможем дойти до корабля, но по пояс в воде. Потерпи.
      Он не знал, хватит ли у него сил идти по пояс в ледяной воде, но надежда - надежда на то, что на судне есть провиант и теплая одежда была столь велика и столь благостна, а более того то, что он теперь не будет один, что у него появились товарищи, которые помогут ему выживать в жесточайших условиях, - все это воодушевило Лисицкого, придало ему сил и бодрости духа.
      Пока они ожидали отлив, у правого борта судна показался человек.
      Василий резво вскочил на ноги…
     - Никола! – заорал он, подпрыгивая и размахивая руками.
     - Батяня! – прозвучало с борта.
     - Ну, слава те, Господи! – Василий размашисто перекрестился, осеняя грудь двумя перстами… - Уберег мальца от смертушки!..
     Вскоре начался отлив, и Лисицкий с Василием, держа друг друга за руки, отправились на корабль. Море еще штормило, и до борта они добрались промокшие насквозь и продрогшие до костей. Никола сбросил им веревочную лестницу и, цепляясь озябшими руками за ее перекладины, они с трудом взобрались на палубу. Сын Василия сразу же притащил им сухую одежду, и они переоделись.
     А затем отправились на экскурсию по судну, обнаруживая все новые и новые нежданные подарки судьбы, от которых перехватывало дыхание и бешено колотилось сердце…

Продолжение следует -