Продолжение. Начало: главы 1,2,3,4,5,
6,7,8,9,10,11,12,13,14,15,16,17,18,19,
20,21,22,23,24,25,26,27,28,29
Глава тридцатая
В те тяжкие дни, далеко от Манечки, на окраине Житомира, ее отец часто думал о своей жизни: то она казалась ему бесконечно, изнурительно долгой, то наоборот – слишком короткой… Он видел себя молодым, полным богатырской силы, главой большой полнокровной семьи… И свою Поленьку видел такой… такой красавицей… Он вспомнил канун Рождества Христова 1901 года, Святой вечер, и то, как возвращался из церкви под руку с Лизонькой – старшей дочерью, а впереди шли Женя, Витя и Манечка, энергично жестикулируя и обсуждая что-то невероятно потешное…
Впрочем, требовалось возвращаться к сиюминутным делам. Ведь он все еще пытался подрабатывать
какие-то средства на жизнь, а для этого нужны были силы.
– Поленька, присядь рядом со мной, – звал он жену. – Давай вместе делать дыхательные упражнения.
Они нужны для работы сердца.
– Володечка, я так уже надышалась, что голова кружится, – отвечала она.
– Это все не то. Сколько же раз повторять нужно, что для сосудов мозга требуются специальные упражнения.
– Да, мой дорогой, я согласна, а еще лучше хотя бы раз в неделю съесть кусочек мяса.
Ты такой крупный и красивый мужчина. Тебе никак нельзя без питания.
– Ну будет, Поленька, я вполне сыт, э-хе-хе, – невольно вздыхал Владимир Матвеевич,
представляя сочную отбивную на большой кузнецовской тарелке с гарниром из жареного картофеля
и зеленым салатом, приправленным яичным соусом.
В то памятное утро, как всегда, Леночка чмокнула отца в гладкую, свежевыбритую щеку, присела к столу, и вся семья принялась завтракать, чем Бог послал. В последнее время Он разнообразием не баловал: пшенная каша с квашеной капустой и морковный чай распространяли привычные запахи по маленькой комнатушке. Однако все были веселы за столом и улыбались.
Каждый день Леночка торопилась на службу, в Юлин «департамент», ее пристроили туда курьером. Юля работала делопроизводителем у председателя «Наркомпрозема» Юлиана Решке и жила с ним гражданским браком. Нынешняя мораль приветствовала такой стиль жизни.
Владимир Матвеевич вмешиваться не стал, но категорически запретил принимать в своем доме сожителя дочери. Говорили, что он из бывших политкаторжан и отсидел 25 лет на каторге при царе. Разница в возрасте у них была колоссальной. Ну что ж, совершеннолетняя дочь могла поступать, как ей заблагорассудится. Тем паче, что жила отдельно от родителей и навещала их лишь изредка.
– Леночка, расскажи-ка папе последние новости, – попросила Паулина Лукьяновна, разливая жидкий морковный чай в тонкие фарфоровые чашки с вытертой позолотой.
– Папочка, – заговорщицки шепнула Лена, – я тебе раскрою страшную тайну, – глаза ее сияли неподдельной радостью.
– Ну-ну, я весь внимание.
– Скоро у нас будет свадьба. Юлиана Решке переводят в Москву, и он хочет на Юле жениться по-настоящему.
– Под венец поведет или как? – приподнял брови отец.
– Нет, не знаю, – смутилась Лена, – наверное, просто зарегистрируются, так теперь все делают.
– Все будут биться головами о стену, и вы туда же! – вскипел отец, резко отодвигая чашку.
– Володечка! – вмешалась в разговор Паулина Лукьяновна, кладя свою маленькую ручку на сжатые кулаки мужа. –
Вспомни, что ты мне обещал…
– Да-да, я помню. Делайте что хотите.
– Но, папочка, – Лена прислонилась к отцу и обняла его, – это же прогресс! Юля станет настоящей женой Юлиана.
Даже имена у них схожие. И потом, он очень хороший человек. Папа, позволь ему с тобой познакомиться.
– Нет, нет. Увольте. Скажите, что я болен, что я выжил из ума, в конце концов. Да, что хотите скажите.
Я не желаю видеть этого… этого…
Владимир Матвеевич покраснел и задохнулся, не находя подходящего слова. Он пытался сдержать себя и не оскорбить неизвестного ему человека даже за глаза. Все-таки он собирался узаконить по современным нормам брачные узы с его дочерью. И потом, был при власти. Судя по всему, теперь управляли державой исключительно бывшие каторжники…
Сердце разболелось не на шутку.
Ему накапали сердечных капель, завтрак и гимнастика пошли насмарку.
Однако глава семьи успокоился довольно скоро, потому что решительно
был настроен самоустраниться от окружавшего его безобразия.
С приходом власти большевиков жизнь действительно изменилась. Надежда на то, что все вернется на круги своя, рухнула окончательно. Рухнула и погребла под собой прошлое, в том числе и старомодную мораль. Хотел того или нет Владимир Матвеевич, но ему приходилось принимать жизнь такой, как есть, и любить своих детей такими, какими они стали, приспособившись к этой жизни.
Известие о смерти Жени и Доротеи, полученное от Лизы прошлым летом, едва не убило Поленьку, изменив и самого Владимира Матвеевича. Он стал терпимым и набожным. (Лиза, щадя родителей, скрыла правду и сообщила им, что брат с женой умерли от испанки.) Горевали Мацкевичи и об утрате внучки. Фима, муж Лизы, якобы специально ездил в Гельсинфорс разыскать девочку, но никого не нашел. Дом, где жил Женя с семьей, национализировали и отдали под общежитие техфлота. Никаких же следов от прежних хозяев не осталось. Пятилетняя девочка была потеряна навсегда.
Не в силах была Лиза рассказать родителям и о гибели Павлика.
Она поддерживала их наивные предположения, что, может быть, он эмигрировал.
Ему, убежденному монархисту, здесь нечего было делать.
С этим тоже приходилось смириться.
Естественно, и о том, что случилось с Витей в Овруче, никто не узнал.
Вместе с тем радостная весть пришла от Мани: она родила дочку Галочку.
Вот так тесно переплетались горе и радость.
Единственный, кто держался на плаву в любых перипетиях и при любой власти, так это Ефим Миховский. Потрясающим образом дебютировав в роли инспектора Всероссийской Чрезвычайной комиссии, он так же внезапно был оттуда переведен… на работу в Киевский университет. Его ожидала профессорская должность на историческом факультете, где он стал читать «Историю борьбы рабочего класса» – предтечу «Научного коммунизма». Лиза извелась совершенно, выслеживая его бесчисленные амуры со студентками. Но, как и положено в классических водевилях, бывший поп-расстрига в своих интимных похождениях оставался не уличим.
«Дети, дети, – думал Владимир Матвеевич, – не так с вами хорошо, как без вас плохо. А ведь верно сказано!
Боль свет застит, когда отрываешь от себя кровную плоть и видишь, как она перерождается во что-то новое,
непонятное, чуждое… Ох, как больно! Лучше бы помереть. Ей Богу!»
К вечеру Леночка не воротилась домой вовремя.
Уже стемнело, когда раздался стук в дверь и на пороге появилась Юля.
Высокая, белокурая, с коротко остриженными по моде волосами, в затянутой ремнем кожанке, она не походила ни на одну из сестер. Юля была неукротима и своенравна. Едва кивнув родителям и поздоровавшись сквозь зубы, она обвела беглым взглядом все углы и заметалась по комнате, как фурия.
– Может быть, пояснишь нам, в чем дело? – спросил отец.
– Где Лена? – прозвучало в ответ.
– Как же ты не знаешь? – удивилась Паулина Лукьяновна. – Вы ведь вместе работаете.
Мы волнуемся, давно стемнело, а ее все нет и нет.
– Нет и нет, – раскрасневшись от гнева, нехорошо передразнила Юля, – что, к юбке ее привязывать я должна?
Получше бы смотрели за своей любимой доченькой.
– Про что ты болтаешь? – встрепенулся отец. – Вы же неразлучны с детства, как сиамские близнецы.
– Это уж точно: прилепилась ко мне намертво. Видно, спать втроем придется.
– Юля, опомнись! – вскричала Паулина Лукьяновна. – Как ты смеешь клеветать на сестру?!
Она ведь еще ребенок…
– Твой ребенок путается с моим мужем! – бросила Юля в лицо матери.
– Сейчас же замолчи, безумная! Выбирай выражения.
Владимир Матвеевич встал против дочери. Они были почти одного роста: цветущая красивая Юля
и статный седой отец. В былые времена он бы не стал церемониться с девчонкой.
Да и мыслимо ли было такое услышать?
– Прекрати свои хамские вопли, – потребовал он, глядя в побелевшие от ненависти глаза дочери. –
Ты в какой семье выросла? В чем посмела заподозрить родную сестру? Я не потерплю голословных
пошлых обвинений.
– Все это правда, – захлебнувшись от злобной ревности, стояла на своем Юля, – она мне завидует.
Вы все ненавидите моего мужа! А он… он на каторге, в Сибири гнил, пока вы нежились в постельке.
– Ради Бога… в своем ли ты уме, Юля?! – мать бросилась между мужем и дочерью. –
При чем здесь твой будущий муж?
– Я вас всех ненавижу! – вскричала Юля, отталкивая мать и отца. – Будьте вы прокляты, с вашими дурацкими
дворянскими забубонами. Я же беременна, понимаете! Я жду от него ребенка. Ладно, не нужно мне вашей жалости…
Она выбежала на крыльцо, хлопнув дверью, а мать с отцом остались стоять, остолбенев от потрясения.
Спустя мгновение, Паулина Лукьяновна бросилась на колени перед иконой и, заломив руки, стала молиться,
а Владимир Матвеевич механически шевелил вслед за нею губами и широко крестился.
Наконец, они оба опомнились и поглядели друг на друга.
– Как бы беды наша валькирия не натворила, – забеспокоился отец, – пойду к ней, прощения попрошу, –
бормотал он, – на колени встану перед ее каторжником. Пусть повесит нас, стариков, что ли,
раз мы жить им так уж мешаем… Только б не выкинула чего, дура эдакая.
– Умоляю тебя, не оставляй меня одну! Я больше не выдержу, я скоро умру… – прошептала Поленька, утирая слезы.
– Ну будет, будет, – смутился отец семейства, приходя в себя понемногу.
Где-то неподалеку резко затормозила машина. Хлопнула дверца. Снова заработал мотор,
заглушив странный какой-то хлопок, похожий на выстрел. Владимир Матвеевич насторожился,
но стрекот удалявшейся машины затих, и только зимний сад стучал в окна замерзшими ветками.
– Поленька, я все же выйду на улицу, – просительно обратился он к жене, -
прогуляюсь перед сном, Леночку встречу.
– Да, да. Иди, Володечка, – неожиданно согласилась она, к чему-то прислушиваясь.
Накинув пальто, Владимир Матвеевич вышел на крыльцо. Слегка сыпал мелкий снежок.
Ночь стояла сырая, со слабым морозцем. Не проглядывало ни звездочки на мглистом небе,
хотя от снега вокруг лежали светлые блики.
В стороне от калитки, на белом, что-то чернело. Владимир Матвеевич спустился в сад со ступеней,
ему вдруг послышался явный стон. Он внимательно огляделся по сторонам. Стон раздавался со стороны улицы.
Долго не раздумывая, он бросился за калитку, пробежал несколько шагов и с ужасом догадался,
кто лежит на снегу.
– Лена! – вскрикнул отец, подхватывая дочь на руки. – Деточка моя, Боже мой, кто в тебя стрелял?!
Он внес ее в комнату и уложил на постель. Лена была без сознания, раненная в плечо.
Понадобился срочно доктор. Не помня себя, Владимир Матвеевич помчался в больницу.
Паулина Лукьяновна, напротив, словно набравшись откуда-то сил, осторожно раздела дочь,
обработала рану и наложила повязку. Ей был дарован лекарский талант от природы,
и в минуты тяжких испытаний она никогда не теряла присутствия духа. К тому же рана,
по всей вероятности, была не очень опасна. Пуля прошла под ключицей навылет, не задев кости.
Лена застонала и открыла глаза. Зрачки были расширены.
– Деточка, ты меня узнаешь? – склонилась над нею мать.
– Я умираю, мамочка… – прошептала раненая, и по бледным щекам выкатились из-под ресниц слезы.
– Ничего подобного, – твердо сказала мать. – Рана не опасна, ты скоро поправишься.
Бандитов найдут и накажут.
– Не надо, – шевельнула головой Лена и тут же застонала от боли. – Пожалуйста,
никого не нужно искать.
– Хорошо, доченька, тебе нельзя волноваться. Успокойся, мы с папой рядом с тобой.
Паулина Лукьяновна гладила и целовала тонкие девичьи запястья и украдкой смахивала слезинки.
Вот-вот должен был прийти доктор.
Рана действительно была не опасна, но на другие сутки у больной сделался жар.
Она бредила и звала Юлю.
Отец с матерью не отходили от ее постели, никто не осмеливался вслух произнести
роковую догадку. Наконец отец не выдержал и отправился в «департамент». Там царила полная
неразбериха. Контору ликвидировали, а начальник будто бы отбыл в Москву.
Сослуживцы не знали, где искать Юлю. Оставив записку для дочери, Владимир Матвеевич
вернулся домой ни с чем. Юля так и не появилась.
После полуночи жар немного спал, и родителям показалось, что дочь спокойно уснула.
Нужно было и самим отдохнуть немного.
Лежа в постели, они шепотом разговаривали друг с другом.
– Поля, я не нахожу себе места, – говорил Владимир Матвеевич. – Кто же в нее стрелял?
– Моли Бога, Володя, о выздоровлении дочери, – отвечала жена.
– Конечно, конечно, ты права. Но все-таки одна мысль убивает меня…
– Я знаю. Ты думаешь, что выстрел на совести Юли.
– Нет! – почти вскрикнул Владимир Матвеевич. – Не говори так.
Я задушу ее собственными руками, если это окажется правдой.
– Правду она нам сказала сама. Юля ждет ребенка. Нашего внука. Может быть, Леночка
дала повод как-то случайно… Ведь Решке помог ей бежать из плена, можно сказать
спас ее тогда, в Овруче. И как она восторгалась этим переодетым каторжником!
Володя, что бы ни было, ты не смеешь вершить суд над своими детьми.
– Не смею, – согласился несчастный отец. – Но если Леночка умрет, я не знаю, что сделаю…
Лена слышала все. Она не спала, ей в самом деле сделалось лучше.
Голова прояснилась, и рана болела гораздо меньше.
Но другая, жуткая, нечеловеческая боль разрывала сердце: Юля, любимая сестра,
заподозрила ее в гадком поступке и стреляла! «За что же она хотела убить меня?! –
думала Лена, теряя рассудок от обиды и оскорбленных чувств. – Мамочка ей поверила
и обо всем догадалась…»
Нет, жизнь больше не имела смысла. В один миг все вокруг опротивело.
Перед глазами проносились сходки и митинги, бутафорский бездарный пафос и скудоумие ораторов,
борьба, предательство, жестокость и разврат повсюду. Все эти браки, сожительства, связи…
Скотство! Ей вдруг вспомнилось, как Юлиан Решке освободил в Овруче заключенных,
он переоделся в форму коменданта крепости и выпустил всех до единого. Их с Лукой, Манечкиным мужем,
могли тогда расстрелять… Они бежали вместе, потом Решке прятал ее в своем партизанском отряде
и переправил сюда, к родителям. «Ах, Юленька, ну как же ты могла надумать такое!..
Нет, нет, нет. Оправдываться не стану. Ты и вправду лучше бы убила меня, зря промахнулась, –
проносилось в мозгу. – Уйду сейчас же в монастырь. Матушка Неонила меня примет…»
Она попробовала встать. Голова налилась чугуном, ноги дрожали.
Все-таки несколько шагов к вешалке удалось сделать.
Лена с трудом накинула на плечи пальто и, как была,
в одной полотняной сорочке, босиком, скользнула за двери.
Схватившись с постели на рассвете, мать и отец бросились искать дочь.
Задыхаясь и обливаясь слезами, они осмотрели все вокруг, но кроме маленьких следов ее босых ступней
на дорожке к калитке, припорошенной снегом, ничего не обнаружили. Мысль о самоубийстве дочери
не покидала их, пока кто-то из соседей не рассказал, что видел ее у женского монастыря, неподалеку от речки.
Надев свое старое визитное платье, Паулина Лукьяновна собралась в путь.
Владимир Матвеевич проводил жену до самых монастырских ворот.
Он ожидал очень долго и порядком промерз, пока она вышла ему навстречу, опустив глаза.
– Леночка здесь, у нее крупозное воспаление легких, – едва слышно сказала Паулина Лукьяновна,
беря мужа под руку; он чувствовал ее дрожь.
– Нужно сейчас же перевезти Леночку в больницу, – взволновался отец.
– Она никого не желает видеть.
– Не может быть!
– Это так, Володечка. Пойдем домой. Сегодня нас больше сюда не пустят.
Поддерживая бережно жену, Владимир Матвеевич проделал обратный путь в полном смятении.
Две недели подряд приходили согбенные горем старики к воротам женского монастыря
и умоляли разрешить навестить больную дочь. Но в ответ слышали только отказ.
По воле пришлой послушницы, принятой под защитительный покров Св. Васильевского
монастыря, к ней, Елене, никого не пускали. Она просила уединения и покоя.
На шестнадцатые сутки Господь даровал ей Вечный покой.
Беспристрастная настоятельница не вняла материнским слезам и не позволила проститься родителям
даже с мертвой дочерью. Ее отпели в монастырской часовне и похоронили там же на кладбище.
Только на девятый день мать и отец смогли подойти к могилке своей любимицы.
*******************
Продолжение следует