Вечер вступал в ночь. Вам не кажется, что все ночи одинаковы как птицы, летящие на юг? В ночь мы уходим, в ночь возвращаемся, и значит - жизнь питается ночами, питается её холодом, её непроглядным мраком, звериным молчанием.
- Вы создаёте чудеса, дорогая Олеся? - удивился Иосиф Семёнович, высоко приподняв брови.
- Пойдёмте со мной, - и она взяла главврача за руку, и подошли к холодильникам. Девушка стала по очерёдности открывать дверцы рефрижератора, но тела девочки-утопленницы нигде не оказалось. Лежали обнажённые сморщенные тела старух и молодых людей, у одного тела не хватало головы и багровая шея, с ссохшейся кровью наводила смертельный ужас. Высунутые языки, выколотые глаза, порезанные брюшные полости...
Вайцман снял плащ, его аккуратный и цивильный пиджак с жёлтым галстуком, потрясающе стильные брюки смотрелись смешной аркадией в морге. Сам морг не принимал такое излишество, ему более шла христианско-языческое скромное постничество, максимум три цвета, и узоры в виде цветков ромашки. А тут Иосиф Вайцман, чьи корни происходили из белорусских евреев, занимавшихся портняжным трудом вкупе с рытьем могил.
Тело говорящей мёртвой девочки они нашли в траве, у того самого места, где Олеся и Стас занимались любовью. Утопленница пожелтела, рот её был приоткрыт и от туда выглядывал бледно-розовый язычок. Глаза девочки светились лучезарным светом, проникавшем во всё, что было рядом. А рядом гудела трансформаторная будка, летали шершни, жужжали зелёные мухи, вонявшие дерьмом.
-Какого чёрта ты здесь разлеглась? На очередной Вселенский Собор собралась? - Олесю бесило всё это шевеление мертвецов.
- МОЛЧИ, МАНДАВОШКА! Я ГУЛЯЮ, Я ПРОСТО ГУЛЯЮ! А ТЫ НЕ ЗАБЫЛА ЭТО МЕСТО И ВКУС КОЕ-ЧЕГО У СТАСА?!
- Олеся, прекратите богохульствовать! Какой Собор, это ведь бесовская работа - ходячие мертвецы! Боже, сохрани нас грешных, не дай силам бесовским овладеть нашими душами, святой Серафим, будь с нами в этих бедах! - речитативом молитвы возгласил Вайцман.
Олеся схватила палку и принялась лупить вопиющую девочку-мертвечину с не одержимой силой. Раз, два, раз, два - глухие удары, словно пощёчины. Мёртвая выла как дикая ослицы, у Олеси и главврача едва не полопались ушные перепонки. Олеси казалось, что она бьёт само зло. Но зло не чувствовало боли, оно чувствовало возмущение. И могучая обозлённая на всё живое сила отбросила Олесу, опрокинула на землю и принялась душить. Девушка стала задыхаться, Вайцман метался рядом, как раньше говорили бы - ломал руки, но чем он мог помочь? Олеся побелела, слюна потекла из её рта.
- ВСЕЛЕНСКИЙ СОБОР, ГОВОРИШЬ?! А ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ ОБ ИИСУСЕ ХРИСТЕ, СУКА?! А ВЕДЬ ОН БЫЛ НА ЭТОМ СВЕТЕ, НА ТВОЁМ СВЕТЕ, ДЫШАЛ ТЕМ ЖЕ ВОЗДУХОМ, ЧТО И ТЫ, ТВОИМ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЯЗЫКОМ МОЛИЛ БОГА ПРОНЕСТИ ЧАШУ РАСПЛАТЫ НАД НИМ! ЧТО МОЖЕШЬ ТЫ ЗНАТЬ О ЖИЗНИ, ЕСЛИ ТЫ НИ В КОГО И НИ ВО ЧТО НЕ ВЕРИШЬ?!
Олесю будто прессом вдавливало в землю, давило просто дьявольской силой. Слюна стала красной из-за прикушенного языка, один зуб выпал. О, это была ужасная сатанинская боль! Олеся когда-то почитывала сатанинские книги, которые приносил её брат, а занимаясь сексом со Стасом, который и в дьявола не верил, она представляла, что сам рогатый чёрт вторгается в её лоно, и от всего этого она получала такой мощный оргазм, что небо или потолок плыл над её взором.
- Олеся, молись Господу! - как раненый бизон прокричал Иосиф Семёнович.
И Олеся каким-то внутренним зрением увидела лежащего в кабинете главврача раненого Стаса, почувствовала его боль, раздирающую нервы молодого мужчины, поняла, что бросила своего жениха на произвол судьбы - и всё ради этой хреновой тётки, с пробитой головой, которую они положили в холодильник морга. Сдалась ей эта умалишённая, всё равно её не вернёшь к жизни! И Олеся почувствовало облегчение, воздух, липкий и прохладный ночной изморозью вошёл внутрь её, дал жизнь и существование.
Вайцман обнял девушку, запричитал что-то скороговоркой. А после они увидели Стаса, бредущего с тростью к ним. Стаса шатало во все стороны. Он вспомнил как в детстве, на пляже пригорода Ялты наступил на острый камень, и боль вошла в его детское мужское достоинство, скрутила там узлы, в общем, дала жару. Капелька мочи вытекла из пениса мальчика и упало на обагрённый кровью камень-резец. Подбежавшие родители схватили Стасика, мамины заботливые руки принялись гладить больное место, утешать и успокаивать.
- Стас, родной! - Олеся на слабых ногах подошла к плачущему жениху, бросилась ему в ноги. - Прости меня!
Стас погладил её по голову, закрутил один локон, поиграл с белокурой прядью.
- Её надо закопать, - Стас понял, что мёртвая девочка опасна как стая шакалов. - Поглубже, вколоть осиновый кол в сердце, как поступают со всеми вампирами.
Вайцман отвёл глаза от поцелуя молодых людей, сел на скамейку. Кровавая луна ухмыльнулась ему. Был первый час ночи.