Охрипли трубы. Оглохли боги. Враги крылаты.
Старуха ропщет, и крови алчет, и беды прочит.
Ржавеет сердце. Ржавеют нервы. Ржавеют латы.
И ночь настала, а конь усталый скакать не хочет.
Тогда зачем же под этот ливень да в эту темень,
Что дышит гарью, питаясь хворью и смертью тоже?
Но отдается уколом в сердце, ударом в темя:
“Когда не я, то тогда скажите мне, кто же? Кто же?”
Коль жребий брошен, и эту ношу никто не снимет,
Скачи упрямо, усталый призрак, на старой кляче.
Ну, пару мельниц латать придется, и бог-то с ними.
Ну, разве мельник опять напьется, жена заплачет.
Хлыщ разодетый звенит монетой, трясет мошною,
Смеется в голос над тем, кто выбрал иную долю,
Но будет помнить смешную лошадь и несмешное
Лицо идальго – в коросте пыли, в морщинах боли.
Ты слышишь? Где-то, за черным лесом, за синей далью,
Не чуя страха, не зная сна, не ища награды,
Опять кому-то спешит на помощь седой идальго,
Звенят копыта на переправах далеких радуг.
Все решено. Не свернешь назад. Не сорвешь печати.
Гнетет молчанье небес, что застыли, немы и строги.
И нет конца, одинокий рыцарь, твоей печали,
Как нет конца, одинокий странник, твоей дороге.
***
Черной кошкой тьма
Встала на пути.
Не сойти б с ума.
Только б не сойти!
Чей-то дальний зов
Слышится в ночи.
Скачи…