...Невероятные сны приходят в это время, если удается поспать.
Цветные, детальные, полный метр. Просыпаюсь и вспоминаю их как часть жизни. Размышляю, правлю сценарий, меняю реплики, тасую персонажи, перестраиваю декорации. Засыпаю снова, командным тоном отправляя съемочную группу на следующий дубль. Там мир, который зависит только от моих режиссерских усилий.
Ребенок с тяжелой формой аутизма вознаграждает мои туманные усилия вручаемой ему в блеске софитов и громе оваций нобелевкой (по литературе? по физике? надо подумать). И я смотрю на него из зрительного зала, оглушенная счастьем и распятая гордостью, ничего не видя перед собой от слез, в так идущем мне платье цвета кофе с молоком с потрясающей вышивкой ручной работы по подолу.
Мужчина, шагающий со мной рука об руку много лет, с восторгом наблюдавший мою юность, молодость и зрелость, становится все изысканнее и мудрее с годами, его седина у висков оттенка «перец с солью» вызывает острые приступы любви и благодарности.
Зимой мне тепло в легкой шубе, сшитой на заказ из шкуры диковинного зверя. Летом - прохладно в льняном домотканом сарафане, который стоит полугодовой зарплаты клерка. Дом мой тих и спокоен, теплый воздух броит прозрачные занавеси на окнах. Я неслышно и мягко ступаю босыми ногами, переходя из комнаты в комнату, минуя просторный холл. Мой путь лежит в библиотеку - личную исповедальню и молельню. Сажусь в винтажное кресло Saddle, протягиваю окольцованную крупным сапфиром Mikimoto руку к изящной фарфоровой чашке Weimar Porzellan, вдыхаю дымный запах сильно обжаренного кофе Kopi Luwak, и принимаюсь неторопливо формулировать свои запросы к богу...
...- Алло, я не могу дозвониться до тебя третьи сутки. Он перестал есть. Я не понимаю, почему. Он отказывается от любой пищи третьи сутки. Я звонила врачу, сказал, что надо госпитализировать срочно. Он не ест и истошно кричит, как только я прикасаюсь к нему. Кричит уже три дня. Он охрип. Я не могла тебе дозвониться...Когда ты приедешь? Это и твой ребенок тоже. Я очень боюсь и…устала. Понимаешь, мне очень хочется спать почему-то... Да, хорошо, успокоюсь. Конечно, ничего же не случилось, нет повода беспокоиться…Ты идиот? Ты издеваешься надо мной? Твой ребенок отказывается от еды три дня! Может, просто ремня дать нашему с тобой ребенку-инвалиду? Нет, я не кричу, с чего бы мне кричать, все ведь хорошо. Почему не везу в больницу? Господи, потому что там его будут мучить…Слышишь ты меня, ты вообще где? Ах, тебя нет в городе…На даче. Да, понимаю. Хорошо, прости, что побеспокоила в такой сложный для тебя дачно-загородный период. Привет твоей новой семье.
...Совсем ведь не то я хотела сказать ему. Совсем не то собою являть. Совсем не то чувствовать. Он примчится. Он любит его, а меня не любит. А я все взыскую его любви к себе...Как хочется спать. Я хочу спать много-много лет. И проснуться, когда все кончится, истлевшим скелетом в винтажном кресле. Отстраненно и обыденно соскребаю со своей щеки засохшие брызги рвоты измученного ребенка. Нет сил умыться. Так, ладно…попытка номер двадцать три: «Вовка! Вовчик, давай ты закроешь глаза, я а тебе вытряхну ложку в рот, оно само и проскочит…Ну давай, давай еще раз попробуем, мой герой…»