Хотеть – это знать что нужно, а критерий
надёжности – человек, любящий работу.
С.А. Пермяков
(лидер гомельской панк группы “Эдгар-По»)
Трансформация
Сегодня утром я проснулся с отсутствующим видом. Не открывая глаза, прошёлся по сценарию предстоящего дня. Вспомнил прошлое. Представил, как придётся вступать в контакт с неприятными людьми, адаптироваться под обстоятельства и неизбежно принимать всё в качестве собственной жизни, которая, так или иначе, стала моим домом и основой. Эту основу нельзя опровергнуть, даже если веришь в иллюзии, галлюцинации и предубеждения. Ни одна философия не сможет заменить установленные этой основой правила и законы. Те, кто не верил в непоколебимость и мощь этой основы подвергался испытаниям, которые не смог бы выдержать в принципе. Невольно думая об этом, я изредка полагал, что баловство с беспричинными сомнениями не по злому и не корыстному умыслу, в конце концов, может привести к одному из видов ответственности, которую будет невозможно снять с себя. Не сомневаясь в том, что каждый сам себе выбирает путь, я склоняюсь к мыслям о уязвимости чувств. Поэтому стал осторожнее относиться к собственным обещаниям, переставая их давать по поводу и без. Перестал договариваться с людьми и пустил на самотёк свои планы на ближайшее будущее. Несмотря на это, я не стал более безответственным, и моя надёжность не претерпела изменений. По-прежнему всё, что мне передалось с детства со мной и никуда не исчезало даже на мгновение. У меня не было таких мгновений, которые мешают движению, если это движение не вспять. И если быть до конца искренним с самим собой, вряд ли я смог бы придерживаться каких-то принципов, окажись перед выбором. Неокрепший нрав в любую минуту может подставить любого, кто остаётся самонадеянным. И дело здесь не в самой уверенности, скудном опыте или недостатке качеств. В новых условиях, не имея примеров, основанных на личном опыте человек просто не знает, как себя вести и поступает исходя из насущной выгоды. В подобных условиях он не может думать о будущем, он не может думать рационально. Ему нужны варианты и прожитая ситуация. Каждый день наполняется одними и теми же мыслями, изредка разбавляясь инстинктивным вожделением. Если возбуждение отсутствует, то это никак не влияет на физический фон моей житейской мудрости. Я кружусь на поверхности своих впечатлений и рад всему тому, что со мной происходит. Иногда просыпаясь без сил, мне было волнительно перед событиями, которые чаще преувеличивались воображением. Ежедневное пробуждение всегда начиналось почти одинаково: мгновение оно длилось без мыслей и воспоминаний. И уже через секунду я начинал встречу с миром через закрытые веки. Мысленно выбирал и примерял одежду, в которой пойду по делам, с трудом вспоминая о своём гардеробе. Думал о том, сколько выделю времени на уход за домашним питомцем, чтобы оставить его сытым и в полной безопасности. Мысленно отмечал задания: перекрыть воду и газ, обесточить приборы и закрыть форточки. Параллельно размышлял над творческими планами. Так было с детства, и я никогда не пытался это изменить. Если вообще что-то можно менять в укладе, привычках и образе жизни. Изменения происходят независимо от желаний и намерений. Они заповедуют и предвещают задолго до того, как станут актуальны. Им не нужны дополнительные убеждения, их не интересует постоянство с одной и той же целью. Чтобы изменения произошли по указке, по капризной воле человека, по его индивидуальному, мнительному замыслу нужна долгосрочная подготовка, требуется определённый этап вынашивания идеи. Во всём невольно возникает потребность в перспективе. Нужно переболеть идеей, переварить её, расщепить на компоненты и усвоить. Притягивая всё, как магнит, накапливая в себе невероятные противоречия, правду и ложь, не перебирая и не фильтруя, скопившееся барахло смело следует сбросить в топку - в эту доменную печь своего сознания. Из жара закипающей лавы, получив секреты ковки и литья, выковать добротный меч - этот символ власти, правосудия, высшей справедливости, всепроникающего разума, проницательности и света. Таким мечом рубить - одно удовольствие. Разве можно пожелать лучший процесс безупречной идеи, чем этот, когда на повестке, на поверхности одно и то же, когда терпению приходит конец? Бывает ли процесс неизбежной перемены сомнительным, если его сутью является потребность? Разве такое простое, по происхождению не терпящее отмены, ничем не заменимое чувство, как потребность можно отнести к тому, что возможно избежать? Любая потребность, как бы ей не сопротивлялись найдёт лазейку и проявится. Не смотря на теории, не смотря на предрассудки и доводы она примет любую форму, она не побрезгует ничем. Её не смутит ни аргументированная правда или уводящая за собой сладкая ложь с её беспринципной логикой. К переменам приходят в любом случае: по стечению ли обстоятельств, по выбору и невмоготу или даже от нечего делать. Изменения произойдут в обязательном порядке, если это необходимо, если пришло время. Однако, перемены в сию секунду, по требованию, по нужде появляются из сомнительного источника желаний. У каждого этот источник то ли заимствован, то ли кажется своим. Он одновременно и похож на что-то и как будто совсем разный, не повторимый, но близкий по смыслу, знакомый, узнаваемый. Его пробуют применить, как самый привычный и действенный способ для практики. Его ткут из тканей невроза и он также быстр, как психоз. Этот способ актуален, если разница между тем, что знаешь и тем, что не знаешь, выглядит далеко не так, как хотелось бы. Со временем понимаешь, что внезапные рукотворные перемены краткосрочны и не несут благо. Почти всегда такие перемены создают ещё большую основу для желания что-то менять. Внезапные перемены, по желанию или без него, это стройка на песке. При быстрых переменах совершаются ошибки, которые влекут за собой непредсказуемый вектор развития событий. Всякая недавняя мысль, оказавшись предметом вожделения, порождает спешку, в которой возникают ничем не подкреплённые оценочные суждения. В итоге получается случайный исход, под который подстраивается всё сопутствующее. Стоит ли ждать чего-то многообещающего от внезапных перемен, если они развиваются по своим внутренним законам. По законам, которые не удаётся классифицировать. В силу быстротечных обещаний и мимолётных проблесков понимания анализ того, что ещё не случилось пустое занятие. Бытиё абстрактных законов находится за пределами обыденного понимания, поэтому требуется время, требуется трезвый взгляд. Чтобы наблюдать тенденцию и строить стратегию, нужна иная скорость восприятия, нужен прогрессирующий масштаб. Сперва необходимо научиться договариваться. А быть договоропригодным, всё равно, что научиться чему-то настоящему, а не воображаемому. Эти законы хаотичны и на первый взгляд безобидны. Возможно, этим законам принадлежит какая-то часть мироздания и они следствие определённых принципов, где со стороны всё выглядит хаотично, когда на самом деле подчинено строгому порядку. Когда, кажется, что контроль упустил на мгновение, а невидимая сила, поднимающая самолёт, вдруг обрушивает его на голову, превращая мирную и невозмутимую жизнь в катастрофу. Пагубные идеи распространяются словно вирус, агрессивно поглощая одну клетку за другой, как пищу. Словно неудача, летающая вокруг и вдруг однажды спускающаяся на кого-то. За всем стоит искусственный инстинкт самоудовлетворения, воспитывая вкус к тому, что на самом деле бесполезно. Во главу угла ставится собственный интерес, который оправдывается, так или иначе. Альтруизм и самопожертвование не являются первопричиной и у них есть конкретные мотивы.
Основная черта человека, это бегство от покоя, которому нет равнозначной замены. Этот покой каждый ищет в своей реальности. Убегая от неё, человеку приходится возвращаться в самое начало, потому что реальность принимает бескомпромиссные формы, диктуемые жизнью. Бесконечные просьбы о том, чтобы его оставили в покое лишь обычная жалость к себе и метод избегать ответственность. Жажда перемен заключается в том, чтобы не делать что-то просто так, бескорыстно, впустую для себя. Это своеобразный способ ценить свою жизнь. Вполне здоровый эгоизм на уровне инстинкта, не требующий приписывать своим поступкам благородство и философию для их оправдания. Тот покой, о котором он мечтает, не похож на покой, как таковой. Такой покой легче сравнить с тем, что обычно называют активным отдыхом. Но процесс избавления себя от насущной деятельности затягивается, и покой откладывается на короткое время, которое ни разу не остановилось. Отдохнуть, как следует не представляется возможным. Быть сытым, выспавшимся, не испытывая при этом боль не считается полноценным отдыхом, если человека одолевает какое-то переживание. Особенно мучительным переживанием остаётся желание перемен. Чтобы перемены состоялись, в ход идут как новые, так и старые идеи. Если эти идеи приправлены, а приготовление происходило на медленном огне, тогда их поглощение реализуется. Они усваиваются безотходно, меняя то, для чего предназначены.
И уже не имеет значения, когда разница между простым желанием и неотложной потребностью пропадает - терпение иссякает, а голод и жажда становятся ощутимее каждую секунду. Иногда перемены, это единственное, что возможно для сознания. Но что это за перемены? Кто пытается что-то менять? Или кому-то понадобилось меняться во чтобы то ни стало, потому что личность стала двоиться и троиться…? Отчаяние, с которым приходит решение о переменах невозможно предотвратить. Зрелость мысли сформирована гипотетически задолго до подходящих условий, необходимых для перемен. В мыслях целью светится только одна форма: по-старому уже не может быть, а новое скоро наступит. Пусть в картинках, пусть через розовые очки, лишь бы не так, как было. Там посмотрим, может всё наладится. Там, как всегда лучше. Единственное, что не подходит, так это то, что "там" недостижимо. Чего-то не хватает, чтобы туда добраться. Хотя мыслями мы всегда там и оттуда нас уже не вызволить. Лишь единицы отзываются на "ау", когда им и там неймётся. Почему продолжаются страдания, когда всё вокруг устраивает? Что человеку нужно, если у него всё есть?
Наслаждаясь впечатлениями, питаясь ими, как необходимым видом пищи, вместе с полезными продуктами мы поглощаем и яды. Нюхая запах своих проекций, почти приближаясь к желаемому, с досадой отворачиваемся от реального проявления или с недоумением встречаем его зажмурившись. Не смотря на невыносимую потребность поглощать доступную пищу, всегда остаётся риск получить отравление, которое может вылиться в непредсказуемую патологию. При риске отравления надеемся на трансформацию, на тот этап, когда прекратится возня вокруг да около, когда иммунитет справится с любым паразитом. Но откуда взяться здоровому иммунитету, как не в заложенном потенциале. Допустим, что физический потенциал достаётся от родителей, от их совокупного клеточного симбиоза. Можно даже предположить, что часть умственной практичности в каком-то смысле достаётся тоже от них: от совместного проживания с ними, и мы называем это воспитанием. Тогда откуда берётся характер? Тоже от родителей? Или от соседей? Может от случайных прохожих - из той социальной среды, в которую попадаешь в результате провидения метафизического распределения? Кто заинтересован в переменах на счёт Вас? Характер, это качественный показатель вкусов и предпочтений. Это конгломерат мнений, полученных в результате способа утверждения в среде обитания. Своеобразный способ для выживания. Перемены в любой среде, созданные внезапно, стихийно, искусственно, неизбежно окажутся уязвимы. Единственный способ стабилизировать обстановку такой среды, это вернуться к устоявшимся принципам. Во многом перемены ничем не отличаются от прежних основ. Оригинальность видоизменяется для антуража только внешне, для привлечения приверженности, для вливания энергии. Новизна, которую видно, лишь кажущаяся. Из-за желаемого ожидания, самовнушения, перемена является сугубо субъективной гипнотической проекцией. Спустя время старые принципы, из-за жёсткости которых требовались изменения, становятся ещё жёстче. Ослабление, как было иллюзией, так ею и остаётся. И нет такого принципа, как черная и белая полосы жизни. Всё течёт в полном соответствии с тем, что заслужено и необходимо для трансформации. Каждый словно программист подбирает символы в своей программе, чтобы она заработала. Многие со временем полагают, что программа написана и перестают над ней работать, подвергая себя испытаниям. Иногда констатируют ошибку и не изволят заняться её исправлением, когда очевидно, что ошибка является не результатом стечения обстоятельств, а предполагаемой неминуемой погрешностью заданной формулы.
Мы всё выдумываем на счёт повезёт или нет. На самом деле, двигаясь по жизни, мы либо заслужили то, к чему пришли, либо получили что-то в кредит. Поэтому наше бытиё определяет сознание. Ведь знание на дороге не валяется. Оно передаётся замаскированным на тот случай, если мы догадаемся. Чаще знание можно услышать слишком конкретно, слово в слово, но действует оно ровно на столько, насколько мы для него созрели. И более увлекательного способа обретать знание не существует и, по всей видимости, не должно быть. Не правда ли?
Мистификация, в которую я поверил, решительно и бесповоротно разыграла свой сценарий с самого рождения и всегда отражалась в точной копии моего сознания. Увиденное мною, прочувствованное, никак не влияло на то, что я смогу определиться с чем-то. Напрягая чувства, я пытался перестать быть наблюдаемым. Мне хотелось слиться с героем, которого воображал. Но неведомый страх проникал в глубины сознания и провоцировал защитную реакцию. Я отвергал себя, как несовершенную личность. Являясь участником собственной жизни, подчиняясь её принципам, мне оставалось лишь признавать бессилие перед могуществом и силой, которой невозможно повелевать. Несмотря на то, что происходящее со мной могло ощущаться вполне реальным, в сознание проникала мысль о том, что всё является придуманной иллюзией. Я следил за собой тем или иным образом, не замечая, как меняется личность. Она заражалась чудными идеями и даже пробовала формировать на их основе собственное мнение. В какой-то момент эти идеи казались мне чуждыми. Я не мог полностью им довериться. Несогласие с употребляемой и распространённой моралью сопровождались бескомпромиссными комментариями, нарушая баланс восприятия. Используя рудименты, как привычный образ и коррелируя смыслом, мой неокрепший ум закреплял формальный материал, как основу для мышления. Но всё это оставалось на поверхности, в той части личности, которая всегда была и будет подвержена влиянию. Эта часть сознания остаётся там, где убеждения случаются сами собой из-за своеобразной потребности заполнять пробел в пространстве умственной деятельности. Такой себе гармоничный способ исказить мышление, чтобы не думать по-настоящему. Однако, как бы чужеродные формы восприятия не старались убеждать меня в отсутствии волшебства с его необъяснимым фактом бытия, с его противоречивым и не доказательным пребыванием, малая демонстрация обратного возвращала меня к одному и тому же - к чуду свершения. Мне хотелось оставить всё, как было. Я хотел быть частью сбывшегося колдовства природы, где варианты не только предначертаны, но и непременно выглядят удивительным и естественным образом. Не меняя обстоятельства ни желанием, ни намерением, я чувствовал, что происходящее клонит к чему-то неловкому, к какому-то неприятному прогнозу, но нужному для формирования будущего. Понимание проходило невербально, а проверка дословно и с практичной точностью. Это были экзамены, к которым никогда не готовишься, но о которых знаешь наверняка. Это проверка того, как понимаешь мир. Специальная подготовка, о которой не подозреваешь, нацелена на твою способность открываться миру. Каждое мгновение тебя словно готовят к тому, чтобы ты стал единым целым с тем, от чего бежишь. Неожиданно возникают обстоятельства в условиях, которых приходится действовать. Ты вынужден шевелиться, делать толчок, чтобы выбраться на поверхность и вдохнуть свежий глоток воздуха. Возникают такие условия, которых не избежать. Кажется, что тебя предали, обманули, но именно так тебя можно достать, расшевелить и научить. Сам ты не способен на познание. Ведь ты не можешь думать о чём-то другом, кроме того, чем взволнован. Ты думаешь о том, что видишь. Ты ведом примитивными впечатлениями и веришь в сомнительные идеалы. Устраиваешь гонку вооружений, где оружием являются иллюзии.
Укрываясь подручными средствами: выдумками, отмазками - теориями для способа выжить, твой внутренний мир может не выдержать. Испустив дух, ты однажды материализуешься, и твой мыльный пузырь лопнет, показав на примере разочарования все твои ошибки. У каждого в этом смысле свой срок, свой путь и свои ценности. Другого способа постигать счастье не бывает. И теперь вместо того, чтобы заниматься трансформацией, когда увиденное с неохотой принимаешь без должного внимания и стараешься упустить подробности, чтобы врать правдоподобнее; когда там, где нужно прощать, где нужно признавать ошибки, где нужно стремиться к правде, к передаче мыслей без искажений, я выдумывал новые обстоятельства и, что называется, спрыгивал и переобувался в воздухе, чтобы выглядеть невиновным. Чтобы оставаться другим, более привлекательным и симпатичным. Если бы я знал, что выглядеть без прикрас гораздо приемлемый вариант демонстрации достоинств; если бы я был информирован в процессе воспитания о том, что обманывать себя нехорошо, то мой путь стал бы совсем другим. Если бы меня предупредили, что быть правдивым лучше всего остального, то мучительные угрызения совести не таскали бы меня по мгле, где я всегда терялся в поисках. Тогда душой я был бы ближе к разуму. У меня появилась бы уверенность в том, что душу нужно воспитывать. Я бы знал, что любое искажение портит её. Я бы с ранних лет усвоил ценность тому знанию, которое учит благоразумию. Если бы мне сообщили о том, что путь к облику души становится короче, когда не выдумываешь, украшая и без того насыщенную повседневность, тогда не пришлось бы строить догадки. А суть прописной истины - чем проще, тем надёжнее, стала бы основой, на которой кипел бы мой разум возмущённый. Но, к искреннему сожалению, это приходится выяснять доподлинно и только опытным путём, теряя что-то взамен.
Мой анализ в очередной раз подтверждал наличие волшебства. Но я определённо глупо продолжал сомневаться. Стопорился, путался в вопросах и не хотел давать ответы. Я как будто не хотел взрослеть, чтобы не брать на себя ответственность. Но деле происходила случайная заповедь социального участия - "должен" и "надо". Что ещё могла предложить моя узкая реальность? Что я видел в жизни, чтобы судить о ней с разных колоколен. Я только мог снисходительно карабкаться в гору, как улитка. А всё, чему я научился, это искусно выражать претензии. Гора выслушивала их и в ответ содрогалась, пытаясь сбросить меня к основанию. Но я улыбался своей нетленной детской улыбкой, которая приучила меня избавляться от балласта сопротивления. Продолжая носиться со своей выдуманной заповедью, я, как потерянный надеялся переформатировать часть непознанной личности. Я учился быть снисходительным, доверчивым и где-то радостным, не смотря на всякие неприятности. Я учился безучастно, нехотя, не понимая. Просто слонялся между событиями и обстоятельствами. Учился чему-то для меня важному и незаметному. До каких-то пор я не придавал значения ничему подобному и где-то, в чём-то даже разочаровывался. Роптал на судьбу и думал, что мне не везёт. Но на самом деле было всё наоборот. Меня как будто берегли и охраняли, обучая жизни микротрудностями. Я стыдился своих реакций, пытаясь скрыть их за искусственным поведением. Мне было неловко за излишнюю доверчивость и тщеславие. Моя беспечность, как навязчивое состояние парализовала осознание. Было невозможно думать и что-то выбирать. Хотелось следовать вдохновенно к чему-то непривычному и одновременно знакомому. Придуманное забвение скрывало токсичность приближающегося бездумья. Я полностью был безучастен и наблюдал со стороны, становясь персонажем какой-то случайной истории. Мне по-прежнему хотелось получать заслуги и похвалу ни за что. Меня пугало стремление к чему-либо. Мотивация как будто ограничивала возможности, которых могло бы быть больше. Казалось, что волей можно испортить что-то непредвиденное и одновременно обязательное. Не хотелось признаваться в том, что решение об активном участии приведёт только к разрушению связей между тем, что есть и тем, что может быть.
Можно привыкнуть к лёгкости, когда что-то выгодно. Запросто отказаться от невидимых трудностей, которые невозможно вычислить заранее. Мне нравилось созерцать снисхождение, подаренное самому себе без свидетелей, без обольстителей моего наивного духа. Я всегда переживал некий дискомфорт, как напоминание о бесконечном повторении неприметной, но вполне забавной судьбы.
Неприятные ощущения вращались во мне сами собой. Понять их природу не удавалось. Может я недостаточно внятно пытался понять то, что со мной происходит, поэтому не терзал себя вопросами. Возможно, если бы что-то мешало, то я бы старался от этого избавиться. Но мысли лишь напоминали о каком-то раздражении, не доводя его до реализации важности и значимости. Меня волновала определённая волна недовольства. Почему-то неведомая причуда предугадывать, не проецировать, а именно предугадывать события ложилась в основу моего плана на ближайшее будущее. Как только я думал о чём-то на предстоящий день, вся картина вдруг вырисовывалась детально. Мне казалось, что всё будет именно так, как складывается в проекции моего сознания. После пробуждения мне снился новый сон, где бессознательное состояние превращалось в сознательное. Негативный пласт эмоций увлекал моё воображение и я, как будто переживал то будущее, которое ещё не наступило и, возможно, вряд ли может наступить. Я, уже предугадывая, просчитывал отходные пути и думал, как бы я мог избежать кое-что из того, что будет мне мешать более всего. Иногда мне удавалось представить нечто иное, что могло бы случиться со мной в предстоящий день, но относился к такому представлению, как к наивному впечатлению идиота, мечтающего о небылицах, которые вряд ли случаются в жизни какого-либо известного существа. Я даже ругал себя, смущённо посматривая в пол, и через косой взгляд на зеркало пытался мельком заметить свой неестественный образ виноватого юноши, который никогда не соглашался ни с чьим мнением. Почти всегда в зеркале отражался смиренный профанатор собственных идей, которому было наплевать на ценности разума. Возмущённый увиденным, злился на проблемы, пытаясь увлечься эмоциями от фантасмагорий прочитанного пустословия в книгах, коллекция которых пылилась на полках не один десяток лет. И не смотря на влияние книг, в формировании стойкого, но в то же самое время сомнительного мировоззрения, искусственно обретённая вера в непоколебимость внутреннего стержня, называемого характером, могла бы следовать в мусорное ведро без сожаления.
О книгах необходимо сказать несколько слов отдельно. И хочется на это потратить не одну страницу затеянного произведения. Потому что выбор читаемой литературы является, чуть ли не основным этапом в процессе трансформации человека, приближая его к пониманию единства разума и души. Без сомнения этому будет отведена целая глава.
Собирая в пучок свод своих мыслей, мне на ум не могла прийти ни одна толковая идея о дальнейшем умозрении вещей, связывающих воедино каждое обстоятельство, которое могло послужить причиной для того образа жизни, который сложился. Того образа жизни, при котором сомнения выглядят, как намерение, а рассеянность применяется в качестве отвлекающего маневра. И если быть честным, то я больше пренебрегал тем, что видел и всегда, отвечая на вопрос "как дела", не задумываясь, произносил: "мне не нравится". Но вот в чём я не мог относиться претенциозно к себе, так это в том, что обладал наличием отменного вкуса. Вкуса к определённому и ограниченному интересу, а не ко всему в подряд. Поэтому не имею мнения на всё и с неодобрением отношусь к тем, кто думает иначе в этом смысле. Не может человек иметь мнение по каждому поводу. Создавать мнение, всё равно, что изучать. На формирование мнения нужно немало времени.
Мне нравилось то, что я выбирал в качестве источника для созерцания и наслаждения. Это были предметы искусства, такие, как музыка, книги и кино. В самозанятом бытии я мог выбрать место для прогулок, в которых получал максимум впечатлений для вдохновения. Я мог с утра сделать пробежку, позаниматься на спортплощадке, с удовольствием провести сеанс лечебного голодания с последующим переходом к пресной пище и ни разу не был разочарован, когда делал это без чьей-то подсказки. Моё самозанятое бытиё было обеспечено интересами и хобби на долгое время, с перспективой к ещё большей трансформации и росту кругозора. Несмотря на относительную ограниченность вкуса, я мог с уверенностью отметить большую разницу в масштабе, сравнивая и подтверждая его объём с качеством тех, кому обязан своими невольными наблюдениями. Так сложилось, что этим специфическим отличием мне удавалось формировать отношение к окружающим. Для меня стало очевидным, что вкус любого человека определяет его уровень развития. Этой особенностью была обособлена моя определяющая позиция в оценке тех людей, что меня окружали. Думаю, что подавляющее большинство следуют тому же принципу в выборе своей социальной среды. И если в определённых обстоятельствах приходится мириться с окружением, то в индивидуальном порядке хочется оставаться в одиночестве и не допускать к своему миру бесконечное отсутствие вкуса. Хочется заполнить пробел отношений творческой деятельностью. Хорошо, если через предмет творчества удастся расширить свой кругозор и вдвойне приятно, когда сторонний обзор с его строгой оценкой заставит кого-то задуматься над смыслом собственных новаций. Тогда к норме жизни припишется неоднородная миссия со своими сопутствующими нагорными проповедями. Когда за искреннюю благодарность получаешь больше преференций, чем при высокооплачиваемом труде. Когда преображается чья-то жизнь, а ты для этого лишь послужил примером, то всякий смысл не имеет особого значения. Жизнь становится неординарной. Жить становится приятнее.
Всё складывалось само собой. Оставалось лишь ловить себя на мысли и определять её значение. Подобно чайке по имени Джонатан Ливингстон хотелось чувствовать направление. Хотелось научиться делать искусный поворот крыльев, чтобы доверяться потоку ветра. Ведь ветер располагает всеми полномочиями и дует всегда в нужном направлении. Ничто вокруг не стремится помешать. Только долги в виде комплексов, моделей представления чьих-то странных и замысловатых форм с их не менее странными объяснениями даже при неспешной ходьбе замедляют то одну сторону, то другую. Переваливаясь с ноги на ногу, заторможенный перспективами, всегда в какой-то нерешимости, но ещё не раненый травишься токсичностью иллюзий и не понимаешь, почему от тебя требуют не то, что надо.
В раздумьях над темой размышления, чтобы освободиться от бремени обид и разочарований я искал своё во всём. В безумном блуждании по бездонным закоулкам прошлого моя слабая память намеревалась сыграть роль помощника. Это слепое и потому напрасное блуждание не могло спасти даже случайное освещение, так как разыгравшаяся слепота давно атрофировала любую степень восприятия до невозможного состояния. Лишь мысль о данности памятийных способностей обманчиво держало надежду для успокоения души. Держало и, жалея, окутывала усталостью, чтобы смягчить наиболее чувствительный момент во времени, когда толчок намерения вспомнить переходит от активного состояния в состояние затухания.
Ещё вчера без преувеличения я хотел заложить основу к изменениям себя путём всевозможных намерений, которые уже несколько лет пытаюсь воплотить своей пассивной волей. Даже сейчас, испытывая неимоверную тягу поделиться тем, что ещё считается невозможным, я проецирую в образах безумных амбиций. И звуки, блуждающих в воображении мелодий (а я с детства люблю слушать эти мелодии подобно тому, кто лишён разума и живёт в своём мире иллюзий и галлюцинаций), как будто способствуют возникновению вопроса и вызывают душу из потерянных глубин моего истинного существа. Я неистово взываю судьбу для идентификации предназначения, которое буду изучать для констатации происходящих событий. Судьба творится на моих глазах. Она становится свидетелем и участником, радуясь и страдая со мной без перерыва. Это физически давит мне на кадык. Я с трудом глотаю скопившуюся под языком слюну. Глотаю этот комок волшебной эссенции и надеюсь на неисчерпаемый поток своеобразных мыслей, которые тянутся из разных источников влияния. Мне хочется найти своё безликое намерение и дать ему шанс на определение. И даже проблему, которую я наблюдаю при потере концентрации над нужным процессом, провоцирует моё осознание к необходимому терпению, которым невозможно владеть беспрекословно. Всегда что-то отвлекает. Что-то вынуждает нервничать. И потеряв самообладание, бросив на произвол всякие устремления к самодисциплине, я не могу найти в себе силы, чтобы бороться с ленью. И вместо того, чтобы построить схему размышлений и уйти от угнетения внутренних переживаний, я поддаюсь слабостям и деградирую, оставляя на потом даже светлые части, которые рвутся к свободе. Попав в искусственные ловушки, я очередной раз не прохожу испытания, которые давно должны стать для меня элементарно проходимыми. Я даже в какой-то момент уже готов на множественные маневры. Вижу, что к этому есть безусловная готовность. Но врождённые меланхолия и скептицизм, которые давно ощущаются, как чужеродные химеры втягивают меня в воронку бездонного проклятия. Мне страшно от того, что в потоке временного пространства всё не может продолжаться бесконечно и настанет момент, когда придётся встретиться с неминуемой гибелью надежд. От этого страха ясная картина превращается в искажающийся образ, где калейдоскоп частиц становится непостижим для визуальных различий. Меня не устраивает данная конструкция, и я ищу выход в другое измерение, бросая все связи с прежними картами и путеводителями. Я решаюсь на то, чтобы начать путь заново.
Если у меня есть повод разлюбить что-то, то я это делаю не раздумывая. Зачем нужна любовь, если есть повод разлюбить? Хочется любить по-настоящему. И вообще слово любовь самое неподходящее для описания того, что я намерен испытывать. Что такое любовь? Особое чувство, как вера набожного человека, целиком и полностью зависящее от способностей получать впечатления? Получается, элементарная забота и ответственность, которую несёшь за кого-то, некая добровольная жертвенность, излишняя потребность в служении и есть описание того, что культивируешь ради любви? Это и есть сама любовь, не считая того подменного экстаза, который имплантируешь в себя искусственно. Убеждаешь себя в том, что любишь. Считаешь, что для любви делаешь то, что нужно. Почему ты так считаешь? Не уже ли нет никакого обмана? Когда, ощущая себя на гребне эфемерного вдохновения, вдруг понимаешь каким хрупким может оказаться мотив, тогда верить в абстрактное становится стыдно. А любовь по природе абстрактны. Её, можно сказать, не существует. С содроганием, но без тревоги, с мурашками по телу, с переживанием и волнением я могу принять то, что чувствую безусловно. Только вряд ли при этом захочу оставаться прежним: тем, кто слепо принимает чьё-то мнение за своё. Мне нужен прогрессирующий масштаб. Безрассудство, безумные поступки на пределе эмоций не подходит мне ни в какой ипостаси. Для меня выглядит странной демонстрация любви, потому что тот, кто это делает не за того себя выдаёт. Он козыряет тем, что портит впечатление о нём и его любви. Любовь неразумна и ограничена. Любить рационально невозможно. И вообще любовь не настолько важна сама по себе, как о ней говорят. Значение любви переоценивают. Наслаждение любовью не бесконечно, несмотря на то что декларируется обратное. Любить — это привычка из разряда тех желаний, что привиты в качестве формирования социального типа. Любишь, значит нормальный. Как все. Можешь даже оказаться хорошим человеком. Не любишь, тогда неудачник. Такой, как все неудачники и не обязательно плохой человек. Неудачник, это же не плохой человек, не правда ли? Иногда это тот, кому мешают, как следует реализоваться. Или человеку просто не везёт в жизни, как ему кажется. Тот, кому не везёт долгое время, становится злым человеком. Точнее сказать, обозлённым на людей, на определённые ситуации, обстоятельства или вообще на себя. Он боится повторения того, что сделало его таким. Его одиночество не является целью, но становится способом избегать раздражение. Он приобретает определённые привычки, которые обуславливают бытиё. Происходит адаптация к новому поведению, к новому образу мыслей. Интересы пускают свежие корни и срастаются в гибрид старого и нового человека. После такого состояния восприятие становится болезненным и неполноценным. Мир искажается, взгляды черствеют, меняется психика, проявляется агрессия. Обида, накопленная за период напряжённого сопротивления, превращается в тотальное осуждение. Наступает безумный процесс возвеличивания себя и своих мнимых достоинств. Мнение о себе обретает больной окрас. Происходит отождествление с ложным представлением о себе.
А вот любовь, как известно, меняет приоритеты. Я бы сказал, добавляет их к той бессмысленной деятельности и относительно бесцельному существованию, которое волочит неокрепший ум парадоксального человека. Любовь не избавляет от проблем. Скорее, она сглаживает острые углы восприятия, своеобразно влияя на блуждающие пороки. Она перебивает поток энергии, концентрируя его на себе. Она перекачивает энергию из других источников внимания. Влюблённый человек становится односторонним, предсказуемым и неперспективным к свободному мышлению. Его мысли всегда связаны с предметом любви, поэтому концентрация на этом делает его неполноценным. Не каждый стремится к любви ради любви. Или, наоборот, есть неизлечимые романтики, которым жить без любви тяжелее, чем с ней. Они готовы переживать, мучиться, лишь бы не быть лишёнными отношений. Даже невротичные отношения не так болезненны, как перспектива остаться без них. Но это особый случай зависимости: от конкретно сексуальной, до общей психосоматической. Предмет любви если влияет негативно, то ведёт к диагнозу.
Желание любить является естественным в отношении приобретения связей. Не исключено, что желание любить, а значит заботиться, делиться пищей, кровом, испытывать беспокойство, это последствие эволюционного развития лобных долей мозга. Многое из того, что подвержено влиянию всегда будет испытывать давление. Влюблённого чем-нибудь обяжут. Для него найдутся постоянные требования. Как ошейник ему повесят ответственность, а прочие лояльности общественной жизни станут неотъемлемой частью его сознания. Ему не дадут думать о чём-то, что он выбрал бы самостоятельно. И он не будет против.
В каждом случае глубоких чувств изначально испытываешь привязанность. Это закономерность. Ограничиваешься в чём-то и поглощаешься вниманием к предмету любви. Не можешь игнорировать значение нового явления в своей жизни и невольно проецируешь будущее вокруг недавно появившейся любви. Любой, кто обретает привязанность к человеку, становится его продолжением, независимо от времени, проведённого с ним. И только стоит разорвать отношения, переключившись на что-то другое, вся бессмысленность этих отношений лезет наружу. Получаешь опыт, который не нужен в принципе. Сколько раз нужно получить один и тот же опыт отношений, чтобы исчезла привязанность и появился рациональный практический мотив, граничащий с эгоизмом и циничностью? Чем нужно увлечься, чтобы силы не тратить впустую. Сохраняя самообладание и приступая к деятельности, приходится забывать то, что возвращает к ненужным переживаниям. Концентрируясь на деятельности, совершенствуешь навыки, пока не забудется то, что бередит душу. Вдохновляясь самим фактом любви, находишь спрятанный ресурс, который преображает существующую реальность несуществующей. Необязательно продуктом деятельности окажется нечто, возникшее под влиянием качеств предмета любви. Не смотря на активность энергии новых эмоций, которые генерируются комплексом чувств к предмету любви, у человека есть определённая ответственность перед другими свойствами его жизни. И ему приходится отступать в некоторых позициях для их неминуемого завершения. Как правило, любое завершение в такой обстановке обречено на скорейшую и подходящую концовку. Творческого вдохновения ждать не придётся. Ведь то, что уже не связано с появившейся эмоциональной зависимостью только отвлекает от неё. Скорее всего, всё будет окрашиваться в тон того, что хочется получить от любви. И в этом случае получаемый эффект стоило бы рассматривать, как побочный, несмотря на то что есть намерение любить по-настоящему. Хочется любить в традициях романтизма. С его глубиной, искренностью, благородством. С опытом уже невозможно допускать наивность молодого восприятия, когда даёшь волю нелепым проявлениям необоснованного гормонального возбуждения. Новая формация, новый смысл почти ничего не включает из того, что было проецируемо на любовь. Потребность любви исчезает, если возникает самодостаточность. Когда одиночество неважно и уступает место размышлениям, пониманию, анализу и обучению. Когда ум занят целью, а возможности не используются методично. Бессилие сменяется тотальным принятием, смирение берёт верх и на душе вдруг становится спокойно. Так спокойно, что потерянное время уже не кажется таковым и спешка жить стала напрасной. Все силы брошены на потом, а не как принято: на что-то.
Лишает ли процесс любви чего-то? Нужно ли такое занятие, от которого теряешь интерес ко множеству других? Задаваясь смыслом, находишь принцип и выделяешь его, как главный и единственный – мотивация.
Что меня заставило поверить в пустоту понятий? Почему мне вдруг удосужилось пользоваться терминами, которые звучат, как кодовые слова. Среда никогда не объясняет те слова, которые использует в качестве пропаганды. Она говорит: любить хорошо. Ты должен это делать, потому что так надо. А в итоге доверчивым ничего не достаётся, а тем, кто цинично плевал на всё хорошее, получает всё. Выходит, что плохим человеком среди людей быть лучше. И понятие любить или не любить применимо лишь для эгоистичных целей, а не для благородных. Почему среда об этом молчит и старательно плодит тех и других? Почему система одним помогает обманывать других, продолжая поощрять не тех, кто этого заслуживает? Да потому что это дефективная система. Её недостатки отражают точную копию качеств людей, создающих условия для такой системы. Лоббируются законы выгодные одним и приносящие вред другим. Соблюдаются интересы одних в ущерб других. Первые даже испытывают удовольствие от того, что кому-то будет труднее в жизни. Им кажется, что не должно быть легко никому. И поэтому о себе думают, как о тех, кто заслуживает благость более других. Спустя некоторое время видно, что данная категория людей (чиновников) не склонны к стратегическому мышлению и, как говорится, воспринимают вопрос и его решение в рамках «одного дня», не заботясь о последствиях своего недальновидного решения.
Почему тот, кто страдает не в состоянии увидеть того, кто использует, манипулирует и наживается? Дефективные люди, пользуясь доверием своих доноров, увлекаются сладострастием своих искусственных потребностей. Не помня себя, они бродят по дну своего уровня и думают, что к чему-то стремятся. Они грезят о своём мнимом превосходстве и неимоверно стараются это доказывать своими нелепыми поступками. Такие люди всегда принимают решения с наиболее лёгким путём достижения цели. Если есть пример того, как поступить, они выберут именно этот вариант, даже если подобный пример, мягко говоря, неблагороден. А вот если примера для решения нет, то они будут следовать инструкции. И если инструкция не подходит к ситуации, но содержит признаки, то они будут настаивать на соблюдении этой инструкции. Такие люди даже не задумываются о том, что не разбираются во многом. Им кажется, что разбираются.
Почему у меня нет ничего общего с такими людьми? Почему мне стыдно за них и в каком-то смысле больно из-за того, что понимаю неизбежность их присутствия. Я не беспокоюсь о них, но явно натыкаюсь на стену непонимания и упрямства. Мне всегда кажется, что неправильные люди не умеют думать логически, потому что в них работают ложные программы. Почему в них эти программы сформировались? Что произошло? В одних и тех же условиях могут появиться совершенно разные люди, где у одного есть понимание, а у другого нет. Для примера и сравнения можно найти абсолютно здоровых людей. Они родились в одинаковых семьях, употребляли одинаковую пищу. Им читали одинаковые сказки. Они разукрашивали одни и те же картинки. Ходили в один и тот же детский сад, школу, университет. Это были похожие судьбы. Таких судеб для сравнения наберётся несколько миллионов. Но почему-то только единицы оказываются с пониманием и здравомыслием.
Моя судьба не была бы исключением, если бы я мог себя отнести к одному из примеров. Но я совершаю ошибки подобно тому, кто не осознаёт, а страдаю подобно тому, кто понимает. Всё, что я делаю, это искупаю грехи, допущенные по собственной воле. Где я был раньше и почему вовремя не останавливался? Если бы у меня не было повода поступать тем или иным образом, то я довёл бы до конца не одно пустяковое дело и был бы намного собраннее в своём стремлении быть целостным. Я бы всегда был успешным. Потому что добиваться цели всегда проще простого. Быть успешным... Откуда берётся столь навязчивая формулировка? Где заложен её смысл? В чём суть? Очевидно, что это провокация, направленная на слабость чувств в проявлении тщеславия. Чтобы быть счастливым, не обязательно потворствовать чувствам и их слабостям. Тем более, хорошо известно, как относительна успешность в разный момент времени. Играя на слабостях, мы лишь демонстрируем свою неспособность к успешности. В тот момент, как мы признали успешность за эталон, мы стали зависимыми и управляемыми. В сию секунду злоумышленники, мошенники играют с нашей душой, как в азартной игре. Они ставят ставки и проигрывают чужие возможности, не рискуя своими.
Моё сознание построено таким образом, что я не могу оставаться терпеливым приверженцем прекрасных идей. Я привлекаю грязные мысли к своему стыду, чтобы опровергнуть целую судьбу на благо тех, кто потребляет моё существо только потому, что это доступно. Я не могу остановить ни одного существа, которое желает моего участия в своём пребывании. На меня действует какой-то обет в пользу отказа быть лучшим среди ненужных. И я становлюсь худшим среди них. Где от черты презрения отделяет тонкий лёд безразличия, ханжества и цинизма. Наполненный миллионами взглядов и безутешных мнений, прибегая к великодушию искренних людей и пугаясь совета злоумышленников судьбы, приходится терпеть, изображая невозмутимость и силу воли. Надеясь на стечение обстоятельств в пользу рождения красоты и, проявляя заботу к зачатию добрых намерений, невозможно предвидеть ситуацию, где победителем в сражении между материальным благополучием и моральным приоритетом окажется благоразумие. В любом случае при вариантах выбора между гарантированным комфортом и плодом фантазии нераскрывшегося лотоса востребованное удовольствие найдёт своего обладателя первым и скучный, надёжный комфорт будет использован по максимуму.
Что-то меня убеждает в том, что необходимо бороться с тем, что тебя разрушает. А что меня может разрушать кроме тех мыслей, что я допускаю в свои печальные и радостные переживания? Разве я могу отказаться от поддельных состояний, которые возникают не по моей воле? А возникают они не без причин. И не потому они возникают, что мне суждено пережить их действие. Для чего мне эти переживания? Чтобы осознать причину и разобраться? И, как будто разобравшись, я развяжу кармический узел, и подобные проблемы исчезнут? Но где гарантия, что я не испытываю других проблем только потому, что на одного меня не могут напасть большее их количество, чем я смогу вынести. Совершенно ясно, что если проблем будет больше, чем надо, то они просто поглотят меня и уничтожат. Стало быть, всегда осуществляется некий контроль, который не допускает больше страданий, чем их можно вынести. И я предполагаю, что все переживаемые страдания притягиваются сценарием моих желаний. Т.е., никто мне их не посылает, и никто не ограничивает количество переживаний, чтобы я смог выдержать. Я сам являюсь сочинителем и производителем проблем. И сам же ограничиваю их количество, решая одни проблемы, заменяя их другими. Почему-то вместо того, чтобы мыслить иначе, я предпочитаю притягивать именно отяжелённые условия для своей повседневной человеческой жизни. Но я точно знаю, что не хочу быть извращенцем и мазохизм не моя фишка. Конечно, меня интересуют трудности. Но лишь в тех пропорциях, которые необходимы для трансформации мудрости и опыта. Мне не нужны страдания, которые лишь отодвигают цель, поглощая время, наполняя его бессмысленным существованием. Каждое намерение полно благостных устремлений, врождённых в моей ДНК, как код в процесс самореализации.
Почему меня никто не подготовил, не дал задания на предстоящее воплощение. Если я оказался ненужным, то зачем было наделять моё существо самосознанием, которое так безжалостно тратит время своей жизни на никчёмное удовольствие. Я не против удовольствия. Наоборот, во многом считаю, что удовольствие, это один из главных критериев для деятельности. Возможно, этих критериев наберётся десятки и даже сотни. Не сомневаюсь, что между ними окажется пропасть из противоречий, куда рухнут любые доводы, аспекты со смыслами. Но одна негативная оценка удовольствия у меня есть на любой случай, связанный с получением удовольствия. У меня обязательно возникнет претензия априори к тому удовольствию, что получено в качестве цели. Когда потребительское отношение к удовольствию становится сутью и принципом. Когда вместо человека, получающего удовольствие, стоит безликое и циничное существо, сметающее на своём пути живое, исторически памятное, дорогое. Я не принимаю потребителя ни в какой ипостаси, если он хотя бы в одном окажется фальшивым. Поэтому удовольствие, как основу для мотивации буду рассматривать, как худший вариант приобретённого опыта - я буду его расценивать, как побочный эффект неразвитого сознания. Неразвитое сознание у вполне здорового человека выглядит так, как будто он опьянён. Неразвитый, значит глупый, наивный, инфантильный. Это часто заблуждающийся человек, не имеющий больших шансов для того, чтобы остановить собственную утопию. Всякое начинание им не рентабельно, как к нему самому, так и к тем, кого он втягивает в свои дела. Любой с ним в паре потерпит неудачу, если не материальную, то духовную. Сотрудничество с таким человеком похоже на употребления яда в малых количествах для привыкания. Сначала улыбки фальшивые, потом слова, а затем мысли и в результате кроме гнилого в тебе ничего не остаётся. Не спасает даже ампутация. Уже поздно. Мутация клеток началась после первого сеанса сотрудничества - в момент согласия, в момент рукопожатия. Клеткам что: они не размышляют. Им подвластно только инстинктивное поглощение и потребление материала для использования энергии. Они живут, чтобы есть и едят, чтобы жить. Мутируют себе тихонечко и по-своему наслаждаются, получают удовольствие. Живут одним днём и умирают. За этим процессом даже следить не нужно. Живи себе, пока живётся.
Вместо того чтобы снабжать эти клетки качественным строительным материалом, мне привили вкус к крахмалу на всех уровнях восприятия. Эта вязкая слизь словно клей проникает в поры моего сознания, превращая подвижные суставы в камень.
Чем я заслужил свои наказания? Чему меня учат? Что я не понимаю? Мне не дано страдать, но уготовано поклоняться чарующему безобразию робкого счастья, которое и ценить не за что. Теперь я уверен, что нашёл бы так называемое грехопадение в любом желании, если бы знал на что способно низкое чувство, которым наполнена искусственная личность. Она тянется к лику соблазна неимоверной и хитрой силой. Ещё один виток и струна будет натянута до необходимой ноты. И что я слышу... Пространственные звуки ни разу не резонировали с тем, что я из себя представлял. Всё было чужим. Резало ухо и требовало бежать проч. Но я улыбался и терпел в ожидании следующего полутона, а то и новой ступени долгожданной октавы, надеясь на необычное звучание.
Некогда беспомощный мальчик, наполненный пустословием отшлифованного бреда, был вброшен в игру, к которой никогда не готовился. Не разбираясь ни в чём, постигал наобум, между прочим, распределяя по полкам ненужное. Начав разбег без определённого маршрута, и превращаясь в озабоченного юношу на дистанции от рождения к смерти, высеченным клеймом ответственности за невыполненные обещания, которые никогда не давал, я был практически обречён на то, чтобы проснуться. И неся бремя скрываемой обиды, своей очаровательной улыбкой приходилось отводить взгляд, чтобы отсрочить меру пресечения под непрестанным контролем чередующихся законов. Не обращая в русло неокрепшее мальчишеское внимание, невидимые преграды строили свои планы по заточению меня в оковы существующей системы. Я невольно покорялся вкусам и предпочтениям, которые формировали бессмысленное естество к распятию и исчезновению моей индивидуальности. Не испробовав множество вариантов своего бытия, я, как будто терял всякую возможность для реализации. А гнусное возмездие накачивало мою память ненужной информацией, которая росла на молодой почве, засоряя её сорняком чужеродных субстанций. Я не мог пожелать действий, которые могли бы избавить мою душу от анализа ненужных ролей в том безмерном просторе изобилия возможностей, где определённым образом начинается путь становления. Меня никто намеренно не обманывал и не пытался использовать в силу того, что любой находится в тех же условиях, где выживает сильнейший. Не было жёсткого отбора, который многих лишает бесподобных воплощений. Отсутствие внешней дисциплины открывало лишь мутный вихрь, за которым всегда скрывалось сокровище откровения.
Я лежал на кровати, уткнувшись в бездонную белую плоскость потолка и с насмешкой скорби по утраченному удовольствию моего таланта. Мне не было плохо от ощущений действительности, в которой я оказался внезапно. Вероятно, кому-то всегда будет хуже, чем мне. Но меня это никогда не заботило, и я думал только о себе, безусловно испытывая жалость. Накручивая себя, я вызывал тоску и печаль, чтобы в очередной раз почувствовать своеобразную любовь к существу, выросшему во мне. Любезничая со своим эгоизмом, я не мог соперничать с тем, что сильнее меня. И не смотря на следующую одну фантазию за другой, мне казалось правильным то, что я трактовал и объяснял с точки зрения своих представлений о справедливости. Не было ни одного сильного мнения, которое сбило бы меня с намеченного процесса понимания. Я всегда испытывал силу своей интуиции, которая магнитом притягивала кирпичики, создавая искусную кладку незыблемого мировоззрения. У меня никогда не возникало проблем в определении нужной и точной информации. Другими словами, у меня ни разу в жизни не возникло сомнения в том, как я определял и отделял живое от мёртвого, несмотря на то что чрезмерно увлекался продуктами гниения и смрада.
Как я могу стремиться к тому, что приучает меня к созиданию, если одновременно борюсь с тем, что вызывает во мне ярость. Я многое презираю, зная, как это мне вредит. Выбираю избавление от издержек в сознании и противоречу сам себе, думая о чём-то лишнем. Намеренно разрушаю структуру пагубного пристрастия к морализации замыслов и сквернословлю языком быдло. Вместо планирования предстоящих дел, вместо задуманного шатаюсь от одного бессмысленного занятия к другому. Таким образом проходит моё обучение по утрате важности. Я постигаю суть жизни, которая мне дана. Постигаю и делаю вывод о ней на основе фактического участия. И поэтому мне всё больше кажется, что всё возможное, всё стоящее находится за пределами жизни. Можно себе позволить всё, что угодно лишь до рождения, но родившись человеком, возможности приобретают статус, при котором нет выбора. Однако, не смотря на сомнительную перспективу в жизни, родившись в ней, можно позволить себе жить - не тужить. Например, о многих возможностях пишет Вадим Зеланд в своём "трансерфинге реальности". Он пишет о волшебных местах: о пространствах вариантов, которые можно выбирать тогда, когда захочешь.
Спрашивать разрешение на то, как и зачем жить не нужно. И пока не настигла смерть, никуда не денешься. При этом искать свою смерть не обязательно. Она всё равно придёт неожиданно и когда нужно. Для смерти время выбирают только продвинутые души, которым человеческая жизнь нужна для конкретных целей. Вот так выберут себе место, время и тело, появятся на радость другим и уйдут с миром и покоем, собственно, с таким же миром и покоем прожив отведённое время.
Думаю, об их мессианском образе жизни и не могу себе представить, каково это - жить и знать зачем живёшь. Не так знать, как многие маргиналы, а на самом деле: с пониманием сути, со знанием.
Не обладая знаниями и не пользуясь до конца всеми представлениями, которые могли сформировать мою мыслительную и аналитическую базу, я исхожу из соображений ведомой мне справедливости. Не боюсь ошибаться, когда уверен, что по-другому не смог бы. И совсем не хочется рассматривать себя праведным и безупречным. Это было бы наивно и больше глупо. Человеку свойственно ошибаться, и я не являюсь исключением. Иногда кажется, что у моих устремлений случайным образом сформировался не тот принцип, чтобы бросаться из крайности в крайность. Мне, конечно, повезло, что случайными оказались такие взгляды, благодаря которым я могу смотреть дальше и глубже, чем те, с кем сравниваю. Я могу проводить подобное сравнение, основываясь не только на домыслах и предрассудках, но и в ретроспективе сложившихся обстоятельств. Мои оппоненты своим отвратительным мнением подтверждают мою правоту, невольно делая меня прозорливым. На самом деле меня это угнетает. Сколько нужно примеров, чтобы начать избегать демонстрации своего виденья, когда впоследствии сталкиваешься с непониманием, надменностью и ложью? Кажущееся чувство неопределённого разочарования обманчиво указывает на репликант, заменяя новое и чудодейственное открытие бессмысленной формой блуждания и поиска. Хочется что-то доказать, чтобы раз и навсегда снять вопрос бессмысленной тревоги.
Грядущее безмолвие нарушает покой и бдительность. Где оказались благородные позывы, если родовой медиум не выходит со мной на связь? Существует ли такой способ, при котором связь с ним будет доступна в on line? Возможно ли такое? Порой в жизни так случается, что кажется, душа потеряна и спит в небытии. Поэтому единственное дело, которым хочется заниматься, это искать то место, где она спрятана. Где это благоухающее место? Я хочу его найти, чтобы, находясь там, поговорить с самим собой о случившемся недоразумении. У меня есть масса вопросов, на которые человеческие ответы вряд ли подойдут. Слышать мнения уже нет желания. Они повторяются тысячами, миллионами, миллиардами: сколько людей, столько и мнений.
Применяя какие-то слова, которые имеют практически всегда минимум двойное значение, мне хочется найти искомую истину всего того, что я вижу и слышу. Я верю, что всё можно описать простыми словами и вербализация всякого созерцания несёт в себе максимальный объём информации. Потому что всё состоит из мелочей, которые всегда понятны в отдельном и всеобщем организационном процессе. Этот процесс формирует целое и действительное существование. И приобретая писательский дар, выстраивая собственную систему изложения мыслей, пытаясь вкладывать в каждое слово только точное его значение, мне всё же хочется описать то простое чувство, что называется любовью. Я берусь за неблагодарное дело, пытаясь объяснить то, что необъяснимо. Перечитывая пласт романтической литературы, перелистывая психологию, её эфемерную псевдобеллетристику, окунаясь в загадочную психиатрию, я как будто ещё больше удаляюсь от сути, которую хотел найти. Встретить такого же любопытствующего в этом вопросе почти невозможно. Кто задаётся вопросом любви? Кому интересна её суть, значение и смысл? С кем подискутировать, кому попудрить мозги? Через призму понятий и словосочетаний, через желание донести благородный замысел, приходится нести бремя исследований и размышлений.
Очередной раз почувствовав, как тебя бросают, и ты становишься ненужным. Через испытание мучительного одиночества и затянувшуюся депрессию. Пытаясь через осмысление не впасть в истощимые и бессмысленные переживания, чтобы не превратиться в вечного пациента психиатрического отделения находишь смысл возрождения и без борьбы уступаешь власть своим необузданным чувствам и надеешься на лучшие времена, на какое-то мгновение, забыв о случившемся. И вновь что-то полюбив, просыпаешься, пробуждаешься, властвуешь настроением, избавляясь от тяготы угнетающих чувств.
Построив иллюзию своего совершенного создания, ищешь и находишь, как будто нужную информацию. Встречаешь разных людей и почти различаешь в них родственную душу, пока в претенциозном её обладателе не возникнет жадный и эгоистичный поглотитель пространства, воспитанный личностными программами потребления. И он, ведомый инстинктами, становится тебе чуждым, а иногда и враждебным. И ты бежишь в никуда, размышляя над тем, что опять приходится начинать всё сначала. И уже мысль об этом начинает тебя пугать, потому что из опыта ты знаешь, что ничего нового не произошло. Твоё разбитое корыто высыхает и дряхлеет на твоих глазах, а пробоины в нём становятся больше и больше.
Бессмысленно вдыхая дым от сигареты и, испытывая от этого сомнительное наслаждение, моё помутнённое состояние оказывается не способным к ясному восприятию. Я становлюсь пьяным от каждой затяжки и, приближаясь к фильтру, тлеющая безысходность дурманит моё сознание, разрушая мечты. Я чувствую деградацию, которую уже не могу остановить. Отравленный организм уже не ощущает боли, которую я сам себе причиняю, чтобы почувствовать беспомощность. Если в этот момент посмотреть на мои глаза, то будет ясно, что я не в себе и у меня косоглазие. Так выглядят обречённые, юродивые, никому не нужные люди. Куда делись способности? И где находятся достоинства? Самое время для скромности и примирения с тем несогласием, которое с возмутимостью просыпается на пол, словно песок сквозь пальцы. Держишь его и чувствуешь, как ладонь опустошается и слабеет, потому что держать уже нечего. Не хочется верить в депрессию и её силу безмерного масштаба. Какой у неё цвет, какой звук, за что её подержать? Почему она всегда такая незаметная и коварная? Я думаю о ней, но не люблю. Её невозможно ненавидеть, как ненавидишь тех, кто скрывает и лжёт, оставляя тебя в неведении, чтобы без сомнения найти повод для насмешки и заставить тебя служить в унижении. Одиночество и драма, это эпилог любой жизни, а поводом для неё служит простая и не требующая заслуги смерть. Я мучаюсь от бесконечного издевательства и хочу остановить то, что отказывало мне быть тем, кем я могу стать по праву творчества. А у творчества какие права? Невообразимые и фантастические. Я люблю творчество. Это единственное место, где не существует правил. Или их можно придумать и внедрить. Эволюционируя изменить и вычеркнуть, а потом составить план и высвободить новую энергию. Это время, когда не расстаёшься с душой. Когда душа с тобой, творчество льётся, как родник. Я мечтаю вместе с ней и у меня не возникает вопросов о предназначении. Мотивы льются без остановки и не хочется останавливаться. Это не безумие. Любое воображение осознанно и даже объяснимо. Хотя на самом деле ничего не нужно объяснять. Вербальный процесс занят другим делом и не отвлекает на бессмысленные объяснения. Всё, что беспокоит в такие моменты, это сожаление о том, что родник может иссякнуть.
Я каждое утро просыпаюсь с тревогой и печалью. Мои жизненные обстоятельства навевают негативные чувства на то депрессивное ощущение сознания, которое и без того вызывает сплошную подавленность и безысходность. Но в который раз что-то мне вселяет уверенность в том, что в скором времени я буду вспоминать об этом почти беззаботном времени, как о бремени бессмысленного удовольствия и безделья. Я буду вспоминать это время, где могу думать о разных вещах, которые мне нравятся, где я сам выбираю тему для своего увлечения, и никакие условия не мешают мне делать этот выбор. Представляя подобную картину, я почему-то не сомневаюсь, что в будущем буду вспоминать об этом времени, как о времени, проведённом впустую, осознавая, насколько этот период был важен для того человека, которым я стану.