Зощенко. Больная душа великого юмориста
«Литература – производство опасное, равное по вредности
лишь изготовлению свинцовых белил»
М. М. Зощенко
Имя этого писателя стоит особняком в огромном списке русских советских писателей, потому что при той невероятно вселенской народной славе, какой он пользовался еще при жизни, ему «высочайшими властями» выказывалась публичная неприязнь и, начиная с 1946 года, почти на 30 лет на его произведения практически было наложено официальное табу.
…Во времена «хрущовской оттепели» его имя опять стало появляться в книжных развалах. Его рассказы стали виртуозно передаваться мастерами советского разговорного жанра с эстрадных сцен. О нем вдруг вспомнили критики «толстых» литературных журналов. Я помню, как мой отец-фронтовик в связи с этим так расчувствовался, что весь вечер по памяти пересказывал юморески Зощенко, утверждая, что на фронте их наизусть знал почти каждый наш солдат.
Я и сам, как только на прилавках книжных магазинов запоявлялись книжки Зощенко, стал тут же за ними охотиться. Они сразу же стали мне очень симпатичны своим своеобразным стилем изложения, добрым и простодушным юмором, мастеровитым построением сюжетов. Но, странное дело. Со временем я стал замечать, что Зощенко хорош только в небольших дозах. Как только я начинал пытаться целиком охватить какой-либо его цикл, тут же наступало чувство пресыщения. Тут же начинала явственно проступать нарочитая небрежность его стилевого построения, явная упрощенность сюжетных линий, намеренная убогость взаимоотношений героев.
Это, как у Гайдая…. Смешно, безыскусно, нелепо, без каких-либо притязаний. Чаще всего – комизм положений и ситуаций. Но ведь всем нам это почему-то очень нравится. Пускай даже в ущерб нашему национальному имиджу эдаких дурачков, простофилей, лодырей, стяжателей и алкашей. Нравится – и все тут. Как успокоительное на ночь после непростого трудового дня.
1. Военная косточка
Михаил Михайлович Зощенко родился 29 июля 1894 года в Санкт-Петербурге. Отец его художник Михаил Иванович Зощенко был родом из полтавских дворян, мать – Елена Иосифовна (урождённая Сурина) до замужества была актрисой, печатала рассказы в газете «Копейка». После окончания гимназии в сентябре 1914 г. он был зачислен в Павловское военное училище юнкером.
…А тут грянула война. Уже через 4 месяца – он прапорщик, командир роты. В ноябре 1915 года во время атаки на немецкие траншеи получает осколочное ранение в ногу. О смелости и боевом духе молодого командира говорит тот факт, что, будучи тяжело отравлен боевыми газами, он, признанный «больным первой категории», добивается возвращения на фронт.
В ноябре 1916 года Зощенко уже – штабс-капитан и командир батальона.
…А в начале 1917 года у него обостряется болезнь (порок сердца), связанная с тем злополучным отравлением. Его направляют в госпиталь, а после лечения – на военизированную должность коменданта почтамта Петрограда.
Как встретил Советскую власть молодой боевой офицер? Скорее всего, с сочувствием. Во всяком случае, он, поработав какое-то время на гражданских должностях, снова (добровольно) вступает на этот раз – в действующую часть Красной армии. И до окончательной демобилизации по болезни успевает поучаствовать в боях под Нарвой с белогвардейским отрядом Булак-Балаховича.
С 1920 по 1922 год Зощенко явно испытывает растерянность от своей неприспособленности к гражданской жизни. Он как будто издевается над своей природной интеллигентностью, устраиваясь работать то столяром, то сапожником, то агентом уголовного розыска. И неизвестно на какой профессии он, в конце концов, бы остановился, если б не пришел однажды в литературную студию при издательстве «Всемирная литература», которой руководил талантливейший советский писатель Корней Чуковский.
2. Чернобровый полтавец
«Это был один из самых красивых людей, каких я когда-либо видел, – так пишет о своем любимом «студисте» Корней Чуковский в очерке-зарисовке «Зощенко», – Ему едва исполнилось 24 года. Смуглый, чернобровый, высокого роста, с артистическими пальцами маленьких рук, он был элегантен даже в потертом своем пиджачке и в изношенных, заплатанных штиблетах».
Любопытно, что родословная Михаила Зощенко оказалась схожей с родословной маститого писателя (настоящая фамилия которого была – Корнейчуков; хотя, если точнее, то по отцу он мог носить фамилию – Левенсон): его мать, как и мать Чуковского была крестьянкой с Полтавы. Потому-то так любовно останавливает свое внимание писатель на его внешности: «Когда я узнал, что он родом полтавец, я понял, откуда у него эти круглые, украинские брови, это томное выражение лица, эта спокойная насмешливость, затаенная в темно-карих глазах. И произношение у него было по-южному мягкое, хотя я узнал потом, что все его детство прошло в Петербурге».
Чуковский со свойственной ему внимательностью даже к мельчайшим деталям очень подробно выписывает образ Зощенко: «…Нелюдимый, хмурый, как будто надменный, садился он в дальнем углу, сзади всех, и с застылым, почти равнодушным лицом вслушивался в громокипящие споры, которые велись у камина. Споры были неистовы… а он прислушивался к ним безучастно, не примыкая ни к той, ни к другой стороне».
Да, молодой Зощенко, будучи наделен несомненно богатым литературным даром, в силу своего характера и приобретенной на фронте болезненной склонности к духовной депрессии, не сразу заявил о себе, как великолепный «знаток человеческих душ». Он пробует себя в разных жанрах и даже публикуется в литературной периодике, но в кругу «студистов» так и остается «серой лошадкой».
«В тот краткий период ученичества он перепробовал себя во многих жанрах, - пишет об этом Чуковский, - и даже начал было, как сообщил он однажды, обширный исторический роман. То и дело приносил он ко мне свои новые произведения – очерки, критические статьи, фельетоны, а также рассказы и повести из мещанского, чиновничьего и солдатского быта».
И все это, как мы теперь знаем, продолжалось до тех пор, пока один за другим не появляются в печати его «юмористические очерки» (так называл их сам Зощенко). С появлениями этих «очерков» Зощенко сразу становится народным любимцем. Я и сам (чего греха таить) до сих пор нет-нет и перечитываю его непревзойденную по изложению, искрометную вещицу тех лет – «Баня».
И надо понимать, что именно в тот момент молодой писатель, как он сам впоследствии вспоминает, находился в состоянии глубокой депрессии. «Смех был единственным противоядием моей ипохондрии, которая душила меня с раннего детства, - откровенно пишет он в своей автобиографической повести, опубликованной в журнале «Октябрь». И вспоминает по этому поводу: «…Вот сижу у себя в конуре и пишу для газеты очерк «Баня». Уже первые строчки смешат меня. Я смеюсь. Смеюсь все громче и громче. Наконец, хохочу так, что карандаш и блокнот падают из моих рук… Снова пишу. И снова смех сотрясает мое тело. От смеха я чувствую боль в животе. В стену стучит сосед. Он бухгалтер. Ему завтра рано вставать. Я мешаю ему спать… Я кричу: «Извините, Петр Алексеевич!». Снова берусь за блокнот, Снова смеюсь, уткнувшись в подушку. Через двадцать минут рассказ написан. Мне жаль, что так быстро я его написал… А завтра, когда буду читать этот рассказ в редакции, я уже смеяться не буду. Буду хмуро и даже угрюмо читать».
И очень точно замечает его творческий друг и наставник К. Чуковский, что веселостью и грустью, этим сложным чувством, которое в сущности, и называется юмором, окрашены все лучшие произведения М. Зощенко.
3. Проснулся знаменитым
К середине двадцатых годов прошлого века М. Зощенко стал одним из самых читаемых советских писателей. Книги его пользовались невероятным спросом. Выпускаемые громадными тиражами, они мгновенно исчезали с прилавков. Рассказы Зощенко вошли в репертуары всех известных мастеров разговорного жанра и с успехом читались со всех эстрадных сцен, доводя до хохота довольную публику. Его «Баня», «Аристократка», «История болезни» и многие другие рассказы в веселых компаниях чуть ли не пересказывались наизусть.
«Этот человек, - не то с удивлением, не то с раздражением вспоминал маститый писатель Константин Федин, - был первым из всей молодой литературы, который по виду без малейшего усилия, как в сказке, получил признание и в литературной среде, и в совершенно необозримой читательской массе. Он действительно проснулся в одно прекрасное время знаменитым».
И это было невозможным парадоксом для тех, «застегнутых на жесткие пуговицы госцензуры» лет послевоенного гражданского политического обустройства советского общества. Шутка в деле – уже в 1928 году, то есть всего через восемь лет после первых публикаций, о Зощенко появляется в серии «Мастера современной литературы» серьезная литературоведческая книга в ученом издательстве «Academia». А через два года, в 1930 году, издательством «Прибой» был организован выпуск полного собрания его произведений.
… Вводная статья к этому изданию начиналась такими словами: «С именем Зощенко связана крупная литературная удача».
1 февраля 1939 года выходит указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении советских писателей». Указом награждённые писатели были поделены на три категории: высшая – орден Ленина (21 чел: Н. Асеев, Ф. Гладков, В. Катаев, С. Маршак, С. Михалков, П. Павленко, Е. Петров, Н. Тихонов, А. Фадеев, М. Шолохов и др.), средняя – орден Трудового Красного Знамени (В. Вересаев, Ю. Герман, В. Иванов, С. Кирсанов, Л. Леонов, А. Новиков-Прибой, К. Паустовский, Ю. Тынянов, О. Форш, В. Шкловский, и др.), низшая – орден Знак Почёта (П. Антокольский, Е. Долматовский, В. Инбер, В. Каменский, Л. Никулин, М. Пришвин, А. Серафимович, С. Сергеев-Ценский, К. Симонов, А. Толстой (орден Ленина получил раньше), В. Шишков и др.) — всего 172 чел.
Зощенко был награждён орденом Трудового Красного Знамени.
4. Зощенковский язык
Так в чем же была причина такой поистине всенародной любви к писателю, что даже власти оценили творчество Зощенко на оценку «хорошо»? Кстати, а почему не на «отлично»? Ведь народ-то был от него, что называется, без ума. Но у властей (то бишь, у Иосифа Виссарионовича), ясное дело, были свои резоны. И об этом он чуть позже через своих подручных даст подробные разъяснения.
А причина была в том, что народ в нем обнаружил человека, не боящегося смеяться над грубостью и нравами общества «детей кухарок». И пусть для большинства публики он так и остался этаким развлекателем и остроумным балагуром, истинные ценители его творчества, конечно же, знали, что Зощенко гораздо глубже, чем он представлен издателями.
Кем-то тогда же было подмечено, что многие рассказы и повести молодого автора рассчитаны на чтение вслух: так много было в них кусков из разговорной речи. Зощенко первый из советских писателей ввел в литературу в широких масштабах эту колоритную внелитературную ткань повествования, которая порой представляла самостоятельную ценность произведения.
Он с ранней юности с головой был погружен в эту внелитературную речевую стихию. Судьба словно специально заставляла его перепробовать себя в специальностях, далеких от сытых и престижных. Он так успешно усвоил современное ему просторечие и с такой точностью умел его произвести, что стоило кому-нибудь из нас услыхать на рынке подобный разговор, мы тут же отмечали про себя: «Совсем, как у Зощенко».
Об этом языке писателя был даже написан целый трактат. Академик В.В. Виноградов его так и озаглавил: «Язык Зощенко». Если вкратце, то ученый попробовал доказать, что этот язык – сплав нескольких разнообразных жаргонов, и для каждого установлены свои рубрики: вот это воровской, а вот это крестьянский, а вот это солдатский жаргон, - и в конце концов, эти жаргоны в своем органическом живом сочетании и дали писателю возможность создать тот лексикон, которым он и пользовался.
К. Чуковский говорит об этом так: «На каждой странице писатель готов отмечать вывихи его синтаксиса, опухоли его словаря, демонстрируя с веселым злорадством полную неспособность ненавистного ему слоя людей пользоваться разумной человеческой речью».
Вот взять, к примеру, такой симпатичный кусочек одного из его рассказов, который называется «Уважаемые граждане»:
«Недавно в нашей коммунальной квартире дракам произошла. И не то что драка, а целый бой… Дрались, конечно, от чистого сердца. Инвалиду Гаврилову последнюю башку чуть не оттяпали. Бой произошел из-за «ежика», маленькой щеточки для чистки закоптелого примуса.
Жиличка Щипцова взяла этот ежик на кухне и хотела почистить свой примус, а другая жиличка, чей ежик, посмотрела, чего взято, и отвечает: «Ежик, уважаемая Марья Васильевна, промежду прочим назад положьте».
Щипцова, конечно, вспыхнула от этих слов и отвечает: «Пожалуйста, - отвечает, - подавитесь, Дарья Петровна, своим ежиком. Мне, - говорит, - до вашего ежика дотронуться противно, не то, что его в руки взять».
Муж, Иван Степанович Кобылин, чей ежик, на шум является. Здоровый такой мужчина, пузатый даже, но в свою очередь нервный.
«Я, - говорит, - ну ровно слон работаю… в кооперации, улыбаюсь, - говорит, покупателям и колбасу им отвешиваю и из этого, - говорит, - на трудовые гроши ежики себе покупаю и нипочем то есть не разрешу постороннему, чужому персоналу этими ежиками воспользоваться».
Тут снова шум и дискуссия поднялась вокруг ежика. Все жильцы, конечно, прибежали в кухню. Инвалид Гаврилов тоже является. «Что это, - говорит, за шум, а драки нету?». Тут сразу после этих слов и подтвердилась драка… А кто-то ударяет инвалида кастрюлькой по кумполу… И бились до той поры, пока не явился милиционер и сказал: «Запасайтесь, дьяволы, гробами, сейчас стрелять буду».
Только после этих слов народ маленько очухался. Бросился по своим комнатам…
«С чего ж это мы, уважаемые граждане, разодрались?».
5. Партийная оценка зощенковской «физиономии»
Надо думать, уже к концу тридцатых годов «зощенковское» изображение «нашей советской действительности» кое-кому (да что уж там, скажем прямо – Сталину) начинает, мягко говоря, не нравиться. Вначале исподволь, а потом и прямо критики «толстых» журналов принимаются дружно писателя покусывать.
А тут грянула война… Сразу после начала Великой Отечественной войны Зощенко идёт в военкомат и подаёт заявление с просьбой отправить его на фронт, как имеющего боевой опыт офицера. Но, понятное дело, ему по состоянию здоровья отказывают, а в сентябре 1941 года писателя в приказном порядке (вместе с командой «Мосфильма» – в качестве сценариста) эвакуируют в Алма-Ату. К этому времени он пишет серию военных рассказов, несколько антифашистских фельетонов, а также сценарии к фильмам «Солдатское счастье» и «Опавшие листья». В эвакуации Зощенко продолжает работать над повестью «Перед восходом солнца». Писатель признаёт, что именно к ней он шёл на протяжении всей своей творческой жизни.
Но повести не суждено было увидеть свет. 14 августа 1946 года выходит Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором за «предоставление литературной трибуны писателю Зощенко» подверглись жесточайшей разгромной критике редакции обоих журналов – журнал «Ленинград» вообще был закрыт навсегда.
Поражает стиль и язык этого «партийного документа». Беспардонный цинизм и маразматические формулировки Постановления просто ошеломляют: «Грубой ошибкой «Звезды» является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции «Звезды» известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить её сознание… Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами. Предоставление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции «Звезда» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь как «Перед восходом солнца», оценка которой, как и оценка всего литературного «творчества» Зощенко, была дана на страницах журнала «Большевик»».
Каково! Особенно впечатляют слова о «физиономии Зощенко» и его безделии в тылу. А разве каторжная работа в командировке вместе со всем коллективом «Мосфильма» не была его скромным вкладом в Победу?
Ну ладно… Устроили публичную выволочку. Указали писателю его место в иерархии советской партийной литературы. Так ведь нет же! Как будто спохватившись, что Зощенко явно недонаказан, партийное руководство страны в лице секретаря ЦК ВКП(б) А. Жданова вновь хлещет писателя по щекам своими словами в очередном «идейном докладе», где самым мягким выражением главной мысли было: «окопавшийся в тылу Зощенко… выворачивает наизнанку свою подлую и низкую душонку».
И не удивительно, что сразу после публикации Постановления и этого доклада Михаил Зощенко был исключён из Союза писателей и лишён средств к существованию. Писателя не только перестали печатать, он был полностью вычеркнут из литературной советской словесности: его имя было запрещено упоминать в прессе, а издатели переведённых им произведений не указывали имя переводчика. Почти все из знакомых литераторов прекратили с ним отношения. В 1946 – 1953 гг. Зощенко вынужден был заниматься переводческой работой и подрабатывать освоенным в молодости сапожным ремеслом».
… И только после смерти Сталина, был поднят вопрос о восстановлении М. Зощенко в Союзе писателей. Но каким образом? Советское писательское братство не нашло ничего лучшего, как принять Зощенко в этот творческий Союз заново (чтобы не бросить тень на легитимность исключения), а еще унизительнее было решение о принятии его как переводчика, а не как писателя.
В мае 1954 года Зощенко и Ахматову приглашают в Дом писателя, где проходила встреча с группой студентов из Англии. Английские студенты настаивали на том, чтобы им показали могилы Зощенко и Ахматовой, на что им ответили, что обоих писателей им предъявят живьём. На встрече один из студентов задал вопрос: как Зощенко и Ахматова относятся к губительному для них постановлению 1946 года. Смысл ответа Зощенко сводился к тому, что с оскорблениями в свой адрес он не может согласиться, он русский офицер, имеющий боевые награды, в литературе работал с чистой совестью, его рассказы считать клеветой нельзя, сатира была направлена против дореволюционного мещанства, а не против советского народа. Англичане ему аплодировали. Ахматова на вопрос ответила холодно: «С постановлением партии я согласна». Её сын, Лев Николаевич Гумилёв, был в заключении. После этой встречи в газетах появляются разгромные статьи, на Зощенко валятся упрёки: вместо того, чтобы измениться, что и предписывала ему партия, он все ещё не согласен. Выступление Зощенко критикуют на писательских собраниях, начинается новый виток травли.
Лишь к 1955 году, году выхода Зощенко на пенсию, травля писателя практически сошла «на нет». Однако силы его были исчерпаны, всё чаще и продолжительней становятся депрессии, у Зощенко нет более желания работать. 22 июля 1958 года Зощенко умер от острой сердечной недостаточности. Похороны писателя на Литераторских мостках Волковского кладбища власти запретили, он был похоронен на городском кладбище в Сестрорецке (участок 10). По свидетельству очевидца, в жизни мрачный Зощенко улыбался в гробу. Рядом похоронены жена писателя Вера Владимировна (1898 – 1981), сын Валерий (театральный критик, 1921 – 1986), внук Михаил (капитан 2-го ранга, 1943 – 96).
6. Послесловие
Каюсь, я, как и многие почитатели зощенковского юмора, вплоть до последнего времени искренне заблуждался относительно творческого потенциала великого писателя.
Почему так случилось? Вот как пишет по этому поводу в своих заметках К. Чуковский:
«… Он писатель многосторонний и сложный. Между тем читателям, даже лучшим из них, он представляется нынче чем-то вроде неудачного Аверченко, - развлекательный, поверхностный, с мелкой душой. Читателей в этой ошибке невозможно винить. До них доходят лишь отдельные обрывки его сочинений – разрозненные, вне всякой связи с другими. Причем в последнее время стали появляться такие сборники его повестей и рассказов, словно их составители поставили себе коварную цель – убедить новое поколение читателей, что Зощенко был слабый и неумелый писатель. И они достигли этой цели: всякий, кто прочтет его новый сборник, составленный из его наименее удачных вещей, непременно утратит интерес к его творчеству».
И хочется верить, что и те, кто прочитает эту мою публикацию, тоже захотят прикоснуться к сокровищнице произведений мудрого и доброго Писателя – Михаила Михайловича Зощенко.