Вспышки-молнии Зои Егоровны
Бывает, что не спится Зое Егоровне…Воспоминания, как вспышки-молнии, поднимают настроение, но откуда-то плывет, нарастая, тихая грусть о былом.
Как вспышка – опять воспоминания
После расстрела моего отца в 1938 году, спустя более семи лет, уже после войны мама вышла повторно замуж за Иванова Петра Андреевича и 3 апреля 1949 года у них родилась моя любимая сестричка Ниночка. Церкви не было, крестила ее бабушка Рогова (у нее было разрешение священника на это). Она тогда сказала, что этот ребенок долго жить не будет. Об этом, кажется, все забыли, так как Нина росла задорненькой, рано начала ходить, говорить. Красивая. Когда ей было месяцев 5-7, отец (мой отчим) несентиментальный человек, сажал ее на ладонь, прислонял к стене, говорил: «Ну чем не картина?».
Ее все любили. Дом у нас был большой, огород, живности полное хозяйство, до колодца идти далеко, а воды надо было много на коромыслах наносить: бочки для семьи, скотины, для бани. Мама - лесной мастер, знала все точковники наизусть. У нее была хорошая зрительная память. Она все умела делать: сено косить, косу точить («литовку»), лошадь зимой и летом запрягала, распрягала, была мастерицей шить, вышивать, готовить, а выпечки самой разной сколько к праздникам выпекала! Грибов бочками солила: рыжики, грузди… А ягод сколько собирали! Тут тебе и брусника, голубика, черная смородина, малина. Отец работал шофером, потом заведующим гаражом, механиком. Уезжал на несколько дней в районы, мама уезжала на покос, за ягодами километров за 5-10. Я оставалась за хозяйку и няньку.
Холодное лето 1953-го
Помню, забили двухгодовалого теленка. Я торгую на базаре (родителям на что-то очень срочно нужны были деньги), продаю не дорого, чтобы мясо не успело испортиться, холодильников-то тогда не было. Вечером каждый день надо было встречать стадо, поскольку недалеко колхозные поля, засеянные злаками. И если зайдет моя скотина – за потраву придется платить очень большие штрафы. Вовремя всех загнала, а коз нет. Иду искать. Ниночка дома играет.
Нашла коз, загнала, а она, смотрю, спит, как играла, так и заснула. Ей тогда было 4 годика.
Оказывается, по радио объявляли, чтоб закрывали крепко ставни на окнах, ограды, так как из лагеря или тюрьмы сбежали уголовники. А я этого не слышала. К счастью, мы и так в то время закрывали ставни на болты, ограда - ворота на хороших запорах. Слава Богу, все обошлось, ведь у меня были деньги за мясо.
В Билибино
В 1954 году после окончания школы я уехала в город, но через год приехала из-за Нины – очень по ней скучала. За это время появился Лёня – братик.
В конце 1956 года вышла я замуж, стала Плющай по мужу. В августе 1958 года родилась у нас дочь Лена.
В 1960 году мы переехали в Билибино. Жили в небольших комнатках. Лето здесь было жаркое. 5 ноября умерла мама – прислали телеграмму. Похороны были 8 ноября 1960 года. У нас была нелетная погода, мороз, туман. Я с Леной прилетела – мама похоронена. Остались 11-летняя Ниночка и брат пяти лет с отцом.
Нина для Лёни была за маму, няню, а еще на ней – все хозяйство. Отец не раз женился, но неподходящие попадались. Последняя, Татьяна Ивановна, заменила им мать. Я приезжала в отпуск, встречали как родную. Вместе все ходили к маме на могилку, из ограда рвали лучшие цветы.
Тяжелее всех пережил смерть мамы Лёня. У нас ведь в Сибири тоже морозы в ноябре, да с ветром. Он убегал на кладбище вперед всех, собирал щепки, клал к ограде: «Мама, я тебе принес дровишки, чтобы ты не замерзла». Не хотел он ни есть, ни пить. Тетя Маруся, мамина старшая сестра, напечет всего, а он: «я это есть не буду, мама лучше печет…»
Красивая девушка
В 1965 году Нина ко мне в Билибино напросилась. Выслала ей денег. Осенью прилетела.
Я тогда работала в клубе «Горняк», она подошла - я ее сразу-то и не узнала. Она стала такой красавицей! Вещи оставила на вокзале, мы вместе побежали в старый порт счастливые, радостные, говорим, смеемся…
Это был самый счастливый день для меня и для нее тоже.
Через несколько дней она стала работать ученицей в Быткомбинате, затем - мастером по пошиву женской летней одежды. Мы с ней в Доме культуры пели песни в два голоса. У нас у всей родни от природы хороший музыкальный слух.
Потом клуб «Горняк» закрыли. Появился клуб «Строитель». Нина ходила в самодеятельность. Сыграла роль Машеньки, получила приз-набор в бархатной коробке: духи, одеколон, туалетная вода. По тем временам – здорово! Пела в хоре и сольно выступала. Часто выступала со сцены с песней «Нежность» Н.Добронравова и А.Пахмутовой.
Через некоторое время вышла замуж – стала Тертышникова. Он шофер. Потом у них родилась дочь Снежана. К новому 1968 году был построен дом по улице Шевченко. Оптимистичные, жизнеутверждающие, они получили квартиру в нем с хорошими соседями.
Но после рождения дочери, у Нины начались проблемы с сердцем. Она не могла Снежану нести к бабушке или в садик. Нес муж Саша. Лежала в больнице, говорит мне: «Горстями дают таблетки. Боюсь пить и боюсь их не пить».
В 70-м году они летом были в отпуске. В жару Нине стало очень плохо, врачи советовали ехать домой на север. Приехали. Больница и дом стали чередоваться. В 1971 году на 23 февраля ее отпустили домой, тогда они сфотографировались со Снежаной. Она мне и говорит: «У меня есть бутылка шампанского, вот выйду из больницы, поставлю на 8 Марта или на день рождения (3 апреля)».
Сама она не выпивала, хотела нас удивить, что, мол, больше не попаду в больницу, буду здорова. Вот от нее открытка последняя: меня, моих дочек Лену и Свету поздравляет с 8 Марта 1971 года, а 15 марта ее не стало. Это самый несчастливый день в моей жизни. 21 марта были похороны. Эта же дорога, по которой мы шли, радовались, когда она приехала в Билибино, из старого порта, теперь только обратно в порт – на старое кладбище (нового тогда еще не было). Сейчас бы ее спасли, везде делают на сердце операции, а тогда мы не знали куда ехать, что делать.
Говорили люди, что таких похорон в Билибино еще не было и, наверное, не будет. Весь поселок вышел. Вся больница в шоке. Ей 3 апреля исполнилось бы 22 года. Молодая, красивая. Ее гроб мужчины всю дорогу несли на руках…
А обо мне говорить и не приходится, что я пережила. Хорошо папа с Лёней приехали, поддержали меня.
Прошли годы. По телевизору вспоминали Майю Кристалинскую. Она пела «Нежность», «Опустела без тебя земля»… Людмила Гурченко тогда сказала: «Маечка, опустела без тебя Земля», а я говорю: «Ниночка, опустела без тебя Земля!». Эти песни пела со сцены и Нина. Она пела также «Эти глаза напротив», а я думала, как мне теперь жить без этих красивых Нининых карих глаз? Ты пела «Незабудку» и во сне мне до сих пор снишься незабудкой на светлом лугу. Я до сих пор эти песни не могу петь, слушать без слез…»
Аэропорт уже в Кепервееме
Часто вспоминаю о Володе с Машей, к сожалению, их фамилии уже не помню. Жили с ними в 60-е годы вместе в одной палатке.
Когда Нина умерла, я дала телеграмму папе с Лёней. Они сообщили, что вылетели. Тогда самолеты в Билибино уже не садились, аэропорт перевели в Кепервеем. Из-за непогоды самолеты задерживались. Домашний телефон редко у кого был. Но у Лины, жившей на одной площадке с Ниной, был телефон, т.к. она работала в редакции. И вот она сообщила, что «наш самолет» вылетает. Я пошла в автовокзал узнать, когда будет автобус в Кепервеем. А там шум, крики, выбегает из кабинета начальника автовокзала бывший сосед Володя, работавший тогда водителем автобуса. Оказывается, это он кричал, что ни за что в такую непогоду не поедет в Кепервеем: несколько дней пуржило, занесло дороги. И только из-за меня вернулся к начальнику вокзала и согласился поехать с условием, если дорогу прочистит «кальмар».
Приехали в Кепервеем, а там народу полно: друг за другом прилетели два борта. Я сколько не кричала, папу с Лёней не нашла. Автобус битком, вот-вот перевернут. Володя посадил меня через кабину водителя, кондуктор уступила место.
Так и не найдя своих, вся расстроенная, вышла в Билибино около автовокзала. И тут меня окликают – это Лёня меня узнал. Такая радость! Они, оказывается, с трудом все же попали в автобус и ехали полулежа на полу, поэтому в Кепервееме не могли найти друг-друга. Смотрю, одеты они «по-материковски», папа вообще в сандалях, макинтоше и шляпе. У них тепло, у нас - пурга и холод.
И время не лечит
Время не может заглушить тоски о потерянном. Боль только притупляется, совсем не уходит, хоть прошло уже 45 лет. А мамы уже нет и все 55 лет. Остается память сердца и только хорошие воспоминания. Они живы, пока их помнят…