Асфальт безлик. Часть 33. Новая работа

Ирина Попович
КОНЕЦ ОТПУСКА

Мой  первый черноморский отпуск оказался невероятно интересным. Я познакомилась с Валентиной Григорьевной Титовой, редактором издательства «Искусство», и потом мы много лет общались.

Одним из самых ярких впечатлений лета был приезд Цфасмана, один из наших первых джазовых музыкантов. Джаз я услышала впервые. Музыка меня поразила и Цфасман тоже. В то время джазовая музыка была запрещена. Я думала, что раз джаз у нас под запретом, то Цфасман будет в рубище, но он был в белоснежном костюме и весь сиял. Помещение было крошечным, мы все сидели вокруг пианино.

На концерт пускали только тех, кто жил в самом Доме отдыха. Меня провела Валентина Григорьевна. Джазовых концертов для широкой публики не устраивали. Такой концерт могла в любой момент разогнать милиция, но когда музыка исполнялась в узком кругу, этого не происходило.

НОВАЯ ЖИЗНЬ

В Москве мне предстояло в который раз начинать новую жизнь, меня уволили с работы. В то время перерыв на устройство на новую работу равнялся месяцу. Не работать больше месяца было нельзя, прерывался стаж. А прерванный стаж мог привести к лишению квалификации и понижению зарплаты.

Я хотела поступить в какой-нибудь крупный союзный институт. В Гидропроекте работали знакомые из наших двух выпусков после войны. В отделе кадров Гидропроекта после знакомства с моей анкетой на работу меня не взяли. Меня плачущую вывел из коридора Гидропроекта Миша Уманский. Миша меня окончил институт на год раньше, и мы были хорошо знакомы. Успокоить меня было невозможно, и, пока я плакала, мы пешком дошли до Красной площади. Остановились у Василия Блаженного. Миша спросил:

«Ты была в этой церкви?»

Я перестала плакать и послушно направилась за Мишей. Церковь изнутри  была тесной, лестницы со стертыми ступенями поднимались вверх и опускались вниз, все стены были в росписях. Церковь работала как музей. Я это посещение запомнила и с того момента заинтересовалась московскими церквями.

Следующим объектом, куда я пошла наниматься на работу, был институт  «Проектстальконструкция». Один из отделов института находился в Хамовниках на улице Большие кочки. Два опытных здания стояли на месте будущего  Комсомольского проспекта. По Пречистенке  ходил 15 номер троллейбуса, как и сейчас. В конце Большой Пироговской улицы была его  конечная остановка.

Район завода  «Каучук»  и  Усачевского рынка был застроен беспорядочно разбросанными бараками. Местность была болотистая. Сотрудники двух зданий, расположенных на  Больших кочках, бежали по неустойчивым  мосткам, болото было где глубже, где мельче. В 1922 году на улицах  Усачева и Кооперативной были  построены пятиэтажные дома для ученых, где можно было купить квартиру. На здании, где располагались «Промстройпроект» и «Проектстальконструкция», не было никаких опознавательных знаков. Первый, выходящий из здания человек, указам на пятый этаж, и так же просто я попала к начальнику отдела промышленного проектирования. Фамилия начальника была Бежевец.  Он был немногословен, зато я наговорила много глупостей. Про зарплату я даже не спросила и зря. Мне начислили зарплату по самому низкому тарифу. У Бежевца не было отдельного кабинета, и вся эта история проходила при половине сотрудников отдела, что мне потом долго припоминали.
Отдел делился на  «конструкторов по металлу» и «архитекторов». Конструкторами ведал  главный конструктор,  архитекторами  — главный архитектор Вениамин Сергеевич Богословский. Меня  определили в бригаду главного инженера проекта Гурари Марка Давыдовича и бригадира Белова.

Марк Давыдович имел инженерное и университетское образование. Во время войны он выезжал на разрушенные заводы на работы по восстановлению. Усилия в стержнях ферм он определял мгновенно и точно. Вся бригада потом проверяла расчеты, Марк Давыдович ни разу не ошибся. Мне повезло, что я попала в бригаду к Марку Давидовичу на проектирование мартеновского цеха. Цех был многопролетный с разными мостовыми кранами в каждом пролете. Марк Давидович давал мне свои расчеты на клочках бумаги. Я все просчитывала и оформляла в таблицы. Много труда потратил Марк Давидович на продвижение нашего директора института Мельникова к званию академика РАН. Пока не построили нового здания для института, Мельников  был вынужден выходить в общий коридор, и хотя он улыбался, его красное лицо казалось свирепым.

Институт был прямым наследником строительной конторы инженера А.В. Бари, в которой работал знаменитый Шухов.

Главным инженером  института был Вахуркин, хорошо образованный  пожилой человек. Коридор был украшен акварелями, выполненными сотрудниками, среди работ  были акварели Вахуркина.

От дома до работы было недалеко. Мама с отцом постоянно находилась в Ангарске на строительстве города и химического комбината, я жила одна. На работе меня посадили рядом с «Котей», Лидией Петровной Щербаковой, она  не могла получить высшее образование, так как ее отец был полковником царской армии. Лидия Петровна со старшей сестрой Шурой и матерью жила в старом доме недалеко от Консерватории, обожала теноров и общалась  с родственниками певцов.

В нашей организации было много любителей искусств: таланты-певцы, пианисты, поэты. Все пели, писали поэмы. По следам партсобрания, где разбиралось дело о драке между двумя инженерами, один из наших сотрудников написал стихи:

По коридору ходит Розин,
И вид его ужасно грозен,
За Шера он вступить готов,
Коль вышел Рейн из берегов.

Это была не совсем драка, а борьба за миллиметры помещения. Инженер Рейн толкал инженера Шера, который сидел впереди него. Но партсобрание у нас устраивали по любому поводу, так что даже такой случай годился. После разбора никого наказывать не стали, было ясно, что все произошло из-за тесноты. Но поскольку пересадить инженеров было некуда, Шера послали в длительную командировку, в которую он давно хотел.

Наш главный архитектор окончил консерваторию, но решил, что у него недостаточно музыкальных талантов и поступил в архитектурный институт. До войны он успел окончить два курса архитектурного. Он ушел на фронт, а когда вернулся, ему в виде исключения разрешили учиться заочно, хотя в архитектурном институте не было ни вечернего, ни заочного отделения.

При всей тесноте в нашей конторе помещалась большая и хорошая библиотека. А в праздники появлялся рояль, из каких кустов его выволакивали, я не курсе.