Евгений Белодубровский
ОДА К ВОРОБЬЮ
( Светлой памяти поэта – переводчика Сергея Сухарева)
Удел твой видя просветленным взором,
Зачем нам скорбью омрачать сердца?
Джон Китс ( перевод С.Сухарева)
Из цикла «К миру » (3)
Досужие крохи вспоминаний и строки из чертовой дюжины простых писем. Без комментариев и примечаний, то есть – как есть … Прямо с колес …
Лето 2014. Середина июля. Погода так себе. Комарово. Т.н . «Дом творчества писателей» (ДТП). У нас всего десять дней, на остальные времена все номера проданы загодя … Мы с женой и с котом приехали за час до обеда, как было велено строгим начальством; здесь обитают писатели, они творят, им требуется тишина и сосредоточенность, тревожно что-то. Нам дали ключи от номера на 3 этаже главного корпуса и показали место в столовой. Мы поднялись, быстро так расположили свои пожитки, вынули из баула кота Куню, кинули ему корм … Потом спешились, вышли на широкую лужайку и присели на садовую скамью, что напротив входных дверей корпуса – ждем 2 часов. И вот пробил час. И откуда ни возьмись (из дома и из каких-то щелей в саду, от пристроек, задворок и так далее ) появились отдыхающие люди и дети. И все они довольно длинной чередой (кое в ком я узнал своего коллегу по читательскому цеху и поклонился) неспешно так потянулись в столовку. Мы как новенькие решили пропустить толпу и пойти последними, благо наше место было за крайним столом прямо на выходе у стеклянных дверей обеденного зала, то есть на камчатке. Только мы двинулись к столовке, как в дверях нашего коттеджа появился невысокого роста широченный такой человек на коротких костылях, его острые плечи были почти на уровне шеи и большой головы, ступни непослушных ног сильно и крепко прижимались к земле, но я заметил, что они только мнимая опора. Вся его фигура заняла весь довольно большой дверной проем. И несмотря на то, что перед нами стоял инвалид, очень больной человек, была в нем какая - то твердость, какая - то убедительная мощь и сила, он как будто готовился к прыжку ( кстати, это ощущение мощи и силы Сергея Леонидовича, его упорства в борьбе с недугом - не покидало меня все короткое время, с момента как мы впервые свиделись и вскоре - и потом - сдружились; это постоянно ощущалось не только прямо перед глазами, но и в коротких ответных письмах его ко мне, и в мыслях вслух и в наставлениях, в рукопожатии и так далее)… А пока я вижу, что этому человеку тяжело стронуться с места; он как-то резко двинул головой, вздохнул, поправил очки, тряхнул плечами и костылями (словно повис на них) и мужественно сделал первый шаг на ступеньку вниз, потом еще на одну, вот преодолена и третья и наконец - победная прямая каменная тропа… Еще миг, и я было кинулся к нему помочь, но по его взгляду и даже по вдруг явившейся на мой - было - жест полуулыбке я понял, что он в порядке: дело привычное. И тот тогдашний первый благодарный взгляд в мою сторону я уловил … И - запомнил ( и держу его и буду держать в памяти столько, сколько она во мне будет теплиться …) И вот еще миг-два, и я уже узнал в этом человеке Сергея Леонидовича Сухарева, известнейшего переводчика английских поэтов – классиков. И в частности – Джона Китса. Правда «узнал» чисто визуально. То есть из рассказов о нем моего давнего старшего друга поэта и переводчика Игнатия Ивановского, который чуть ли не накануне этого лета как-то позвонил мне по домашнему телефону ( все мы, знакомые, многочисленные друзья и коллеги И.М. Ивановского знали эту его привычку читать по телефону свои новые стихи и переводы или просто анекдоты и ждать похвалы и, как правило – заслуженной) и битый вечер, час – полтора читал мне в трубку своим глухим баритоном сонеты Джона Китса в переводе Сергея Леонидовича из какой-то его новой книжки переводов. Сильно их хвалил (в ущерб Маршаку и самому Пастернаку, что и стало, скорее всего, причиной такого нашествия); и вдруг – в конце затянувшегося вечера - И.М. поведал мне с волнением и довольно подробно, с какой серьезной болезнью ( следствием перенесенного в детстве полиомиелита) живет полной жизнью и творит нетленное этот человек, глава семьи и отец двух взрослых сыновей… И вдруг я вспомнил, как в начале 90 – х для книги, в которую вошли лекции и биографии лауреатов Нобелевской премии по литературе, именно добрейший Игнатий Михайлович рекомендовал Сергея Леонидовича для перевода текстов Уильяма Голдинга, но что-то не сошлось в его календаре…) Собравшись с силами, я подошел к нему и сказал, мол, здравствуйте, Сергей Леонидович, вот, мол, как хорошо, что вы здесь и что вот совсем недавно мне рассказывал о вас Игнатий Михайлович Ивановский и читал ваши переводы Джона Китса и так далее … Ответ Сергея Леонидовича был прост. И в том же роде, и так же радушен (и даже – веселей): он давно уже завидел нас в окно и переживал, что мы томимся на солнцепеке, ожидая горничной… И этот наш кот пищал в своей кутузке на весь двор и разбудил его совсем даже кстати… И дальше: он тоже быстро узнал во мне – меня, как автора саги о пальто, от одного названия которой ( точно его слова) ему было трудно оторваться, чтобы не прочесть, что там дальше … Удача, большая удача, повторил он одним махом и, выдохнув, добавил, что мою «Сагу …» ему принесла Галя Гампер и второе издание с Грином и «Сайгоном» в придачу - тоже она … И так по пути в столовку мы, как говорится, в одночасье (и смею думать – навсегда) познакомились. Да, именно «в одночасье» ( обратно мы уже шли вместе и называли общих друзей). И так повелось, что мы почти каждый Божий день из тех десяти, отпущенных мне в то заповедное лето 2014, встречались и часами, после завтрака и потом, перед ужином и после, и далее, уже до последних петухов, попивали ром, красное и даже виски и говорили обо всем, что нас сближало и что теребило и волновало душу живу ( благо солнечные дни были редки, а больше дожди и дожди и пасмурно…) Все это пиршество в основном происходило в полукруглой беседке, что стояла в глубине зелени, в самой куще дерев, на тенистой окраине писательского сада, которая ( беседка) была разбита примерно в пятидесяти шагах от парадной известковой балюстрады времен бывшего именитого владельца этого всего. Причем, пока шел к беседке, Сергей Леонидович заранее, чтобы не терять время ( а почти каждый наш поход к месту встречи с остановками «подышать» у него занимал, как правило, минут двадцать а то и полчаса), готовил «на дорожку» что – то любимое из русской классики (например, он изустно знал целые куски или из «Мертвых душ» или вот гоголевскую «Повесть о капитане Копейкине» или что-то из «Капитанской дочки». И что меня окончательно сразило, это как однажды Сергей Леонидович вдруг остановился посредине пути и прочитал мне почти весь диалог Глумова с Городулиным из «На всякого мудреца …» Островского, который, по его словам, не давал ему покоя несколько дней…) Короче, это были десять дней праздника литературы и поэзии, где тон задавал Сергей Леонидович Сухарев... Особенными были его рассказы о муках переводчика. Помню один такой эпизод: для того, чтобы понять, что означало ( или, как он сказал, что таило в себе) для англичан эпохи Спенсера или Китса одно единственное, затерянное в словарях, словечко из Кольриджа или Шелли, но слово главное, ибо оно завершало целую главу - ему пришлось перечитать много справочных английских книг по военной истории той поры из Публички и БАНа. И найти таки истину, и я видел как он гордился этой находкой… Оказалось неожиданное: это слово означало не военное сооружение или само оружие, как он сначала предположил, а вид сукна, из которого шили плащи для облачения воина перед главным сражением. Это как же надо, друзья мои, знать английский язык, влезть с потрохами в его диалекты и нормы, в эпоху чуть ли не крестовых походов. Ради, повторяю, одного слова ….
Конечно, я был не единственным участником комаровских посиделок с Сергеем Леонидовичем, приезжали из города его родственники, ученики, студенты – филологи, коллеги – переводчики, издатели … Но постоянно рядом с Сергеем Леонидовичем коротал свои летние комаровские недели ( который уж год) ученый и строитель больших кораблей Игорь Валентинович , по фамилии Соколов, человек удивительной душевной доброты и многих знаний ( про таких говорят «человек бывалый»), но не поклонник больших возлияний - настоящие бражники собирались на другом конце сада. Весьма далекий от нашего цеха (помню, Игорь Валентинович все никак не мог взять в толк и полушутя-полусерьезно считал чем-то лишним и даже не совсем тактичным читать личную переписку бедняги Белинского, или там Герцена, Тургенева; у меня с собой был том писем «неистового Виссариона», принадлежавший некогда Б.М. Эйхенбауму со «следами» его пристального чтения, и я решил на каникулах эти пометы распознать и понять ход мыслей Бориса Михайловича, и в помощники пригласил Сергея Леонидовича), но готовый всегда без промедления действовать в любую трудную минуту, в любой момент, когда недуги Сергея Леонидовича давали о себе знать слишком сильно …
Теперь вернемся к основному и самому выдающемуся деянию Сергея Леонидовича, к его любимому поэту Джону Китсу. Все, кто постоянно ездит в метро, не могут не заметить торчащие вдоль всей линии эскалаторов световые рекламные щиты, которые назойливо предлагают нам то женское белье, то скобяные товары, то еще какой – либо непотребный аптечный ширпотреб; и вместе с ликами бегемотов, жирафов, разных деятелей или с попугаями - один и тот же избитый плакат со шпилем Адмиралтейства, дополенным неуклюжими виньетками и закорючками Пушкина, а также другой – со стихотворением Джона Китса «Ода к соловью» (той же игрой с пассажирами в классиков однажды, в качестве рекламы, торчал портрет небритого Сергея Довлатова, взятый с малознакомой и чуть ли не последней фотографии писателя американской поры)… И странное дело: если реклама всякой всячины на этих щитах время от времени менялась, но Пушкин и Китс остаются непременно («держатся братки - поэты, не поддаются тленью», как на это весело откликнулся Сергей Леонидович)… Но если Пушкин есть «наше все», даже в метро, то что же Китс?.. И как я (задолго до моего личного знакомства с Сергеем Леонидовичем в Комарово) ни пытался понять, почему в метро «катается» Китс», никто мне не ответил. Ну ладно, пусть Китс, как – никак гений, хотя с эскалатора можно усечь только имя автора, набранное некрупным шрифтом, не более того…. Сергей Леонидович тоже знал об этой «публикации» Китса, но не ведал, в чьем переводе дана эта «Ода к соловью» (и пара других стихотворений Китса, являющихся пассажирам на фоне боксерских и дамских лайковых перчаток), и попросил меня переснять на мобильник хоть кусочек текста с одного такого щита (просто для справки… Известен прецедент с внуком композитора Василия Павловича Соловьева – Седого, который якобы по суду добивался от железнодорожных властей иметь процент от каждодневного исполнения на больших вокзалах т.н. «Гимна Петербурга» сочиненного его дедушкой, но проиграл) .
Так я и сделал, и по строкам, которые мне удалось «поймать» на ходу, Сергей Леонидович сначала решил, что автор метро-перевода «Оды к соловью» - старейший московский лингвист, переводчик ранней английской лирики, А. В. Покидов, и его одобрил. Но вскоре изменил свое мнение и определил с неопровержимой точностью, что перевод принадлежит Игорю Михайловичу Дьяконову… На том и порешили.
Вернувшись домой после моей прекрасной десятидневки, осененной дружбой Сергея Леонидовича, я по электронной почте послал ему в дар копию входного билета в «Музей Джона Китса» в Лондоне стоимостью 20 центов. Я купил его в 2000 году, когда мне выпало счастье по приглашению профессора - набоковеда госпожи Джейн Грейссон жить в Лондоне и работать в Библиотеке Британского музея. И как – то в один свободный от занятий день она пригласили меня посетить «Музей Английского Пушкина» - святое место, где в дни памяти рано умершего поэта – гения собираются поэты и ученые – лингвисты со всех сторон света. Причем, тот билет особый: он предоставлял владельцу бесплатное посещение жилища Поэта в день его рождения. По получении Сергей Леонидович ответил мне кратко, но я понял, что это его обрадовало (вообще, у меня была мечта – заказать через Музей подлинный билет для Сергея Леонидовича, но я все откладывал, прямо беда…)
И вот что еще хочется сказать об этом исключительном, замечательном человеке – борце, поэте – лирике и эрудите, который знал почти весь репертуар русской поэзии. Он, конечно, признавал первенство за Пушкиным. Помню, у нас речь зашла о сказках Пушкина и особенно о « Сказке о мертвой Царевне и семи богатырях», и вот мы дошли до того места где бедняга королевич Елисей обращается за помощью к ветру, солнцу и луне и заканчивает каждое свое печальное воззвание к сим силам словами: « Я жених ее …», как вдруг наш Пушкин вихрем врывается и произносит дающий ему надежду глагол «Постой …». Сергей Леонидович тут с восторгом встрепенулся, привстал, позабыв про костыли, и мы трижды повторили этот монолог: я за Елисея, а Сергей Леонидович – за Пушкина, с гулом и ауканьем « П о с т о й…» А его Лермонтов, Печорин, Демон … Помню с каким любопытством мы, два взрослых книгочея и знатока много чего подобного, принялись перечитывать письма того же Белинского к родителям, друзьям, издателям, кредиторам ( этот эпизод коротко был упомянут мной выше), и как подивились своему «невежеству» ( см. одно из писем С.Л. в приложении)… Поверьте, я отнюдь не был близким другом Сергея Леонидовича, все это происходило, как говорится, «накоротке», в какие - то неполных три недели за три встречи, но собеседником жадным, собеседником заинтересованным, можно сказать «шкурным» я был точно !!! А как иначе, когда тебя интересует ЕГО мнение о книгах, людях, стихах и много чего еще из его запаса знаний, из его багажа и что это мне должно пригодиться для моих ученых скромных занятий на поприще литературоведа и для начинающего прозаика ? Я спрашивал, писал, посылал Сергею Леонидовичу свои тексты – творения, хотя знал, что ему трудно читать и отвечать часто и помногу, что он дорожит каждым днем и каждым вздохом, надо быть начеку… Но он отвечал и отвечал…
В прошлом году, в августе, мы вновь повстречались с ним и с И.В. Соколовым в комаровском Доме отдыха Союза театральных деятелей, но мы приехали, когда С.Л. и И.В. уже наладились уезжать. Срок истек… И нам обоим досталось от силы три- четыре дня, из которых два Сергей Леонидович почти не выходил из номера на свет, а тут пошли дожди, но мы успели посидеть на лавочках под зонтами и много чем поделиться. В частности зашла речь о переводе знаменитого стихотворения (сказать точнее, «кредо») Поля Верлена «О поэзии», сделанном Сириным - Набоковым в 30-х годах. Этот перевод я обнаружил (неопубликованным) среди писем В. В. Набокова к своему другу Г.П. Струве, хранящихся в Гуверовском архиве в Станфорде. Наш спор и обсуждение вызвала последняя строка верленовского шедевра:
Que ton vers soit la bonne aventure
;parse au vent crisp; du matin
Qui va fleurant la menthe et le thym…
Et tout le reste est litt;rature.
…Версия И.И. Тхоржевского : «все остальное – чернила и проза» ( очень близко к подлиннику); Валерий Брюсов предлагает : «все прочее - литература», за ним, недолго думая, вторит мэтру теми же словами Борис Пастернак… Версия Набокова: «а все остальное – словесность»… Конечно, были и есть еще варианты, скажем Георгия Шенгели ( гениального переводчика, не в этом суть момента; интернет насчитывает еще шесть - семь вариантов…) Я отстаивал вариант Набокова, так как в термине «словесность» мне, смерду и пр., чудилась пушкинская нота, все же близкая Сирину, хотя он к тому времени еще не стал заправским пушкинистом … Сергей же Леонидович не принял ни одного , он обещал предложить свое, хотя отметил что вариантов, и правда, немного… И на следующий день, на лавочке в тени тихо заговорщицки произнес « все остальное - письменность». Как Вам?..» Уезжая в город (9 августа 2016) Сергей Леонидович подарил мне на память миниатюрный сборничек «Сонеты Джона Китса» в собственном переводе с трогательной надписью. Но это издание воистину «non multa, sed multum» ( не много, но многое), ибо в нем (формат – то с гулькин нос), помимо собственно переводов Сергея Леонидовича, вы найдете собранную им «в один кулак» почти всю библиографию произведений Китса, поименную летопись переводов его стихов и эссе на русский язык (начиная с 1895 года посейчас), включая газеты, биографический очерк и так далее, вплоть до публикации наиболее серьезных статей и монографий трудов о Китсе в английской и отечественной литературе и критике.
И вот последняя встреча с Сергеем Леонидовичем. Она была полна печали и радости, радости и печали. И все в том же Комарово. И можно сейчас сказать, почти на днях, то есть 19 августа 2017…
И хотя она была опять же краткой, всего-то на час с полтиной, но, повторяю, полна радушия, взаимных приветствий, обменом новостями и весьма важным решением (правда, вид, внешний вид Сергея Леонидовича в этот день был, что называется, неважнецкий, моя жена это заметила раньше меня. Рядом – Игорь Валентинович, который как раз наоборот был спокоен, что придавало мне сил). Но вернусь к радости, несказанно обуявшей нас обоих … Ибо она вся была ознаменована веселым обещанием Сергея Леонидовича откликнуться на мою нижайшую просьбу написать для моей новой книги о пальто стихотворение под названием «Ода к воробью» (подобно «Оде к соловью» его любимого Китса). История простая: как говорилось раньше в советских газетах, «идя навстречу пожеланиям трудящихся», то есть многочисленным пожеланиям читателей, воспрянувших духом и чувством жизни от чтения книги про историю чертовой дюжины моих старых пальто (тираж – 7 тысяч, и почти вся ушла … С.Л. приветствовал эту книгу, см. выше), я решил откликнуться на этот призыв и действительно написать новую книгу обо всех остальных сбывшихся и несбывшихся пальто, моих и с чужого плеча, а также шляпах, галифе, шейных платках и телогрейках самых разных людей ( с отступлениями в прошлые и позапрошлые годы) и тому подобной согревающей душу житейской мишуре. Но непременно - ленинградского пошива и пошиба … А в спутники свои взять обыкновенного серого, дворового, уличного, вороватого, в лохмах, трамвайного воробья - небожителя моего родного Заячьего острова, символа тутошних простуженных улиц-переулков-садов и скверов - самая, на мой взгляд, лирическая и самая ранимая, хрупкая и самая нежная примета нашего города …. То есть, сшить прозу будущую мою – все эти шубы, шапки, рукавицы и блузы на воробьином пуху с обязательным экскурсом в лоно петербургской литературы (тем более, как весело и всерьез заметил Сергей Леонидович: и правда, Евгений Борисович, что-то воробьев стало меньше в городе, как греков у Бродского; они покидают нас, это опасный прецедент, надо срочно что - то делать, спасать надо, спасать). А на то есть Китс! Ведь его «Ода …» о том же: она написана Джоном в ответ тем, кто вырубил неподалеку от его дома целую соловьиную рощу … И вот я тут же, как говорится, « не отходя от кассы» (это был, опять же, предобеденный час ), на деревянной скамье у стены под хилым солнышком, что стояла века напротив аляповатой серо-белой балюстрады с разлапыми, битыми по краям вазами, где потухали розы, смело так попросил, вернее, сказать заказал Сергею Леонидовичу сделать своим слогом, своим талантом ( своим пером гусиным) новый с в о й перевод этого шедевра Джона Китса. Ответ его был весел и прост: не возьмусь, мол, не тот возраст, если бы мне было 25, как Джону – это было бы точнее, или как мы говорили в молодости (в вашей книге есть такой пассаж) - в масть, а сейчас коллеги не поймут, тут надо соблюсти все до конца … Я тогда не решился – глупый молодой, не понять сейчас … А теперь поздно … А как название для книги и как идея и решение Ваши – блестящие, дождусь, думаю …
Но я не отступал, почуяв что все это «воробьиное» ему сильно пришлось по душе ( мы тут по старой памяти наперечет стали искать поэтические строки, где воробьи «с холодком», как у Мандельштама, буквально скачут с веки на ветку…) Тут дунул ветерок, получился сквозняк, и я увидел, что на этом вдруг случившемся ветерке мы оба как-то даже растрепались и своими скудными вихрами оба – два стали чуть похожи на серых воробьев …
Нет, помилуйте, перевода не будет, сказал Сергей Леонидович ( тут его стали кликать в окно готовиться к обеду…); а вот стихотворение, оду к воробью, напишу обязательно, обещаю …. Ждите скоро и обрящете …
И пожал мне руку.
И двинулся в дом …
И уже на самой ступеньке на выходе Сергей Леонидович вдруг эдак молодцевато развернулся (крутанулся ) на костылях, поправил очки, дал знак мне побыть еще минутку и щелкнул меня несколько раз на свой мобильник. На фоне дурацкой алебастровой клумбы и еле видных вдалеке очертаний той нашей беседки под прохудившей фанерной крышей времен владельца этого всего …
Я был счастлив!
И вот, буквально вечером, накануне печального известия, пришедшего ко мне неожиданно и совсем даже со стороны, из – за бугра, с Украины, я в свой блокнот записал задание на завтра: позвонить С .Л., узнать, как идет наша « Ода к воробью» …
-------
ПРИЛОЖЕНИЕ
Из писем С. Л. Сухарева
1.
7 августа 2014. Комарово
Дорогой Евгений Борисович,
спасибо за фото. Вот
Пишу коротко, хотя без со-БЕСЕДНИКОВ здешняя жизнь заметно оскудела.
Интернет у меня тут шаткий и валкий, включается ненадолго.
Перевод 66-го сонета Коли Голя мне давно известен.
Думаю, один из самых удачных.
Ваш вопрос меня смутил своей очевидностью.
Не знаю, откуда взялся "СЫСОЙ ПСОИЧЬ",
но стряпчий Сысой Псоич Рисположенский запомнился мне с детства
благодаря сакраментальной фразе "Я, Аграфена Кондратьевна, рюмочку выпью" -
- по телевизионной версии пьесы "Свои люди - сочтёмся"
(тогда ещё не прочитанной).
Всего доброго!
2.
20 августа 2014
СПБ.
Дорогой Евгений Борисович, я наконец вернулся к насиженному монитору – и взялся было разгребать завалы но тут меня настигло внезапное обострение невралгии в правом боку:
отличное оправдание праздности (которой, впрочем, в благодатном Комарово и без того было предостаточно).
С интересом читаю Вашу публикацию Николая Набокова – тем более что тоже неравнодушен к Прокофьеву. Пересмотрел и Вашу «чуковину» - интересно.
Подпись к шедевральному снимку в беседке напрашивается сама собой:
в подражание Виктору Гюго – «Труженики бутылки».
Прилагаю фото, но есть дубль более интересный – с падающей на нас тенью Дианы как фотографа.
Ваш – СЛ.
3.
31 августа 2014, 21:56
СПБ. Добрый вечер, Евгений Борисович!
Благодарю за присланный билет: увы, до Китса мне теперь далеко … Кстати, не посмотрели том его писем в моём исполнении? Эпистолярный жанр меня по-прежнему привлекает, а письмами Белинского Вы меня попросту заворожили. Пытаюсь найти в Сети, но тщетно.
Впрочем, кого не тронут такие вот признания:
--- В. Г. Белинский — В. П. Боткину (22 января 1840 г.):
«Дай мне написать в год три статьи, дай каждую обработать, переделать — ручаюсь, что будет стоить прочтения, будет стоить даже перевода на иностранный язык, в доказательство, что и на Руси кое-что разумеют и умеют человечески говорить; хорошо какому-нибудь Рётшеру издать в год брошюрку, много две. А тут напишешь 5 полулистов, да и шлешь в типографию, а прочие дуешь, как Бог велит, а тут еще Краевский стоит с палкою да погоняет. Впрочем, и то сказать, без этой палки я не написал бы никогда ни строки: вот разгадка, почему твоя натура кажется непроизводящею и ты почитаешь себя неспособным к журнальной работе. Останься журнальная работа единственным средством к твоему существованию, ты писал бы не меньше меня и не надивился бы своей способности писать. Так созданы люди. Пушкин был великий поэт, но и вполовину не написал бы столько, если бы родился миллионером и не знал, что такое не иметь иногда в кармане гроша».
--- В. Г. Белинский — В. П. Боткину (27-28 июня 1841 г.):
«...у меня много самолюбия, которое искало себе выхода; я темно понимал, что для царской службы не гожусь, в ученые также и что мне один путь. Будь я обеспечен, как ты, и притом прикован к какому-нибудь внешнему делу, как ты, — подобно тебе, я изредка делал бы набеги на журналы; но бедность развила во мне энергию бумагомарания и заставила втянуться и погрязнуть по уши в вонючей тине расейской словесности. Дай мне 5000 годового и бес трудового дохода — и в русской жизни стало бы одним фактом меньше».
--- В. Г. Белинский — В. П. Боткину
(4-8 ноября 1847 г.): «...У Краевского я писал даже об азбуках, песенниках, гадательных книжках, поздравительных стихах швейцаров клубов (право!), о книгах о клопах, наконец, о немецких книгах, в которых я не умел перевести даже заглавия; писал об архитектуре, о которой я столько же знаю, сколько об искусстве плести кружева. Он меня сделал не только чернорабочим, водовозною лошадью, но и шарлатаном, который судит о том, в чем не смыслит ни малейшего толку».
Полагаю, вот эта статья Вам давно известна:
http://www.portal-slovo.ru/history/39069.php
С началом осени Вас – лучшего времени года!
Ваш – Дронтофил.
4 .
29 ноября 2014, 17:22
СПБ
Благодарю, Евгений Борисович, за присылку нескольких сонетов Шекспира в переводе Коли Голя. Повторю, что выполнены они на высочайшем уровне. Читаются свежо и современно. Спасибо!
Всего Вам доброго! –
- СЛ.
5.
30 апреля 2016
СПБ
Дорогой Евгений Борисович,
премного признателен за присланное произведение. Прочитаю пристально – и с предельной предрасположенностью. Джойсу, это верно, свойственна была необщительность с попутчиками (возможно, по вине подслеповатости).
Думаю, Вам памятен также и другой сходный случай, когда 22 сентября 1926 года он поехал на поле битвы при Ватерлоо на одном и том же экскурсионном автобусе вместе с Томасом Вулфом, однако знакомство так и не состоялось. Впрочем, Вулф Джойсу, скорее всего, не был известен (как начинающий литератор), а сам Вулф по молодости лет не решился заговорить с мэтром. С приятственностью припоминаю позапрошлогодние посиделки. Примите поздравления с предстоящими первомайскими празднествами!
Ваш – СЛ.
6.
30 апреля 2016, 21:11
Евгений Борисович, Вашу просьбу выполнить не смогу: Но при ближайшем телефонном разговоре с ним сообщу о Вашей статье. Ваш – СЛ.
P. S. Ваш недавний очерк о «Тараканище» я тоже читал…
И – позвольте запоздало поздравить Вас с Вашим юбилеем, пожелать новых удач!
7.
9 августа 2016
СПБ
Дорогой Евгений Борисович,
мы благополучно прибыли к пенатам и к перу.
Спасибо за участие. Даниэль Орлов написал так:
"С начала июня я в Комарово ни ногой. Там сплошная литература и алкоголизм".
Подмечено верно. Ваш - СЛ.
8.
12 августа 2016, 13:50
СПБ Дорогой Евгений Борисович,
спасибо большое за письмо, за все ссылки и за щедрое Ваше ко мне внимание. У монитора постепенно разбираюсь со всем тем, что накопилось за время моего отсутствия.
Буду рад всем новым от Вас поступлениям, хотя не могу обещать адекватный отклик на каждое.
Про Дельвига и Кюхлю очень интересно будет почитать.
Диана по прибытии после обеда отправилась на уфимский поезд, а мы с Людой (Людмилой Юрьевной) занялись домашними делами и взаимным редактированием. Сейчас она просматривает мой перевод рассказа Уэллса «The Stolen Body».
На улицу ещё не выходил: из номера 111 это было проще… Лечащий врач давно внушает, что «с таким дыханием не живут». Мне неловко столь упорно ставить под сомнение его профессиональную компетентность, да вот как-то так…
Надеюсь, Вы успешно отдохнёте и вдоволь поработаете. Большой привет Вашей супруге.
Ваш – СЛ.
9.
19 августа 2016, 15:21
СПБ. Дорогой Евгений Борисович, ошеломили Вы меня этим очень скорбным известием… Всегда первый вопрос: ну как же так, это невозможно – и уже непоправимо?! С Игнатием Михайловичем мы время от времени перезванивались – и это было настоящей отдушиной. Слушал, как он читал свои стихи, затаив дыхание (которого и так с гулькин нос). Какой замечательный, цельный был человек – и переводчик от Бога! Царствие ему Небесное!
Но родился он всё же 1 апреля 1932 – то есть, 84 года исполнилось.
https://www.google.ru/#newwindow=1&q=++
Если можно, сообщите, пожалуйста, дату его кончины. Мой телефонный список неумолимо сокращается. Надеюсь, Вы хорошо провели остаток дней в Комарово. Мне там всё было не то и не так – по сравнению с любимым и намолённым ДТП. Лучшее воспоминание – поездка с племянницей Дарьей на залив, где я не бывал с 1997-го года. Взыграла душа старого пирата – и я, естественно, глядя на укрощённую стихию, пил ром. Сегодня вот великий и любимый праздник: наверное, и Вы наверняка тоже вспоминаете «лазурь Преображенскую». Диана сразу же отбыла в Уфу, а мы с Людой заняты домашней рутиной и взаимной правкой.
Привет Вашей супруге (простите, не запомнил имя-отчество).
Ваш – СЛ.
10.
24 сентября 2016
СПБ
Добрый день, Евгений Борисович!
Спасибо за присланную ссылку. Помнится, Вас интересовало стихотворение Верлена –
- и мы обсуждали последнюю ударную строчку. Я же вот сейчас обнаружил в Сети очередной новый перевод: http://www.poezia.ru/works/119388
Не очень уверен, что «письменность» годится…
Всего доброго!
Ваш – СЛ.
11.
12 января, 21:49 2017
СП
Дорогой Евгений Борисович,
сердечно благодарен Вам за память и обещанный щедрый подарок.
Конечно, буду очень рад получить – и почитать, посмотреть…
Мой почтовый адрес: СПБ 194295, Северный проспект 24, корпус 1, квартира 225.
Лучше не на моё имя, а на имя ЛЮДМИЛЫ ЮРЬЕВНЫ БРИЛОВОЙ.
Надеюсь, не повторится недавний казус с посылкой из Бонна, в которой вместо ежевичной настойки (испарившейся бесследно) обнаружились только осколки бутылки:
И до меня благополучно дойдёт не только переплёт Вашей книги, но и вся она целиком.
К сожалению, с Татьяной Польской незнаком, а вот с Санной Юнг – даже очень (разумеется, заочно) – - по её авторской странице на сайте Поэзия.Ру, где до недавнего времени публиковались её талантливые переводы и совершенно замечательные критические разборы, свидетельствующие о незаурядном и основательном филологическом даре.
Мир, как видите, тесен…
Ваш – СЛ.
12.
Отмщения, государь, отмщенья
13 февраля, 17:17
СПБ
Добрый день, Евгений Борисович!
Спасибо за письмо. Рад, что помните … Однако Ваш запрос поставил меня в тупик. Просто не понимаю, чем могу оказаться полезен. Во французском наречии я совсем не силён, поскольку занимался им бегло, по-любительски и очень давно. Впрочем, приведённый Вами подстрочник мне представляется довольно точным. О Жане Ротру к сказанному в Википедии добавить мне нечего: https://ru.wikipedia.org/wiki/,_
Но будет интересно узнать, как Вы истолкуете этот сюжет.
Лермонтов мне очень дорог. Ваш – СЛ.
13 ( последнее письмо)
9 сентября 2017
СПБ
Дорогой Евгений Борисович,
спасибо большое за внимание к моему давнему переводу (ровно 45 лет тому назад - сентябрь 1972, Саулкрасты)
и лестную оценку (ценю Вашу гиперболу!).
Вот почему меня тогда никто не надоумил и не пришпорил перевести ВСЕГО Китса, которому тогда я был ровесником?!
Сгоряча, мне кажется, получилось бы неплохо – и даже «Ода соловью» сносно…
Тем более, именно до 1972-го года русские переводы из Китса были единичными.
Поскольку Вас заинтересовал Спенсер, то прилагаю посвящённый ему Китсом сонет, свой перевод и комментарий к нему.
И да: «Подражание Спенсеру» - первое из дошедших до нас стихотворений 18-летнего Китса.
[44]
JOHN KEATS
TO SPENSER
Spenser! a jealous honourer of thine,
A forester deep in thy midmost trees,
Did last eve ask my promise to refine
Some English that might strive thine ear to please.
But, Elfin Poet, 'tis impossible
For an inhabitant of wintry earth
To rise like Phoebus with a golden quell,
Fire-winged, and make a morning in his mirth.
It is impossible to escape from toil
O' the sudden and receive thy spiriting:
The flower must drink the nature of the soil
Before it can put forth its blossoming.
Be with me in the summer days and I
Will for thine honour and his pleasure try.
1818/1848
Подстрочный перевод:
Спенсер! твой ревностный поклонник, лесничий из глубины твоих древесных зарослей, прошлым вечером испросил у меня обещания отточить частичку английского языка с тем, чтобы попытаться порадовать твой слух. Но, сказочник-поэт, невозможно обитателю земли, полной зимнего холода, взмыть, подобно Фебу, обладая золотым всемогуществом в огненном оперении, и своей радостью провозвестить наступление утра. Невозможно избежать тяжкого труда и вмиг обрести мощь твоего духа: цветок должен впитать природную влагу из почвы, прежде чем его бутоны смогут распуститься. Будь со мною в летние дни – и тогда я постараюсь ради твоей славы и его удовольствия.
ДЖОН КИТС
СПЕНСЕРУ
Твой, Спенсер, почитатель страстный, тьму
Чащоб твоих хранящий, как лесничий,
Призвал, в угоду слуху твоему,
Стиху английскому придать величье.
Но, сказочник-поэт! Нельзя, нет сил
У обитателя земли холодной
Взмыть Фебом в золотом пыланье крыл
С зарёю утра к радости свободной.
Нельзя уйти от тяжкого труда
И духа твоего познать паренье:
Цветок питает вешняя вода
Пред тем, как настаёт пора цветенья.
Со мною летом будь: к тебе строку
Я обращу, на радость леснику.
(Сергей Сухарев - 1977/1986)
- В кн.: Китс Дж. Стихотворения. Ламия, Изабелла, Канун святой Агнесы и другие стихи.
Л.: Наука, 1986 (Лит. памятники). С. 164.
Написан 5 февраля 1818 г. Творчество английского поэта Эдмунда Спенсера (Edmund Spenser; ок. 1552-1599) оказало на Китса огромное влияние. Незавершенная аллегорическая поэма «Королева фей» произвела на Китса огромное впечатление и, по словам Чарльза Брауна, «пробудила его поэтический гений» (Brown Ch. A. The Life of John Keats. Oxford, 1937. P. 42). Первое из сохранившихся произведений Китса – «Подражание Спенсеру» («Imitation of Spenser», 1814) – написано девятистрочной спенсеровой строфой, широко распространенной в английской поэзии и использовавшейся самим Китсом неоднократно: в частности, в поэме «Канун святой Агнесы» («The Eve of St Agnes», 1819) и незаконченной шуточной поэме «Колпак с бубенцами» («The Cap and Bells», 1820).
Под «лесничим» («a forester»), скорее всего, имеется в виду не Ли Хант (автор сборника стихов «Листва, или Стихотворения оригинальные и переводные» («Foliage; Or, Poems Original and Translated», 1818), а Джон Гамильтон Рейнолдс – страстный поклонник поэзии Спенсера и автор сонетов «Деревья в Шервудском лесу…» («The trees of Sherwood forest are old and good…») и «В накидке линкольнской зеленой…» («With coat of Lincoln green and mantle too…»), посвященных Робину Гуду и опубликованных 21 февраля 1818 г. в журнале «Йеллоу дуорф» («The Yellow Dwarf»). Письмо Китса Рейнолдсу от 3 февраля 1818 г. начинается словами: «Благодарю тебя за присланную пригоршню лесных орехов: вот бы каждый день получать в награду полную корзинку за два пенса» (Letters. Vol. 1. P. 223).
Впрочем, этот сонет свидетельствует о том, что постепенно под влиянием Шекспира и Мильтона притягательная сила фантастического мира поэм Спенсера (отсюда и его определение – «Elfin Poet» - «Поэт Эльфов», по аналогии с «Elfin Knight» - «Рыцарь Эльфов», персонажем поэмы «Королева фей»), отступила для Китса на второй план перед стремлением более глубоко отразить в своем творчестве волновавшие его проблемы соотношения искусства и реальности. Воззвание к имени Спенсера служит поводом для уяснения собственной позиции поэта в переходный для него момент: сонет представляет собой как бы иллюстрацию мысли Китса о необходимости для достижения творческого успеха «самого постепенного созревания духовных сил» (Письмо Джорджу и Тому Китсам от 23-24 января 1818 г. – Letters. Vol. 1. P. 214) на основе впечатлений и переживаний окружающей действительности. Примечательно, что в обращении к Спенсеру Китс, игнорируя созданную тем оригинальную сонетную схему, прибегает к «шекспировской».
Впервые опубликован в 1848.
Русские переводы: В. Левик (1975), С. Сухарев (1986), А. Покидов (2005).
- В кн.: Китс Дж. Сонеты. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. С. 254-256.
Вы всё ещё в Комарово?
Привет Дине Григорьевне.
Неизменно Ваш – СЛ.
Que ton vers soit la bonne aventure
;parse au vent crisp; du matin
Qui va fleurant la menthe et le thym…
Et tout le reste est litt;rature.