Ласковый ветерок расчесывает кроны деревьев, одаряет воздушным поцелуем каждый лист, каждую веточку. Сквозь умиротворяющий шорох зелени видно небесную гладь, местами припорошенную барашками облаков. В щедром уюте города гуляют беспечные люди, их хлопоты растворились в лучах полуденного солнышка. На парковой аллеи в объятии тени стройных берёзок и друг друга влюблённая пара всматривается вверх, вкладывая ещё больше нежности собственной сущности в благодетельную бездну небосвода, которая, в свою очередь, благословляет молодые сердца трогательными надеждами на совместное счастливое будущее и крепкой верой в добро. Испытавшая впервые радость материнства, пока неопытная и немножко неуверенная в правильности действий, женщина убаюкивает младенца, дремлющего в коляске. Женщина напевает колыбельную в унисон птичьим трелям, переплетающимся утончённой тканью по всему периметру парковой зоны. Слегка уставшими от недоспанных ночей глазами мама касается горизонта, она улыбается миру, понимая схожесть с ним – привносить новую жизнь. На качелях дети повизгивают от удовольствия купаться в потоках летней свежести, они чувствуют бодрость и задор исходят от туда сверху, где невинная шалость так необъяснимо связана со взрослой серьёзностью и родительской мудростью. Цветы на клумбах солидарные с детьми, тоже тянутся к небу…
Блуждающий дух скользит по слизи лирики самосохранения, он громко рыгает о несправедливости и очередной раз получает кулаком в раздутую от регулярных побоев красно-синюю гематомную морду. Зловоние не заслуживает ни на поощрение законом, ни на одобрение согласием мнения. Это неприлично. Аморально и неадекватно нормам цивилизованного человека. Зловоние противно истории человеческого рода и вообще идет в разрез с эволюцией и правилами приспособления.
Блуждающий дух приподымает изуродованную физиономию, концентрируется на том, что другие зовут светлим небом и различает цветущий анус космоса. Помои хаоса запечатлелись в относительной строгости форм мишурного галактического пространства. Негодование прорывается между остатками гнилых зубов и месивом запекшихся в крови губ. Блуждающий дух заливается в возмущении, он глаголет трубным грохотом канализации.
Общественные институции декорациями украшают фаллический монумент самосохранению. Человеческая пара самца и самки обречены вдыхать испарения мочи и пота партнера, обмениваться слюной, измазываться в кожном жире, стыковать гениталии, должны и обязаны отстаивать закон, мораль и вероисповедание пыхтя голыми раком, сидя, стоя, лежа, трясясь всем телом в бешенной агонии копуляции. Он и она – два отвратительные друг другу существа, терпящие неприятности ради видовой сохранности. Лишь во времена тотального затмения рассудительности вожделение не оставляет иного выбора кроме самое себя.
Мать – синоним слова блудница. Отпрыск чрева ярко свидетельствует о давно разорванной девственной плеве, поглощении пастью клитора инородного продолговатого мужского атрибута. Ежемесячная течка избыточных половых клеток наконец-то реализовала предназначение привлечь внимание осеменителя. Падшая женщина бесстыже выталкивает плод пред глазами консилиума врачей-извращенцев. Баба в процессе родов с перекошенным мокрым лицом, со спутанными клейкими волосами, расставленными ногами и вздутым пузом – икона, изображающая мерзость падения. Вот только блудница с отродьем комфортно устраивается и на клинической кушетке, и в разнообразных публичных местах, нахально требуя почтительного обхождения и льгот. Никаких терзаний совести по поводу потери воспетой пресловутой девичьей невинности.
Дети – экскременты зрелости…
Обильный оружейный залп разносит в клочья разгоряченного оратора. Блуждающий дух, расчлененный на множество частиц, рассеивается в атмосфере.
На приветливом небе над макушками парковых деревьев образовалась притворно-нахмуренная тучка. Начинается мелкий дождик, птичья трель вибрирует в его капельках.