"..."
- Музыку в последнее время стал слушать такую, страшноватенькую, - сказала она.
Комиссар усмехнулся.
- Ну она, по-моему, вся такая в последнее время. Воют чего-то.
- Нет, эта не такая, - сказала она. - Эта... как будто на другой скорости. То быстро, а то медленно. И страшно. Я в другой комнате слышу, а мне страшно. А он там...
- Э, гм. Помните - цыгане? Были? "Не шей мне матушка... крас-ный са-ра-фан!" А теперь... воют, а чего воют... Моя под это дело танцы танцевала перед зеркалом в другой комнате. Я сижу, а там воют. И это: бух, бух.... Я в другой комнате слышу это: бух... бух...
- Мы все больны, - медленным голосом сказала женщина. - Вы как никто должны понимать это. Вы должны прекратить это. Мы с вами, вы и я.
- Почему, - спросил комиссар, - я не... вы... а вы...
Чувствуя, что его голос начинает замедляться, растягивая гласные, останавливаясь в паузах, комиссар замолчал.
- Потому что вы школьный учитель.
- Нет. Я детектив. Как Холмс.
- Как Мегрэ?
- Как Мегрэ. Всё равно. Называйте меня Мегрэ.
- Мне всё равно, - сказала она.
Она поднялась. Комиссар почувствовал неловкость. Он призадумался над причиной неловкости. А она в это время не сходя с места очутилась за его спиной и смотрела в голове глазами, принадлежащими им обоим. Так вот в чём причина этой неловкости, подумал Мегрэ. А моя сейчас танцует там перед зеркалом. Надо было перед уходом завесить зеркало.
Он не поднимаясь пробежал по стене, обогнул её и вышел вверх. На потолок. Это было странно, стоять на потолке и не на потолке, ногами вверх и вниз. Поднимаясь, он чувствовал сопротивление, как будто брёл по воде, текущей сверху навстречу ему. Вода вытекла. Комиссар стоял на потолке. Рядом с лампой. Абажур, верхняя поверхность абажура была покрыта пылью. У неё не хватали руки. Делая уборку.
- Почему вы не выйдете? - спросил он громко. - Почему не выйдете замуж?
- Я пойду поставлю чайник, - сказала женщина. - Сейчас он не поёт, и мы спокойно выпьем чай. Я люблю вас.
Когда женщина вышла, комиссар подошёл к стеклу, за которым стояли книги, все корешками назад. Книги. Просто бумага. Бесполезная бумага, подумал комиссар. Зачем она покупает бумагу? Он достал книгу и открыл её наугад. Он прочитал: "...". Прочитанное напомнило что-то очень знакомое. Что-то я читал такое же, только много лет назад, давным-давно. Бесполезная бумага. Перевод денег.
Он закрыл книгу и поставил её на место.
- Сейчас пишут как-то, что не поймёшь, - поставив на место чашку, сказал Мегрэ. - Какая музыка, такая и писанина.
- Вам лучше знать, - сказала она. - Вы учитель.
- Гм, гм. Когда это началось?
- Никогда, - подумав, сказала она.
- Понимаете, мне нужны более точные сведения, чтобы я смог добиться результата.
- Ванька, насмешил, - да ты мог добиться результата ещё в лагере, - насмешил...
Они помолчали.
- Вся была твоя, - сказала женщина. - С того дня, как увидела тебя голым, с того самого дня. Лучший день моей жизни. Пионерлагерь. Линейки, построения. Тихий час. Это не повторится.
Комиссар нахмурился. Он встал, подошёл к стеклу.
- Вот эта книга... Она у вас давно?
- Кто-то принёс, не знаю, кто. Недавно, давно... какая разница?
- Страница сто девятнадцать отсутствует, то ли выдрана, то ли пропустили, - сказал он. - Там что-то важное. В этой книге только бесполезная бумага.
Он закрыл книгу и поставил её на место. Женщина оказалась за его спиной. Он слышал дыхание. Она заполняла его снизу доверху, как грязная вода при разливе заполняет почву, заполняет каждую выемку. Вода уйдёт, грязь останется. Этот плодородный чёрный ил, питающий нас. Комиссар боялся пошевелиться: вода стояла уже высоко, малейшее колебание - и зальёт...
- Я уйду, - сказала она изнутри, в ушах и в горле, пульсируя водой, - но ты пожалеешь. Ты пожалеешь потом.
Комиссар Мегрэ надел шляпу, надел плащ. Потом он надел туфли. На улице дождь, подумал комиссар: стельки влажные. Я оставил зонтик дома в прихожей.
Комиссар вошёл в лифт. Чёрный негр-лифтёр спустил его вниз. Комиссар вышел из лифта. "Э-э, э... вой-вой-вой, - запел негр за его спиной, пристукивая ногой, - видошайн, альгемайн..." Воют, чего воют, устало подумал Мегрэ. Другие люди.
На улице не было дождя. Efac, прочёл он над входом. Небольшое помещение было полно людей. Бойкий официант притащил два стула и поставил на потолке слева от входа.
- Почему два? - сказал Мегрэ. - Я один.
- Твой жопа на одной не поместится, - ответил официант, - один... знай, что один. Не слепой. Ничего, ничего.
- Ого, - удивился комиссар, усаживаясь на два стула. - Ты, Ахмед, уже много лучше говорить на языке! Успех! Успех!
- Сраная язык твой, - сказал официант. - Я твой мама *бал. Как обычно?
- Да, как обычно, - сказал комиссар.
Улыбаясь, официант убежал, оставляя за собой влажные следы. На улице дождь, подумал Мегрэ. Улыбаясь, он разглядывал сидящих на потолке и ниже. Женщины в коротких платьях, мужчины в спортивных брюках, дети с подкрашенными глазами и губами. Где же ты, моя Сулико?
- Ты что принёс, - удивился он, принимая заказ. - Я это читал в тот раз!
- Один раз не пидарас, - убеждённо сказал Ахмед и убежал, брызгаясь и хлюпая. Сильно поливает там, подумал комиссар.
- Что вы читаете сегодня? - послышалось за его спиной.
Вот напасть. Стоит раз не завесить зеркало - и вот, пожалуйста...
- Сгинь-пропади, - сказал комиссар не оборачиваясь. - Я твой мама *бал.
За спиной рассмеялись. Там тоже шуршали бумагой. Но вряд ли читали: уж очень бойко шуршали...
- На гвоздик, - сказал комиссар. - Потом на гвоздик повесишь остатки.
Бух, бух, услышал он за стеной. Бух... бух... Я слышал, подумал комиссар. Слышал это. В горах Афганистана, где воют назгулы. Чёрные горы. Привезли в мешке и бросили на дороге. Всё отдельно. Всё по частям. Голова, руки, ноги. Ради чего?
- Ради чего всё это! - закричал он и поднял руки - вверх, туда, где был пол. - Ради кого?! Приди, убей всех!!!
Кто-то в чёрной коже одобрительно жмурится рядом, щёлкнул зажигалкой - закуривает... Остальные кто куда, как муравьи, рассыпались: вот, вот... герои. А ты? А я? Я тебя...
Кожа расстёгивается легко, оказывается, но не до конца. Не донизу. Но и то, что сверху, достойно внимания. Кожа не бумага. Приятно открыть, приятно посмотреть.
- Я читаю всё время одну и ту же книгу, - пожаловался комиссар. - Ещё с детства. Одно и то же место.
- Это: "..."?
- Да.
- Четыреста двадцать сто сорок пять, - сказал подбежавший официант. - С вас.
- Что-нибудь понимаешь, что он говорит? Я ничего не понимаю.
- Я твой мама и папа *бал, - убедительно сказал Ахмед. - Дождь на улице, по-моему. Такси поедешь? Корошо!
Слышал новый Роберта Планта? Вещь! Carry Fire. А вышел? Он же тринадцатого октября... а сегодня двадцать седьмое сентября. Вышел, вышел. Вещь. Будет время, послушай.
- Я ударю два раза ножом в живот. Вот - раз, два.
"- Эй, эй... Нельзя, невозможно... Это противозаконно... - Мы не по закону, по закону не живём, - торопливо сказал Мегрэ. - Мы испускания, мы вне языка, мы вне языка! - Тогда ладно."
- Что здесь происходит? - спросил комиссар. - Что вы делаете?
Удары долетали как бы издалека, хлёсткие, звонкие удары. Но хлестали по щекам - его, его самого...
Комиссар открыл глаза. Полицейские, мужчина и женщина, смотрели на него с профессиональной враждебностью.
- Что вам нужно от меня?
- Проследуем, - с профессиональной деловитостью ответил мужчина. - Убийство. Два удара ножом в живот.
Комиссар Мегрэ расстегнул плащ. Он расстегнул рубашку и вытащил её из брюк. Два едва запекшихся рубца в верхней части живота. Их окружала тёмная влажна каёмочка: ил...
- Меня не было там, - сказал комиссар.
- Но с вами это почему-то произошло, - сказала женщина. - Все так говорят: не было, был в другом месте. А это почему-то происходит.
- Проследуем, - сказал мужчина. - Машина за тем углом.
- Я комиссар...
- Раком встал, - грубо перебили его. - Встал, пошёл, быстро. Шевели рычагами, комиссар.
"..."
27 сентября 2017 г.