(Из сборника «Сказки для взрослых»)
Когда-то, очень давно…. (Так, кажется, начинается большинство сказок и всяко-разных таинственных историй). Наверное, это была Планета. Не такая, как у Маленького принца, чуть поменьше: трём баобабам, да ещё вулкану (!) – пусть и потухшему, – там, конечно, разместиться было уже негде. Зато было место для Розы. И для нарисованного в ящичке барашка – тоже. Впрочем, были и круглый стол, и деревянный стул, который можно было передвигать, не отрываясь от грандиозного зрелища (а ведь оно каждую секунду может быть разным!), и любоваться восходами и заходами, созвездиями и гордо парящими одинокими кометами, – сколько душе угодно. Была этажерка с книжками, блокнот и коробка с цветными карандашами. Розу, если ей того хотелось, можно было передвигать по столу, карандашами рисовать её многочисленные портреты, а книжки читать ей на сон грядущий. Книжки, конечно, были про сказочных цветочных принцев и всегда оканчивались хорошо. И вот однажды мимо Планеты, как раз под Новый Год, отмечаемый на Земле в разных странах по разному, пролетела от туда туристическая ракета, разбрасывающая из хвостового отсека рекламные листовки. Большинство реклам разлетелось по всему Космосу. А одна, разлеглась без приглашения на столе и стала искушать своими нездешними видами наивную, крошечным семенем занесенную в эти края бог весть с каким залетевшим солнечным ветром, выросшую без излишеств и авантюрного опыта, почти аскетично (не считая собственной избыточной красоты), Розу.
«Ах, - говорила Роза, - это море?»- читать она умела сама, но предпочитала, когда это делали за неё. «Да, это море», - отвечала я, пока она кокетливо примерялась то к одной, то к другой смеющейся паре. Те, что приглянулись ей больше всех, – лежали вдвоём в гамаке у самой кромки голубого прозрачного моря и смотрели так, словно хотели только одного: перелиться друг в друга, без слов. «Пожалуй, это красиво», - снизошла Роза, подолгу рассматривающая каждый дюйм глянцевого отретушированного кадра, до трехсловного комментария. «Пожалуй, я бы хотела пожить так». Долго, очень долго пришлось мне убеждать гордый, несговорчивый цветок, что это, всего лишь, реклама. Фототрюк. Приманка. Манок. На самом деле, всё может оказаться не совсем таким, каким кажется.
«Да? А откуда ты можешь об этом знать?!» - всё больше раздражаясь, с возмущением задала она, наконец, свой последний вопрос, не ведая о том, что тем самым вонзила мне шип в самое сердце. Стало очень больно. Невольно накрыв ладонью эту область, сжав её пальцами, словно оттуда могла хлынуть кровь, я с удивлением обнаружила, что не могу ответить. И ведь не потому, что – нечего, а потому, что …не хочу. Возникла неловкая пауза. Секунды продолжали кувыркаться в пространстве, но, не привычно, шмыгая одна за другой, а будто в замедленной видеосъемке: я даже не успела ещё ни о чём подумать, но «что-то» уже произошло…
Ни одной слезинки не выкатилось из моих распахнутых, мгновенно потемневших и похолодевших глаз. Переведя взгляд на руку, прикрывавшую невидимое раненное сердце, я сказала: да, она совершенно права, это мои личные страхи и домыслы, никаких более веских доказательств у меня действительно нет. «Ты ревнуешь, - поджала губы Роза. - Или, хуже того, - завидуешь», - и она, с нескрываемым презрением, отвернула от меня свою, растрепанную, в запале спора, головку, демонстративно заложив опавшим листиком страничку с электронным адресом туристической фирмы.
………………………………………………………………………………….
… Ну вот, собственно, и всё. Роза улетела. Туда, где ей грезилась бьющая через край любовью настоящая, а не растительная жизнь. Не предложив не проводить, не встретить, абсолютно уверенная в том, что я всё равно буду ждать её, томясь в разлуке, прожигая взглядом настенный календарь с обведенными в нетерпении красными кружками, датами. Впрочем, не знаю. Это было вполне в её духе, однако до отъезда сама она не проронила ни слова. Странно, но, тоже замолчав, я не испытывала никакого сожаления. Я просто молча наблюдала. Смотрела на поспешные сборы, на выбор Розой самых изысканных нарядов и ароматов… А потом она улетела. Время потекло своим чередом: тишина непривычно вытанцовывала там, где ещё недавно вздыхали, охали, хохотали, ворчали и безобидно подтрунивали; нарисованный барашек большую часть времени спал в своей нарисованной коробке, потому что маленькие растут именно во сне …
Перед тем, как уйти, мне было сложно решить: оставить ли барашка Розе или не оставлять. Ведь ей совсем не с кем будет поговорить, когда она, вернувшись, соизволит поддержать беседу или захочет, чтобы восхитились её новым имиджем, ст`атью или просто восхитились, словно выдохнув невзначай: «ах!...». Но я не знала, когда она вернётся. А вдруг, нарисованный спящий барашек, как раз подрастёт? Воображение на этот счёт рисовало тревожные картинки: барашек вырос, затоптал свою, ставшую тесной коробку, а однажды… И это было самое страшное, что немилосердно подсовывали мне фантазии, потому что в этих фантазиях барашек однажды, не со зла, чисто инстинктивно, просто слизывал новые, нежные, только начавшиеся распускаться бутоны. Нет, нет, я не могла этого допустить! Только поэтому я и прихватила нарисованную коробку с барашком внутри, с собой. Надо сказать, что в отличие видений (и сопутствующих им терзаний) по поводу барашка, ничего подобного о Розе, в отдельности, воображение мне не рисовало. Нечто внутри дало ясно понять и ощутить: более волноваться мне не о чем. А что до времени, так славно проведенного вместе, то… оно для меня (ну, так бывает, ничего не поделаешь, мда) – закончилось. Космос (в отличие от тех, кто здесь обитает и может испытывать целую гамму переживаний, порой, по весьма незначительному, в масштабах Вселенных, поводу) – не сентиментален.
Заканчивая свой рассказ, могу лишь добавить, что теперь живу на другой планете. Однако в отличие от незнаний о самой себе, мне почему-то дано знать, что с Розой. Впрочем, хотелось ли мне чего-то иного? – так что, всё в полном порядке. Жалею я, пожалуй, об одном: не имея никаких предчувствий по поводу столь внезапной метаморфозы, последним аккордом стерлись все подробности нашего фантастического совместного сосуществования. Так что «на добрую память» насмешливая судьба оставила мне только этот фрагмент, годящийся, разве что для краткого повествования…
…Шло время. Барашек вырос, возмужал, влюбился в облако и теперь летает по всему свету, изредка навещая меня весной или осенью, став, точно таким кучевым и кучерявым. Вспомнить же о Розе меня невольно вдохновил, глубоко ранивший сердце, шип: днём раньше, усохший и ставший значительно площе и меньше, выплаканный мной. Оказалось, что все эти годы именно он царапал то сердце, то душу. Да только маясь от подобных последствий, мне как-то ни разу не пришло в голову связать их с этой космической фантасмагорией…