Дети СССР были заточены на войну. То есть - вспоминали войну, гордились войной, готовились к войне. Я не исключение. Первое, что я научился рисовать – танк, второе – взрыв, третье – солдат. Рисунки были наполнены драматизмом, повторяющимися ситуациями: атака, контратака, бой, смерть, победа. Любимые фильмы – про войну, любимая книга – про пацанов, которые стали беспризорниками и бежали на войну, чтобы стать сынами полка. В каждом мальчишке жиль Кибальчиш. Игры на улице – войнушка, игры дома – солдатики.
Даже мой друг пацифист Мишка не мог избежать этого. Хотя он насквозь антивоенный, книжный ребенок. Я им восхищался, как с самого нашего знакомства стал восхищаться, что в первом классе он изучает английский и немецкий, что он прочел уже давно книги по программе седьмого класса, так я и восхищался им до самого его предательства несколько лет назад, когда нам обоим было уже под сорок лет. Так вот, чтобы было понятно, что это за человек, представьте, что мы играем в футбол, мальчишки носятся по всему полю, крики, споры, и вот, посреди этого азартного спортивного боя ходит пешком кудрявый мальчик, сутулясь и посмеиваясь в свою руку (у него такая манера). Поднесет кисть к лицу, будто нюхает и улыбается. Попадут в него мячом, отряхнется и пойдет дальше, просто ходить по полю. На ворота его тоже не поставишь. Мяч будет лететь прямо на него, а он деликатно отойдет в сторону. Зато он знал почти всё на свете, имел обо всё своё абсолютно особое и независимое мнение. Как ни странно именно он пытался раз десять научить меня курить, но ничего не вышло, не лез в меня дым и всё тут.
Так вот, с Мишкой мы придумали игру на листах бумаги. Ни компьютерных стратегий тогда не было, ни настольных, мы даже не знали, что за жанр у этой игры. Он на своем листе рисовал свою страну, с городами и оговоренным числом армий, я рисовал свою. Потом мы соединяли листы, и начиналась мировая война. Каждое соединение имело свою свободу хода, например, пехотная армия проходила только сантиметр за один ход, танковая – два сантиметра, авиация пролетала сразу шесть. Когда армии противников сталкивались в одной точке, происходило сражение. Мы бросали обычный кубик. Если выпадало нечетное число – побеждал Миша, если чётное – я. Удобство этой игры было в том, что в неё можно было играть и на уроках. Так вот, получается, даже мирный Мишка играл в войну.
Зарницы и уроки НВП - ничто не проходит бесследно.
Мое мнение резко изменилось, когда я пошел в военно-патриотический клуб «Десантник». Конечно, мы жили не в казарме и занимались всего три раза в неделю. Но этого хватило. «Сержанты», те, кто занимался в клубе не первый год, устраивали испытания новичкам, провинившиеся должны были отжиматься или им «пробивали грудь». То есть ты стоял навытяжку, и не должен был ни уклоняться, ни защищаться, а тебе били кулаком в центр торса, иногда не один раз, иногда несколько человек подряд. Выдержать это было можно, но грудь болела. А потом оказалось, что у меня грудная клетка вдавлена, искривлена. Врач спрашивал: «Откуда это?» Я деликатно молчал. Бонус к моему кривому носу. Короче, особых результатов я не достиг, но про армию стал понимать. На второй год «сержантами» стали особо отличившиеся мои одноклассники, тоже мирные хороши ребята, которые так же «чморили», то есть «воспитывали» новобранцев.
Классом нас вывозили на десятидневные сборы на настоящий военный полигон. Там мы жили в палатках. Жалко было летние деньки. Мы рыли окопы, бросали гранаты, бегали кросс в испорченных противогазах. Больше всего мне понравилось работать на кухне. Ложками сыпать в рот какао и заливать туда воду. Неописуемо вкусно и кишечник прочищает зверски.
Ночами военруки (а были собраны ребята из разных школ) напивались и устраивали нам ночные учения. Они нападали на склад с продуктами. Охрана склада была с учебными автоматами калашникова, то есть они не могли стрелять, даже холостыми патронами. А потом этих же охранников отправляли в наряд, так как они не могли защитить склад от «врага». Каждую ночь военруки будили всех ночью - «Воздушная тревога!», выгоняли из палаток и заставляли падать на землю, потом поднимали по команде «Становись! Смирно!», потом снова кричали «Воздух!», потом снова строили, потом опять «Вспышка справа!» «Отбой!» «Вспышка слева!»
Однажды у вечернего костра подвыпивший чужой военрук подошел ко мне с ножом. Я стоял по стойке смирно. Военрук сказал: «Как стоишь, салага!» и стал тыкать мне лезвием в гимнастерку. Это был интересный опыт. Наш военрук, помню, звали его красиво – Марк, он прошел Афган, и у него была борода, что для того времени необычно, так вот он отвел руку чужого военрука от моего живота и сказал мне: «А ну быстро, беги на кухню». Я сказал «есть» и отбыл.
Если честно, тот «чужой военрук», это был мой руководитель военно-патриотического клуба. Видимо он что-то подозревал о моем отношении к ВПК и к армии вообще.
Меня удивляло, что почти всех, кто прошел через клуб, он вдохновил на службу. И только я оказался белой вороной. В последний год школы нас отправляли в военкомат. Там мы проходили медкомиссию. Раздевались до трусов в феврале в неотапливаемом помещении, бодро входили в комнату к врачам и должны были произнести: «Призывник такой-то на медкомиссию прибыл».
Мне, почему-то выписали направление в больницу. Я пролежал там три дня. Меня не осматривали, не лечили, я просто лежал на койке в коридоре, и мечтал научиться играть на гитаре, как тот парень, что пел для красивой медсестры. Хотя, я был бы согласен и не играть на гитаре, но лишь бы вот такая молоденькая девушка обратила на меня внимание. На четвёртый день мечты исполнились с лихвой, доктор позвал меня в кабинет, который от стены к стене заполнен красивыми студентками медицинского училища. Меня раздели и осмотрели. Я мужественно представлял себя в плену у гестапо, где молоденькие садистки готовятся сварить мыло из партизана.
На следующий день доктор пригласил меня в кабинет снова. Зря я надевал парадные плавки, на этот раз это была просто беседа. Седой доктор, близоруко щурясь через толстые стёкла очков, спросил: «Служить хочешь?» Я был озорной парнишка и хотел сказать «Гав!», но передумал. Я сказал: «Нет, не хочу». «Хорошо», - сказал доктор и стал что-то писать в моей медицинской карте. «А что у меня?» - спросил я. «Последствия перенесенного в детстве полиомиелита», - сказал доктор. О, я даже о болезни-то такой не слышал. Ах вот отчего хирурги в далеком детстве думали, что у меня одна нога будет короче другой! Понятно… зато всё по-честному, не надо косить, давать взяток. Да я бы и не давал и не косил. Но уж как сложилось…Только у меня сомнение осталось, а если бы сказал «Да, хочу служить», что бы тогда ответил доктор? В общем, записали мне в билете: «Не годен к строевой, годен в военное время». Специальность – писарь. В точку попали.
Мишка тоже не служил. Но лет через двадцать его таскали в военкомат, на какие-то сборы, он сидел в военкомате и составлял списки прибывающих. А меня никогда никто больше не дёргал, ни на сборы, ни на какую-нибудь войну. Видно где-то кто-то в секретном досье поставил галочку: «Пацифист, чтоб его в бога душу мать!»
Сергей Решетнев ©
Рисунок мой. Нет лиц, так рисовалось) Сколько агрессии и динамики. Смешно и грустно. И меня удивляет, как за сорок лет фломастеры и паста от шариковой ручки не выцвели