ОРУЖИЕ
Сахар заканчивался, а пополнить его запасы было решительно невозможно: выползти из своей норы он не мог. И тут и там мелькали зловещие вспышки, и они уже свободно могли влиять на сетчатку глаза, поскольку он сильно ограничил разовый прием сладкого.
Он боялся остаться слепым.
Вспышки мелькали то и дело, и ему казалось, что он запрыгнул на небо, прямо в облака, и ловит эти молнии руками. Начинались галлюцинации. Организм беспрерывно требовал и требовал сахара, но весь район остался без него.
Люди медленно слепли и умирали.
Наконец, он решился и, проглотив почти весь запас, бросился на черную улицу, под дождь. Он побежал к ближайшему магазину, крест-накрест закрытому железными прутьями.
“В городе — чрезвычайное положение, — думал он, — но мне уже — все равно, кто поймает меня: патруль либо вечная бездна слепоты”.
Проклятый дождь шел уже три недели, небо постоянно кидало на землю сильные разряды, и людям не хватало запасенного по карточкам сахара.
Он стал ломать стальные прутья магазина. Лом застрял, завизжал выдираемый из стены гвоздь, и прут упал, завыла сирена. Он резко, с ходу стал ломать второй прут, но, ослепленный мощными фарами, упал на дорогу.
Его схватили под руки и кинули в кабину машины, как гицели кидают собаку; там уже лежали другие тела таких же несчастных, как и он.
— К черту! К черту вас! Сволочи! Вам бы только убивать!
— Заткнись... — услышал он далекий голос полицейского.
— Вы изобрели! Это вы изобрели! Это же чудовищно! Это оружие... — задыхался он, — его же везде запретили...
— Заткнись, гад... — прошипел полицейский.
— Вам нужен покой... Чтобы все, как крысы... Как крысы сидели по норам... Жрали сахар... И молчали! Свобода молчать — вот ваша свобода!
Его схватили под руки и, слабеющего, выволокли — под яркий свет фар.
Уже немея, он услышал, как один полицейский сказал другому:
— Третью норму съел, а все не по себе... Давай подождем, пока он отойдет, а потом вызовем службу очистки...
... Очнулся он в больничной палате. Над ним склонился лощеный мужчина в белом: он еле-еле разглядел его. Мужчина мягко, с акцентом спросил:
— Что Вы сейчас чувствуете? Я из комиссии по правам человека. Мы подобрали вас на дороге и хотим знать, что с Вами произошло. За спиной лощенного горела яркая лампа, и умирающий невольно остановил на ней взгляд, хватая последние мгновения света.
— Вам что — мешает свет? — донеслось до него.
Когда свет окончательно пропал, умирающий еле слышно ответил:
— Глупо жаловаться на это...