Поход на премьеру

 
https://vikbal.livejournal.com/


    ГОРКИ 2
      
 письмо другу

Спешу поведать тебе, душа моя, о событиях культурных, а именно о делах театральных, важность коих ни чуть мною не преувеличена, напротив быть может и преуменьшена в силу необыкновенного их происхождения.    С осени ожидали премьеру «Ревизор» Н.В. Гоголя, в отдельно взятом театре. (1)   
В недалёком прошлом «Иванова» сразу в нескольких местах могли объявить. Строгие были времена, режиссеры подсматривали друг за дружкой, и кому первому удавалось сквозь цензурную калитку прошмыгнуть, за тем и шли. Бывало, «Ивановы» множились подобно заразе, захватывали целые округа, а иногда и губернии, так что от «Ивановых» становилось тряско и виновато. Как же: «промотавшийся барин, наделал долгов, спутался с бабами и с досады застрелился». Чеховский «loser» вошёл в моду, закрепился, как русский архетип и пошёл колесить по миру. 
Другое дело «Ревизор» Н.В. Гоголя. 
Сколько не подсматривай, ничего не высмотришь. Кто на такое может решиться? Кто осмелится? Сегодня не то что в слух, про себя страшно произнести, скажем, такое: «…щелкоперы, либералы проклятые! чертово семя! Узлом бы вас всех завязал, в муку бы стер вас всех да черту в подкладку! в шапку туды ему!». Что б такое сегодня сказануть, надобно самому быть чем-то вроде арбуза в семьсот рублей: «Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится”. Ничего этого нет и в помине, слух твой не обезобразит какое-нибудь нецензурное выражение или злобный намёк на творящиеся нынче безобразия. Всё благонамеренно, скрупулёзно, я сказал бы, с отборной тщательностью вымарано так, что комар носа не подточит – прицепиться не к чему, смело, без всякой оглядки сразу в буфет подтягивайся, так как народ валит прежде туда, а уж после в зал.
Всё, разумеется, оговорено заранее и городничий несёт в себе оправдательное объяснение всему тому, во что погружаешься с первой страшной барабанной дроби, будто бы сама судьба спряталась и зудит в просаленных от пота подмышках. «…говорит ни громко, ни тихо, ни много, ни мало. Его каждое слово значительно. Черты лица его грубы и жестки, как у всякого начавшего службу с низших чинов». Даже если сделать пластику тела исполнителю роли городничего (2), то и тогда подлец из него проглянет, и никуда не исчезнет, такой удачный подбор оказался.
 Подлинно страшен.
Такой, брат, ужас нагнетается, пока не откроется занавес, обнажая проржавевшую от времени обстановку абсолютно пустого пространства. Ничего лишнего. Не зря афиша на фасаде здания заранее предупреждает, (месяца за четыре) о том, что это не что иное, как «версия». С первой барабанной дроби понимаешь, что за дело взялся настоящий «арбуз».
С первых шагов, точнее, с первой «выездки», понимаешь, что комедией не пахнет – выше бери. Ожидается значительное событие, чуть ли не грозовое апокалиптическое, ведь предупредили:    «версия».
Под видом затейливых фантазий просматривается откровение абсолютного вымысла. Ложь, искусно замаскированная, напирает так, что правду художественно вымысла, от художественной неправды, не отличишь. «Мало того, что пойдешь в посмешище — найдется щелкопер, бумагомарака, в комедию тебя вставит. Вот что обидно! Чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши. Чему смеетесь? — Над собою смеетесь!..
 Эх вы!..» 
Однако поспешу тебя заверить, что оговорки никакой нет так как версия, с латинского versio означает видоизменение, поворот в изложении, толковании событий или факта отличных друг от друга. Смею напомнить, что Хлестаков в описании автора, личность до смешного ничтожная: «молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, - один из тех людей которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения». Здесь-то и закавыка т.к. полагания автора и режиссёра (3)  противоположны бытию и согласно Гегелю,   будучи неопределённым в действии того и другого, оказываются не более и не менее, как ничем. В самом бытие не содержится ни определения, ни содержания т.к. в абстрактной цели полагания «бытие» единосущно и равно лишь самому себе, и собой являет неопределённость и пустоту.
Хлестаков в исполнении семидесятипятилетнего народного любимца (4)   безупречен и неотразим оттого, что платформа бытия являет собой именно «неопределённость». В «неопределённости» режиссер достигает наивысшей кульминации. Игнорируя прошлое, подразумевая настоящее, режиссёр таким образом заглядывает в будущее, достигая наивысшего напряжения в мистическом повествовании «необыкновенного», где «небывалое» становится выразителем того, чего никогда не было и быть не может.
Роберт Стуруа - большой режиссер. «Режиссеры бывают двух видов: одни думают, что они Боги, другие знают это точно».
(5) 
 /Городничий. То же я должен вам заметить, и об учителе по исторической части. Он ученая голова - это видно, и сведений нахватал тьму, но только объясняет с таким жаром, что не помнит себя. Я раз слушал его: ну покамест говорил об ассириянах и вавилонянах - еще ничего, а как добрался до Александра Македонского, то я не могу вам сказать, что с ним сделалось. Я думал, что пожар, ей-богу! Сбежал с кафедры и что есть силы хвать стулом об пол. Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать? от этого убыток казне. /Лука Лукич. Да, он горяч! Я ему это несколько раз уже замечал.. Говорит: "Как хотите, для науки я жизни не пощажу".
Друг мой, особенность Мельпомены такова, что «режиссер должен умереть в актере» (6) Но в этот раз что-то не так. Риторический вопрос, о том «сколько актеров может умереть в одном режиссере» (7) остался открытым.  И если «в театре режиссер – Бог, но актеры, увы, атеисты» (8) Все персонажи в спектакле крестятся как попало, как бы демонстрируют приверженность традициям отживающего либерализма.         
Хлестаков появляется в инвалидной каталке, как и положено инвалиду, прикрыт пледом. Он спит и слегка похрапывает. Это изумляет новизной и одновременно настораживает, будоражит память, вызывая призрак вождя (9), спрятанного соратниками где-то в Горках.
(10)   Втайне, соблюдением всех правил конспирации (инкогнито), вождя будто бы переправляют, зачем-то в Москву. При нём совершенно немой Осип, не произносит за всё время ни слова, и специальный агент, обеспечивающий безопасность, то и дело шныряющий по углам. Но что-то пошло не так. Кончились деньги или группу обворовали - разъяснений не даётся.
Пожилого человека голодом морят, «и так и далее» по тексту, с некоторыми купюрами, быть может, местами даже значительными, так что теряешься туда ли тебя ведут и знают ли куда ведут те, «кто нас ведёт» (11). Такие мысли не оставляют ни на минуту, и барабаны судьбы только усиливают неизбежность надвигающегося конца.
Многое до конца исполнено в высшей степени сдержано, к примеру, сцена признания Хлестакова Марье Антоновне, а потом и Анне Андреевне. Приспело, думаешь, время эротики. Ожидаешь, чего покрепче. Стриптиз от Анны Андреевны (12) по началу даже обнадеживает, теперь-то надеешься, всё пойдёт в привычном русле. Помнишь, дружище, в шестидесятых годах прошлого века в некоторых западных странах, стояли автоматы, демонстрирующие стриптиз. Нужно было бросить монету и заглянуть в монокль. Там девушка раздевалась до половины, а после выскакивала надпись с обращением бросить ещё монету для продолжения. Конечно из любопытства многие бросали. На экране появлялась всё та же полураздетая, и начинала неспешно одеваться. Стриптиз, кому вообще-то грезилось увидеть стриптиз в спектакле, надобно потратиться еще раз на билет, и желательно поближе сесть, чтобы разглядеть безупречную фигуру полуобнажённой Анны Андреевны. (12)   
Пожалуй, перечислил тебе, друг мой, наиважнейшие места знаменитого гоголевского текста.
«Ну, благословляй!» - кричит жена (мужу) городничему. Признание в любви Хлестакова Марии Антоновне отменяется т.к. жених фактически обездвижен. Фиктивно (без юридической поддержки) совершается признание в любви. Согласие на брак, при случае, можно будет опротестовать, как «сделанное под давлением». Зритель, понятно, не знает, что по тексту следует: «Я готов на коленках просить у вас прощения. (Падает на колени.) Простите же, простите! Вы видите, я на коленях». /Анна Андреевна (увидев Хлестакова на коленях). Ах, какой пассаж!    Хлестаков (вставая) А, черт возьми!   /Анна Андреевна (дочери). Это что значит, сударыня! Это что за поступки такие?  /Марья Антоновна. Я, маменька... /Анна Андреевна. Поди прочь отсюда! слышишь: прочь, прочь! И не смей показываться на глаза.  /Марья Антоновна уходит в слезах.  /Анна Андреевна. Извините, я, признаюсь, приведена в такое изумление... /Хлестаков (в сторону). А она тоже очень аппетитна, очень недурна. (Бросается на колени.)  Сударыня, вы видите, я сгораю от любви.   / Анна Андреевна. Как, вы на коленях? Ах, встаньте, встаньте! здесь пол совсем нечист.    /Хлестаков Нет, на коленях, непременно на коленях! Я хочу знать, что такое мне суждено: жизнь или смерть. /Анна Андреевна. Но позвольте, я еще не понимаю вполне значения слов. Если не ошибаюсь, вы делаете декларацию насчет моей дочери? /Хлестаков Нет, я влюблен в вас. Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем в груди прошу руки вашей. /Анна Андреевна. Но позвольте заметить: я в некотором роде... я замужем. /Хлестаков: Это ничего! Для любви нет различия; и Карамзин сказал: "Законы осуждают". Мы удалимся под сень струй... Руки вашей, руки прошу!   
Я нарочно привожу потрясающее место из пьесы потому, что это как будто бы специально написано для такого случая (версии) т.к. сидя в каталке,  чтобы сделать предложение, без всяких скидок на время и нравы придётся встать из кресла и встать на колени. Без этого (коленопреклоненного) противостояния «мать – дочь» знаменитая фраза, Марьи Антоновны (Увидя Хлестакова на коленях, вскрикивает.) Ах, какой пассаж!  - звучит недомолвкой.
И далее справедливо, быть может, вполне даже резонно, усекновение значительной толики текста: /Анна Андреевна У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие - перед тобою мать твоя.
«Мать моя! – думаю, - как здорово всё управилось! Ведь это натурально «мир без границ»!  Опускается сцена препирательства городничего с Хлестаковым, предусмотрительно притушена, точнее виртуозно опрокинута. Перечитайте, не найдёте упоминания о том, что Хлестаков встаёт с колен. Оно и верно, дельнейшая тому порука Марья Антоновна, она должна была бы встать на колена после слов Анны Андреевны: «Ну, благословляй!» /Городничий. Да благословит вас бог, а я не виноват. Это по тексту.   Городничий, из суеверия что ли, последнюю знаменитую фразу: «Да благословит вас бог, а я не виноват», не произносит. Он её как-то странно замылил, пробормотал,
и закрепил ломанным крестом.  Это, брат, находка! Ведь тогда ответственность за «неравный брак» городничий может возложить на высшие силы, которые «побуждают» его к совершению необдуманных поступков. В дело тут всё идёт, хотя до «кручения стола» и не доходит, но во всю вращаются люстры и рвутся петарды, предвещая грозу. /Городничий. Да как же вы осмелились распечатать письмо такой уполномоченной особы? Почтмейстер, находясь во власти неведомых сил, отвечает: «Сам не знаю, неестественная сила побудила.» То есть перед законом городничий безупречен, а перед «неестественной силой», побуждающей к опрометчивым поступкам, перед волной надвигающегося политического цунами, бессилен.  /Городничий. Ну, что? Как вы думаете об этом? /Почтмейстер. А что думаю? война с турками будет.   / Аммос Федорович. В одно слово! я сам то же думал. /Городничий. Да, оба пальцем в небо попали! /Почтмейстер. Право, война с турками. Это все француз гадит.  /Городничий. Какая война с турками! Просто нам плохо будет, а не туркам.

Здесь имеется некая неувязка во времени т.к. пьесу начинали репетировать задолго до того, как закончились выборы во Франции, а санкции турки односторонне начали  отменять уже с зимы. Теперь недозрелых помидоров завались, а вместо М. Лёпен президентом Франции стал Э. Макрон. Пророчество Гоголя о том, что француз непременно «нагадит», полностью согласуется с предположением М. Лёпен, что де мол Францией в любом случае править будет женщина: «Я или Меркель». 
  Все случайности и нестыковки с действительностью из текста пьесы предусмотрительно изъяты за ненадобностью, а оставшееся поражает пророческой дальновидностью. Если зритель заявится на «performance» не подготовленным т.е. не перечитает подлинник, а таких будет большинство, он примет всё за чистую монету. Впрочем, торжество «справедливого» над «несправедливым» очевидно, «колясочник» в конце встанет на ноги, поддерживая ногами свод согласованного единообразия, и заявит о себе, как о материализовавшемся мифическом, которое в реальном бытовом опыте не существует, но если очень хочется, то будьте любезны. Короткий бобрик, сюртучишка и чиновник из Петербурга готов. Крепкий, здоровый, рассудительный, про такого не скажешь: «без царя в голове». Что же, брат, в итоге выходит: он давеча огрёб по полной, получил благословение на брак с дочерью первого лица, и снова за своё, но теперь со всеми полномочиями и по новой ему подавай?   Да это разбой! Иноходец прямо! О какой коррупции речь, спросишь: о той что внизу или бери выше!? Сам Гоголь до такого бы не додумался! Гоголь смирный был. Нынче же не до веселья, только буквы поменяй, а потом переверни и выйдет у тебя вместо Г е Г е Л ь в аккурат L о L о L ь.   /Артемий Филиппович (Луке Лукичу). Страшно просто. А отчего, и сам не знаешь. А мы даже и не в мундирах.
В финале сцена, как положено у Гоголя, немая. Офигеешь тут, брат, от метаморфоз! /Городничий. Да как же вы осмелились распечатать письмо такой уполномоченной особы? /Почтмейстер. В том-то и штука, что он не уполномоченный и не особа! Городничий. Что ж он, по-вашему, такое?    Почтмейстер. Ни се ни то; черт знает что такое!
Вот тут стоп! Тут, шалишь! Этого никак нельзя! Из кулисы, выкатывается пустая каталка, а на сцену выходит Хлестаков при мундире. Каталка подкатывается медленно так, что успеваешь припомнить «колесо» из другого произведения, и думаешь: «Это-то колесо, что надо колесо - куда надо доедет». Кажется, теперь-то, только и начнётся. «Я, - говорит Хлестаков, - Иван Александрович Хлестаков, чиновник из Петербурга».
Это сильно! Это ставит все точки над «i». 
Один мой друг, известный профессор (13), настоящий спец, собаку на Гоголе съел, рассказал забавную историю. Случилось ему как-то раз читать лекцию в литинституте на семинаре для заочников. Народ подобрался солидный, в большинстве готовые писатели, разные редактора, ответственные работники из мира литературы, а он им рассказывать о поэме «Мёртвые души» собрался. Гудит аудитория – не умолкает. Что делать? Открыл профессор «Мёртвые души» и начал читать. Минут через пять аудитория начала понемногу затихать, еще прошло время и в наступившей тишине послышались смешки, а потом полился дружный хохот. Закончился семинар овациями. Такое, брат, воздействие имеет на слушателя слово Гоголя.
Взять бы «Ревизора», да и прочесть таким вот макаром с подмостков. Прикинь, что бы было!?
Короче: иди и сам смотри! Вечер не пропадёт т.к. пять актов в аккурат уложены в двенадцати частях прокатного кино (1ч.25мин. Были времена - не засиживались) Два критика в фойе перед началом спектакля, по плечу похлопывая друг друга, приговаривали: «В антракте увидимся».   
 

*
1. Театр «Эт Сетера»
2. Городничий – Владимир Скворцов
3. Роберт Стуруа – главный режиссер театра «Эт Сетера»
4. Александ Калягин – народный артист России;
Художественный руководитель театра «Эт Сетера»
5. Ретта Хьюз – актриса США.
6. В.И. Немирович-Данченко – режиссер МХАТ
7. А. Ратнер – врач, педагог
8. Жарко Петан — словенский писатель, сценарист, режиссёр.
9. В. Ленин
10. Спектакль МХАТ «Так Победим!»
11. «На всякого мудреца довольно простоты» - пьеса Н. Островского
12. Анна Андреевна – Наталья Благих
13. Виктор Гуминский – профессор, доктор филологических наук

*