Брайан Хитонго был примерно метр шестьдесят два ростом, узкоплечий, худой и чёрный как дёготь. На круглом губастом лице выпученные тёмно-карие глаза горели огнём многообещающей жизни. Брайан уже окончил Оксфорд, на который ушли немалые деньги, и, в качестве уравновешивающего дороговизну дешёвого довеска, избрал Харьковский медицинский институт. Для должности любого министра в Замбии необходимо два высших образования. Не знаю как дела обстоят ныне, но в конце шестидесятых-начале семидесятых они обстояли именно так. Кроме Брайана, в параллельной группе учился ещё один африканец – Майкл, чемпион Ганы по боксу. Этот, в отличие от Брайана, имел рост метр восемьдесят пять и косую сажень в плечах. Несмотря на такое разительное физическое превосходство, он заглядывал Брайану в глаза, слушал его с открытым ртом и безмерно уважал. Я не совсем понимал характер их отношений и субординацию. Просто констатирую факт. В перерывах между лекциями Брайан читал Спинозу, во всяком случае листал. Спиноза естественно был на английском языке. Понятия не имею, существовал ли в те годы русский перевод, то есть в послереволюционном исполнении. Я Спинозу не читал ни тогда ни после, врать не собираюсь. По этой причине на чахлого и чёрного как сапог Брайана я поглядывал с уважением. Как выяснилось, в Замбии Спиноза имел такой же авторитет, как Карл Маркс в Советском Союзе. Выяснилось это на семинарах по марксизму-ленинизму, которые вёл доцент Синичий, тот самый, который поставил мне тройку на экзамене, когда я обнаружил присутствие сознания у воробья, отвечая на его наводящий вопрос. Сознание не велено было признавать ни за кем кроме людей. Все остальные живые существа согласно взглядам Ленина и Синичего действовали как заводные куклы. Наверное, в их число попадали и все гуманоиды непролетарского происхождения, иначе непонятна лёгкость, с которой они уничтожались. Но я отвлёкся. Наши африканские и прочие забугорные студенты обязаны были посещать семинары по марксизму-ленинизму и там Синичий вволю над ними издевался, выясняя какой политический строй существует в их странах и вообще каковы их взгляды на классовый подход ко всему что ни на есть. Сам Синичий напоминал не философа, в которого рядился, а нечто среднее между завсегдатаем пивной и старорежимным дворником, дорвавшимся до классовой справедливости. Если остальные иностранцы старались обходить острые углы, то Брайан с пеной на губах сражался с Синичим. Он утверждал, что в Замбии строят гуманизм. На возражения Синичего, что нет никакого гуманизма, а есть капитализм и социализм, он взвизгивал, что это у Синичего его нет, а у них в Замбии есть или будет. Синичего ярость Брайана приводила в восторг и он доводил бедного выпускника Оксфорда до судорог. Успокаивал Брайана обычно Славка Манин. Славку приставили к иностранцам наших двух групп в качестве ответственного и стукача. Славка считал стук на иностранцев делом не зазорным и угрызений совести не испытывал.
Что с самого начала моего знакомства с Брайаном, правда довольно поверхностного, вызывало моё удивление, это его уверенность в своём мужском обаянии. Однажды Славка явился на лекцию в мрачном расположении духа и Брайан поинтересовался в чём причина. Славка в шутку промычал - мол женщины не отдаются. – Отдаются! Отдаются! – немедленно откликнулся Брайан, при этом круглое его лицо осветилось, как чёрная луна (если такое конечно возможно). Я с изумлением глянул на чахлого Дон Жуана. Здесь бы не помешало сделать краткий экскурс в отношения между харьковскими девушками и теми иностранцами, которые в Харькове по разным причинам оказывались. Как правило, иностранцы эти являлись гражданами развивающихся стран или стран социалистического лагеря. И те и другие в глазах многих девушек имели ореол сказочных принцев. Железный занавес породил в простонародье совершенно искажённые представления о загранице, которая почти не разделялась на страны и существовала в виде единого материка изобилия. В результате, харьковские дуры выходили замуж за кого попало и бывало даже оказывались в африканских гаремах, из которых не чаяли как вырваться назад на социалистическую родину. Сходились они с африканцами, как правило, в надежде замужества, но не всегда их надежды осуществлялись. В результате, появлялись чёрные дети, никогда в глаза отцов не видевшие. Харьков не Америка, и уж тем более в семидесятые. Так что ни матерям ни детям не позавидуешь. Тем не менее, найти поживу чёрным студентам всегда представлялось возможным. Местные парубки, впрочем, тоже не дремали и чёрным частенько приходилось несладко. Но, как говорится, охота пуще неволи.
Чтобы не затягивать повествование, закончу рассказ на трагической ноте. Тело Брайана однажды обнаружили под окнами гостиницы Харьков. Судя по характеру травм, он выпал из окна не ниже четвёртого этажа. Кремировали его в Харькове, а урну с прахом отправили в Замбию.
Судьба играет человеком любой расы, любого цвета кожи и любого уровня доходов. Как сказал перед смертью сыну Боб Марли: «Жизнь за деньги не купишь».