28
На конец июня в лагере был намечен праздник для детей. Сценарий написал всё тот же Шурик – балагур, по комплекции похожий на Колобка и не сильно дисциплинированный. Пару раз за смену он мог расслабиться после отбоя, но к утру неизменно бывал трезвый, хотя и сонный. Но для начальника лагеря он был незаменим, потому что мог за день подготовить любой праздник: расписать роли, придумать костюмы и написать стихи для персонажей. Дети всегда оставались довольными. В сценарии был момент, когда Доктора Айболита злой Бармалей гипнотизирует и усыпляет, чтобы творить чёрные дела. При этом он укладывает его на три стула, что-то шепчет, чертит на песке какие-то знаки и, чтобы убедиться в эффекте заклинаний, убирает из-под него средний стул. И в таком состоянии – опираясь на стулья только пятками и затылком – Айболит лежит несколько минут, оставаясь прямым как струна.
Сразу возник вопрос, где взять такого Айболита. На что Шурик сказал: "Это не проблема. Вон Ванька хоть час пролежит: я на днях тут видел его гимнастические выкрутасы". Так что роль Ивана даже не обсуждалась и его возражения не принимались. Дети от живого представления, да ещё со своими вожатыми, были в восторге и в каждом отряде пытались повторять трюк со стульями. Для Ивана же исполнение роли Айболита привело к очень неожиданным событиям, причём в тот же день.
Вечером после ужина он был вызван Главным врачом лагеря Марьей Васильевной. Лагерный день вожатого начинался в 6 утра и кончался около 12 ночи, поэтому Иван в 9 вечера шёл в медсанчасть уставший от суеты дня и озабоченный вопросами, которые надо было до конца дня ещё решить. К тому же впервые за 20 дней он зачем-то понадобился главврачу. Когда он вошёл, он был озадачен ещё более. Марья Васильевна и три женщины, все в белых халатах, сидели за столом с угощениями. Они пригласили его присесть с ними, и Марья Васильевна начала: "Мы поздравляем вас с тем, что вы сегодня влились в наш славный коллектив медиков, и хотим вместе с вами отпраздновать это событие".
Иван не понимал – чего врачи от него хотят. Трое из женщин были примерно сорока или чуть более лет. Они были чем-то смущены. Они говорили и предлагали угощение, но как-то невпопад и при этом переглядывались. А четвертая, всё время молчавшая, была молодой миловидной девушкой, которую впоследствии он окрестил "медсестричкой Зиночкой". В разговорах ни о чём прошло более четверти часа. Наконец Марья Васильевна, видя, что Иван застыл в напряжённой позе, его удивление нарастает и на простые вопросы он не может дать даже односложного ответа, решила открыть карты и заявила в лоб:
– У нас для красна молодца есть товар – красна девица. Вот наша Зина хочет с вами познакомиться.
Иван открыл рот, но сказать ничего не сумел. После изумлённой паузы он начал: "Не понимаю…", но продолжить опять не смог. Вихрь мыслей пронёсся в его голове, но ни одной дельной – как выйти из глупейшего положения. На помощь пришла Елена Андреевна.
– Извините, проболтали мы с вами, а у нас ещё дела. Да и вам пора укладывать спать своих сорванцов. Мы после продолжим.
Что продолжать, она не знала, но Иван был рад представившемуся случаю ускользнуть. Неудавшееся "сватовство", организованное, как потом выяснилось, по просьбе медсестры, до крайности удивило Ивана. Он эту Зину, может быть, и видел за истекшие дни с начала смены, но совершенно не помнил этого. За столом он смотрел на неё как будто в первый раз. А Зина, вероятно, заприметила его сразу. Иван не представлял, чем он произвёл на Зину такое сильное впечатление: какие слова при ней произнёс или какие поступки совершил?
Вернувшись в корпус, он ничего никому не рассказал, а о причине вызова к врачам отшутился. После отбоя в корпус пришли, якобы с проверкой соблюдения гигиены, Марья Васильевна и Елена Андреевна. Зашли в душ, туалет, проверили чистоту полотенец. Раньше они никогда этого не делали, из чего Иван понял, что они пришли по его душу. Свахи ещё раз извинились, просили воспринять всё как шутку и не придавать этому серьёзного значения.
После ухода медиков Валерка спросил: "Чего они припёрлись?" Иван только пожал плечами и ничего не стал рассказывать. В последующие дни он, погружённый в повседневные заботы, и вовсе забыл о случившемся. Но история имела удивительные последствия. Весь лагерный персонал: врачи, повара, руководители кружков и вся обслуга – были с одного предприятия и знали друг друга годами. Вся женская половина, или почти вся, уже через несколько дней делилась подробностями. Когда же слухи просочились до Шурика и Валерки, Иван отказался с ними обсуждать и зубоскалить.
29
Поведение Ивана сделало ему блестящую характеристику среди женской половины лагеря, особенно после дальнейших событий вокруг Зинки. После неудачного знакомства она стала принимать по ночам всех желающих. В детском лагере такое поведение было недопустимым, и её в начале второй смены поспешили по-тихому удалить.
В одном из младших отрядов, состоящем из вчерашних первоклашек, работали две женщины. Одну звали Люба, она была почти ровесница Ивана, на предприятии работала в соседнем отделе, но по работе он с ней не пересекался и знаком не был. Девушка была безупречной красоты, год назад окончившая МВТУ им. Баумана. Так же, как и Иван, она пошла в школу с 6 лет. Удивительно, как, окончив такой "мужской" институт и при её красоте, она до сих пор не вышла замуж.
Другую женщину звали Нина. Ей было за тридцать, она также была не замужем, потрёпана жизнью и в лагерь ездила шестой год подряд. Она хорошо знала и начальника лагеря и старшего пионервожатого и соглашалась работать в первую и вторую смены на младших отрядах, а в третью – обязательно на первом отряде.
Они обсудили события вокруг Зинки и Ивана и невольно стали внимательно к нему присматриваться. Обе они оставили свой след в его судьбе. У Нины был свой интерес – ей нужно было выбрать напарника на третью смену. Числа 25 июля Нина встретила старшего пионервожатого, с которым они были давними друзьями, и, держа его за пуговицу, сказала: "Виктор, в третью смену я буду работать на отряде с Лукиным, ты там с Сергеичем поговори".
Иван об этом не знал, он во вторую смену работал на третьем отряде, но на первый попасть не надеялся. В конце второй смены по итогам работы и даже как бы с учётом пожеланий объявляли расстановку вожатых на август. Виктор, дойдя до фамилии Лукин, сделал паузу, нашёл глазами Ивана, заулыбался и сообщил, что он назначается на первый отряд. Весь его хитрый вид как бы говорил: "Знаю, знаю – не ожидал... но вот так". Только спустя время Иван узнал о руке Нины и понял причину хитринки во взгляде Виктора.
Кроме помощи в устройстве на первый отряд Нина своими настоятельными рекомендациями фактически решила за Ивана, и за ещё многих других вожатых, вопрос, который они стали себе задавать в августе, – куда поехать на отдых в сентябре после лагеря.
30
В предпоследний день второй смены стояла сильная жара, и Люба повела детей на речку. Они пришли к тому месту, где был песчаный пляж и очень мелко. Без родительской ласки дети сильно привязались к ней за месяц. Девочкам она постоянно заплетала косы, а те говорили ей, что хотят быть такими же красивыми, как она. Мальчишки любили её за то, что вместе с ними она гоняла мяч и была очень непосредственной и весёлой.
Люди всегда желают вступить в контакт с понравившимся им человеком, а способ зависит от возраста и конкретной ситуации. Дети в преддверии расставания прыгали вокруг неё и брызгали водой, а потом решили повалить её в воду. Она интуитивно понимала причину шалостей детей, ей тоже жаль было с ними расставаться. В этот момент на берегу появился проходивший мимо Иван. И она неосознанно сделала то же самое, что делали дети, – она вступила с ним в контакт. Если бы ей пояснили истинный мотив её действий, она бы смутилась.
Когда она увидела Ивана, она закричала: "Вот кто хочет купаться. Дети, ату его! Быстрее, а то он убежит". Все тридцать человек, как муравьи, облепили его и потащили к воде. Разбросать их было нельзя, а сопротивляться не хватало сил. Оторвав ему на рубашке пуговицы и сбив задом наперёд пионерский галстук, они медленно затолкали его в реку и под хохот Любы повалили на мелководье. Кроме того, в этих водных процедурах куда-то пропала кепка от солнца. Все вместе долго её искали, но не нашли.
30 июля после завтрака смена выехала в Москву, а через день с утра нужно было забрать на площади у Дома культуры последнюю третью смену и снова в лагерь. По приезде Люба всласть наговорилась с мамой и братом и, накормленная пельменями, блинами и вареньем, развалилась на родном диване, но вдруг ей в голову пришла какая-то мысль. Она вскочила и со словами: "Мама, я сейчас вернусь" – выбежала из квартиры. Вернулась скоро и с новой кепкой в руках.
– Люба, она же мужская, – удивилась мама.
– В лагере от солнца подойдёт любая, – уклончиво ответила Люба.
Вечером она на место магазинной бирки прикрепила аккуратно вырезанный кусочек ватмана. На нём безупречным шрифтом – сказалась школа МВТУ – было написано: "Кепка бесценная. В воде не тонет и в огне не горит". В первый день третьей смены кепка была с удивлением и благодарностью принята.
31
У Ивана в первом отряде были две палаты девочек и одна палата ребят. Во втором отряде у Шурика – наоборот. Так они решили по желанию Шурика. Возраст первого и второго отрядов был примерно одинаков – в основном 16 лет, несколько человек по 15 лет. Но были и совсем необычные "пионеры": Тане Бархоткиной было 18 лет, Татьяне Самусик было 17 лет, но выглядела она как вполне сформировавшаяся молодая женщина. Среди мальчиков был у него в отряде 17-летний долговязый Володя. Он был широк в плечах и выше Ивана. Когда в конце смены Иван шутя спросил его – не собирается ли он приехать на следующий год, Вовочка серьёзно ответил: "Если в армию не заберут". Как такие "пионеры" попадали в пионерский лагерь, Иван не понимал: может быть, папочка большой чин имел?
С девочками отношения сложились очень тёплые и другими быть не могли.
Во-первых: он относился к ним уважительно. Это уважение, как ни странно, сформировалось у него не от общения с реальными женщинами – здесь, скорее, всё было наоборот, а от знакомства с замечательным литературным персонажем. На чердаке дачи, когда он освобождался на третьем курсе от макулатуры, ему попалась в руки покрытая пылью книга. Он бы её никогда не прочёл, но она уже не умещалась в рюкзак Мити. Книга называлась "Джейн Эйр".
К любовной истории героини он остался равнодушен, но его поразила неимоверная сила духа маленького создания. Мужик часто может добиться цели, опираясь на свою физическую силу. Здесь же хрупкая маленькая девочка, к тому же некрасивая, обладала такой внутренней духовной силой, что сумела выстоять в тяжелейших испытаниях. Он пришёл к выводу, что женщиной быть гораздо труднее, поэтому у него не было априори к ним пренебрежения. Он, в отличие от Шурика, не говорил с ними приторно ласково, допуская шутливые намёки двусмысленного содержания. И девочки почувствовали, что Ваня не будет с ними слащав, но и не будет смотреть на них свысока и как на объект для шуток.
Во-вторых: он относился к ним покровительственно. Если на работе Лена и Надя над ним верховенствовали, считая себя старшими товарищами, то здесь Иван считал себя и был, бесспорно, старшим. В отношениях с ними у него не могло быть комплексов. Он с улыбкой наблюдал за юными взрослеющими созданиями, старался не замечать их невинные женские хитрости и был терпелив к мелким нарушениям.
С ребятами отношения также сложились хорошие, правда, здесь помог случай. В первые дни смены, проходя мимо корпуса, Иван заметил, как на задворках корпуса его пионеры по очереди безуспешно корячатся вокруг гири. Гиря была весом в 16 кг. Иван усмехнулся и, не останавливаясь, бросил на ходу:
– Что, металлолом собираете? Как в пятом классе?
– Сам-то поди подыми: пупок развяжется. – Пионеры были настроены весьма ехидно.
Иван был примерно одного роста с ними, за исключением Вовочки, который выше его сантиметров на пять, но Иван был на 6 лет их старше, в его возрасте взрослеющий организм уже не вверх растёт, а набирает мышечную массу. Он спокойно подошёл, поднял гирю по два раза каждой рукой и сказал:
– Ребята, поживёте с моё, так же сможете.
Пионеры сразу не нашли что сказать, кроме междометий. Но, вероятно, они говорили и что-то другое, когда вожатый ушёл.
Работа на первом отряде, да ещё в третью смену, существенно разнилась от предыдущих смен. Отправляясь в лагерь, Иван брал с собой безотказное, как ему думалось, оружие – его логику. Но в разговоре с пионерами логика была абсолютно бесполезна, тем более на первом отряде. Недоросль не слушал никакие логические доводы или просто ждал паузу, чтобы потом опять продолжить своё: "А почему нельзя? Да мы недолго. А кому от этого плохо? Да мы туда и обратно". Для того чтобы воспринимать аргументы, нужен был или родительский авторитет, если таковой был в семье, или развитое собственное мышление.
К удивлению Ивана, с мышлением у некоторых из этих старшеклассников были большие проблемы. Обнаружилось это совершенно случайно. Почти весь день в корпусах звучала музыка. Однажды Иван услышал, как ребята обменивались фразами по поводу только что прозвучавшей песни Андрея Макаревича "Гимн забору". Задав им несколько вопросов, он обнаружил, что им невдомёк, о чём поёт Макаревич, – они полагали, что речь идёт о том заборе, что деревянный и с гвоздями. Они не подозревали, что речь идёт об административных барьерах и идеологических клише.
После этого случая он перестал налегать на логику, а отвечал просто: "Я против, а если уйдёте, я доложу начальнику лагеря – я за вас отвечать не хочу". Он не махнул на обязанности вожатого рукой, он просто сконцентрировался на другом – на доскональном владении ситуацией: он знал всё. Нина, именно благодаря которой он и работал с ней на первом отряде, его целиком в этом поддерживала.
Его знания мелочей были поразительны. Однажды он застал двоих своих ребят, когда они устроили в палате потасовку. Они вырывали друг у друга полотенце: каждый считал его своим. Следом за Иваном в палату на шум вошли Сергей Сергеевич и физрук лагеря, заглянувшие в корпус по другим делам. На вопрос начальника лагеря: "Что здесь происходит" – один из пионеров заявил:
– А что сразу я! Он моим полотенцем мух по стенке гонял.
К безмерному удивлению физрука, Иван очень быстро решил спор:
– Это не твоё полотенце, у тебя полоски по краю не оранжевые, а красные, и они в два раза шире. Вон какое-то полотенце валяется под кроватью.
Действительно, это было то самое полотенце. Иван не ставил целью изучать полотенца детей, получилось это непроизвольно. Дело в том, что вожатые спали в одной палате с детьми, поэтому Ивану полотенца примелькались. Какой рисунок на полотенцах девочек он не знал. Вожатые-девушки тоже этого не знали, так как они спали в отдельной комнате на троих.
На физрука событие произвело такое сильное впечатление, что, выйдя из корпуса, он сказал: "Сергеич, на следующий год, если Виктор не поедет, ставь Ваньку старшим вожатым – с ума сойти: он даже знает, какие у детей полотенца".
Недалёкие люди, задумавшие завоевать уважение других, пытаются совершать некие значимые поступки, не понимая, что уважение приобретается каждодневными мелочами, которые просто невозможно проконтролировать. Иван ляпнул про полотенце, совершенно не думая о каком-то эффекте, но эффект получился.
В конце смены сдавали нормы ГТО. Зачем они нужны детям в лагере? Никто так вопрос не ставил. Надо – значит надо. Но девочки Ивана бежать и подтягиваться не хотели. Каждый день он с трудом выводил их на зарядку, а тут – бежать мимо трибун, на глазах у всех.
Некоторые бежать стеснялись: они были склонны к полноте и считали, что они будут выглядеть некрасиво во время бега на скорость. Группа его девочек бежала дистанцию в целый круг – 400 метров. И на финише две девушки из группы под комментарии и свист ребят почти совсем сникли. Иван, не раздумывая, перемахнул через перила, вклинился между ними, схватил девушек за руки и вместе с ними финишировал, подняв их руки под взрыв аплодисментов. О чём он думал? Об авторитете? Нет – просто он понял состояние двух Танечек, и ему захотелось им помочь. Девочкам нормы зачли, свой зачёт сдал и Иван.
Из таких проходных мелочей и складывается общее впечатление. По итогам работы за лето Иван был награждён Почётной грамотой. Как и обещал, Сергея Сергеевича он не подвёл.
32
Смена подходила к концу, и все стали строить планы: куда поехать на отдых на заработанные отгулы. Нина всю смену уговаривала всех отправиться в Планерское, бывший посёлок Коктебель, – место с удивительными горными пейзажами Карадага и великолепными бухтами, где до сих пор можно найти какие-то полудрагоценные минералы. Она с таким упоением и упорством рассказывала, что сманила семерых вожатых, к которым присоединились их друзья и вожатые прошлого года. Всего набралось 12 человек, среди них – Люба и Иван. Сама Нина поехать не смогла, а может быть, и не собиралась, полагая главным другое – отправить двух понравившихся ей людей на отдых вместе.
Утром 2 сентября Иван и все вдохновлённые рассказами прибыли в Планерское. В противовес рассказам Нины Карадаг их встретил неприветливо: было хмуро и моросил дождь. День прошёл в обустройстве. На краю улицы Жуковского они нашли отдельный двухкомнатный домик и разместились там вдесятером. Люба и Анюта нашли комнату рядом и расположились там втроём с некой студенткой Таней из Рязани.
К вечеру небо прояснилось. И с улицы Жуковского им открылся свободный от туч величественный пик Сюрю-Кая. Горные вершины Карадага вулканического происхождения были относительно невысокие, но скальные, с причудливыми формами, – на Любу и Ивана, выросших в городских кварталах и никогда не видевших ни моря, ни гор, они произвели сильное волнующее впечатление.
Наутро они всей компанией пошли на разведку к бухтам. Выйдя к городскому пляжу, они свернули направо, но когда они уже шли вдоль моря по петляющей по склону горной тропинке, ведущей их к цели, они вдруг решили подняться выше, к отрогам Кок-Кая. Дорога вверх, хотя и достаточно пологая, была скользкой после вчерашнего дождя. Из разношёрстной компании большинство было недовольно сменой маршрута, некоторые вообще не понимали – зачем нужны какие-то бухты с минералами и горы, если на городском пляже море такое же, а пиво совсем рядом.
В дальнейшем пивная компания проводила дни по отлаженному сценарию: поздний подъём после вчерашних возлияний, городской пляж с трёхлитровыми банками разливного пива, вечерние приключения и воспоминания о них с хохотом наутро. Что с ними случалось вчера, не поддавалось нормальному объяснению. Итог подводил Анатолий: "Объясняю научно – бывает". И на следующий день снова по кругу.
Одна из таких историй, случившаяся через неделю, Ивану запомнилась надолго. Он возвращался с Любой из магазина, уже смеркалось. Они увидели смехотворную картину: два милиционера держали за руки Павлика, а третий доставал у него из-за пазухи камни. Павлик был в своём роде замечательной личностью, в прошлом году в лагере он был заместителем физрука, а на предприятии работал снабженцем. У него была необычная кличка "Хуже не будет", происхождение которой Ивану рассказали на следующее утро.
Когда они с Любой подошли, выяснилось, что Павлик бежал по улице с очумелыми глазами, держась за живот, – так показалось из патрульной машины. На самом деле он прижимал к животу камни, чтобы они не бряцали. Полупьяный и взволнованный, он ничего не мог пояснить милиционерам. Люба и Иван попросили отпустить его и обещали "взять его на поруки". Так как он в принципе ничего не совершил, а возиться патрульным с ним не хотелось, его и сдали друзьям. Мало ли они перевидали лиц с очумелыми глазами? А насчёт камней – может быть, он в бухтах минералы собирал.
Когда патрульная машина уехала, а Павлик успокоился, он рассказал, что они с какой-то компанией подрались, и он побежал за подмогой в лице Серёги. Серёга занимался каратэ, но к тому времени был уже мертвецки пьян и с кровати встать не мог. На вопрос: "Чем же пьяный Серёга может помочь?" – он ответил: "Ну и что. Его бы Колька стал сзади держать, а он бы стал всех ногами бить".
С интеллектом у Павлика даже на трезвую голову были проблемы. Свою странную кличку "Хуже не будет" он получил на работе при следующих обстоятельствах. Ему в отделе снабжения поручили звонить по Москве и другим городам в поисках нужных материалов, подвели к телефону и объяснили, как звонить. Тот телефон заводской сети имел одну особенность: чтобы выйти на московский номер, нужно было предварительно набрать цифру 7, а чтобы позвонить, например, в Рязань или Воронеж, нужно было предварительно набрать цифру 8. Поручивший ему звонить подошёл через какое-то время с вопросом "Как идут дела?" и с удивлением обнаружил, что тот вместо цифры 7 или 8 набирает сначала 7, потом сразу 8 и затем один из телефонных номеров по вручённому ему списку. Изумлённый начальник ему говорит: "Ты что делаешь? Выход в Москву через семёрку, а в другие города через восьмёрку! Зачем ты одновременно набираешь и 7, и 8? Так нельзя". Своим ответом Павлик ввёл начальника в совершенный ступор. Он сказал: "Ну? Хуже-то не будет". Так он получил свою замечательную кличку.
Когда наутро его спросили, куда он бежал с камнями, он поведал, что Серёгу он не нашёл и бежал обратно к ним. Если бы даже он добежал до своих уже со "снарядами", то найти никого бы не удалось: всё давно кончилось, и без потерь, не считая очков Шурика. Шурик, лёжа в кровати, как бы даже с удовольствием и со смехом рассказал, как он потерял очки: "Меня держали двое за руки, а третий бил, но попался интеллигентный гад и прежде, чем вмазать, аккуратно снял с меня очки со словами: "По очкам не бью", а потом только и помню, что я уже в кустах". Впрочем, очки после обеда нашлись – в тех же кустах.
33
Но сегодня, в разведочном походе на Карадаг, вся компания ещё была вместе. Когда они поднялись, открылась во всём величии панорама моря и гор. Ивана и Любу охватил изумлённый восторг, но проявлялось это по-разному. Иван замолк и неподвижно смотрел на очертания гор на фоне чистейшего неба и на бесконечные переливы цветов поверхности воды. Люба, войдя почти в щенячий восторг, то улыбаясь ослепительной улыбкой, то бессмысленно хохоча, подпрыгивала на месте, поджимая в прыжке под себя ноги, как ребёнок. Она подошла к краю обрыва и продолжала и там прыгать. Все равнодушно наблюдали за ней, не понимая её.
И здесь Иван, не задумываясь о приличиях и последствиях, в грубой форме накричал на Любу. Он осторожно подошёл к ней, резко и жёстко схватил её за руку, оттащил от пропасти и, не отпуская и глядя ей прямо в глаза, почти прокричал: "Ты что – тупая, ты что делаешь? Ты подумай – что мы станем говорить твоей матери, – при этом он поднял руку и потряс открытой ладонью у неё перед глазами, – если ты сорвёшься?"
После этих слов Иван, осознав их, смутился и отпустил Любину руку, на которой остались пятна. Но странное дело – Люба не обиделась. Мгновенно протрезвев, она только виновато улыбнулась, и вместо обиды в ней поднялось чувство благодарности. Она услышала не оскорбление в свой адрес, а заботу о ней и слова Ивана о незнакомой ему, но самой родной для неё, маме.
Постояв ещё немного, все решили возвращаться. Трое, среди них Люба и Иван, наметили вернуться завтра, когда просохнут горные тропы. Остальные же больше на Карадаг не ходили и средой обитания сделали место на городском пляже по соседству с пивным ларьком.
На следующий день Иван и Люба на Карадаг не попали: вечером соседка Любы по комнате, Татьяна, уговорила их совершить визит на биостанцию. Случайная соседка Любы была студенткой пединститута из Рязани. Она приехала в Крым одна, вела исключительно правильный образ жизни: ложилась спать ровно в 10 вечера, соблюдала строгий режим и диету. Возможно, по предположению Любы, оттого что желала похудеть. Она была маленького роста, обладала пышными формами и какими-то бесцветными чертами лица. На биостанции – с другой стороны Карадага – у неё были то ли родственники, то ли знакомые. На биостанции занимались изучением дельфинов, которых ей обещали показать.
34
В путь с раннего утра собрались четверо: Татьяна, Люба, Иван и Вадим. Последнего за глаза окрестили фотографом, потому что прошлый год он работал в лагере фотографом или, может быть, потому, что весь предыдущий день ходил с новенькой кинокамерой "Аврора" и снимал горные пейзажи и поход на Кок-Кая. За день у камеры сели батарейки, и он её с собой не взял. Все, кроме Ивана, позавтракали. Вернуться надеялись к обеду, так как, по словам Татьяны, до биостанции было не более 6 километров. Идти Татьяна предложила не через горную тропу Карадага, а морем через бухты, которые, как ей кто-то говорил, переходят одна в другую, и так они морем и доберутся до биостанции. Все, кроме Ивана, были легко одеты: девушки в лёгких платьях, а Вадим в футболке и шортах.
Иван же снарядился основательно. Отправляясь на юг, он ещё дома купил новенькие резиновые ласты, маску с цельным стеклом и трубку. Не взять всё это, отправляясь на биостанцию через бухты, он не мог. Кроме того, он взял с собой бинокль – рассматривать вершины, игральные карты – на всякий случай, перочинный ножик и туристическую карту Карадага. Он был одет в джинсы, а джинсовую куртку взял с собой в сумку – много она не тянет. Помня вчера ветер в горах, он думал предложить её Любе, если вдруг будет холодно. В отличие от остальных на ноги он надел ботинки с хорошей подошвой – на случай, если обратно они решат вернуться горной тропой. И вот за эту предусмотрительность при сборах – за счёт завтрака – он потом себя долго ругал.
Шли не торопясь, по пути любуясь скальными и морскими пейзажами. Когда дошли до бухт, в каждой из них задерживались, наслаждаясь чистотой воды и её разными оттенками в зависимости от цвета подводных водорослей. Прыгали в воду с огромных камней, которые были разбросаны и на берегу, и на морском дне. На них взбирались и прыгали в набегающие волны. Бухты сменяли одна другую: Большая Лягушачья, Малая Лягушачья, Ливада, Сердоликовые…
Солнце уже давно перевалило через зенит, когда добрались до закрытых бухт, в которые можно было попасть, только прошлёпав по мелководью вокруг выступающей в море скалы. Потом бухты стали доступны, если только вплавь обогнуть скалу.
В очередной раз выплыв из бухты, они не попали в следующую, а стали плыть вдоль бесконечной отвесной стены. Все четыре пловца оказались в разной ситуации. Татьяна за счёт комплекции держалась в солёной воде как поплавок. Лёгкое короткое платье, хотя и мокрое, не сковывало её движений. Люба, с детства занимающаяся плаванием и имевшая первый разряд, плыла с одной рукой, в другой она держала над водой своё платьице. Вадим, в шортах, футболке и лёгкой матерчатой обувке, также не испытывал особых трудностей. Он был худой, ростом под 190, с длинными руками, которыми взмахивал как огромными рычагами. В самом трудном положении оказался Иван.
Он, хотя и был сильным и жилистым, был обременён сумкой, в которой находилось всё предусмотрительно собранное им в дорогу: маска, бинокль, ножик, намокшие карты, одежда, ботинки и Любина нетонущая кепка. Только ласты на ногах ему помогали. Всё остальное тянуло вниз. Поначалу, переплывая из бухты в бухту, он держал сумку на весу. Но плыть постоянно с сумкой в руке он не мог. Сумка теперь была постоянно в воде. Зацепив её за ручки брючным ремнём, он периодически дёргал ремень правой рукой, придавая сумке горизонтальный ход и не давая ей утонуть.
На беду, солнце скрылось и поднялся ветер. Плыть близко к скале было нельзя, так как волной бросало на камень. Приходилось плыть на некотором расстоянии от стены и возвращаться к ней осторожно, для того чтобы отдохнуть, держась за наросшие на камни водоросли, больше похожие на мох. Но всё равно без ушибов и ссадин не обошлось. В какой-то момент Иван понял, что назад он уже не доплывёт. Проблему легко можно было решить, бросив сумку, но ему было ужасно стыдно сделать это. Если бы он был один, он, возможно, так бы и сделал.
Но тут им на пути попался небольшой карниз на стене, на который они с трудом забрались и передохнули. На счастье, на время выглянуло солнце. Они просидели около получаса, когда появился экскурсионный теплоход по маршруту вдоль Карадага. Тогда, в 1979 году, в отличие от сегодняшних дней, они ходили совсем близко к скальному массиву. Все фигуры на палубе хорошо просматривались. Незадачливые путешественники закричали: "Снимите нас!" В ответ они услышали одобрительные аплодисменты, а экскурсовод как бы с восхищением заметил: "Эти скалы со стороны моря никем никогда не покорялись. Здесь живут только птицы, питающиеся мошками". И под хохот и повторные бурные аплодисменты теплоход удалился.
Что им было делать? Они попрыгали в воду и опять поплыли. В районе скалы Маяк Иван окончательно выбился из сил. Все поплыли дальше, а Иван решил отдохнуть. Уплывшие обнаружили его отсутствие только метров через сто или двести, когда они забрались на выступающий камень и увидели Ивана на прежнем месте. Они стали кричать и махать ему руками, а он в ответ: "Плывите, я отдохну немного".
В этот момент произошло совершенно неожиданное. Люба, не раздумывая, бросилась на помощь Ивану. Он был так поражён её поступком, что бросился ей навстречу, чтобы не заставлять её плыть весь обратный путь к нему. Они встретились на середине и поплыли вместе к камню, где за ними наблюдали Татьяна и Вадим. После этого случая Иван стал смотреть на Любу совершенно по-другому. Он был восхищён её поведением, но молодость скупа на похвалы, и своё изумление и восторг он никак не выразил словами.
Солнце уже стояло низко, когда они проплыли мимо Золотых ворот, которые так хотели посмотреть, а теперь уже не обращали на них внимания. Наконец они добрались до бухты, где с удивлением обнаружили палатку и человека, который в ней жил. Он удивлён был не менее: и тем, что они так неожиданно появились, и тем, с какой стороны они выплыли. Он жил здесь с женой, которая с утра отправлялась с научной целью на Карадаг изучать минералы, а он, ожидая её, рисовал пейзажи. Он никак не мог поверить, что они добрались до них морем из Коктебеля.
Пловцы за день ужасно промёрзли и устали, особенно Иван. На вопрос: "Как добраться до биостанции?" – художник махнул в сторону моря и сказал: "Да тут осталось недалеко уже". Никому снова в море не хотелось, а Иван сказал:
– Нет, я умру в горах.
– Ну, тогда только по тропе вверх, но это дальше, и она очень крутая. Мы с женой по ней и ходим.
Прощаясь с художником, Иван замешкался и хотел что-то спросить, но удержался. Он потом всю жизнь вспоминал этот момент. И ему было стыдно за минутную слабость, за тот несовершённый, но возможный, поступок. Так как он с утра не позавтракал, а по сложившейся привычке на ночь он не ел, то получалось, что уже сутки, как у него ничего не было во рту. У него промелькнула мысль, не попросить ли у отшельника кусочек хлеба, но, к счастью, он справился с собой.
Вдохновлённые твердой почвой под ногами и миновавшей опасностью моря, путники забрались по скальной тропе и относительно скоро подошли к биостанции, которая уже закрылась. Но они уже не думали о дельфинах, потому что после дня в воде и огромной физической нагрузки им сильно хотелось есть. Деньги были только у Ивана. Четыре мокрых рыжих рубля были извлечены из мокрой куртки. Но вокруг ничего не было, и они двинулись к рядом расположенному посёлку Курортное.
Каждый взял по рублю и размахивал им, стараясь высушить. Со стороны картина была замечательная: какие-то идиоты, мокрые и полуголые, шли по дороге и трясли руками. Уже смеркалось, когда они вошли в посёлок. Все попавшиеся магазины и ларьки по советской традиции уже закрылись. Прохожий подсказал им, где находится причал и время последнего рейса в Планерское.
Проходя мимо частного дома, они заметили во дворе женщину, которая переносила с одного места на другое пустые молочные крынки. Иван тут же сообразил: если есть пустые, значит – есть и полные. Но женщина наотрез отказывалась продавать. Наконец она сдалась, но сказала, что молоко только прокисшее, а хлеб чёрствый. За два влажных и просолённых рубля они приобрели это богатство и тут же за грязным садовым столом приступили к трапезе. Хозяйка скрылась в доме. Буханка была такая крепкая, что сломать её можно было только через колено. С помощью Иванова перочинного ножа они раскромсали хлеб и, поочередно отхлёбывая прокислое молоко, съели всё. Промелькнувшую у кого-то мысль о том, что этим снадобьем, припасённым хозяйкой для свиней, можно отравиться, они быстро отбросили.
Они повеселели и направились к причалу. На оставшиеся рубли и мелочь они купили билеты и уже по темноте с последним рейсом теплохода вернулись домой. Весь путь обратно занял у них менее получаса. Проплывая мимо Карадага, они не смотрели на него, да он и не был виден при хмуром беззвёздном небе.
35
На удивление, но наутро никто из четверых не заболел. Вероятно, нервное возбуждение у них было таким сильным, что отмобилизованный организм превозмог и холод, и усталость, и сомнительную пищу. Повалявшись подольше, вся четвёрка собралась вместе к полудню и тут же решила на экскурсионном теплоходе со стороны посмотреть на свой вчерашний путь.
И только сегодня им стало страшно, они смотрели с палубы и не верили, что они могли всё это расстояние при неспокойном море преодолеть вплавь. Экскурсовод рассказывал про ревущий грот, про нору Ихтиандра, про Золотые ворота и про всё то, на что вчера они не обращали никакого внимания, так как боролись за жизнь. Если бы вначале они увидели свой путь, они никогда бы не решились на столь безрассудную затею. Люба очень точно выразила общее мнение: "Зато мы никогда этого не забудем и будем всю жизнь вспоминать". Она была права.
На биостанцию они так и не попали, так как Татьяна вскоре уехала. Иван и Люба стали почти каждый день ходить на Карадаг. Облазили его весь. Могли с утра пойти в бухты, а оттуда – подняться наверх. Или, нашатавшись по горным тропам, усталые и вспотевшие, они спускались к воде. Напоследок они решили взобраться на Сюрю-Кая. Вершина, как и все на Карадаге, была небольшая, всего 507 метров, но – островерхая и величественная.
На любую гору можно подниматься разными маршрутами, они нашли самый плохой. В другом месте можно было подняться относительно легко, а они – продирались через заросли, забирались на карнизы, потом спускались, так как дальше не было хода. Где-то они попали на покатый склон. Люба была чуть выше и левее Ивана. Росточек, за который она схватилась, вырвался из земли. Она упала на живот и стала медленно сползать вниз к краю обрывающегося склона. Она не видела ситуации сзади и не испугалась. Испугался за неё Иван, он распластался на мелких осыпающихся камнях, и ему повезло – нога нашла опору. Ладонь левой руки он подставил под скользящую ногу Любы, её нога нашла опору, перестала скользить, Люба перебралась на участок правее и полезла дальше.
Ладонь была немного поранена об острые камни – пришлось обвязать её носовым платком. Когда Люба увидела проступившую через платок кровь, она удивилась:
– Ой, Вань, ты где это?
– Ободрал о колючий кустарник, – ответил Иван.
Дальнейший путь оказался лёгким, и они вскоре были наверху. На вершине их более всего удивили не открывающиеся просторы, а то, что вершина, снизу казавшаяся острым монолитом, на самом деле представляла собой нагромождение огромных камней. Было ощущение, что они, словно муравьи, находятся на вершине песчаной кучи и вершина вот-вот расползётся под ними.
Они немного постояли, перевязали ладонь чистым Любиным платком, а из окровавленного платка и палки сделали флаг. Установив его, стали спускаться. Спуск прошёл легко, так как они попали на пологий маршрут, который не смогли найти на подъёме. Придя домой, они стали в бинокль отыскивать флаг, но не нашли его: то ли ветер свалил его, то ли бинокль был слабый.
Отпуск подошёл к концу, нужно было возвращаться домой, но они твёрдо решили, что на следующий год они обязательно вернутся. Однако они не знали, что тогда, в 1979 году, крымские власти летом приняли решение об организации на Карадаге заповедника, но сразу руки не дошли, и весь бархатный сезон и бухты, и горный массив в последний раз были открыты для свободного доступа. Теперь только бакланы и орлы свободно летают и наслаждаются красотами.
36
Чем ближе был момент выхода на работу, тем тревожнее было на душе у Ивана. Он не знал: как вести себя с Надеждой. И ещё он опасался, что Надежда могла рассказать о случившемся Лене и он станет объектом молчаливых насмешек окружающих. Опасения оказались напрасными, его радостно встретили и долго расспрашивали о лагере, в том числе Надежда. Когда она улучила момент поговорить наедине, он с удивлением узнал, что его "приключения" с Зиночкой сарафанное радио донесло и до неё. Более того, по интонации и словам он понял, что её оценка не только удивлённая, но и одобрительная.
– Наслышаны, наслышаны, товарищ Лукин, о вашем поведении. Хвалю, – с загадочной улыбкой сообщила Надежда.
– О каком поведении? – сразу не понял Иван.
– Я про Зинаиду Павловну Сорокину, медсестру.
Иван очень удивился: оказывается, его "медсестричку Зиночку", в отличие от него, знают не только по имени, но и по отчеству, и по фамилии. Он хотел что-то сказать, но Надя не дала ему и перевела разговор на другое.
В первые дни после возвращения Ивана она так поставила себя и задала такой тон общению, будто бы ничего в мае между ними не произошло и они добрые друзья. Иван мучился – самый ли разумный выход остаться друзьями? Неодолимая сила тянула его к ней, а гордость нашёптывала ему, что унизительно быть рядом с женщиной только по её милости, но надежда снова тихо заползла внутрь. Свои слова о невозможности общения, которыми он предварил объяснение в любви, он не хотел вспоминать.
Чем больше он узнавал её, тем более восхищался. В простых вещах он находил необычное. Постепенно Надя приобрела над ним власть, которую он уже не оспаривал и, что поначалу было ему самому странным, даже не имел желания оспаривать. Он провожал её до дома на улице Лесной, когда она разрешала. Она так и говорила:
– Товарищ Лукин, разрешаю вам сегодня меня проводить.
Она брала его с собой в магазины после работы. Он был счастлив просто быть с ней, но однажды тихо поинтересовался:
– А зачем я тебе?
– Как зачем? Ну не я же из всех своих последних дамских сил должна таскать сумки.
Она управляла им как ребёнком, а он был послушен. Сумки были вовсе не тяжёлые, да и покупали они чаще какую-нибудь мелочь: то перчатки, то хлеб или сладости. Могли просто глазеть на витрины. Ивана поражала та искренняя радость, которая её охватывала, когда иной раз она видела какую-нибудь забавную мягкую игрушку или милую рожицу на открытке. "Смотри, какая прелесть!" – говорила она. Заметив его равнодушие к такого рода вещам, она спросила:
– Тебе что, не нравится?
– Не знаю. Я понимаю, когда смотришь как заворожённый на "Девятый вал" или "Джоконду", а лубочное искусство меня оставляет равнодушным.
– Товарищ Лукин, ты ничего не понимаешь в искусстве.
Один раз они зашли в универмаг, Надя стала что-то искать. Не доходя до нужного ей места, Надя повернулась и, уперев ладонь в грудь Ивану, сказала:
– Тебе со мной нельзя. Мне надо купить одну вещичку. Погуляй тут, я тебя найду.
Она направилась к прилавку нижнего женского белья, а он забрёл в отдел кухонных принадлежностей. Когда они снова встретились, Иван сиял от радости:
– Пойдём, я покажу замечательное средство для похудения.
Подойдя к витрине, Надя посмотрела на ложку с дырками и усмехнулась:
– Деревня, это называется шумовка. Ей пену снимают. Но оригинальность мышления у вас есть.
Хождение по магазинам включало в себя и болтовню на парковой скамейке, и бесцельные прогулки, и мороженое. За мороженое она платила всегда сама. Иван к этому привык, но это неизменно его огорчало. Однажды, получив эскимо и сдачу мелочью, Иван нагнулся и спросил в окошко:
– Девушка, я вам три рубля давал, ещё два рубля нужно.
– Молодой человек, я вам всё отдала – ищите в карманах.
Перебранка результата не дала – женщина успешно отбрёхивалась изнутри. Тогда Иван достал ещё одну купюру в три рубля, порвал её на мелкие кусочки и бросил их внутрь киоска со словами: "Извините, немного намусорил". Окошко киоска молчало, видно, на этот выпад внутри аргументов не нашлось.
Надежда уже не первый раз убеждалась, что тот, которого она год назад считала бесхарактерным, мог проявить характер, совсем не сахарный. С ней он был неизменно терпелив, а другим он прощать ничего не хотел.
– Ты уверен, что ты прав? – спросила Надя, хотя про себя считала, что да.
– Ты делаешь вывод в условиях неполноты данных.
– Математик, переведи, – рассмеялась Надежда.
– Давай сейчас я для тебя выверну все карманы и ты убедишься, что у меня нет этих двух неполученных рублей. Значит, если у меня их нет, – они остались в киоске, а если они в киоске, то прав я.
– Априори вся полнота информации в части отсутствия у тебя двух рублей у меня есть, – передразнивая Ивана интонацией и принимая важный академический вид, продекламировала Надя и рассмеялась.
– А прав ли ты в своём поведении? – добавила она.
– Другого способа доказать ей мою правоту и выказать ей моё презрение не существует. На мой последний довод она ничего не смогла возразить.
– Просто она таких дураков, рвущих деньги, ещё не видела и сразу не нашлась, что сказать, – подытожила Надя, но сама была на его стороне.
Они сидели на скамейке, Иван всё ещё был возбуждён. В этот момент из-за кустов напротив вышел явно пьяный мужик, остановился в трёх метрах и уставился на них стеклянным взором и с той непосредственностью, которая простительна только совсем малым детям.
– Мужик, тебе чего надо?
– А… который час?
– Ровно семь.
Ответ никак не помог мужику в его ориентации ни во времени, ни в пространстве. Иван, видя его полную растерянность, с усмешкой уточнил: "Вечера… семь часов", после чего пьяный удалился. Надя рассмеялась и заметила:
– Что ты ему ещё не сказал, что сегодня вторник?.. Мне кажется, что ты про себя думаешь, что ты – добрый, а в тебе иногда столько злобы и желчи. Что скажешь?
– Странно: из твоих слов вытекает, что я не должен обращать внимание на хамское вторжение в моё личное пространство только потому, что он нажрался.
– Он же был совершенно безобидным.
– А я его никак не оскорбил... – начал Иван, но решил не продолжать спор, полагая, что проиграть женщине иногда выгоднее, и поэтому вдруг завершил словами: – Хорошо, сдаюсь.