19
Совсем поздно вечером того же дня, когда они возвращались из зала и проходили мимо комнаты девушек, Надя спросила:
– Ваня, ты так слушал… тебе нравится классическая музыка?
Иван покраснел, он стал лихорадочно размышлять: к чему относились её слова "так слушал" – к игре пианиста или к тому, как он наблюдал за её игрой. "Может, она заметила, как я на неё смотрел?" – подумал он и, не придя ни к какому выводу, с задержкой ответил:
– Да… да и как не любить, если классическая музыка помогла поймать двух воришек, год назад забравшихся к нам в квартиру.
Девушки остановились от неожиданности и уговорили его зайти к ним, чтобы послушать эту сказку на ночь. Иван со словами "Хорошо, вкратце, потому что уже поздно" вошёл и без предисловий и чаепития поведал историю:
– Я заинтересовался музыкой на третьем курсе после того, как мне товарищ из группы, тот самый Андрюша, принёс послушать "Органную мессу" Баха. Потом я стал собирать классику сам, к тому времени у меня набралось пластинок тридцать, в том числе и Бах. В прошлом году неделю никого не было дома. Я вернулся первым и обнаружил вскрытую квартиру. Пропали электрофон, отрез материи, свитер и все пластинки, в том числе классической музыки. Всё это было сложено и покинуло квартиру в большом старом чемодане. Свитер и материя, я думаю, потребовались для того, чтобы электрофон в чемодане не болтался. Воры, вероятно, хотели наведаться ещё раз, но я вспугнул их своим неожиданным возвращением. Милиция приехала, составила протокол и тишина. Прошло месяца три и незваных гостей нашли… и нашли удивительным образом.
Надя, предвкушая, не могла удержаться:
– Сейчас начнётся самое интересное.
– Угадала. Насколько я понимаю, в милиции существует порядок доведения до сведения сотрудников случившихся преступлений. Какой-то дотошный участковый запомнил, что в числе похищенного был комплект пластинок классической музыки. И вот спустя пару месяцев в ходе очередного обхода своих подопечных заходит он к недавно вышедшему на свободу Николаю, а может Петру – не знаю, и видит такую картину: сидят на кухне два алкаша. Чинно так сидят: огурчики в банке, сковородка с картошкой и грибочками и две бутылки "Московской". Одна уже пустая. "Мы, начальник, ничего. Мы культурно сидим, тихо, никому не мешаем", – упреждая, как ему кажется, абсолютно все вопросы, заявляет этот отсидевший своё Колян. Всё бы хорошо, да вот незадача – сковородка стоит на замечательной подставке, на "Органной мессе" Баха.
Здесь девушки догадались, что история сейчас будет ещё увлекательнее. И не ошиблись. Иван продолжил:
– Ну, участковый ему и говорит: "С каких пор ты стал увлекаться Бахом?.. Уж не на нарах ли приобщился?" Тот берёт в руки "Московскую", ласково гладит её и поправляет неграмотного участкового: "Не Бах вовсе, а Бахус – это у древних каких-то винный бог такой был, а дары Бахуса мы пьём на свои – имеем право". Участковый молчит. "Начальник, ещё вопросы есть?" – вопрошает подопечный.
– Так, любитель Бахуса: или говоришь, откуда у тебя пластинка под сковородкой, или я вызываю наряд.
– Какая пластинка – эта, что ли? Ну, у Петьки взял, а что такого?
Девушки покатывались со смеху. Иван встал и, собираясь уходить, закончил:
– В общем, Бах на пару с Бахусом подвели Коляна.
– Ваня, ты нас за полных дур держишь: ты не мог видеть и знать нюансов визита участкового. Может быть, и в прошлый раз врал?
– Нет, такое не соврёшь и не придумаешь. Канва разговора с участковым – абсолютно достоверная, это на суде выяснилось, а вот детали у меня так ярко родились в сознании, что я думаю, так оно и было.
Иван вышел, а девушки ещё какое-то время обменивались впечатлениями от рассказа и от рассказчика.
20
В предпоследний день смены, в субботу, у Наташи был день рождения; она хотела собрать за столом человек шесть-семь. На столе ничего особенного не было: фрукты, сладости и две бутылки лёгкого вина. Проблема была в Надежде: ей нужно было домой к маме, но всё же Наташа её уговорила посидеть хотя бы час. В шесть вечера собрались за столом, Надя сидела через одного от Ивана. И неожиданно, через час, она совершенно размякла: она уже никуда не могла ехать. Это было удивительно для Ивана, сам он мог выпить много, сохраняя ясность рассудка и контроль движений.
Как она так быстро: после трёх рюмок? Почему я не настоял сесть с ней рядом, вертелось в голове у Ивана.
Знакомые девушки отвели её в соседнюю комнату и уложили. Перед тем как она ушла, Иван выпросил у неё домашний телефон и ушёл на вахту звонить её маме. Остальным было непонятно его беспокойство. Он непрерывно звонил в область в течение часа с перерывами, женщина-вахтёр уже стала косо смотреть на него, но он так и не дозвонился. Телефон был московский с добавочными цифрами 111, но то ли Надя что-то не так сказала, то ли он как-то не так набирал добавочный номер, но ответных длинных гудков не было. Может, оно и к лучшему: что могла бы подумать мама, услышав незнакомый мужской голос с объяснениями, что у Нади всё хорошо, но она спит.
Наутро он ждал в коридоре, когда девушки выйдут. От вышедшей Наташи он узнал, что Надя давно уже уехала на такси домой.
Иван сначала хотел позвонить, но потом решил, что будет не совсем тактично звонком напоминать о случившемся. Да и что спрашивать-то? В понедельник на работе он также не стал затрагивать данную тему, но Надя после обеда сказала сама.
Она обладала неподражаемой способностью органично объединять в своей болтовне самые различные темы, переходя с одного предмета на другой. На очередном повороте мысли она как бы вскользь заметила:
– Я в субботу немножко расслабилась, к маме не приехала, – сказала Надя и стала, выжидая, смотреть на Ивана.
– Я не смог дозвониться к тебе домой.
– Ну, хоть здесь мне повезло, а то бы мама меня совсем убила, услышав твои полуночные загадочные объяснения.
– Тебе стало плохо за столом?
– Нет. Просто у меня высокий "к.п.д.".
– Какой "к.п.д."?
– Ну, кому-то для достижения эффекта нужен стакан, а мне один напёрсток… Вот у тебя какие отношения с алкоголем?
– Таинственные!.. Я об этом сам случайно узнал.
Надя, насладившаяся за последние две недели множеством забавных историй, заранее стала смеяться, предвкушая:
– Выкладывай и поподробнее.
– Недавно, на нашем ежегодном медосмотре, мне случайно попала в руки медицинская карта, я заглянул туда, хотя смотреть там было нечего, и в строке "Алкоголь" обнаружил удивительную таинственную запись.
– Какую?
– При приёме на работу в процессе оформления карты, что ли, у меня замеряли рост, вес и врач спрашивал про вредные привычки – ну там: курение, злоупотребление… И он меня спрашивает: "Пьёте?" А меня же на мехмате приучали давать безупречно точные ответы, а я не знаю, что сказать: если за год в пересчёте на чистый спирт я выпивал грамм двести, то это как считать – пьющий я или нет? И тут я вспомнил, что мы очень хорошо отметили выпускной, и я задумался – а выпускной сюда присовокуплять или это не считается? Пока я соображал, что сказать, вопрос как бы сам собой отпал, потому что врач меня спросил уже про аллергию.
– Короче, ответ ты "замылил"?
– Нет, я не успел его дать, а женщина всё же записала про мои вредные привычки.
– И что же?
– Она в графу "Алкоголь" записала: "Скрывает!"
Надя опять засмеялась, а Иван стоял довольный тем, что доставил анекдотом радость, и тем, что разговор о застолье он сумел завершить без неприятного для Нади осадка.
21
Чтобы делать женщинам волнующие комплименты, необходимы всего две вещи. Первое и очевидное: нужно иметь ум и такт, чтобы восхититься женщиной как бы вскользь, невзначай. Умная женщина не подаст вида, но обязательно услышит. Не теряя основную нить разговора, она непременно отметит самые важные для неё слова в свой адрес. Отторжения это вызвать не может: ведь вы говорите по делу.
Второе – самое важное, чего большинство женщин никак не могут понять. Чтобы делать восхитительные комплименты женщине, надо чувствовать себя выше или равным объекту восхищения. Семилетний ребёнок запросто может сказать зашедшей в гости подруге мамы: "Тётя Валя, какая вы красивая!" У него перед ней нет комплекса неполноценности. Для юноши сделать комплимент безупречной красавице уже не так просто.
Иван в разговорах с Леной и Надей чувствовал себя ниже, а главное – они, почти его ровесники, не сомневались в своём превосходстве, это они указывали ему на его промахи в поведении и манерах. Лена с добродушнейшей улыбкой могла ему сказать: "Ванечка, пальцем показывать нехорошо", произнося с ударением последнее слово. Надя выговаривала ему: "Товарищ Лукин, даму в лифт первой не пропускают. В лифт первым должен входить мужчина". "Товарищ Лукин" понимал их правоту и злился на себя, поэтому заставить себя вести с ними непринуждённо, тем более изысканно, не мог – он был скован и напряжён, постоянно ожидая, что он сделает что-то не так, а они сделают ему очередное замечание. Но у него было одно немаловажное перед ними преимущество: они уже истомно и вальяжно царствовали на Олимпе, а он на свою гору только карабкался и не собирался останавливаться.
Иван был очень гордый, чего до определённой поры женщины не замечали – вероятно, из-за его крайней скрытности, которая нарушалась лишь иногда, когда он не успевал оборвать свою детскую откровенность. Их манера поучать его, пусть даже справедливо, иногда переходила в мелкие шутки-уколы, не имеющие конкретного повода. Поводом был он сам, поэтому эти шуточки стали действовать на него угнетающе. Нужно было вырваться из этого порочного круга. Тогда он отрепетировал сцену, во всех деталях в течение нескольких дней разрабатывая всевозможные варианты развития диалога, и стал ждать.
Случай вскоре представился. Как-то с утра Лена и Надя весело щебетали о важных женских вопросах. Потом обеим стало скучно и Лена, случайно увидев проходящего мимо Ивана, окликнула его: "Ванечка, мы хотим с тобой поговорить, а ну-ка иди к нам". Они усадили его на гостевой стул между их рабочими столами, и разговор завязался в привычной для них манере: они разговаривали с ним с улыбкой и отчасти как с ребёнком. Проговорили минут пятнадцать, Иван как будто чего-то ждал или собирался куда-то идти. К радости Ивана, в этот момент подошла секретарь отдела со словами: "Так, Лукин, – через пять минут начальник просил зайти" – и убежала. С загадочной улыбкой торжества Ванечка произнёс:
– Милые дамы, я извиняюсь, но не по своей воле вынужден прервать беседу. Если бы не Юрий Сергеевич, я бы ещё долгие минуты наслаждался вашим обществом.
Затем он встал, поклонился и ушёл. Ленка выронила карандаш и застыла. Надежда зажала рот руками и широко открытыми глазами смотрела на Лену, которая опомнилась первой и спросила: "Что это было? Ты что-нибудь понимаешь?" Потом обе стали хохотать. Когда Иван вернулся, они в нетерпении набросились на него. Начала Лена:
– Ванечка, нашему изумлению нет предела! А ну-ка объяснись. Ты чего тут сейчас изображал?
– Милые женщины, вы постоянно слегка подтруниваете над мальчишкой-простофилей, считая, что мне это вовсе незаметно, вот и я решил подшутить над великосветскими дамами, которые полагают, что искусство приличного поведения и комплимента доступно лишь избранным.
– А вас не учили, молодой человек, что неприлично намекать дамам о возрасте? – вставила Надежда.
– Оскорбить даму неосторожным упоминанием о возрасте может мужчина, а глупый и сопливый юнец этого сделать просто не в состоянии. Впрочем, простите меня, тётеньки, я так больше не буду.
– А ты, Ванюша, оказывается, совсем не прост, – удивилась Лена, потом после паузы вопросила: – Ну ладно: один-один, согласен?
Спустя некоторое время, не более получаса, Надежда подозвала Ивана и сказала: — Я вчера для себя купила записную книжку, но хочу её подарить тебе. В ней ещё нет никаких записей, кроме одной напутственной, сделанной только что.
Иван открыл её и на первой странице прочёл: "Будь всегда таким, как сейчас. Надежда".
С этого дня Иван стал "огрызаться". Так однажды Лена с улыбкой вкрадчиво начала:
– Ваня, ты у нас такой умный, а скажи-ка нам…
Надежда перебила её и уточнила:
– Нет, не так: он у нас умненький-благоразумненький…
Иван не дал продолжить им обеим и со смиренным и печальным видом выдал:
– Ну что вы? Вы же меня давно знаете. Как вы могли такое обо мне подумать! Умный? Это меня оклеветали.
И ушёл.
Надежда засмеялась и обратилась к Лене:
– Каков опять нахал? Ты что скажешь?
– Я скажу, что прав был Виктор Андреевич – 5:0 в пользу Ванечки.
22
В предпраздничные дни в отделах собирались праздничные застолья, о грядущей борьбе с пьянством тогда ещё не подозревали. В канун 8 марта собрались как обычно. Для женщин праздники были ещё и поводом надеть новое платье. Иван отмечал в коллективе уже не первую дату, каждый раз удивляясь, с какими радостно сдержанными и встревоженными лицами появлялись с утра женщины в новых нарядах.
Надя не была исключением, её наряды всегда были великолепны. Но ещё в предновогоднее застолье Иван пришёл к мысли, что дело не в самом платье. Платье необычного и смелого покроя не каждая сумеет носить. Мало, чтобы оно безупречно сидело – вульгарное движение, глупая улыбка, неумение держать голову могут свести на нет его красоту. В отделе была девушка с похожей фигурой, на которую Иван мысленно примерил Надино платье, и улыбнулся – всё изящество платья исчезало.
Поздравление женщин прошло не как обычно: Виктор Андреевич, когда до него дошла очередь говорить, вместо тоста предложил послушать несколько афоризмов о женщинах.
– Дорогие женщины, – начал он, – прошу аплодисменты или хулу адресовать авторам, но никак не мне.
– Каким авторам? – не поняла Надежда Исааковна.
– Выдающиеся умы: Брюсов, Франклин, Дюма…
Вилки и бокалы затихли, все приготовились слушать "Витины" цитаты, но в полной тишине Виктор Андреевич успел произнести только четыре: "Ты – женщина, и этим ты права", "Если хотите узнать недостатки девушки, похвалите её перед подругами", "Женщины вдохновляют нас на великие дела, но мешают их исполнить", "Женщина лжёт самим фактом своего существования"…
– Витя, ты что на праздник нам притащил? Начал за здравие, кончил за упокой – тебе не стыдно? – шутливо укорила его Нина Савельевна.
Другие женщины также не знали, как реагировать, и высказали несколько недоумённых реплик; Лена и Надя молчали. Юрий Сергеевич, с улыбкой обращаясь к Вите, сказал:
– "Не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны".
И добавил:
– Это афоризм Козьмы Пруткова.
Виктор Андреевич выпил рюмку, которую он продолжал держать в руке, помолчал, глубоко вздохнул и с какой-то тоской произнёс:
– Ну вот – не угодил. Кстати, последние слова – они принадлежат Алексею Толстому – самые замечательные слова о женщине. Чтобы понять их, надо почувствовать горечь и боль за женщину, судьбу которой во многом пишет её природа.
Никто не понял сказанного, впрочем, за долгие годы женщины не раз слышали от Вити непонятные фразы и в их смысл чаще не вникали. Не понял тогда фразу и Иван, но позже стал постоянно мысленно к ней возвращаться.
Завершилось застолье также необычно – выбирали лучшую женщину сектора.
Дело в том, что недавно исполнилось 55 лет самой почтенной по возрасту женщине сектора, Дине Петровне. Она пришла на предприятие 18-летней девочкой в далёком 1942 году, когда оно даже ещё не было перепрофилировано. Среди восьми женщин сектора именно ей хотели сделать приятное, а Иван, глупец, не сообразил, что к чему, и в своей записке указал имя Нади. Все остальные – кто сам, кто с подсказки – сделали "правильный" выбор.
Тот, кто считал голоса, позже подошёл к Ивану и, потрепав по плечу, сказал: "Не переживай: твоя женщина ещё станет лучшей, у неё жизнь только начинается". А неправильный выбор Ивана был, конечно, в тот же день с многозначительной улыбкой передан Надежде.
23
Надя удивилась и стала более пристально вглядываться в Ивана и даже чаще проводить с ним время. Она окончательно отбросила первоначальное предвзятое о нём мнение, перебрала все его поступки и слова и сочла, что он весьма необычен и достоин большего внимания. Иван не понимал причины такой перемены, ему были неведомы причины её инициативы к общению, потому что его попытки она ранее отвергла. Иногда они вместе обедали, иногда по её предложению прогуливались в обеденный перерыв, стали чаще разговаривать на работе. Помня неудачный опыт своего первоначального общения с ней, Иван осторожно выбирал слова и был внутренне собран.
Бывало, что она предлагала проводить её до спортивного зала. Надя с 9-го класса занималась волейболом в клубе своего города. С выходом на работу ей стало крайне неудобно и долго добираться домой в Подмосковье, поэтому она с недавнего времени жила на съёмной квартире. Таким образом, она получила много времени, которого хватало и на театры, и на занятия спортом в заводском спортивном зале. Теперь она могла поддерживать спортивную форму, но на спортивные соревнования ездила в выходные дни со своим клубом. В пятницу она уезжала домой к родителям. Мама ревновала её к волейболу: "Ты приезжаешь и снова либо на тренировку, либо на целый день на соревнования".
За два последних месяца общения у Надежды сложилось благоприятное впечатление о вошедшем в её жизнь новом человеке. Иван много знал, обладал правильной речью, был вежлив, хотя и неловок порой. Когда в общей компании другие, понимающие юмор как двусмысленные скабрезные намёки, отпускали сомнительные шутки, Надя невольно отмечала, что Иван делал вид, что не понимал: он никогда не подстраивался под общее мнение. Несмотря на то что в общении с ней он был мягок и предупредителен, она чувствовала в нём несгибаемый внутренний стержень.
Надя интуитивно догадывалась, что происходит с Иваном, но не знала, как скоро он сможет сделать решительный шаг и сможет ли. Она решила немного его подтолкнуть. Это случилось после вторых майских праздников. Заведя разговор о Лене, она нарисовала ему концовку предсвадебных отношений Лены и Михаила, которую ей якобы рассказывала сама Лена.
Иван слушал про то, как Мишка красиво ухаживал за Леной, а окончательное предложение сделал на их излюбленном месте встреч, с которого открывался завораживающий вид на реку, заросший обрыв и закат. Он пришёл в шикарном костюме-тройке с огромным букетом роз и, преклонив колено, сделал предложение руки и сердца. Лена со слезами отказывалась, убеждая его, что ему не стоит делать ей предложение, но в итоге согласилась. В конце рассказа Надежда, с едва заметной улыбкой обращаясь к Ивану, спросила: "Не правда ли, красиво?" И тогда Иван понял, что неопределённости необходимо положить конец.
24
В середине мая Иван предложил Наде посетить усадьбу Абрамцево, в которой они оба не были и о которой Иван случайно прочёл в журнале. Так как он не был уверен, что Надя согласится, то перед этим он сходил в библиотеку и собрал какие только мог сведения об усадьбе. Но Надя согласилась, и они решили поехать в ближайшую субботу, 19 мая. Осмотр усадьбы и замечательного парка в тот момент не интересовал Ивана: он просто хотел выяснить свои отношения с Надей, но плана у него никакого не было.
Добираться можно было по-разному: они выбрали автобус. Когда они подошли к автобусу, он был уже заполнен, но не отходил. Надя, а затем Иван протиснулись и стали в проходе. Было душно, народ волновался, но шофёр зевнул и изрёк: "У меня график". Иван уже с утра был возбуждён, а тут ещё следом за ним влез мужик и немного оттеснил его от Нади. Иван ждал, когда он встанет более удобно, но тот уставился в окно. Иван приготовился к диалогу с мужиком, но мужик неожиданно полез обратно к выходу. Иван не смог сдержаться и съязвил: "Что, уже приехали?" Мужик ничего не ответил, а окружающие вздрогнули от смеха. Надя улыбнулась, но улыбка относилась не к ситуации, а к поведению Ивана, и с мягкой укоризной заметила: "Может быть, человеку плохо стало, а ты его оскорбил". Иван кивнул и молчаливо согласился: как всегда, Надя была права.
Они добрались до места, осмотрели усадьбу и великолепный тихий парк, но главного не произошло. Иван явно нервничал. То он начинал рассказывать, как писалась картина "Девочка с персиками", то показывал место, где Васнецов рисовал свою "Алёнушку". В продолжение всего дня начатая фраза у него обрывалась, и он не знал, как её продолжить, чего раньше никогда с ним не было. Он начинал смеяться пустяку, краснел и замолкал. Надя хорошо чувствовала, что слова и поведение Ивана были лишь внешним отражением тяжёлой внутренней работы, происходящей внутри. И она, как женщина, понимала, что происходит, и терпеливо ждала. Ей стало жалко его, она заполняла паузы и делала вид, что ничего не происходит.
Они возвращались назад уже к вечеру, Надя была раздосадована на Ивана, а впрочем, решила она, этого следовало ожидать. У подъезда Иван напросился на чай.
– Пойдём уж, напою жаждущего, – с улыбкой согласилась Надя.
Он интуитивно понимал, что нельзя останавливаться, что нужно озвучить своё поведение. Или иди до конца, или не начинай. Остановиться на полпути – ещё больше обидеть женщину. Пока чай кипел, пока студился, Иван твёрдо решил сказать всё.
Неразрешимая трудность состояла в том, что он не знал, как закончить: он мучительно искал логически непротиворечивую концовку разговора и никак не мог найти. В том, что она не ответит на его чувство взаимностью, он ни секунды не сомневался. Вот он скажет: "Я тебя люблю". А она: "А я нет". И что говорить и делать дальше, он не знал. Возникает какая-то тягостная пауза, из которой нет разумного выхода. Придётся неуклюже уходить.
Наконец его аналитический ум нашёл правильные слова, которые выражают главное и одновременно объясняют его поведение, и он начал говорить о главном, ради чего и задумывалась поездка. Изменившимся голосом, совершенно неузнаваемым, и не с первой попытки он выдавил из себя:
– Надя, я не могу больше с тобой встречаться.
Он произнёс эти слова с опущенной головой и ждал единственно возможный ответный вопрос. Надя была удивлена: она другие слова ожидала услышать, поэтому ответила не сразу:
– Почему?
Иван заставил себя поднять голову и, глядя ей прямо в глаза, тем же осипшим голосом произнёс:
– Потому что я люблю тебя.
Как ни готовилась она услышать именно эти слова, которые она уже прочла в его глазах за сегодняшний день не раз, всё равно слова, произнесённые вслух, имеют совершенно другую силу и значение. Сказанное глазами, мимикой, жестами и поведением ничто по сравнению с громом простых тихих слов. Несмотря на то что Надежда ждала именно эти слова, заранее она не готовила ответ. Немного придя в себя, она с грустью сказала:
– Ваня, я не могу тебе ответить тем же... Потому что для меня любовь – это такое великое и светлое чувство, которое вдруг приходит и поглощает тебя всю. Я не могу вот так просто произнести эти слова.
– Я знаю.
– Откуда? – ещё больше удивилась Надежда.
– Не знаю, – Иван приподнял и опустил плечи, глаза уже давно были опущены.
Он услышал главное и ожидаемое уже в первой фразе Нади, пояснения "почему" на тот момент не имели никакого значения. Он был изнурён многочасовой борьбой с самим собой и не был способен к пространным и сложным мыслям и рассуждениям. Ни тот, ни другой больше не могли продолжать разговор. Иван встал и со словами: "Мне пора, до свидания" – ушёл.
25
Когда за Иваном закрылась дверь, он глубоко вздохнул, и ему показалось, что огромная тяжесть свалилась с его души. Ему хотелось верить, что он окончательно закрыл одну из страниц своей жизни, но судьба не торопилась перелистывать страницы.
Он мог погибнуть в тот же вечер, но ангел-хранитель уберёг его. Когда он бегом через несколько ступенек летел вниз по лестнице, его карман зацепился за перила. Иван обернулся, с остервенением рубанул рукой по натянутому пиджаку и оторвал карман. Когда он вышел на улицу, было совершенно темно и очень ветрено. Фонарей не было, так как на улице меняли столбы освещения, свет был только из окон дома. На газоне нагло белел скомканный листок бумаги. Переходя через газон на другую сторону улицы, он переступил через бетонный столб, упавший в эту секунду в одном метре прямо перед ним.
Он переступил через него равнодушно, мысль, которая у него промелькнула, была обыденна: "Хм, столб упал". Так мы, случайно подойдя к окну и никуда не собираясь выходить из дома, отмечаем: "Дождь идёт" – и садимся пить чай. Потом, когда долгие годы спустя он вспоминал этот случай, то поражался той крайней степени возбуждения нервной системы, при которой не возникает ни страха, ни удивления от событий, никак не связанных с внутренним состоянием. И ещё удивлялся случайному гвоздю на перилах, задержавшему его на секунды, на которые он запоздал перед падающим столбом.
На следующий день в воскресенье он пошёл гулять по улицам, так как не мог неподвижно сидеть в доме. Он ходил несколько часов, лил дождь, он промок, но был рад. Ему казалось, что природа плачет вместе с ним, и ему становилось легче. Одна мысль его тяготила более других: он не знал, как теперь вести себя с Надеждой. Ему было стыдно перед ней за свою слабость.
В понедельник с утра Иван с тяжёлым чувством собирался на работу. Он не знал – как смотреть в сторону Нади и что говорить, поэтому он пришёл пораньше, чтобы не здороваться со всеми, а как бы погрузиться в работу и только отвечать на приветствия входящих. Надю он увидел издалека и склонился над "работой". Она поздоровалась со всеми, но смотрела на него. Он, подняв голову в её сторону и смотря мимо, поздоровался беззвучным шевелением губ и вежливым наклоном головы.
– Товарищ Лукин, чем вы таким важным заняты с утра?
Странно, но в голосе Нади он не услышал никакой насмешки, а к обращению "товарищ Лукин" он давно привык. Но он всё равно смутился и пробормотал: "Да мне тут… надо доделать…" Она не стала его дальше мучить и обратилась к Лене.
26
Пять минут спустя к нему подошла Галина, комсорг отдела, и тихо сказала: "Пойдём, поговорим". Когда они вышли в коридор, она спросила:
– В лагерь поехать хочешь?
– В какой лагерь? – удивился Иван и тут же, не дожидаясь ответа: – Хочу.
– В пионерский. Вожатым. Пойдём, я отведу тебя к Сергею Сергеевичу, начальнику лагеря, поговоришь с ним.
У него сразу поднялось настроение – появилась возможность спрятаться с глаз Надежды. В том, что он справится с работой, он не сомневался. Наивный: он думал, что со своей безупречной логикой он убедит, поставит на место и заставит делать нужное любого пионера.
Сергей Сергеевич был мужчиной лет сорока, небольшого роста, плотного телосложения, круглолицый, краснощёкий, с полными губами, больше похожий на завхоза, чем на воспитателя. По молодости он как-то попался пьяным на рабочем месте, другой раз – надебоширил в парке, но давал клятвы на комсомольских собраниях, и ему ставили на вид и прощали. Совершенно случайно нашёл себя в работе с детьми, бросил пить, и вот уже более десяти лет он бессменно возглавлял пионерский лагерь. Семьи у него не было.
Разговор получился кратким. Сергей Сергеевич спросил:
– Вожатым работал раньше?
– Нет.
– А пионером в лагерь ездил?
– Нет, только в деревню к деду.
– Ну, может быть, в школе с детьми какие-нибудь кружки вёл?
– Нет.
Сергей Сергеевич замолчал. Иван никак не ожидал таких вопросов. Он думал, что его спросят, что он закончил, почему он хочет работать вожатым. Следующий вопрос опять его поставил в тупик.
– А вы детей любите?
Ивана насторожил этот переход на "вы", кроме того, он никогда не задумывался о своей любви к детям.
– Моё отношение к людям не зависит от их возраста. – Потом добавил: – Хороший человек достоин уважения, и неважно: старик он или ребёнок.
– Молодой человек, а вы полагаете, что дети обязаны быть хорошими?
Иван понял, что он провалил собеседование, воскресшее настроение опять упало, и он просто попросил:
– Сергей Сергеевич, возьмите меня – я не подведу.
– Хорошо. Я подумаю.
– А если меня в отделе не отпустят?
– Это не ваша забота. Если я приму решение, будет приказ по предприятию.
Думать Сергей Сергеевич не собирался, просто у него был старый вожатый, проверенный человек, который должен был принять решение через два дня, и он надеялся, что тот согласится. Но тот не согласился. В среду вечером Сергей Сергеевич вписал фамилию Лукина в приказ и отдал на подпись. Приказ пришёл в отдел в пятницу, в соответствии с приказом с понедельника, 28 мая, Лукин на четыре дня направлялся на вводные курсы для вожатых-новичков, а 1 июня, в пятницу, должен был отбыть с 1-й сменой в пионерский лагерь "Радуга".
Рабочая неделя после объяснения с Надеждой была для Ивана мучительна. Он старался ходить с надуманными рабочими вопросами в смежные отделы и погружался с головой в различные поручения начальства, которые вовсе не требовали большого времени. Когда совсем нечего было делать, исчезал куда-то или беседовал в отделе, с кем только было возможно. Старался вовсе не смотреть в сторону Нади, но при этом всё равно чувствовал её присутствие, даже спиной. Чувство стыда не покидало его, и он, как спасения, ждал решения по лагерю. Пришедший в пятницу приказ для всех в отделе стал неожиданностью, впрочем, для большинства – малозначимым событием.
Некоторые, в том числе Надежда, узнали о командировке Ивана в понедельник, когда он уже исчез. Надежда удивилась бегству Ивана, а именно так она восприняла его исчезновение. Всю неделю после его признания она думала о случившемся между ними. Она сама спровоцировала его на объяснение в любви – больше из любопытства, а отчасти из-за того, что ей было лестно вызываемое ею чувство. Но она никак не ожидала такого эмоционального накала произошедшего признания.
Если бы он повторил набор фальшивых жестов в виде преклонения колена, прикладывания руки к сердцу, предложения любви на всю жизнь и тому подобное, она бы достигла своей цели, внутренне улыбнулась и вежливо отказала. Но ничего отдалённо похожего не было. Были страшные мучения, как будто он из тела вырывал вонзившееся копьё. Он ничего не просил, ни на что не надеялся, он как будто исполнил свой долг и удалился.
В летние месяцы, за время его отсутствия, она поняла, что сумасшедшие букеты цветов, торжественные церемонии и прочие красивые ритуалы есть просто дань сложившейся традиции. Она поняла, что для него объяснение в любви было не праздником, на который несут цветы, а глубокой трагедией. Букет можно принести, будучи уверенным, что его примут с благодарностью и слезами, а не просто возьмут из вежливости. Иначе всё это будет выглядеть картинно и ненатурально. Да, этот нескладный мальчик преподал ей урок.
27
Иван уезжал в лагерь с надеждой, что новая жизнь сотрёт тягостные воспоминания. И действительно – вдали от Нади ему стало легче. Он не мог забыть её, но хотел, чтобы она забыла это глупое и ненужное, как ему теперь казалось, признание в любви.
Пионерский лагерь представлял собой ранее неведомый для него новый пласт жизни. Лагерь был санаторного типа, то есть смена длилась не 24 дня, а месяц, и дети там якобы должны ещё и лечиться, кому это было необходимо. Но дети были самые обыкновенные, они не хотели и не лечились: они приехали отдыхать. Такой режим работы лагеря приводил к тому, что вожатые в сентябре получали около 20 дней законных отгулов.
Ивана поставили на 5-й отряд, в котором в первой смене были дети 11-12 лет. Лагерная жизнь закрутила Ивана необычными для него заботами: зарядка, кормление, организация досуга и укладывание спать. Но самым главным занятием поначалу для него было постоянное объяснение "почему так делать нельзя" и "что надо делать".
В начале смены Шурик, вожатый 6-го отряда, сидел нога на ногу возле корпуса. Наблюдая за своими и покрикивая то одному, то другому, он с интересом прислушивался к воспитательной беседе Ивана с очередным пионером. Когда Иван отпустил уставшего от нотаций дитя, Шурик, зевнув, обратился к Ивану:
– Философ, садись: я тебе лекцию прочту.
Шурик образования не имел, на предприятии работал слесарем, ездил в лагерь уже третий год и что почём здесь знал хорошо.
– Вань, ты мужик хороший, но глупый. Ты пойми: не твоя забота их воспитывать, пусть родители этим занимаются, у тебя их три палаты, ты всё равно не успеешь. Для вожатого главное что: сохранить поголовье – первого числа принял 30 человек, а в последний день столько же здоровых сдал. Ты должен знать – где у тебя кто. Спрашивает Сергеич: "Чем у тебя сегодня дети заняты?" А ты ему в лоб: "Четверо в кружке рисования, трое в библиотеке готовят политинформацию, 10 человек Вера повела на экскурсию к ручью, а с этими я вот сейчас иду в футбол играть". И всё – Сергеич доволен. Приезжают родители к ребёнку и спрашивают: "Как тут Вовочка себя ведёт". А ты им: "Ведёт хорошо, но кушает плохо". Он, может, жрёт за троих, но это не важно. Родители что думают: "За нашим Вовочкой здесь следят". И начальнику лагеря опять же хорошо – родители приезжают и на предприятии говорят: "У Сергея Сергеевича в лагере порядок".
Шурик прервался, дав очередное краткое указание ребёнку и пригрозив ему, и продолжил:
– И ещё очень важное: детей бить нельзя, да они тебе этого и не позволят, потому что ты для них чужой, а наказывать надо. Подзатыльник ему, кулаком погрозить, пообещать дать пинка, но всё шутя. Вот, правда, с бабами не знаю как – у меня не очень получается, ну, это пусть моя вожатая возится.
Иван с интересом выслушал, что-то принял к сведению, согласился с Шуриком не во всём, но "воспитывать" стал реже и меньше.