Чудес не бывает. Если человек видит нечто, кажущееся ему чудесным, значит, это нечто ему мерещится, либо является естественным для природы, но было доселе неизвестно, чем и вызвало удивление. Тем не менее, душа человека устроена так, что он не только хочет верить в чудо, но и стремится находить чудеса в самых обыденных событиях. «Какое чудо, что мы встретились», — вещают друг другу влюбленные, находясь под действием эндорфинов. Мы видим чудо, если на нас с крыши падает сосулька, но не задевает, хотя искривление траектории сосульки без воздействия на нее — это ли не необъяснимое явление? Однако, опять же, необъяснимость — всего лишь признание невозможности обосновать с помощью современной науки те или иные события.
О живая природа! Сколько раз к тебе обращались поэты всех времен и народов! Почитание природы, идущее с древних времен, когда оно приобретало тотемный образ, в наше время также превратилось в отдельный культ. И выделялась среди народа группа жрецов этого культа, и имя им — отъявленные путешественники. Это были люди, готовые терпеть всяческие непотребства ради покорения самых необычных и удаленных мест. Они готовы ходить в походы, тащить тяжеленные рюкзаки и ставить палатки, быть съеденными комарами и питаться, готовя на костре; готовы мерзнуть и париться, преодолевать реки на утлых лодочках, грозящих в любой момент перевернуться; готовы добраться до мелкого уездного городишки, где из цивилизации только почтамт и сберкасса, и вызвать подозрительные взгляды местных обывателей, сразу идентифицирующих чужаков. Кто эти люди? Чем вызвана их готовность терпеть подобные непотребства? Ведь пользуется популярностью точка зрения «в гостях хорошо, а дома лучше». Но эти сторонники объясняют желание путешествий неким психологическим дискомфортом, желание сменить обстановку они объясняют внутренними проблемами личности и попыткой бегства от реальности. С определенной точки зрения, можно признать их правоту в том, что человек, истово увлеченный делом, не захочет от него отвлекаться, но много ли вы найдете таких персонажей? Так или иначе, даже от самого любимого дела порой хочется оторваться, и тем слаще будет возвращение к нему впоследствии.
Дарья, Дарья, прекрасная, чувственная девушка. Она идет, словно в кого-то влюблена. И она действительно влюблена — в жизнь, в весну, в ожившие и распускающиеся почки, в скандалящих за гнезда птиц, в запах прелой земли и грядущее благоухание. Все это заставляет невидимую стаю насекомых на дне грудной клетки разом подняться с места и воспарить. И в таком чувстве каждый вздох — как благодать, и кажется, еще чуть-чуть, и растворится этот бренный мир вокруг тебя, а на месте его соткется мир новый, мир прекрасный.
Окончилась весна, пора надежд, наступили первые летние деньки. Минул месяц со скандальных событий в центре столицы; завершилась сессия в институте, и Дарья вместе с родителями уехала на дачу в Подмосковье. Даша очень любила там бывать, хотя в то время как ее родители ползали по грядкам, она больше бродила по дорожкам и думала о чем-то своем. Однако бывали и у нее минуты пробуждения трудовой активности. В ту пору Даша оказывалась невероятно продуктивной, и все поражались ее работоспособности. Но в этот вечер настроение у нашей героини было меланхоличное.
Дождь кончился уже несколько часов назад, и Даша бродила по своему дачному участку, шелестя сапогами по мокрой траве и хлюпая по лужам. Разговор себя с собой не клеился, и она предалась воспоминаниям. Дарья подняла голову вверх: облака и тучи толпились в виде всевозможных диковинных фигур, напоминавших мифических животных. Вспомнился случай из детства, когда она так же наблюдала за облаками из окна. Вдруг облака сложились в один паззл, и пред ней предстал лик. «Бабушка, бабушка, смотри, Николай Чудотворец!» — закричала Даша. «Нет, Даша, не вижу!» — верующая бабушка украла у внучки красивую сказку. «Даша, ты воображуля», — вспомнились сейчас ее слова, часто употребляемые к маленькой девочке. Но сейчас рядом не было бабушки, она умерла в начале прошлого года. Ветер дул неравномерно, и лик растянулся и распался. «Услышь меня!», — прошептала Дарья и шлепнула в особенно крупную лужу. Брызги разлетелись во все стороны, частично запачкав и штаны девушки. Впрочем, дачный вариант штанов, предназначенный для похода в лес, было не особо жалко. И как будет не особо жалко тех из нас, кто величает знание, присно и во веки веков! Да приидет время благоденствия и откроет нам всю тайну скрытой Вселенной! «Что это все значит? Где я есть? И есть ли я?» — Даша поплыла. Туман спускался по мере приближения ночи. Темнело. Глас ангелов ширился, становился все чище и осязаемее. «Имеющий уши да услышит! Имеющий глаз да узрит! Ибо те десницы, что благо кличут — хулу таят. Ибо те страстотерпцы, что громче о своем подвиге кличут — помину лгут. Да воссвятит из мертвых дух, коли на земли он бывает! Озари незримым светом и свергни все полночные покрова! Кто ты? Знаю ли я тебя? Или ты во мне? Так откройся же нам! Да озвучь ты имя свое, яко на жизни нам тебя не хватает, яко сами слабы и терпим непонятно зачем. Кто хочет между вами быть большим — раб будет ваш. Имеющий уши да услышит. Здесь я! Я с вами до скончания веков! Здесь я, я есть гром, я есть земля, я есть конец веков и странствий! Я есть начало начал и мой трезубец воткнут в эликсир бессмертия! Ты не ищи меня, ибо видишь и так постоянно! Не ищи меня и не поклоняйся, ибо презренно кланяться естеству. И нет в мире ничего иного, отличного от естества. Так возьми жизнь свою и держи, и возьми мир, и возьми оболочку бренную и отдели от наперстков, от наваждений, но верь! Ибо глупец тот, кто не верит в реальность, кто не верит в сущность, кто не верит в смену дней, кто не верит в свет и тьму. Но услышь, не накажет никто ни одного человека, как он сам себя может наказать. Не различающий свет и тьму сам себя наказал, и не нуждается в страданиях. Услышь, что нет страданий посмертных, ибо ты свое уже выстрадал здесь; нет радостей бесчинных, ибо ты их уже пережил; мертва твоя душа и мертв дух твой. Услышь меня в горе, и услышь в траур, и простись с собой и со Вселенной. И прими себя и полюби так же, как боготворишь силы, тебя принесшие. Да возвысится имя твое, но не дух, ибо смертны, паче срока. Исчезни в громовом котле и не осязайся. Дух, будь проклят, изъят из наважденья! Сгори! И в пламени надежд, сюда мне больше не являйся, передо мной не представляйся, одетым в сонмы из одежд. На веру, знаю, приходили, сомненья тризны искупили, наш путь далек, но все же краток, где есть подъем — там есть упадок. Там вечно счастье говорит. На берегу незримой смерти, открыты дверцы на паперти, стремглав на казнь бежим успеть, терпеть за мир, за все — терпеть!
Сбрось свою гордость, ибо не благодатна почва, горделивостью прельщающаяся! Открой миру пороки и исповедуй их мне! Избавь себя от небожителей и поверь всем сердцем! Проси прощения у лжи за недостаточную службу ей. Вернись в мир!»
И Дарья вернулась! Вернулась, словно и не было ничего! Тот полусон-полуявь, в который она впала, пленил ее, но стоило открыть глаза, а вокруг уже было темно. Она отряхнулась, и тьма исчезла, растаяла окончательно, хотя и вокруг было достаточно мрачно. Сапог утоп в луже, и сквозь невесть откуда взявшуюся щель в носок подтекла водица, и теперь больно щипало палец. Дарья почувствовала небывалое воодушевление. Она редко сочиняла стихи, они сами находили ее, и сейчас она боялась, что эти строчки, проговоренные ею в полубреду, исчезнут с памяти... они уже исчезали. Она дернулась бежать, но тут же поняла, что уже не помнит и ни одной из них. Даша встрепенулась. «Что это было?» Но сознание было чисто и девственно, бреда не было, за лесом тяжело гудел товарный состав. Эхом прокатился лай собак. В доме напротив скрипнула дверь, и послышались голоса. Она вслушивалась, изо всех сил пытаясь найти хоть крупицу необычного, неопознанного, неосязаемого и неклассифицируемого, но все происходящее было настолько обыденным, настолько простым и незначимым, что девушке немного стало страшно. Она подняла голову и стала смотреть на звезды. Мигая, летел самолет, а за ним еще один. Гул доносился с неба все отчетливее и отчетливее. «Почему мне порой кажется, что жизнь идет, а я вместе с ней — нет? Мне кажется, словно я растворяюсь и просто наблюдаю, мне кажется, что я словно смотрю кино, в котором у меня появилась возможность реагировать, отвечать и даже совершать какие-то действия. Какие-то… И какие же действия я совершаю? Еще с детства я постоянно ударялась об углы, после чего плакала, я была ужасно неловкая. И хоть сейчас я не ударяюсь, это чувство неловкости не покидает меня. Я странная, потому что иной раз я чувствую себя вне жизни. Может я прилетела оттуда? Нет, нет. Это просто меланхолия, просто грусть, это любовь ходить под дождем с непокрытой головой, чтобы набраться сил от неба. Я знаю, что живу, но ничего не могу поделать с этим чувством. Может, это было видение, может, я посредник, но не понимаю своей миссии? А кто понимает? А почему я думаю, что миссия эта существует? Мы разбросаны, как камешки нерадивым ребенком. Он палочкой эти камешки тормошит и ворошит. А может, он и не понимает, что эти камешки живые, что у них есть душа, что они умеют любить и страдать? А что если он только создал, но потом потерял к нам интерес? Наскучила эта игра, нашел себе другую давным-давно? А может он вообще женился, у них родились детки, теперь ему совсем не до нас. Мы уже взрослые — сами должны разобраться. Значит, мне никто не поможет с моими затмениями? Они также будут на меня снисходить в некоторое время?» — она посмотрела на небо. Ожидаемого громоподобного голоса «больше не будут» не послышалось, Дарья присела на корточки и заплакала. «Будут, будут, и я всегда буду любить жизнь, я буду принимать все это, пусть даже в чем-то страдать. Ох, если б мое страдание могло снять боль с кого-то! Я бы согласилась, чтобы все это страдание упало на меня, я бы хотела принять все это страдание — если бы другие стали от этого счастливы, стала бы счастлива и я. Но, по-моему, это не так. Я страдаю лишь для себя, паршивая эгоистка. Насколько люблю я жизнь и людей, настолько ненавижу себя. Да, именно за это. Я не могу полностью прочувствовать отчаяние других людей, нет, пока не могу. Это бессмысленное пятно, которого могло и не быть и ровным счетом ничего не изменилось бы — вот что такое жизнь моя. Не отрекаюсь… Господи… Во имя отца, сына… Не оставьте меня… Мне страшно без Вас, страшно! Я боюсь людей, я не понимаю их, мне все кажутся чужими, хоть Вы не отвернитесь от меня… А то я сойду с ума, я совершу какую-то глупость, в бреду сделаю ужасный шаг, и даже не замечу! Помогите!»
Открылась дверь, откуда высунулся папа. «Дарьюшка! — голосил он. — Хватит там гулять, пошли к нам, чай поспел». Даша повеселела, бодрый голос отца растворил в один миг все сомнения, и она, смеясь, побежала к крыльцу.
Она легла спать и попыталась в очередной раз систематизировать свое религиозное мировоззрение и как-то вписать в него произошедшее. «Вот мы говорим, спрашиваем друг друга — веришь ли ты в бога? А ты? И спорим. А никто не спрашивает — верит ли бог в нас? А что, если он давным-давно позабыл о людях, как о неудаче, ошибке, глупом опыте! Дай, думает, создам разумных существ. От скуки. Оп — создал. Мдя-я-я. Фрукт вышел так себе. Ну и пусть сами тут варятся, я найду себе дела поинтереснее! Иногда, может, он вспоминает, что создавал кого-то, но отмахивается, дескать, что за чушь в голову лезет! Или он даже и видит, но думает, что мы ему мерещимся! Люди же постоянно находят себе оправдание! А по чьему образу и подобию созданы люди? Ведь мы подразумеваем, что создать было делом таким простым, как для нас поковырять в носу! И как мы относимся к тому, что выковыряли оттуда? Верно, отшвыриваем злостным щелчком! Дайте мне религию с верой в сумасшедшего изобретателя! Вот за ней я бы пошла! Хотя, поможет ли она мне спасти душу?» Даша перевернулась на другой бок.
«Нет, боюсь, мне уже ничего не поможет. Моя личность настолько сумбурна, что я даже и с собой поговорить не могу, начинаю нести какую-то ахинею. А потом считаю себя сумасшедшей и стыжусь этого».
И на этом моменте Дарья уснула, по крайней мере именно этот момент она идентифицировала как последний в своих ночных рассуждениях на следующий день по дороге домой, в Москву.
Именно из-за подобных время от времени случавшихся с нею помутнений Даша очень боялась попасть под машину. Всякий раз, подходя к краю бордюра, она думала, «а что, если я однажды задумаюсь и ступлю на проезжую часть?» И надо признать, случались моменты, когда она шла, даже не смотря по сторонам, и одергивалась, только слыша скрежет тормозов или бибиканье. Иной раз, увидев зеленый светофор для машин, она с полной уверенностью ступала на зебру. Зная эти свои особенности, Дарья и стремилась к максимальной осторожности. Еще в детстве случались моменты, когда девочка с открытой душой стремилась поделиться своими откровениями со сверстниками, но вместо ожидаемого интереса сталкивалась с насмешками. По мере взросления она пришла к выводу, что на публике необходимо играть роль предельно адекватную, а всеми своими наблюдениями делиться лишь при диалоге с самой собой, поэтому о произошедшем откровении она никому не сообщила.
Следующая глава: http://www.proza.ru/2017/09/25/85
Предыдущая: http://www.proza.ru/2017/09/19/107