Врачи СЭГа №290 (справа налево):
Клавдия Ивановна Кукушкина,
Вера Михайловна Федяшина,
Ирина Николаевна Енина,
Зильберман (имя и отчество не известно)*
Снимок сделан через несколько дней после
окончания Великой Отечественной войны.
Май 1945 г.; Тапиау, Восточная Пруссия
КЛАВДИЯ КУКУШКИНА. ПОДАЛЬШЕ ОТ ФРОНТА - ЭТО НЕ ДЛЯ НЕЁ!
ХРАНИТЬ ВЕЧНО!
Государственный исторический музей (ГИМ) в 2015 году – к 70-й годовщине Великой Победы СССР над фашистской Германией и её союзниками – выпустил интереснейшую книгу – альбом «Материалы о Великой Отечественной войне в Историческом музее».
Это яркое издание, насыщенное эмоциональными текстами и фотографиями с разным сюжетом, рисунками и плакатами. Интересный макет А. Г. Орловой.
Адрес музея: Москва, Красная площадь, дом 1.
Дальше я объясню, почему здесь, где печатаются воспоминания персонала сортировочного эвакуационного госпиталя (СЭГ) № 290 Западного, а затем – 3-го Белорусского фронтов, упоминаю этот альбом.
Директор музея А. К. Левыкин представил его так:
«Исторический музей с первых дней Великой Отечественной войны и до сего дня собирает и хранит памятники этого самого трагического и самого триумфального для нашей страны события ХХ столетия.
В военные годы Государственный исторический музей ни на один день не прекращал работу. Эвакуировались на восток бесценные экспонаты, уходили на фронт сотрудники, а в залах и фондах продолжалась хранительная и научная деятельность, готовились новые, обусловленные велением времени, выставки, пополнялись коллекции.
Исторический музей был свидетелем двух знаковых событий той эпохи: в ноябре 1941 года мимо его стен проходили полки, сразу после парада уходившие на фронт, а в июне 1945 года у его стен состоялся Парад Победы.
За годы войны коллекции музея пополнились тысячами экспонатов, собранных на местах событий. После войны в собрание ГИМ поступили личные комплексы выдающихся военачальников – Г. К. Жукова, К. К. Рокоссовского, А. И. Еременко, А. М. Василевского, К. А. Мерецкова, С. К. Тимошенко, И. С. Конева – документы и фотографии, образцы вооружения и обмундирования, награды, произведения искусства и предметы военного быта.
К 70-летию Победы Государственный исторический музей подготовил издание, в котором представлена лишь небольшая, но знаковая часть этой коллекции. Она даёт представление об универсальности всего собрания, отразившего практически все аспекты войны: на фронтах, в тылу, на оккупированной врагом территории, в партизанском подполье…
«Хранить вечно» - этот гриф ставят на документах и предметах, не подлежащих уничтожению.
Не подлежит забвению или ревизии и наша память о войне. Памятуя о прошлом и ради будущего мы должны хранить её вечно!»
Вскоре после выхода этой книги председателю Совета ветеранов СЭГа № 290 Анне Павловне Медведевой (1920-2019; её воспоминания опубликованы здесь же) позвонила начальник отдела изобразительных материалов музея М.В.Кречетова и пригласила приехать. Анна Павловна попросила меня её сопровождать.
Во всех музеях витает дух таинственности. Особенно в тех их помещениях, которые скрыты от глаз посетителей. Там, где шкафы до потолка с папками, тишина и прохлада – она нужна для сохранности документов.
М.В.Кречетова показала нам рисунки и портреты, сделанные московскими художниками в СЭГе № 290, когда он находился (октябрь 1941 – март 1943 гг.) в Москве, в Лефортово. Они есть в книге «Материалы о Великой Отечественной войне в Историческом музее». Анна Павловна рассказала о тех боевых товарищах, которых знала.
В основном, это работы Елены Александровны Афанасьевой (1900-1998), члена Московского отделения Союза художников и Союза художников СССР. Она писала портреты служащих госпиталя и раненых.
Среди её работ и цветной портрет молодой женщины в военной форме. Симпатичный образ. Ни на йоту сентиментальности. Короткая стрижка, серьёзный взгляд, ни тени улыбки.
Это портрет врача, капитана медицинской службы КЛАВДИИ ИВАНОВНЫ КУКУШКИНОЙ.
К сожалению, о её довоенной и послевоенной жизни сведений пока нет. Предположительно, Клавдия Ивановна родилась в 1917 году, а умерла в 1974 или в 1978 году.
Доподлинно известно, что Клавдия Кукушкина окончила Ленинградскую военно-медицинскую академию и до начала войны служила где-то в Сибири. И ещё точно известно, что она с СЭГом № 290 прошла весь его путь – до победы над фашистами.
Если бы велись протоколы во время встреч ветеранов этого госпиталя в Москве, то мы бы знали сегодня больше о тех, кто в годы Великой Отечественной войны в нём самоотверженно выхаживал раненых. Но протоколы не велись.
Воспоминаний Клавдия Ивановна не оставила. Но в СЭГе № 290 её хорошо знали; её часто упоминает в своей книге «Во имя жизни» начальник этого госпиталя Вильям Ефимович Гиллер.
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
… Июль 1941 года. Смоленская область. Тяжёлые бои. Фашисты рвутся к Москве. Беспрерывные бомбёжки. Много раненых.
Кадровому военврачу В.Е.Гиллеру поручено организовать при Западном фронте особого вида госпиталь: сортировочно-эвакуационный.
Но пока в его распоряжении в районе города Вязьмы есть лишь пункт медицинской помощи.
Из книги «Во имя жизни»:
«Пункт медицинской помощи шестьдесят третьего стрелкового полка расположился в подвале. Вокруг раскинулся целый табор. Повозки с ранеными укрыты за развалинами каменной ограды. Похоже, что здесь когда-то было имение: у подъезда сохранились остатки каменных львов.
- Хорошо, что приехали, - приветствовал меня старший врач полка. – Познакомьтесь: военврач третьего ранга Кокушкина. Принципиально не желает идти работать в медсанбат, требует, чтобы оставили у нас…
- Не Кокушкина, а Кукушкина, - спокойно поправила его высокая худощавая женщина лет двадцати пяти, расправляя складки гимнастёрки. Глядя на меня слегка прищуренными глазами и поправляя повязку на лбу, она рассказала:
- Штаб нашего полка пробивался по лесам и болотам; с нами тридцать шесть раненых. У Шклова (в «Малом атласе мира» я нашла Шклов в Могилёвской области – возможно, в ту пору городок – недалеко от границы со Смоленской областью – Л.П.-Б.) убило младшего врача и ранило санитара; его сейчас перевязывают. Не будь раненых, я бы осталась партизанить.
- Вам, женщине, трудно будет… Дружески советую: отправляйтесь в полевой госпиталь; в крайнем случае – в медико-санитарный батальон.
- Ни в коем случае! – решительно заявила она. – Я кадровый военный врач, окончила военную академию, служила старшим врачом артиллерийского полка. Настаиваю, чтобы меня оставили в полку.
- Знаете, что? – предложил я. – Оставайтесь пока начальником полкового пункта медпомощи, а в дальнейшем посмотрим. Согласны?
- Согласна, - просто ответила Кукушкина. – Куда сдать привезённое имущество?»
На её зов: «Ванюша!» прибежал санитарный инструктор. Он вытряхнул из мешков «десятка три новеньких одеял, сапоги, пар пятьдесят нижнего белья, мыло и ещё много полезных вещей».
Вильям Гиллер обратил внимание на сапоги Кукушкиной: они были совершенно разбиты.
- Что же вы не сменили себе сапоги? – спросил у врача.
- А какое я имею право распоряжаться? Имущество-то казённое.
- Хорошо, я разрешаю вам. Надеюсь, моего разрешения достаточно?
- Достаточно.
Так Кукушкина и Ваня влились в поредевший шестьдесят третий стрелковый полк.
ЗАТОРЫ НА СОРТИРОВКЕ
Госпиталь только формировался. Многого не хватало: персонала, медикаментов, машин… И, конечно, опыта.
Но раненые поступали и им нужно было оказывать помощь. Нормальной работе мешал хаос, которые устраивали автомобили, прибывающие с ранеными, и возвращающиеся в район боевых действий за новыми партиями раненых.
Город Вязьму и железнодорожную станцию Новоторжская, где расположился СЭГ № 290, непрерывно бомбила вражеская авиация. Город разрушен. Руководство госпиталя не может найти помещения с целой крышей. А надо где-то разместить операционные, перевязочные; где-то надо укрыть раненых.
О положении в госпитале в начале сентября 1941 г. В.Е.Гиллер вспоминал:
«В эту ночь было душно, как в парной бане. Надвигалась гроза, начал накрапывать дождь. На дороге мелькали силуэты прибывающих санитарных машин. Во тьме слышались стоны, тихие голоса и какие-то крики. Мелькали лучики электрических фонарей.
Раненые пытались шинелями укрыться от усиливающегося дождя. Скользя по краю дороги, я добрался до головной машины и осветил фонариком кузов.
Раненые лежали «валетом». Луч выхватил из тьмы маленького человека в шинели. Широко раскрытыми глазами он смотрел на меня, как-то странно улыбаясь.
- Что с вами? – спросил я.
Одним движением руки он отдёрнул полу шинели, и там, где должны были быть ноги, я увидел сбившиеся повязки. У него не было ног…
Его сосед посмотрел на меня с укоризной:
- Нечего тут рассматривать! Возьмите его, наконец! Чёрт знает, что делается!
- А им что, - отозвался другой раненый, - не у них болит. Их бы послать на передовую, тогда бы узнали.
Подошли санитары и начали открывать борта машины.
Я шепнул, чтобы раненого без ног сразу несли в операционную. Лицо его было спокойно. Он один сохранил полное самообладание. О чём он думал, почему молчал – осталось его тайной.
Дождь теперь лил как из ведра. А машины с ранеными всё прибывали и прибывали.
И вдруг тишину пробил далёкий протяжный звук. Вслед за ним грянули залпы зенитных орудий. Звук приближался, нарастал…
Начался ночной налёт".
Водители попрятались в кюветы. Такой возможности у тяжело раненых не было. Они могли только ждать.
Не хватало носилок. Раненым приходилось долго ждать в машинах, потому что их некому было укладывать на носилки - не хватало рук.
«Носилки мы раздобудем, - думал начальник госпиталя Вильям Гиллер. – И даже то, что некому переносить раненых, тоже исправимо. И помещения мы скоро выстроим.
Но вот то, что первичная сортировка, решающая судьбу раненых, доверена вчерашней студентке (он имел в виду молодого врача Валентину Муравьеву), - это никуда не годится»
Кроме носилок и санитаров, госпиталю не хватало хирургов для первичного осмотра и сортировки раненых по профилю травм.
Всю ночь начальник госпиталя изучал обстановку на этом напряжённом участке, выслушивал замечания и советы, которые заносил в свой быстро распухающий от записей блокнот.
Этот блокнот будет с В.Е.Гиллером все годы войны. Из него он будет вскоре после войны брать в свою первую книгу факты, случаи, разговоры, пути передвижения госпиталя, записи о страшных следах войны – от Вязьмы до Восточной Пруссии.
ОНА СТАНОВИТСЯ ЭВАКУАТОРОМ
… Начало светать, а машины с ранеными всё шли и шли.
И тогда Вильям Гиллер вспомнил о бесстрашном враче Кукушкиной. Вильям Ефимович – также кадровый военврач. Он понимал, что военные врачи всё же лучше могут оценивать обстановку во фронтовом госпитале, чем их гражданские коллеги, работающие до войны в больницах. К тому же, военврачи знали специфику боевых ранений.
Клавдия Кукушкина добилась своего – она получила назначение в СЭГ № 290.
Начальник госпиталя вызвал её в свой штаб.
- Вы военный врач, - говорил В.Е.Гиллер, - вам и карты в руки. Назначаю вас на самый ответственный участок: начальником нового эвакуационного отделения. Сортировка сейчас для нас самое важное.
- Благодарю за доверие, - сказала Клавдия Ивановна, - но эта работа для меня не только новая, но и тёмная. Я никогда прежде не слышала и даже не читала об обязанностях врача эвакуационного отделения.
- Надо переучиваться, так сказать, под огнём. Будем учиться все вместе. Что главное в этой работе? Прежде всего – точный учёт по отделениям о состоянии, количестве раненых, подлежащих отправке на следующий день, о времени прибытия и убытия санитарных поездов, автоколонн, самолётов, количестве мест в поездах, количестве раненых в других госпиталях, готовых к отправке.
Необходимо всегда иметь наготове санитаров для переноски, разгрузки и погрузки. Естественно, надо вести наблюдение за теми ранеными, которые находятся у вас в ожидании отправки…
В. Гиллер вспоминал:
«Долго обсуждали мы с Кукушкиной, как организовать работу эвакуационного отделения.
Казалось, стоит хорошенько продумать все детали, учесть все мелочи – и дело пойдёт. Я был твёрдо уверен, что мы предусмотрели всё для правильной организации эвакосортировочного отделения.
Но в жизни не так всё просто, как кажется на первый взгляд. Долго ещё в борьбе с трудностями, в преодолении тысяч неожиданностей выкристаллизовывалось то, что получило впоследствии по праву гордое название «сортировочно-эвакуационный госпиталь Западного фронта».
Конечно, не одна Клавдия Кукушкина разрабатывала стратегию того первого эвакуационного отделения. Но она стала мозгом этого важного участка работы госпиталя. А в помощницы ей была назначена врач Валентина Муравьёва – «не беда, что молода и опыта военно-полевой хирургии маловато, зато с характером девушка».
И затем Клавдия Кукушкина, Валентина Муравьёва, хирурги, операционные медицинские сёстры, санитары и ещё персонал госпиталя другого профиля будут до октября 1941 года принимать на железнодорожной станции Новоторжская тысячи раненых.
Их самоотверженный труд спасёт много жизней тех, кто был, как и они, «призывниками Отечественной войны».
Потом эвакуационных отделений будет три.
Некоторые подробности о разгрузке и погрузке раненых на санитарные поезда есть в книге В.Гиллера «Во имя жизни».
…Август 1941 года. В госпитале получают информацию, что скоро на Новоторжскую прибудет главный хирург Красной Армии Николай Нилович Бурденко. Его интересуют сроки хирургического вмешательства после ранения, специфика наложения гипсовой повязки на нижние конечности и многое другое.
Но прежде всего главный хирург хочет посмотреть, как будут размещать раненых в санитарном поезде. Его сопровождает начальник СЭГа № 290 В.Е.Гиллер.
Только что подошёл санитарный поезд. Возле платформы стояло до десятка машин с ранеными, прибывшими из вяземских госпиталей для отправки в тыл.
Надо отметить, что фашистские самолёты разрушали железнодорожную платформу по два-три раза в день. Аварийно-восстановительная команда не успевала её ремонтировать.
Вражеская авиация разрушала мосты, сжигала санитарные поезда. Из-за этого на железной дороге образовывались «пробки», что затрудняло эвакуацию раненых в тыл.
Из названной книги»:
«По крутой лестнице мы поднялись на санитарную платформу. Здесь происходила обычная суматоха. Неистовствовала озабоченная Кукушкина, запыхавшись, бегали эвакуаторы, стараясь сократить сроки первоочередной погрузки.
Время близилось к двенадцати – излюбленному часу налётов немецкой авиации. Старая избитая мысль, что промедление смерти подобно, здесь приобретала физическое выражение. Опасность висела в воздухе; она давила и волновала. Тонкостенный поезд – плохая защита для шестисот раненых!..»
Быстрыми шагами прошёл Н.Н.Бурденко в вагон, в котором лежали раненные в голову, в живот и в позвоночник.
В светлом просторном вагоне на подвесных койках, как в люльках, лежали переодетые в чистое бельё раненые. Сестра в белоснежном халате кормила из белого фарфорового поильника одного из раненых. Она была так занята этим важным делом, что никого не видела и ничего не слышала.
Бурденко молча наблюдал эту сцену, потом подошёл к сестре и, ласково похлопав её по плечу, сказал:
- Умница! Хвалю. Настоящая сестра, видно, что с душой работаешь! Корми, корми!
ГОСПИТАЛЬ ЗАРЫВАЮТ ПОД ЗЕМЛЮ
Война продолжается. Осень. Руководство СЭГа № 290 озабочено приближающимися холодами. Пока было тепло, практически вся работа по приёму, сортировке, эвакуации и распределению раненых по госпиталям проходила под открытым небом. Только тяжело раненые, небольшая операционная и перевязочная находились в единственном уцелевшем бараке.
Надо было быстро решать такие задачи: «Где сортировать, осматривать и оперировать раненых, нуждающихся в немедленной помощи? Где кормить их? Где дать им место для отдыха и сна в ожидании транспорта, если даже медицинский персонал размещался в полуразрушенных бомбёжками пристанционных домиках, в сырых подвалах и наскоро вырытых землянках?
Как сделать госпиталь менее уязвимым при воздушных налётах фашистской авиации?».
Из Санитарного управления Западного фронта пришла рекомендация: зарыться в землю. Об использовании землянок для госпитальных помещений писал в своё время и гений военно-полевой хирургии русский врач Н.И.Пирогов.
СЭГ № 290 зарывался в землю дважды: в начале войны и в марте-апреле 1943 года.
Из книги «Во имя жизни»:
«Среди нас были классные хирурги, стоматологии, терапевты, лаборанты; были заботливые сёстры и няни; были выносливые санитары. Но не было ни одного квалифицированного специалиста-строителя».
Госпиталь нуждался в десятках землянок, убежищ, в прочных операционных, в навесах для укрытия санитарного транспорта, в жилищах для персонала, в столовых…И всё это надо было построить быстро.
Сначала получалось плохо. Затем санитары и шофёры создали строительные бригады. Среди поступающих раненых нашлись военные инженеры и строители. Они давали ценные советы.
Нашли подвал, который мог служить рабочим местом и убежищем. Но в нём было много воды. Чтобы его осушить, воспользовались советом раненого по фамилии Непейвода. Он предложил сделать печки из железных бочек и топить их днём и ночью.
О строительстве подземного медицинского городка постоянно говорили на утренних врачебных конференциях, на партийных и комсомольских собраниях.
На одном из партийных собраний военврач Клавдия Кукушкина произнесла вот такую пламенную речь:
- Я раньше знала, что хирургия требует от врача его сердца и души, но что придётся этой отрасли медицины отдать ещё и все свои физические силы, это я поняла только теперь.
Я беру на себя обязательство ежедневно работать не менее двух часов на стройке и вызываю врачей отделения Письменного (Николай Николаевич Письменный – начальник хирургического отделения – Л.П.-Б.)на соревнование.
Они построили подземный городок и работали в нём чуть больше года.
КОСА НИЖЕ ПОЯСА
В начале октября 1941 года Западный фронт начал отступать под натиском фашистской армии. СЭГу № 290 было приказано свернуться и направиться в Москву.
Именно здесь познакомились Анна Медведева и Клавдия Кукушкина. Вот что рассказала капитан медицинской службы в запасе Анна Павловна Медведева:
- Когда началась война, я была на выпускном курсе педиатрического факультета Саратовского медицинского института. Педиатром мне так и не пришлось стать. Советская молодёжь рвалась на фронт. По-другому мы себе жизнь во время войны и не представляли.
Меня сначала направили в Москву на переподготовку в Институт усовершенствования врачей. В феврале 1942 года я получила назначение в этот госпиталь. Располагался он тогда в Лефортово, на территории, где ныне находится Главный военный клинический госпиталь имени академика Н.Н.Бурденко.
Все корпуса госпиталя были заполнены ранеными. Им отдавалось всё лучшее. А персонал ютился, где только можно было найти место. Знаю, что многие ютились в подвалах. Я оказалась в главном корпусе на втором этаже. В комнате стояло пять кроватей. Здесь обитали врачи.
Вы думаете, что мы после дежурства все пятеро, почистив пёрышки, чинно укладывались на кровати и спокойно спали до побудки? На самом деле всё было по-другому. На каждой кровати спали по двое. По очереди. У каждой из нас было своё постельное бельё.
Тогда я и познакомилась с Клавдией Кукушкиной. Мы с ней спали на одной кровати. Пока, допустим, я работала, она спала. А потом наоборот. На сон нам отводилось лишь несколько часов. Спали ровно столько, чтобы не засыпать на ходу. Дежурство длилось не менее шестнадцати часов.
На портрете, опубликованном в книге «Материалы о Великой Отечественной войне в Историческом музее», у Клавдии короткая стрижка. Не знаю, почему. Наверное, художнице Елене Афанасьевой так захотелось.
На самом деле, у неё были шикарные длинные светлые волосы. В заплетённом виде получалась коса ниже пояса. Она её искусно укладывала на голове и прятала под врачебную шапочку. Это было очень красиво.
Знаю, что из Сибири, где Клавдия, предположительно, служила до войны, на фронт с ней ушла и её подруга - медицинская сестра. Не помню её имени. Эта женщина тоже работала в нашем госпитале все годы войны.
Длинные волосы требуют больше ухода, чем короткие. Известно, что многие фронтовички вынуждены были расставаться с косами, так как не было условий и времени, чтобы за ними ухаживать. У меня тоже была короткая стрижка.
Но Клавдия Кукушкина, видно, не имела сил расстаться со своей красивой косой. Помню, что подруга каждый день или через день, как получалось найти время, помогала Клавдии расчёсывать и укладывать волосы.
Она была высокой, симпатичной и эффектной девушкой. У неё был талант организатора; деловая хватка. Клавдия мне нравилась доброжелательностью, уживчивостью. Мы не были подругами, но вспоминаю я её с добрым чувством.
Да, шла жестокая война. Но мы были очень молодыми. И нам хотелось быть красивыми. Назло немецким фашистам и их союзникам.
А КАК ДЕЛА У КУКУШКИНОЙ?
1941 год. Зима. Категорически не хватало мест для приёма и размещения раненых по отделениям. А потому приспосабливали близ расположенные склады, подвалы и другие строения, имеющие большие габариты. Не хватало рабочих рук, продовольствия, горючего для машин и ещё много чего разного, включая «утки».
В Москве СЭГ № 290 принимал раненых не только с родного – Западного фронта, но и с других фронтов: Калининского, Волховского, Южного. А ещё привозили раненных партизан.
В сутки поступало по 8 – 10 тысяч раненых. Их везли на автомобилях разного вида, телегах, самолётах и даже трамваями.
Рядом с госпиталем в Лефортово и тогда ходили трамваи, и сейчас продолжают ходить. На трамваях раненых везли от Белорусского, Киевского, Ленинградского и Курского вокзалов.
Чтобы было легче снимать с трамваев раненых и доставлять их в приёмное отделение, по разрешению московской власти, была проложена ветка на территорию госпиталя. И все вагоны были утеплены.
Таким же путём раненых, которым была оказана медицинская помощь и которые могли перенести долгую дорогу, отправляли к тем же вокзалам, а оттуда - поездами в тыловые госпитали.
Из книги В.Е.Гиллера «Во имя жизни»:
« Шёл снег. Раненых подвозили на машинах и трамваях. Обширный двор и прилегающие к Лефортовскому госпиталю улицы были сплошь забиты.
Многие раненые дожидались более получаса, пока их возьмут в помещение.
- Что у вас? – спросил я дежурного сортировщика Солоновича (Денис Игнатьевич Солонович; позже - старший ординатор 1-го хирургического отделения, терапевт – Л. П.–Б.).
- Не хватает носилок для обмена, взамен тех, на которых поступают вновь прибывшие раненые.
Скинув шинель, я прошёл в отделение. Большая часть раненых, утомившись, спала. Ни одного свободного места! Пройдя в конец отделения, я убедился, что самое большее – сюда можно втиснуть человек двадцать. Здесь хоть тепло, а каково тем, которые лежат в машинах…
- У меня голова ходуном ходит, - взмолился врач-сортировщик, - сколько я не бьюсь, не могу рассосать пробку. Только наведёшь порядок, бац: опять везут и везут.
- Сколько успели отправить раненых за последний час?
- Тридцать шесть, а принял за это же время сто восемь. Вне всякой очереди пришлось направить в операционные двух человек с подозрением на газовую гангрену, а ещё одного с кровотечением.
Солонович с надеждой смотрел на меня.
- Я забыл вам сказать: недавно здесь были комиссар и Ковальский (пока информации о нём нет – Л.П.-Б.). Они забрали с собой старшую сестру и, кажется, пошли в клуб.
- В клуб? Вы не ошибаетесь? Что там можно делать в это время?
На втором этаже Савинов (Георгий Трофимович Савинов – комиссар госпиталя или официально – заместитель начальника госпиталя по политической части; рассказ о нём опубликован здесь же – Л. П.- Б.) измерял большими шагами длину зала. Увидев меня, он, не переставая шагать, крикнул:
- Без большой тесноты здесь можно разместить человек двести.
- А если убрать кресла из зала, то и все триста,- добавил Ковальский. – А в биллиардной ещё человек шестьдесят.
Ночь становилась холоднее. Уже одна мысль о раненых, которые замерзают в машинах, заставила меня поднять весь штаб на ноги. Затрещали телефоны. Мы звонили по отделениям, в мастерские, в райком партии: просили, умоляли, требовали.
Просьба была одна: прислать на помощь людей. Разговоры были короткими: есть, хорошо, понятно, поможем, нажмём…
Вскоре возле клуба выстроилась длинная цепочка машин. Незнакомые люди деятельно их разгружали. Другие тут же, без всяких команд, впрягались в носилки и бегом вносили раненых в клуб.
Савинов, потирая с довольным видом руки, остановился возле меня:
- Осталось неразгруженными только двадцать две машины. Скоро разгрузим и их. До утра мест хватит.
- Всё это хорошо. Только зачем ты сам таскаешь носилки? Опять у тебя откроется кровотечение (Г.Т. Савинов был ранен – Л. П.-Б.). Да и воспаление лёгких схватить недолго. Все работают в полушубках, один комиссар – для поднятия духа – бегает в гимнастёрке. Как маленький ребёнок.
Пойдём к Кукушкиной, посмотрим, как там идут дела».
Клавдия Кукушкина в Лефортово сначала работала в одном из эвакуационных отделений. Здесь пригодился её опыт, приобретённый на железнодорожной станции Новоторжская. Как и её коллега Солонович, озабоченная Кукушкина «неистовствовала» (слова В.Е.Гиллера).
И всё равно помещений не хватало. Шли тяжёлые бои. Немецкие фашисты и их союзники не оставляли надежды захватить Москву. Как известно, по решению Гитлера, заранее были приготовлены награды для «победителей».
В Московском комитете партии (секретарём был А. С. Щербаков) предложили приспособить под госпитальные помещения новенькую четырёхэтажную школу ФЗУ, расположенную недалеко от СЭГа № 290.
Она хоть и была новой, но во время бомбёжек вылетели из окон стёкла; было заморожено отопление; требовалось заменить батареи центрального отопления…
В мирное время на то, чтобы развернуть здесь филиал госпиталя на пятьсот коек, потребовался бы не один месяц. Но война диктовала другие темпы.
В. Е. Гиллер вспоминал:
«Но не такова была сейчас обстановка, точнее сказать, общая атмосфера, чтобы товарищи, посланные нами в школу, руководствовались общепринятыми нормами.
На старенькой, видавшей виды полуторке они сразу же выехали в объезд своего района, и работа закипела. Откликнувшиеся на их призыв люди стали сходиться в школу со всех сторон.
Они приносили материалы, ремонтировали котельную, батареи, стеклили окна, заменяли паркет на плитки в операционных, свозили кровати, матрацы, тумбочки из пустующих студенческих общежитий».
Через пять суток филиал в школе принимал раненых. Здесь были разные отделения.
Среди «посланных в школу товарищей» была и военврач Клавдия Кукушкина.
Старшим хирургом этого филиала был назначен хирург с опытом двух войн – Иван Степанович Халистов (воспоминания о нём опубликованы здесь же – Л. П.- Б.). А начальником отделения «ходячих раненых» стала Клавдия Кукушкина.
Кто такие «ходячие раненые»? Это вовсе не значит, что у них были лёгкие ранения. Одно преимущество: ходили, а не лежали. У этих раненых могла быть в гипсе грудная клетка, а рука на растяжке. Могли ходить на костылях те, у кого была травмирована одна нога. Многие были с ранениями рук, шеи.
Анна Павловна Медведева, как вспоминает, несколько раз бывала в отделении Клавдии Кукушкиной.
Увидев её, Клавдия приветливо говорила:
- Заходите, Анна Павловна. Я вас накормлю.
Анна Павловна рассказывает, что К. Кукушкина была хорошим организатором. Где бы она ни работала, там был порядок, всё и все на своих местах; железная дисциплина для подчинённых.
В Москве, конечно, несмотря на суматоху и вечную запарку, персоналу работать было легче. В корпусах госпиталя были вода, электричество, канализация, тепло. И физически персонал не надрывался так, как на Новоторжской в 1941, а затем – в 1943 годы.
В большом городе находились добровольные помощники; помогали разными делами шефы – предприятия, вузы, театры… Несмотря на трудности с продовольствием в столице, ни раненые, ни персонал госпиталя не голодали.
У Клавдии Кукушкиной всегда был неплохой запас продуктов. Возможно, с ней делились друзья по Ленинградской военно-медицинской академии, оказавшиеся в Москве. Вот почему у неё была возможность так радушно угощать подругу Анну, с которой какое-то время делила кровать.
ЕЩЁ НЕСКОЛЬКО УПОМИНАНИЙ О НЕЙ
Однажды Клавдия Ивановна сообщила начальнику госпиталя:
- Опять привезли неизвестного раненого. Ничего не удалось у него узнать. Без сознания.
- Проверили всё тщательно? – спросил В.Е.Гиллер.
- Я сама всё просмотрела.
- Нет ли фамилии на фуражке? Красноармейцы иногда подписывают свою фамилию на её внутренней стороне.
- Он поступил без головного убора.
- А других раненых вы не пробовали спросить?
- Опрашивала. Его никто не знает.
- А в вещевом мешке что у него нашли?
- Бельё, табак, патроны, капсюли от гранат, консервы и пачку детских рисунков. Больше ничего.
- Вы захватили рисунки с собой?
- Зачем? - удивилась Клавдия Ивановна. – Там ничего не написано.
- Прикажите принести их ко мне.
Через несколько минут Клавдия Ивановна сама принесла рисунки.
При внимательном осмотре выяснилось, что некоторые рисунки подписаны. На одном был такой текст: «Дорогому папе от сына Серёжи. Папочка, приезжай скорее домой. Я тебя очень люблю».
Начались поиски родных солдата. О нём и рисунках мальчика было рассказано по Московскому радио. Откликов было много. Но лишь один заинтересовал персонал госпиталя. Завязалась переписка с женщиной, которая настаивала на том, что речь шла о её муже. Она прислала рисунки сына Серёжи и фотографию мужа.
К сожалению, раненого не удалось спасти. Но и то хорошо, что он умер не неизвестным и семья знала, где он похоронен.
******* ******* *******
СЭГ № 290 ещё в Москве. Раненых принимают и днём, и ночью.
Параллельно шла и другая жизнь в госпитале. Как только наступало затишье, хирурги обобщали свои данные об операциях и писали статьи в медицинские журналы – и таким путём шёл обмен опытом коллег, работающих в госпиталях других фронтов. Даже защищали диссертации.
Находилось время для разных праздников, для песен и шуток.
- С некоторого времени, - вспоминал В.Е.Гиллер, - у меня стали собираться наиболее близкие товарищи. На стол водружался самовар, где-то раздобытый рачительным Иваном Андреевичем Степашкиным (комендант госпиталя – Л.П.-Б.).
Являлись два Николы – Минин и Письменный. Приходил Туменюк со своей женой. Войдя, садились в стороне строгая майор Кукушкина и «мать-настоятельница» Цирлина. Забегал Шлыков (как всегда, на минуточку). Жаловал непоседливый «сам» Чайков; охая и жалуясь на усталость, заглядывал Лященко.
Простой в обхождении Савинов, не заставляя себя долго упрашивать, начинал подпевать гитаристу Ковалюку. Шутник Туменюк пускался в пляс, а за ним и Зейванг, и Муравьёва.
Много было смеха, когда Письменный однажды стал пародировать меня и Савинова. Большое удовольствие все получили, когда Дима (на самом деле – Денис) Солонович развернул карикатуру на Михаила Яковлевича Шура – нашего ведущего хирурга.
Художник изобразил его запряженным в воз с надписью «Наука», взбирающегося на крутую гору. «Коня» подхлёстывают Минин и Липский, а воз подталкивают со всех сторон знакомые фигуры врачей».
Такие посиделки были редкими и недолгими. Но они были крайне нужны – чтобы снимать напряжение от тяжкой каждодневной работы. Характерная ситуация: вот, вроде бы, гости в кабинете начальника госпиталя В.Гиллера, веселятся.
Но почему хмурится М.Я.Шур? Оказывается, у хирурга Лейцена обнаружены признаки газовой гангрены: заразился при операции.
А дальше было как на корабле в момент опасности: «Свистать всех наверх!». Несколько суток шла борьба за руку хирурга и за его жизнь. Спасли!
******* ******* *******
Ещё Клавдия Ивановна упоминается в книге «Во имя жизни» среди тех сотрудников, на кого в феврале 1942 года руководство госпиталя оформило наградные листы. Они были отправлены в Управление госпиталями. Получила Клавдия Кукушкина тогда орден или медаль, не известно.
Можно предположить, что у неё были награды. Изучая анкеты ветеранов СЭГа № 290, я вижу, что почти все, кого Совету ветеранов госпиталя удалось найти после войны, имеют разные боевые награды.
Рассказывая о персонале СЭГа № 290, я немало беру информации из книг его бессменного начальника, полковника медицинской службы В.Е.Гиллера.
Он участник военных событий. Очевидец!
Ни один художественный фильм, ни одна книга о войне (если автор – не фронтовик) не могут передать подлинной картины боёв, рукопашной, взрывов; человеческих тел, разорванных пулями, осколками, минами… И как их затем сшивают.
Правдиво описать войну могут лишь те, кто в ней участвует. Остальное – придумки, фантазия. Конечно, я не отрицаю, что фильмы и книги на военные темы нужны и важны.
Не участвуя в этой работе, невозможно узнать тяжесть носилок с раненым.
Не очевидец не передаст свист пули, воя падающей бомбы.
Не очевидец не передаст особенности треска раздавливаемых под подошвами сапог вшей в санитарных пропускниках госпиталей.
Не очевидец не знает, какой запах тканей при газовой гангрене…
Лишь поэт-фронтовик Леонид Решетников мог написать такое стихотворение:
Я это видел, помнится, в Литве,
Уже войны три года отстучало.
Три дня не спавший,
У леска, в траве,
Так полк храпел, - траву вокруг качало.
Если кто-то что-то знает о Клавдии Ивановне Кукушкиной – для вас эта страница открыта.
*Как вспоминали однополчане, врач Зильберман после окончания войны уехала в г. Одессу. Работала в отделении нейрохиургии