Глава 1. В ДОРОГЕ НА ДЬЯЧКОВО БОЛОТО
Стояла жаркая июльская пора. Всевидящее око пылающего солнечного шара важно шествовало по прозрачному голубому небосводу и тщательно проверяло, не остался ли на земле укромный уголок, в котором затаилась прохладная тень. Оно заглянуло под каждый кустик, осмотрело каждое дерево изнывающего от зноя леса, любовно погладило рыжей ладонью каждый колосок наливающейся в поле пшеницы и, залюбовавшись созданным порядком, замерло в зените. А затем, переливаясь в мареве горячего воздуха, колышущегося над разделяющей лес и поле, хорошо накатанной грунтовой дорогой неспеша направилось в сторону горизонта, за которым исчезали и поле, и лес, и дорога.
В воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка, деревья и пшеница стояли не шелохнувшись, и только в томительном ожидании хоть какого-нибудь действия вяло летали ошалевшие от жары мухи, своим монотонным назойливым жужжанием нарушая застывший покой. Было душно и безрадостно, поэтому всё вокруг заметно оживилось, когда на дороге показалась телега, запряжённая уныло бредущей лошадью.
Правил лошадью невысокого роста мужичонка с коричневым, обветренным, морщинистым лицом, на котором странно, и даже отталкивающе, смотрелись серые, водянистые, словно выгоревшие, глаза. Несмотря на жару, одет он был в кургузый тёмный пиджачишко, из-под которого выглядывала когда-то бывшая белой майка с тёмными полосами проступившего пота. Рукава пиджака были коротки. Они прикрывали немногим больше половины предплечий и обнажали крупные руки с широкими запястьями. Кожа на его почти квадратных кистях была темнее, чем на лице, и, вся в сетке чёрных трещин, выглядела, как древесная кора. Неопределённого цвета брюки тоже были коротки. Мужичок сидел на телеге, свесив ноги, обутые в то ли кожаные, то ли кирзовые, туфли, и высоко задранные штанины являли стороннему взгляду чёрные носки с растянутыми резинками. На голове его красовалась тёмно-коричневая вылинявшая кепка с засаленным козырьком, размером своим также оставлявшая желать большего. Глядя на мужичка можно было подумать, что весь этот наряд был куплен давно, примерно во времена его выпускного школьного вечера, и поэтому, пройдя вместе со своим хозяином длинный и нелёгкий жизненный путь, претерпел сопутствующие этому метаморфозы.
Но мужичка его внешний вид ни капли не волновал. Он был весёлым и добродушным, и, блестя единственным виднеющимся во рту зубом, оживлённо пытался беседовать то со своей покорно плетущейся лошадкой, то с двумя молодыми попутчиками, расположившимися по противоположным бортам телеги и опирающимися на большие рюкзаки.
Попутчики были парнями лет по двадцати. Разморенные зноем, они расслабленно покачивались в такт движению и то и дело поворачивали головы по сторонам, чтобы лучше рассмотреть проплывающий мимо лес.
Первый был высокий и широкоплечий, с проступающим рельефом мышц на руках, с красивым лицом, на котором выделялся чувственный рот и глаза насыщенного голубого цвета. Одет он был в тёмные джинсы, серую обтягивающую футболку с надписью «Nike», очень выгодно подчёркивающую его атлетическое телосложение, и бейсболку цвета хаки, из-под которой виднелись светло-русые волосы. Держался он уверенно, даже развязно, и то и дело бросал в сторону мужичка неприязненные взгляды. Вынужденность совместной поездки с таким нелепо одетым жителем глухой деревеньки его совсем не вдохновляла, и он даже не считал нужным это скрывать.
Второй парень был ростом пониже и своей внешностью сильно проигрывал первому. Его мешковатая, болотного цвета футболка с рукавами до локтей не могла скрыть худощавости и отсутствие развитой мускулатуры. Поля серой панамы топорщились во все стороны, из-за чего голова парня на тонкой шее напоминала какой-то несуразный гриб. На лице его выделялись лишь очки, из-за блеска стёкол которых нельзя было разглядеть цвет глаз, и которые из-за постоянной тряски он часто поправлял на переносице указательным пальцем правой руки. Но сидел он ровно, не сутулясь, вытянув поперёк телеги ноги в синих джинсах и бережно придерживая левой рукой свой рюкзак.
Несмотря на дорожные неудобства, парень излучал спокойствие и уверенность, но без вызова, с достоинством, и в отличие от своего друга всегда был готов поддержать беседу с их странным спутником.
- Ну, родимая! Пошла, старушка! – быстро, захлёбываясь словами, проговорил мужичок. – Давай живей, а то уснёшь на ходу, да упадёшь тут посреди дороги! Давай, кормилица, шевели ногами!
Он щёлкнул хлыстом, но на лошадь это не подействовало. Она продолжала идти всё тем же медленным шагом, изредка отгоняя хвостом мух.
- Эх, старая совсем стала, - пожаловался он парням. – А вот раньше, бывало, оседлаешь её - да в степь, а она, родимая, как птица летит, только что без крыльев. И жеребёночком уж до того резва была! А уж какая понятливая, да ласковая! За то и Милей прозвали. Милая, значит.
- Что-то не очень верится, - недовольно пробурчал парень в бейсболке.
- Да уж! – коротенькими отрывистыми смешками засмеялся мужичок. – Очень ты, Стас, прыткий да недоверчивый. Жизнь-то, она, знаешь, что со всем живым делает? Ей лет-то… Старушка совсем. Помирать уж скоро.
В ответ Стас презрительно скривил губы и демонстративно отвернулся.
- Хорошая она у вас, дядька Петро, - пытаясь сгладить резкость друга, заговорил парень в панаме. – А я вообще лошадей люблю. У дедушки в деревне была лошадка. Я маленький тогда был, всё хлеб ей носил и сахара кусочки. Положу на ладонь, как дедушка учил, и протягиваю ей, а она так осторожно губами с ладони лакомство подбирает. И глаза такие добрые-добрые.
- Эх, Сева, Сева, добрая ты душа, - улыбнулся Петро. – Ну что ж, спасибо тебе за слова такие хорошие. Нынче скупы стали люди на теплоту, потому что оскудели души их…
Петро замолчал и пошевелил вожжами. Стас с досадным удивлением посмотрел на Севу и опять отвернулся. Сева опустил голову и стал разглядывать небольшого чёрного жучка, ползшего по его ноге.
Некоторое время они ехали, не говоря ни слова, под сопровождение размеренного топота копыт да поскрипывания телеги.
- Не дело это вы затеяли, ребята, на Дьячково идти, - нарушил молчание Петро. – Гнилое там место, нехорошее. И люди частенько не возвращаются оттуда, а уж что их туда несёт – не ведомо. А кто возвращается, так вещи страшные рассказывает. Я и сам туда ходил раньше частенько, ягоды собирал. А как-то пошёл, как раз в том году там столько клюквы было - ну просто навалом! – и после этого теперь на Дьячково ни ногой. И вроде по тропиночке шёл прямо, так нет, заблукал-таки. Леший меня заманил, закружил, да и занёс прямо на место старой деревни, точнёхонько к дому старухи Власихи. А место там поганое. Власиха та ведьмой была. Люди сказывали, что она мертвецов к себе призывала, говорила с ними и всякие штуки делать заставляла… Да и вообще боялись её, и даже по крайней нужде обращаться к ней опасались. Так вот, когда в войну немцы бомбёжку устроили, то разбомбили они всю ту деревню, а только дом Власихи и уцелел, только немного задело его. Саму же Власиху осколком снаряда убило, а дом цел остался, потому как книгу она там ведьмовскую, говорят, ещё в двенадцатом веке кровью писанную, прятала.
Ну и занесло меня, значит, прямёхонько к её дому. А дело уж к вечеру, смеркается. И что-то мне как-то дурно стало. Хотел было сначала назад податься, да раздумал. Там посветлу ухо востро нужно держать, а уж в сумерках и тем более. Есть там и хорошо проходимые места, а есть и гиблые, зыбуны, например. Кажется, что под ногами почва твёрдая, ан нет, это просто ковёр из корней растений, а под ним жижа грязная, болотная, да уж на сколько она там вниз идёт – никто не знает, и чуть не так ступил – всё, пропал. А чаруса! Есть такие места на Дьячковом, полянки как будто бы, и красоты неописуемой. Травка на них такая мягонькая на вид, да такая сочная, зелёная да свежая, цветочки-лютики всякие, что на обыкновенных полянках лесных растут. Да только внимательно нужно присматриваться к цветочкам этим, потому что есть среди них и кувшинки, и ненюфары, а у них на поверхности только цветки, а корень они в воду пускают. Так ежели ступишь на такую полянку, то и поминай, как звали. Под этой травкой – пропасть бездонная, и человек сразу с головой в неё уйдёт, словно кто за ноги его тянет вниз. В общем, побоялся я назад идти. Дай, думаю, в доме этом заночую, а наутро уж пойду.
Ну и стемнело, значит, лёг я спать. Заснул уж, вдруг слышу: шаркает по полу кто-то, да прямиком в мою сторону. Я перепугался, спичку быстренько зажёг и ахнул: недалеко от меня старуха стоит, седая, косматая, глаза бельмами побиты, в рваньё какое-то одета и воняет трупом. Услыхав мой голос, расставила она руки, да точь-в-точь на меня пошла, руками воздух хватает, поймать хочет. Тут и спичка пальцы мне обожгла, заорал я благим матом, да и вон из дома того. Насилу ноги унёс. А всё потому, что она, Власиха эта, перед смертью никому не успела силу свою ведьмовскую отдать. Вот и шастает теперь ночами в доме своём, книгу стережёт, да путников поджидает, чтобы дело колдовское передать. Ведь она только тогда, когда его передаст, сможет упокоиться с миром…
- Ха! – не выдержал Стас. - Да ты, дядька Петро, видно, выпил хорошо, прежде чем спать лечь, вот и приснилась тебе Власиха! - И он неудержимо захохотал.
- Да не пил я! – воскликнул Петро. – Вот те крест, не пил!
Он переложил вожжи в левую руку и размашисто перекрестился:
- Истинную правду тебе говорю! Я видел её так, как тебя сейчас вижу!
Стас захохотал ещё громче.
- А дальше, дядька Петро, - тихо, но отчетливо произнёс Сева, - дальше-то что было?
- Дальше? – переспросил Петро и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Выбежал я на улицу, все корзинки свои в той избе бросил, да побежал со страху куда-то, сам не зная куда. Ветки по лицу хлещут, за одежду цепляются, а мне кажется, что это Власиха меня своими руками костлявыми ловит. Не знаю, сколько бежал я, но выбился из сил и остановился. Кругом темно, ни зги не видно, ни луны, ни звёзд на небе нет…
Отломал я большую палку, чтобы перед собой тыкать, проверять, значит, не болото ли впереди, и мало-помалу пошёл, да только глядь: огни впереди. Обрадовался я было, да приглядевшись, увидел, что не стоят они на месте, а движутся. Обомлел я: это ж покойники, в болоте утопшие, вышли на поверхность! Держат они в руках своих свечки зажжённые, да ходят, ищут живого человека, погубить хотят! Присел я, чтоб не заметили меня, да только звук над болотом раздался такой, как будто оттуда со стоном ещё один мертвец вышел, и почти рядом со мной. Как заорал я! О-ой, ребята… Лучше бы я этого не делал! Как они все в голос откликнулись мне, да как завыли, да как заколыхались свечи их, да всё ближе и ближе!.. Обмер я тогда. Не помню, что дальше было, только очнулся я – утро уже, а я рядом с избой ведьмы Власихи. Заходить туда я не стал, бог с ними, с корзинами с теми, ещё сплету. В общем, потихоньку-полегоньку, еле выбрался с болота того, можно сказать, чудом жив остался. Но уж после этого меня ни за какие коврижки не заставишь туда пойти.
Петро покачал головой и задумался.
- А вы-то чего туда идёте? – спросил он, удивлённо посмотрев на парней.
- Мы – студенты-биологи, - ответил Сева, – собираем гербарий болотных растений.
- Во как! – неожиданно обрадовался Петро. – Гербарий, значит. А чего именно болотных?
- А потому, что… - Сева прервался, бросил короткий взгляд на Стаса и продолжил: – Потому что я хочу посвятить себя экологии и природопользованию болот, проще говоря, стать болотоведом.
- Болотоведом… - задумчиво протянул Петро и вдруг радостно воскликнул: – Слушай! А ты вот, наверное, можешь по науке объяснить, почему покойники ночью со свечами по болоту гуляют?
Сева широко улыбнулся:
- Конечно, могу! Только никакие это не покойники со свечами. Это горит фосфористый водород.
Петро засмеялся.
- Ну-ну, учёный, ты полегче! – извиняющимся тоном сказал он. – Ты уж попроще как-нибудь объясни.
- Да, - Сева кивнул и поправил пальцем очки: – Это обычно происходит в тёплое время года. Дело в том, что на дне болот, как правило, гниёт много остатков погибших растений и животных...
- А иногда и людей, - вставил Петро.
- И людей, - согласился Сева. – Так вот, от гниения образуются разные газы, в том числе и болотный.
- Ага! - обрадовался Петро. – Так это он из болота вырывается так, как будто там кто-то сидит и булькает!
- Он, - подтвердил Сева. – А точнее, они. А в состав трупов животных и людей входят так называемые фосфорные соединения.
- А! – воскликнул Петро. – Это же ещё вот так говорят: ешь рыбу, в ней много фосфора, да?
Сева улыбнулся и снова кивнул:
- Да. Ну и вот, человеческий и животный фосфор под действием грунтовых вод разлагается и образует этот самый фосфористый водород. И когда болотный газ выходит на поверхность, то загорается от паров фосфористого водорода. Отсюда и огоньки появляются.
- Ух ты! – удивился Петро. – Так вот оно что! Газ, значит… А почему он тогда воет, как стадо утопленников?
- Ну…
Сева задумался. Он отчего-то посмотрел на свои руки, затем на убегающую вдаль дорогу и повернулся к Петро с извиняющейся улыбкой:
– К сожалению, не все тайны болот можно объяснить с научной точки зрения. Хотя… может, мы ещё просто этого не проходили.
- Не проходили, - эхом повторил Петро. – А Власиху ты объяснить можешь?
- Власиху? – Сева опять поправил очки: – Нет. Не могу. Хотя, может быть, это болотный туман в сочетании с действием болотных газов… Кто знает…
- Никто не знает, - подытожил Петро.
- Я стесняюсь нарушить плодотворный диалог двух великих учёных-болотоведов, - иронично перебил беседу Стас, - но очень бы хотелось узнать, сколь долго нам ещё трястись в этом великолепном дилижансе по замечательной трассе, столь любезно протоптанной и накатанной сельским автодором?
Петро заливисто рассмеялся:
- А-ха-ха-ха-ха! Весёлый у тебя приятель, Сева!
Сева укоризненно посмотрел на Стаса.
- А что? – с вызовом спросил Стас. – Я хочу знать! Если человек нас подвозит, то он, несомненно, должен знать, до какого именно места. Или я не прав?
- Да прав ты, прав, Стас, - успокоил его Петро. – Сейчас, скоро уже.
После этих слов они проехали ещё метров сто, и Петро натянул вожжи:
- Тпру, родимая, стой!
Лошадь прошла ещё метра полтора и понуро остановилась, опустив голову к земле.
- Вот вы и приехали, - сказал Петро и показал рукой на еле заметную тропинку между деревьев: – Теперь вам туда.
Парни слезли с телеги, вытащили рюкзаки и поставили на траву на обочине.
- А куда нам дальше идти, дядька Петро? – спросил Сева.
Петро улыбнулся единственным зубом:
- А дальше всё просто. Пойдёте прямиком по этой тропинке, она здесь одна. Только смотрите, никуда не сворачивайте, а то, не ровен час, в беду какую попадёте, болото ведь рядом. И так будете идти до тех пор, пока не выйдете к избе деда Слободана. А уж он-то вас и отведёт, куда вам нужно.
- Он что, один там живёт? – поинтересовался Сева.
Петро кивнул:
- Да. В том месте когда-то была деревенька на четыре дома. Их выстроили те, кто уцелел при бомбёжке деревни, где Власиха жила; да потом и её оставили. Кто в город, а кто в другие деревни подался. Никто не захотел оставаться в этом гиблом месте. А дед Слободан остался... Я ещё мальцом пешком под стол ходил, а он уже был дедом. Сколько лет прошло, а он как будто заговорённый: ни капли не изменился. Приходит иногда к нам в деревню, когда надо чего. Люди к нему обращаются по делам знахарским. Помогает он, ежели человек хороший к нему приходит, а плохому, говорят, отказывает. Как узнаёт он это – не понятно. Чутьё, видно, у него некое имеется. А вообще говорят, что в городе у него квартира есть, только он в ней не живёт. Всё здесь, на Дьячковом болоте пропадает. Странный он…
- А долго до него идти? – осведомился Сева.
- Да часа два с половиной, а то и три будет ходу, - ответил Петро.
Сева почесал щёку:
- Ого!
- Это самый лёгкий и понятный путь, который идёт отсюда, - пояснил Петро. – Есть, конечно, и другие, но их нужно знать, либо со знающим человеком идти.
- Ну что ж, спасибо вам, дядька Петро!
Сева порылся в кармане, подошёл к мужичку и протянул ему руку:
- Вот, возьмите, пожалуйста.
Петро, близоруко прищурив глаза, посмотрел на свернутую в Севиной руке бумажку:
- Это что, деньги, что ль? Нет. Не возьму я с тебя. Для меня хорошая беседа дороже любых денег. Это я тебя благодарить должен за слово доброе.
Сева засунул деньги обратно в карман, протянул Петро ладонь и улыбнулся:
- Тогда до свидания!
- И вы будьте здоровы, - ответил Петро, пожимая Севе руку. – Ну что, родимая, поехали!
Он пошевелил вожжами и щёлкнул хлыстом. Лошадка, нехотя тронувшись с места, устало побрела дальше, так и не поднимая головы. Петро обернулся и помахал на прощание рукой. Сева махнул ему в ответ.
- Я смотрю, ты быстро нашёл с этим сморчком общий язык, - язвительно заметил Стас. – «Дядька Петро», «хорошая у вас кляча», «фосфористый водород»… Прямо ещё чуть-чуть и целоваться бы начали.
Сева пристально посмотрел на него, затем снял очки, не спеша протёр их футболкой и надел опять.
- Я не понимаю, чего ты взъелся на него, - спокойно ответил он. – По-твоему, если у него пиджак не от Лагерлёфа, а трусы не от Труссарди, то он и не человек, что ли?
Стас брезгливо скривился:
- Если ты хотел сказать что-то умное, то, во-первых, не от Лагерлёфа, а от Лагерфельда, а во-вторых, Труссарди, к твоему сведению, трусы не шьют!
Сева пожал плечами:
- Да какая разница? Я тебе не об этом говорю. Если человек плохо одет и живёт на периферии, то это не значит, что с ним нужно обращаться, как с быдлом. Ты его совсем не знаешь, а может, в жизни он в сто раз умнее и добрее нас. Мы с тобой ещё ничего стоящего не сделали, и единственное наше преимущество перед ним состоит лишь в том, что наши родители смогли нас прилично накормить, обуть, одеть, дать крышу над головой и денег на образование.
- Ой-ёй-ёй! – застонал Стас и скорчил жалобную гримасу. - Да ты прям философ! Всеволод Большое Гнездо! Тебе надо было на философский поступать, а не в ботаны идти!
- Хорошо, - согласился Сева. – Пусть я Большое Гнездо. Но хочу тебе напомнить, что, во-первых, Всеволод Большое Гнездо был не столько философом, сколько великим князем Владимирским, и что, во-вторых, и в биологии философии хватает, потому что изначально философия была матерью всех наук. А в-третьих, я уже давно хотел спросить: что с тобой происходит? Мы росли вместе с самого детства и всегда были друзьями. А за последние полгода ты очень изменился. Я не узнаю своего старого доброго друга. Тебя словно подменили. Стас, что случилось?
Стас заметно сник. Он опустил голову и с виноватым видом начал ковырять ногой пожухлую на солнце траву.
- Ты и со мной теперь обращаешься так, как будто я – твой слуга, причём весьма бестолковый, - продолжал Сева. – Иногда мне даже кажется, что ты стыдишься меня. Если уж нашей дружбе конец, ты так и скажи. Не бойся, я переживу. А то Гнездом, вон, обзываешься, ботаном, хотя и сам ботан. Помнишь, как мы мечтали, что станем когда-нибудь известными на весь мир биологами, откроем новый вид, а лучше – новый род в царстве растений и назовём его нашими именами? Или тебя уже и биология не интересует?
Стас поднял голову. Лицо его покраснело.
- Севка, да ты что, - дрогнувшим голосом произнёс он. – Правда, я не хотел тебя обидеть. Ты прав, заносит меня что-то в последнее время. Прости… - Стас замялся, затем, пытаясь заглянуть Севе в глаза, нерешительно добавил: - Друзья? - И протянул ему руку.
- Друзья, - секунду подумав, подтвердил Сева и протянул руку в ответ.
Они обменялись крепким рукопожатием, затем подняли сомкнутые ладони вверх и легко стукнулись согнутыми локтями. Потом опустили руки и несколько секунд постояли, глядя друг на друга, словно не зная, что делать дальше.
- Вот и отлично, - сказал Стас, первым прервав становящуюся неловкой паузу.
Сева вздохнул и улыбнулся, и лицо его стало по-детски светлым. Он потянулся к рюкзаку.
- Давай потихоньку трогаться, а то на солнце стоять жарко, да и время идёт, - весело ответил он.
- Давай, - с готовностью подхватил Стас и тоже склонился над своим рюкзаком.
Сева вытащил из кармашка баллончик.
- Давай побрызгаемся, - предложил он. – А то лес кругом, сейчас мошкара налетит и до крови закусает.
Друзья обработали друг друга репеллентом и, взвалив на плечи большие рюкзаки, двинулись по тропинке в лес.
Закачались потревоженные ими ветки молодого дубка, в небе проплыл парящий орёл, и вновь над дорогой повис душный покой, ревниво оберегаемый наблюдающим сверху раскалённым солнечным диском.