Разговор за завтраком был закончен. Мы спустились на палубу. Дул холодный ветер, и хотелось вернуться обратно. Ирбрус предложил обить тканью сначала его часть лодки, чтобы не нарушать стуком молотков и постоянными разговорами покоя мамы и Маар. Зря мужчин называют неразговорчивыми, если собеседник хороший, можно и поговорить. «А когда закончим с моей частью», — говорил он, — «переведем их ко мне и займемся вашей». Я был с ним полностью согласен, всё нужное было занесено в верхний отсек лодки, где мы сегодня отлично позавтракали. Закипела работа, мы повторяли все те же движения, как и в первый раз при обивке лодки чудо- тканью, только вот в прошлый раз сюда я еще допущен не был. Ирбрус забивал мелкие гвозди, а я растягивал ткань. С потолком, стенами и полом мы справились быстро, растянув разноцветную ткань по своему усмотрению, потому что маму расцветка стен уже не интересовала. Закончив, Ирбрус велел мне идти вниз за мамой и, если понадобится, позвать его. Сам он не набивался. Редкому мужчине захочется предлагать помощь после того, что ему с утра наговорила Гея Ра.
Как ни в чем не бывало хозяин лодки оперся о перила возле руля и ждал, когда же я прибегу с просьбой поднять маму или Маар. Он знал, что так и будет, поэтому не торопил время; сложив руки на груди, он выжидал подходящий момент, чтобы показать свою значимость и доказать маме, что она сама не сможет без него. По моему мнению, это было жестоко, заставить ее, обессиленную, принять помощь, а потом, вылечив, бросить. Ведь мама еще не знала о планах Ирбруса жениться на уже выбранной для него невесте. Хотя, с другой стороны, она сама была настолько не права, обвиняя его в бездушности и меркантильности, что я запутался и уже ничего не хотел решать и делать какие-то выводы. Один вывод был самым правильным: став взрослым, не стать таким, как они. Только Небеса знали, кто прав, кто виноват. Грань между черным и белым, возможно, и существует, но она настолько тонка и хрупка. Я сравнивал ее с тонкой кромкой льда на воде, по которой нужно идти крайне осторожно. А они не умели этого делать, вот и падали постоянно в ледяную воду. Такая аллегория пришла мне в голову после того, как мама очутилась под водой, а Ирбрус изо всех сил старался ее спасти, рискуя своей жизнью. Он бегал по льду в надежде достать ее, без страха самому провалиться под лед. От моих глаз тогда не укрылось, как он ее тряс в руках после того, как извлек из воды, и кричал: «Гея! Гея Ра! Что ты молчишь?!» и, только добившись от мамы хоть каких-то движений, он позаботился о птице, которая, судя по всему, ему этого никогда не простит. Есат не хотела больше ловить мамины сны и не подчинялась ему, ревнивая птица не умела прощать измен.
Пока Ирбрус, стоя у перил, ожидал от меня объяснений, почему я не перенес на руках маму, как Геракл, он услышал:
– А! Ааааа! Аааааааааааааааааааааааа! — это кричал я с нашей части лодки. — Ма-ма-аааааааааааааааа! Мамочка!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Не на шутку перепугавшись, он бросился к нам. Я слышал, как он бежал, его тяжелые шаги грохотали по палубе у нас над головами. В отчаянии я сидел над мамой, а она не двигалась.
– Что? Что? — спросил он, вбегая и переводя дыхание. — Что случилось?
Но говорить было не нужно: веки маминых глаз были светло желтого цвета, а вокруг светлых пятен голубой обводкой прорезался синий свет. Это выглядело ужасно, она не могла открыть глаз, как будто веки окаменели.
– Что, что с нею? — обратился я к Ирбрусу.
– Что со мною? — переспросила мама, не понимая, почему я кричу. Для нее ничего не изменилось: всё также темно, тепло, пахнет разожженной печкой, дрова потрескивают в огне, а под боком сопит выздоравливающая дочка в новенькой одежде. — Что-то случилось? — переспросила она настойчиво: — Я ничего не пойму.
Ирбрус приложил палец к губам, давая понять, что мне кричать не нужно, и заговорил:
– Головешка из печи выпала на пол и начала прожигать его.
Таким образом успокаивая маму, он с ужасом смотрел на ее лицо.
– Тан, — строго сказала мама, — неужели это повод так кричать и звать на помощь? Мальчик мой, я рассчитываю, что ты взрослый уже и не станешь по таким пустякам беспокоить хозяина лодки.
В первый раз она произнесла не имя, а «хозяин лодки». Но на это уже ни я, ни Ирбрус не обращали внимания.
– Да, именно из-за этого и стоило, — сказал Ирбрус и взял маму на руки.
Она не была самой легкой женщиной, но, казалось, он поднял пушинку.
– Мы вас переводим в другое место, там уже сделан ремонт, и пока мы не закончим ремонт на вашей половине, поживете наверху.
И понес ее к себе. Я взял Маар и перину. Как ни странно, весь этот недолгий путь Гея молчала. «Может, ей не о чем было говорить», — думал я, но решил, что эта мысль абсурдна. Я занес перину и положил Маар, Ирбрус положил рядом маму и спросил:
– Вы есть хотите?
Проснувшаяся при переезде сестра весело закивала, наконец, к ней возвращалось настроение и аппетит. Бодрый и здоровый ребенок смотрел с перины на нас. Это заставило улыбнуться ей в ответ.
— Гея, я и тебя спросил?
Но мама молчала. Ирбрус немного подтолкнул меня в спину своей мощной рукой, и я его понял правильно:
– Мама, давай обедать, я приготовлю суп, хочешь?
На мои слова она охотно ответила:
– Да, конечно, сынок, а если хочешь, я расскажу тебе рецепт блинов, и мы все вместе их съедим.
Мне не хотелось готовить блины, хотя съесть парочку я бы не отказался.
– Хорошо, давай поедим сейчас то, что есть, а на ужин я приготовлю блины.
– Договорились, сынок, — ответила она, специально демонстрируя Ирбрусу свою покорность и то, что она может подчиняться мужчине. Даже такому маленькому и не всемогущему, как этот рыжий великан. Просто к ней нужно относиться по-человечески, чего он никогда не делал.
Спустившись к печке, стоявшей у руля на корме, Ирбрус мне сказал:
– Это беда. Такого я не ожидал. Я даже не думал, что такое может быть.
– Что? Что может быть? — сильно беспокоясь, спросил я.
– Что? Что? — как будто передразнивая меня, начал Ирбрус. — Гея Ра, кто б мог подумать, — идеальная женщина и мать, по мнению Хозяев Дома Блага! Они выбрали ее для того, чтобы она стала частью их Дома.
Я ничего не понял, если честно, но кивнул.
– Откуда ты это знаешь?
– Ииси как-то обмолвился, что женщин, которые обладают даром великой материнской любви, жители Дома Блага не только лишают одного из чувств в наказание, а заселяют светом изнутри. Когда этот свет вырастет в несчастной и достигнет размеров всего ее тела, она станет матерью. Из этого света родится новый житель Дома Блага.
– Значит, у меня будет брат или сестра? — попытался пошутить я.
Но Ирбрусу было не до смеха.
– Но Геи уже не будет. Эта сила съедает всё изнутри, а покидая его, как сосуд, заберет с собой ее душу. А это значит, она умрет. Тело мы сожжем и сделаем тебе песочные часы. Хочешь? — Ирбрус договорил и, будто придумав что-то, быстрым шагом направился к якорю. Хозяин лодки его поднял, и мы почувствовали движение по течению. Я отвязывал парус, Ирбрус стал у руля.
– У нас мало времени, это чудовище растет внутри Геи, и чем быстрее мы будем двигаться по реке, тем скорее сможем увидеть изображение саргуса на скале, — добавил он тревожно.
Я жарил мясо и грибы на огне. «Отличный запах, плохая погода, но зато попутный ветер, что может быть лучше», — думал я.
О ремонте на второй половине лодки пришлось забыть. Он занимал слишком много времени, а так как один мужчина должен был постоянно находиться у руля, то второму оставалось только играть с Маар и говорить с мамой. Я рассказывал, куда мы плывем, что видно вокруг, не стали ли ниже скалы, о том, что портится погода, и выслушивал снова и снова рецепт блинчиков. Мы даже как-то их попытались приготовить. Рыбы на дне реки Сома были очень рады нашим блинам. А мама думала, что у нас на это просто нет времени.
Ночью мы бросали якорь, боясь проплыть подножье поселка Гузей в темноте, и собирались в уютной маленькой комнатке. Там было мало места именно это нас и объединяло. Мама молчала, когда к нам приходил Ирбрус, а он наоборот был весел и рассказывал много историй про полеты, про то, как приручают бергеров, и про то, что саргусы бывают с хвостами и без них. Его друг Ортрист говорил обычно: «Лучше бы у меня вырос хвост, чем сумка». Саргус с хвостом считается очень красивым и кичится этим, много женщин саргусов обращают на него внимание, и он мнит себя лучшим. А саргус с сумкой обречен на брак. Его тоже замечают дамы, но уже те, которые не легкомысленно относятся к своему будущему, а хотят создать семью. Сумка им говорит о том, что перед ними хороший и надежный отец их будущих детей, и, обычно, сумчатые саргусы имеют много детей, в отличие от хвостатых. Тем вообще детки не нужны. Конечно, очень редко встречаются саргусы и с хвостом, и с сумкой. Но таких красавцев чаще всего переманивают в охрану тех, кто нами правит, для колорита и эстетики небесной гвардии. Но чаще всего встречаются саргусы без сумки и хвоста. Они не пользуются особой популярностью у дам, и на службу их никто не зовет. Так Ирбрус нас веселил по вечерам, пока мама молчала. Светлое пятно на ее лице увеличивалось, и синяя обводка уже достигала шеи. Время шло, а пейзаж за окнами лодки не менялся.
Каждый вечер я и Маар требовали от Ирбруса новых историй. Ни разу он нам не отказал. Говорил и говорил про странных торговцев и разбойников, которых он встречал на своем пути. У него это выходило так легко, а вот про свою семью, когда я его спросил, он говорить не захотел. Может, скрывал что-то от мамы. Маар перестала его бояться и начала подходить ближе. К моему удивлению, он ее не отогнал. А куда было гнать? К слепой маме, которая была в последнее время не в настроении? Кстати, не только вечером, но и днем. Она мало говорила со мной, много спала, еда ей не придавала сил. Иногда я помогал маме вставать.
Однажды вечером Маар попросила Ирбруса с ней поиграть. Он не знал, что делать с малышкой: рыжей, забавной и очень маленькой. Он спрашивал меня, во что мы играли раньше, а я и не помнил, она сама играла с ракушками, которые неизвестно откуда брались на нашей лодке, или старшая сестра занимала ее. Иногда, когда у мамы было свободное время, они рисовали на снегу, выпавшем на пристани. Это очень веселило Маар. Ирбрус открыл мне тайну, что это он приносил ракушки и оставлял у входа. Потому что мама не хотела от него ничего принимать, ему приходилось подкидывать подарки. Им была рада Маар, а значит, и Гея.
– В дни таких «подкидышей» ваша мама видела самые красивые сны.
И вот в один вечер, когда все собрались в лодке, а синяя обводка на мамином лице спряталась под платье, Ирбрус сам обратился к Маар:
– Я знаю одну игру. Она простая, в нее я играл, когда мы приходили с братом к бабушке. Вот условия. Я называю предмет, а вы мне скажете, чем он был раньше и чем станет потом. Понятно?
– Не очень, — ответил я.
– Вот стол, — сказал Ирбрус. — Чем он был раньше?
– Столом, — ответил я.
– Нет, Тан, он был дровами, а до этого деревом, а до этого семенем, а до этого… я сам не знаю, чем он был. А чем он станет потом?
– Длавами для пецьки! — громко сказала Маар.
И ко всеобщему удивлению Ирбрус расплылся в улыбке:
– Ну конечно, моя дорогая, а ну-ка, иди сюда, будем играть вместе.
Он усадил Маар к себе на руки, чего никогда не делал раньше. Правда, после этого первого раза ему пришлось сбрить свою роскошную рыжую бороду, которой он очень гордился. Ирбрус всегда поглаживал ее, когда думал или заканчивал разговор с ощущением собственной правоты. Он гладил ее всегда. И вот, после того первого раза, как моя сестра расплакалась, дотронувшись до нее, видимо, борода была жесткой и колючей, Ирбрус посадил малышку на перину к маме, а на рассвете следующего дня я его увидел, как мне показалось, голым. Он был без своей драгоценной бороды, да и усы отсутствовали на лице. Привыкнуть к его новому обличью, оказалось делом непростым, каждый брошенный на него взгляд вызывал у меня улыбку.
В тот день, принеся маме завтрак, я всё ей рассказал: и про бороду, и про вчерашнее поведение Маар. Мама часто не слушала нашей болтовни, она спала без сил. Они ее покидали с каждым днем. Но сегодня она слабо улыбнулась после моего рассказа — и это была ее первая улыбка после возвращения из Дома Блага. Вечером малышка восседала сверху на безбородом великане, помолодевшем и подобревшим без бороды. Она отгадывала всё, в отличие от меня. Я бы начал ревновать или завидовать, но Ирбрус и меня не обделял вниманием. Он учил меня целиться и стрелять из своего огромного арбалета, рассказывал мне все тонкости и секреты охоты на разных зверей. Я проходил курс языка саргуса днем, пока сестра с мамой находились у себя. Мы вместе делали супы и жарили мясо, маму кормил я. После того, как Ирбрус сбрил бороду, мама начала иногда о нем спрашивать. Теперь окрепшая Маар уже сама спускалась к нам на палубу и была центром внимания Ирбруса.
– Ирбрус, — сказал я ему, когда мы были одни на палубе, — ты играешь с нами — зачем? Я знаю, что мама начала видеть сны: Веруд постоянно крутится у ее изголовья, я вижу, что она стала особенной, и всё это из-за того, что ты перестал кричать. Но скоро ты найдешь другую женщину, а мама будет обманута. — Я не знаю, почему именно это слово я подобрал, я мог сказать «брошена», «покинута», «останется одна». Но именно так я видел то, что запланировал Ирбрус, хотя ведь он ей ничего не обещал, а мне так и подавно сказал всё как есть, начистоту
– Мы еще не причалили даже к нужному берегу, а ты уже говоришь о том, что это случится скоро.
Так он ушел от ответа, но между нами начал нарастать холодок . В сегодняшней вечерней игре я участия принимать не хотел, и когда Маар рассказывала ему про то, кем раньше был «Болодатый Илблус», а был он, по ее мнению, водорослями, я уходил на палубу.
– А почему водорослями? — спрашивал весело он. — А не птицей или хотя бы рыбой?
Она отвечала:
– Потому что Тан Ла сделал тебя из водолослей!
И сестренка улыбалась, Ирбрус хохотал в ответ, ничего не понимая из ее болтовни, только я знал, что Маар говорит о сплетенном человечке из водорослей, которого сестра носила всегда с собой.
Так шло время, не знаю, сколько мы провели дней под парусом, как я увидел на кончиках пальцев маминых рук синюю обводку. Я молча показал это Ирбрусу, а он приподнял одеяло и посмотрел на ее ноги. В его взгляде было волнение. Осталось совсем чуть-чуть, и это чудище съест ее изнутри. Ирбрус вышел на палубу, я пошел за ним. Он ходил по ней, как будто решая какой-то вопрос. Но что он решал, я не знал. Может, он что-то вспоминал. Я стоял, наблюдая за этой картиной, а потом сказал:
– Это к лучшему.
– Что? — не понял он. — Что ты имеешь в виду?
– То, что ее не станет, когда ты бросишь нас.
– А, ну да, — сказал он и продолжил ходить из стороны в сторону по палубе под снегом и ветром.
Я промолчал, мне хотелось воздействовать на него, как мама, заставить кричать, отвлечься от своих мыслей, привести в чувство, вырвать из него то, что он думает. Но я не умел манипулировать людьми, а не мешало бы взять пару уроков у мамы, пока ее не сожрала эта тварь изнутри. Я хотел действий, а не мыслей.
– Что ты молчишь? Что делать, что? Ты мне не разъяснил, что будет с нами, когда не станет мамы? Что ты будешь делать? Оставишь нас тут, а сам уйдешь в деревню? Или заберешь с собой? Подаришь нас какому-то торговцу?! Что с нами будет?! — я кричал, я боялся, я паниковал, я терял маму!
У меня не было больше никого. Что это за Ирбрус, кто он? От меня даже отец когда-то отвернулся. А значит, этот человек тем более оставит нас одних. Я не хотел быть выброшенным с вопросами и мечтами из теплой комнатки наверху лодки в завьюженную реальность жизни. Ирбрус оставался непоколебимым. Он молчал. И бродил из стороны в сторону.
– Ну что ты молчишь! — воскликнул я и вцепился в него.
Как вдруг в темноте увидел саргуса, нет, не в небе, а на скале. Он был вырублен из скал, его можно было увидеть только при определенном расположении лодки на реке. Она давно стояла на якоре, и уплыть отсюда мы не могли. Ирбрус без труда стряхнул меня с себя и продолжил свои метания по палубе.
Не имея слов от счастья, я начал показывать пальцем в небо. Луна освещала скалы. Это было большим везением для нас. В последнее время только снег и тучи заслоняли всё вокруг. Ирбрус посмотрел в ту сторону, куда я ему указывал. Сначала он ничего не понял, но, приглядевшись, увидел каменное изваяние, слепленное природой из нескольких скал. Одна его часть выступала вперед, это было его тело, три остальные, расположенные чуть дальше от туловища, представляли собою форму его могучих крыльев и длинный хвост. Как умно было придумано, немного поменяв ракурс, эти скалы уже не имели такого вида, а просто представляли собой четыре отдельных возвышенности, не напоминавших даже приблизительно фигуру мощного зверя с крыльями.
Не договариваясь о дальнейших действиях, Ирбрус бросился к якорю, а я к рулю — и через несколько секунд мы причалили к берегу с такой силой, что чуть не разбились о скалы. Удар ощутила и мама, и Маар.
– Быстро с лодки! Ищем пещеры! — приказал мне Ирбрус.
Я выпрыгнул и побежал вдоль тонкого берега. С одной стороны река мочила ноги, с другой неприступная скала обтирала рукав. Я бежал, бежал, бежал, сколько было сил, но нигде не было пещер или входов, даже не было намеков на обвалы за прошлые годы.
– Тан! — Услышал я вдали голос Ирбруса, он побежал вдоль той же скалы, но в другую сторону от лодки.
– Тан!
Развернувшись, я побежал что было сил в обратном направлении. И вот я снова у лодки, на которой брезжит огонек — это комната мамы и Маар. И снова лодка остается вдалеке, и я бегу что есть сил за Ирбрусом. «Куда же он успел добежать за это время?»
– Тан!
Я слышу его голос всё отчетливее. Это радует, значит, я еще не пробежал то место, в котором Ирбрус нашел начало пещер. И вот, наконец, я вижу его статную фигуру, он машет и ждет меня.
Подбежав, я увидел пещеру. Что и как будем делать, уже не обсуждалось. Я быстро юркнул внутрь, это было затруднительно без света, но как только я снял бергера со своего пояса, мой свет прорезал тьму. А маленькая птичка помогала освещать мой путь, кружа над моей головой. Это была Бей.
Ирбрус вернулся на лодку. Забросил Гею на плечо и сполз по веревочной лестнице. Он оставил ее лежать на мерзлой земле. Стоять она уже не могла, после с меньшими трудностями из лодки была извлечена Маар Ра. Сказав Маар следовать за ним и взяв маму на руки, он что было сил побежал ко входу в пещеру.
В это время я щупал стены, они были холодными, заплетенными многолетней паутиной. «Тут когда-нибудь ходили?» — думал я. Холод и сквозняки окутывали меня. Было страшно идти первым. «Но я мужчина и я должен идти. Когда же они подойдут? Сколько же нам преодолевать этот путь? Нет ли тут тупиков? Куда приведет нас каменный лабиринт, поднимающийся вверх? Поможет ли он нам выбраться в селение Гузей или спрячет навеки от солнца».
Так я медленно продвигался вперед. А родных голосов еще не слышал. Прошло много времени, пока Ирбрус закричал:
– Тан, ты еще жив?!
«А что, были и другие варианты?» — подумал я. Он опять что-то знал и не сказал. Он хочет от меня избавиться! И тут раздался раскатистый смех:
– Я пошутил, не переживай, жди нас!
Я дождался их, это было страшное зрелище. Мама уже не имела сил держаться за шею Ирбруса. Ему было трудно идти вверх. Маленькой Маар не составляло усилий его догнать, для нее это было игрой, а с Ирбруса валил пот градом. Мы выпустили всех бергеров, чтобы видеть, что происходит вокруг нас.
– Мы не дойдем, мы не успеем, — сказал я ему тихо. Но эхо раскатило по всей каменной лестнице: «Успеем. Успеем. Успеем».
– Успеем, — сказал уверенно Ирбрус.
И толкнул меня в спину, чтобы я шел вперед. Я пошел дальше, но возразил, ему:
– Не успеем.
– Иди, успеем, — не особо тратя силы на разговор, добавил он.
– У Илблуса есть листик! — сказала маленькая Маар, чтобы привлечь наше внимание. Сестренка привыкла быть в центре внимания в последнее время.
– Ах, Маар, — сказал я, — если бы у него был листик, он бы нас не тащил по ступенькам. У него нет листика.
– Нет, у него есть, — сказала она. — Он его уклашает.
– Все листики дерева Пайтэ у нас украл подлый Цши.
Последний лист, который был у Ирбруса, он отдал мне, когда мы говорили про настоящих друзей. Я его положил в куртку, в один из кожаных карманов, но потерял. Я не раз их обыскивал и пересматривал после того, как нам понадобилась скорая помощь Ортриста. Но листа нигде не было. Ведь свою куртку я отдал Маар, когда она оказалась совсем без одежды в холодной лодке. Потом лист исчез, что с ним произошло, я не знал.
– Я больше не могу идти, — сказал Ирбрус. — Мне нужно немного отдохнуть.
Пришлось сделать маленький привал холодных камнях. Мы осмотрелись. Пещера в темноте казалась бесконечной, а вверх уходила винтовая лестница из камня, конец ее терялся в высоте.
– Илблус, — обратилась к нему Маар. — У Илблуса есть листик.
Измотанный поводырь посмотрел на дитя и сказал:
– У меня ничего нет, дорогая.
– А у Илблуса есть, — настаивала девочка.
И вот тогда я понял, что моя маленькая сестра имеет в виду. Точно, как я не понял этого раньше! Я подошел к ней и расстегнул ее теплую куртку, под ней она носила обычно свою куклу. И да, в водоросли был вплетен этот лист, лист дерева дружбы. Я показал его Ирбрусу, и мне показалось, что он плачет, но не так, как мама, а по своему, по-мужски.
– Я же говолю, у Илблуса есть листик, — повторила Маар.
– Ты — умница, — сказал Ирбрус, и, подняв руку вверх с этим листом, произнес: — Ортрист, друг мой, ты мне нужен больше, чем в прошлый раз!
Он отпустил лист, а тот, поднявшись вверх, растворился в темноте.