Издалека роднее

Валентина Судакова
       Мать всегда смущала меня своими вздохами, причитаниями и печальными, полными слёз глазами, когда, старательно набивая мой студенческий чемодан всякой снедью, провожала меня в институт после каникул. Я чувствовала себя виноватой, но не могла понять, в чём. Ну, что такого, что уезжаю ?!  Я - то была рада снова вырваться из - под родительской опеки - к друзьям, к своим студенческим заботам и радостям,Почему для матери эти расставания ( а ведь приезжала я к родителям часто ) были такими печальными и трудными ? Не могла я уразуметь это своей беззаботной молодой головой.Удивлялась, чего она так расстраивается : не навсегда же уезжаю.
      - Вот будешь провожать своих детей, узнаешь тогда, почему я плачу, - объясняла мать.
Я вздыхала виновато,  и потом старалась писать письма домой как можно чаще и нежнее... 

       Годы, частые расставания с родными и трое собственных детей просветили меня в этом вопросе...

                ***

       А вот той метаморфозы материнского сердца,  чью любовь я, как мне казалось, давным - давно потеряла, и до сих пор не пойму.
       Так бы и тосковали мы друг по другу за тысячи километров ( я жила с семьёй на Дальнем Востоке ) ,так бы и любили друг друга в письмах и во сне, так бы и мечтали о долгожданной встрече, если бы вдруг, не выдержав больше тоски по родным и родному дому и не бросив всё, чем обрастает человек, долго живя на одном месте, не появилась я однажды на пороге родного дома вместе со своим мужем и тремя ребятишками - сорванцами.

       Вскоре оказалось, что " общинный " уклад жизни оборачивается для всех боком, что нам тесно, шумно, суетливо, неуютно друг с другом. И всё пошло наперекосяк. В доме витал дух недовольства, все друг другу мешали и друг друга утомляли.Из- за противоречивости интересов и разных привычек исчезли улыбки, добрые взгляды и слова. Способствовала этому и бытовая теснота : ведь нас было , вместе с родителями и сёстрами, десять человек,  и мы ютились в двух небольших комнатах и крошечной кухне. Порой мы так сердились друг на друга, что избегали встречаться взглядами.

       А мама, та заботливая мама, о которой я всегда тосковала...Что с нею стало ? Через четыре месяца после нашего приезда она вслух, резко,  а я " про себя",  говорили, что издалека роднее...
Всё это было ещё терпимо, но когда она в минуты усталости и раздражения ( а они повторялись всё чаще) начинала сыпать на мою голову чуть ли не проклятия,какие только могла придумать, я не знала, куда деться от них.

       Сколько слёз пролила, сколько обиды накопилось в моём сердце ! Скорее, скорее уехать, куда угодно, пока не разучилась ещё любить мать. Уехать, пока хватает сил прощать её.
       Дни казались бесконечными и дикими. Вертеп, а не дом родной ! Я начинала - о, ужас !- с трудом переносить мать и её присутствие...

       И Бог,наверное,  услышал мои молитвы. Мой муж, сбежавший от всего этого на поиски другого пристанища, где угодно, лишь бы подальше отсюда, уладил все дела и прислал телеграмму : " Забирай детей , приезжайте  быстрей, с жильём и работой всё решено ".

                ***

       И опять я перестала узнавать свою мать. Она сразу как - то притихла,потускнела, хлопотливо и заботливо, как бывало в мои студенческие годы,начала собирать нас в дорогу. И в глазах снова поселились печаль и слёзы. Она перестала замечать своих младших дочерей, и всё внимание и заботы переключила на меня и моих сорванцов...Прощаясь, я увидела в её глазах такую тоску, такую боль, которые смущали меня когда - то в юности. Её лицо было жалким и враз постаревшим.

                ***

      Видно мать, что бы ни делала и что бы ни говорила, всегда остаётся матерью. Она может ворчать, ругать, говорить порой ( в сердцах ) обидные слова, но всё это временно, преходяще, по обстоятельствам. А над всем этим властвует необъятная и вечная, неистребимая никакими другими чувствами материнская любовь.