Я помню, как густо и обильно цвёл белый шиповник и сильный розовый аромат, словно магнит тянул к себе. Хотелось оторвать белую розочку, ходить и нюхать её, втягивая носом чарующий дух. Светлые кремовые лепестки мягко касались носа, щекотали и нежно гладили. Жёлтая серединка была сокрыта внутри наполненного лепестками цветка, именно оттуда шло благоухание и именно туда, внутрь цветка, хотелось проникнуть, чтобы понять всю загадочность возникновения этого чуда.
Был июнь 1978 года. Мне было тогда 12 лет. Лето я проводил у бабушки в деревне.
Любимым цветком моей бабушки был белый шиповник. Большой куст шиповника рос прямо под окнами дома. Можно было открыть окошко, протянуть руку и оторвать белый махровый цветок.
В то время у каждого дома был посажен куст белого шиповника.
Стоило мне приехать, как сразу прибегал мой друг Витёк. Он жил в деревне постоянно и всегда был рад моему приезду. Что и говорить, мы очень ждали лета. Это было время занимательных приключений и захватывающих игр.
То лето было не совсем обычным. У Вити заболела его старшая сестра. Её болезнь была странной, если её состояние вообще можно было назвать болезнью. Витя сообщил, что сестра уколола палец шиповником, когда отрывала себе цветок. Дошла до кровати, легла и уснула.
- Уснула и спит уже третий день. – Сказал Витя.
- А будить её пробовали? – Спросил я.
- Как же, пробовали. По-разному будили. Трясли за плечи, по щекам били, холодной водой прыскали. Доктор приходил, сказал, что уснула наша Маруся летаргическим сном.
- Не может быть! – Удивился я.
- Может, ещё как может. Завтра родители уйдут на работу, приходи, посмотришь. Только мне кажется, что она притворяется. Ведь невозможно столько времени ничего не есть. Может, она встаёт ночью и берёт еду, а то, как бы она жила?
- А давай проверим, может и правда – притворяется.
- А как ты проверишь? – Засомневался Витя.
- Очень просто. – Убедительно сказал я. – Все девчонки боятся щекотки. Возьмём пёрышко и будем её щекотать. Вот не выдержит и засмеётся. Увидишь.
Я плохо знал Витину сестру. Мы никогда не играли вместе. Она была старше нас на три года и у неё были свои взрослые дела. Она уже ходила в клуб на танцы, завивала волосы на бигуди, красила ресницы и брови. Я был бы рад, если бы всё было по-прежнему. Пусть бы жила она своей девичьей жизнью и всё шло своим чередом. С её болезнью сразу что-то изменилось. Я ещё окончательно не понял, что изменилось, но чувствовал, что перемены в худшую сторону. Витя словно уже не был тем шаловливым пацаном, смелым, полным энергии, готовым к приключениям, таким, каким он был прошлым летом. На его лице появилось сомнение, тревога, изменилась осанка. Он стал похож на маленького, сломленного нежданной бедой, старичка.
Я вспомнил о том, как прошлым летом мы совершали смелые дела: скатывались с высокой горки на велосипеде, купались в том месте, где нам запрещали купаться родители, пробовали на вкус лук и чеснок, ходили на старую развалившуюся ригу. При этом мы побаивались и каждый раз спрашивали друг друга: «А ты не боишься»? И мы, хотя и боялись, каждый раз хорохорились друг перед другом. Мы перебарывали свой страх. В пылу своей идеи, мы были готовы к отчаянным и действительно опасным поступкам.
Вот и в этот раз, заглядывая в Витины тревожные глаза, я спросил его: «А ты её не боишься? Не боишься спать с ней в одной комнате»?
Я очень надеялся, что он скажет: «А вот и не страшно, а вот и не боюсь».
Может кто-то помнит, какими были те военные деревянные дома, состоящие из двух половин, разделённых печкой. Только в раннем детстве эти половины мне казались большими. Я подумал, что Витя спал в одной половине дома, вместе со своей больной сестрой.
К моему удивлению Витя ответил, что боится, что он перебрался спать во времянку, которая использовалась как летняя кухня.
- Ты знаешь, - почти шёпотом сказал он, - родители тоже спят во времянке, вместе со мной. Мне кажется, что они тоже боятся. Знаешь, один раз мне показалось, что Маруся ходила по комнате. На полу около кровати нашлась одна бигуди. А ещё, она лежит словно неживая. Её лицо и руки холодные. И она почти совсем не дышит.
Мне очень хотелось, чтобы Маруся очнулась и такое долгожданное лето пошло своим чередом. Я придумывал план, как разбудить девушку. В голову лезли слова из сказки о мёртвой царевне:
«Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном».
Я вспоминал стихотворение, особенно место о том, каким образом королевич Елисей разбудил спящую царевну. Кто думает, что он поцеловал её и она проснулась, тот ошибается.
«И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила»…
Я подозревал, что царевна как и Витина сестра спала летаргическим сном. И в действиях королевича видел ключ к тому, как нужно действовать, чтобы Маруся поскорее проснулась.
Вечером я долго не мог уснуть, ворочался на скрипучей железной кровати. На улице громко стрекотал кузнечик, щебетали птички. В комнате было темно. Так сильно было темно – протяни вперёд руку и не увидишь. Темнеет в наших краях летом сильно и стремительно, по улице ходить можно только с фонариком или на ощупь. Про такие ночи говорят: «Не видно ни зги, или - хоть глаз коли».
Было жарко, но я кутался в одеяло. Мне было страшно вытащить из-под одеяла руку или ногу. Я вспотел, мне было неуютно и неприятно в постели.
Впервые в своей жизни я задумался о смерти, чётко и определённо осознал всю её неизбежность, понял, что и я тоже умру, и никто не знает когда пробьёт мой час. Смерть гостеприимно открыла предо мной двери в свой мир. Эти двери были высокими каменными, гладкая поверхность двери была разделена на две части, по центру которых были высечены ромбы на прямоугольниках, по краям шли ровные полосы украшенные квадратами с цветами, шестигранными звёздами, крестами разной формы.
Предо мной открылась зияющая пустота, чёрная бесконечность, спокойная безликая масса. Стоило мне заглянуть за дверь, как стало легко и хорошо на душе. Меня не пугала зияющая пустота, она казалась мне дружественной и зовущей. Я понял, что меня тянет туда, в эту пустоту.
Тут я оглянулся назад и увидел маленького мальчика в светлой комнате – увидел себя. И вдруг мне стало нестерпимо больно от того, что этот мальчик – я, так ничего не увидел и не успел в этой жизни. Не увидел краски лета, не вздохнул вольного воздуха каникул, не успел насладиться свободой, прогулками, общением с Витькой. Почему-то вдруг, я увидел сморщенное и заплаканное лицо своей бабушки. Жалость острым клинком пронзила моё сердце. Мне стало нестерпимо больно, всё моё существо затрепетало и мне захотелось вернуться назад…
Я напрягал свой мозг, вспоминая, что я знаю о летаргическом сне. Я помнил, что Гоголь боялся, что его похоронят заживо. Мне казалось, что его так и похоронили, спящим. Когда его перезахоранивали, то к своему ужасу увидели, что внутренняя обивка гроба расцарапана, а голова писателя повёрнута в бок. Я думал о том, что человек, спящий летаргическим сном, похож на покойника. От чего бы тогда люди стали хоронить своих близких спящих? От этих мыслей мне становилось не по себе. Хотелось посильнее укрыться одеялом, словно в нём была защита от потусторонних сил и от смерти.
Внутри было томление, ожидание того, что на меня кто-то может напасть из темноты. Уши напряглись и слух стал острым. Мне хотелось распознать все звуки из множества разных звуков ночи.
В темноте было нечто, что сильно пугало меня. Хоть бы оно – это страшное, то, что так пугало меня, поскорее напало и всё бы тогда разом закончилось. Но ночь шла своим чередом.
Очень ярко мне представилась картина, что я уснул и меня похоронили спящим. Казалось мне, что я лежу в гробу, мне нечем дышать, давит на грудь крышка гроба. Я попытался кричать. Я открывал рот, но не смог издать ни звука, у меня ничего не получилось, каждый вздох давался с большим трудом. С ужасом я понимал, что воздух скоро закончится и я умру. Страх обуял меня, волосы шевелились на голове, сердце было готово выскочить из груди.
В моей голове взрывалась мысль, что нужно непременно спастись, нужно что-то сделать. Обязательно нужно крикнуть и позвать на помощь. Я поднатужился и закричал.
- Чего ты кричишь? – Услышал я голос своей бабушки. Почувствовал тепло её рук и проснулся.
Я увидел, что уже светло как днём и понял, что спал долго.
Только я позавтракал, прибежал Витёк.
- Пошли будить Марусю, - тихо, чтобы не услышала бабушка, сказал Витя. – Ты обещал. – Напомнил он, видимо боялся, что я сдрейфил и передумал.
Мы решили, что щекотка будет самым действенным методом. В хлеву мы нашли перо, которое обронила курица и отправились в комнату к спящей девушке. Родители Вити были на работе. Мы надеялись, что нам никто не помешает.
Маруся лежала на кровати во второй половине дома. Сразу как мы вошли в комнату, я почувствовал едва уловимый сладко-кислый неприятный запах. И мне тут же захотелось повернуть обратно, захотелось стремглав убежать из этой комнаты. Надо признать, что никогда в жизни мне не было так сильно страшно. Мне совершенно не хотелось подходить к кровати и будить девушку. Мне не хотелось касаться её. Он неё шёл необъяснимый невероятный ужас.
Витя увидел моё лицо. И выражение его лица стало скорбным.
- Ты обещал. – Шёпотом напомнил он мне.
Подталкивая друг друга и стараясь не шуметь, мы, осторожными шагами, подошли к кровати. Маруся лежала на белой подушке, укрытая одеялом. Поверх одеяла лежали её руки. Её веки были чуть приоткрыты, лицо её было бледным. Тёмные волосы были аккуратно разложены по плечам. Она совсем не казалась спящей. Мне сразу стало понятно, что девушка умерла.
Рядом с кроватью стояла табуретка, видимо мать сидела на ней около постели больной. Я нечаянно зацепил табуретку и она упала на пол с сильным грохотом. Мы с Витей вздрогнули. И чуть не ринулись наутёк.
- Ты чего? – В полный голос сказал Витя. – Не можешь осторожнее?
Витя поставил табуретку на прежнее место.
- Я нечаянно. – Ответил я.
Страх отступил, сдал свои позиции. Я словно пришёл в себя и стал способен к действиям.
Этот звук должен был разбудить любого спящего. Но Маруся осталась безучастной.
Мы стали щекотать девушку пёрышком в носу. Но ничего не происходило. Нечаянно я дотронулся до Марусиной руки. Рука была прохладной. Я отстранился от неё, мне было неприятно это прикосновение.
Витя приподнял руку Маруси и отпустил. Рука тут же упала на своё место.
- Как резиновая. – Сказал Витя. – А она, если спит, должна глотать или моргать. Что-то должно быть у неё живое. Когда я долго на неё смотрю, кажется, что веки у неё дрожат и глаза вот-вот откроются.
Потом мы немного осмелели и стали делать с Марусей то, что нам вздумается. Поднимали её волосы и делали ей ушки, как у собачки, пытались открывать глаз, хлопали ладошками по щекам. Маруся оставалась безучастной.
Вдруг мы услышали, что к двери кто-то подходит, услышали голоса взрослых. Мы тут же спрятались под Витиной кроватью, которая стояла в этой же комнате.
В дом вошли Витины родители и незнакомая немолодая женщина. Мы затаились под кроватью и старались не дышать. Всё моё тело тут же затекло от неудобной позы и противно ныло. Было страшно, что нас увидят и будут ругать за то, что мы баловались с беззащитной девушкой. Кровать была железной, снизу была украшена белым, вышитым «ришелье» подзором. Сквозь дырочки в вышивке я смог увидеть вошедших людей.
- Вот наша Маруся. – Сказал Витин папа, обращаясь к женщине.
На вид женщине было около шестидесяти лет, её чёрные волосы были собраны в большой широкий пучок. Лицо у женщины было широким с маленькими светло-серыми глазами и узкими губами. Одета она была в тёмную вязаную кофту и тёмную прямую юбку.
Женщина тут же стала сильно зевать, эта зевота была не вполне обычной, женщина зевала сильно и громко, казалось, что её рот разорвёт от напряжения.
- Не могу на это смотреть. – Сквозь усилившуюся зевоту сказала женщина. – Плохо мне.
Она развернулась и вышла в другую половину дома. Оттуда мы слышали говорящих.
- Понимаете, - сказала Витина мама. – Девочка уже три дня так лежит. Я почти всё время нахожусь около её постели. Но что-то непременно меняется, стоит мне на минутку отлучиться. Вот и сейчас. Табурет стоит немного дальше, чем я его поставила, а волосы Маруси лежат совсем по другому, чем я их уложила недавно и как мне кажется, правый глаз у неё открыт больше чем левый.
«Хорошо, что мы куриное перо впопыхах не забыли», - подумал я.
- Ты выдумываешь. – Сердито поправил Витин папа. – Это от горя у неё. – Кивнув головой в сторону жены, обратился он к женщине. – Может, вы можете нам помочь? – С надеждой спросил он.
- Покойникам не помогаю. – Гневно ответила женщина и быстро вышла из дома.
За ней, сильно расстроенные и удручённые, вышли Витины папа и мама.
Осторожно мы вылезли из-под кровати и выглянули в небольшое окошко. Нам было видно, что взрослые о чём-то говорят на улице. Женщина была сердитой, отмахивалась от родителей девочки и по выражению её лица было понятно, что всё действительно очень плохо.
На другой день Витька с утра прибежал ко мне.
- Маруся встала! – Громко сказал он прямо с порога.
Моя бабушка стряпала пироги около кухонного стола и выронила от неожиданности пакет с мукой.
- Слава Богу, слава Богу! – Шептала бабушка, сметая куриным крылышком, просыпавшуюся муку в миску. – Так как же? – спросила она Витьку.
- Утром встала и ходит, как ни в чём не бывало. – Ответил мальчик. – Говорит, что всё слышала, что вокруг происходило. Как мама плакала, как женщина какая-то сильно ругалась, как мы приходили её будить. Сказала, что не сердится ни на кого. Говорит, что хотела подать нам знак или пошевелиться, но не могла, что все члены её словно окоченели и стали тяжёлыми и все её усилия, что-то сделать, были тщетны.
Мне казалось, что прошли злые чары и жизнь вернётся в своё беззаботное русло. Но ничего этого не произошло. Витины родители отослали моего друга к дяде на пасеку. Всё лето он работал там помощником. Я иногда видел Марусю, но стоило мне её увидеть, то очень хотелось спрятаться от неё, убежать подальше. Как только я видел её, меня тут же охватывал непонятный страх. Так же стали относиться к девушке многие жители деревни. Все хотели на неё посмотреть, как на чудо необъяснимой природы, а потом быстро ретировались.
Да и Маруся изменилась. Она стала замкнутой, нелюдимой, уходила гулять одна на дальние расстояния. Её можно было увидеть в лесу, в поле или у реки. С задумчивым лицом, сидела она на большом камне и смотрела в воду застывшим, отрешённым взглядом.
Бабушка говорила мне, что изменилась Маруся не от болезни, а от отношения к ней окружающих её людей.
В то лето так и не исполнились мои мечты о счастливых и безмятежных каникулах. Вскоре приехали мои родители и забрали меня домой.
С тех пор прошло много лет, так сложилось, что я не мог приезжать в свою родную деревню. Но вот, потянуло меня в родные края, захотелось сходить на могилу бабушки. Бабушку я помнил и горячо любил. Когда я приехал в свою деревню, то был поражён, как все изменилось. От большой деревни ничего не осталось. Стояли пустые, полуразвалившиеся, заброшенные дома, смотрели на мир чёрными глазницами окон. Наш дом сгорел в весенний пал травы, на его месте выросли осины. Вокруг была тишина и запустение. Всё так изменилось, что я с трудом узнавал места, где мы любили играть с Витькой. Горечь поднялась комом к горлу.
Но то, что я ступил на такую дорогую для меня землю, вселяло в меня великую гамму чувств, которые сложно описать, к которым подходит лишь одно слово - Родина.
Боже мой, каким замечательным тут был воздух, каким знакомым и памятным был запах. Лето только началось, ещё была светлой зеленая листва деревьев, были игривыми трели птиц, активно трудились в зарослях сирени пчёлы. И тут я увидел недалеко от места, где был мой дом, куст цветущего белого шиповника. Я стоял около этого куста и слёзы тихо катились по моим щекам. «Здравствуй, бабушка», - прошептал я. Я помнил, как она любила эти цветы. Я жалел о том, что мало бывал с ней, о том, что почти ни о чём не расспрашивал её. Мне очень сильно не хватало её все эти годы.
Потом я пошёл на окраину деревни к старинному погосту. Там на высокой, похожей на пупок, голой горе, я стал разыскивать могилу моей бабушки. Я так давно не был на её могиле, что не сразу нашёл её. Я стал обрывать невысокую траву и очень жалел, что не взял с собой грабли. Поправил на могиле цветы и венок и почувствовал, как немного отлегло от сердца. Потом пошёл по кладбищу. Я подходил к каждой могиле и узнавал человека, который был там похоронен. Трудно было осознавать, что многие люди, которых я любил когда-то или просто хорошо знал, видел мельком, или что-то знал про эту фамилию, уже умерли и стали памятью, страничкой из моего детства. Вдруг я увидел могилу и фотографию девушки с знакомым лицом, сразу узнал Марусю и посмотрел на последнюю дату. Она умерла той же осенью, почти сразу после того, как впала в летаргический сон.