В гостях у монаха

               


В тускло освещенную келью, похожую на пещеру, вошел молодой человек.  Непривычная простота обстановки: свеча, лампадка, лежанка с парой овечьих шкур, на печке-буржуйке алюминиевый чайник. Рядом с ведром алюминиевая миска, на полу трава – похоже, это стоянка охотников.
В темноте проявился склоненный над книгой черный монах, жестом пригласивший присесть.
- Знаю, Павел, с чем пожаловал, о чем думаешь, о чем спросить хочешь, ничего пока не говори.
- Как узнал имя мое, я и не обмолвился, как можно здесь жить, шел бы при церкви устроился – не каменный век, а заболеешь, а сырость, мыться где?
- Сказал, молчи, - огорошил монах, – молчи и слушай, будет и тебе черед высказаться. Существует много опасных дорог - ты ступил на одну из них. Те дороги ведут к большим соблазнам, горе приносят деньги, они разжигают жадность и вражду, ты растратчик. Правильно делаешь, что не копишь, не беспокоясь о завтрашнем дне, он сам о себе позаботится, даст хлеб насущный. Алкоголь и наркотики – щепой по реке плывешь, куда мусор, туда и ты, пациент больного общества. Ценность жизни измеряется способностью делать ее прекраснее. Делая научные открытия, человек так и не научился видеть истинность гармонии мира, сядь, заблудший, в ногах правды нет.
Оторопев, парень почти упал на скамью.
- Послушай одну притчу, извлеки урок, - сказал монах. – Один из многих земных царей спросил своих рабов: «Кто из вас главнее – я или Бог?», растерялись они, боятся царя обидеть и Бога гневить нельзя, а ответить все равно надо. Спасая положение, один решился сказать: «Конечно, ты, господин, главный, можешь казнить, сечь, можешь прогнать нас, Бог не может этого сделать, поистине царство Его в душе нашей и этом мире, от этого уйти некуда». Не ломай над этим голову, потом поймешь. Эдемы ждут кроткого труженика, осваивать сады, каждый имеет свой подход к такой работе. Путей много: для одного  - спасение в музыке, другой - рисовать любит, пятый - ищет свою истину и правду, ты выбрал наркотик. Всё это пути божьи, короткие мгновения, дыхание природы, считая себя венцом, человек многим управляет, многое и губит. Кажется вот оно – поймали синюю птицу, вцепились обеими руками, а она вырвалась и улетела в первую попавшуюся дверь, не оставив на память даже перышка. Одно через другое приходит: боль, страдания, безысходность, истерия и безумие. Дошел ты до двери, оставил боль позади, ждешь покоя, отдыха, росы святой, вот оно – бери, загребай жар руками. Ан, нет, дверь удаляется, расплываясь, иллюзия меняется на другое испытание. Не будь этого, нас бы не стало, болит душа – ты живой, нет – ты мертвый. В Боге и хорошее, и плохое, вся целостность в Нем. Вижу, утомил я тебя – терпи, много вопросов мне задают, и ты за этим пришел, плохо - люди в смятении. Наша вера в том, чтобы мы с грязью на башмаках, с силой духа, умели принимать удары судьбы. Партии, власть, догмы – все это близкое начало в себя. Народ нашей страны добрым помыслом да молитвой должен помогать своему президенту, одному ему не одолеть, не усмотреть, что в глубинке делается, власти на местах предают. Спасение начни с себя, почему – скажу, нас миллионы, если каждый спасет себя, то и спасать будет некого, все спасенными будут. Уже грядут перемены. Дети, бабушки, дарят президенту незамысловатые подарки: носки, варежки, Агафья Лыкова, сибирская отшельница, подарила ему мешок орехов и послание на бересте. Путь крут и каменист, если смело идешь, принимая всё, дверь никогда не закроется.
- Какая польза идти навстречу ветрам, если можно переждать, пока утихнут, - поинтересовался пришлый.
- Отвечу, только остановишься – тут и смерть тебе, сказал уже, болит душа, ты живой. Когда пасуешь перед следующим испытанием, дверь, за которой все ответы, ускользнет, покроется новой тайной, после каждого испытания открывается новая, разве никто не говорил? Если ко мне пришел – считай, я одна из дверей, иди к столу, чем бог послал – не побрезгуй.
Придвинувшись к столу, парню стало неловко за свой небрежный, современный прикид:  дырявые джинсы,  футболка с нескромной девицей,  кроссовки, исписанные фломастером. Монах поставил на стол каравай хлеба, мед и молоко.
- Отведай, - потчевал старец, - не один день пробудешь, Бог привел, Он и найдет время отправить. Многие по лесу блуждают, только тебе выпала честь быть, не испорчен совсем, исправить можно.
Держа в руке ломоть хлеба, впервые в жизни захотелось вдохнуть весь аромат; вот оно, первое понятие о себе, о земле кормящей, первая ступень памяти, сколько лет дураку, а хлеб нюхает впервые.
- Отец, почему хлеб так пахнет, никогда не ел такого, в городе всякого полно, а такого духу нет, а мед какой, а молоко…
- Правильно подметил – духу нет, пекари как на работу идут – в спешке, в спешке и хлеб замешивают, не молясь, скорее бы смена кончилась. Как все остальное делается? Лишь бы денег больше. Как суп варится? Прибегут с работы, кинут в кастрюлю, что под рукой есть, какая же тут польза, вред один. Прежде, чем зачинать, о домочадцах подумай, молитву не забывай, наспех сделанное в животе не приживется, живете бегом, едите бегом. Пчела, чтобы особый вкус и цвет был, на любой цветок не сядет. Ты о меде сказал - вкусный, а не поблагодарил великую труженицу-то, тут усилий больших не надо, спасибо только скажи – не переломишься. Сел за стол, а перекреститься забыл, да и крестика, вижу, нет. В церковь сходи, на гайтане купи – Богу золото не надо, небось, не знаешь, что за гайтан такой - шнурок шелковый или суровая нитка. Не спросил, где руки помыть, видел я, нос от всего воротил, боялся, отравлю, не всякий козье-то молоко любит, а ты и не заметил.
Парень даже поперхнулся.
- То-то, - улыбнулся монах. – А коза что, она тварь божья, все мы с одного теста, звенья пищевой цепи, волна за волной, постоянно и переменно, горе за горем, красота за красотой, счастье к счастью тянется.
- Мудрёно говоришь, дед, не понимаю я.
- И ладно, само придет, впусти только, понятие твое пройдет через всю жизнь и незаметно изменит, укрепится дух, для этого и тело дается. Не на небе – на земле работа идет, что здесь накопишь – с тем и туда пойдешь, надумаешь перекреститься, делай это не второпях. Во все есть преображение мира, наше преображение, царство божье не в земных царях – в нас оно. Люди придумали себе множество богов: злых и добрых, пляшущих и грустных, богов плодородия и войны. Все это игра, очередной опыт жизни, разновидность поиска истины. Один ищет себя в увеселении, другой – через покой сердца, вроде уже все знаешь, а открываешь по-новому, как библию. До сих пор человечество находится в стадии младенчества, поэтому идет вслепую. Невыносимые испытания на пути, знать бы все наперед. Все надо пережить и идти дальше, следует помнить, для чего те испытания. Человек спешащий, в пропасть упасть может. Не ищи, сынок, легких путей и не разочаровывайся в жизни. Сгибается человек от гнета прошлого, оковы сбросить хочет – да никак, за счет этого мы закаляемся. Будто по спирали путь наш, одной рукой держим прошлое, другой уцепились за будущее, а в центре тело наше, шаг вперед – уже изменились. А на месте стоять – гиблое дело. Вот ты, колешься, уйти от проблем хочешь, видения посещают. Обрел свободу – дверь приоткрыл, а тут раз, и все сгущается, материальный мир тысячей отбойных молотков мозг долбит.
- Откуда ты знаешь, старик, - заерзал парень.
- Жизнь твою насквозь вижу, - твердо сказал монах, – мир движется один в другом. В видимых и невидимых наших телах есть мириады дверей, в которые пытаемся попасть, но жизни не хватит. Сколько будет существовать человечество, столько будет переживать.
- Что будет за другой дверью, отец?
- Абсолютно ничего, кроме своих переживаний, после каждого из них новые вихри потянут тебя вниз, а снизу, как слепой котенок, будешь карабкаться вверх.
- Однажды, - прервал беседу гость, - во сне ли, наяву, стоял я на стеклянном полу, не стены – живые образы окружали, словно я умер, а подо мной… бесконечная живая бездна задерживала взгляд. Если стекло треснет, можно падать вечно, - во, попал! Взмолился я, на помощь звал, да кто ж услышит? Впереди появилось светлое пятно, приближаясь, оно превращалось в фигуру человека, поражая своим сиянием. Как я разглядел улыбку на безликом лице, я не знаю, но она была и любовь была, она проникала в душу. Такое волнение охватило, словно я увидел бога или самого себя изнутри. долго, очень долго гладил его руку и он мою, прошли ни секунды – вечность. Стыдно говорить, но я плакал, как беззащитное дитя, все, все о себе рассказал без утайки, когда успокоился, он пропал, а так хотелось остаться с ним. К тебе, дед, я попал случайно – от друзей отстал.
- Случайностей не бывает, сынок, пути Господни неисповедимы, Он тебя прислал, Он, запутался ты, в смоле стоишь, спасать надо.
Видя, как у пришлого слипаются глаза, монах предложил ему прилечь, укутав шкурой, тихо сказал: «Ну, вот, теперь три дня проспит». Беспокойно ворочаясь, мужчина бормотал непонятные слова, кое-что из всего старец услышал: «А я вижу дымок из земли, теплом пахнет…» Все три дня монах читал молитвы. Летит спящий поверх голов, мимо серых домов, над полями, речушками туда, куда его тянет, не сопротивляясь. Покой и смятение, радость и плач рвутся наружу, его зажали в клещи, посыпались удары, рушатся устои, строится непонятное новое. Один на один сам с собой, сколько слетает шелухи, как тяжелы «доспехи». Мухи облепили тело, сосут кровь, а ведь не комары? тряхнул плечами – они у его ног жалкие и мертвые. «Господи помилуй, свят, свят, еси…» - слышится сквозь сон.
Бывает, заглянешь в глаза незнакомцу и увидишь, что его беспокоит, чем страдает, о чем думает. На другого человека взглянешь – негодование увидишь, неустроенность и зло в глазах, жди, что угодно и не тронь.
Мечется, напряжен и мучителен его сон, в таком случае не мешать, пусть найдет, что ищет. Когда страдаем – все рушится, а пылесос сломался, ищем причину. «Господи, помилуй…», завихрения крутят летевшего снаружи и внутри, пересекаются живые образы, разбиваются осколками зеркал. Один из них задел, заставив проснуться.
- Дед, отец, я словно в нечистотах побывал. Били меня там, колотушками гнали невесть куда, плутал, падал, поднимался, снова падал. Что только не приснится! Снова живые стены видел, на стекле стоял, воронку видел – бездна!.. Наша жизнь по сравнению с ней блекнет.
- Согласен, - кивнул монах, - если видишь больше света, идешь по правому берегу, теперь баловство-то свое бросишь, светлый человек к покаянию просит.
- Как ты узнал о нем, я и не обмолвился сейчас?
- Сказал уже – насквозь вижу. На, выпей отвар, силы прибавятся, не бойся – не отрава.
Выпил заблудший путник травный настой, тепло по телу пошло, лицо порозовело.
- Слушай, отец, слушай, теперь я говорить буду, хватит в себе держать. Я только два разка ширнулся, и то друзья подтолкнули – веришь? Погоди, дорогой, сейчас только понятие пришло: твои нотации мимо ушей пропускал, не все воспринималось, за все ошибки принимать решение должен сам, сам, не сваливая на других. Когда сделаю это, буду гордиться своей самодостаточностью.
- Долго же ты собирал мозаику, - покачал головой монах, - много звеньев утеряно, посмотрим, что осталось. Твои переживания говорят о подлинности жизни в тебе, при борьбе мы всегда ощущаем барьер, который не под силу. Попадая в железную сеть, Бог найдет пути из них выбраться.
- Да, да, отец. Все, что вижу: дома, машины, люди – это временно – приходящее. Настоящими являются: молчаливые горы, немое небо, земля. На первый взгляд, кажется, всё недвижимо, земля говорит, от гор гул идет, небо тоже живое. Идет незаметная, мгновенная работа всего, деревья переговариваются, какой мы венец природы – разрушители мы. Пойдем, дед, к речке пойдем – слушай.
Пашка размял хвою, дав понюхать старцу.
- Я теперь изменюсь, слово даю, прости, отец, дурак я, за столько лет не узнал, какие у Бога глаза – вот они!.. Слово даю, изменюсь, Господи. Речка-то как журчит, жил, не замечал, вот он, храм божий, вот оно – главное-то. Суетимся, бежим галопом, родные лица промелькнули, и нет их, ты прав, отец, сто раз прав и сто раз спасибо, пошел я - пора мне …
- С богом, сынок, теперь я спокоен, одна душа, да исправилась.