Тьма, сила и свет

ТЬМА, СИЛА И СВЕТ

Пролог

День в самом конце июля. Равновесие между летом и осенью. Тени уже стали глубже и холоднее, однако после полудня знойно и душно. Начнется август, и в воздухе появится горькая золотистая дымка, предвещающая скорое наступление темной поры года.

Двор в центре Москвы.  Под старым тополем припаркована недорогая машина. Багажник открыт. Тоненькая женщина лет тридцати с небольшим сосредоточенно перебирает сложенные в багажнике предметы. Чрезвычайно важно разложить эти предметы в строго определенном порядке и повернуть каждый из них три раза по часовой стрелке. Так  нужно сделать пять раз. Тогда, и только тогда, можно сесть за руль и отправиться по делам.

Вокруг машины бегает, словно заведенный, веселый маленький мальчик. Ему лет шесть-семь. Пробегая мимо матери, а тоненькая женщина – его мать, он то и дело задевает ее, сбивая со счета.

Повернут предмет три раза или четыре?! Должно быть три раза. Три. Ей приходится начинать ритуал с самого начала. Время идет, время не ждет. Давно пора выехать, но, если поехать просто так, не разложив и не повернув предметы необходимое число раз, может случиться несчастье.

Сынок вновь задевает ее.

Женщина не выдерживает.

- Остановись наконец, чтобы тебя  черт побрал! Чтобы тебя черт побрал!

Она в гневе выкрикивает эти слова . Беготня жизнерадостного мальчика невыносима.  Жизнь мучительна. Да когда же он вырастет! Чтобы его черт побрал!

Женщину слышит черт.

Материнское проклятие невозможно не услышать. Материнское проклятие невозможно отменить.

Ее пронзительный  голос разрывает ткань Вселенной. По всем измерениям Земли проносится жуткий свист, оборачивающийся где ливнем, где – засухой, где – появлением странной, тревожной кометы, сулящей недоброе.

Ближайший ко двору черт, один из чертей, сконцентрированная бестелесная энергия неповиновения и хаоса, разрушения и познания, замирает в тени тополя,  вглядываясь в мальчика.

Прелестный ребенок. Вырастет и превратится в красавца.

За мальчика некому вступиться. Да и стоило бы?! Возможно, черт не так уж и страшен?!

Мальчик тоже останавливается.  Вглядывается в воздух. То, что он видит, или тот, кого он видит, ему нравится. Мальчик застенчиво улыбается и протягивает ручку.

Давай дружить!

Так черту достается мальчик.

Однако в мироздании все существа связаны между собой.

Поэтому правильно сказать так:

Черту достается мальчик.

Мальчику же достается черт.


* * *

Она – здесь, в самолете, рядом со мной, в соседнем кресле . Мы – в салоне экономического класса  авиакомпании «Эмирейтс», , настолько удобном и просторном, что не было никакого смысла брать билеты в бизнес-класс. Мы летим в Дубай, а оттуда – на Бали, в Денпасар.

Она – моя любовница.

Единственное существо, к которому я чувствую привязанность.

Ирина.

На бледной коже – веснушки, сине-зеленые глаза прикрыты. Слушает музыку. Маленькие изящные  ушки скрыты наушниками. Прекрасно очерченный рот. Копна каштановых волос.  Искусная стрижка. Под свитером и джинсами – гибкое, сильное тело. Очень сильное.

Она вызывает ощущение потустороннего существа. Ее облик – обманка, перчаточная куколка на невидимой руке. Так было всегда, с первой встречи. Она – и человек, восхитительная женщина, и не человек, некто могущественный, но не недобрый.

Демон-хранитель.

Возможно, я люблю ее. Жуткой, опасной любовью социопата.

Так выкрикнула одна моя бывшая подруга при расставании: «Ты – одновременно социопат и аутист! Ты не понимаешь концепции человеческих чувств в принципе, как если бы их не существовало!»

Но я думаю, что я -  и не социопат, и не аутист в строгом смысле слов, иначе я не преуспел бы в делах, став к тридцати пяти  годам  состоятельным человеком. Я прекрасно существую в окружающем мире.

Просто, или, вернее сказать, сложно, у меня было очень тяжелое детство, перешедшее в не менее тяжелую юность.

Если бы я чувствовал, то или покончил собой, или стал бы наркоманом, чтобы хотя бы ненадолго притуплять невыносимую душевную боль.

Я выбрал бесчувствие. Выбрал. Это – мой выбор.  Мне нужно было выжить. В одиночку. Поэтому я – мужчина со сложным характером.  Обаятельный негодяй.  Мерзавец, каких свет не видывал. Квинтэссенция мужской непокорности. Невозможно пристыдить, невозможно приручить. Пощечина феминисткам и подкаблучникам. Высокий, широкоплечий, с идеально гладким прессом, рыжий, с прозрачными фиолетовыми глазами. Заразительно смеюсь.  Быстро принимаю решения. Ни о чем не жалею. Никого не жалею. Не скаредный. Каждая бывшая женщина при расставании получила щедрый подарок.

В распоряжении Ольги, моей жены, – солидный банковский  счет. Не контролирую ее расходы. Неизменно изумляюсь тому, что она то и дело  отчитывается мне о тратах.

Спросил у Ирины, почему Ольга  так поступает,  и услышал в ответ:

- Хочет подчеркнуть, что она с тобой не и-за денег.  Надеется, что ты ее полюбишь.

- Ну, ты знаешь, что я не могу ее полюбить. Но в моих силах сделать ее жизнь безбедной. Живи и радуйся.

Со мной, очевидно, не так так-то просто радоваться. Порой от меня достается даже Ирине. Но мой гнев – раскаленный камень, падающий в ледяной  океан ее спокойной любви. Миг кипения, и я остываю. Расслабляюсь. Она не обижается.

- Степа, я и не принимаю твою резкость на свой счет, - безмятежно объясняет она.

– Причем тут я?! Повод, но не причина.

Да, я женат, и у меня есть любовница. Мне нравится такое устройство жизни. Не привязан ни к одному месту, ни к одной женщине. Ночь здесь, ночь – там,  ночь -  в моей холостяцкой студии.   

А Ирина и сама занята. У нее – художественная галерея. Артефакты из Юго-Восточной Азии. Странные картины, вызывающие головокружение. Загадочные фигурки, и не зверей, и не людей. Колокольчики, чей звон отдается в сердце.  Кристаллы, которые, если положить их в изголовье, приносят странные, яркие сны.

Мне по душе ее независимость. Хотя и бывает не по себе, когда она отправляется в свои загадочные поездки. Тибет. Непал. Но Ирина возвращается.

Мне кажется, я знаю ее с детства, хотя мы встретились года три тому назад.

Как это возможно?!

В моей жизни возможно все.

Объясняю.

Отец ушел от нас с матерью, когда мне исполнилось пять лет. Я не был ранним ребенком, родителям было уже за тридцать. Очевидно, решение отца оставить семью было зрелым и обдуманным. Годы спустя я понял, что он спасал сам себя, безотчетно понимая, что тихое, скрытое безумие жены поглотит и его. Но я остался с матерью, принесенный в жертву, приговоренный к взрослению рядом с терявшей рассудок женщиной. Не было ни бабушек, ни дедушек, ни тетушек, ни дядьев. Родные отца жили где-то на Урале, мать потеряла своих в юности.

Мать терзали неврозы, изъедала затяжная депрессия. В детстве я не понимал того , что с ней происходило. Мне казалось, причина ее плохого настроения – во мне. Я шалил, озорничал, шумел, раздражал ее. Суть ее недуга я начал понимать, только став подростком.  Отец к тому времени уехал из Москвы. Он перебрался на Дальний Восток, как можно дальше от нас, но каждый месяц переводил нам деньги.  Мать работал редактором в одном из крупных издательств. Мы не бедствовали.

Помню, в один из ее светлых дней мать сказа мне, десятилетнему:

- Скорее бы тебе восемнадцать исполнилось, сын. Уйду со спокойной совестью.

Тогда я не понял, о чем она говорила. Куда уйдет? Однако позднее я осознал, что тринадцать долгих лет, с момента развода и до восемнадцатилетия сына,  ею же самой намеченного года, мать оставалась в живых нечеловеческим усилием воли. Она сопротивлялась, как могла, ужасу жизни, и невроз помогал ей вести борьбу с темнотой.

Моя мать считала.

Каждое важное для нее действие сопровождал ритуал, связанный со счетом.
Например, чтобы сесть за руль нашей маленькой машины и отправиться по делам, ей нужно было открыть багажник и повернуть сложенные там вещицы – какую-то чепуху, не помню точно, каких-то ей же сделанных куколок-оберегов, так вот, повернуть предметы  три раза по часовой стрелке. Пять раз. И потом спокойно отправляться в путь. Не раньше.

Проблема, вернее, беда, заключалась в том, что мать то и дело сбивалась со счета. Отвлекалась. Телефонный звонок. Моя беготня.  Неожиданная мысль.  Порыв ветра. И счет приходилось начинать заново.

Трагедия любого человека, одержимого счетом чего бы то ни было, или подверженного обсессивно-компульсивному расстройству, заключается в том, что счет теряется.
Именно в этом.

Если бы можно было посчитать, сколько раз выполнено действие, и твердо знать, что действие выполнено верно, расстройство бы затихло.

Но как можно верить себе?!

Что, если предмет повернут не три раза, а четыре?! Иди два?!

Тоненькая рыжеволосая женщина, хрупкая и несокрушимая в желании довести сына до восемнадцати лет, считала и считала, сопротивляясь  то ли самой себе, то ли чьей-то сторонней злой воле.

Но ее сопротивление слабело. Сын становился врагом. Тем, кто не давал уйти, погрузившись в вечный покой. Препятствие на пути к вечному сну без сновидений.
Мать часто срывалась на мне. Кричала. Бывало, щипала. Давала подзатыльник.

Позднее я понял, что в ее распадавшемся сознании стала появляться чудовищная мысль, что она могла бы покинуть этот жестокий мир вместе со мной, не дожидаясь, когда я повзрослею.  Пока я был маленьким, это было возможно.  Между мной и смертью стоял только материнский инстинкт, последний оплот ее разума.

А затем на мою стражу встал мой призрачный друг.

Не знаю, как назвать то существо, кроме как другом, невидимым ни для кого, кроме меня.

Мне было семь, по-моему. Или должно было исполниться семь.

Стояло лето, поздний июль. Мы с матерью собирались в торговый центр на МКАД. Она работала по графику, и выходные дни у нее выдавались и среди рабочей недели. Воздух дышал зноем.

Тогда я не понимал сути ее душевного расстройства. Только знал, что, прежде чем мы сядем в машину, ей нужно навести порядок в багажнике. Я же представлял себя космическим кораблем на орбите далекой планеты, которой была наша машина.  Космолет кружил вокруг планеты, а я носился вокруг машины. Мне нравилось время от времени задевать маму. Это не было детской жестокостью, просто мне нравилось с ней сталкиваться.

Как передать словами то, что произошло, когда она выкрикнула свое проклятие?!

- Чтобы черт побрал!

Я замер. Ребенок не мог понять смысла ее слов, но злоба в родном голосе расколола мой детский мир. Испуг. Нет, не испуг. Я ощутил ужас. Не от слов, от ее ненависти. На меня кричала темная сторона моей матери. Жуть оказалась настолько сильной, что я не смог заплакать. Просто перевел дух и продолжил движение. Поковылял дальше. С пустотой в сердце.

И вдруг я понял, что на меня кто-то смотрит.

Я повернулся.

В тени старого тополя едва мерцала призрачная полупрозрачная фигура. Сквозь нее я видел дерево. Существо смотрело на меня, и я ощутил  родство с ним. Единение. Оно меня звало. Протягивало мне то ли лапу, то ли руку.

Я протянул свою ручку. В ответ. Потому что не чувствовал зла. Ни добра, ни зла. Нечто другое. Понимание. Сострадание, не человеческое по сути. Прикосновение высшего разума.

Наши пальцы встретились.

Мальчик и черт.

Я тихо прошептал:

- Давай дружить!

Так существо вошло в мою жизнь.

С того дня я знал, что мне лучше не шуметь. Не мешать маме, когда она наводила порядок. Потому что она могла расстроиться и сделать со мной нечто плохое. И с собой, и со мной.  Ее нельзя тревожить. Тихо. Поиграй со мной, но тихо.  Существо успокаивало меня. Подрастешь, сможешь за себя постоять, тогда шуми. Когда окрепнешь. Я о тебе позабочусь, маленький человек. Потому что мы принадлежим друг другу.  Ты - мой, я – твой. Навеки. В этой жизни. И в последующих.

Существо оберегало меня. Оттолкнуло меня от кромки тротуара, когда я собирался шагнуть за мячиком прямо под колеса автомобиля. Дернуло за рукав курточки, и снежная глыба с карниза дома ухнула передо мной, лишь обдав снежной пылью. Напугало до сердечного приступа мерзкого дядьку, собиравшегося сделать плохое с красивым мальчиком.

Когда я стал подростком и начал первые эксперименты со своим телом, существо вошло в мои робкие грезы и стало женщиной. Мой призрачный друг стал моей призрачной подругой. В некотором смысле, я утратил  девственность со своим невидимым хранителем.

Не помню, когда меня окончательно покинула способность любить.

Наверное, когда я нашел труп матери.

Она повесилась в мой восемнадцатый день рождения.

Остывшее тело ждало меня в петле, когда я, немного пьяный, вернулся под утро домой от своей тогдашней девушки, не призрачной. Моя потусторонняя подруга не ревновала. Я встречался с девушками с пятнадцати лет. Не привязывался.  Узнавал противоположный пол. Был чрезвычайно предусмотрителен. Осложнения не входили в мои планы. Я собирался учиться. В юридическом, возможно.  Поступить туда оказалось непросто. Пришлось пойти в колледж чего-то там. Для начала, после гимназии. Готовиться к вступительным экзаменам.  Подрабатывать, конечно же. Чтобы были свои деньги.

Я выбрал бесчувствие. Мог выжить, только отключив свою способность к состраданию. Малейшая брешь в стене, которой я отгородился от матери, могла стать смертельно опасной. Жалость убила бы нас обоих.

С матерью я общался как можно меньше.  Начинал понимать отца. Депрессия заразительно, не так ли? Передается от матери – сыну. Лучше не рисковать. Она принимала антидепрессанты. Ее ровное настроение одурманенного химическими веществами человека страшило больше невротических срывов.

В тот ранний час не посветлело.  Я родился в начале сентября.  Часов пять.

Открыл дверь.

В квартире что-то неуловимо изменилось.

Я вошел в гостиную и увидел темную фигуру, парившую между потолком и полом. Мать ушла.

Я смотрел на женщину, когда-то давшую мне жизнь, и чувствовал освобождение.  Не печаль, не горечь, не пустоту.  Только освобождение.

Свершилось. Я мог шуметь.

Помню ощущение призрачной руки на плече.

- Я хочу, чтобы ты стала настоящей, - твердо сказал я существу, - стань живой. Обрети плоть.

- Какой ты хочешь меня видеть? – пропел ласковый  голос. – Кем мне стать?

- Решай сама, - отозвался я. – Мы едины, ты знаешь, что меня привлечет. Найди меня. Позднее. Я хочу немного пожить один. Позову, если не справлюсь

- Если тебе будет угрожать опасность, я приду, - ответило мне существо.–  Не смогу не прийти. Но будь, как ты хочешь. Взрослей. Я найду тебя позже.

Не доучившись в колледже, я пошел в армию. Чутье, мое собственное, ничье другое,  подсказывало, что так нужно.

Я оказался прав.

В армии моим сослуживцем оказался беспутный сын видного адвоката.  Парень набедокурил настолько сильно, что связи отца оказались бессильны. Армия стала искуплением. Тогда я был уже молодым мужчиной, готовым за себя постоять, Максим все еще оставался птенцом, выброшенным из гнезда порывом недоброго ветра. Я поддержал его. Взял под свое крыло. Когда же мы отслужили, его отец, в знак благодарности, помог мне с поступлением в институт. Да и вообще ввел в свою жизнь. Возможно, увидев во мне то, что так и не проявилось в родном сыне.  Максим же до сих пор остается моим партнером по нашему консалтинговому бизнесу.

Меня захватила жизнь. Призрачное существо ушло в тень. Да я и не такое мог придумать в детстве и ранней юности, проведенных близ душевно нездоровой матери! Справлялся с жизнью сам.

Мне не нужна была глубокая интимность с какой-либо одной женщиной. 

Почему я женился на Ольге?

Пришло время обзавестись официальной спутницей жизни. Той, которую можно представлять деловым партнерам в качестве супруги. Образованная, прекрасно воспитанная Ольга подошла на эту роль. Юрист. Как и я. Общие интересы. Не скажет какой-нибудь чепухи за ужином с важными людьми. Милая. Стройная. Влюбленная в меня. Готовая на все, чтобы быть со мной. Но не к реальности повседневной жизни с мужчиной,  испытывающим к ней лишь легкую симпатию.

Любовь, любовь, Ольге нужна любовь. С моей точки зрения, нелепо. Деньги. Секс раза три в неделю.  Квартира. Машина. Домработница. Няня для дочки.

Дочь. То и дело забываю, что у меня появилась дочь. Меньше года назад. Она слишком маленькая, чтобы напоминать о себе. Вижу ее спящей. Вырастет, там видно будет.

Я женился на Ольге и стал отцом уже после встречи с Ириной.  Возможно, именно поэтому. Обрел равновесие. Ирина придала мне ясность. Необходимую, чтобы понять – я такой, каким стал. Никогда не буду другим. Никогда никому не признаюсь с любви. Признания же других приму. Приятно быть любимым.  Смыслом чьей-то жизни. Даже если мне самому не понятно, как кто-то другой может стать для меня важнее меня самого.

Я – центр совей вселенной.  Точка начала. Точка завершения.

Понимаю, что Ольге очень тяжело. Ну, так она стала богата.  Я ей не докучаю. Ребенка захотела она, не я. Хочешь? Пожалуйста. Тем более, что меня отцовство ни к чему не обязывает. Что мог, сделал. Посеял свое семя. Оплатил лучших врачей. Няню. И так далее.

Знаю, что нанес ей незаживающую рану, когда она сказала мне, что беременна.

Так не делают.

- Оля, сделай тест на отцовство, - сказал я, и ее глаза наполнились болью. – Детка, учитывая, сколько времени мы проводим врозь, это – нормальная просьба. Если ребенок – не мой, обеспечу тебя в любом случае. Вас двоих. Слово чести. Но сделай.

Я и вправду не интересовался, как Ольга проводила свободное время. Нелюбопытный. Возможно, у нее есть любовник. Или любовники. Ну и что?!

Дочь оказалась моей. Тем лучше. В первые годы ее жизни толку от меня все равно не много. Вот заговорит, можем и побеседовать. Ольга назвала ее Александрой.
В те месяцы я был чрезвычайно занят. Мы занимаемся своеобразным консалтингом.  Решаем сложны вопросы.  Не до семьи.

Но вот любовница – да, помогает расслабиться.

Горнолыжный комплекс в Сорочанах. Там я встретил Ирину

Поехал покататься  вечером  среди недели с мимолетным увлечением. Барышня оказалась с норовом и прямо там, на подъемнике, закатила  мне истерику.  Разрыдалась и, когда мы добрались на вершину склона, умчалась вниз и уехала на своей машине – мы приехали порознь. Я катался еще с час. Затем началась метель.
Склон опустел. Ветер сбивал  с ног, снег слепил, не давая открыть глаза.

И неожиданно, из бездны моей проклятой души, поднялась тоска по моему призрачному другу детства. По моей подруге, которую я сам прогнал прочь. Меня охватило дикое желание встретить ее вновь. Хотя бы во сне.

В то вечер я в первый раз в жизни не удержал срой кроссовер на скользком повороте и съехал в кювет.  По дороге в Сорочаны есть пара таких мест, где можно слететь с дороги. Я и слетел. И тут же увяз в снегу.  Побуксовал.

Черт, черт, черт.

Ни души. Только снег.

В те минуты я впервые за долгое время ощутил бессилие. В буквальном смысле слова – силы ушли. Для выживания требуется волевое усилие.   Мне ли было не знать! Но воля покинула меня.  Полное одиночество сродни умиранию. Не двигаться. Замерзнуть.

Я стоял рядом с машиной, чуть ли не по колено в снегу, и отдавался ночи. Ни в чем не было смысла. Никогда, ни в чем. Нужно было уйти вместе с матерью, в детстве.  Шагнуть с ней в распахнутое  окно.  Выпить горсть таблеток. Уплыть далеко от берега.

Время шло. Я коченел. Не чувствовал пальцы ног.

Помню свет фар. Чуть выше меня, на обледенелой дороге остановилась машина.
Водитель вышел и спустился ко мне. Женщина. Среднего роста. То есть, мне по плечо.

- Вы целы? – спросила она, сразу переходя к делу.

Никаких: «Ой, что случилось?»

 - Цел, - ответил я. – Осторожно, здесь снег глубокий.

- Ясно, что глубокий, - она подошла ко мне. – Я вас вытолкну. Идите за руль.

- В смысле – вытолкнете?! – я не выдержал и рассмеялся. – Силой мысли?

- Примерно так, - согласилась незнакомка. – Так что, попробуем?

Я сел за руль. Осторожно выжал сцепление.

Как описать то, что произошло?

Неведомая сила, выходящая за пределы понимания, приподняла и вытолкнула мой кроссовер из снега. Я оказался на твердой дороге. Оглушенный. Как это возможно?!
Дверь со стороны пассажира распахнулась, и в салон заглянула улыбающаяся незнакомка.

- Вы в порядке? Вас знобит. Долго стояли в снегу. У меня в машине термос. Сейчас принесу.

Она исчезла, оставив мне запах горячих духов, что-то огненное, смолистое.

Меня и вправду била дрожь, да такая, что руки ходили ходуном.

Поэтому вернувшейся с термосом незнакомке пришлось поить меня горячим чаем.

Мелькнула мысль, что я – сумасшедший, и вся моя жизнь состоятельного консультанта суровых людей с оффшорами на маленьких островах – грезы безумца.

- Пересядьте назад, я вас согрею, - сказала незнакомка.

Я покорно пересел на заднее сиденье. Секунды на отрытом воздухе, пока я открывал заднюю дверь, вызвали новую волну озноба.

Незнакомка села рядом со мной, вполоборота.  Взяла мои руки и положила себе под свитер, на горячую кожу талии. Бархат, сталь мышц.

- Черт, - пробормотал я . – да вы- огненная женщина. У вас печка внутри, должно быть.

- Обмен веществ хороший, - она улыбнулась. – Спорт, биодобавки.

- Степан, - назвал я свое имя.

- Ирина, - отозвалась она. – Приятно познакомиться.

Я освободил одну руку и дотронулся до ее губ. Очертил чуть теплыми пальцами рот.
Секс. Пусть приключение будет полным. Если она не раскричится: «Негодяй! Я его спасла, а он!»

Она не раскричалась.

- Секунду, - и Ирина вышла из машины, открыла переднюю дверь со стороны и пассажира и передвинула кресло до упора вперед, освобождая место, чтобы сесть лицом ко мне.

Чудо, а не женщина.

Я вспомнил, что такое секс в машине. Ветер снаружи, жар двух тел внутри. Ощущение нереальности прошло. Горячая женская плоть. Дыхание. Смешки. Это мне нравилось. Никогда не относился к сексу серьезно. В свете салона она казалась красивой. Но всякое могло быть. Замерз, к тому же. Посмотреть бы на нее при свете дня.
Перед тем, как Ирин ушла в свою машину и умчалась, мы обменялись координатами.

Я позвонил ей на следующий день. Ближе к полудню. Пригласил пообедать. Спросил, куда бы она хотела пойти. Ресторан, который выбирает женщина, очень многое о ней говорит. Модное место с пестрым меню. Вегетарианское кафе.  Авторская кухня. И так далее.

Ирина предложила стейк-хаус в центре города.

Я увидел ее, когда выходил из машины.

Она шла, в своих мыслях, настолько красивая тревожной, потусторонней красотой, что, несмотря на весь свой немалый опыт, я беззвучно ахнул. В теплой кожаной куртке до талии, джинсах, без шапки, в ботинках под цвет куртки – синих.

Больше  всего поразили ее глаза. Цвета моря. И такие же переменчивые. Отражение то ее внутреннего мира, то внешнего.

Великолепная женщина  Моя ровесница. Или чуть моложе.

Она увидела меня и приветственно подняла руку. Подошла.  Улыбнулась.

- Привет!

Я был с ней близок?! Всего лишь накануне?!

- Привет! – я поцеловал ее в щеку.

Тот же запах горячей смолы. Волна желания.

- Где припарковалась?

- Пешком пришла, - Ирина улыбнулась. – У меня галерея неподалеку. Будет время после обеда, покажу.

Помню, за обедом мы вели светский разговор. Ирину забавляла эта игра – делать вид, что между нами не было головокружительной близости в моей машине.

Я заплатил за нас обоих. Ирина не возражала. Ее сумка, которую она небрежно повесила на спинку стула, стоила несколько тысяч евро. Я знал, потому что подарил такую же Ольге, тогда еще не моей жене, подруге.  Не совсем такую же – дешевле. Моя новая знакомая явно располагала деньгами. Поэтому, очевидно, спокойно принимала знаки внимания мужчин. Никаких :»Нет-нет, я привыкла платить за себя сама».

Потом мы вышли на улицу.

- Зайдешь ко мне? – Ирина подняла воротник своей  куртки. – Если….

- Да, - я положил руку ей на плечо. – Пойдем.

По дороге я сделал почти невероятное – отключил рабочий коммуникатор. Личный и так был выключен.  Рабочий же я всегда держал включенным, хотя бы на вибрации. Но не тогда. Чтобы не происходило, я хотел безраздельно быть с Ириной.  Не отвлекаться на звонки и сообщения. Обойдутся пару часов.  Уж как-нибудь.

Я никогда не хотел никому сопереживать. Вникать в чьи-то чувства. Вести откровенные разговоры. С замиранием сердца ждать звонка.

Первая женщина, которую любит мужчина – его мать. Так мы устроены. Связь с матерью – самая интимная из всех возможных.  Мы – часть тех, кто дал нам жизнь. Выносил.  Вытолкнул в холодный внешний мир. Если любовь к матери оказывается смертельно опасной, мы перестаем любить не только ее, а и всех остальных женщин.

Или все они, включая мать, или никто.

Так спокойно, как с Ириной, мне не было ни с  кем прежде. Она ничего от меня не ждала. Не стараться, просто быть собой.  Шуметь сколько угодно. Образно говоря. В детстве и юности мне пришлось вести себя тихо. Чтобы не раздражать мать. Каждую последующую женщину выводило из себя что-то свое.  Ирину не раздражало ничто из того, что я мог сказать или сделать.

Ну,  и великолепный секс.  Лучший за всю мою жизнь. В чем я убедился в тот день в галерее.

Дверь в стене старого особнячка. Золотистое окно-витрина. Ни таблички, ни вывески. Панель переговорного устройства.

Ирина ввела код, и мы вошли внутрь.

Меня тут же отпустило напряжение рабочего дня.

Полумрак. Запах благовоний. Мягкое свечение бронзовых фигур и фигурок на полу и полках. Прямо напротив входной двери – картина, изображавшая спираль. Мне показалось, спираль двигалась.

Навстречу нам вышло существо неопределяемого на вид о пола, то ли мальчик, то ли девочка . Нежный облик андрогина. Оно так неодобрительно на меня посмотрело, что я понял – мальчик.

- Это мой гость, - Ирина  улыбнулась и положила руку мне на плечо, - мы пойдем в дальнюю комнату.

Существо кивнуло, разрешая нам уединиться.

Я прошел за Ириной вглубь помещения.  Снова дверь.

Шаг. Снова полумрак. Странное для зимнего города   ощущение близкой воды. Мы – на берегу. Да, на кромке Космоса.

Я растворился в блаженстве. Абсолютно, полностью расслабился. На клеточном уровне. Нет, на атомарном уровне. И даже глубже.

Чего уж удивительного, что секс на мягких подушках, брошенных на теплый пол, оказался феерическим.  Теплое сильное тело, гибкое и легкое, с которым можно делать, что захочешь. Не надо спешить. Ее запах, цветы и горячая кора южного дерева.  И ровное дыхание  невидимого океана рядом с нами.  Трансцедентальное переживание.

Я провел с Ириной часа два. Минут на десять провалился в глубокий, целительный сон. С Ириной можно было дурачиться. Поэтому, проснувшись, я защекотал ее. Великолепный смех.  Выпил пиалу душистого чая. Оделся. Побродил по галерее, дивясь собранным там вещицам. Вышел из галереи  в тихий снегопад. Постоял. Мечтая о сигарете.  О следующей встрече я с Ириной не договорился. Зачем? Ясно же, что скоро увидимся. Будет свободное время, зайду. Она же никаких: «Когда позвонишь?» не сказала. Мудрая женщина.

Что-то изменилось. Что?

Время мною же самим выбранного одиночества завершилось. Призрачное существо из моего мрачного детства обрело плоть. Я не знал на интеллектуальном уровне, что оно стало Ириной. Такое невозможно знать и сохранять рассудок. Я чувствовал, чувствовал, что Ирина - это оно. Воссоединение означало счастье.

Вечером того же дня я встретился с Ольгой.

Почему? Как нехорошо: от одной женщины к другой! Негодяй!

Ольга принадлежала к другому миру.  Там  отношения с мужчинами представляли собой прогулку по минному полю безлунной темной ночью.  Каждый шаг – смертельно опасен.  Скажешь что-нибудь не то, например: «Туфли жмут», а он развернется и  уйдет. Лучше уж потерпеть. Ну и что, подумаешь, ноги болят! Выйдешь замуж, будешь ходить в тапочках.

Я – центр своей Вселенной.  Во Вселенной Ольги источник жизни – я.

Она права, вполне вероятно. Есть нечто утешительное, чтобы  обожествить человека. Не надо искать самого Творца. Вот он, рядом, в постели, проверяет сообщения на коммуникаторе.

Не отношусь к тем, кто сравнивает своих близких женщин. Они совершенно разные, Ольга и Ирина. Нет параметров для сравнения. То, что естественно с одной, невозможно с другой.

Но если у меня есть хоть тень способности любить, то я люблю Ирину. Не потому, что она – часть меня. Нет. Не часть. Она - это я. Я – это она. Мы – единое существо. Стали им в моем детстве, когда пожали друг другу руки. Маленький мальчик.  Черт. Мать повенчала нас, объединив на вечность.

Жизнь – непрерывный поиск  смысла и равновесия. Остановиться – значит исчезнуть. Слова Ирины.

Равновесия. 

Ольга не задается такими вопросами. Выйти за меня замуж. Это – ее мечта.
Любовь человека к человеку – интереснейшее явление.  Инстинкт самосохранения отключается. Разум умолкает. Я – не пара для Ольги. И ни для кого другого. Кроме Ирины. Холодный? Нет, не холодный. Дело не в холодности.

Для меня один человек всегда заменим другим. Да, в каждой женщине есть свое очарование. Бесспорно. Обожание льстит. Но не опьяняет.  При незамутненном взгляде на женщин становится понятно, что обойтись можно без каждой из них. Знаю, чудовищно.

Как скоро Ольга поняла, что у меня появилась постоянная подруга помимо нее? Не знаю. Скоро. В тот же вечер, наверное.  Мимолетные увлечения у меня были всегда, все время, что я ее знал.  Но мимолетные.  Не затрагивающие ничего важного.
Ирина же изменила меня.

Придала завершенность.  Но не только.

Стоя под струями душа у Ольги, я понял вот что.

Я не успел побыть молодым.  Не знал, что такое беспечность. Юношеская уверенность в бесконечности жизни.  Трудно верить с бессмертие, вынув мать из петли.  Я стал намного старше своих лет.

Ирина вернула мне утраченные годы. 

Я чувствовал себя молодым. На моей коже остался запах ее смолистых духов. От горячей воды он стал сильнее. Моя вновь обретенная подруга словно стояла рядом, в душевой кабинке.

От горячего аромата пришло неукротимая жажда близости.

Ольга не понимала спонтанного секса. Я это знал. Мужское желание само по себе ее пугало. Своей требовательностью. Я вышел из-под воды и, не закрывая кран,  вошел к ней в комнату.  Как был мокрым, утащил ее из кресла в постель. А затем вернулся в ванную, домываться.

Оставшиеся до сна часы  в то вечер прошли тихо. Ольга взяла себя в руки. Поразительное самообладание. Ее способность примиряться с чем угодно, исходившим от меня, восхищала.  Жаль, что я не мог ответить ей соразмерным по силе чувством.  Лишь симпатией.   Ну, и щедростью.  Хотя Ольга сама прилично зарабатывала до рождения дочки.  Делала мне подарки.  То, что, по ее мнению, могло порадовать любимого мужчину.

Думаете, перед сном я написал Ирине сообщение?  Пару милых слов?

Ничего подобного. Она и так была со мной.  Что писать? Я тебя люблю?! Вернее, я себя люблю?!

Как раз в те недели мои дела пошли в гору. Так стремительно, что голова кружилась. Максим, мой партнер, сник перед таким напором.  Испугался. Стал слабым звеном очень, очень серьезной цепи.   Начал пить, начиная с пары рюмок прямо за ланчем.. Не понятно было, что я ним делать. И из дела не введешь, и оставлять крайне нежелательно.   Разговорится по пьянке. 

Мне все это не нравилось.

Ближе к Новому году я поделился проблемой с Ириной.  Рассказал, когда мы на крыше особнячка, приютившего ее галерею, пили ночью глинтвейн. Да, я снова стал юным и готовым к приключениям.  Пока мы готовы к новому, мы молоды. Дряхлость – повторение одного и того же, изо дня в день. Состариться можно и в двадцать пять.

- Давай поднимемся на крышу? – предложила Ирина после секса. – Посмотрим на снег. В термосе  - глинтвейн.  Там есть скамеечка. За старой печной трубой.

- Тут что, и печка есть? – я поднялся с циновок и начал одеваться. – Лет сто не видел печки.

- Печки нет, а труба осталась. То есть, я думаю, что она – печная. – Ирина начала хохотать. – Будь тут печка, мы чего-нибудь запекли.

- Ага, ножку баранью, - отозвался я  - А то все рестораны да рестораны.

Мы вышли из галереи, но не через парадную дверь, а через внутреннюю, выходившую внутрь особнячка.

- А ты где живешь, кстати? – спросил я.

Понял вдруг, что ничего не узнал о повседневной жизни Ирины. Не то, чтобы мне было очень интересно. Хотя, было. Где она живет, правда?

Надевая куртку, Ирина улыбнулась:

- Здесь же. На втором этаже. Студия. Можно подняться из галереи.

Я изумленно посмотрел на нее. Женщина, полная тайн.

- Мне больше нравится встречаться с тобой внизу, - объяснила Ирина. – Романтика. Если хочешь, покажу студию.

- Да уж, пожалуйста, - я осторожно дернул ее за ухо, - хочу посмотреть, что там и как.

По узкой лестнице мы поднялись на верхний, пятый, этаж особнячка. В потолке обнаружился люк, к которому вела еще одна лесенка.

-Подержи, открою люк, - Ирина передала мне термос.

Ловко поднялась по лесенке, распахнула люк, спустилась на пару перекладин, протянула руку за термосом.  Грациозная. Волосы упали ей на глаза. Из-под прядей на меня смотрело существо из моего детства, обретшее, как я хотел, восхитительную женскую плоть. Не человеческий взгляд. Но дружелюбный.

Передал ей термос и поднялся следом.

Ночь. Сухой легкий снег, идущий ниоткуда – облаков не видно.. Окна домов.  Вверху, в подсвеченном огнями города небе, Луна.

Я обнял Ирину. 

Прекрасный момент для признаний. Но в чем?! Я знал, что счастлив, и она это знала. Смысл говорить об очевидном? Действительно, в чем смысл?

Мы постояли, помолчали, прошли к трубе. Садиться не стали. Сделали по глотку глинтвейна.

- Что тревожит? – спросила Ирина.

Я в двух словах рассказал про Максима. И не прогонишь – отец все  еще оставался в силе, и сам не уходит. Мешает.

- Уехал бы куда-нибудь подальше, - я покачал головой. – Бывает же, увлекаются ни с того, ни с сего буддизмом, например. И – в Тибет, лет на десять.  Искать просветление. Ему бы так. Хотя бы на пару лет.

Ирина улыбнулась.  Задумалась.  Приняла решение.

- Слушай, а вот что. Передай ему кое-что. Просто сделай так, чтобы он взял вещицу в руки. Взял и подержал.  Я не шучу.

- Хорошо,- я отпил глинтвейна. – Слушай, хочу остаться у тебя на ночь. Пустишь? Завтрак приготовлю сам.

- Да, пойдем, - Ирина забрала у меня термос.

Взяла мою руку и поцеловала. Я погладил ее по прохладной щеке. Хороший вечер.

Студия мне понравилась. Серо-жемчужные тона. Полупустая.  Книги. Причудливые фигурки непонятных существ на открытых полках стеллажа. Низкая широкая кровать. Принял душ и, стоило мне лечь, уснул. Вымотался за день. Мой личный коммуникатор оставался выключенным с раннего вечера. Не хотел, чтобы Ольга могла мне позвонить или написать.

Да и сейчас не хочу. Ушел со связи в «Домодедово».  Иначе, что за отдых. Вполне достаточно, что я всегда на связи по рабочему номеру.  На случай непредвиденных обстоятельств и у Ольги, и у няни есть номер телефона моей службы безопасности.

Тогда же я великолепно отдохнул. Глубокий, чистый сон. Когда проснулся, Ирина уже ушла -  спустилась в галерею.  Оставила мне яблочный рулет к кофе. Там же, на кухонном столике, лежал небольшой сверток. Развернул простую бумагу. Колокольчик. На внутренней стороне листа Ирина написала:  «Для Максима. Сам не звони». Язычок колокольчика был для верности обмотан ленточкой. Так что позвонить не удалось бы, в любом случае.

Я спустился К Ирине в галерею.

Она оказалась занята. Крайне серьезно беседовала на непонятном мне языке с превосходно одетым господином восточного типа. Объятия страстного любовника, возникшего из дальней двери,  не предполагались. Я просто поздоровался и отправился по своим темным делам.

Днем встретился с Максимом. В ресторане. В офисе он не появлялся.

Он сдавал. Безвольный, добрый, опасный. Жалкая тень влиятельного отца.

Колокольчик я положил рядом с его бокалом для вина.

Вот что оказалось странным. Подойдя к столику, он сразу же взял колокольчик в руки. Сел, вздохнул.  Поднял на меня затравленные глаза.

- Привет. Не очень хорошо себя чувствую, - Максим погладил колокольчик. – О чем поговорить хотел?

- Грипп? – спросил я.

- Да Бог его знает, простуда, - отозвался Максим.

Подозвал официанта и х заказал себе крепкий коктейль. В час дня. 

- Степа, присоединишься?

- Нет, спасибо, - я покачал головой. – Макс, ты бы, друг, поел.

Сам я ждал стейка. Что еще есть днем, как не мясо с кровью? Хотя бы раза два в неделю. Или,  откровенно, три.

- Поем, - согласился Максим. – Немного позже. Так о чем разговор будет?

- О том, что всю прошлую неделю найти тебя не мог, - тихо ответил я. – Телефон отключен, дома нет. Нужен был, а не найти.

- Сам решай, что делать, - Максим вновь погладил колокольчик. Начал разматывать ленточку, освобождая язычок.  – Не хочу ни за что отвечать.  Не хочу через плечо смотреть.

Он сдернул ленточку с язычка колокольчика.

- Хочешь жить на сто тысяч в месяц? – я начал закипать.  – Попробуй.  Уйди и попробуй.

Максим позвонил в колокольчик.

Вздрогнул. Прикрыл глаза. Прислушался. К чему-то, слышному только ему одному. До меня донесся лишь самый обычный звук колокольчика.  Очень слабый.

- Степа, ты когда-нибудь задумывался, в чем смысл всего этого? – спросил меня Максим.

Теперь вздрогнул я. Не ожидал от него таких слов.

- Смысл жизни?

- Да, в чем смысл нашего существования?

- В самом существовании, - ответил я. – В чем еще?! В жизни. Если хочешь, в том, чтобы оставаться живым как можно дольше.

- Но для чего?!

Мне принесли стейк. Божественный аромат мяса. Официант чуть задержался у нашего столика.

- Я поем, пожалуй, - решил Максим.  – Мне тар-тар из тунца, пожалуйста, - сделал он заказ.

Максим отодвинул бокал с коктейлем.

- Извини, Степ, если что-то нет так, как тебе хотелось бы, - задумчиво проговорил он. – У меня чувство появилось, что моя жизнь пуста. В этом все дело. Пустота требует заполнения.

- Заполни работой, - я с интересом посмотрел на Максима.

Пустота. Ну, если бы не Ирина, я бы и сам поговорил о пустоте. О том, что есть дверь, и стоит ее толкнуть, чтобы… Моя мать шагнула в такую.

- Не получается, - Максим покачал головой. – Нужно искать. Это как путь, который
нужно пройти.

- Ну, если нужно, иди, - устало согласился я. – Договора вот эти подпиши и иди себе с миром.

Не было сил с ним возиться.

Максим подписал бумаги, съел тар-тар и ушел. Прихватив колокольчик.

Я понесся дальше. Деньги зарабатывать.

Через неделю Максим уехал в Индию.

На ретрит – интенсивную духовную практику. Погружение в Абсолют. Что-то подобное. В ашраме.

Оставил мне доверенности. И заявление об уходе из компании по собственному желанию с открытой датой. Официально он числился генеральным директором.

- Ир, твоих рук дело? – спросил я свою подругу. – Что за колокольчик? Почему мне нельзя было звонить? Детка, колись.

Она искренне расхохоталась. Мы, как у нас повелось, лежали в постели в ее студии.

- Надо было ему рояль на голову уронить, по твоему?

- Рояль – изящно, - погладил ее по плечу. – Но инструмент жалко. Так что за колокольчик?

- Звон, пробуждающий душу, -  Ирина смотрела вдаль. 

Что она там видела своими прекрасными нечеловеческими глазами?.

- Ну, спасибо. Детка, я бы и сам позвонил в такой, - я чувствовал легкую досаду.

Не то, чтобы  угнетало ощущение бессмысленности собственного сосуществования. С чего бы? Выжил, уже хорошо. Просто обидно. Максиму дали игрушку, а мне – нет.

- Степа, возможно, самое жестокое, что только можно сделать с человеком – разбудить его.

Ирина вздохнула.

- Разбудить. Потому что, когда человек просыпается, он понимает, что абсолютно одинок. Несмотря на людей вокруг. Любовь- туман. За которым – пропасть отчаяния. Творец недосягаем. Там, где должен быть Он- пустота. Ее невозможно заполнить.

Она помолчала.

- Милосерднее убить, чем разбудить. Так что не злись.

- Не злюсь, - отозвался я . – Не надо меня будить. Да я и не сплю. Меня бы убаюкать.

Ирина медленно села. Совершенная. Моя.

- Чтобы ты отдал за сон?

Вопрос меня не удивил. С Ириной и не о таком можно говорить, я уже понял.

- Душу, -простой ответ. – Душу. Или то, что от нее осталось. Ира, не хочу чувствовать.

Пауза.

Снег.

- Не хочу быть человеком. Мне бы, детка, колокольчик, чтобы позвонить и расчеловечиться. Дашь такой? Кому бы душу отдать?

Я тоже сел.

- Отдай мне.

Ирина протянула мне руку.

Я вновь оказался в детстве. В том дне, когда встретил ее. Или его. Существо. Того, кто помог мне уцелеть.  Ну что же, в этих объятиях я был готов уснуть.

- Договорились, - сжал ее пальцы. – Забирай. Если не страшно.

- Хочу стать человеком, - ответила Ирина. – Хотя бы на жизнь. Договорились.

Новый год мы с ней встречали порознь. Моя своенравная подруга улетала в страну, которая, я был уверен, и на картах-то не значилась, за артефактами для галереи. То есть, говорила, что улетает. Возможно, собиралась шагнуть в тусклое зеркало, стоявшее в ее студии. Шаг, и она в другом мире. Зеркало отражало, что  вздумается. Только не тех, кто в него смотрелся. Так что все было возможно.

Я встречал Новый год с Ольгой.  Знал, она ждала предложения руки и сердца. Но я собирался подождать до лета.  До конца мая , уж точно.  Дел невпроворот. Не до свадьбы.

Ирина про Ольгу знала, конечно же. Как и обо всем, что со мной происходило. Что и понятно. Мы сливались в нечто единое.  Близко, близко, невозможно близко, и все-таки еще ближе. Оставался лишь небольшой зазор. Порой я видел себя ее глазами. Сильный. Злой. Красивый. Потерянный. .  Никому ненужный мальчик. Никому, кроме нее самой. Ирины. Ольга любила не меня. А придуманный ей образ. Другого Степана. Узнай она меня получше, сбежала бы. Но Ольга спала, как сказала бы Ирина. Ее любовь была сном. Как и вся ее жизнь.

В наше последнее в уходившем году свидание я упомянул о своих матримониальных планах.

- Какая разница, март или  май?- Ирина с интересом смотрела на меня. – Да и с чего ты решил, что летом дел станет меньше?

- Не то, чтобы я спрашивал твоего мнения.

- Мог бы и спросить, - миролюбиво ответила Ирина. – Ладно, ладно. Лето, так лето.

- Не ревнуешь? – поддел я ее. – Прямо ни капельки? Вдруг станешь не нужна?

Сказал и удивился своей жестокости.  Правда, единственное близкое существо. Свидетель моего жуткого детства. Мрачной юности. И так далее.

- Я не знаю, что такое ревность, - отозвалась Ирина.- В смысле, не поминаю чувства, как такового.  Ты ревновал когда-нибудь?

- Нет. Не знаю.

Я задумался. Где, например, была в тот час Ольга? Одна, дома? С подругой в кафе? В постели с любовником? Какая разница. Если не любишь, откуда взяться ревности?!Не одна, так другая. Все они прелестны, каждая по своему. Современные молодые женщины. Умницы, красавицы. На один лад. Взаимозаменяемые. Мне ли не знать.

Но с кем улетала Ирина? Кто ждал ее по ту сторону мутного зеркала? Скольких она любила? Ее можно заменить?

Заменить. Кем?! Неповторимая. Единственная на все мироздание. Уникальный сплав человеческого и нечеловеческого. 

- У тебя есть кто-нибудь, кроме меня? – спросил я ее. – Любовник? Любовница?

- В смысле, другой человек* -  уточнила Ирина. – Степа, что это за вопрос? Я абсолютно тебе предана. Причем здесь другие люди?

- А не человек?

Вот пристал.

Не ревность. Другое. Страх потерять?! А это не любовь ли, часом?

- Послушай, - Ирина покачала головой. – Этот разговор – пример того, что есть темы, на которые  лучше не шутить. Не человек. 

Она  подняла руку, дав мне понять, что беседа будет продолжена.

Помолчала.

Продолжила:

- Степа, твое сознание – слабая свеча. Выхватывающая из темноты то один смутный образ, то другой. Пламя слишком слабо, чтобы ты мог видеть ясно.  Твой мир – череда осознанных моментов. Но что между ними?! Там, в темноте, скрывающей нечто от твоего разума?

Пауза.

- Для тебя существует прошлое. Будущее.  Твое время линейно. Мое сознание устроено по другому. Я вижу прошлое и будущее одновременно. Сложно объяснить. Я – везде и нигде. Я – все и ничто. Я – вечно, но меня никогда не было.

Пауза.

- Мое тело – обманка.

И вдруг, неожиданно, она искреннее рассмеялась.

- Спрашивать о любовниках и  любовницах на фоне всего этого – мелочно. Ясно?! Тебе жениться пора.

Она подняла ногу и закинула мне на плечо. Приглашая продолжить интимную игру.  Защекотать ее. Сильное тело в моих руках. Выворачивается. Хохочет. О, сама щекочет меня. В ответ.  Вот чертовка.

Я женился. Весной. Решил, так решил. При чем здесь время года. А летом улетел на неделю с Ириной в Гонконг. В свадебное путешествие. Как сам и пошутил. Хотя шутка вышла немного дурного свойства. Ну, что поделаешь.  Правда, устал к июню. Дела, да еще свадьба.

То была первая наша с Ириной поездка в другую страну. Не то, чтобы это много значило. Собрались и полетели.

Ольге я сказал просто, что улетаю в Азию. Не вдаваясь в подробности. Отдыхать, или по делам – ей знать необязательно. Честно предупредил ее, сделав предложение, что сохраню прежний уклад жизни. Холостяцкая студия так и останется моей. Полная свобода. Я там, где хочу быть. С кем, не спрашивай. Взамен – деньги, секс, положение моей супруги. Ну, и сам факт брака  с любимым мужчиной. Со Степаном.  Со мной.

После камерного свадебного ужина я с молодой женой остался в Москве. И так вместе. Не хватало только  отправиться на затерянные в Индийском океан острова. Фото на пороге очаровательной виллы. Мы поженились! Ура! Муж меня не любит, но я не отчаиваюсь! Смотрите, какой у меня  , загар, девочки!

Жестоко. Конечно, жестоко.

Почему я не женился на Ирине? Не предложил ей съехаться? Действительно, почему? Если я и способен чувствовать хоть что-то, похожее на любовь, то люблю только ее. Ну, кроме себя, разумеется.

Да немыслимо. Не для того она создана. Не в общей повседневной жизни смысл наших отношений. В чем же тогда?! Узнаем. В свое время.   

Как сказать?

Ольга начала тускнеть.

Огонек внутри нее, и так то слабенький, угасал. Реальность жизни со мной оказалась совсем не такой, как она, очевидно, представляла.

Степан оставался все также недосягаем.

Ольга все также проводила со мной три-четыре ночи в неделю. Иногда – две. Иногда – ни одной.   Я ночевал у Ирины. У себя в студии. Порой так одуревал от шквала дел, что снимал номер в гостинице. Нужна была перемена обстановки. Никого не мог видеть. Даже себя в зеркале. 

В Гонконг прилетел дерганный. Окрысился на Ирину в такси. Меня била нервная дрожь.  Мужчина на грани срыва. Духота за стенами аэропорта ударила поддых.  Наша гостиница располагалась на острове. В лучах Солнца мир вокруг напоминал ртуть. . Расклеился Степа, в общем.  Ничего хорошего из первой встречи с городом не получалось. Даже ледяной воздух гостиничного лобби не спасал.

Поведи меня Ирина гулять по набережной, залитой Солнцем, взорвался бы.

- Ир, я в номере останусь, - сил не было ни на шаг. – Просалю сутки. Потом – твой.

-  Погоди. Здесь недалеко. Минут  пять- семь.

Взяла меня руку.

- Вернемся и распакуем сумки. Выспимся. Иди со мной.

Всегда буду удивляться чуду ее прикосновения. Дотронулась, и уже легче. Невидимые болезненные трещины во мне затягиваются. Так всегда. С детства.

Вышли на улицу.

Головокружение.

Улица уходила вверх. С обеих сторон – торговые центры. Офисы. Сплошное стекло витрин. Небо скрыто небоскребами. Толпа людей. Идти возможно только плечом к плечу. Я обреченно плелся за Ириной. Угрюмый подросток ростом за метр девяносто. Только что ногами не шаркал.

Она спокойно шла вперед. Со мной на буксире. Свернула в один переулочек. В другой. Вверх по лесенке. Вниз по лесенке.

И неожиданно мы оказались на улочке антикварных магазинчиков.

Ну, в любой стране мира вы сразу узнаете антикварный магазинчик. Верно? Чуть пыльные витрины. Старомодная дверь. Зачастую – с каким-нибудь колокольчиком. Ощущение остановившегося времени. Немного жутко. Вещицы то сменили немало хозяев. Мало ли кто их в руках держал. Или в лапах.

- Пришли, - удовлетворенно сказала Ирина.

Она толкнула дверь ближайшего к нам магазинчика.

На нас пахнуло стариной. Не знаю, как еще назвать этот запах. Старина. Древность. Но в это раз к книжной пыли, застоявшемуся воздуху и едва уловимой плесени примешивалась магия. Древняя, отдающая одновременно серой и цветами.

Нам испуганно улыбнулся пожилой китаец.    Он словно узнал в Ирине кого-то. Того, с кем-то шутить не следовало.

Ирина что-то быстро сказала ему на китайском. Ну, я так решил. Какой-нибудь кантонский диалект. Я в Азии не особенно сведущ.

Китаец поклонился ей и также быстро ответил, не поднимая глаз.

- Степа, нам сюда, - Ирина Прошла мимо рассыхавшихся этажерок, уставленных нефритовыми фигурками, и отдернула выцветшую занавесочку с цветочками и неправдоподобными бабочками.

Сон.

Как во сне, я прошел за своей подругой в темную комнатенку.

Наш самолет потерпел крушение. Разбился.  Гонконг – посмертный сон. Поэтому, наверное, меня охватила жуткая, безысходная тоска. Я не проснусь. Меня больше нет. Заплакать бы. Н умершие не плачут.

- Степа, смотри, - Ирина повернула выключатель, и комнатенка немного посветлела.

Я вздрогнул.

Зеркало.

Такое же, как в студии Ирины в Москве.

Не умер я.

Такое только с живыми приключается.

В   тусклом зеркале клубились неясные образы. Чьи?! Что это были за предметы такие? Как они могли существовать в том же мире, в котором я вел запутанные дела своих клиентов?!

-  Любовь моя, пора, - Ирина чуть подтолкнула меня к зеркалу. – Идем.

Попробую описать то, что произошло.

Мы вошли в зеркало.

Не так.

Я вошло в зеркало.

Потому что в тот миг. Когда. Я соприкоснулся. С его поверхностью.

В тот миг. Когда. Ирина соприкоснулась . С его поверхностью.

Ни стало ни меня, ни ее.

Мы слились в единое существо.

И я осознал. Понял. Почувствовал. Ощутил.

Что значит – быть не человеком. Человеческие чувства исчезли. Оказывается, они оставались со мной. Я подавил их, но не избавился от чувствующей души.

В зазеркалье человечность наконец-то покинула меня.

Не чувствовать, не мыслить, не ощущать, как человек.

Не знать страха смерти.

Понимаете?

Мы умираем, мы уже умерли,
Нас поглотили лиловые сумерки.
Мы ждали рассвета,
Но он не настанет.
Иллюзия жизни бесследно растает.

Нас, людей, определяет страх смерти. Мы можем отрицать его, но жалкий бунт ничего не меняет. Мы – смертны. Нас не станет.  Каждого из нас. Независимо ни от чего. Не имеет значения, распутник ты или праведник. Тупица или гений. Подонок или святой.  Тебя не станет. И ты уйдешь в одиночестве. В пустоту. Никто из близких не отправится с тобой. Как и никто не отправится с ними. Когда придет их черед.

За зеркалом я стал бессмертным.

Во всяком случае, не смертным, как смертны люди.  Я знал, когда настанет время перевоплощения. Кем стану. Для меня не существовало «последнего путешествия». Я и являлся путешествием.

Вечным.

Бесконечным движением.

В поисках Творца.

Творца. Не образа. Не слова. Не Его проявлений. Самого Творца.

Не кого-то, кто расскажет мне о Нем. Не толкователя. Не провидца.

Только самого Творца.

Никаких моральных норм.

По другую сторону понятий Добра и Зла.

Искать!

Поиск и бунт составляли мою сущность. Неповиновение. Непокорность. Ярость. Но не чувства. Во всех мирах, во всех культурах, какими бы причудливыми они ни были, меня клеймили как проявление Тьмы. Не понимая, что я был Светом.

Я понял также, почему Ирине стала нужна жизнь с человеческой душой.

Она, я, мы – оно, существо, пришло к выводу, что, возможно, ключ к двери, ведущей к Творцу, заключался в человеческой душе.

Ну что же.

Я чудовищно устал быть человеком. 

Там, за зеркалом, я осознал вот что. Огромная, большая часть моих жизненных сил десятилетиями уходила на подавление чувств.

Я считал, что утратил способность любить, но заблуждался. Долгие годы я вел изнурительную, изматывающую битву со своей душой. Не любить, не любить, не любить. Это «не» съедало меня. Какая-то часть моей человеческой сущности жаждала привязанности., интимности, близости.

Избавиться от этого.

Вернуть все силы.

Преуспеть.

Если Ирина хочет пройти через ад человеческих страданий, это ее дело.

Я жажду свободы.

И готов заплатить за нее.

Душой.

Ира, мой преданный демон, мой верный черт, забирай ее.

Я парило в прохладном тумане пространства между мирами. Я могло войти в любой из них. Стать кем угодно. Прямо в тот миг. Времени, пространства не существовало.

Покой, пронизанный жаждой Бога и пониманием Его недостижимости. Его недосягаемости. Не познаваемости. Думать о немыслимом. Делать, не делая. Жажда, которую утолит не вода, а раскаленный песок.

Затем я вернулось в обычный мир.

Я распалось и стало Ириной и Степаном.

Мы стояли перед зеркалом.

Дурнота прошла.

Я изменился.

Очень, очень глубоко изменился.

Тяжесть покинула меня.

Десятью минутами позже Мы с Ириной пили ледяное вино в баре двумя улицами ниже. Никогда бы не запомнил дорогу. Ели орешки. Бокал, еще бокал.

Я опьянел так, что стал слышать звон. Что-то вроде колокольчиков. Где-то поблизости. Тихий, мелодичный звон. Наверное, это была заупокойная по моей душе.

Не стал расспрашивать, что за зеркало.

Интересно ли было?

И да, и нет.

Есть вопросы, которые лучше не задавать. Потому что можно и получить ответ. А мне нужны ответы?

Правда, нужны?!

И так весь перекореженный. Был, во всяком случае.

Тогда, в Гонконге, я впервые в жизни понял, что такое спокойствие.

Думать, не отвлекаясь на чувства.

Предвосхищать события и поступки людей, не отвлекаясь на ощущения.

Чувствовать, не мысля.  Например, во время секса.

Ощущать, не пытаясь предвосхитить, чем завершится ощущение.

Замечательно провели там время. 

Ощущал себя инопланетянином среди обитателей фантастического города.  Рыжий великан. Ирина же повсюду оказывалась своей. Наверное, из-за того, что не принадлежала этому миру. Парадоксально. Туристка, выучившая местный язык и обычаи. У людей принято вот так. Хорошо, так и сделаю.

Вернулся, и Ольга начала говорить о детях.

Со мной сложно общаться на личные темы. Даже людям, формально имеющим на это право. Жене, например. Занят. Всегда на связи по деловым вопросам. Когда свободен, недоступен.  Провожу время с Ириной.

Ольга, скорее всего, не понимала, как ко мне подступиться с таким разговором.

Дело вот в чем. Я женщинам не доверяю. То есть, не только женщинам. Вообще никому не доверяю.

Ирине, да. Но только ей. В буквальном смысле слова, как самому себе.

Поэтому женские ухищрения на тему: «Я перестану пить таблетки, и он  примирится с моей беременностью» со мной не пройдут. Безопасность секса – моя ответственность. Так я давно решил. Ни разу не пожалел.

Ольге пришлось со мной заговорить. Напрямую. Когда намеки и восторги по поводу чьих-то детишек не оказали на меня никакого воздействия. Как был животным, так и остался.

- Степа, ты не думал, что мы с тобой можем завести ребенка?

- Заводят собак и кошек, - я тогда проверял сообщения на коммуникаторе. – Так, по-моему.

Ольга действительно была умной женщиной. Просто, что говорится, полюбила не того.
Она не стала вспыхивать или спорить.

Пояснила;

- Родить ребенка.   

Тогда у нее еще оставалось прекрасное чувство юмора.

- В смысле, вместе зачать, а рожу я.

Я улыбнулся. Приятно знать, что не ошибся с выбором.

- Дай мне время, - по крайней мере, честно. – Оль, дай время. Решусь, сама поймешь. Нет, не обессудь. Значит, позже.

Моя жена затаила дыхание. Ожидание. Что скажет любимый?! Невыносимо не знать. Бывает же, что мужчины хотят детей от дорогой им женщины?! Ну да, если женщина дорога. Как жить, если ребенок не получится?!

Я понимал состояние Ольги.

Как лучше объяснить.

Понимал, но ее настроение меня не затрагивало. Решить вопрос о детях интеллектуально. Вот чего я хотел. Понять, для чего они нужны людям.

В какой-то момент я начал думать о людях, как о виде, к которому больше не принадлежал.

- Ир, зачем людям дети?

Мы гуляли в Ботаническом саду. Захотелось выбраться на природу.

Ирина шла рядом со мной. Легкая, гибкая. Она не загорала.  Не было такого свойства. Кожа оставалась такой же фарфоровой. Как бы долго ни была под солнечными лучами.

- Ни зачем. Просто часть человечности. Передавать гены следующим поколениям.

- Не человечности. Детка, это – инстинкт. При чем тут человечность?!

- Но родители возятся с детьми, пока тем уже чуть ли не пятьдесят стукнет. Разве нет? Явно не только инстинкт размножения.

Она подняла на меня беспощадные ясные глаза.

- Ребенок ничего не изменит в твоей жизни. Степа. Что тебя пугает?

Вопрос вопросов. Который я мог выслушать только от Ирины.

-Только не говори про свое тяжелое детство.- Она нежно улыбнулась. – Твое детство было чудовищным. Ты чудом выжил. Но ты душевно здоров.

- Мой отец тоже был душевно здоров.

Миг осознания.

- Ира, я не доверяю Ольге. Женщинам вообще. Не хочу, чтобы они калечили детей. Своими неврозами. Истериками. Суетливостью.

Мы остановились.

- Не хочу, чтобы из-за меня кто-то страдал. Я-то уйду. А человек останется с матерью. Ира, меня как раз и пугает человечность.

Я осторожно дернул Ирину за ухо.

- Вот из тебя бы как раз вышла прекрасная мать. Ум. Сила. И необходимая отстраненность.

-Тьма, сила и свет, - задумчиво произнесла Ирина. – Вообще-то, другой порядок. Свет, сила и тьма. Великая и ужасная мать. Дарующая жизнь и забирающая жизнь.

Мы двинулись дальше. Ирина молчала. Прислушивалась к чему-то, слышному только ей.

Снова беспощадный взгляд.

- Ты - не обычный человек. Признай это. Не тело управляет тобой. Ты управляешь телом. Не хочешь ребенка – не получится. Но если получится, так тому и быть.   Значит, в этом часть твоей судьбы. И участь некоей души – стать твоей дочерью.

-Дочерью? Участь?

Вопросы. Вопросы, оставшиеся без ответа.

Потому что завибрировал мой рабочий коммуникатор.

Участь моей еще не зачатой дочери?

Суровые будни добывания денег. Способных в значительной степени облегчить многие сложности человеческой жизни. Как я прекрасно знал по собственному опыту.

Разговор с Ириной отправился в глубины моей памяти. В отдел для размышления на досуге . Которого у меня никогда не будет.

Но слова Ирины о судьбе задели мое вполне человеческое мужское самолюбие.

Неужели не смогу?!

Торжественно объявлять Ольге о своем решении  не стал.

Принялся вместо слов за дело.

Так получилась Александра.

Стоило моей жене забеременеть, и мое влечение к ней угасло. Напрочь.

Ну что же, у всего есть своя цена.

Заплатим за дочку близостью с мужем.

Хотела малышку, получай.

Но не задаром.

За исключением эмоций и доверительных бесед с животиком беременной жены, я сделал, что мог.
Вернее, что считал нужным.

Лучшие врачи. Загородный пансионат (Ольга стала бояться летать на самолетах). Новый прекрасный «Мерседес» с водителем впридачу.

Все, что угодно.

Кроме меня.   

Я и всегда-то был сложным человеком.

Человеком.

А не-человеком стал так и вовсе непереносимым для семейной жизни.

Происходило именно это.

Меня покидали мелкие эмоции. Уходили поверхностные мысли.

Их заменяло спокойное, мощное сознание. Чуждое страстям.

Появлялась глубина.

Не знаю, как сказать точнее.
И там, в бесконечности моей новой сущности, рождалась великая жажда.

Жажда познания Творца.

Узнать Его. Стать Его частью. Или осознать, что я и есть Его часть.

Так что переживания Ольги меня не затрагивали.

Тем более, что беременность проходила легко. Тело ее лучилось, как и должно быть у здоровой женщины, ждущей ребенка от любимого мужчины.

Душа же ее угасала.

Ольга вышла на прямую дорогу своей судьбы.

Мог ли я вмешаться?
Или, вернее, могло ли я вмешаться? Я – существо, составленное из двух существ?
Вышедшее из-под власти времени? Я, сотворенное для поиска единственно верного Бога?

Нет.

Никто из нас не мог стать другим.

Но я посоветовал Ольге проконсультироваться с психотерапевтом. Для подготовки к материнству. Как деликатно сказал ей.

-Спасибо, Степа. Я в полном порядке, - ответила она. – Просто знаю, что мне незачем здесь оставаться.  Понимаешь, смысл утрачен. Или его никогда и не было. Знаю, если бы ты мог, то, наверное, любил бы меня. Или ушел бы. Если бы мог ненавидеть. Развязал бы узел. Но я и сама развяжу. Когда стану готова.   

Тяжелые слова.

Что я знал о своей жене?

Какому бы мужчине не льстило обожание женщины?

Однако.

Сколькие из нас заблуждались, убежденные в любви и верности, пока не узнавали обратного?

Перемены во мне не затрагивали мой мужской характер. Напротив, чем отстраненнее я становился от человеческой суеты, там яснее видел женские уловки. Обессиливающие мужчин. Чтобы их было легче приручить.

Узел?!

Как это мы с Ольгой завязали узел?!

Возможно, был некто третий? Четвертый? Пятый?

Я все-таки отправил Ольгу к психотерапевту с превосходными рекомендациями.

Беременна, чего уж..

Тот, похвально нарушив конфиденциальность, уверил меня, что Ольга вполне уравновешена. Позднее я понял, что она убедительно сыграла роль счастливой женщины. Очень убедительно. Или, возможно, на некоторое время поверила в возможность счастья сама. В то, что ребенок заменит ей мужа. Даст если не смысл жизни, то хотя бы очевидные, достижимые цели. Ну, такое еще у Мопассана описано. По-моему.

Разговор об отцовстве я начал после рождения дочки. Не забыл про «узел».

Хотел знать наверняка, что дочь – моя.

Жестоко?

А внушить мужчине, что он растит своего родного малыша, зная, что отец- не он, другой? Не жестоко?

Дочка оказалась моей.

Ну, м прекрасно.

То и дело забываю о ней. Да, уже говорил об этом.  При моем образе жизни неудивительно. Когда ночую дома, там, где Ольга и Александра, плача не слышу. Вижу прелестное крошечное существо. Рыжеволосого маленького человечка. Ручки оно ко мне не тянет. Смотрит. Если не спит. Застенчиво улыбается.

Вскоре после рождения Александры начались сны.

Вижу их у Ирины. Только там. Наверное, поэтому они меня не пугают. Если что, она поймет – что-то не ладно, разбудит.

Сон с колодцем. Тот, который повторяется.

Я стою у колодца. Иногда – в пещере. За моей спиной – вход, там видно небо.  То ли рассвет, то ли закат. Над горизонтом и Солнце, и Луна. Иногда – в храме с разрушенным куполом. Стены остались, вверху – облака. На камнях – выцветшие фрески. Невозможно разобрать, что на них. Но кладка колодца – одна и та же. Я знаю, что мне нужно нырнуть в него.
Нырнуть.
Погрузиться в подступающую к поверхности темную воду.
Не страшно.
Нет, не страх. Меня охватывает волнение. Я словно предчувствую, что произойдет.
Предчувствую, но не могу выразить словами, что именно.
Погружаюсь в воду.
Раз, два, три.
Вдох полной грудью.
Я под водой.
И тут меня подхватывает мощное течение.
Вернее, сначала – воронка.
Неумолимая сила увлекает меня в глубину.
Понимаю, что могу не дышать. Не нужно. Я не в том мире, что дыхание необходимо.
Затем – сильнейший поток.
Движение.  В темной, чистой, прохладной воде.
Не знаю, как долго плыву под землей.
Жизнь?
Ярчайшая вспышка.
Вода выталкивает меня наружу.
Я в океане.
Океан огромен, но не бесконечен.
Где-то, в некоем времени, пространстве, океан становится колоссальным, космическим водопадом.
Доплыть туда.
Довериться воде.
Довериться Тому, Кто создал все, осязаемое и неосязаемое. 
И в миг, когда мне нужно решиться и поплыть – пробуждение.
Не готов.

Падение с водой.

Страшит не оно. Нет.

Нечто другое .

Страшит познание Творца .

Как объяснить?

Долгий поиск становится смыслом существования.  Пока я ищу, все подчинено одной цели – найти.  Но куда двигаться, когда поиск завершен?!

Просыпаюсь.


Ирина.

Я с ней.
Нас мягко окутывает ночь.  Плотные шторы на окне почти не пропускают уличный
свет, но в городе никогда не бывает абсолютно темно. Как и абсолютно тихо. Пульсация миллионов человеческих существ.  Я – все еще одно из них?

Нет.

Мое сознание меняется.
Или я – сумасшедший?! В мире своих грез – полубог, в реальности – жалкий пациент
психиатрической клиники с вечно приоткрытым ртом, из которого тянется бесконечная нитка слюны?!

Моя подруга рядом. Спокойное, ровное дыхание. Что со мной происходит?   Перемены затрагивают и ее. Не могут не затрагивать.  Меняемся мы оба. Что происходит с нами? Мы станем единым существом. Но каким?! Единое сознание. В разных телах?!

В то же время, когда мне стали сниться сны, за Ириной принялись увязываться бездомные собаки.

Сначала – жуткий пес на автосервисе. Проводили воскресенье вместе. Мой «Порш» - самый грязный в Москве. Вечно замызган. В тот день даже мне стало стыдно. Не пора ли отмыть машину?

На мойке, как водится, обитала стайка собак. Для охраны. Под предводительством огромного взъерошенного пса. Крайне недружелюбного на вид.  Мрачного. Нерасположенного к общению с клиентами. Люди благоразумно держались от него подальше. Псу же явно нравилось их пугать.

Нужно было подождать в небольшой очереди. Две машины перед нами. Вышли размяться.

Признаюсь, когда угрюмый пес двинулся к Ирине, искренне испугался.    
Знал о ее нечеловеческой силе. Но испугался. Возможно, она, действительно, моя
единственная любовь.

Другие свидетели сцены тоже напряглись. Молодой механик так и вовсе схватился за монтировку.

Ирина чуть повернулась ко мне. Покачала головой. Давая понять, что все в порядке.

Пес подошел к ней. Потерся головой о ее руку. Ткнулся носом в ладонь. Сел.

Ирина легко опустилась рядом с ним. Погладила чудовище по спине. Ее, наше сознание коснулось звериного. Мягко, нежно. Что определяло пса?

Неведение.

Непонимание.

Слепота.

Глухота.

Слепота и глухота к величию мироздания.

Но даже там, в пустоте безмыслия, чуть теплилась тоска по Абсолюту.

Для пса Абсолютом мог стать человек. Пригреть, приласкать.

Крайне смущаясь, к нам подошел механик.

- Не бойтесь, он мирный, - Ирина улыбнулась парню. – Не укусит.

Парень погладил пса. Тот тоже потерся носом о его руку.

Ирина поднялась.

Подошла наша очередь.

Когда мы уезжали, они смотрели нам вслед.

Человек и собака. Одинаково потерянные в недружелюбном сумрачном  мире, не освещенном поиском Творца.

Затем последовали и другие собаки.

Подходили к Ирине. Поговорить. Так их общение выглядело со стороны. Именно поговорить.

Ну, а теперь мы летим на Бали.

Погреться в солнечных лучах. Пока в Москве метут метели. Декабрь. Три года, как мы воссоединились.

Долетаем до Дубая.

Состоятельные путешественники вроде нас здесь подкрепляются черной икрой и ледяным шампанским.

Но нам чужда людская суета.

Долой скуку условностей.

Съедаем по бургеру. Потом – блюдо морепродуктов. Мороженое.

Счастливые, идем гулять по магазинам.

Чем спокойнее я становлюсь, освобождаясь от страстей, тем острее наслаждаюсь своим существованием.

Ощущаю, чувствую непосредственно окружающий меня  мир, оставаясь, тем не менее, во внутренней тишине.

Это- как плыть по реке. Вода струится вокруг меня, но не проникает внутрь.   

Всегда любил огромные международные аэропорты. А уж теперь, не волнуясь о том, как пройдет полет, готов летать хоть каждый месяц. Было бы время.

Страшненькая заводная обезьянка бьет в бубен по соседству с  ювелирными украшениями. Кто же тебя купит, малышка? Испугаешь же кого угодно. Как ты вообще в аэропорт пробралась?!

Объявляют посадку на наш рейс.

Предвкушаю сон. Беруши с собой. Но все равно хочется тишины.

Собак  самолете нет. Ура!

Зато имеется маленькая девочка.

Впереди нас. С родителями.

Черт, черт, черт!

О чем люди думают, когда берут в полет малышей? Точно, не о других пассажирах.

Летим эконом-классом в последний раз. Только бизнес. Клянусь.

Малышка на руках отца. Мама в отключке. Ну, этим меня не удивишь. Моя собственная мама и не такое вытворяла.. Очень мило. Но мужчина, мой ровесник, вполне сносно укачивает дочку.

Только не сбегай, брат. Не оставляй маленького человека наедине с матерью.  Нет ничего ужаснее.

И, пока самолет набирает высоту, вдруг беспощадно ясно понимаю, чего хочу.


Пусть Александру растит Ирина.


Не Ольга.

Ирина.

Только тогда у моей девочки есть шанс вырасти нормальным человеком.

Пожалуйста, Создатель, услышь меня.

Мое детство было адом. Я выжил только благодаря Ире.

Пусть она вырастит моего ребенка.

Пожалуйста.

Где-то часа через два полета девочка начинает хныкать

Мама по-прежнему спит.

Отец явно устает. Ходит с дочкой на руках в проходе между рядами кресел. Садится.

Над спинкой сиденья перед Ириной появляется несчастная детская рожица. Девочка – полукровка, кстати. Спящая мать – азиатка, отец – европеец. Чудесный ребенок. Жаль, не нужен никому.

Маленький человек сквозь слезы улыбается моей подруге.

Ирина снимает наушники.

Замираю.      

Не знаю, что будет.

Сейчас Ира как испепелит ребенка взглядом! Чтобы я расслабился.

Но Ирина протягивает руки и осторожно берет девочку.

- Oh, sweet baby, such a long flight, - нежно говорит она.

Девочка успокаивается.

Папа в шоке. Я – тем более.

Но, Господи, видишь?! Видишь?! Одно прикосновение, и девочка спокойна. Матери должны быть такими. Не демоны. Кто так исказил Твой мир?! Если Ирина баюкает чужого, человеческого ребенка. Пока мать спит тяжелым сном одурманенного транквилизаторами человека.

О транквилизаторах мне говорит отец малышки. Жена боится летать.   Awfully afraid to fly. Took a sedative.  Дура тупая.

Теряем их из виду в Денпасаре.

Едем в Убуд. В центр острова. В отель на склоне горы. Небольшая вилла для двоих. Хочу побыть с Ириной.

Там, светлой колдовской ночью, сидим за бутылкой белого вина над ущельем. Внизу – невидимая стремительная речка. Сверху – звезды. В деревьях – жизнь. Уханье. Шелест.

- Ира, думаешь, этот мир создал Творец? Именно Он? Тогда откуда столько боли?

Она – рядом.

Во мне. Я- в ней. Едины.

- Не знаю, Степа. Не знаю, откуда боль. Но, знаешь, помню, когда услышало твою
мать.

Услышало. Да. Мы – едины. Мы – единое существо.

- Ты был такой маленький. Смешной. Хрупкий. Обреченный. Я подумало, возможно, ключ к Творцу – в тебе.   Если бы ты уступил мне часть человечности.

Пауза.

- Степа. Не думал, возможно, я и есть Творец?

Пауза. Крик ночной птицы. Волна ветра в деревьях.

-Творец, потерянный в сотворенном?! Творец, утративший смысл? Пожелавший узнать, что сотворил?

Не думал. Или думал.

Кто я, кто она, кто оно, объединяющее ее и меня?!

Ирина делает глоток вина.

- Степа. Отчего в мире не должно быть боли? Душевной боли? Тоски? Одиночества? Печали? Неутолимой жажды высшего? Из чего тогда рождалось бы искусство? Откуда приходили бы великие идеи? Если горечь чувствует сам Творец, как могут быть веселы Его творения?

Пауза.

- Степа. Творец создал все. Но кто создал Творца?  Поводырь ведет человека, но
кто ведет поводыря?!

Накрываю ее руку своей.

Темное небо над нами бесконечно. Мы можем слиться воедино и уйти из этого мира прямо сейчас , в этот миг. Нам уже не нужно зеркало; вместе мы сильны настолько, что идем, куда хотим.

Я – всесильно.

Всесильно.

Но я хочу остаться здесь, в этом пространстве, пронизанном временем, страданием, отчаянием, любовь и надеждой.

В центре городка сооружен огромный погребальный костер. Здесь умерших кремируют. Завтра или послезавтра тело будет сожжено. Огонь обожжет душу, хотя бы немного? 
Хочу познать тьму, силу и свет, пребывая в человеческом теле.

Возвращаемся в свой домик.

Постели разобраны, жалюзи опушены.

Спать.

Не видеть снов.

Устал в Москве. Сон, секс, пара бутылок вина каждый день. Три дня в Убуде, неделя на побережье.

Заскучаем, съездим на Яву.

Так и происходит.

Конечно же.

Привык к московскому ритму. Не могу сидеть на месте. Мне нужно двигаться. Решать вопросы. Остановиться – начать дряхлеть. Упустить одну возможность – упустить все возможности. Останется разве что уехать в Тибет и угрюмо медитировать в скверном номере плохонькой гостиницы .

Летим на Яву самолетом. На рассвете. Аэропорт Денпасара – зал внутренних рейсов. Жизнь на Земле без прикрас. Мне кажется, вижу крысу. И совершенно уверен, что вижу тараканов на стойке кафе.  Огромных. Не очень похоже на почти что стерильное Нуса Дуа, место для состоятельных туристов. Возжелавших немного тщательно отмытой экзотики.

Именно там Ирина говорит мне:

- Степа, по-моему, не получается.

Смотрю на нее. Что не получается?

- Не могу стать хотя бы немного человечной, - -поясняет она. – Помнишь, что чувствовал до слияния?

- Раздражение при виде других людей, - улыбаюсь. – Детка, ты – в плену иллюзий. Люди-  не очень приятны. Мягко говоря.  Если ты становишься мной, не жди ничего хорошего. Читай Достоевского.   Для правильного восприятия человечества. Душа человека – бездна. Падать можно бесконечно.

Вспоминаю наш разговор в Убуде. Теперь и моя подруга о том же. Люди и их души – неопасная, но и не излечимая болезнь Творца. Единственный способ исцелиться – перезапустить мироздание. Наверное. Уничтожить. Начать  с начала. С первого мига творения. Делая все возможное, чтобы снова не появились любовь, дружба и прочие чувства, подтачивающие совершенство неодухотворенного.  Прекрасно, пока не появляется человек и не начинает страдать.  Замутняя  великие реки Бытия. Образно говоря. 

- Понимаю уже, - отзывается Ирина. – Да, бездна.

Летим час. И каждые десять минут, по моим ощущениям, самолет ложится на одно крыло, то на другое. Сложный рельеф местности. Горы. Живые. Пульсирующие. В ритме, неподвластном человеку.  В такт с биением сердца Земли. Наверное. Я – не романтик. Но мощь приютившей меня планеты восхищает.

Нас встречает гид.

- Жаль, вас не было вчера. Немного потрясло. Узнали бы, что такое землетрясение.

Прелестная шутка.

Джок-Джакарта. Прамбанан. Борубудур.

Ява к нам благосклонна. Чувствую это.   Остров принимает нас.

Любой город, любое место  может впустить в себе. Может оттолкнуть. Но в деловой поездке не до сантиментов. Как и среди туристов. Толпа заглушает все.
Но здесь, на Яве, магия не просто жива. Она сильна. Очень.

Хочу лечь. Прислушаться  к Земле.

- Тут прилечь где-нибудь можно?

Гид не удивляется. 

 - Да, вот там, в сторонке.

Поясняет:

- На Яве с людьми всякое случается. Удивительнейшее место. Так что прилечь можно.

Схожу с дорожки. Ложусь на чуть колючую траву. Лицом вверх. Кладу руки вдоль тела. Ладонями вниз. 

Мне кажется, чувствую гул. Из глубин Земли.

Ирина с гидом присаживаются невдалеке. Разговаривают. Она может быть очаровательной. Когда хочет. Особенно со случайными людьми. А для нее, для меня все люди случайны. Улыбаюсь.

И вдруг меня захватывает мысль, что колодец из моего сна может быть реален. Существовать на самом деле. Здесь, на Яве. Но быть скрытым. 

Скрытым, но где?

Не в горах.

Здесь.  На равнине.

Вспоминаю, что по пути из   Прамбанана в Боробудур мы проезжали неприметный с виду буддийский храм. Маленький. Тихий. Нужно вернуться. Обязательно. Просто удостовериться, что колодца там нет. И не может быть. Но если он там?! Спущусь ли я?!

Одно дело – играть с Судьбой понемножку. Вроде бы я меняюсь, а вроде бы и нет.

Все еще человек, все еще молод, все еще богат и так далее. 

Другое дело – сыграть по-крупному. Слиться с Ириной до конца. На самом деле.

Но для такой игры нужна ставка. Высочайшая.

Что у меня самое дорогое?

Нет, не так.

Что для меня самое дорогое? Кроме Ирины.

Удар ужасного осознания.


Дочь.


Желать, чтобы Александру вырастила моя подруга – одна история.

Отдать ей Александру – другая.

Я все еще могу остановиться.

Но не хочу.

Можно отправить Ольгу в клинику неврозов. Развестись. Оставить дочь себе. Откупиться от чего угодно.

Но равным образом возможно довериться Судьбе.

Сажусь.

Смотрю на Ирину. Она чувствует мой взгляд. Чуть поворачивает ко мне прелестную голову. Из-под прядей волос на меня обращается взгляд жутких нечеловеческих глаз. В этот миг – синих. Я – никто без нее.  Но и она – никто без меня. Поодиночке  мы тени, утратившие хозяина. Вместе – мы тот, кто отбрасывает тень. Ирина никогда не причинит вреда Александре. Ей недостаточно меня. Моей человечности мало. И так было немного. Если Ирине нужно вырастить человека с младенчества, пусть растит. Разведусь.

Принимаю решение и успокаиваюсь. В Общем, я – сын своего отца. Которого не знаю. Мы с ним такие, жертвуем детьми и не паримся. Подумаешь! Еще сделаем.

- Можем вернуться к храму? Маленькому, по дороге проезжали? Хочу сделать фото.

Ирина и гид поднимаются мне навстречу.

Она улыбается. Лукаво. Ага, фото. Правда, чертовка. И я ее люблю.

Так и говорю, пока мы спешно возвращаемся к машине:

- Ира, я тебя люблю.

Говорю эти слова впервые. Никогда не признавался Ирине в чувствах. Но моя любовь и не есть чувство. Сила, за пределами чувств.

Таким образом, есть Тьма.

Тьма – я сам.

Сила.

Сила – единение с Ириной.

Осталось отыскать Свет.   

- И я тебя люблю, - отзывается Ирина. – Хорошо, что не поленились и полетели. Чудесный остров.

Как это происходит?

Миг назад я был не человеком. Кем-то, выбравшим человеческое тело.

А теперь я – состоятельный европеец на отдыхе.

Путешествую с подругой, как положено. Осмотрели достопримечательности. Не такие древние, кстати, как нам рассказывает гид. Немного поразмышляли о смысле существования. Все-таки, буддийские святыни располагают к возвышенному. Впереди – маленький храм. Затем – возвращение в Джок-Джакарту. Поздний обед. Вылет обратно на Бали. Мы с Ириной молоды, красивы, здоровы.

Однако Прамбанан не отпускает нас совсем уж легко.

Напоследок мы видим группу паломников.

- Они с островов, - тихо говорит наш гид. – Приехали поклониться Будде.

Невысокие серьезные люди. Мужчины. Нарядно одетые. Белые рубашки. Брюки.

Но.

Глаза дикарей. Дикие. Звериные. Не добрые, не злые. Просто звериные. Нет тоски по Творцу.

- Они здесь недавно, - очень тихо говорит мне Ирина. – На Земле. Молодые души. Им еще предстоит научиться страдать.

Вот в чем смысл. Понимаю. Страдание от чувств, горечь от непознаваемости Творца, жажда Высшего свойственны не всем нам. Не сначала. Кто-то завершает путь, кто-то – в самом начале. 

Никакого колодца в храме у дороги я, конечно же, не нахожу. Удивительно ровное место. Даже нет какой-нибудь старой плиты, прикрывающей хоть что-то. Например, спуск в канализацию.

Поддеваю ногой сухой лист.

Ну  что же, реальность так реальность.  Мой брак с Ольгой был обречен всегда, с самого начала. Не по мистическим причинам. Мы – совершенно разные. Я – одиночка. Давайте уже признаем очевидное.  Не создан для семейной жизни.

Уж точно не для семьи с человеком.

И, как со мной случается то и дело, осознав нечто важное, начинаю наслаждаться жизнью в настоящем мгновении. 

Ну, не дольше, чем минут десять.

Потому что вспоминаю – пора включать рабочий  коммуникатор. И не включить ли заодно и личный телефон?

Но Ирина со мной. Ольга. Ольга в Москве. Мимолетно думаю о ней. Обеспечу до конца жизни. Пусть она просто исчезнет. Выйдет замуж за иностранца. Например. Начнет все сначала в новой стране. Или – замуж за состоятельного гомосексуала, живущего в шкафу. Если жертвовать собой, то почему бы не ради того, кому это и вправду нужно?!  Да и она не одна. Родители. Подруги. Уж как-нибудь переживет. Женщины вообще живучие.

Появляется сеть.

Раз. Два. Три. И мой отдых заканчивается. Потому что в далекой Москве серьезно полыхнуло. Тушить пожар – мне.

Ява, горы, колодцы, судьбы моей дочери, загадки человеческих душ – все отступает перед реальностью пожара.

Ира смотрит на мое лицо. Спрашивать ей ничего не нужно. И так ясно. Степан очень, очень занят. И чрезвычайно зол.

Остаток дня на Яве и до самого отлета нахожусь в ожесточенной переписке с людьми в Москве.  Ну, и шквал звонков, само собой. Даю себе спокойно только позавтракать. А потом выхожу на связь. Ира предоставлена сама себе. Ей не привыкать. Находит, чем заняться. Приобретения для галереи. Массаж. И так далее.

Прихожу в себя только в самолете.

Прихожу и тут же засыпаю. Часов на пять. Пожар потушен. Я вымотан. Спать!

Дубай. В этот раз мы напиваемся шампанским. С икрой. Заслужили. Покупаем всем на свете духи. Финики.

Обезьянка, представьте, все также бьет в бубен.

Покупаю ее. Вернее, другую, в коробке, но такую же уродливенькую. Просто так. Ира хохочет до слез.

- Степа, нас в самолет не пустят с ней! Скажут, террористы. Или – предмет опасный.

Люблю, когда она смеется.

- Сдадим экипажу до Москвы. По-моему, очень милое создание. Подумаешь, зубки кривые. Зато какое чувство ритма!

Тоже смеюсь.

Пьян. Счастлив. Свободен.

Или так.

Пьяно. Счастливо. Свободно. Я – единое целое двух существ.

В «Домодедово», после паспортного контроля, включаю свой личный телефон.

Вспоминаю, что предстоит объяснение с Ольгой.

Ну да. Не выйдет просто взять дочь и уйти. Нужны слова. Будет тягостная сцена.
- Ира, - собираюсь с мыслями. – Я решил уйти от Ольги. Александру оставить себе. То есть, нам.

Моя подруга опускает на пол дорожную сумку.

Вокруг нас – аэропорт. Море людей. Впервые в жизни меня охватывает страх. Страх
потерять Ирину. Разъединиться. Что, если я неправильно ее понял?! Зачем ей ребенок?! Она же никогда даже и не говорила, что хотела бы со мной жить. И уж тем более – растить маленькую девочку.

Чувствую каждый удар сердца. Сейчас наша история и закончится.

Но нет. Не закончится.

На меня смотрят сине-зеленые глаза, сквозь которые не проглядывает душа. Там – разум, не поддающийся человеческому пониманию. Сознание, полностью отличное от моего. Я  в самом начале пути. Изменения во мне все еще неглубоки. Могу идти только с Ириной. Потеряюсь один.

- Хорошо, -  она чисто женским жестом прикасается к моей руке. – Готов объясняться сейчас? Или нужно собраться с мыслями? Можем поехать ко мне.

Киваю. Да, подумать, как и что сказать.

Но тут звонит  мой личный телефон.

Вздрагиваю.

Ольга.

Не решаюсь ответить. Не знаю пока, что сказать. Ира права, нужно подготовиться к разговору.

Нас никто не встречает. Но за несколько часов до моего прилета нам оставили машину на парковке. Так я люблю. Водитель из моей компании  пригнал и оставил. Сам  - на экспресс, а дубликат ключей - у меня.  Удобно.   

Идем сквозь начинающуюся метель. Добро пожаловать в зиму. Холодно.

Снова звонок. Теперь – рабочий.

Отвечаю/

Мой безопасник.

- Степан, извините. Знаю, прилетели. Только что звонила Ольга. Просит вас срочно заехать домой. Подчеркнула, срочно. Но сказала, с девочкой все хорошо. Срочно. Но хорошо.

Меня пробивает озноб.

- Ира, едем ко мне.

Волна дрожи.

- Сейчас и объяснимся. Помоги мне. Ира, пожалуйста, помоги.

Ирина кивает головой.

Едем, и по дороге начинаю прикидывать цифры. Сколько оставить Ольге. Какова цена моей дочери? Так сразу  и не подсчитаешь.

Квартира, куда мы едем – в прекрасном двадцатиэтажном доме на западе города. Четырнадцатый этаж. А моя студия – в центре. В одном из переулочков. Гораздо ближе к земле.

Подъезжаем.

Охранник поднимает шлагбаум. Ежусь. Нелегкий вечер.

Паркуюсь.  Заезжать в гараж незачем. Скоро поеду к Ирине.  Выхожу в метель.

И.

Как передать словами?

Удар жути. Под дых.  Сейчас что-то произойдет.

Слышу стон Ирины. Поднимаю голову.

Да, четырнадцатый этаж. Окно моей гостиной. Сразу нахожу его глазами.

Распахнуто. На широком подоконнике – Ольга.

Не сразу понимаю, с ней ли Александра. То есть, словно слепну. Не вижу, свободны ли руки Ольги.

- Степа, скорее, - это Ирина. – Девочка не с ней. Но быстрее!

Поднимаемся в лифте вечность

Следующую вечность ищу ключ.

Руки ходят ходуном. В конце концов, дверь в квартиру открывает Ира.

 Ольга – в проеме окна. Ветер перебирает ей волосы.

Зачем?! Зачем?!

Моя жена поворачивает голову. Глаз не видно. Хрупкий силуэт.

Нужно крикнуть: « Не делай этого!». Что-нибудь такое.

Но я хочу, чтобы мою дочь вырастила и воспитала Ирина. Я так решило. Не я даю людям судьбы. Но я решаю, вмешиваться в судьбы или нет.

Поэтому.

- Оля, стой!

Крик Ирины.

Ольга всматривается в нее. Меня. Нас. Никогда не узнаю, кого она увидела. Или что.

Потому что женщина в окне делает шаг вперед.

Шаг.

И ее больше нет.

***
Эпилог
Часами позднее, после полиции, следователей, моего начальника безопасности, понимаю, что хочу спать.

Перелет. Разница во времени. Самоубийство жены.

Нужно отдохнуть.

Александра в полном порядке.  На руках Ирины. Спит.

Няня в дороге. Слышал, как Ира с ней разговаривала. Ясно, спокойно, властно. Могу никогда не волноваться.  Девочка в самых надежных руках в мироздании.

Но дети – не мой мир.

Поеду в свою холостяцкую студию. 

Социопат и есть социопат.

Заеду к ним днем. Или ближе к вечеру.

Потому что в одну из ночей, очутившись в океане, я не проснусь. Поплыву вперед, к водопаду, и позволю великой воде увлечь себя. Но куда? Куда?!

Нужно решиться и узнать.

Подхожу к Ирине, целую ее в макушку и выхожу из квартиры.

Я иду искать Свет.
 


    
   
 
    
 

      
 
 
 


 
 

 

 

   
 







-












































 

 

   
 







-