Часто она мне вспоминалась, наша головная колоритная контора, первое время после того как с ней расстался и отправился искать лучшей доли. Опишу немногое из того, что до сегодняшнего дня задержалось в моей памяти.
Конторы рядовых лесхозов всегда были устроены значительно скромнее. Некоторым украшательством отличались здания учебных заведений, совмещавших функции лесхозов и техникумов. Например, красиво был оформлен подход к зданию Крапивинского лесхоз-техникума, в котором намного позднее довелось бывать. Но такого шикарного оформления внутри здания ни в одной конторе ни одного из лесхозов я лично не видел. То ли возможности были не те, то ли стимул отсутствовал к таким украшательствам.
В Гослесохотхозяйстве «Селигер» стимул к оригинальному оформлению был. Сюда заезжали охотники не только из нашей столицы, но и зарубежные гости. Из рассказов егерей я знал, что ежегодно приезжали 50 компаний на лося и столько же на кабана, но за этим зверьём обычно наши российские компании охотились.
Из Германии и из Финляндии приезжали чаще всего охотиться на глухаря, но это так, в качестве повода.
– Они, малый, только приедут на место, сразу водки требуют, – рассказывал один из егерей.
– По одной путёвке на глухаря им можно сделать только три выстрела. А это значит, что три зори мне с каждым из них приходится нянчиться. Шарахнут в белый свет как в копеечку и твердят: «Рус, водка!» Везёшь их в избушку, они там все пережрутся до поросячьего визга, а на утро опять ведёшь на глухариный ток.
– Ну и не водил бы, пусть себе в избушке водяру жрали бы, – попытался вникнуть в специфику «охотничьих» отношений.
– Без трофея нельзя, меня за это по головке не погладят, – озабоченно отвечал егерь.
– Однажды немку одну водил. Она реально охотиться приехала, водку не пила, всё глухаря хотела взять, уже два выстрела потратила, никак попасть не может, переживала очень. Я сзади потихоньку своё ружьё приготовил, чтобы добить глухаря, если она промажет опять. Выстрел то у неё последний был. Нам вообще-то нельзя самим на этих охотах дичь бить, но если охотник останется без трофея, то нам это в минус. Значит, плохо охоту организовали.
– Самому стрелять в тот раз не пришлось, попала она. Так обрадовалась! Как кинется меня целовать, думал, изнасилует нахрен!
Егеря не за просто так столь заботливо опекали иностранных охотников. Те обычно их одаривали всякими полезными вещами, которые были у нас в дефиците. Однажды обратился один из егерей:
– Слушай, вот ручку с часами подарили, ты не разберёшься как их настраивают?
Я покрутил невиданную доселе шариковую ручку с цифровыми часами и несколькими кнопками. Увы, мне эта новинка тоже была в диковину, так что помочь егерю не смог.
– Вот падла немецкая, – сокрушался егерь, – Лучше бы он мне штаны подарил, их хоть загнать можно было бы!
Под штанами земляк имел ввиду вошедшие тогда в моду американские джинсы, которые им иностранные гости иногда дарили. Я промолчал, про себя подумав, что нас, лесников, никто никакими подарками не одаривает. Разные задачи — разные возможности, хотя работаем в одной организации.
Ежегодно отстреливали по лицензии четырёх медведей. Говорили, что на них приезжают исключительно японцы, но ни одного из них видеть мне не довелось, и подробностей таких охот не слышал ни разу. А вот чучело медведя стояло на первом этаже конторы, в фойе, в единой композиции с чучелами кабана и пернатой дичи встречая вновь входивших в центральную контору.
Чучела были не только в фойе, но и во многих кабинетах. Делал их один из местных энтузиастов-таксидермистов. Запомнился волк в кабинете заместителя директора по охоте. Когда я заходил в кабинет и становился перед столом начальника, то бегущий волк оказывался прямо за моей спиной, рождая ощущение, что следующим шагом он в меня вцепится. Потому стоять хотелось немного боком, держа в пределах видимости и начальника, и волка. Он хотя и чучело, но так оно как-то спокойнее было.
У директора тоже что-то большое стояло, кажется лось. В других кабинетах места для больших чучел не было. По этой причине или ещё по какой, но в тех кабинетах висела пернатая дичь.
Лесные специалисты сидели, как мне помнится, в одном кабинете. Здесь же восседал и главный лесничий, хотя был он по должности равен заместителю по охоте, но отдельного кабинета не имел. Это нагляднее всего говорило о второстепенной роли лесного хозяйства в этой комплексной организации.
Наше Сиговское лесничество, в котором прошли три года обязательной отработки, было расположено к центральной конторе ближе всего, потому мне иногда доводилось курсировать между двумя конторами. Запомнилось постоянное отсутствие на рабочем месте в летнее время инженера по охране и защите леса.
– Да вот только что здесь был, – поначалу убеждали меня остальные работники, – вон и шляпа его висит на вешалке!
Шляпа действительно висела. Иногда под ней ещё и плащ висел, если погода была хорошая. Но самого работника физически нигде не наблюдалось. А потом мне по секрету шепнули:
– Да не жди ты его сегодня. И завтра не жди. Ты лучше приезжай в понедельник с утра пораньше!
Так я узнал об особой разновидности работников. Они никому не мешают, никому проблем не создают, числятся штатной единицей и на этом всё! Как говаривал один из старейшин, с которым мне довелось работать позднее: «Я же не работаю, и я же не хорош!» За что, дескать меня ругать, если я ничего не делаю?
Позже я выяснил, что инженер приходил в понедельник, вешал шляпу, надевал фуражку и уходил на ближайший берег озера Селигер. Там его уже знали и тут же, чтобы не придирался, наливали стакан «беленькой», благо люди отдыхать приехали и водки с собой привозили много. После посещения нескольких палаток, инженер засыпал в тени одной из них, проводя там всю рабочую пятидневку. Вечером пятницы он появлялся в конторе, чтобы повесить фуражку и забрать шляпу. На следующей недели всё повторялось вновь.
В кабинете в полной мере работала только инженер лесного хозяйства надежда Ивановна. Она попала сюда после института, немного раньше меня. Практически всегда на её столе возвышались горы папок с документами, в которые бедная девушка была погружена целыми днями. У главного лесничего на столе документов я не замечал. Зато он беспрестанно выходил покурить, «уставая» сидеть на одном месте.
Пётр Иванович, главный лесничий, имел, говорили, любовницу в бухгалтерии. Ещё он привечал моего первого кратковременного лесничего Бодоху, явно за регулярные подношения любил. Но не запомнилось мне ни одного рабочего вопроса, в решение которого он принимал участие. Все проблемы переваливал на Надежду Ивановну. Она всё оформляла, всё проверяла, на все вопросы отвечала, а Пётр Иванович только визировал документы после неё. Много я потом повидал на руководящих должностях подобных «успешных» работников. Поразительно, но их фамилии чаще всего, как и у моего первого главного лесничего, заканчивались на –ко или имели иное подобное окончание. Вроде бы не вредили подобные работники общему делу, но и толку от них было мало. Зато занимать начальственные места такие люди старались изо всех сил.
Самым решающим вопросы в конторе оказался экономист. Работала на этой должности женщина, имени которой я за давностью лет не вспомню, да и доводилось сталкиваться с ней всего лишь несколько раз. В мои обязанности посещение главной конторы вообще-то не входило, но по распоряжению лесничей доводилось некоторые проблемы решать. И всякий раз, когда по цепочке начальников попадал в кабинет к директору, то он без лишних разговоров направлял меня к экономисту:
– Ты ей свои предложения изложи. Если она одобрит, тогда бумаги ко мне, я подпишу!
Таким образом в конторе наглядно проглядывался один из жизненных законов, который позднее мне пришлось узнать под названием «Закон Парето». Говоря проще, он гласит, что двадцать процентов работников делают восемьдесят процентов общего объёма работ. А главное в этом правиле, что двадцать процентов наиболее оплачиваемых работников почти никогда не входят в число предыдущих двадцати процентов. Проводят такие работники время за протиранием штанов, курением и обменом любезностями с приятными людьми, а зарплату получают ощутимо больше чем те, кто действительно работает. Такова жизнь, едрит её за ногу!
Однажды, уже не помню по чьей инициативе, но вроде бы по моей, изготовил два фотостенда. Один повесили в конторе лесничества, а другой некоторое время украшал фойе центральной конторы, которую описываю.
Фотографировал я с пятого класса, в годы работы глох «Селигер» продолжал заниматься своим увлечением. Рано поняв, что одним нажатием кнопки спуска затвора фотоаппарата хороший снимок не получишь, прочитал к тому времени несколько книг по фотографии, которые удалось достать. Так что фотографировал не абы кабы, а выискивал необычный ракурс, забирался для съёмки зданий на пожарную вышку, спускался в самые нижние точки для получения оригинальных снимков. Потом услышал от наших работников, стоящих перед готовым стендом:
– Ничего себе! Это же наш цех, а смотрится как огромное производство!
Но только красивыми видами тогда не ограничился. Обидно было за людей, вручную грузивших двухметровые брёвна тарного кряжа. Это была застарелая проблема, которую никто не брался решать. Страдали от тяжёлого физического труда только лесники и рабочие, в том числе и несколько женщин, а вышестоящему начальству это было не очень заметно. На делянках я никого из них почти ни разу не видел, сам же частенько помогал грузить без включения себя в наряд. За погрузку и так платили копейки.
Вот потому-то центральной фотографией по своей зловредности я сделал не лицо нашего руководителя, а увеличенную фотографию момента загрузки толстого бревна на почти загруженную тарным кряжем машину. К такому заключительному моменту двое работников, принимающих бревно сверху, балансируют на самом краю грузовой площадки машины ЗиЛ-157, ширина которой ровно два метра или чуть больше, но стоять там почти негде, когда нужно догрузить последние брёвна. Остальные работники, все, что в тот день бывали на делянке, толкали бревно снизу, облепив его как муравьи. Брёвна поднимали на верх, двое стоящих на площадке машины старались эти брёвна переложить повыше, добиваясь полной загрузки. Устойчивость штабеля держалась на том, что под нижние брёвна, чтобы они не скатились, подтыкали куски древесины, которые могли в самый неподходящий момент выскочить и тогда вся эта гора брёвен рассыпалась.
Один раз я принимал брёвна на верху в тот момент, когда они неожиданно пришли в движение. В тот раз я среагировать не успел, мой напарник спрыгнул, а я был сбит скатывающимися брёвнами, только успев широко раскинуть по сторонам руки и ноги, подогнув максимально вперёд голову. Несколько секунд брёвна скатывались с машины, а поверх них и я слетел на землю. Мне тогда сильно повезло, что ни одно бревно не повредило моё бренное тело. Так что вы должны понять, что мной двигало при создании такого варианта стенда, который потом украшал наши конторы.
Посещал я центральную контору и в несколько ином качестве, обвешанный как молодой специалист разными не оплачиваемыми общественными должностями, но об этом расскажу отдельно.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/11/15/1996
Читать о Сиговском лесничестве сначала:
http://www.proza.ru/2016/01/10/1368