В предрассветной туманной дымке через лес пробирался небольшой конный отряд французских драгун, сопровождающих высокопоставленного офицера.
Сырая октябрьская ночь всё ещё отдавала холодом, покрывая мелким инеем зелёные сюртуки гвардейцев. На походных чемоданах, прикреплённых к сёдлам их лошадей, покачивалась цифра «пять», выдающая воинов одной из элитных рот пятого драгунского полка.
Восемь драгунов и заспанный офицер с рыжими усами в двууголке почти пересекли лес, продираясь сквозь кустарник, когда едущий впереди солдат внезапно начал заваливаться на спину, брызгая струйками крови на белоснежный круп своей лошади. В его шее торчала рукоять метательного казачьего ножа. То же произошло и с замыкающими драгунами. На тропу перед французами в десятке шагов впереди рухнуло подрубленное дерево, окончательно перегородив дорогу.
Пятеро уцелевших французов спешились, окружив офицера и выцеливая стволами коротких ружей сумрачную глубину леса. Но противник оставался невидимым и, самое главное, бесшумным. Запаниковавшие драгуны дали залп по ближайшим кустам. Ответный пистолетный залп с противоположной стороны уложил на землю неудачливых стрелков.
Офицер с пистолетом в одной руке и шпагой в другой, выругавшись на бесчестного противника, принял единственно верное решение и кинулся бежать вглубь колючего кустарника. Впрочем, далеко убежать ему не удалось. Свистнула веревка, стягивая его ноги, и он как подкошенный рухнул к ногам вышедшего из леса человека в верхней казачьей одежде, из-под которой проглядывал офицерский мундир штабс-капитана. Он скомандовал двум казакам тащить за ним упирающегося курьера.
- Чего он бормочет, ваше благородие? – послушав возмущенное бормотанье француза, поинтересовался широкоплечий казак.
- Ругается он, Митрий. Говорит, нечестно мы воюем, не по-рыцарски, – перевёл казаку слова курьера переодетый офицер.
- Зато втроём восьмерых положили и этого вон взяли, – отвесил подзатыльника пленному казак. – А нешто, если не по-рыцарски, так мы их в гости не звали.
- В деле под Миром казаки не в лоб вас разбили? Шесть полков улан разогнали, – бросил в лицо французу третий высокий худой казак, названый товарищами Араксиным.
Пленный побагровел и опустил глаза. Штабс-капитан снял у него с пояса кожаный почтовый чехол и, прищурившись, почитал послание. Потом недовольно отшвырнул его в сторону.
- Опять пустое, Архип Палыч? – спросил высокий казак у офицера, глядя на его угрюмое лицо.
- Так и есть, поручик. Третье уже за неделю о недостатке фуража и провианта. И чего нас Платов запер сюда. Наполеона уже неделю как от Москвы давят, а мы тут курьеров с почтой отлавливаем, – разразился гневной тирадой штабс- капитан.
- Ну, ежели атаман нас сюда отправил, значит не зря, – вмешался здоровый казак в разговор офицеров. – Важную птицу, видать, ловим.
Так, беззлобно препираясь, они добрались до бивака, разложенного накануне. Митрий посадил озябшего француза к почти погасшему костру и заметил вдруг, что пленный как-то странно прижимает голову к правому плечу.
- Он прячет там что-то, – с этими словами поручик Араксин полез к запаниковавшему курьеру и достал из-под отворота воротника мундира вчетверо сложенную записку с вензелем «Н». – Прочитайте, господин штабс-капитан.
Архип Павлович развернул секретное письмо и углубился в чтение. Чем дольше он читал, тем больше хмурился. На его обветренном лице всеми красками заиграла нарастающая тревога. Митрий тем временем снял с француза странного вида золотое кольцо в виде змеи, кусающей себя за хвост, и нацепил себе на палец.
- Тащи-ка этого типа к Платову, Митрий! Друг мой, Араксин – у нас с тобой дело государственной важности! Судьба всей России в руках наших! – штабс-капитан был крайне взбудоражен, и, как только они отъехали от бивака, сообщил Араксину содержание записки, которую бережно спрятал за пазуху.
В записке содержалось послание от Жозефа Наполеона, старшего брата Бонапарта, к младшему родственнику, завоевателю Европы. В ней он сообщал о сожалении по причине провала русской кампании и предлагал в качестве помощи своих «особенных слуг» для устранения императора Александра, а потом и главнокомандующего.
«Лишим орла российского двух голов его, мой дорогой брат. Австрийские и испанские корпуса выдвинутся, как только «слуги Сэта», которые должны уже быть в двух днях от цели, выполнят возложенную на них миссию».
- Ваше благородие, так они в двух днях от Петербурга? – побледнел как стена поручик.
- Император с отрядом лейб-гвардии прибывает в ставку Кутузова послезавтра, – отрицательно покачал головой Архип, – Платов не ошибся, ожидая гадости какой-нибудь от французов. Нас четыре партии выставили, чтоб не допустить этого.
- Получается, убийцы эти прибудут в одно время с государем нашим. И главнокомандующий там же будет. Две цели одним махом! – схватился за голову Араксин. – Кто–то при дворе изменник, но кто?
- Перехватить их надобно, поручик! Пока известие о сим дойдёт, пока меры примут…В галоп! – с этими словами офицеры пустили лошадей в карьер.
Трое всадников в дорожных кожаных плащах стремглав летели по уже присыпанной первым снегом Смоленской дороге. Их необычный вид, неумолимое выражение лиц, укутанных по самые глаза, не вызывали удивления у редких французских пикетов. Печать короля Испании обеспечивала им открытый проход без досмотра.
После египетской кампании всадники восточного вида во французской армии были не в диковинку. Мамелюки считались храбрыми воинами, бесконечно преданными Наполеону. У этих троих за спиной покачивались завернутые во много слоев ткани длинные ружья весьма архаичного вида, но в пору, когда каждый солдат мог вооружиться необычными трофеями, особого удивления они не вызывали.
Взяв сменных лошадей на вяземском посту, всадники ушли с территории, контролируемой завоевателями, в сторону Тарутино, где располагалась ставка Кутузова, и ожидался негласный приезд Александра.
Русские офицеры, переодетые казаками, следовали за ними, расспрашивая в деревнях о новых людях, ни с кем не разговаривающих, не мародерствующих. Так ничего и не разузнав, Араксин предложил следовать по самой короткой дороге к Тарутино, которое располагалось в половине дня пути от места, где ими был разгромлен французский эскорт.
По счастливому стечению событий в одной из разоренных деревень Архип поймал отставшего от своих пьяного мародера, который бормотал что-то неразборчивое о троих чудного вида иноверцах скакавших на вороных лошадях в сторону сожженной мельницы.
- Час ходу, туда… - уверял мародер, радостный, что казакам не до него.
- Это они, Палыч, нутром чую! – Араксин взволновался, боясь ошибиться. – Останавливаться они будут перед последним рывком, отдохнуть.
- А вдруг ты ошибаешься, и они до ночи уйдут, – вздохнул штабс-капитан. – Тогда нам их точно не догнать будет.
На ходу советуясь и решая, что делать, они выехали на едва заметную дорогу, ведущую к мельнице, и, поднявшись на холм, заметили несколько бесхозных лошадей, бродящих среди окровавленных трупов гусар. Некоторые даже не успели достать сабли из ножен.
- Девять и все наши! Гусарский разъезд! – со скорбным лицом сообщил осмотревший место трагедии Араксин и тут же добавил, – часу не прошло ещё. Шестеро зарублены, остальные застрелены.
- Плохи дела, ежели они так быстро гусар положили. Стреляют они тоже наверно хорошо, – задумался Архип, что-то прикидывая в голове из рассказа мародера. – Ну да делать уже нечего, жалко, Митрия с нами нет, его бы ножи кстати были.
- Справимся, ваше благородие, не лыком шиты, – подбодрил Архипа поручик, хотя по нему самому было видно, что он под впечатлением кровавой бойни, устроенной кавалеристам.
Осенними вечерами темнеет быстро. Расположившись на возвышенности, неподалеку от двора мельницы Араксин и Архип незаметно наблюдали из темноты за колеблющимся светом от костра в проломе забора. Три неподвижные фигуры сидели возле него замеревшими статуями. Не двигались, не размахивали руками, не разговаривали. Доносилось фырканье запертых в хлеву лошадей, но ни одного слова от сидящих у костра.
- Пойдём, поручик! Но помни, хоть одного живьем надо взять! Стреляй по рукам и ногам! – решился штабс-капитан, обнажив саблю и зарядив пистолеты. – Ты справа, я слева захожу.
Араксин молча кивнул и, заткнув за пояс пистолеты, растворился в сгущающейся темноте. Его не оставляло неприятное предчувствие, такое же как тогда, в бою под Смоленском, когда он перешагнул через кажущегося мёртвым кирасира, придавленного лошадью, а тот приподнялся и выстрелил ему в спину. Пуля срикошетила от фляги, висевшей на ремне, и не причинила вреда. В тот раз смерть почти поймала отважного бойца.
К пылающему костру преследователи добрались быстро и незаметно. Сырая почва, покрытая недавно выпавшим снежком, устелившим почти отжившую густую траву, глушила их шаги. Только предательница-луна поднявшись над лесами мягко освещала округу.
Поручик добрался до врага на несколько секунд раньше Архипа и выскочил из темноты, поочерёдно выстрелив с двух рук и одним прыжком оказавшись с занесенной саблей возле костра.
Но пистолетные пули лишь вырвали клочки ткани и развеяли веера гнилой соломы из тел врагов, а сабля Араксина с нежданной легкостью проткнула противника до самой земли. Ошеломленный поручик так и застыл на месте.
Предупреждающий крик штабс-капитана запоздал на мгновение, и дамасская сталь сидевшего до тех пор в засаде мамелюка вонзилась в спину Араксина.
Оставив застрявшую саблю в спине поручика, убийца обрушился на подоспевшего Архипа железным вихрем длинных кривых кинжалов, орудуя ими с невероятной скоростью. Он увернулся от пистолетного выстрела и теперь яростно наседал, тесня офицера к сараю.
Архип отчаянно оборонялся, ему впервые попался такой искусный соперник в деле фехтования. Двух других ассасинов не было видно. Видимо, оставили этого фехтовальщика в засаде, почуяв погоню, а остальные, посчитав это достаточным, двинулись выполнять задание. Теперь время работало против Архипа, каждая секунда схватки несла угрозу исторических перемен не в пользу его родины. Неизвестно ведь было, насколько далеко продвинулись товарищи иноземца.
Там, где не хватило мастерства боя холодным оружием, оказалось достаточно одного крепкого удара кулаком в шею мамелюка, когда он скрещенными кинжалами защитился от рубящего удара сабли штабс-капитана, упустив из виду левую руку противника. Убийца захрипел со сломанной гортанью и рухнул, схватившись за горло, а Архип в очередной раз мысленно поблагодарил своего старого наставника казачьего рукопашного боя, беглого монаха Николу. Мамелюк умер, не сводя с Архипа ненавидящего взора, и как показалось последнему, напоследок блеснув в зрачках красными магическими искрами, что победитель списал на игру света от костра.
Офицер подскочил к ещё дышащему Араксину и сорвал с него чекмень. Расстегнув мундир, он сразу увидел, что рана смертельна, и другу уже ничем нельзя помочь. Поручик пытался что-то сказать захлебываясь кровью, но так и не смог. Взгляд его черных глаз бессмысленно уставился в одну точку. Архип вздохнул и закрыл глаза погибшему товарищу. Затем, пошатываясь от навалившейся на него усталости, побрел к лошади мамелюка. Но не прошел и пяти шагов, как его цепко схватили за плечи, сильно потащили назад, опрокидывая Архипа на себя и заваливаясь вместе с ним. Изловчившись, офицер в падении вывернулся, откатился, попутно нащупал на холодной земле рукоять дамасского кинжала и рванул к новому сопернику. Запрыгнул на него словно кошка и занёс руку со сталью над головой врага. Однако увидев его лицо, Архип похолодел и едва не выронил кинжал. Это был тот же мамелюк, убитый им меньше минуты назад. Сомнений не было, пустой взгляд и изломанное горло, принадлежали мертвому человеку, но труп ёрзал под оторопевшим штабс-капитаном и пытался вцепиться ему в лицо. Сильный удар клинка отделил голову чудовищного противника от тела и тот застыл. Теперь окончательно. Офицер вскочил с мертвеца, пинком отправил голову мамелюка подальше от тела и перекрестился. Многое пришлось ему повидать, но чтоб труп в атаку бросался – нет, такого не бывало!
Времени на рассуждения, добил или не добил он врага в первый раз, не было. Как и к сожалению на похороны товарища. Терять было нельзя ни минуты. Он вскочил на лошадь убийцы, с притороченным к седлу ружьем, и вскоре уже мчался по пронизываемой ледяным ветром, покрытой первым снегом, степи .
Всю ночь штабс-капитан скакал по следам двух лошадей, следы которых были хорошо видны на снегу, освещенные полной луной. По пути ему попалась довольно крупная стая волков, но разжиревшие на мертвечине хищники не рискнули напасть на вооруженного всадника. Звери лишь лениво проводили кавалериста десятью парами светящихся в темноте желтых глаз и потянулись в сторону обезлюдевших деревень.
Архип неустанно корил себя за гибель Араксина, с которым они побывали в стольких переделках и смогли выжить в самых опасных поручениях. По следам на снегу было видно, что лошади убийц сильно устали, и стоило рассчитывать на скорый привал преследуемых. Да и, по размышлению штабс-капитана, они были должны подождать оставленного в засаде товарища.
Он даже обрадовался, увидев в сотне саженей оставленный походный бивак с дотлевающим костром и двумя неподвижными силуэтами, темнеющими в рассветной дымке. Точь-в-точь как предыдущая засада.
«Э нет, други, второй раз не проведёте!» - подумал Архип и принял решение обогнуть убийц и ехать скорее в Тарутино. Не дай бог, он не сладит со странными воинами и если ему не показалось с тем мертвецом, то лучше не рисковать…
Он сделал большой крюк в несколько верст и через час огибал обозные телеги на взмыленной лошади рядом с большой избой, в которой расположился штаб гусарского полка.
Размер военного лагеря поражал воображение – тысячи солдат, казаков, множество маркитантов, торгующих трофеями и продовольствием.
Архипа посетила мысль, что затеряться в такой толпе и устранить императора и командующего будет несложно. Он остановил проезжающего офицера, сунул ему под нос бумагу с царёвой печатью и с удовлетворением узнал, что ставка Кутузова находится на дальней окраине деревни, превратившейся в военный городок, и хорошо охраняется. Издалека разглядел донских казаков из сотни личной охраны Александра.
Архип попросил первого же казака отвести его к командиру охранной части. Молодой бородатый подполковник внимательно внял его рассказу и, не теряя времени на расспросы, умчался отдавать приказания. Об ожившем мертвеце, Архип предпочёл благоразумно промолчать. Через пять минут возле ставки уже гарцевали два эскадрона гусар, а рота гренадер оттесняла всех кому тут быть не положено, за пределы сотни шагов. За двести саженей были выставлены усиленные стрелковые посты, каждый в пределах прямой видимости друг друга. Стрельба с более далекого расстояния значения не имела, что неоднократно было проверено лучшими казачьими стрелками.
Штабс-капитан в ожидании приема у царственной особы и командующего войсками расслабился и начал приводить себя в порядок. Переданная записка курьера вызвала переполох у штабных офицеров, однако ни монарх, ни Кутузов ничем не выдали своё беспокойство. Напротив, высшие чины смеялись и шутили в окружении свиты на открытой веранде, и вскоре должны были принять Архипа Палыча, дабы взглянуть на храбреца, предупредившего о большой опасности.
Вместе с тем Архипа не покидало всё нарастающее чувство тревоги. Оно свербило его, зудело о том, что рано он дело законченным считает. Чтобы успокоиться, он подошел к трофейной лошади и потрепал её гриву. Взгляд его снова упал на притороченное к седлу длинное ружье, бережно завернутое в ткань. Его размеры и странный вид заставили штабс-капитана развернуть оружие. Немало повидавший на веку всяких ружей и пистолетов офицер заинтересовался назначением трубки со стеклами, прикрученной поверх ствола и похожей на маленькую подзорную трубу. Нацелив ствол на лес, и посмотрев в трубку, он изумился, рассмотрев на сосне в двухстах саженях отсюда даже маленькие иголки, как будто он стоял рядом с деревом.
Соображал Архип быстро. Осознав опасность и вспомнив рассказ мародёра о трех всадниках со странными ружьями (а значит у каждого было такое), взлетел на лошадь и промчался галопом мимо вышедших с веранды императора и командующего, едва не смяв крупом лошади штабных офицеров. Уже на скаку он прикидывал, откуда бы он стрелял с такими-то возможностями, и направил лошадь к холму, прикрытому лесочком на сотню шагов дальше, чем стоял казачий охранный разъезд. Он пришпорил лошадь, минуя разъезд, за ним рванули двое казаков, сочтя за беглеца и предателя.
До холма оставалось рукой подать, когда грянули два выстрела, сбившие казаков с лошадей. Следующие выстрелы уже должны были прийтись по командованию, и которые допустить было нельзя. Архип, влетев на край леска, затоптал вздыбившейся лошадью не успевшего перезарядить стрелка, поднявшего руки в отчаянной попытке защититься. Копыта лошади разбили череп врага в кашу. Краем глаза увидел штабс-капитан, что второй уже целится. Не в него, а в даль, в деревню.
Выстрелы из пистолета офицера и ружья убийцы слились в один. С простреленной головой мамелюк бессильно склонился на седло, подложенное для большего удобства выстрела, а к месту стрельбы уже скакали казаки и лейб-гусары. Но Архип опередил их, соскочил с лошади и отхватил голову саблей, лежащему ничком ассасину. На всякий случай…
Не прошло и часа, как перед императором Александром и Кутузовым стоял уставший, но невероятно гордый собой, Архип, которому были немедленно пожалованы полковничьи погоны и золотая шпага с драгоценными камнями.
Один из генерал-адъютантов, который был в курсе дела, предложил отплатить Наполеону той же монетой. Монарх побагровел и сказал, едва сдерживая гнев:
- Никогда государь российский не опустится до подобной низости! Всем я запрещаю делать подобное. А записку в мой архив – подарим Наполеону, когда окончательно победим.
Кутузов согласно кивнул и подозвал к себе новоиспеченного полковника.
- Голубчик, вы проявили несказанную храбрость и смекалку! Зову вас на службу при мне, адъютантом, – предложил он офицеру.
- Не серчайте, ваше благородие… Но я служу у Платова, в команде для особых поручений, и служба при штабе для меня хуже смерти, – таков был ответ Архипа, с чем он откланялся и, отдав честь, вскочил на трофейную лошадь, к седлу которой, было пристегнуто уникальное дальнобойное ружье…